ВадимБ. Зюзя, часть 3.

Глава 4

Велосипед я благополучно оставил у автобуса. Ну не тащить же его с собой, тем более, что та четвёрка передвигалась пешком, а значит, скорость нам необходимо синхронизировать, во избежание неприятных казусов. Там же выложил и часть провизии из вещмешка — зачем таскать лишнее?

Дождавшись Росю, первым делом попросил продемонстрировать мне через мыслеобраз лицо женщины, надеясь собачьими глазами разглядеть так заинтересовавший меня шрам. Не получилось. Она честно мне показывала, что видела, вот только ориентировалась собачка больше носом и слухом, чем зрением. Всё, что удалось рассмотреть — непривычно большие, из-за разницы в восприятии, фигуры идущих людей, да и те через плотно скрывавшую их завесу листвы.

Ладно, чуда никто и не ждал. Наскоро собравшись, покормил свою банду, безжалостно израсходовав на это дело две банки тушёнки, напоил и, проверившись и попрыгав, отправился следом за ушедшими в сторону юга людьми.

Вперёд пошла Рося из-за своих малогабаритных размеров, добердама же осталась со мной, хоть ей это и не слишком понравилось. Против ожидания, в спор она вступать не стала, понимая мою правоту, но шла исключительно впереди меня, демонстрируя в знак обиды свою филейную часть и ни о чём со мной не разговаривая. Ничего страшного — пообижается и перестанет. Не дело крупной собаке в разведчиков играть — её предков не для того вывели. Зюзина стихия — бег, молниеносная атака, тонкости в распутывании следов, а вот скрытность — мимо. Много её для этого дела. При нужде, конечно, подползёт куда нужно, но против Роси — юркой, тонколапой, лёгкой — проигрывает без вариантов.
***
Шли долго. Наша шпионка несколько раз возвращалась обратно и, вильнув хвостом, сообщала, что люди идут по-прежнему по дороге, не разделяясь и никуда не сворачивая. Единственный раз они остановились лишь у брошенных Жигулей и один из мужчин (из-за расстояния Рося не разглядела — кто именно), забрал что-то объёмное из узла на крыше.

Получается — я не ошибся. Машина или им принадлежит, или в ней был какой-то пропущенный мною тайник — в тряпье я не копался. Какие из этого можно сделать выводы? Не знаю. Любые, кроме одного — это точно не беженцы.

Между нами, по моим прикидкам было около трёх или четырёх километров. Ближе я подходить опасался, да и вряд ли бы смог. По мыслеобразам, предоставленным разведчицей, вполне угадывалась местность, которую сейчас прохода четвёрка, и скорость была вполне себе — еле поспевал.
***
Посёлка мы достигли глубоко за полдень. Заходить не стали. Я расположился в тихом месте, неподалёку от первых домов, и попросил ушастую обойти ненаселённый пункт и устроить там наблюдательный пункт, чтобы держать выход из него под контролем. Мало ли, преследуемые вполне могут передохнуть и дальше двинуть. Рося же никуда не пошла. Она растянулась у моих ног и часто, хрипло дышала, лёжа на боку и вытянув лапы. Убегалась, бедолага, на сыскном поприще. Это мы с Зюзей по прямой почти шли, а она — постоянно туда-обратно носилась, и всё на нервах. Кто хочешь устанет.

Доберман, едва услышала мою просьбу, стартанула так, что только клочья земли полетели. Я усмехнулся. Зюзя мне сейчас больше всего напоминала большого ребёнка, которому взрослые доверили простенькое и несложное дело только затем, чтобы несмышлёныш под ногами не путался. А он этого по наивности не понимает и страшно горд поручением.

Снова усмехнулся — теперь уже своим мыслям. Доберман, при всей её прекраснодушности и доброте — далеко не так проста. Умна, хитра, многому обучилась за последние два года. И сравнение моей ушастой с ребёнком — это так... ассоциативно. Просто я, к большому огорчению, уже давно не умею так искренне радоваться мелочам жизни, несложной помощи ближнему, собственной нужности.

Почти все эти качества заменили во мне опыт, расчёт, ответственность. Эта болезнь называется взросление, зрелость. Плохая болезнь, мне не нравится, но от неё никуда не убежать. Единственное, что осталось от того меня, молодого и задорного, готового по первому предложению друзей сорваться с места и рвануть, сломя голову и не задумываясь о последствиях, за тридевять земель — любовь. Любовь к своей новой четвероногой семье; умение быть с ними и в горе, и в радости. Как по мне — вполне достаточно.

Сел на землю, положил руку на голову Роси, рассеянно поглаживая за ушами. Разумная пододвинулась, посмотрела мне в глаз.
— Что, моя хорошая? — захотелось сказать ей что-то приятное. — Устала?
Горячий, шершавый язык лизнул мою штанину.
— Устала, — продолжил я. А затем, устроившись поудобнее, рассказал ей все свои сомнения и рассуждения по поводу той самой четвёрки, которую мы преследуем. Она имеет право знать — не чужая. Зюзе ведь рассказал.

Рося слушала очень внимательно, уставившись мне в лицо и почти не моргая.
Когда закончил, спросил, сам не зная зачем:
— Что думаешь по этому поводу?
На ответ не надеялся — разумной крайне тяжело даётся мыслеречь, однако собачка смогла меня удивить. Сначала в моей голове возник образ лежащего в тени Бублика, потом — Ольги в тот самый день, когда она впервые пришла ко мне в гости. А затем Рося зарычала. Негромко, зло, по-прежнему не сводя с меня взгляда. Я её понял.
— Ты хочешь мстить, если наши подозрения окажутся правдой?
— Р-р-р-р.
— Как?

На этот раз мне показали погоню за зайцем. Впервые видел такое зрелище собачьими глазами. Скорость, азарт, высокая трава хлещет по морде — не больно, но жмурится заставляет регулярно. Выручают нос и слух. А потом я почувствовал во рту вкус горячей, солоноватой крови и... победы.
Хорошее объяснение. Понятное.
— Ты будешь драться?
— Р-р-р-р.
— А если это не они?

Разумная явно озадачилась, но ненадолго. Решение она нашла быстро — просто преувеличенно бодро повиляла хвостом.
— Извинимся и уйдём? — не смог сдержать я смешинку.
— Тяф!
— Или просто посмотрим и на глаза не покажемся. Если мы ошиблись — напишем записку с предупреждением о болезни, и ты её положишь у них на пути, дальше по дороге. А сами уйдём в далёкие земли, где всё у нас будет хорошо.

Рося прикрыла глаза. Она любит такие моменты, когда я начинаю что-то рассказывать. Сказочное, несбыточное, тёплое. Такое, во что хочется верить. Знаю — у меня получается, потому что от чистого сердца идёт. Ну и научился декламации за последнее время, куда ж без этого — почти каждый вечер тренировался, всё по-честному.

Иногда даже мысль проскакивает, немножко грустная — надо было книжки садиться писать, а не по стройкам горбатиться. С воображением у меня всё в порядке, а переносить его в буквы, думаю, можно научиться. Вот закрыл глаз — и ты в придуманном мире с эльфами, драконами, прекрасными принцессами, хитрыми колдунами. Не хочешь меч и магию — стоишь на пиратском фрегате весь такой суровый, мужественный, обязательно с серьгой в левом ухе и потёртой, просоленной морем треуголке. Тоже не подходит? Тогда тёмная-тёмная ночь, револьвер в руке и полицейский жетон в кармане, одинокий фонарь и где-то там, во мраке, злодей с ружьём. Или два, или целая банда.

У меня таких историй в голове пруд пруди. Потому я в ожидании вечера или ушастой — в зависимости от того, кто первый припожалует, принялся тихо рассказывать разумной очередную историю собственной выдумки. А она млела, наслаждаясь вывертами сюжета и спокойствием.
***
Доберман вернулась глубокой ночью.
— Люди не ушли. Они спят в, — картинка посёлка.
— А если не по дороге пошли? — усомнился я больше для проформы, чем действительно так думал. Им ведь тоже отдых нужен, и здесь удобнее всего встать на ночлег. Дальше по дороге есть ещё одно селение, но так себе — дрянь одноэтажная в десяток дворов.

Между тем ушастая ответила:
— Нет. Я обошла везде. Новых запахов нет.
Значит она права... Тогда как их найти? Идеально было бы где-то тихо засесть напротив их лежбища и утром спокойно глянуть на тёткино лицо из укромного места. Но посёлок крупный. Большой частный сектор, несколько пятиэтажек в центре, десяток двухэтажных многоквартирников. Искать четвёрку опытных, вооружённых путешественников, да ещё по ночи и ничем не выдавая своего присутствия — опасное занятие.

Спрятаться с другой стороны посёлка? А если они не по дороге пойдут? Маловероятно, конечно, но всё может случиться. Блажь на них найдёт прогуляться по заброшкам или новые дороги посмотреть?

Да и слишком не хочется опять по кустам прятаться, чтобы снова пытаться разглядеть неизвестно что на женском лице — легко второй раз опростоволосится, не заметить меточку. А выходить навстречу с радостной улыбкой на лице и вежливо просить: «Дайте-ка я вас рассмотрю» — верх тупости. Слишком опасные ребята даже на первый взгляд...

Тогда что — мне за ними по дорогам до очумения носиться?
— Я найду, если нужно, — помогла мне Зюзя. — Я услышу.
— Тяф! — обозначила свою позицию Рося, вскочив на лапы и настороженно уставившись в сторону домов.

Я посмотрел на небо — ночь хоть и звёздная, однако весьма облачная. Двум разумным при должном бережении — вполне безопасно прогуляться. Обе тёмные, кое-чему обученные, не в первый раз в этом ненаселённом пункте — ориентируются великолепно. Почему нет? Я им вполне доверяю — они у меня дамы рассудительные. Да и более острые, по сравнению с человеческими, органы чувств со счетов сбрасывать глупо. Всяко они лучше меня управятся.

— Хорошо, — согласился я. — Но будьте осторожными. Если вам хоть что-то не понравится: ветер не так завоет или птица странно закричит — уходите не раздумывая. Ваша задача — всего лишь попробовать установить место ночёвки. Не подходить, не подслушивать. Только установить.

Доберман немного опустила голову, потом подняла (аналог нашего кивка в собачьей интерпретации), Рося завиляла хвостом.
— Идите.
И обе разумные растворились в темноте.
***
Вернулась лишь Зюзя и, предупреждая неизбежные расспросы по поводу второй разумной, заявила:
— Она осталась смотреть. Мы нашли людей. Близко не подходили. Они спят, ничего не говорят, не ходят.

Ага! Получается, раз мои разведчицы смогли расслышать такие подробности — значит подобрались довольно близко к неизвестным, а это опасно. Наверняка часовой имеется — может и заметить ненароком.

Такая самодеятельность мне откровенно не понравилась, однако скандалить я не стал, решив для начала разобраться.
— Ты уверена, что вас не видели?
— Да. Смотри. — В моей голове немедленно проявилась картинка: серо-чёрный прямоугольник дома, перед ним что-то большое, спереди горбатое, сзади вытянутое. — Они там.

Все мои сомнения как рукой сняло, и я сразу поверил, что разумные совсем уж близко не подходили к преследуемым — ни к чему. Знакомое место. Центр города, улица Крупской. Двор из четырёх пятиэтажек. Непонятный силуэт — старый ЗИЛ-молоковоз, когда-то брошенный на парковке во дворе и теперь спокойно гниющий на давно полопавшихся покрышках.

Знаю и подъезд. Несколько раз в нём бывал, когда от нечего делать искал что-нибудь полезное. Из доступных помещений... — тут я напряг память: однокомнатная на первом этаже, окна во двор, загаженная и с вырванными неизвестно кем стеклопакетами; трёшка на втором, окна на обе стороны и трёшка на третьем — планировка ничем не отличается от той, что на втором. Больше открытых помещений нет.

Я бы на втором этаже остановился — и мебель побогаче, и относительно чистая, и прыгать, если что, не так высоко. На окнах, конечно, решётки — но дрянь. Халтурная работа, на соплях держатся. Идеальное место для ночлега группы. Растяжка в подъезде, часовой со стороны улицы — и спи спокойно. Всяко лучше, чем на чердаке или в частном доме с его четырьмя сторонами, которые по уму необходимо контролировать. Да и не ждут они нападения — некому в наших краях на людей охотиться.

В то, что неизвестные выберут какую-то другую квартиру, из запертых — я крепко сомневался. По всему подъезду деревянных дверей нет вообще, а дешёвые, из жести — только во вскрытых уже помещениях. На остальных сплошь самодельные, сваренные местными умельцами из ГОСТовского листового металла. Пока вскроешь без нормального инструмента — с ума сойдёшь.
Да. Именно там они и расположились — уверен. Второй или третий этаж. Первый рассматривать бессмысленно — там не квартира — ловушка.

В «тёмное», как теперь модно говорить, время почти все первые этажи в крепости превращали — окна закладывали кирпичами, стараясь уподобить их бункерам. Оставляли лишь один вход — из подъезда. Потому для обороны они не подходят.
Грустно подумалось: защищались люди от тварей, а умирали почти все от болезни. Хотя... наверняка такие методы хоть кому-то да помогли сохранить жизнь, а значит не зря мужики впопыхах, бешено озираясь и ляпая раствором, забивали кирпичами дорогу свету.

Так, с местом ночёвки бабёнки со товарищи я определился. Теперь нужно выбрать место для собственного наблюдательного пункта. Такого, чтобы лица выходящих из подъезда я мог нормально, в подробностях рассмотреть. Снова припомнил тот двор. Дом напротив? Отпадает. Межэтажные окна в подъездах заложены кирпичом. Открытые квартиры — второй и четвёртый этаж. По планировке подходит четвёртый — далеко получается, метров пятьдесят. Но дело даже не в этом — главную проблему представляют входные двери в сам подъезд. Все взломаны, но прикрыты, несмазываемые петли основательно заржавели — без скрипа на всю округу не откроются.

Самое смешное — я их и позакрывал. Кто же знал, что теперь бесшумно проникнуть в них понадобится? Как лучше ведь хотел — берёг чужое имущество от времени, неизвестно зачем, придурок... Вот она, привычка, и вышла боком...
Признаю, дом напротив отпадает. Дом справа — можно даже не рассматривать. Не с моей детской оптикой там сидеть. Дом слева (тут словно лампочка в мозгу мигнула) — а что, вариант! Если четвёрка неизвестных шла с условно-северной стороны, значит, по логике, дальше пойдут на юг, хотя бы до первого перекрёстка, и как раз выйдут на дорогу мимо меня. Так, теплее, теплее... там четыре подъезда, двери нет в крайнем, дальнем от дороги... нет, не то. Не удобно.

Думаем дальше. У дороги... Что у дороги? Магазин и разливайка для нуждающихся в стопочке мужичков, расположившиеся в пристроенном к пятиэтажке одноэтажном здании. Разливайка слева, продуктовый справа. Входы рядом, в метре друг от друга. Есть!

Мне сразу вспомнилось, что в обоих этих помещениях нет ни дверей, ни окон, а решётки вырваны. Отлично! Надо будет забраться поглубже, чтобы с улицы не разглядеть было. Оттуда и посмотрю. Вся четвёрка, если сдуру не пойдёт обратно, в любом случае протопает мимо меня, когда на дорогу станет выбираться. Вот прямо близко пройдут, почти рядом.

Ну а если снова не получится любопытство утолить — значит, что-то ещё выдумаю. В крайнем случае до следующего места ночёвки следовать за этой женщиной стану. Дальше таких неудобных для слежки хором нет — так что найду способ подсмотреть.

Обрадовавшись плану-минимум, я обратился к ушастой, спокойно ожидавшей моего решения.
— Зови Росю. Расскажу, что будем делать.
Доберман резво развернулась и уже было потрусила в сторону ненаселённого пункта, как вдруг обернулась и сказала:
— Я согласна.
— С чем? — не понял я.
— Ты говорил про старую рану у глаза женщины и про женщину, приходившую в жильё Ольги. Ты правильно говорил. Мы должны знать — она это или нет. Я согласна с тобой. Она, — мордашка Роси, — тоже.
***
Дождавшись возвращения обеих разумных, наскоро изложил свой план. Они одобрили. Тогда приступил ко второй его части.
— Зюзя! Ты спрячешься за посёлком в кустах на всякий случай. Рося! Ты с этой стороны. Если что-то пойдёт не так или они уйдут другой дорогой — мы узнаем.
Моим подопечным такое предложение не понравилось. По их стайным законам гораздо комфортнее находиться вместе, ощущая и видя друг друга. Более того, генная память неразумных предков им во всю кричала, что так надёжнее, безопаснее. Но сейчас не тот случай.
— Не спорить! Делать как я сказал! Зюзя старшая.

Последняя фраза — не пустой звук. Как я понял, в глазах той же Роси я был вожак, Бублик — старый, заслуженный авторитет, добровольно уступивший власть, доберман — старший товарищ, стоящий почти на одной ступеньке социальной лестницы с ней. И вот сейчас я сознательно изменил статус Зюзи при помощи своих прав главного в стае, чётко обозначая, кто кому подчиняется в моё отсутствие.

Зачем сделал? Да потому что у нас не анархия, не Дикое поле. Потому что время пришло разбираться: кто есть кто в нашем маленьком семействе. Потому что в добермане и её рассудительности я уверен вполне, а вот с Росей мы почти впервые совместные мероприятия сложнее охоты проводим. Она хорошая собачка, добрая, ласковая, неглупая, однако по сравнению с Зюзей весьма своевольная, не прошедшая суровую школу дорог и путешествий. Вполне может и своими делами заняться, если ей лежать в укрытии надоест, или ненужную инициативу проявить, причём не вовремя. Не хочу рисковать, не хочу сюрпризов. Мне спокойнее знать, что помимо меня ей и доберман сейчас мозги вправляет, пользуясь обретённой властью. Так надёжнее.

Не знаю, понравилось ли юркой разумной такое моё решение — виду она не подала. Но и хвостом, выражая одобрение, не завиляла. И тогда я, наклонившись к ней, осторожно погладил Росю по голове, примиряюще объясняя:
— Ты у нас умная, разведчица. А она, — кивок в сторону ушастой и бесхвостой, — больше и опытнее. И это ненадолго — до утра. Поняла?

Ответом стал горячий, немного шершавый язык, аккуратно лизнувший мою руку. Вот и хорошо, вот и определились. Не хватало мне ещё разборок за старшинство. Они ведь обе у меня дамы горячие, настырные — не переупрямишь. А так вроде как я ситуацию сгладил... надеюсь на это, во всяком случае. Ладно, дальше видно будет.

Определив Росю в кусты у дороги и накрепко велев ей сидеть там и на глаза никому не попадаться, мы с доберманом направились в посёлок.
***
Сапоги запасными портянками я, скрепя сердце, обмотал ещё на окраине. Поначалу, для большей тихоходности, хотел обувь вообще снять, но быстро передумал. Мне в заброшку идти, а там на полах чего только нет, и всё для босого человека вредное. Легче лёгкого на битую бутылку наступить или на кусок ржавой железяки, причудливым образом лежащей именно острой частью вверх. Потому и перевёл весь свой запас чистой ткани на создание таких вот примитивных шумоподавителей, но не жалко. Мне сейчас ответ важнее — есть этот долбаный шрам у тётки, или нет? А тряпки — дело наживное.

Разделились заранее. Доберман первой направилась к другой стороне ненаселённого пункта кружным путём, через частный сектор, а я, выждав минут семь, пошёл за ней следом, оставляя пятиэтажки сбоку и стремясь подойти к своему наблюдательному пункту с другой стороны, с южной, чтобы не попадаться на глаза возможному часовому.

Заблудиться не боялся. Сейчас прямо по улице, до шестого перекрёстка, там направо — и выходишь к местному торговому центру, в котором я когда-то с Зюзей впервые встретился. Потом нужно вернуться по улице Крупской обратно. Недалеко, метров сто пятьдесят.

Перед выходом на главную поселковую улицу не поленился — перевязал портянки, уже успевшие основательно поистрепаться от такого варварского использования. Ничего — до разливайки хватит, а дальше я ходить никуда не собираюсь, только ждать.

Как на грех, Луне изволилось выглянуть из-за туч и осветить окрестности. Потому с пустого тротуара пришлось быстренько ретироваться в сторону, под защиту домов с кустами и двигаться медленнее, согнувшись в три погибели, на нервах и ежесекундно озираясь.

Последние шаги делал не дыша. Вынырнув из тени и еле дождавшись, когда злополучное ночное светило укроет очередная тучка, на полусогнутых просеменил по ступенькам в разливайку.
— Ф-фу-уххх... — вырвалось из груди. Добрался. Теперь можно и расслабиться, и пот утереть. Переволновался очень.

В помещении было темно, пахло сыростью, пылью и трухой. Сколько ни всматривался, пытаясь конкретизировать и понять, что передо мной — не помогло. Видел что-то впереди себя, а что — непонятно ни на первый, ни на второй, ни на третий взгляд. Снова выручила память — стойка там, в конце. Высокая, по типу барной. Отделяющая общий зал от продавца. И что интересно — до этого момента сколько не силился вспомнить, что здесь и как в подробностях — не получалось! А попал — и нате, словно вчера наведывался.

Немного подумав, аккуратно, не отрывая стоп от пола, сдвинулся вправо, убирая свою тушку из дверного проёма. Всё. Пришли. Теперь можно и отдохнуть. Резонно опасаясь шумного мусора, я никуда дальше не пошёл, а снял сидор, медленно сел на пятую точку, положил оружие на колени, привалился спиной к стене, накинул куртку и спокойно задремал вполглаза. Отдыхать тоже нужно. Ничего, не просплю — с первыми лучами встану. Поза, конечно, неудобная — ноги точно затекут, но это терпимо. Лучше, чем стоя. А если кто-то по улице пойдёт — заранее услышу.

И тотчас полезло в голову всякое, порождённое одиночеством и ночным бодрствованием...

...Темнота давно уже меня не пугает. Прошли те времена, когда я начинал заикаться от ужаса, глядя на закатывающееся на ночь солнышко. Теперь проще. Разумные предупредят об опасности заранее или просто договорятся с себе подобными. Да, у них так — первым делом проблемы решают переговорами и почти всегда приходят к консенсусу. Да и помнится мне, что у нас с местными тварями мир — не должны напасть. Они слово держат строго. Разве что кто-то залётный, но тут уж ничего не поделаешь. Потому и хожу осторожно, вслушиваюсь, ружьё по-прежнему в руках, однако теперь без панического страха — исключительно со здоровым чувством самосохранения...

...Как известно, абсолютной тишины в природе не существует. Крики птиц, шум деревьев, шепот ветра. Но всему этому многоголосию никогда не спрятать, не заглушить тихого звона в ушах — звона безлюдья, пустоты. Именно он и заставляет чувствовать себя одиноким. Таким, кого не жалко. Пустым, ненужным местом в этом мире. И прорезаются эти чувства почему-то именно в темноте. Днём — нормально. Может, из-за того, что с утра до вечера я всегда занят и философствовать особо некогда?..

Тьфу ты, пакость какая... Витя! Соберись!
Отгоняя очередной приступ самокопания, усиленно затрусил головой. Я не бегаю от размышлений, не стараюсь сделать свою жизнь прямой, как шпага мушкетёра, не ищу простоты. Просто не по себе осознавать, что я тут один (четвёрку неизвестных можно в расчёт не брать) на много километров — вот и лезет в голову всякая чушь.
Выбросив из головы глупости, снова закрыл глаз и заставил себя спать...

***
С первыми лучами я смог осмотреться в разливайке более детально. Правильно сделал, что не стал в темноте тут шляться. Повсюду битые банки, бутылки, гнильё, клочки бумаги, осколки пластиковых стульев и столиков. Выломанная оконная рама. Решётка снаружи, а стёкла здесь. Непременно бы ночью наступил на что-нибудь из этого широкого ассортимента.

Память не подвела: напротив — высокая, по грудь, стойка с небольшой дверцей в углу; дальше — заваленный на стену стеллаж, за которым в прошлые времена располагался импровизированный склад. Отдельного помещения для хознужд или сангигиены здесь не было. Почему?

Да потому что когда-то продуктовый и вот эта распивочная были одним помещением, а уже впоследствии ушлые коммерсанты построили стенку, сделав из одного магазина два. Все удобства за стенкой остались. Вот и получилось, что нахожусь я в прямоугольном помещении с единственным входом, нарушающим все возможные нормы и правила. В случае пожара продавщице был бы точно кирдык. Пока вещи инстинктивно схватишь, пока выбежишь из-за стойки — дыма с гарантией наглотаешься. Токсичного, едкого — другого из копеечного пластика, которым из экономии стены в таких заведениях оббивали, не бывает. О! И тут он, ПВХ этот долбанный, салатовый!.. Везде валяется, полопавшийся от времени и перепадов температуры на некрупные куски.

А потолок? Кто бы сомневался... — та же самая глянцевая дрянь, только пожелтевшая от табачного дыма и в трещинах. Посмотрел — и аж родиной запахло в воздухе. У нас в посёлке, где я родился и вырос, за многие сотни километров от этого места, была точно такая же рюмашечная, почти сестра-близнец этой, только стены бежевые.

Думаю, по всей нашей великой и необъятной дизайн в таких заведениях универсальный, мегаэкономный... Алкаши — народ непритязательный, а большего и не надо.

Всласть поностальгировав и насладившись видами древних, грязных панелей я плавно, аккуратно ступая, перебрался за стойку, где почувствовал себя с гораздо большим комфортом.

Покрутил головой, осматриваясь. Самое удобное место для наблюдения — у дверцы. Там щель в палец и как раз проход между магазином и нужной мне пятиэтажкой видно; да и часть внутридворовой дороги, по которой должна пройти цыганистая тётка лицом ко мне — как на ладони. Вот прямо рукой подать. Чудо, а не позиция. Устроившись поудобнее, достал подзорную трубу и принялся ждать.

А дальше всё пошло не по плану.

За следующие два часа из пятиэтажки никто не вышел, и никто туда не вошёл.
Я занервничал. Просчитал про себя до тысячи, потом до пяти тысяч. Потом в обратном порядке — каждый раз вычитая единицы и шепча результат вслух.
Никого.

Проспал? Пошли другой дорогой? Разумные ошиблись? Нет, не то... Слишком детские предположения. Спят? Маловероятно. Сейчас долго дрыхнуть не принято, люди свои дела к световому дню привязывают. С солнышком встают и с ним же ложатся. Зимой — много спят, отдыхают, летом — дел полно, дня, как правило, не хватает.

И разумные за мной не пришли. Если бы четвёрка вышла из ненаселённого пункта — я бы знал. За мной бы попросту прибежали и осчастливили новостью, укоризненно глядя снизу-вверх. Значит, по дороге они не выходили. Пошли по бездорожью? Бред. Куда? Тут посёлка шиш да маленько — нет смысла петли наворачивать. Опять же — услышал бы, в этом уверен.

Не придя ни к какому выводу, попробовал заняться аутотренингом, но вскоре бросил это безнадёжное занятие. Какое, к чёрту, спокойствие, когда как на иголках сидишь и до боли, до слёз вглядываешься в щель, ожидая неизвестно чего и сомневаясь во всём?

Прошёл ещё, как минимум, час. Жутко хотелось пить, но я держался. Это ушастым хорошо — они вечером вволю напились, да и, случись что, из лужи не побрезгуют жажду утолить. А мне хуже. Сейчас сделаю глоток — и всё, пропал. Буду понемногу на автомате прикладываться, пока фляжка не опустеет. А потом что? В штаны излишки жидкости сливать? Нет уж, увольте, лучше потерпеть.

К обеду, когда я совсем уже отчаялся, на улице зашелестело, а меня прошиб холодный пот вперемешку с огромным душевным облегчением.

Не ошибся! У меня глаз один — да, а вот ушей — двое! Звук почти родной, знакомый! Это тот, в сапогах! Короткостриженый! Значит, сейчас и остальные пойдут. Проспали, видимо, на чужих диванчиках перенежились.

Слух не подвёл. Через десяток секунд в обзорной щели показался уже знакомый мужчина в шикарных сапогах. Он плавно, не спеша дошёл до здания магазина, немного постоял, явно раздумывая о чём-то, а потом просто направился к ступенькам и уселся на них. Куда именно — я не видел. Неизвестный расположился немного сбоку, со стороны продуктового, зато отчётливо слышалось, как он ёрзал, устраиваясь поудобнее, сморкался, а под конец даже запел тихо что-то тягуче-народное. Слов было не разобрать, но тоской от мотива пробрало даже меня.

Зачем сидит? Ждёт, пока остальные соберутся?

Я боялся шелохнуться. О подзорной трубе давно позабыл, положив её рядом на пол и лишь щурился, от волнения стараясь не моргать и не проглядеть тётку.
Но никто не выходил. Снова мысленно просчитал до тысячи. Потом до двух. Начала возвращаться паника. Исподволь, понемногу, не так, как раньше, но начала.

...А короткостриженый всё тошнил напевами, сидя на том же самом месте... Достал! Бесит!..

Захотелось выбраться из своего укрытия и заткнуть его. Хоть выстрелом, хоть засапожником, да хоть зубами загрызть на волчий манер — до такой степени он выматывал из меня душу своими однообразными опусами. Мочи нет!

Но я терпел, здраво понимая, что всему виной не этот неизвестный мужик, а мои нервы, порядком поистрепавшиеся за последние дни. Вот только легче от понимания причин не становилось, и в голове одна за другой, нескончаемой каруселью проносились мысли о том, как этого певуна поизощрённей заставить замолчать. Желательно навечно.

Внезапно сидящий на ступеньках заткнулся, резко встал, а затем, не сходя с места оглушительно, по разбойничьи свистнул. Я вскинулся и услышал... шум быстро приближающегося мотора.
Едрить твою мать...

Спасибо Румер! Прочитано...
Ждём продолжения.

Завтра с утра будет!

Ну что же, первые две проглотил, как в первый раз)

Вопрос автору, а сильно 2я часть бесплатная отличается? И с 3 так же?

Отлично 👍 спасибо

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Спасибо за продолжение, будем ждать следующую часть ....

Спасибо всем причастным. Прочитал все части, перехожу в режим ожидания. Можно в рассылку меня включить плиз.

Дядька Румер, а сколько частей будет? Хочу знать или сейчас читать или оставить на потом?

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Не знаю. Завтра прикину и напишу.

Спасибо за рассылку в телеге )) Уже понял. что не совсем твоё. Читаю сегодня первую часть, до 7 главы дошёл. Просто замечательно. Автору передай. Я не графоман, хотя прочел очень много. Просто не вчитываюсь в каждую букву, может потому, что читаю достаточно быстро. А сюжет очень интересен, там делали параллель с трифидами - нет. не правы.

Глава 5

Предчувствие не подвело. Невидимый автомобиль подъехал прямо к моему укрытию, остановился, заглох. Громко, с неприятным лязгом хлопнула сначала одна дверь, потом вторая. Кто-то крякнул, наверняка от наслаждения возможностью спокойно стоять на своих ногах, а не трястись по ухабам и колдобинам; кто-то шумно сплюнул на асфальт. Забухали шаги.

— Здравия желаю! — послышалось за стеной. — Как доехали?
— Нормально, — с раздражением ответил другой голос, хриплый, на полтона ниже первого.
— Да какой нормально?! — возмутился третий, относительно молодой и лениво растягивающий слова. — Бензина спалили — подумать страшно! Вы же на тачке были? Что случилось? Чего мы за вами, как заботливые мама с папой катаемся?
— Кравец! — одёрнул недовольного второй. — Рот закрой. Приказы будешь на гражданке обсуждать. Тебя что-то не устраивает?!
— Никак нет, — с явным недовольством буркнул загадочный Кравец и зашмыгал носом.
— Не пережили Жигули глубокого рейда, мотору каюк. Старьё... Там, дальше по дороге бросить пришлось. — счёл нужным пояснить, как я уже догадался, певун со ступенек.
— Понятно, — бросил хриплый. — Задание?
— Выполнено. Без осложнений. Мы...
— Потом в подробностях доложишь, — перебил его неизвестный, исполнявший роль командира или начальника. А кто ещё доклады принимает? — Назад надо возвращаться. Дороги дерьмо, хотелось бы засветло успеть обратно добраться. Где остальные?
— Отдыхают. Вчера переход длинный был. А мы здесь что-то типа базы оборудовали в одной из брошенных квартир. Потому они там и сидят — чего рожами по улицам отсвечивать?

Как раз в этом момент из-за дома выходила оставшаяся тройка: женщина и двое мужчин. В руках у них были спальники в скатках, а у плешивого ещё и увесистая на вид спортивная сумка весьма солидных размеров. Двигались они бодро прямо в мою сторону, с довольными улыбками хорошо отдохнувших людей.

Пятнадцать метров... десять... восемь...

Я впился взглядом в правый глаз цыганистой бабы. Он сейчас был как на ладони, моя щёлка нисколько не мешала рассматривать его во всей красе. Хорошая щель, удобная, без неё было бы хуже — а так словно в кинотеатре сижу — видно всё будто на широком экране. А меня не видно. Я, можно сказать, в домике.

Ну, ну... давай... В этот момент моя цель практически поравнялась со входом в разливайку и я отчётливо разглядел шрам над правой бровью в виде завитка. Тонкий, старый — немного тонального крема — и не заметишь вовсе.

Значит, она... та самая, которую Ольга обвинила в заражении фортика. Или ошиблась? В груди у меня разгорался огонёк сомнений. Слишком сложно получается. Допустим — тётка инфицирована по всем правилам и каким-то чудом жива до сих пор. А остальные? Неужели они тоже исключительно носители? Так не бывает, даже в сказках.

К тому же, они сюда, как я понял, ехали на тех самых, виденных мною на обочине Жигулях. Но докуда? Разделились раньше и двинули парами по разным дорогам? Возможно. А зачем?

Ответ напрашивался только один — разведка, изучение местности, поиск выживших. И приехали издалека, если стараются до вечера домой добраться. Сейчас, примерно, около полудня — день длинный.

Кто это?

Чёрт! Не о том думаю! Конечно, до изумления интересно узнать — что это за люди и какого им в наших краях надо? Не поспоришь... Но сейчас нужно решить — считаю ли я эту женщину врагом или нет? Принципиально важно определиться!

Для понимания своих дальнейших действий: или вцепиться в след и идти за ней до конца, или отвязаться, разойтись. Кто, зачем и почему — после подумаю.

По всему выходит, что нет. Не враг она мне... У всех увиденных лица чистые, здоровые до неприличия. Может, не в ней дело? Может, кто-то из местных принёс болезнь невесть откуда, да хоть с охоты! Перелётную утку застрелил, а она из тёплых краёв подарочек принесла или клевала чего не надо и заразилась? Или купцы заходили больные. Возможно такое? Вполне. Те тоже шляются, где ни попадя, и лезут в поисках добычи куда не просят! Оля ведь могла и не знать об этом! На беженцев думать проще всего — тем более, они так удачно подвернулись и с истинным носителем, похоже, разминулись в несколько часов. А если учесть шок, испуг, панику — поверишь во что угодно. Гадать можно до бесконечности, однако факты говорят — эти люди здоровы, во всяком случае пока. Получается мимо...

Тройка остановилась совсем рядом со входом, но так, что из троих подошедших в дверном проёме была видна лишь одна женщина. Похоже, полукругом перед шефом встали. Ну ничего. Уши же у меня остались. Не посмотрю — так послушаю.

— Здравия желаю, Олег Игоревич, — зазвучал новый мужской голос. Кто-то из подошедших обозначился, не иначе.
— Добрый, — ответил хриплый.
— Здр...вия ж... — немного вразнобой поздоровались до сих пор помалкивавшие мужчина и женщина. Голос у последней оказался густой, зычный, больше подходящий здоровой, привыкшей командовать всеми вокруг бабе гренадерского роста и весом килограмм так под сто тридцать, а не вот этой вот колобкообразной цыганке.

Командир им не ответил. Видимо, ограничился кивком головой.
— На, — неожиданно протянула одну из скаток женщина вперёд. — Я тебе не жена — барахло следом носить и обслуживать.
Раздались лёгкие смешки. К ней подошёл короткостриженый певун и, не обращая ни на кого внимания, взял вещмешок.
— Спасибо. Опять забыл за него, — серьёзно поблагодарил он. — Чудная вещь. Всегда теряется и всегда находится.
— Это да, — согласилась женщина. — Ты же его с Жигулика покойного вчера забрал, да и то только потому, что тебе напомнили?
— Ага.

Вмешался мужской голос:
— Говорил же тебе — оставь на базе, поспать можно и на сиденьях. А ты упёрся...
Короткостриженый принялся защищаться в наметившейся шуточной перепалке.
— Так и правильно сделал! Машина-то сломалась!
— И ты его там и забыл!

Последние слова говорившего потонули в дружном хохоте. Смеялись все, даже певун. Успокоившись, снова зазвучала командирская хрипотца:
— Рацию не проимели?

В ответ один из мужчин приподнял сумку.
— Хорошо, — продолжил главный. — Грузитесь и поехали.
— Щас, только заправимся, — немедленно вмешался голос водителя. — Десять минут.
— Почему десять? — в голосе Олега Игоревича зазвенело недовольство.
Невидимый Кравец не растерялся:
— Я ещё хочу в магазин этот зайти — вдруг чего полезного увижу? Моющее, например, или мыло.
— Или водку, — подхватила женщина. — Вон вывеска «Кафе» — наверняка ведь туда сначала ломанёшься.
— Зря ты так, — слишком благопристойно сказал водитель, чтобы поверить в искренность его слов. — Помимо спиртного можно и газировочку найти. Вода-то наша уже тёплая, а новой набрать негде. Или масло подсолнечное...

Во мне всё обмерло. Цыганоподобная тётка права — если этот самый Кравец по исконной водительской привычке прихватывать всё, что плохо лежит, зайдёт в разливайку — то мне конец. Он однозначно двинет за стойку, на удачу поискать всяких благ — а тут я. Здрасьте!

Сам себя в мышеловку загнал — с моей стороны все стены глухие. Ни дырочки, ни отверстьица. Бежать некуда.

Их шестеро — не уйти. Расстреляют, как мишень в тире, едва только копошиться начну.

С тоской перевёл взгляд на окно — метра три от меня. Вроде бы и рядом, а чтобы к нему подобраться, нужно через стойку перемахнуть, после постараться не споткнуться о хлам вокруг и потом... прыгать на асфальт прямо перед неизвестными. Хрень получается. А может, пронесёт?

Я снова оглядел, надеясь неизвестно на что, своё укрытие: слева стойка, справа — заваленный на стенку стеллаж. Между ними — я и мусор. Водки нет, как и вина, и шампанского. Подчистую выметено.

На улице глухо забулькало, донёсся запах бензина. Резкий, вонючий, противоестественный. Отвык организм от цивилизации, отвык. Раньше бы и нос морщить поленился — а теперь блевать охота.

Захлопали двери, затопали ноги — барахло, по всей видимости, раскладывают, чтобы в руках не держать. В салон сядут вряд ли — дорога им явно долгая, успеет надоесть. Будут рядом толпиться, ждать, пока водила отмашку даст или пока начальство повелеть не соизволит.

«...Давай, давай Кравец, не отвлекайся от поставленной задачи, поезжай домой — нет тут ничего интересного, поверь мне! Тебя там ждут! Не знаю, кто, но должны ждать! Не могут не ждать такого хорошего и видного парня, а ты тут по развалинам загаженным шляться собрался — время тянешь, страдать какую-нибудь красавицу заставляешь...» — молился я про себя.

А через минуту оказалось — не умею я молиться. Или плохо молюсь. Или не тому и не тем. Или просто дурак невезучий.

— Так я схожу? — просительно донеслось из-за стены.
— Ладно, ладно, убедил, — согласился хриплый Олег Игоревич. — Мухой давай. Разомни ноги.

Гулко хлопнуло закрывающееся горлышко пустой канистры, звякнуло что-то железное, послышались шаги. Я замер, закусив губу и уставившись на дверной проём.

По ступенькам медленно, важно, словно купец первой гильдии, поднялся полный парень лет двадцати семи. Круглощёкий, курносый, с вьющимися волосами и маленькими, алчно бегающими глазками. Одет просто — джинсы, старый свитер, обувь не разглядел. В правой руке — двустволка. Держит за цевьё — опасности не боится.

Вот, значит, какой ты, Кравец...
Вошедший бегло окинул взглядом царящую в помещении разруху, ожидаемо сосредоточился на поваленных стеллажах и целеустремлённо, аккуратно переступая через хлам, направился прямо ко мне.
***
— Привет! — как можно жизнерадостнее улыбнулся я, вставая из-за стойки и делая идиотское лицо.
Кравец обалдел. Он замер с занесённой над каким-то осколком кирпича ногой, выпучил на меня глаза и непроизвольно открыл рот.

Я усердно продолжал говорить, изо всех сил стараясь не выдать собственный страх:
— Нет тут ничего, я уже посмотрел. А как тебя зовут? А ты откуда? У тебя пожрать есть чё?! Со вчера в брюхе пусто. Давай махнёмся! Ты мне еду, а я…
До водилы, наконец, дошло, что он здесь не один. Не переставая по налимьи пучить глаза, он протянул с отчётливым удивлением в голосе:
— Мужик, ты кто?

Глупо, наверное, мой поступок со стороны выглядит, однако иного выхода я не придумал. Ждать, пока Кравец меня обнаружит и расшумится на всю округу — ещё глупее. Потому и выбрал я единственный, как мне кажется, правильный вариант — самому выйти и поздороваться, а заодно попытаться убедить неизвестных в собственной безобидности. Ведь, продолжай я тайно сидеть за своей стойкой — что можно подумать, обнаружив в укромном месте одноглазого, небритого мужика с ружьём? Правильно — злодей и убивец. А с такими разговор всегда короткий — даже к стенке не поведут.

Вся моя надежда — или договорюсь, или морду набьют со вкусом. На харчи им валить меня вроде не зачем — голодными не выглядят, да и на бирючий хутор нападать ради еды не стали — тоже аргумент в их пользу. Судя по манере общения — народ они или военный, или около этого. Беспредельничать не должны. А отбитые почки и распухшую морду можно и пережить — не великое горе.

Оружие с барахлишком тоже, конечно, отожмут, за моральный ущерб от водительского испуга — ну и плевать. Не жалко. Лишь бы не убили.
Рискую, конечно, однако выбора нет. Против шестерых я не воин, тем более за баррикадой из прогнившего ДСП. Её не то что пулей — пальцем, при желании, можно пробить.

Вспомнился засапожник. Да нет, бредятина... с ножом бросаться на вошедшего, когда за стенкой пятеро его товарищей — верх идиотизма. Малейший хрип, шум — и мне конец. Тогда точно не выпутаюсь.

Про угрозу возможного заражения не думалось. Мор — он не сразу, он постепенно, по правилам развития вируса наступит, а этот Кравец — здесь и сейчас. Уже, можно сказать..
.
Ладно, надо отвечать.

— Я? Витя! — руки разведены в стороны в притворно-дружеском жесте, а на самом деле для демонстрации безоружности. «Мурка» на полу лежит. — А ты?
— Димон... — растерянно протянул тот.

Пока мы так непринуждённо болтали, на меня уставились четыре ружейных дула — два в дверной проём, со стороны улицы; одно почти в упор — из окна и одно смотрело тоже в окно, но из-за угла дома. Мишенью себя чувствую, причём ростовой, голой и новенькой, ни разу не использованной.

Запоминающиеся ощущения: страшно, низ живота сводит неизвестно откуда взявшейся резью, да такой сильной, что хочется или на корточки сесть, или скрутиться в три погибели, подвывая от боли; холодно, зябко и всё время тянет встретиться глазами с целящимися — почему-то наивно кажется, будто взгляд способен задержать выстрел или переубедить стреляющего.

Красиво обошли, я и понять ничего не успел.

— Выходи к нам, пообщаемся, — предложил хриплый.
Взгляд невольно устремился к говорящему. Он стоял в дверном проходе за спиной мужчины в мягких сапогах и женщины, держащих своё оружие в положении для стрельбы стоя. Крепкий, основательный, тонкогубый, лет шестидесяти, с умным, каким-то прямоугольным лицом и колючими глазами. Одежда командира почти ничем не отличалась от вещей остальных присутствующих: прочные брюки, короткие сапоги, кофта на молнии, поверх которой удобно расположился рыбацкий жилет, который мужчина использовал на манер армейской разгрузки. В руке он держал пистолет — обычный ПМ, насколько я смог рассмотреть.

Просто держал, стволом вниз.
— А не стрельнёте? — неуверенно спросил я. Даже актёрствовать не пришлось — само вырвалось.
— Нет, — спокойно ответил мужчина, кривя губы в ухмылке.
«Ну да, кто же тебе так и скажет» — читалось в его глазах.

Рук я не опускал на всякий случай, а потому попросил:
— Тут задвижка, открыть надо.
Олег Игоревич неожиданно рявкнул таким грозным голосом, что все невольно вздрогнули.
— Кравец!!! Три шага в сторону! Уйди с линии огня, дебил!

И только тут до меня дошло — водила стоит строго между мною и проходом, немного мешая товарищам своим упитанным организмом. А я и не заметил. Хотя, какая мне разница — из окна ствол тоже смотрит на меня и ему абсолютно ничего не мешает. Прямая видимость.

Замерший посреди разливайки парень неуклюже прыгнул в сторону, обо что-то споткнулся, упал на одно колено, упёрся рукой в пол и сразу её отдёрнул, сунув палец себе в рот. Поранился, бедолага...

Глядя на всю эту человеческую корявость, непроизвольно захотелось улыбнуться, но я сдержался. Не смешно, вообще-то.

— Открывай, — разрешил хриплый, почему-то не добавив стандартных «без глупостей» или «смотри у меня».
Выполнил команду медленно, одной рукой. Так же медленно вышел из-за стойки, держа руки на виду. Остановился.

— Сюда иди, — озвучил следующее требование командир.
И я пошёл. Спокойно, внимательно ставя ноги на относительно чистые участки пола, всей кожей ощущая плавные движения ружейных стволов, контролирующих каждый мой шаг.

Выход на улицу уже был свободен. Мужик с бабой просто синхронно с моим приближением отходили назад, немного расходясь в стороны и неизбежно сохраняя дистанцию между нами. А хриплый остался.

— Становись на колени, — велел он. — Оружие где?
Послушно опустился, потом ответил:
— Нож за правым голенищем, ружьё за стойкой.

Олег Игоревич не поверил, даже уточнить не поленился, хитро щурясь:
— И всё? А пистолет или что другое?
Я отрицательно замотал головой.
— Не имею.

Тем временем подошедший со спины мужчина (тот, который через оконный проём целился) вынул нож, освободил меня от заплечника, прохлопал карманы. Потом потребовал:
— Ложись лицом вниз. Руки и ноги в стороны.
Выполнил. Не опуская рук сначала завалился набок, после повернулся на живот. Растопырил конечности. И вот тут начался обыск. Первым делом с меня стащили сапоги и внимательно их изучили. «Ага, а передатчик в каблуке и не нашли, — крутилась в голове тупая шутка. — Потому что его там нет».

Не менее внимательному осмотру подверглась и моя одежда, и вещмешок, и куртка.

Ремень из брюк выдернули, патроны из карманов отобрали.

— Под стойкой ружьё! На полу — подзорная труба, — донёсся со спины голос короткостриженого. — Больше ничего нет.
— Угу, — глубокомысленно буркнули над головой. — Ладно, вставай.

Встал. Внезапно мою голову словно клещи сдавили — кто-то с силой сжал виски. Дёрнулся, попытался вырваться, но получил короткий, неприятный тычок в живот от стоящего передо мной командира.

— Не сокращайся без нужды, умник, — посоветовал он. — Рот открой.
Ничего не понимая, распахнул варежку пошире. Без единого смешка или шуточки Олег Игоревич оглядел мою пасть, потом жёстко, весьма болезненно ощупал щёки, после без стеснения оттягивал губы, словно коню на базаре. Я покорно терпел.

Закончив, он удовлетворённо скомандовал:
— Отпускай.
Руки с головы исчезли, оставив после себя неприятную боль.
— Ну, давай знакомиться, — предложил главный. — Тебя, я слышал, Виктором зовут, а меня, как ты уже наверняка знаешь — Олег Игоревич. Можно ещё Гражданин Начальник. Чего глазами хлопаешь? Не понимаешь, для чего я твоим выхлопом дышал? Сразу видно — молодой, параши не нюхавший...

И тут до меня дошло: бритвенное лезвие он у меня во рту искал или иглу спрятанную. Тюремная хитрость. Слышал о таком давным-давно, но вот додумался только сейчас. А дядя, выходит, с опытом...
Начальник подтвердил догадку.

— Штаны снимай вместе с трусами. Посмотрим, что у тебя там.
Я покосился на женщину. Она заулыбалась.
— Чего стоим, кого ждём? — буднично уточнил Гражданин Начальник. — Или помощь нужна?
— Нет, справлюсь, — краснея от стыда, пробубнил я, расстёгивая брючные пуговицы.

Когда позорное действие было закончено, мне приказали нагнуться и раздвинуть ягодицы. Выполнил, сжав зубы. Они тут хозяева положения, а мне можно лишь слушаться и сопеть в две дырки. Потом прозвучало новое требование:
— Начинай приседать. Вдруг ты в очко что-нибудь припрятал. Что есть — или выпадет, или наоборот, поднимется. В любом случае не достанешь.

И опять молча делал, чего сказали. Хорошо, глубоко, чуть ли не до удара срамным местом об асфальт. После, наверное, двадцатого раза Олег Игоревич распорядился:
— Хватит, физкультурник. Похоже, чистый... Одевайся, пообщаемся.

Пугливый ты, дядя... Зачем всё это представление? Под четырьмя стволами, вздумай я броситься на тебя — и пикнуть бы не успел. В дуршлаг бы превратили. Поглумиться? Вряд ли — не увидел я на его лице ни удовольствия от моих упражнений, ни грусти. Ему было попросту пофиг. Он словно намертво въевшийся, стандартный для таких случаев протокол рутинно исполнял.

Лихорадочно натянул исподнее, потом брюки, снова покосился на женщину. Ничего, никакой реакции. Уже хорошо. Мужики меня почему-то не напрягали — словно в общественную баню попал, а вот трясти причиндалами перед слабым полом прилюдно — есть в этом что-то неправильное.

Закончив возню с пуговицами — обулся, содрал с сапог вконец обмахрившиеся, грязнющие тряпки, которые для мягкости шага и тишины надевал. Выпрямился, ожидая продолжения.

— Руки за голову, ноги широко расставлены, — не заставил себя ждать Олег Игоревич и, дождавшись, пока я приму нужную стойку, поинтересовался. — Ты зачем тут прятался?

Вот он, момент истины! А у меня уже есть легенда — хрен от правды отличишь!
— Хотел после вашего ухода пошарить в месте ночлега. Думал — тайник у вас там.
Начальник хмыкнул. Ему явно понравилась такая «откровенность», замешанная на правде жизни.
— Тогда почему именно здесь прятался? Вокруг мест полно. Вон, хотя бы в доме напротив.

Логично...
— Там нельзя, — состроив знающую физиономию, с лёгким апломбом местного жителя, разъясняющего «понаехавшим» прописные истины, заявил я. — Двери заржавели, скрипят очень. Не хотел лишний шум поднимать.
Глаза допрашивающего чуть скосились в сторону и из-за спины ответили:
— Правду говорит. Мы проверяли.
— Тогда мог бы дальше по улице спрятаться. Не нравится мне твоя прыть, Витя. Ох, не нравится...

В разговор вступил один из молчавших до сих пор мужчин.
— Может, округу проверить? Вдруг этот одноглазый здесь не один.
Олег Игоревич скривился, будто полную горсть лимонной кислоты в рот сунул.
— Если так, нас бы уже давно перещёлкали, как куропаток. Успокойся. Если кто-то и есть, то не рядом и сейчас просто наблюдает за нами. Это ничего. Пусть наблюдает...

Не стала отмалчиваться и цыганоподобная женщина.
— Я о нём, кажется, слышала, — осторожно начала она, хищно всматриваясь в моё лицо. — Витя... Один глаз... Ну точно, слышала! Это хахаль фельдшерицы из форта. Приходил на потрахушки к ней регулярно, а сам бомжует где-то. Во всяком случае, мне так жена старосты тамошнего врала, когда кости соседям перемывала.

Начальник ухмыльнулся:
— Имя женщины?
— Ольга, — честно ответил я. — Описать? — и, не дожидаясь ответа, начал. — Лет как мне, стройная, симпатичная, скандальная немножко...
Тётка подтвердила:
— Он. Не врёт. Видела я ту бабёнку — истинная склочница.

Однако стоящего передо мной командира такое объяснение, похоже, удовлетворило мало.
— Местный, говоришь? Абориген? Ну-ну, — неожиданно он запустил пальцы в нагрудный карман моей рубахи и рывком вытащил фотографию моей семьи, которую я там бережно хранил. Посмотрел на снимок, покрутил в руках, несколько раз перевёл взгляд с изображения на меня и обратно. Потом аккуратно, с непонятным почтением в движениях, сложил её и сунул обратно. Как мне показалось, в холодных глазах Гражданина Начальника мелькнуло что-то человеческое. Почти незаметно, на самом дне.

— Ты не ответил, — продолжил главный. — Почему прятался именно здесь?
Выдумывать ничего не стал, вывалил как есть.
— Подбирался ночью, опасался часового. Далеко прятаться — глупо. По темноте крайне вредно в пустых помещениях гулять — неудобно и шумно, да и подходящих мало. Ближайшее с хорошим обзором — в торговом центре. Но оно мне не подходило.

— Почему? — с нажимом спросил начальник.
— Я же не знал, в какую сторону ваши товарищи пойдут. Если туда, — я кивком головы указал на дорогу из посёлка, — то увидел бы. А если нет? Сидеть и гадать? К тому же, там спрятаться от тварей негде, — слова сами лились из меня. От страха, наверное. — А здесь — стойка мне по грудь, за мной глухая стена — никому не подобраться, да и посмотреть хотелось, — снова я добавил полуправду, — что они в руках понесут. Вчера ведь налегке заходили.

Олег Игоревич задумался, даже потёр подбородок. Потом сделал шаг в сторону, заглянув с улицы в рюмочную.
— Мутишь ты что-то. Слишком сложно, — немного неуверенно выразил он свои сомнения. — Всего не рассказываешь.

А я за словом в карман не полез.
— Не усложняйте. Если бы ваш человек туда не пошёл — вы бы в жизни не догадались, что за стойкой кто-то есть. Вон, тот, в сапогах — всё утро сидел, песенки распевал — и не заметил ничего.

Взгляд командира сделался злым и снова переместился за мою спину. Похоже, кто-то огребёт сегодня по полной, и явно не сладких пряников.
— В спины стрелять хотел? — вернулся к разговору (или допросу) хриплый. — Потому и засаду устроил? Мог бы через сутки спокойно прийти и пошарить. Зачем вышел — можешь не объяснять. И так понятно — жить хотел.
Логично... ладно, будем выкручиваться.
— Нет, не хотел никого убивать — честно признался я. — Только обокрасть. Против четверых я не воин. Думал присмотреться, потом следом увязаться.
Посмотреть, как и что. Если повезёт — проследить, куда пойдёте, а инфу в форт продать. Чужие вы здесь, непонятные. Ходите из ниоткуда в никуда, машину имеете... Сами понимаете — подозрительно. А они эту землю своей считают.
Похоже, мне удавалось понемногу убеждать главного. Пока я вываливал на него свои «откровения», он понятливо кивал головой «мол, и сам бы так поступил». Но и этого ему показалось мало.

— Продать? — уцепился начальник за кусок моей фразы. — Почему именно продать? Почему с людьми не живёшь?
Ф-фух. Тут проще.
— Конечно продать. И именно потому, что я там не живу. С какой радости мне им подарки делать? Я альтруизмом не страдаю.

...Пока говорил — в очередной раз прокручивал в голове увиденное и услышанное и только теперь обратил внимание на несколько интересных фактов, которые мне не слишком понравились. Первое — меня не бьют. Это откровенно странно. Я хоть и веду себя спокойно, но для прояснения ситуации в девяносто девяти случаях из ста хоть пару раз, но приложат кулаком по морде. Не со зла — так, для удобства общения, чтобы собственную крутость продемонстрировать. Превосходство, значит, обозначить и место в пищевой цепочке указать.

А этим, похоже, ничего обозначать не нужно, как не нужно здоровенному слону что-то доказывать очередной Моське. Напрягает...

Второе — строгая иерархия. Без нужды рот никто не открывает, даже водила. Хорошо это или плохо — не знаю. Третье — общая подготовка. Мои пленители, пока я болтал с этим самым Гражданином Начальником, опытно следили за окружающей обстановкой, практически ни на что не отвлекаясь. Исключение составлял лишь стоящий за спиной короткостриженый мужик в мягких сапогах, ну да у него задача такая — меня контролировать.

Четвёртое — машина, приехавшая сюда. Дорогая вещь — на одном бензине разоришься! Это не юг, где народ может себе такое удовольствие, как перевозку собственной задницы, позволить. Мы севернее, причём значительно. Здесь топливо днём с огнём не сыщешь — слишком далеко от мест его производства, что где-то в Кавказских краях расположились. Но автомобиль есть — и это факт. Осталось увидеть — какой. Пока как-то не до любопытства было, однако носом я ощущал неприятно пахнущее, горячее железо.

К кому я угодил? К военным? Похоже. Или к ним, или к представителям аналогичных структур. А, скорее всего, смешанная команда. Допрашивающий меня мужик в прошлом явно с уголовниками дело имел — слишком тщательно, опытно, и при этом механически обыскивал. Что ещё? Подготовка, выправка, рация — по которой они, скорее всего, и связались между собой — не говорят ни о чём. Народ сейчас разный, все между собой перепутались...

— Почему с людьми не живёшь? — выдернул меня из мимолётных, на уровне подсознания раздумий, голос хриплого.
— Не хочу. Там работать много надо, старосте подчиняться. Женят, опять же. В одно рыло проще. Да и спокойнее. Сам себе большой — сам себе маленький. Я в форте уже скоро месяц как не был, да и нигде не был — и ничего, живот не болит, общения не жажду.
— А кормишься с чего?
Я пожал плечами.
— Домов пустых много.

Гражданин Начальник, хекнув, скептически выдал:
— Мародёр-тунеядец, значит... И давно ты здесь обосновался?
Снова полуправда.
— Два года. С тех пор как с Рыбинского водохранилища сдёрнул в поисках лучшей жизни, — и, предупреждая следующий вопрос, заметил. — Пока нравится. Надоест — дальше пойду, на юг.

Олег Игоревич снова сделал задумчивую мину на лице, забормотал:
— Путешественник... свободу любишь... это хорошо..., — а потом рявкнул. — Грузите его в машину, только руки свяжите. С собой возьмём. Пообщаемся в более спокойной обстановке, с картой и плюшками. Нам как раз хорошего гида по окрестностям не хватает!

Глава 6

После команды хриплого начальника «Грузимся» все оживились, однако исполнять её не бросились. Переглянулись, затем уставились на меня.
— Руки за спину, — послышалось сзади.

За спину так за спину. Новость о своём очередном путешествии я воспринял спокойно. Сейчас не убили — значит, и потом не убьют. Во всяком случае, я очень постараюсь за этим проследить и приложить все усилия для того, чтобы избежать такой неприятности.

Паника давно прошла, все неприятные слова самому себе высказаны, виновный найден — я. Сам в ловушку залез, сам и выпутываюсь, как умею. Ничего страшного — прорвёмся, не в первой. Главное — разумных они не заметили, а это очень облегчает жизнь. Доберман не пропадёт, да и Рося тоже. Я им на такие вот непредвиденные случаи чёткие инструкции оставлял: месяц ждать неподалёку, потом — кружным путём тайно на юг пробираться, к волкам и их Месту, у которого проживает Зюзин воздыхатель — большой, мощный волчара. Там их никто не обидит и не достанет.

Более того, мы даже условное место сбора выдумали — понятное всем. Деревенька примерно на середине пути. Та, в которой Бублик со своей стаей когда-то проживал.

Вот только Мор... А что — Мор? Да, он есть, вынужден признать. Сам видел. Суровая данность, и изменить её не в моих силах. Придётся принять... Но тут тоже всё не так уныло, как могло казаться поначалу: разумные с правилами безопасности ознакомлены, глупости делать — не в их стиле. А мне как поступить? Заявить этим людям, что я не согласный с ними ехать ввиду возможного заражения? Конечно, они сразу извинятся и отпустят, даже шапки на прощанье снимут. И ничего, что головных уборов у них пока нет. Специально не поленятся, по заброшкам пробегутся, найдут, оденут и потом торжественно снимут. Из уважения к моим капризам и хотелкам. В том, что тётка инфицирована — я уже совсем крепко сомневаюсь, со мной тоже без масок разговаривают.
Значит — или не в курсе, или не боятся. Сказать?

Аж три раза! Любое знание — козырь в рукаве. Потому промолчу, рот открыть всегда успею. Чёрный флаг, со слов Ольги, висит над частоколом — и ладно. Кому надо — поймут. Да и не поедут мои пленители в те края, разве что спонтанно, вот прямо сейчас, их старшему моча в голову ударит изменить маршрут. Но я сомневаюсь. Очень непохож хриплый на взбалмошного дурака с семью пятницами на неделе. Он мужик основательный, продуманный. Потому и меня с собой берёт.Явно ему эти места интересны. А зачем? Ладно, на потом этот вопрос отложу. Сейчас буду слушать, запоминать, думать.

...Запястья туго сдавило. Верёвкой вяжет, старается, сволочь...

А хорошо у меня получается себя обманывать! Вот успокоиться даже ухитрился, хотя должен по всем канонам трястись, как последний осенний лист на ветру. Переживать, нервничать, замышлять планы побега и страшной мести — а я сторонне, словно от третьего лица смотрю сам на себя и будто персонажем в компьютерной игре управляю. Вот не я это и всё. Только персонаж у меня так себе — ни прокачки, ни уровней. Нубский перс.

Как так получается? Просто. Выручает приобретённый за последнее время здоровый фатализм и старинная поговорка: «Если не можешь изменить ситуацию, то расслабься и получай удовольствие». Что я сейчас могу объективно сделать? — попробовать убежать и героически, некрасиво умереть неизвестно зачем от чужого свинца. А что я сейчас могу не сделать? — а вот тут, при всей запутанности фразы, широчайшее поле для деятельности. Моё «ничегонеделание» и подчинение — залог жизни моих разумных, а для меня — неплохой шанс выпутаться из всей этой донельзя мутной истории, попутно выяснив интерес этого самого Олега Игоревича к здешним местам. Кто знает, зачем ему эта земля? Может, он сам по себе такое зло, что Чикатило ему и в подмётки не годится. А может, наоборот. Цивилизацию с машинами и мягкой туалетной бумагой в наши дебри несёт и осторожничает из-за таких несознательных граждан, как я.

— Пошли, — меня потащили за локоть, разворачивая лицом к магазину.
На манеже всё те же и... ага! Вот и машина, совсем рядом. УАЗ — буханка в вполне приличном состоянии. Причём без приличествующей нынешней действительности наворотов — ни щитков на окнах, ни брони. Простая рабочая машина серого цвета, из тех, что раньше повсеместно между деревнями мотались. И, насколько мне помнится, в эксплуатации тоже простая, но прожорливая.

Рядом с ней, привалившись к водительской двери, на меня хмуро пялился Кравец. Насупившийся, по бычьи наклонивший голову. Обидку затаил, не иначе. И помародёрить я ему не дал, и от шефа, похоже, не одному певуну на орехи достанется за разгильдяйство. Ишь, глазами зыркает, злобствует...

Влез в салон, примериваясь усесться на одну из двух скамеек, идущих вдоль кузова, однако не срослось.

— На пол ложись! — донёсся голос Гражданина Начальника.
Я сомнением уставился себе под ноги: грязновато, кусок линолеума в дырках, непонятное жирное пятно.

Толчок в спину меня подстегнул. Грустно вздыхая, опустился на колени, лёг на живот, попробовал устроиться поудобнее. Не получилось. Что-нибудь под голову бы... Зато ноги вытянуть можно... ненадолго.
— Копыта согни! — потребовал забравшийся за мной мужик.
Не дожидаясь выполнения приказа, он ловко накинул новую верёвочную петлю мне на щиколотки, сноровисто затянул её и привязал конец к рукам, натянув как следует. В результате ноги согнулись в коленях, пятки почти упёрлись в ладони. Пипец... приехали. Мне даже дышать в таком положении не очень, а уж катиться по родным ямам и ухабам в далёкие-далёкие края — садизм чистой воды.

— На, — в лицо мне ткнулась скатка. Пожалел, значит, спальник подсунул. Наверное, нужно поблагодарить, вот только эта милость на общем фоне как-то теряется. Ну его.

Поворочался, пристраивая голову поудобнее. Вокруг меня рассаживались люди, весьма ощутимо касаясь меня обувью и навевая мысли о том, что так пинать будут всю дорогу.
— На, — снова раздалось поблизости и в мои зубы ткнулась фляжка с водой. С удовольствием попил, правда, половина пролилась на пол, ну тут уж я не виноват. Развяжите — буду вести себя культурнее.

Двигатель шумно, со скрежетом завёлся; автомобиль несколько раз дёрнулся, разворачиваясь, и неспешно, регулярно виляя в манёврах и подпрыгивая, покатил по дороге. Куда — не видел. Когда лежишь по собачьи между ног, а вокруг молчаливые люди с оружием — в окна особо не повыглядываешь.

Примерно через час я заснул в своей крайне неудобной позе. Укачало.
***
— Подъём! Приехали! — заорал неизвестный идиот прямо мне в ухо и принялся распутывать верёвку, которой были связаны ноги. — Разлёгся, как на перине!

Я инстинктивно попытался вскочить — и не смог. От неудобного лежания затекло всё тело. Попробовал пошевелить освобождёнными конечностями. Не знаю — получилось или нет. Тысячи маленьких, раскалённых иголок впились в меня пониже спины, вызывая саднящую, отдающую в голову боль.

— Погоди, — сказал кто-то с улицы. — Ты ему хоть копыта и развязал, так пока он дрых — у него всё затекло! Давай-ка!

Крепкие руки схватили меня за шиворот и натужно потащили прочь из салона. Я лишь кряхтел, а когда щека зацепилась за незаметный заусенец на железном порожке, то даже немного взвыл.

На это никто не обратил внимания.

Вытащив мою тушку из машины, неизвестный попросту разжал руки, и я упал лицом в пыль, хорошенько приложившись носом о твёрдую, как камень, землю.
— Давай с двух сторон, — предложил всё тот же голос.

Теперь подхватили под подмышки, резко поставили на ноги. Стоять, правда, получалось не очень — нижняя часть моего тела категорически отказывалась находиться в вертикальном положении. Ноги самопроизвольно подкашивались и вообще вели себя так, словно были сделаны из пластилина или желе. Ничего, скоро пройдёт...

Нагло обвиснув в чужих руках, позволил себе осмотреться. Так, что у нас? Вечереет, прямо передо мной длинная изба с тяжёлой, окованной железной полосой дверью. Окошки маленькие, под крышей, забраны решётками. На крыльце — люди с деревянными дубинками на поясах. У каждого есть красная повязка на рукаве. Стоят, смотрят на меня с интересом, как на мадагаскарского таракана.

Прислушался. Вокруг непривычно шумно. Слышно людей, удары топора, о чём-то судачат женщины. Потянул носом воздух — пахло дымом, какой-то кислятиной, остальные запахи разобрать не смог. Слишком много самых разных субстанций переплелось между собой в воздухе. Цивилизация так пахнет. Или воняет — кому как. Отвык, не нравится...

Снова уставился на избу, пытаясь найти в ней хоть что-то знакомое, и тут меня осенило! Я знаю это место! Бывал здесь! Это тюрьма города Фоминска! Вот, значит, куда меня занесло... в царство старого пердуна Петровича и его зама Фролова. Даже не знаю — радоваться или плакать. Посмотрим. Вся надежда на жадность местных до дармовой рабочей силы и на Зюзю. Если снова попаду в трудовые отряды — она меня вытащит, главное дров не наломать, как в прошлый раз.

А если нет? Помнится, Фоменко после смерти внучки от когтей и клыков разумных сильно меня искал, посчитаться хотел... И ему до одного места было, что моей вины в том нет. Если так — тогда край. Вилы. Конец. Вздёрнет прилюдно на виселице под лузганье семечек и улюлюканье местных. У них тут имеется и такое развлечение — точно знаю.

Стало совсем нехорошо...

— Потащили, — бросил кто-то кому-то через мою голову.

Смотреть на своих конвоиров и грузчиков по совместительству не стал — потому что не мог. Я дрожал от ужаса, впервые накатившего на меня с момента моей поимки. Мелко дрожал, неконтролируемо, панически-пронзительно. Вдобавок, внутри широкими волнами начал разливаться необъяснимый холод, заставляя против воли цепенеть и всматриваться в лица стоящих передо мной людей с дубинками, выглядывая среди них несбыточное чудо и спасителя. Хотелось заорать, завопить, что я ни при чём, что я хороший; хотелось зажмуриться и исчезнуть, объявив окружающий мир больной галлюцинацией. Хотелось... Но внятных мыслей не было, только эмоции, ступор и страх. И неверие в реальность происходящего, противоестественно соседствующая с осознанием того, что всё это — горькая правда.

Я не знаю, что мне делать. Я запутался в собственном сознании. И я хочу жить...
— Топай, утырок! Не сачкуй! — рявкнули в ухо, возвращая перепуганное сознание в этот мир.
***
Под внимательными взглядами тех, с крыльца, мою тушку, ругаясь и недовольно сопя затащили внутрь, где прислонили к стене.

Наконец-то я смог рассмотреть своих конвоиров. Это были два незнакомых мужика с такими же, как и у оставшихся на крыльце, повязками на рукавах. Стоящий слева бросил вглубь помещения:
— Оприходуй. Это этот... как его... партизан! Его Игоревич поймал в рейде.

Начал осматриваться. Ну точно! Не ошибся. Доводилось тут бывать.
В помещении почти ничего не изменилось. Всё та же невысокая стойка дежурного, расписание патрулей на стенах, коридор с камерами, отгороженный от основного помещения добротной решёткой. Единственным новшеством в этом, казалось бы, оплоте постоянства стал огромный флаг Российской Федерации на стене, непривычно яркий на фоне тусклых бревенчатых стен.

Из-за стойки недовольный, надтреснутый голос раздражённо бросил:
— Знаю. Мне сказали, — и добавил с плохо скрываемой злобой. — Совсем Игоревич со своей бандой оборзел. Приехали, спихнули на мою голову — ни рапорта, ни пояснений. Отдувайся за них. А сами, небось, в баньку рванули.

Мой конвоир ехидно заметил:
— Так чего же ты молчал? Высказал бы в глаза всё, правду-матку, так сказать, не взирая на чины и звания резанул.

Пока местные развлекались словесной пикировкой — присмотрелся к дежурному, привставшему со своего рабочего места: обычный мужчина лет пятидесяти, с большими залысинами и в стареньких очках. Одет — как все, в старенькую гражданку с неизменной повязкой на рукаве. Он поморщился, передёрнул плечами, а потом, усевшись обратно, довольно резко ответил:
— Самый умный? Вот тогда садись и оформляй!

Стоявший рядом со мной говорун заметно стушевался, а второй конвоир, молчавший справа, даже сделал попытку отодвинуться вглубь, ближе к стене. Понятно, крючкотворствовать никому не хочется.

На улице уже знакомо зарокотал мотор УАЗа, и кто-то басовито, нарочито громко, со смехом поинтересовался:
— Кравец! Чего такой смурной? Работать заставили?

Ответ водилы потонул в общем хохоте. По всей видимости — не слишком его тут любят. Ну и плевать. Хлопнула железом дверь, громко скрежетнула коробка передач и автомобиль, судя по звуку, весьма быстро удалился.

— Фамилия, имя, отчество? — между тем принялся задавать стандартные вопросы дежурный, широко расставив локти на столешнице и подняв карандаш над увесистым журналом. — Документы есть?
— Нет, — ответил за меня конвоир слева. Ох и болтун... вот чего ему неймётся? — Игоревич сказал, что при нём ничего не было.
Сидящий зло ухмыльнулся.
— Верю. Ни оружия, ни вещей, одна повязка поперёк рожи. Именно так и партизанят в наши дни, ну или дарят всё нажитое первому встречному, от большой любви к человечеству. Сворачивай базар! — ударил он ладонью об стол. — Нет — значит, нет! Обычное дело. Ещё раз спрашиваю: фамилия, имя, отчество?
— Марков. Виктор Константинович.

Карандаш заскрипел по бумаге. Плохая, видимо, бумага, из старых конторских журналов. Жёлтая, грубая, плохо сделанная. На хорошей бы грифель шуршал...
Я намеренно назвал неправильную фамилию. У меня ещё оставался шанс на то, что про меня местные власть имущие попросту не узнают. Мало ли дураков по окрестным лесам отлавливают и в трудовые отряды направляют — что теперь, с каждым знакомиться лично? Потому и врал. Фоменко моей фамилии точно не вспомнит, а вот особист-безопасник здешний — может вполне. В его среде помнить всех и каждого — необходимый, чуть ли не базовый навык. Да и по должности он наверняка все сводки и рапорта просматривает — может и заинтересоваться однофамильцем человека с собакой. Имя не в счёт — Вить на свете полно.

Хлипкий, конечно, шанс, но всё же... Я им ничего не сделал, никого не убил — не должны лютовать.

А из-за стойки донеслось:
— Год рождения?..

В это время открылась входная дверь. Дежурный подскочил, как ужаленный, забыв про меня; мои конвоиры подтянулись, замерли не дыша. Прямо немая сцена по классику.

Пока я соображал, в помещение зашёл... (Сука! Да что же мне так не везёт?) Фролов собственной персоной — здешний начальник тайных дел и мой, в определённом смысле, знакомый. Только о нём подумал — и нате... За ним ввалились два жлоба, стали сзади. Ого! Охраной обзавёлся! Вот что значит служба государева: ты заботишься о ней — она о тебе. Но схема работает только для избранных, как мне думается...

— Здра... жла... — выдохнул дежурный и открыл было рот, чтобы приступить к докладу, однако Сергей Юрьевич устало отмахнулся:
— Давайте без уставщины.
На меня он даже не посмотрел.

Оформлявший меня силовик такое послабление в порядках не воспринял, продолжая стоять навытяжку, однако заговорил не казёнными, разрешите-докладываю-не могу знать, а обычными словами:
— Без происшествий. Группа вернулась, человека привезла. Оформляем.
— Что за человек? — поинтересовался особист, подходя к стойке.

Дежурный скосил глаза в журнал, стараясь не нарушать своей бравой позы. Получилось не очень, но получилось. Кое-как он прочёл:
— Э-э-э... Марков Виктор Константинович. Остальных данных пока нет. Не успели.
— Да? — без интереса в голосе скорее констатировал, чем спросил Фролов и повернулся ко мне.

Он никак не изменился с момента нашей последней встречи, словно время о нём забыло. Всё та же короткая стрижка, мягкая походка, плотное подтянутое тело и внимательные, усталые глаза.
— Как, вы сказали, фамилия? — переспросил особист, очень внимательно рассматривая меня.

Узнал, вижу, узнал.
— Марков! — бодро отрапортовал дежурный.
У Сергея Юрьевича брови стали домиком.
— Виктор! Это же не ваша фамилия! — обратился он ко мне. — Вы, помнится, другую называли...

Я даже кривую усмешку в стиле «раскусили, злодеи» выдавить не смог. Настолько подкосила меня эта встреча. Накатила апатия. Неприятности как из ведра на мою голову валятся. Сейчас этот разведчик чёртов побежит радовать своего хозяина о поимке страшного злодея Вити со всеми для меня вытекающими... Плевать.

— В кабинет, — скомандовал Фролов, поворачиваясь к дежурному. — Что при нём нашли?
— Не могу знать! — подобострастно выкатив глаза, сразу отозвался дежурный. — В машине привезли, вещей мне не передавали, — с явным наслаждением в голосе от того, что хоть как-то может отомстить Гражданину Начальнику, дополнил он.
— Понятно, — зло, как мне показалось, скрипнул зубами особист.

Конвоиры подхватили меня под руки и быстро потащили по месту требования. Кабинет оказался тоже не чужим — доводилось здесь вести задушевную беседу с отварчиком. Аскетичное убранство, маленькое окошко, стол, кресло, табурет, тумба — в ней, по-моему, ещё кружки хранятся.

Мне естественно, достался табурет.
— Присаживайтесь, — прозвучал знакомый голос со спины. Всё такой же, профессионально-вежливый. Со всеми на «Вы». — Подождите в коридоре.
Конвоиры, бесцеремонно плюхнув меня задницей на деревянную сидушку, вразнобой топая, покинули кабинет.

Фролов уселся в кресло, положил руки на стол и нейтрально начал:
— Давно не виделись...
Я согласился:
— Давненько.
Он позволил себе лёгкую улыбку.
— Вы выполнили моё поручение? Доставили письмо?
— Да, передал из рук в руки.
Особист удовлетворённо кивнул.
— Рад, что в вас не ошибся. До дома, куда вы так рвались, дошли? — тон, которым задали мне этот вопрос, не понравился. Прозвучало примерно как «дай Бог нашему теляти волка поймати».

Однако недовольства я не показал, лаконично ответив:
— Да. Дошёл.
А вот эта фраза сидящего напротив меня выбила из колеи. Сергей Юрьевич даже занервничал слегка.
— Но это же далеко, я помню... И что?!
Что отвечать? Ему — правду. Здесь нечего скрывать.

— И ничего. Нет у меня больше дома. Точнее есть, только он теперь не мой. Одна лишь фотография осталась. Тут, — я кивком подбородка указал на нагрудный карман. Руки-то мне никто развязывать не стал — так и сидел, за собственное кровообращение переживая.

Фролов выбрался из-за стола, подошёл ко мне, извлёк фотографию, долго в неё всматривался.
— Не врёте. В прошлый раз у вас её не было. Печально... — снимок вернулся на место. — А собачка ваша как?
— Погибла в дороге.

Я решил отвечать коротко, без особых подробностей. Он ведь меня не допрашивает, а так, моей новейшей биографией интересуется. Вот и зачем болтать лишнее? Понадобятся подробности — сам спросит.

Особист вздохнул, снова сел в кресло:
— Ну а в наши края вернулись зачем?
Ответ давно готов. Хоть и не знаю, как мне моя хитрость поможет в разборках с Фоменко, но всё же. Ничего ведь не теряю, да и хрен проверишь.
— Золото собирал. На юге без золота грустно. Здесь его ещё можно найти по мертвецким домам. Там — нет. Потому и пришёл по знакомым дорогам. Машину хочу купить, грузовую, дело своё открыть.

Не знаю, поверил ли мне Сергей Юрьевич или нет. Скорее — нет. Но не потому что я вру неубедительно, а по привычке всё по десять раз перепроверять и всё равно на всякий случай сомневаться. Правильность моих выводов он подтвердил сразу, небрежно поинтересовавшись:
— При задержании у вас золото имелось?
— Да. Немного. Я в разных местах тайники делал на всякий случай. Не в моих правилах все яйца в одной корзине держать.
— Проверим, — безэмоциональным тоном бросил собеседник. — Знаете, а вами интересовались.

Я удивился:
— Кто?
— Некий Иван Михайлович, предводитель банды мародёров на юге. Давно это было. Вы с ним что-то не поделили?
— Да. Мой глаз и собаку, — честно признался я, припоминая подыхающего среди Полтавских полей громилу. И его тестюшка-машинист вспомнился следом, скотина гнусная — земля ему стекловатой. — Я ему паровоз в отместку хотел сжечь. Не получилось.

Фролов с интересом взглянул на меня, явно оценив откровенность, потом снова вздохнул:
— Н-да... Наслышан. Неприятная история, да и Коробова очень жаль. Толковейший был человек.
В ответ лишь пожал плечами, показывая, что дело прошлое — нет смысла вспоминать. Сегодня дел тоже хватает. А особист не унимался.
— Скажите, покойный полковник сообщал вам, что мы вас разыскиваем?
— Да, — я по-прежнему не забывал, что этому опасному человеку лучше говорить правду, да и врать умнее правдой или полуправдой. Исключение лишь там, где никак не проверишь и не догадаешься.

Сергей Юрьевич покачал головой:
— Я так и думал... Не переживайте! По поводу тех событий... на заимке, к вам претензий нет. Наши специалисты восстановили хронологию событий. Попытка вашего задержания была несколько спонтанным решением, основанным исключительно на эмоциях. Потому прошу понять правильно.

...Ох и хитрый человек! Вот ему моё прощение — как зайцу стоп-сигнал, а ведь извиняется завуалированно, не хочет без нужды доверительные отношения портить. Не люблю таких. Никогда не знаешь, чего от них ждать — то ли нож в спину, то ли поддержку в самых неожиданных ситуациях. В прошлый раз отпустил, в этот — без понятия. Может и на перегной пустить запросто, а может и к делу приставить.

А может и родне Михалыча выдать. Но это вряд ли. Как умер главарь банды — видели только я и Зюзя. Но мы никому не расскажем, а труп крысюки, я думаю, в течение суток прибрали. Мстить за старого пердуна, которого я в Белгородском депо прирезал, тоже никто не станет — фигура не та. Это Михалыч ещё пытался что-то сделать не столько из праведного гнева, сколько для поддержания авторитета, а остальным такое счастье и нафиг не нужно. Да и далеко мы друг от друга, с конвоем не отправишь..
.
Мне оставалось лишь согласиться:
— Радует, что разобрались. Но зачем ваши люди меня сюда привезли? Я же не сделал ничего!
Сергей Юрьевич ответил, скорее всего, честно:
— Я пока не знаю — докладные не читал. Потому ничего конкретного сказать не могу. Когда ситуация прояснится — отвечу. Погостите пока у нас. Отдохнёте, помоетесь, выспитесь.
— В общем, посидите в тюрьме до особых распоряжений, — я подхватил и озвучил общую суть его слов.

Фролов даже глазом не моргнул:
— Да. Ничего в этом страшного не вижу. Вы знаете — мы не кровожадные злодеи. После разбирательства решим, что с вами делать, — и добавил уже мягче. — Я действительно не знаю причин, по которым вас сюда привезли. Да и наткнулся я на вас совершенно случайно — просто в дежурку зашёл. Потому предлагаю пока оставить этот вопрос и отправляться на отдых. Время уже вечернее, скоро ужин. Охрана! — позвал он.

В кабинет сразу вошли двое конвоиров и препроводили меня в небольшую, весьма комфортную камеру в конце коридора, не забыв на прощанье ещё раз обыскать.
***
...Первые три дня меня водили на допросы. Неизвестный мужчина в камуфляже без знаков различия и с повадками профессионального следователя дотошно записал весь мой путь от Вологодских лесов до родного посёлка, ничего не упуская и не забывая. Я не врал. Почти. Вот только по-прежнему клялся, что Зюзя погибла у сектантов и где именно лежит её тело — мне не известно. Дознаватель делал вид, что верил, однако мы оба понимали — начни он допрос с пристрастием — и я сломаюсь. Но какой в этом смысл? Ну убили собаку — и хорошо, тварью меньше — именно такой ход мыслей читался на его лице.

В сложившейся ситуации, видимо, пока не было необходимости всерьёз докапываться до истины, да и допрашивающего больше интересовали особенности пройденного мною маршрута, политическая ситуация в оживающих областях, схемы оборонительных сооружений, принятые на юге и многое, многое другое.

Дважды видел Фролова. Он тихо заходил в допросную и слушал, абсолютно не вмешиваясь в процесс. После так же молча уходил.

Записав мою одиссею, мужчина переключился на окрестности моего последнего места жительства. Вот тут пришлось попотеть, рассказывая о состоянии дорог, посёлков и деревень, а заодно припоминая наиболее подходящие места для ночёвок и зимовок. Но ничего, вроде бы выкрутился.

Затем от меня отстали, ничего не объясняя и словно забыли.
***
В первый же день пребывания в тюрьме охрана наскоро растолковала мне местные порядки: в разговоры ни с кем не вступать, не шуметь, отзываться по первому требованию. Шаг вправо, шаг влево — ну и дальше традиционно. Объясняли просто, особо выражений не выбирая и постоянно уточняя всякие нюансы про мои почки и печень, которые гарантированно пострадают в случае неповиновения. Я им верил — эти могут, потому обещал не докучать.

Взаперти, в одиночке, всегда скучно. И ничего не хочется делать. Все движения выполняешь почти насильно, каждый раз ломая себя словно заново. Но эта апатия проявляется не сразу. В первые дни, пока таскали на допросы и измордовывали сотнями всевозможных вопросов, отпуская лишь на сон — скучать не приходилось. Постоянно боролся с усталостью, с туманом в голове от нудных уточнений и нюансов.

Потом, когда от меня отвязались я и наконец-то выспался, началось самое пакостное — прилипчивое, давящее ощущение ограниченного пространства и постоянная теснота терзали психику, превращаясь в почти физическую боль. Тело при этом каждую секунду словно скручивала пружиной жажда действия: хочется куда-то бежать, что-то делать; постоянно казалось, что если бы не решётка с замком, не четыре стены — горы бы свернул.

Постепенно пришло угасание. Всё больше лежишь, всё больше убиваешь время, погружаясь в непонятную полудрёму. Время измеряешь промежутками от кормёжки — до кормёжки, ориентируясь по грузным шагам баландёра.

Мысли о побеге тоже проходят довольно быстро. Сначала они занимают разум с утра до ночи, подкидывая идеи одна другой несбыточнее, после уходят на второй план, уступая своё место почти математическому анализу окружающей обстановки и постоянному поиску в ней слабых мест.

Пока, к сожалению, ничего. Служба поставлена грамотно, подкоп или дыру в стене сделать невозможно. Остаётся только ждать, пока кто-то ошибётся и предоставит хоть крохотный шанс. И развивать в себе терпение...

Прогулок нет, окна нет, уборка камеры на мне. Ведро с экскрементами забирают раз в сутки. Но хоть тут повезло — отхожее место с почти герметичной крышкой, практически не воняет. Бани тоже нет. Чтобы не завшивел — раз в три дня заводят в небольшое помещение с поддоном, дают лейку и кусок мыла. Так и моюсь, под пристальным наблюдением как минимум двух здоровенных мордоворотов с дубовыми дубинками, там же и стираюсь. Там же меня и подстригли при первой помывке под ноль, и велели побриться выданной тупой бритвой. Исцарапался весь, зато теперь как молоденький новобранец — со всех сторон лысенький. С гигиеной здесь строго.

За своих ушастых я был спокоен. Уверен, они пока партизанят неподалёку от пустого посёлка, меня ждут. Зюзя старшая, а значит, Рося под присмотром — глупостей не наделает. Надеюсь... Может, вообще домой вернутся пока, чтобы в кустах не спать. К Мурке. А в посёлок по очереди прибегать будут. Инструкции я оставил, а как оно выйдет — посмотрим.

Раз пять пытался прояснить обстановку вокруг моей личности, однако на все вопросы о собственной судьбе получал неизменный ответ: «Иди на х... Когда скажут, тогда выпустим». Вот так вот... пришлось заткнуться до поры, чтобы не раздражать охрану.

Из-за вынужденного безделья я постоянно прокручивал в голове события последних дней и причины такого странного поведения моих захватчиков: отсутствие страха перед Мором, их непоказное спокойствие, чёткость и слаженность действий, показавших мне мой истинный дилетантизм в делах военных.

В тысячный раз в голове мусолились одни и те же мысли: может, Оля ошиблась, и эпидемия пришла с какой-то неведомой мне стороны? Не знаю... Вакцина? Тогда почему мне не делали никаких уколов? Даже ежу понятно — необходимо, из самых несложных соображений, перво-наперво засунуть стороннего человека в карантин и с интересом смотреть — не подохнет ли он. Но нет. Сижу в обычной камере, открыто контактирую с охраной. Да и дознаватель спокоен, как бетонная плита. Бред получается... А, может, это не те «беженцы»? Отчитываться ведь они передо мной не стали. Но отговорка той, цыганистой бабёнки про меня и Ольгу проясняет многое. Была она в мёртвом форте. Была...

Всё равно, правила безопасности никто не отменял, а уж в помешанном на порядке Фоминске и подавно. Почему я не в изоляции? Уф... Так и мозги закипят!
А ответов не было. Оставалось лишь жадно вслушиваться в невнятное, угрюмое бормотание персонала и вылавливать хоть какую-то пищу для размышлений. Сплошная бытовуха, скучная и рутинная. Обсуждение незнакомых мне людей, неинтересные сплетни, болтовня ни о чём. Разнообразие в похожие друг на друга, как две капли воды, дни вносили лишь доставляемые для разбирательств задержанные.

Мне повезло дважды так скоротать вечера. В первый раз охрана Фоминска притащила полупьяненького мужичка, который всех веселил своими поисками правды и угрозами «дойти до Самого». Утром его увели отрабатывать накопившиеся грехи на необъятных городских полях,

Второй оказался поинтереснее. Он пел. Всю ночь. Негромко, но с чувством и хорошо поставленным голосом, предпочитая шлягеры советского периода. Охрана такому внеплановому концерту не препятствовала. Им, похоже, тоже пришлись по душе неторопливые, мелодичные старые песни.

Менестрель бродячий, не иначе. Я про таких в книжках читал. Интересно, за что он тут?

Узнать мне этого не удалось. Певца рано утром увели в неизвестном направлении и больше я о нём ничего не слышал. А жаль. Душевно у него получалось про легендарный Севастополь и миллионы алых роз выводить.

Чтобы не сойти с ума от неизвестности и хоть чем-то себя занять — отжимался и приседал, а в перерывах стоял на одной ноге, считая сначала до ста, потом понемногу добавляя. Сначала на правой, потом на левой. Зачем мне это — и сам не знал, просто от скуки, чтобы себя измотать. Зато выяснил — слабенькие у меня ножки, да и с координацией дела обстоят не лучшим образом.

А по ночам я придумывал сказки с прекрасными принцессами и злыми великанами. Впрок, для моей ушастой банды. Лёжа на тоненьком матрасике, закрывал глаза и словно переносился в другие миры, где правят мудрые драконы, а на дорогах ещё не перевелись рыцари без страха и упрёка. Но на утро всё забывал, искренне расстраиваясь от этого. Ничего! Главное — вырваться! А сказки я и новые придумаю, лучше этих...

Именно от фантазийных занятий меня и отвлёк скрип входной двери. Странно, кто это? Ни топота ног, ни ругани, ни громких разговоров, перемежаемых склоняемым по всем падежам словом «мать» с различными приставками и глаголами. И не охрана. Я уже успел изучить всех здешних сотрудников и с закрытым глазом мог узнавать их по шагам и вздохам.

Неизвестный гость о чём-то пошептался с дежурными, клацнула решётка в арестантское отделение, а затем он медленно зашаркал в мою сторону. Один, без сопровождающего. Против воли, тело напряглось в ожидании. Вряд ли меня сейчас плюшками с шашлыком угощать станут.

— Кхе, кхе... — закашлялся визитёр, продолжая брести по коридору.
А через секунду я обомлел: Фоменко Андрей Петрович — собственной персоной. Вот только как же он сдал... Из бодрого старика властитель окрестных земель превратился в измождённую старую развалину. С тросточкой, с согнутой спиной, с пустыми, водянистыми глазами. По-моему, даже в том же самом спортивном костюме и тех же мягких тапках, в которых разгуливал при нашей последней встрече.

Он тоже смотрел на меня, точно вспоминая что-то. Заговорил гость первым:
— Эк тебя жизнь потрепала, Витенька... — при этом его палец указал на мой правый глаз. — Ну хоть живой, и то ладно... Вася! — неожиданно крикнул хозяин Фоминска, обернувшись в сторону караульных, — принеси мне стульчик. Совсем ноги не держат, — пожаловался старик теперь уже мне.

Требуемое доставили практически мгновенно. Было видно — уважение, в отличие от здоровья, старик не растерял. Отпустив жестом охранника, он уселся, пристроил между колен свою палочку и снова уставился на меня. Я молчал, ожидая продолжения.
— Домой дошёл? — наконец соизволил начать Андрей Петрович.
— Да.
— А чего там не остался? Зачем в наши края вернулся? — продолжал любопытствовать старый хрен.
— Нет дома, — не желая углубляться в подробности, ответил я. — И делать мне там нечего. А здесь климат лучше. Ну и золотишко собирал понемногу, — про драгметаллы специально упомянул. Они же с Фроловым постоянно общаются, значит, врать нужно одинаково.
— Бывает, — рассеянно протянул Фоменко, думая о чём-то своём. — Хорошо, что ты мне тогда... когда внученьку нашёл, не попался. Прибил бы. Как есть прибил. Это потом уже разобрались, что не твоя это работа, а тогда... крови мне хотелось. Найти, наказать, живьём сжечь! Ловили тебя...

— Знаю. Видел дрезину.
— Везучий...

Снова установилась неприятная тишина. Андрей Петрович молчал, по-стариковски чуть тряся головой, я ждал очередных откровений. А потом, неожиданно для самого себя, мне стало жаль этого человека, явно сломленного судьбой. Решил поделиться:
— Волки, что убили людей на хуторе, мертвы. Не все, но многие. Не знаю, насколько вам от этой новости станет легче, но всё же...

Договорить не успел. Фоменко словно выбросило катапультой со стула, палка отлетела в сторону, дробно застучав по полу, а сам он приник к решётке, протягивая ко мне свои узловатые, бледные пальцы. Словно убить хочет.
— Подойди... — прохрипел старик. — Подойди... пожалуйста... Расскажи мне об этом. Хочу! Хочу знать!..

Он был страшен в своём буйстве. Сумасшедший взгляд, непонятные судороги, вжавшееся до посинения в прутья решётки лицо.
— Ну! — продолжал Андрей Петрович, переходя на рык. — Ну!!!

Прибежала охрана и мягко, с видимым усилием оттащила его. Я же заработал многообещающий жест сжатого кулака, продемонстрированного мне одним из мордоворотов. Плохо дело. Похоже, знакомства с дубинкой не миновать.

— Уйдите! — придя немного в себя, своим прежним, властным голосом скомандовал городской хозяин. — Всё в порядке...

Стражи порядка, потоптавшись для вида и подняв с пола палку, с облегчением ушли, а Фоменко снова обратился ко мне, теперь уже более-менее нормальным голосом:
— Говори! С самого начала! Не жалей!

Мысленно сплюнул. Ну вот кто меня за язык тянул? Не отвяжется ведь... И рассказал, с самого начала, с момента обнаружения покойников. Подробно. Не забыл и про первую встречу с волками на железнодорожной насыпи, и про то, как и где с ними встретился повторно.

Честно ответил, что не всех тогда перестрелял. Вот только причину, почему они смогли уйти — опустил. Отделавшись простым «сбежали со страху, когда половину их стаи перебил». Ни к чему Фоменко нюансы знать. Тогда и про Лёху, и про мой договор с серыми рассказывать придётся, да и много чего ещё. Не нужна ему вся правда.

Старик слушал меня с закрытыми глазами, из которых по сморщенным от времени щекам текли слёзы.

Когда я закончил, он спокойно, глухо заговорил:
— Я тебе верю. Спасибо. Понимаю, что ты тогда жизнь свою спасал и про убитых не думал, но всё равно спасибо. Легче мне теперь. На самую малость, но легче. Не забуду.

С этими словами Петрович встал и медленно, устало побрёл к выходу, держась за стены, а я вернулся на койку. Вот зачем он приходил? Душу разбередить себе? Приказал бы тому же Фролову — и вытряхнули бы из меня, как из старого матраца, всю правду. Быстро и ловко. Но нет, сам припёрся, старый хрыч. Пусть страдает, раз ему так нравится.

Спасибо Румер за очередную главу. Прочитано.
Ждём продолжения.

Rumer

И меня в рассылку, пожалуйста!

Спасибо!

Всё. Будет. В. Этой. Теме. Каждый. День. Добавка. Новых. Частей.

Надо! Было! Так! Писать!
Чтобы заметнее было

Rumer
Посмотрели количество глав?

Очередная осилена 👍

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Ещё три или четыре куска будет.

Глава 7

А через час снова хлопнула дверь, кто-то вскрикнул, что-то упало и чей-то бас буднично скомандовал: «Мордами в пол». Затопали сапоги, лязгнула решётка. К моей камере подбежал неизвестный, вооружённый ружьём мужик и рявкнул: «На выход!».

Ключи от камеры у него были с собой, потому всё обошлось без суеты и прочей ненужной возни. С остервенением распахнув двери, он чуть ли не силой вытолкал меня в коридор (еле успел сапоги подхватить) и указал пальцем в сторону выхода.
— Тихо давай, — напутствовал нежданный освободитель. — Снаружи тебя ждут.
Пришлось идти. Ну не обратно же, в узилище, возвращаться! Да и внутренне чутьё подсказывало — на виселицу так не водят.

Прошёл мимо дежурки. На полу, лицами вниз, лежало трое здешних блюстителей закона, крепко связанных и с кляпами в пастях. Рядом с ними толпились четверо по-походному одетых мужчин.
— Туда, — указал на двери мой спаситель, а после обратился к лежащим. — Только пикните! На ремни пущу!
Я вышел на улицу и сразу, прямо на крыльце, захмелел от чистого воздуха. Вот только насладиться мне этим приятным чувством не дали, снова толкнув в спину.
— Не тупи! Вперёд!

Справа и слева от меня заскользили покидающие дом люди, последний даже за рукав ухватил, таща за собой в темноту. Пришлось ускоряться.

Мы двигались в полной тишине. Быстро, не останавливаясь, по явно знакомой моим провожатым дороге. Лунный свет иногда выхватывал куски домов, ухоженные палисадники, непонятные столбы. Я изо всех сил старался не отстать, жадно уцепившись глазом за спину впередиидущего.

Минут через десять спешного хода добрались до стены, а точнее до главных ворот, подсвеченных факелом одного из караульных. Внутри всё сжалось. Пришли... Дальше что?

Однако, против ожидания, никто на меня внимания так и не обратил. Стражник молча распахнул небольшую дверцу и мы, не сбавляя хода, вышли из города. Я оглянулся. Выпустивший нас грубо затушил горящую палку в ведре с водой, стоявшем неподалёку. Убиваемый огонь зашипел, плюнул напоследок и затих, а мужчина, прикрыв за собой дверцу, стал замыкающим.

Тоже, значит во всём этом... даже не знаю, как обозвать, участвует.
Наша группа ещё больше ускорилась, перейдя почти на бег. Куда мы направляемся? Может, рвануть в сторону, как только минуем Посад перед воротами? И тут, словно прочитав мои мысли, ко мне шёпотом обратился один из неизвестных сопровождающих, полуобернувшись на ходу.
— Витя! Не дури! Фоменко приказал тебя вытащить! Сказал: «Возвращает должок». Мол, ты поймёшь. И от себя добавлю — дёрнешься в сторону — пристрелю.

В последнем я крепко сомневался. То, что мы убегаем — стало понятно окончательно. Ночь, тишина, скрытность и такая «отеческая» забота от старого хрена. Потому побоятся мои временные спутники стрелять, иначе всю округу перебудят. А вот догнать и нож в спину засадить — с них станется. Ладно, послушаюсь и в спринтера играть не буду. Не тот случай.

Стараясь не сбивать дыхание, ответил:
— Понял.
Мой ответ явно устроил этого человека и больше он ко мне не обращался.
Через час, когда казалось, что больше нет сил поддерживать этот бешенный темп, мы остановились.
— Грузись! — скомандовал кто-то и все послушно направились к чему-то непонятному, ловко укрытому под кроной разлапистого дерева. Лишь подойдя почти вплотную, я обомлел: «ГАЗель»!

Попрыгали в кузов. Там нас уже ждала другая пятёрка молчаливых, сосредоточенных людей. И тут же машина легко завелась, включила фары и, стремительно набирая скорость, понеслась в ночь.

Меня никто ни о чём не спрашивал, за руки за ноги не хватал. Словно я пустое место. Зато незнакомцы, с физически ощущаемым облегчением, наконец-то заговорили между собой.
— Как у вас?
— В норме, забрали человека (это, наверное, про меня). А у вас что?
— Тоже нормально. Сами смотрите!

Все, как по команде, повернулись в сторону города. Повернулся и я. Сначала ничего не понял, а потом... Зарево. Не сильное, плохо видное из-за деревьев. Всполохами. Они что, город подпалили?! Там же люди, коровы! Там всё!!!

Из меня пёрли наружу слова, и я... прикусил язык. Подожгли — значит так надо было. Надеюсь, та треклятая тюрьма тоже сгорит — слишком неприветливое заведение, а местное население успеет спастись. Не в силах больше наблюдать, а, точнее, представлять разыгрывающееся в Фоминске зрелище, уставился в пол. Соседям, похоже тоже увиденное пришлось не по вкусу. Все угрюмо слушали рокот двигателя да раскачивались, тихо матерясь, когда колесо попадало в колдобину.

Ехали часа два. Водитель, петляя по одному ему известному маршруту и ухитрившись ни разу не забуксовать, наконец прибыл к незнакомому мне фортику, мрачно возвышавшемуся своим частоколом в свете неяркой Луны. Все полезли из опостылевшего кузова, с наслаждением разминая ноги. Вылез и я. Как оказалось — меня уже ждали.

— Ну здравствуй ещё раз, — поприветствовал меня Фоменко. — Видишь, я умею быть благодарным. И хоть не знаю — наврал ты мне про волков или нет, но... Я тут подумал... Лучше поверить, чем ещё один грех на шею повесить. Да и не похож ты на сказочника. Тот бы байку покрасивее наплёл...

Почему-то не удивлён. Вот даже сам не знаю — почему. А старичок от меня чего-то ждёт... Благодарности? Вряд ли. Зачем она ему? Тогда чего?
Между тем Андрей Петрович продолжил:
— Пошли к костерку. Посидим, отварчику попьём, поговорим. А утром пойдёшь куда тебе надо. Заодно и припасов тебе сообразим, и ружьишко найдём.

Действительно, неподалёку пара подчинённых Фоменко разводила огонь.
— Ты извини, что за стены не приглашаю — тесно сейчас там, — бубнил он. — Детишки спят, опять же. А мы их перебудить своими разговорами можем... Не стой, Витюша, уважь пожилого человека.

Прошли к костру. Я сел прямо на холодную землю, а вот местному властителю кто-то угодливо сложенное в несколько раз одеяло положил для удобства, чтобы болячку какую дедушка не подхватил. Над разгорающимся огоньком уже висел на треноге чайник. Кружки лежали тут же, рядом с жестяной баночкой с травами.
Фоменко сел, пара охранников принялась разводить свой костерок неподалёку. Остальные прошли в фортик.

— Тварей не боитесь? — на всякий случай уточнил я. — Ночь — их время.
— Нет таких здесь, не переживай. Не уводи от темы. Мне тебе о многом рассказать надо, Витя, — начал старик. — Не покаяться, как ты, наверное, думаешь, а именно рассказать. Чтобы ты потом услышанное в нужные уши доставил, если получится. Кому — и сам не знаю. Тут ситуация сложная... Моя цель Им, — он выделил голосом это слово так, будто дохлую мышь выплюнул, — напакостить.

Кому — им, я пока не понял. Однако слушал внимательно. Слишком непрост этот человек, чтобы зазря говорить. Опять же, если про припасы не наврал — стоит потерпеть чужую болтовню, поизображать внимание.

Покосился на охрану. Хорошо сидят, с меня глаз не сводят. Значит, лихой рывок в спасительную темноту опять отменяется. Ну а на Петровича я и сам кидаться не стану. Смысла нет.

Устроился поудобнее, изобразив на лице лёгкую заинтересованность услышанным...

— Начну издалека. Так тебе понятней будет, — глядя на пляшущие языки огня, начал Фоменко. — Когда там... на выселках... волки всех вырезали, я с инфарктом слёг. Дела передал Серёже Фролову. Он хоть тип и мутный изначально, но за людей на многое готов. А мне большего и не надо. Мне тогда на всё насрать было. Так и зажили. Он рулит, а я — живой памятник прошлому и местный всеобщий дедушка. Свадьбу, там, зарегистрировать или приструнить кого по жизни...
Когда очередную зиму перебедовали, по весне соседи у нас объявились. Как раз на месте гарнизона бывшего обосновались. Был такой, на юге, помнишь? Ты ещё с их главным, как мне потом рассказали, старое знакомство имел... Я, чтобы ты знал, к тем делам с людоловами отношения вообще не имею, — счёл нужным пояснить старик, не дождавшись от меня никакой реакции на упоминание прошлых дел. — Даже людей на защиту бы дал, если бы кто предупредил. Коробовские солдатики нам нужны были, очень нужны. Как южный форпост. Ну да не суть... В общем, завелись у нас по соседству личности странные. Не пашут, не сеют, а по округе рыскают. Высматривают да выглядывают. Что едят — непонятно, но не голодают. Вреда, вроде как, от них нет, но и пользы особой тоже. Так, пару раз заглянули к нам, с Сергеем пообщались да и разошлись. Ну, думаю, пусть живут, у всех свои секреты. Тут и с Белгородом как раз торговлишка наладилась. Не поверишь, на паровозе приехали!

— Кто? — решил уточнить я.
— Людоловы, — честно ответил Фоменко. — Бензин привезли, сельхозинвентарь всякий. Да ты не зыркай! — неожиданно крикнул он мне в лицо. — Это на словах все такие умные да гордые, а людям жить надо! Тут и с чёртом задружишься... Не береди больное... Как вспомню — словно дерьма наелся.

«Получается, родня Михалыча семейный бизнес не оставила» — подумал я и как-то сами собой вспомнились здоровенная фигура моего бывшего хозяина, драка на потеху толпы, в которой я чудом победил и Зюзя с куском оторванной плоти в зубах.
— Значит любовь и дружба у вас вышли, — мне не удалось удержать вертевшееся на языке язвительное замечание.
Петрович не обиделся, а очень по-деловому согласился:
— Да. Именно так и случилось. И давай мораль в сторонку отложим, тем более что не я окончательное решение принимал. Хотя и одобрял — не скрою... Чайник закипел, разливай.

Посудина действительно вовсю плевалась паром. Я быстро насыпал заварку по кружкам, натянул рукав на ладонь, чтобы не обжечься, снял с огня чайник и разлил кипяток. Вкусно запахло травами.

Пока производил эти нехитрые манипуляции — исподволь осмотрелся. Нет, всё по-прежнему. Парочка поодаль смотрит внимательно, почти не моргая.

— В общем, жизнь понемногу стала налаживаться. Мы им — лес, продукты всякие, они нас тоже не обижали. За лето девять раз приезжали. Те, новые соседи, поезд не трогали, даже наоборот — позволили у себя угольный бункер сделать. А по осени наш товарооборот замер. В назначенный день никто не появился. Радист запросил их поселение — да, вот и проболтался, — Фоменко дробно, со старческим похрипыванием засмеялся. — Есть у нас и радиостанция старая, и ещё много чего из того, что обычно никому не показывают. Ладно, какая теперь разница? Теперь уже всё равно... Короче, не ответил никто. И тут стал я замечать странное за своим бывшим помощником. Торговля, как воздух нужная, к чертям летит, а он спокойно сидит и в ус не дует. Думаю, как так? Пошёл к Серёге, поговорил с ним.

— А он? — история стала меня занимать.
— А он очень вежливо, сам знаешь, как наш Фролов это умеет, послал меня куда подальше. Мол, сидишь на пенсии — вот и сиди, не путайся под ногами. Крепко я тогда разозлился, да поздно. Утром, после нашей беседы, он окончательно последних верных мне людей с ключевых постов посмещал и своих поставил. Обозначил, так сказать, чьи теперь в лесу шишки. Людей, рядовых горожан, слава Богу, эта тихая возня не коснулась. Думаю, никто ничего толком и не понял, кроме тех, кому под зад дали. Но слухи поползли, куда же без этого. Только он их лихо вывернул наизнанку. Собрал народ и объявил, что покупали мы всё по завышенным ценам и виновные уже наказаны. Ловко, да?
— Угу.

— Вот и я думаю — красавец! Лихо всех окрутил! А через неделю поезд тот припожаловал, как по заказу. Помимо всякого нужного добра цистерну топлива притащили! Уголь отборный, настоящий антрацит! Даже сахару несколько мешков не забыли. Только теперь это не людоловы были, а наши соседи. Да только народу какая разница?! Главное — новый начальник слово сдержал! Ну и под это дело кабак открылся. Я, признаюсь, торговлю спиртным жёстко держал. Боялся, что людишки в разнос пойдут, потому крепкое только по праздникам, да и то в меру. Гнали, мужички, конечно, самогон понемногу — куда ж без этого. Только закон действовал полезный: охрана пьяным поймает — три трудодня штрафа сходу. Повторно за месяц — десять. Боялись... А тут — кабак — вот он! С вывеской! Под запись, на трудодни, и не дорого! Естественно, все сразу за нового царя стали. И пошла плясать губерния...

Старик замолчал, переводя дыхание, и я решил высказать свои сомнения:
— Вас послушать — вы прямо ровным местом стали. Извините, но не верю. Не отдают власть — вот так, запросто.
Петрович захихикал.

— Надо было перевыборы устроить? С тайным голосованием? И помер бы дедушка внезапно от апоплексического удара табакеркой по затылку. Случается... История массу примеров знает. Поздно. Пока я валялся — власть ушла. Насовсем. Я же тебе объяснял — сделали из меня свадебного генерала, а я от горя и не против был. Сам всё испортил, своими, — над костром показались две пятерни, продемонстрированные мне словно в доказательство, — руками. Но мысль я твою понял. Верно подметил. Я не из тех, кто вот так, просто, лапки к верху поднимает. Своих людей я смог по старой памяти попристраивать на хорошие места. И, потихоньку, начал собственные запасы создавать. Поначалу и сам не знал — зачем. Просто как хомячок, на чёрный день, таскал. Семенной фонд, топливо, оружие с патронами. Понемногу, помалу, но курочка по зёрнышку... Склады оборудовали по-тихому, мастерскую. Несколько машин восстановить удалось.
Затем осень настала и меня вежливо попросили подготовить к зиме городишко наш. Фролов ведь не хозяйственник, в отличие от меня, но мозги имеет хорошие. Понимал он, что провалит зимовку — опыта не хватит всё по уму сделать. Согласился... Почти до холодов носился, как угорелый. Только не сам, а с его подручными. Я командую — они учатся. А со стороны это выглядело как будто работает группа товарищей совещательным образом. Размазывал он мой авторитет так, и смену заодно готовил. Двоих зайцев одним ударом ухитрился Серёженька пристукнуть. Ладно, пусть его... Не для зама своего бывшего, для людей старался. Дрова, сено, ремонт коровников с птичниками, рутина всякая... Одного мха знаешь сколько нужно, чтобы все щели проконопатить?

— Нет, — честно признался я. — В деревянном зодчестве не силён.
— Много! — авторитетно заявил Фоменко и взял кружку. — А его ещё найти, собрать, подготовить нужно! И таких хлопот — эх! Воз и маленькая тележка.

Я последовал его примеру и с наслаждением отхлебнул густоватый, терпкий напиток.
— А потом?
— Началось самое интересное, — сходу подхватил мою фразу Петрович. — Гости приехали. В количестве ста тридцати душ с хвостиком. Соседи бывшие к нам перебрались. Те, непонятные. Вот тогда их впервые и увидел...
Стало совсем интересно.
— Ну! — нетерпеливо попытался подтолкнуть я рассказчика к продолжению.

Против ожидания, старик не стал отделываться стандартной поговоркой «Не нукай, не запряг», а лишь улыбнулся. Вот только в отблесках костерка его улыбка больше всего смахивала на звериный оскал. Я аж вздрогнул.

— Военные. Матёрые. По повадкам видно. Со всем багажом прибыли. Стрелковое оружие всех мастей, миномёты, амуниция всякая, несколько грузовиков с легковушками. Меня специально на дальние хутора в тот день отправили, чтобы под ногами не крутился и вдруг чего лишнего не ляпнул по старческому слабоумию. Когда вернулся — они уже расквартировались по городу. Обратно не отыграешь... с ними очередную зиму и встретили.

Я призадумался — названное Петровичем число по нынешним меркам впечатляло. Практически армия! Но откуда? Что они ели, пока в бывшем Коробовском гарнизоне отирались? — такую ораву нахлебников прокормить сложно даже крупному поселению, а за год сельское хозяйство не наладишь. Зачем в Фоминск перебрались?

Все эти вопросы держать в себе не стал — озвучил.
— Умный... Хвалю... — как-то очень небрежно, чуть свысока, выразил своё одобрение Фоменко. — Правильно спрашиваешь. А просто всё — Серёженька позвал. Он, поганец, оказывается, давно по своим каналам связь со всякими вооружёнными формированиями поддерживал. Комитетчики — они такие, со всеми дружить умеют. Вот и выдернул откуда-то с юга осколок армии, не перемолотой в жерновах реальности. Единомышленников себе нашёл. Надо признать — не бандиты. Дисциплина там — ого-го!
— Армия? Откуда? Я за всю дорогу ни разу про них, кроме воспоминаний, не слышал ничего!

Старик отхлебнул из кружки, пожевал губами.
— Верю, что не слышал. Я тоже думал, что они растворились среди выживших. Кормить то их стало некому, а на свой кошт брать такую прорву народу у новоявленных богатеев силёнок маловато. Проще небольшую банду из верных отморозков иметь. И дешевле. Но кое-где, оказывается, отряды служивых остались. В «диких гусей» переквалифицировались, по-простому — наёмников.
Когда с властью Фролов освоился, твёрдую почву под ногами почуял — решил свои позиции укрепить. Но в город сразу своих новых друзей не потащил — перестраховался. Подальше поселил, а заодно железную дорогу под контроль взял. И харчами он же их снабдил, да и сейчас снабжает. Изначально излишки на дрезине перевёз, пока я после инфаркта отлёживался, потом на постоянной основе харчи гонял под видом торговых операций. А те без дела не сидели. За прошлое лето, они людоловское поселение вышибли, паровоз захватили, думаю, и окрестные фортики под себя подмяли. К зиме, вот, в город перебрались.

— Но зачем? — не мог понять я.
Фоменко посмотрел на меня с жалостью, как на законченного дурачка. После вздохнул по-отчески.
— Даю подсказки. Есть, назовём для удобства, страна с неплохим потенциалом и довольно развитым производством. Форма правления — просвещённая монархия. Внешние враги в настоящий момент отсутствуют. Ресурсы приличные. Что я забыл? — внимательный взгляд, не моргая, испытующе смотрел мне в лицо.
— Армию, — со стыдом прошептал я, поражаясь собственной тупости.
— Правильно. Но если нет внешнего агрессора, то значит... — как на уроке давал закончить фразу Петрович.
— Значит государство само нападёт для расширения территории и усиления сфер влияния. Сильные пожирают слабых.
— Садись, пять! — оценил мои ответы старик. — У нас ополчение, конечно, крепкое, однако регуляров не было. Вот Серёжа их и привёл со стороны. За зиму они наших, местных мужиков кое в чём поднатаскали, с десяток недорослей даже к себе приняли.

Что-то не сходилось в описанной ситуации, и я сразу понят — что.
— А Фролов переворота не боится? Путча, как в Африке любили делать?
— Нет, — удивил меня Фоменко. — Не боится. Не исключает, конечно, такой вариант, но... нет. Он у нас многоходовочник и, думаю, к такому развитию событий давно готов. Наверняка есть чем ответить. Там дело в другом. Я общался с бойцами из «Варягов», как их у нас окрестили. Они — идейные, представляешь?! Мечтают о крепком государстве, где всё будет понятно и привычно. Кому положено — сверху, остальным — снизу. Как у нас, в России, раньше. Помнишь?

— Я с Украины.
— Один хрен, — отмахнулся Петрович. — Это для простых недоумков все вокруг враги, которые кушать не могут — так мечтают нагадить, скрепы наше всё и «можем повторить», а в том же Куршевеле или Ницце — хозяева между собой, без камер и трибун, ручкаться не гнушались при встрече, поверь. Да и детишки их в одни и те же частные школы в Англии ходили, на одних уроках сидели. Наверху всё просто. Основной смысл — место своё удержать и обезопасить, по возможности, навсегда. Ну и родню тепло пристроить. Государство — понятие растяжимое, конечно, но по сути своей — пирамида. Это как среда обитания с хищниками и дичью, что-то вроде муравейника с его королевой, солдатами и рабочими. Кто повыше — тому и шоколадней. Потому и мечтают Серёжины вояки головы удачно прислонить, чтобы как раньше всё стало. Занять место подле трона и поплёвывать вниз, на холопов. Фролов наш это вполне может им дать — очень он мне сейчас последнего президента нашего напоминать стал. И повадками, и прищуром. Власть в голову ударила, первым после Бога себя почувствовал. Новую старую элиту создаёт, прямо как по методичке — себе опору и защиту. Он их пряниками обеспечит, а они за него быдло в стойле станут держать и оберегать своё место у солнышка. Ничего нового. Сам так жил. Поверь, система крайне надёжная и обкатанная.

Только вот для таких планов жизненного пространства маловато у нас. Расширять его надо, чем они и занимаются. По весне всех «негров» махом в «граждане» обратили, в трудовых отрядах девяносто процентов под амнистию подвели и отправили весь этот новообразовавшийся табор на юг. От бывшего гарнизона до посёлка мародёров. И старших над колонистами подобрали — гнид редких. Даже не знал, что такие у нас водятся. Преданные новой власти как собаки. Куют победу заранее. Ведь крепкий тыл — половина успеха в военном деле!
И про север наши Наполеоны не забыли — тоже посматривают с аппетитом.

— Знаю, — уныло согласия я, вспоминая посёлок Ольги. — Мор разносят. Только не понимаю, как они с заразой бороться собрались? Вакцины у них вагон, что ли? Без людей от земли толку мало.
— В смысле? — вскинулся Фоменко. — Подробнее давай.

В сжатом виде изложил историю, услышанную от Ольги. Упомянул и про купцов, и про беженцев, по итогу оказавшихся одной командой.
Старик словно потух. Сгорбился, съёжился, опустил голову.
— Это не Мор, — глухо ответил он. — Это яд. Не знал, что до этого дойдёт...
— Какой яд? — не понял я.
Петрович не ответил, лишь плотнее сжал кружку в руках.
— Какой яд?! — чувствуя, что сейчас узнаю что-то страшное, сокровенное, вскричал я.

За соседним костром напряглись.
— Фролов, когда эпидемия только началась, — глухо начал старик, — входил в группу по эвакуации разного комитетского добра. Часть его, как ты понимаешь, в тогдашней неразберихе к Сергеевым рукам прилипла. В том числе и специальные яды. Он мне рассказывал как-то вечером за бутылочкой коньячку. Давно, когда мы ещё немного верили друг другу. Имелся в каждом управлении сейфик с такой пакостью на хранении. О нём мало кто знал, ещё меньше видело, а открывали совсем уж единицы. За пару лет до Мора распоряжение пришло — на местах хранилища устроить, а до этого всю эту химию централизованно держали, в спецлабораториях. Наверное, для удобства так сделали — кого надо зачищать, не таская каждый раз эту погань по стране, или по какой иной причине. Уже не важно. В общем, у Серёженьки много чего осело. Яд, про который ты упомянул, на основе далёкой производной рицина. Изобрели после Второй Мировой для отравления питьевых источников на оккупированных территориях с учётом опыта партизанской войны. Механизм простой: люди водичку пьют и травятся. А умирать начинают через несколько дней. Насколько помню — задержка от трёх до семи суток до начала действия этой дряни. Так задумано. Чтобы все успели к колодцу сходить и на агента сразу не подумали. А если части на марше запасы пополнили? Ищи-свищи потом, почему солдаты дохнут словно мухи в хрен знает скольких километрах от заражённого источника. Симптомы как у чумы или холеры, как правило... Специально сделали, для деморализации вражеских войск... Точно не знаю, но, думаю, с Мором спутать легко. Да и как ты опознаешь точно? Те, кто симптомы эпидемии видел — уже ничего не расскажут. Никому и никогда. Срок распада — до месяца. Там кристаллы такие, плохо растворяемые. После колодец опять нормальный.

Меня словно током ударило. Так это всё — ложь?! И смерть Ольги, и смерть Бублика — всего лишь часть чьей-то жажды власти?! А я голову ломал, почему цыганистая баба живее всех живых! Гадал, как её со спутником так спокойно пустили в город! Вот тебе, Витенька, и ответы. Как всегда — простые, но с длинным путём к истине. И, как всегда, по всей морде наотмашь.
— Суки! Суки!!! — в исступлении, смешанном с яростью, заорал я. — Какие же вы все суки!

Меня скрутили быстро подбежавшие охранники, один из них зажал заскорузлой ладонью рот.
— Не кричи, детей разбудишь, — спокойно попросил Петрович и отдал команду отпустить, увидев, что мои вопли сменились потоком слёз.

От бессилия плакал, от боли в душе. Накатило ощущение безнадёги и апатии.
— Успокоился? — не повышая голос, уточнил старик.
Я кивнул.
— Тогда дальше слушай.
Но слушать не хотелось. Хотелось знать.
— Погодите. А вы пользовались этим ядом?
— Нет, — быстро ответил Фоменко. И чуть-чуть, самую малость, отвернул голову.
Врёт — стало понятно мне. Знает, о чём говорит. Потому и описывает так уверенно. Но всего этого я вслух не сказал, сделав вид, что вполне удовлетворён услышанным.
— Интересное у нас с тобой знакомство получается, — неожиданно сменил тему теперь уже бывший хозяин города. — Как ни встретимся — дело посиделками заканчивается.

Я улыбнулся краем рта, делая вид, что оценил его попытку разрядить сложившуюся обстановку.
— Да. Только в тот раз я в отряды угодил, а в этот наоборот — вы меня освободили. Вот такой вот фортель судьбы.
— И не говори, — как показалось, в какой-то степени обрадованно, поддержал моё уточнение старик. — Жизнь — она разная. Когда задом, когда бочком, изредка передом. Вода в чайнике ещё есть?

Я поднял давно остывшую посудину, покачал из стороны в сторону. Наполовину полон. Или наполовину пуст — как посмотреть. Однако это риторическая фраза в нашем случае имела самое простое решение — на чай хватит, а дальше неважно. Подбросил пару найденных тут же веток в почти погасший костёр и водрузил чайник над разгорающимся огнём.

А местечко то подготовлено заранее. Вон, и ветки заботливо уложены, и за чаем никто не бегал? Опять меня играют втёмную?
— Дальше что было?
— Дальше? Дальше наступила весна и все зашевелись. Народ к посевной готовится, пришлые к войне.
— Войне с кем? — уточнил я.
— Да ни с кем, по большому счёту. Банальный захват территорий намечен. Даже план кампании составили за зиму, простенький и понятный. На север двинут, точнее... уже двинули. Думаю, километров на двести, не больше. Потом станут базы создавать, силы копить для дальнейшей экспансии. Рабочих, опять же, в трудовые отряды с захваченных земель, загонят. Потом по другим хуторам расселят, перемешав с местными, для ассимиляции. Тот посёлок потравленный — яркий тому пример. Видимо, крупный был. Не рискнули открыто подминать. Теперь трупы закопают, гарнизон там устроят небольшой, крестьян привезут. Заодно и дорогу под контроль возьмут, а следом и торговлишку по ней. Поверь, у них бы всё получилось, если бы не...

Я внимательно всмотрелся в старика, однако его лицо не выражало никаких эмоций. Интересно, важничает или правду говорит? Скорее правду — не зря же зарево над городом появилось после нашего отъезда. Неужели подпалил своё детище? А вот возьму да и спрошу.
— Что вы этим хотите сказать?

Петрович неопределённо хмыкнул, поёжился.
— Знаешь, я уже старый и немного по-другому смотрю на жизнь. Грехи в уме перебираю, готовлюсь к ответу... И не хочу ещё один брать на душу. Страшный. Грех бездействия. Потому, когда прознал пару недель назад от верных людей про то, что несколько групп отправились на разведку, решил помешать Серёжиным планам. Не хочу я крови, смертей, горя. Хочешь — верь, хочешь — нет, но вот так я пытаюсь хоть что-то из своей пёстрой биографии замолить. Потому и решил увести самых преданных за собой из Фоминска на юг, к людям. В Белгород, или ещё куда. Активизировал подготовку. Тихо, осмотрительно. Теперь излишки спрятать сложнее — каждое зёрнышко на счету, но ничего, справились. На эту ночь уход наметили. Баб, детишек — всех сюда перевезли заранее. Тебя забрали — догадался уже, зачем я тогда пришёл?

Ещё бы не догадаться! Кивнул.
— Спас ты себя своим рассказом, Витя. Важно мне было с тобой поговорить, узнать... Так что теперь квиты, — продолжил Фоменко. — А мы, уходя, подарочки оставили — подпалили автомастерские, гаражи с восстановленным транспортом, склады н/з и мой дом. Там теперь у них штаб с канцелярией и архивом. Дедушку во флигелёк отселили... Даже если только половина сгорит — уже победа. На пару лет, как минимум, оттянем войну. Не до сражений им станет, поверь, я нашу экономику и что на чём завязано как свои пять пальцев знаю.

— Но ведь в городе полно людей! Они при чём? Огонь ведь не выбирает, какой дом палить, а какой нет! Ему по барабану, перекинется на избы — что тогда?!
— Заварку рассыпь, — словно не слыша моей пламенной речи, произнёс старик. — Чайник выкипает!

Первым желанием стало швырнуть этот чайник вместе с его содержимым в лицо, но я сдержался. Выплеснул остатки из кружек в предрассветные сумерки и заварил напиток по-новой. Фоменко молчал, наблюдая за моими действиями.
— Вася! — позвал он охранника. — Дай куртку какую-нибудь. Озяб я.

Получив требуемое (мужчина просто снял верхнюю одежду с себя и передал старику), Петрович накинул её на плечи и наконец-то обратился ко мне:
— Пей горячее, трясёшься весь.
И только тогда я обратил внимание на то, что жутко замёрз. Схватил кружку, обжигаясь, выпил до половины. Приятное тепло потекло по телу.

— Люди, говоришь? Х-хе... Ничего с ними не случится. Я учения по противопожарной обороне постоянно проводил, доводя навыки до совершенства. Город-то деревянный, а значит пожароопасность высшей категории. Если последние мозги не пропили — дома защитят. Не переживай, разве что пару крыш слегка прихватит, да и то по мелочи. И переходим к самому главному...
Задумчиво уставившись на огонь, Фоменко сделал несколько глотков отвара, выдыхая в ночную прохладу облачка пара.

— К главному, — повторил он. — Я тебе зачем всё это рассказал?! Ты уйдёшь отсюда, думаю, как можно дальше, если не полный идиот. Вот и расскажи всем встречным, какая тут камарилья обосновалась. Предупреди! Нагадь им! Да, мелковато получается, ну хоть так! Как рассветёт, я тебе, как обещал, выдам того-сего, потом вывезем подальше, извини, с завязанными глазами, и сами уедем. Не по пути нам с этими милитаристами, — Петрович сплюнул в костёр. — Не по пути... Вопросы есть?
— Есть, — честно признался я. — И много.
— Задавай, — буднично согласился старик. — Отвечу.

С чего начать? В голове проносилась уйма мыслей и ни одна не хотела задерживаться. Эх, мне бы обдумать услышанное, по полочкам разложить, да кто же мне даст столько времени? Ладно, начну с простого, а там слово за слово...
— Почему Фролов раньше вас не скинул? Зачем терпел? Нелогично как-то.
— Не знал, что такое власть, — совершенно серьёзно ответил Фоменко. — Он ведь никогда первым не был. Да, чины и подчинённых имел, но первым — никогда. До определённого момента его всё устраивало. Город развивался, он свою паучью работу делал, чувствовал себя на своём месте, нужным. Я его именно потому преемником и сделал — за адекватность и управляемость. Думал обучить правильно... Но ошибся, не просчитал. Когда он только попробовал повелевать по-настоящему — во вкус вошёл сразу, с вершин вниз глянул. Скажу избито, но точно: «Власть — самый сильный наркотик». К ней привыкаешь, начинаешь мыслить глобально, считаешь себя избранным. Нет человека, который об этом не мечтает. Просто одни дозу не увеличивают, а другие меры не знают. Ещё что?

— Какие подлянки от прибывших вояк можно ждать?
Этот вопрос Петровича озадачил. Он долго жевал губами, обдумывая ответ.
— Сложно сказать. Скорее всего, перережут все торговые пути на юг, до каких дотянутся. Попытаются замкнуть товарооборот на себе. Численное увеличение армии, естественно. Введение трудовой повинности, обесценивание трудодня как денежной единицы, лозунги и лекции на тему «мы в кольце врага»; возможно, попытаются выпустить местные деньги. Но это вряд ли. Слишком опасный ход. Я на него так и не решился. И мелкие локальные конфликты в стратегических точках, само собой. По всей науке. Такие, чтобы люди новую власть за счастье принимали.

— Перегибаете вы. Сами же говорили — кабак на всю катушку работает. Какая среди спивающегося народа трудовая повинность?
— Кабак и закрыть можно, а за пьянку в трудовые лагеря отправлять без суда и следствия. Это временная мера, так, люмпен порадовать. Поверь, по нужде гайки закрутят, а как обосновать — найдут. Сначала на три оборота, до визга, потом слегка ослабят. Так, на полшишечки. И все будут счастливы. И все поверят в заботу о народе и в то, что Серёженька ночей не спит, о Фоминске думает. А на крайний случай, найти пару злых бояр и для удовольствия публики повесить всегда можно. Вот так.

— Ну... допустим. А кто командир у этих «солдат удачи»?
— Майор бывший. Жёсткий мужик. Из таких гвозди ковать можно. Но тоже — первый лишь по необходимости. Ему жизнь с приказом сверху... понятнее, что ли. Этакий батяня-комбат. Да! Именно так! Слуга царю — отец солдатам. Вот он себе царя и нашёл. Хорош трындеть! — в который раз за эту ночь сменил тему Фоменко. Светает уже. Пошли в форт, получишь обещанное да поедешь.

Он, кряхтя и опираясь на свою палку, встал и на негнущихся, явно затёкших от долгого сидения, ногах, побрёл к теперь уже видимым воротам. Охрана тоже встала.

Я, наконец-то, осмотрелся. Мы находились на окраине бывшего сада, уходящего правильными рядами деревьев вдаль. Перед ним простиралось поросшее свежей весенней травой поле с еле заметными следами колеи. Из-за горизонта медленно, величаво выползало Солнце. Красиво...
— Ты идёшь? — сварливый окрик вернул меня в этот мир, не дав насладиться зрелищем.

Не став отвечать, покорно затрусил за всеми, мимо припаркованной на ночь ГАЗели. Вот и фортик. Маленький, с высоким — метра в три с половиной, округлым, без прямых углов частоколом, с вышкой, на которой расположился кто-то худой, вертлявый. Крыш домов почти не видно.

Вошли в ворота, где нас встретил вооружённый, бородатый мужик средних лет и пара незнакомцев, стоящих на помосте, идущем вдоль всего частокола. Один из них кивнул в мою сторону. Петрович ему ответил:
— Наш человек, в некотором роде. Там ему должны были припас собрать и ружьишко спроворить. Готово?
Вопрошавший, по-прежнему не говоря ни слова, спрыгнул на землю, совершенно не обратив внимания на добротные ступеньки, расположенные поблизости, и побежал в неприметный сарайчик.

Ворота захлопнулись. Бородатый, кряхтя, с натугой, приладил запорный брус. Мышеловка...
Прыгун вернулся сразу. В одной руке он держал вещмешок, в другой двустволку. Замер.
— Чего ждёшь? — недовольно рыкнул Фоменко. — Отдавай, не бойся.

Только тогда оружие и припасы перекочевали в мои руки. Стало легче... Открывать заплечник не стал, потом посмотрю. Всё равно, больше чем дали — не выцыганю. Однако спросил:
— А карта и бинокль лишние у вас не найдутся?
Петрович поморщился. Видимо, по своей барской привычке он по-прежнему ждал так и не высказанные мною слова благодарности, а не новых хотелок. Ну извини, старичок, что наглею. Мне по-другому никак.
— Карта должна в сидоре лежать, — не скрывая недовольства, буркнул он. — А оптики нет. Перебьёшься как-нибудь.

Ну нет и нет — выбирать особо не приходится. А за план земель окрестных спасибо. Не выдержав, распустил завязки суконной торбы, наскоро покопался, не забыв, впрочем, отметить патроны и что-то вкусное, завёрнутое в чистую холстину, и достал самое ценное, в моём аховом положении, сокровище — обычный печатный лист примерно формата А2 из плохой бумаги. Ничего, мне и такого хватит.

Наблюдавший за моими действиями Фоменко, чуть усмехнувшись, уточнил:
— Когда вывезут отсюда, так и быть, покажет тебе водила точку для привязки, чтобы сдуру не забрёл, куда не надо. Эй! Где он, кстати?
Снова тот же неразговорчивый мужик побежал в сарай, однако вернулся не сам, а с другим, заспанным дядькой лет пятидесяти.
— Бери чего пожрать на троих и отвези его, — кивок в мою сторону, — куда говорили. После покажешь ему на карте то место. Затем назад. Выезжать скоро. И про глаза не забудьте! Вдруг в плен ухитрится попасть — разболтает ещё...
— Угу, — невнятно бросил не до конца проснувшийся водитель и дисциплинированно направился к воротам.

Фоменко повернулся к лишившемуся по его воле куртки охраннику, вернул ему одежду и скомандовал:
— С ними поедешь. Потом отоспишься, в дороге. Сейчас некогда. Сбегай за харчами.

Вася недовольно, но не посмев открыть рот, направился вглубь фортика, а я, наконец, осмотрелся. Тесно здесь. Несколько изб, три грузовичка, прямо на улице разные ящики, мешки, свёртки, бочки. Всё подготовлено к быстрой загрузке, а часть уже покоилась в кузовах. Ни огородов, ни палисадников. Внешние стены почти впритык к жилью стоят. Максимум на пару-тройку семей поселение, а их тут втиснуто...

Пока глазел, посланец на кухню успел вернуться с небольшой котомкой в руках и теперь тихо топтался рядом, не решаясь заговорить. Да, в строгости тут Петрович всех держит, словно собачек в цирке.
— Езжайте, чего стоять, — неожиданно сухо попрощался со мной Фоменко, а после развернулся и заковылял в сторону жилых домов, походя отдавая приказы:
— Будите всех. Полчаса на сборы и погрузку. Завтрак в дороге...
— Пошли, — тронул меня за плечо Василий. — Некогда...

Глава 8

Выйдя за пределы фортика, почти сразу упёрлись в уже знакомую «ГАЗель». Хмурый, заспанный водитель, положив руки с локтями на руль, недовольно посматривал исподлобья вперёд, поигрывая зажатой в зубах травинкой. Заметив нас, он несколько оживился. Завёл двигатель, сплюнул в открытое окно автомобиля и скомандовал, плохо скрывая нетерпение:
— Садитесь.

Я взялся за ручку двери и, распахнув её до максимума, стал прикидывать, как половчее разместиться в салоне со своим барахлом. Сидор — понятно, на колени. А ружьё? Прикладом в пол, стволом вверх? Похоже, только так... Хорошо, что оно у меня не заряжено. Не придётся суетливо, впопыхах, копошиться, извлекая патроны. Безопасность превыше всего!

Примерившись, собрался уж было расположиться со вкусом на протёртом, с торчащими серыми кусками поролона, сиденье, как вдруг за спиной раздалось:
— Повернись, — потребовал провожатый, извлекая из кармана штанов ленту плотной, наскоро обрезанной ткани тёмно-красного цвета.

Пришлось повиноваться. Охранник, на всякий случай, не поленился в приступе бдительности внимательно оглядеть мою тушку, довольно грубо ощупал все подозрительные, по его мнению, места и только тогда протянул тряпку мне.
— Глаз завяжи. Потуже. И давай без фокусов.
Глаза так глаза, да хоть рот! Лишь бы убраться отсюда подальше. Дедушка Фоменко и передумать может. У него, как у хорошего шулера, без сомнения, полные карманы козырных тузов и в любой игре исключительно свои, под него заточенные, правила, меняющиеся беспрерывно в угоду ситуации.

Послушно пристроил полученную холстину на глаз, потом, подумав, закрыл и пустую глазницу. Для симметрии, ну, и чтобы не бесить сопровождающих своеволием. Честно, довольно туго, завязал её на два узла на затылке. Мир практически исчез, оставив от себя только маленький кусочек света, пробивавшийся у переносицы в щёлочку между кожей и неплотно прилегающей в том месте лентой.

Провожатый снова подал голос:
— Садись.
На ощупь влез, неуклюже цепляясь за всевозможные выступы, абсолютно незаметные зрячему человеку. Усевшись, поёрзал, устраиваясь поудобнее и размещая своё барахло. Сбоку толкнуло, сначала в ногу, потом в плечо.
— Подвинься. Не на диване.

Это охранник отвоёвывал себе немного комфорта. Скрипуче взобравшись, он поворочался, подвигал локтями, принимая максимально удобную для поездки позу, шмыгнул носом.
— Поехали! — громко, чуть ли не в ухо, рявкнул сопровождающий, захлопывая с железным грохотом дверь.
Интересно, зачем так кричать? Или у меня из-за временной слепоты слух обострился?

Внезапно левое бедро ощутило скользящий, но увесистый, тычок кулака, водила негромко ругнулся. Понятно. Слишком широко ноги раскорячил, мешаю скорости переключать. Пришлось неудобно, вплотную сдвинуть колени. Ничего, потерплю...
Коробка передач скрежетнула, под капотом слабо засвистел прослабленный ремень генератора и автомобиль тронулся, тряско, с подвыванием набирая скорость.

Вот только уехали мы не далеко. И двух минут не прошло, как машина резко повернула, заваливая меня вправо, прямо на охранника. Мы стукнулись головами, губы ощутили его колючую щёку, мазнув по ней, словно в лёгком поцелуе, руки, непроизвольно выпустив ружьё, стали искать, за что ухватиться.

Тряхнуло. Жёстко, аж зубы лязгнули. Потом снова, окончательно дезориентируя и ещё сильнее, до неприличия, вжимая в соседа. Тот хрипло заорал, но не мне:
— Гони! Гони-и-и!!!
Двигатель ревел, ГАЗельку шатало, словно пьяную, водитель во всё горло матерился.

Машину жёстко подбросило, повело, дёрнуло. Тело бросило вперёд, лицо больно встретилось с лобовым стеклом, по уху зацепило что-то железное, в носу стало обжигающе — горячо. Скулу ломило... Да что происходит?!

Я замотал головой, пытаясь осмотреться: чернота. И только тогда до меня дошло — повязка! Из-за всей творящейся кутерьмы я напрочь забыл про ленту поперёк собственной морды!

Схватил плотно облегающую череп ткань, рванул, не особо нежничая, вверх. Пошёл он, тот Петрович, со своими указаниями! Его мнение в этот момент интересовало меня меньше всего.
Тряпка с треском, цепляясь, словно живая, за брови и волосы, поддалась, освобождая моё единственное око.

Но разобраться в ситуации я не успел. Удар... Снова мордой об стекло... ГАЗель остановилась. Справа нутряно хекнул охранник, уткнувшись лбом в прибоную панель.
— Ходу! — по поросячьи завизжал водила и, истерично уцепившись обеими руками за дверь, стал с силой, кривя лицо в бешенной гримасе, дёргать её.
— Ручка! — заорал я, понимая, что ситуация складывается нештатная.
— А?! Что? — белыми, сумасшедшими глазами уставился в моё лицо водила. Даже занятие своё на мгновение прекратил.
— Ручка! — его возбуждение передалось и мне, потому второй раз ответил идущим прямо из живота звериным рёвом. — Вон! — попытался указать пальцем на пластиковую фиговину на обшивке.

Руки тряслись, вместо уверенного жеста получилась пляска святого Вита. Однако мужик понял. Не теряя ни секунды, он вцепился в ни в чём неповинный крючок, рванул на себя, и надавив всем телом на дверь, вывалился наружу.

Я, впопыхах цепляясь за всё на свете, полез за ним, прыгнуть рыбкой из-за тесноты не получилось.

Выскакивая из салона, чуть не повалил водителя, лихорадочно шарящего рукой под своим сиденьем. Отбежал на несколько метров в сторону, перевёл дух и только сейчас заметил, что обеими руками прижимаю к себе, словно новорожденного, вещмешок. Нервное...

Ружьё бросать нельзя. Без ружья я словно голый. Кинулся обратно, чудом не зацепив еле успевшего отскочить, зажавшего цевьё калаша-огрызка мужика.
Двустволка валялась на полу, словно сама просила: «Забери меня». Схватил, отскочил подальше, забросил ремень добычи на плечо, глянул в салон. Там шевелился, пытаясь прийти в себя, охранник. Похоже, его сильно приложило о стойку — вон, голова повыше брови липкая, волосы сосульками, всё стекло измазано кровью.

В горячке оббегать к другой, пассажирской двери не стал. Попросту, подбежав, схватил раненого за воротник и потянул безвольное, трепыхающееся тело на себя. Водитель помогал, неловко, одной, свободной рукой стараясь протиснуться между мной и кабиной. Автомат он так и не бросил.

Кое-как выволокли, без стеснения уронив бедолагу на землю. Тот лишь глухо замычал, заелозил ногами по земле, оставляя борозды подбитыми железом каблуками.
— Оставь, уходим, — обречённо, с хрипотцой бросил стоящий рядом человек. — Не успеем дотащить. Может, и не заметят...
— Кого не заметят? — не понял я.
— Нас. Валить надо. Обратно.

Пытаясь осмыслить услышанное, наконец-то осмотрелся. Мы стояли на пригорке. Машина, направленная обратно, в сторону фортика, выплёвывая пар из разбитого радиатора своей тупорылой мордой упёрлась в дерево, растущее метрах в пяти от дороги. Капот смят, стекло лопнуло, кузов завалился слегка набок. Проведя взглядом мысленную черту к древнему, в выбоинах, асфальту — понял причину такой бешенной тряски. Кювет. Не чищенный, напрочь, до невидимости, поросший молодой травой. Похоже, именно в него и угодила ГАЗелька, при развороте. Так, с причиной тряски разобрались. А авария с какой радости?

Об этом я честно спросил у тяжело дышащего водилы.
— Ты как в дерево угодил?
— Запаниковал, — неожиданно легко признался он, медленно проводя ладонью по лицу и сгоняя выступивший пот. — Всю жизнь за рулём, а запаниковал.

Мне неожиданно, до одури, захотелось повторить его очищающий жест. Физиономия прямо чесалась от проступившей солёной влаги, немного пекло в ушибленных местах. Не став себе отказывать, поступил аналогично, и сразу об этом пожалел. Больно... не пот — кровь растирал из разбитого носа и, похоже, из губы. Сплюнул. Ну точно — слюна тоже красная. Прислушался к себе — вроде нормально. Голова гудит в пределах терпимого, носом кое-как дышу.

От фортика мы отъехали недалеко, километра полтора, от силы. Оттуда к нам уже бежали люди, тревожно, неразборчиво из-за расстояния, крича и размахивая руками. Водитель им тоже махнул. Широко, ладонью от себя.

И побежал им на встречу, ничего так и не объяснив. Я припустил следом, зажав заплечник в одной, а ружьё в другой руке — так сподручнее. А что оставалось делать? Вокруг поля — спрятаться шансов крайне мало. Деревья только вдоль дороги, сад — так вообще, позади посёлка. В конце концов, моей вины в случившемся нет никакой. К тому же, не стал бы на ровном месте мужик своевольничать и вверенный транспорт уродовать — Петрович подчинённых подбирать умеет. Видимо, причины есть.

На раненого ни водила, ни я так и не посмотрели. Каждый сам за себя, так что извини... Чем мог- помог.

Нагнать бегущего получилось быстро. Сказались и разница в возрасте, телосложение, и мой непоседливый образ жизни. Поравнявшись, задерживаться из непонятной солидарности не стал. Помочь всё равно ничем не смогу, а тупить в запутанных ситуациях — себе дороже. Наоборот, постарался припустить ещё сильнее, с гаденьким удовлетворением ощущая спиной его тяжёлое, надсадное дыхание, слоноподобный топот и затихание всей этой какофонии с каждым шагом.

Глядя на нас, люди остановились, недоумённо переглядываясь между собой. Однако, вколоченный последним десятилетием опыт быстро взял своё. На меня ощерились ружейные стволы. Никто пока не стрелял, но так я ещё и не добежал.
Топот за спиной совсем стих...

— Не стреляйте! Не стреляйте! — издали, почти на пределе нормальной слышимости, заверещал я, ухитрившись, не сбавляя темпа, растопырить руки в стороны, демонстрируя свою безопасность для окружающих. — Не стреляйте...
Не выстрелили. Дали добежать.

Когда до местных оставалось метров сто, один из них, ничем не примечательный мужичонка в ватной безрукавке поверх лёгкого свитера, брезентовых штанах и коротких, гармошкой, сапогах, громко скомандовал:
— Падай. Поглядим, что ты за птица...
К нему сразу подскочил другой и что-то негромко проговорил. Что именно — расслышать не удалось из-за сбитого криком, рваного дыхания, тумана в голове, рвущегося наружу, бухающего кузнечным прессом, сердца в моей груди.

Приказ я выполнил, сразу сбежав с дороги и, со всего маха, рухнув в траву прямо разбитой физиономией, с наслаждением вытягивая гудящие от усталости ноги. Вжался, попытавшись по привычке слиться с набухшей жизнью, словно беременная баба, землёй. Замер, ожидая неизвестно чего.

Мимо, по старому асфальту, прогрохотали грузные шаги...
— За ворота! За ворота! Одноглазый, чего разлёгся?! За ворота! — сбивчиво, тонко завизжал догнавший меня водитель. — Едут!
— Да кто едет? — выкрикнули откуда-то спереди. — Поясни?
— Фоминские!..

Тут уж я не выдержал. Все предыдущие неурядицы с аварией, с несвязными воплями водилы, сложились в стройную картину грядущего, неминуемого песца. Мысленно плюнув на команды неведомого мне мужичка и про себя молясь, чтобы никто, слишком рьяный, не пальнул от избытка чувств, ошпаренным котом вскочил с такой приятной, мягкой, пахучей травы и бросился к людям.

Расчёт оказался верным — дураков и супергероев среди местных не нашлось. Все, вразнобой, неслись обратно, в форт, стремясь укрыться за высоким, надёжным частоколом. Насилу догнал. Препятствовать на входе мне в сутолоке и спешке не стали, запустив в ворота наравне с остальными.
Заскрипели створки, ухнул здоровенный брус-засов.
Всё! Успел...

Расходиться никто не спешил. Сгрудились тут же, теребя донельзя запыхавшегося, с выпученными от возбуждения глазами, водилу. Бедолага, тряся красным, покрытым пурпурными пятнами, лицом размахивал руками, указывая на стену. Автомата при нём не было. Видимо, потерял, обеспамятев от этой гонки. Меня любопытствующие оттёрли в сторону.
— Это... это... — выдыхал он, прижав правую ладонь к области сердца. — Грузовики... Там...

Люди наперебой гомонили, всем хотелось подробностей.
— Где?..
— С чего ты взял?
— А чего вас только двое?
Сумбур и бестолковую сутолоку мигом пресёк Фоменко, приковылявший в сопровождении пары вооружённых дядек из глубины фортика.
— Какие грузовики?! — громко, уверенно, с полным осознанием власти в голосе, потребовал объяснений старик.

Все разом затихли, признавая его право узнать новости первым.
— Там... там... — водитель согнулся пополам, уперев ладони в колени, и стал посекундно сплёвывать на утоптанную, серую землю комки тягучей, мутной слюны.

Петрович, не став дожидаться, пока он придёт в себя, резко, не выискивая никого глазами в толпе, начал раздавать указания:
— Всем свободным вернуться к погрузке. Дозорные! На стену! И смотрите мне в оба! В график не укладываемся, мать вашу...
Народ рассосался на глазах. Мужчины бросились резво забрасывать всевозможные тюки и коробки в подготовленные к выезду автомобили, на помосте вдоль частокола забегали, занимая штатные места. Я остался на своём месте, не понимая, что делать в этой ситуации.

Тем временем заговорил мой попутчик. Сбивчиво, перемежая слова глубокими вдохами...
-Фоминские сюда едут... Видел два грузовика... Как на горку поднялись, так их и заметил... через ручей помост ладили... у них ЗИЛы, наш мостик не выдержит...
Глаза старика нехорошо, колюче сощурились, стоявшие рядом охранники напряглись, да и все вокруг замерли, боясь упустить хоть слово. А водила продолжал:
— Хотел развернуться, да в кювет угодил... После в дерево... Выехать пытался...
— Женька где? — нетерпеливо перебил Фоменко (мой охранник — догадался я. Про него спрашивает).

— Там остался... — внятно, без малейшей тени вины в голосе ответил мужчина. Ему определённо полегчало. Он кое-как, морщась, выпрямился, но глаз от земли оторвать не посмел. — Башкой его приложило сильно. Неходячий.
— Это правда?
— Да... Клянусь...
— Не тебя спрашиваю. Виктор!

Услышав своё имя, я не сразу понял, что Петрович обращается ко мне. Вздрогнул, но не растерялся.
— Правда. Вместе вытаскивали из салона. Неконтактный, — с чистым сердцем подтвердил я слова водилы. — Не дотащили бы быстро.
— Понятно... — прошипел бывший городской владыка и медленно, по-стариковски переваливаясь, помогая себе тростью, стал забираться на помост, чтобы самому взглянуть на нежданных гостей. Его провожали настороженные, полные тоски, глаза задействованных на погрузке людей. Никто уже не работал, ожидая развития событий.

Поднявшись, Петрович грудью прижался к брёвнам и, упёршись для удобства в них руками, молча, вгляделся в даль. И только напряжённая, согнутая спина слегка выдавала его волнение.

— Едут! Едут!.. — истошно завопили чей-то молодой голос сверху. — Едут!
Люди зашумели. Мужчины суетливо похватали прислонённые к бортам машин ружья, замелькали вставляемые в них патроны; женщины беспомощно, дёргано, разноголосо подвывая, жались к мужьям. Где-то, за ворохами не погруженного имущества, заплакал ребёнок.

Все ждали слова. Ждали, что человек, за которым они не побоялись пойти, меняя спокойную, оседлую жизнь на туманное, малоперспективное будущее, сейчас покажет свою несокрушимую волю, подтверждая их и без того непростой выбор.
Запахло страхом...

И Фоменко не подкачал. Каким бы уродом он не был — но лидерских качеств, вынужден признаться, у него не отнять. Не поворачиваясь, старик спокойно, без капли паники, поинтересовался.
— Сколько их? Не вижу, и очки позабыл...
Всё тот же, молодой голос сбивчиво доложил:
— Два грузовика и внедорожник. Тот, на котором вы ездили... Сейчас у ГАЗельки стоят, смотрят.
— Ну, это ничего... Мы тоже не вчера от сиськи оторванные. Верно?

Народ взревел. Единым порывом, грозно, монолитно, ощерившись в небо стволами ружей и автоматов.

Дальше я спокойно стоять не смог. Страшила неизвестность, страшило непонимание происходящего, до дрожи в коленях пугало ощущение собственной беспомощности. Не хотелось вот так, словно телок на бойне, ждать своего часа, по дурному уповая на милость окружающих. Да и вопль этот лишний раз напомнил, хлестнув наотмашь: Я — не с ними! Они — не со мной!

Ноги сами понесли к деревянной, скрипучей лесенке. Руки машинально забросили сидор за спину, инстинктивно, на автомате, попав в его лямки; двустволка, сама собой, удобно угнездилась в ладонях, даря своей прохладой так нужную мне сейчас, пусть и мнимую, уверенность в себе.

Заскрипели под сапогами ступени, сдавленно стукнул зацепившийся за поручень приклад.

Никто меня останавливать не стал — не знаю, почему. Видимо, всему виной всеобщая растерянность и давящая неизвестность, захватившие фортик.
Ни Фоменко, ни охранники даже не обернулись в мою сторону. Их внимание полностью поглотило происходящее за стеной.

Сделал несколько шагов в сторону от лестницы, приник к щели между двумя заточенными концами брёвен и жадно, ощущая внутри зарождающиеся ростки липкого, круто замешанного на первобытных инстинктах, страха, выглянул наружу.

И ничего сверхъестественного, способного напрочь поразить разум, не увидел.
Вдали, у брошенной газели, расположились два тентованых ЗИЛа, казавшихся игрушечными из-за расстояния. Около них, без опаски, стояло четверо людей в обычной, не военной, одежде. Они явно о чём-то говорили, изредка указывая руками в сторону посёлка. Внедорожника я не заметил. Наверное, сзади припарковался.

— Ребятушки, на стену идите, — оторвал меня от созерцания мягкий, человечный голос Петровича. Не приказывал — просил.
И люди откликнулись нестройными выкриками, множеством каблуков, впечатываемых в уличную пыль и спешащих занять своё место на помосте. Каждый стремился успеть, толкая соседа в бок или в спину.

Взбежав, мужчины рассыпались вправо и влево, отработанно занимая свои места и вжимались в брёвна, пропуская остальных. Красиво действовали, отлаженно. Явно не один и не два раза учения проводили. Теперь вот пригодилась наука.
Не отставали и женщины. Вверх они не лезли, зато, как по мановению волшебной палочки, вдоль частокола появились несколько длинных, гладко оструганных столов, на которых в спешке расставлялись всякие баночки, коробочки. Отдельно укладывался перевязочный материал.

Оставалось лишь порадоваться такой продуманности, да только некогда глупостями заниматься. А вдруг фоминские за мной едут? Чем чёрт не шутит? Маловероятно, конечно, не та я фигура, ради которой нужно драгоценное топливо палить. Но проверять не хотелось. Да и в героя играть тянуло не особо — не мои разборки.

Потому я, сделав крайне озабоченное лицо, попытался вклиниться между двумя пробирающимися вдоль частокола мужиками. Пройду сколько получится и спрыгну, где потише. А там посмотрим. Может, калиточку какую найду и смоюсь. В конце концов, старик именно этого и хотел — избавиться от меня. Так зачем человеку глаза мозолить?

— Витюша, подожди, — ушатом ледяной воды окатило меня со спины. — Куда ты, голубь, собрался?
Заметил, сморчок... Пришлось разворачиваться, чудом не свалив спешащего за мной мужика. Натянул бодрую улыбку.
— Не скалься, — бросил Петрович, с отвращением посматривая на моё перемазанное подсохшей кровью лицо. — Собрался куда, спрашиваю?
Люди на ступеньках остановились, охрана напряглась, ожидая команды. Все смотрели на меня.
— Да никуда особо... — выдал я первое, что пришло в голову.

Фоменко понимающе ухмыльнулся.
— Здесь «никуда» тоже вполне приличное. Тут стой. Мне так спокойнее. И ружьишко отдай. Не бойся, не обидят.
Ответить не успел. Сильные, цепкие руки одного из охранников буквально вырвали у меня двустволку.

— Не обижайся, Витюша, — продолжил старик. — В деле я тебя не видел, мало ли, дурость какую сотворишь. Разбирайся потом... А чтобы не чувствовал себя лишним — песни пой, хе-хе... патриотичные. Вдохновляй народ на ратный подвиг.
Кто бы знал, как мне хотелось плюнуть ему в лицо... Гнида! Гнида! Гнида!!! Не сдержавшись, со всей мочи ударил кулаком в плохо очищенное бревно частокола, выпуская ярость. Не помогло. Только костяшки о кору ободрал.

Облизал выступившую кровь, зажмурился, сделав несколько глубоких, успокаивающих вдохов.
— Может его связать? От греха... — с сомнением предложил отобравший у меня ружьё охранник. — Бешенный он какой-то...
— Едут! — крикнул кто-то и Фоменко разом про меня позабыл, переключив внимание на грузовики.
Не получив ответа, мужик зло зыркнул в мою сторону, ругнулся в нос и тоже стал смотреть за ограду.

Выглянул и я, мстительно прикидывая, как с наибольшим вредом для здоровья сбросить вниз этого инициативного умника, когда буду возвращать оружие.

ЗИЛы пришли в движение. Первый медленно, валко, по очереди въезжая колёсами в знакомый кювет, съехал с дороги вправо, протиснулся в прогалину между деревьев у обочины и осторожно, чуть подпрыгивая на кочках, принялся огибать посёлок по дуге.

Из второго вылезли люди. Человек десять — двенадцать, сходу не разобрать. Большая часть рассыпалась цепью перед машиной по укромным местам, обустраивая позиции. И только двое остались на виду. Они суетились у кузова, выволакивая что-то неудобное, продолговатое, тёмное. Закончив свою возню, один из них хлопнул ладонью по кабине и грузовик задним ходом скрылся за пригорком.

— Что там? — требовательно заорал Петрович, не отрывая взгляда.
— Не пойму! — ответили ему. — собирают что-то... Ух ё... миномёт!
Не знаю, кому как — а мне жутко захотелось в кустики, по большому. Сжав зубы, еле справился с этим, почти непреодолимым, желанием. Всё одно не отпустят, а позориться не хочу. И похоже, не я один такой. Мужики на помосте запереглядывались, занервничали, зашмыгали носами. Кое у кого задрожали руки.

И ничего в этом постыдного я не увидел. Они — люди, обычные люди. С мирными профессиями, с поллитровкой по пятницам после работы, со своими слабостями и болячками, а не профессиональные «псы войны». К тому же за спиной у них — семьи. А это самый страшный поводок — и не бросишь, и не убежишь, и страшно за них больше чем за себя. Понимаю...

Первый ЗИЛок, пока мы все соображали, что к чему, успел закончить свой путь, остановившись на довольно значительном расстоянии от фортика. Из него тоже посыпались люди, копируя предшественников в своих действиях.

Я его почти не видел, ориентируясь лишь по выкрикам наблюдателя.
— Стали... Рассыпались... И у них тоже миномёт!

Мозг лихорадочно заработал, переваривая увиденное. Если от посёлка провести воображаемые прямые к машинам, то получится угол в девяносто градусов (погрешность небольшая). Значит, мёртвая зона, учитывая некоторую округлость формы частокола, может быть только сзади, градусов на сорок левее оси. На машине не прорвёшься — сразу увидят, а одиночка попробовать может, на собственный страх и риск. Там как раз неподалёку сад начинается... туда и убегу. Стрелки далеко, не достанут... Только момент улучшу, махну через заграждение и... идите вы все по известному адресу!

А потом к Зюзе.
От мыслей про непоседливую, ушастую даму на душе потеплело. Захотелось её обнять, потрепать по гладкой, чёрной холке, ощутить прикосновение холодного, влажного носа к своей щеке. Так и будет, но потом. «Потерпи, моя хорошая, — словно она могла меня услышать, про себя обратился я к разумной. — Я скоро».
Вспомнилась и Рося, следом независимая, себе на уме, Мурка, а потом, сам собой, напомнил о себе мудрый Бублик.

В спину толкнуло, в ухе раздалось:
— Только дёрнись — прибью.
Медленно, стараясь не делать резких движений, обернулся. Охранник. Тот самый, ретивый... Стоял почти вплотную и глаза у него... нехорошие такие, многообещающие... Чего ты ко мне привязался? Что я тебе сделал? Вас сейчас минами утюжить, похоже, начнут вдоль и поперёк, а ты перед боссом красуешься, кретин.

Перевёл взгляд на Петровича — не человек, комок оголённых нервов. Замер, смотрит, не отворачиваясь, почти не моргая. Лицо неподвижно, лишь желваки поигрывают. Руки, тело — застыли, будто неживые. Боится старый хрыч, боится. Только не за себя, за людей. Не может быть в перепуганном за свою жизнь человеке столько воли, злости, внутренней силы. Вот интересно, как в одном теле уживаются две противоположности: мразь, каких поискать и откровенный лидер, способный вести народ за собой? Не знаю. Наверное, никогда этого не пойму.

Стоящий за спиной снова напомнил о себе, дыша чем-то кислым, едким.
— Ты понял?!
— Понял...
Перевёл взгляд на других защитников фортика. Мужики стояли ровно, угрюмо, зажав в натруженных руках оружие и изредка, мельком, точно стесняясь, посматривали на своего предводителя. Им тоже страшно, но держатся.

И в этот момент я их зауважал. Не до преклонения — с этим бы вышел откровенный перебор. Просто, по мужски. Все всё понимают, готовятся внутри себя к неизбежному, втайне веря в чудо.

Словно гром среди ясного неба заскрипели ступени лестницы, заставив вздрогнуть. Обернулись как по команде. На помост сторожко, точно боясь поломать прочное дерево, поднимался здоровенный парень лет двадцати семи с ручным пулемётом на плече. Ощутив на себе тревожные взгляды товарищей, он смутился и густым, великаньим басом прогудел, обращаясь к Фоменко:
— Петрович! Я это... припоздал чутка. Куда становиться?

Старик, чуть улыбнувшись, ласково кивнул здоровиле, указав рукой подле себя.
— Пока тут стой, Тёмочка. После посмотрим.
Охранник подвинулся, потянув за собой и меня. Пулемётчик, по медвежьи ворочаясь, занял указанное место и, с интересом глянув вдаль, уточнил:
— Все или ещё будут?
Ответил второй, не занятый моей особой, охранник.
— Тут бы с этими разобраться...
— Ну, пусть так, — ставя вверенное оружие прикладом на доски, скучно, в нос, пробубнил новый защитник и умолк.
— Идёт! — подал голос вперёдсмотрящий.

Люди приникли к брёвнам, вглядываясь в утреннее поле. От стоящего напротив грузовика действительно шёл человек с зажатой в левой руке белой тряпкой на палке. В другой руке, чуть перекашивая своим весом фигуру вправо, виднелась непонятная коробка казённо-зелёного цвета. Оружия у парламентёра не было.
Не доходя до поселения метров ста, визитёр, остановившись и неуютно поведя плечами, громко, внятно проорал:
— Не стреляйте! Сергей Юрьевич вам велел передать! Поговорить хочет!

В доказательство мужчина, приподняв, продемонстрировал свою ношу. Радиостанция. Старая, похожая на армейскую, видавшая виды.
Фоменко раздумывать не стал.
— Неси сюда! — крикнул он в ответ. И своим, не оборачиваясь. — Верёвку принесите.

Один из защитников, помоложе, рванул, минуя лестницу одним прыжком, к машинам. Через минуту вернулся с перекинутой через плечо бухтой старого, со следами разнокалиберной краски, альпинистского троса.
— Вот, — лихо скинув ношу и непонятно чему улыбаясь, протянул требуемое главному.

Старик в ответ только грустно вздохнул.
— Сюда давай, — вмешался пулемётчик, забирая бухту. — Я управлюсь.
И действительно, звероподобный Тёма умело, сноровисто распутал трос, выбросив свободный конец наружу.

Парламентёр стоял уже прямо под частоколом, нервно, нетерпеливо ожидая конца своей миссии. В волнении палку с тряпкой он поднял вверх, словно пытался прикрыться от смотрящих сверху защитников.

Наскоро, в три простых узла, привязав корпус рации к свободно болтающейся верёвке, посланец особиста облегчённо выпалил, задрав голову вверх:
— Готово! Тяните! — и жалобно. — Андрей Петрович, можно я пойду?

Пулемётчик тащил железную коробку быстро, без усилий. Фоменко, не отвечая, смотрел на процесс, сохраняя по-прежнему безэмоциональное, словно посмертная маска, выражение лица.
— Ну Андрей Петрович... Ну пожалуйста, — тоном провинившегося школьника канючил, не переставая, мужчина внизу. — Я ведь человек подневольный, а вы же меня знаете... Я водила только...

Наконец, вопли перепуганного парламентёра достигли ушей старика и тот бросил отрывистое:
— Вали!
Против ожидания, услышав заветное разрешение покинуть негостеприимных хозяев фортика, тот не побежал. Сжавшись, словно перед избиением, беспрестанно потея, посланец мелкими, рваными шажками побрёл прочь, каждую секунду ожидая выстрела в спину.

Но на него никто уже не смотрел.
Артём, перекинув на нашу сторону радиостанцию, передал её в руки охраннику за моей спиной. Странный оказался прибор. Вроде и знакомый — заслуженный советский ветеран размером с небольшой системный блок, и незнакомый одновременно — жёваный, в царапинах, с обычным проводом вместо антенны. Взамен телефонной трубки — перемотанная изолентой продолговатая коробочка с тангентой и микрофоном. Сбоку прикручен самодельный динамик в фанерном корпусе. Не иначе, второпях, на коленке собирали.

Фоменко, увидев такую подставу, ощерился, выплюнув:
— Сука!
Народ смотрел, не понимая такой перемены настроения у своего предводителя. Многим было не видно, потому помост натужно заскрипел — каждый старался высунуться половчее, никто не хотел пропустить предстоящие переговоры.

А до меня дошёл смысл происходящего, причём сразу — стоял рядом, видел, хоть и одним глазом, всё. Особист сознательно сделал так, чтобы его голос слышали все окружающие, не оставляя бывшему начальнику ни малейшего шанса на конфиденциальность переговоров и возможности словчить. Проще говоря — заставлял играть в открытую. Хитёр, ничего не скажешь!

Щёлкнул тумблер, в динамике зашипело. Петрович, нехотя взяв в руку коробочку, поднёс её к лицу и, нажав на тангенту, скрипуче заговорил:
— Серёжа, ты?
Ответили сразу.
— Я, Андрей Петрович, я.
— А почему я тебя не вижу? Ухари твои ручные — как на ладони, а сам что? Прячешься?
В динамике негромко засмеялись.
— Так я за грузовиком припарковался. Дрянь у вас дороги — на обочину не съедешь. Неужели надо свой лик явить? Соскучиться успели?
Фоменко перекосило словно от зубной боли.
— Зачем? Говори, чего хочешь? К чему тянуть?
Окружающие напряглись, боясь даже вздохнуть лишний раз.
— Закона хочу, — проговорил особист. — Правды. Справедливости.
— Не нужно пафоса, — перебил старик, усмехаясь краешками губ. — Не на собрании.

Фролов не смутился, сам перешёл в «наступление».
— Андрей Петрович! Вы зачем склады подожгли? Еле потушили... Ну собрались бежать — кто же вам мешал? Я же со всем уважением к былым заслугам, на горло, можно сказать, себе наступил, не препятствуя. Или вы всерьёз верите, что о вашей заимке никто не знал? Как ребёнок, честное слово... Стыдно. Мы же вместе столько лет рядом, чего вам не хватало? Во что людей втянули? Кто теперь ответит? Вы — вряд ли. Исполнители? Без сомнения. Только не забывайте...

«Красиво придумал, — думал я, — ответственностью народ запугивает. И раздор сеет — будто старый урод не при делах останется, сухоньким выйдет».
Так мыслил и Петрович. Не дав договорить своему бывшему заму, он заорал, брызжа слюной.

— Ты на жалость не дави! Не дави! Люди сами так решили — вольно жить, а не в холуях у банды твоей! Право имеют!
Дальше владетель окрестных земель в отставке говорить не смог. Отпустив трость, безвольно привалился к частоколу, схватившись за сердце. Переговорное устройство не выпустил, намертво зажал, держа в стороне, будто хотел показать его всем присутствующим.

А спокойный голос невидимого особиста продолжал:
— Не нервничайте, в ваши-то годы... Уже случилось, назад не вернуть. Давайте конкретизировать наши отношения. У вас есть тридцать минут для того, чтобы сдаться. В противном случае... ну, вы сами понимаете. А среди вас женщины, дети, непричастные к неумной выходке. Подумайте! Будьте реалистом!

Пока Фоменко собирался с ответом, тяжело, шумно дыша, я молил всех богов о том, чтобы паскудный Фролов не вспомнил о моём существовании. Не нужна мне лишняя слава, хочу остаться маленьким, незаметным, ничего не значащим камешком на обочине их глобальных разборок.

— И что потом? — с отвращением вернулся к переговорам малость пришедший в себя старик.
— Потом? — удивлённо переспросил динамик. — Потом согласно процедуры и наших законов. Кому — по всей строгости, уж извините... кому — трудовые лагеря. Женщины и дети после следствия отправятся в общие дома, жить как жили.
— Вот так вот, напрямую, — каркнул, обведя всех взглядом, Петрович. — Почему не соврал? Наобещал бы с три короба, как ты умеешь.
— А смысл? — не стал тянуть с разъяснениями особист. — К чему сказки? Реальное наказание лишь единицам светит, да и то — вопрос... Я же не кровожаден, сами знаете. Люди — наше главное богатство. Андрей Петрович, — неожиданно жалобно, с нотками отеческой грусти, сменил тон Фролов. — Не мешайте вашим последователям самим решать, как им жить дальше. Просто отойдите в сторону, не давите авторитетом. У вас полчаса на принятие решения. Отбой связи.

Последние слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Говорили все, силясь перекричать друг друга. Непонятно, обрывками, стремясь выплеснуть наружу страх и эмоции. На нешироком помосте сразу стало тесно.

Я посмотрел на Петровича — держится. Губы в ниточку, глаза полуприкрыты, на щеках нездоровый румянец. Не знаю, зачем — перевёл взгляд за ограду. Мужичок-парламентёр уже подбегал к грузовику, потеряв где-то по дороге свою палку с тряпкой. Ушёл, значит... Ну и молодец. Наверное, до одури жутко в одиночку на стволы ходить.

Шум разгорался. Не выдержав, некоторые из защитников поспрыгивали на землю и оттуда спорили с оппонентами. Фролов добился своего — перессорил всех со всеми. Быстро управился... И теперь наверняка ждёт, когда откроются ворота, посматривая на часы своей рыбьей рожей.

Народ разделился на два лагеря. Одни яростно стояли за бой до победного конца, другие — ратовали сдаться, мотивируя тем, что они ни в чём не повинны. Кое-кто уже скрылся в домах. Нда... разброд и шатание.
— А ну цыц! — громко, со старческим фальцетом, рявкнул на этот бедлам Петрович.

Не сразу, но спорщики затихли, уставившись на своего предводителя. Кто с надеждой, кто с плохо скрываемой злобой, кто с удалью.
Убедившись, что его слушают, Фоменко начал говорить. Негромко, опытно, заставляя вслушиваться в свои слова.

— Чего глотки дерёте? Или не знаете, что Серёжке веры нет? Прельстились? Вы действительно думаете — помилует вас? Да ни за что! Ему показательная кара нужна, власть свою показать и оставшихся запугать напрочь! Отсыплет — не унесёшь...— он закашлялся, переводя дух. — Я с каждым из вас беседу имел, разъяснял, и никого силком не тащил. Решили — значит делаем!
— А миномёты?! — выкрикнул кто-то с дальней части помоста.
— И что миномёты? — равнодушно, без любопытства, вернул вопрос старик. — У нас полчаса есть. За это время можно частокол сзади разобрать, на машины попрыгать и ходу. Кое-что бросить, конечно, придётся, ну да жизнь дороже. Наши парни выведут. По таким околицам рванём — где ни один грузовик не проедет. С огнестрела не достанут — расстояние велико. Да и по петляющему автомобилю попасть — та ещё задачка. Ну популяют, пошумят для острастки — не впервой. Свобода — она такая, задурно не достаётся. Чем глотки драть — делом бы занялись. Заканчивайте погрузку! — не давал опомниться Фоменко. — Свободные — разбирайте с задней стороны частокол так, чтобы только обрушить пришлось..
.
Часть народа засуетилась, однако часть, включая пулемётчика-великана, не сдвинулась с места, испытующе посматривая на старика.
— Ну, чего стоим? Кого ждём? — вмешался по-прежнему стоящий за моей спиной охранник, подгоняя сомневающихся. — Или ждёте, пока мины прилетят?
— Пасть закрой, — бросил с высоты собственного роста Артём, брезгливо посматривая на некстати влезшего холуя. — Я несогласный. Отрядов не боюсь, а рисковать своей бабой и дитём — не позволю. Там солдаты, — здоровяк кивнул в сторону миномётов. — И опыта у них — вагон и маленькая тележка, не проскочить... Закончилась моя к тебе вера, Петрович. Проиграл ты. Расходятся наши дорожки. Кто ж знал, что ты пожар учинишь...

Оставшиеся одобрительно загудели. Видимо, к диверсиям в Фоминске они не имели никакого отношения, а потому надеялись отделаться «малой кровью».
Старик лишь плечами пожал.
— Как хочешь, я не неволю.
— И вы никуда не поедете, — продолжил детина. — За вас послабление будет. Кто нагадил — пусть ответит, я не возражаю. По закону — так по закону.

Вместо ответа Фоменко протяжно, молодо свистнул. Суетящиеся вокруг машин и в конце фортика люди, побросав дела, устремили взоры на старика. Тот весело, со знакомой ехидцей, обратился ко всем сразу:
— Тут нам Тёмушка ехать не велит. Говорит: в рабах ему веселее. А вас, — указательный палец оратора, как дуло пистолета, посмотрел на готовящихся к побегу, — на спокойствие меняет. Понимаете?! — завизжал он. — Вам — петля, а ему — сытая жизнь!

Установилась тишина. За оружие, против ожидания, хвататься никто не стал. Стоящие на земле люди просто переглядывались, недоумевая от такого раскола в их рядах. Каждый ждал, что будет дальше.
— А... понятно, — откуда-то сбоку, медленно шагая, появился водитель той самой, брошенной на пригорке ГАЗели. — Да какие проблемы, Артёмчик? Нужно помереть? Помрём! — нарочито весело, не отводя взгляда от пулемётчика, продолжал мужчина. — Оно ведь как — нам на себя насрать, лишь бы ты не болел. Правда?

Детина нахмурился, взял пулемёт, поудобнее перехватывая смертоносную машинку в своих безразмерных лапах, а я постарался спрятаться за своим охранником, пятой точкой ощущая грозу, повисшую в воздухе.
— Одна беда, — не умолкал уже ступивший на лесенку человек. — Фантазии это всё ванильные.

Никто ничего не заметил. Просто у водилы, откуда ни возьмись, оказался в руках пистолет, и он навскидку всадил в грудь парня две пули, а потом, не мешкая, ещё две. Гигант захрипел, неуклюже заваливаясь на частокол. Оружие выпало из его рук, брякнув о доски, тело содрогалось конвульсиях, перекошенный рот силился что-то сказать, исторгая из себя жёсткие, идущие словно из живота, хрипы. Лениво, никуда не спеша, вырывалась наружу кровь из грудины.

Люди ахнули.
Здоровяк, ни в какую не желая расставаться с жизнью, попытался найти дополнительную опору для своего могучего организма и, не особо выбирая, уцепился за плечо охранника позади меня. Тот удивлённо, глядя почему-то на старика, выронил из рук мою двустволку и обеими руками упёрся в наваливающегося на него Тёму.

Я ногой придавил ремень упавшего ружья, надеясь, что делаю это незаметно. Там посмотрим, как оно повернётся...

А гигант падал, увлекая за собой кряхтящего из последних сил в своих бесплодных попытках устоять на ногах холуя. Так и грохнулись, оба, словно в замедленной съёмке.

И только Фоменко не растерялся.
— Не стрелять! Не стрелять!!! — орал старик, выпучив глаза.
Оно и правильно — бойня будет. Вряд ли кто выживет.
Его слушали мало, завороженно глядя на барахтающегося под необъятной тушей пулемётчика охранника. Водила просто стоял, зажмурившись, трясясь, как паралитик и, похоже, только сейчас осознавая, что натворил. А Петрович не умолкал:
— Кто не хочет валить — оставайтесь! Но не мешайте! Все разборки потом!!! Не стрелять!
Истерично, с подвыванием, заорала женщина.

Люди, судьбой поделённые на группы, с ненавистью смотрели друг на друга, однако приказа послушались, подняли стволы вверх. Я тихонько пододвинул к себе двустволку...

Нежданно-негаданно ожила рация, своим потрескивающим из динамика голосом перепугав до икоты всех, включая меня.
— Как у вас дела? — профессионально-вежливо поинтересовался Фролов. — Забыл сказать. У вас не получится уехать. Мёртвых зон нет. Не рискуйте.
Фоменко, бешено вращая глазами и явно теряя самообладание, нажал тангенту.
— А это мы ещё посмотрим!

И тут я понял — вот он, шанс. Пока всё внимание приковано к старику и его перебранке с бывшим замом — надо рисковать. Мне здесь не место. Залихорадило, как тогда, при первой встрече с волками. Эх! Ружьё не подобрать... Хрен с ним! Новое найду!

Доверившись инстинктам, попросту обхватил руками два островерхих конца брёвен и, со всей мочи оттолкнувшись ногами, подтягиваясь на руках, перевалился через частокол, больно чувствуя животом злополучные деревяшки.
Приземлился плохо, отбив ступни. Кто-то заорал, кто-то выстрелил вслед. Плевать!

Снова заговорила рация, но я уже не вслушивался, — не до того. Со всех ног, не ощущая боли, практически вплотную мчался вдоль частокола, к присмотренной ранее «мёртвой зоне». Не знаю — правду ли сказал Фролов, наврал ли, а только другой дороги у меня нет.

Снова выстрелы, прямо над головой. А вот хрен вам! Не попадёте! Брёвна даже с помоста почти в человеческий рост, а перегнуться через них, чтобы прицелиться — та ещё задачка! Такое под силу разве что Васе покойному было. Главное — в сторону до поры не отскочить. Тогда достать смогут.

Пробежав метров тридцать, позволил себе чуть отдышаться, осмотреться. Вслушался. Вроде тихо — голоса доносятся глухо, из глубины. Похоже — не до меня им там...

Вот и старый сад. По прямой — метров сто. Значит, зигзагом, по заячьи...
И тут, почти на границе деревьев и поля, что-то ухнуло, в воздух взлетели комья земли, травы и пыли.

Я упал, прижимаясь к земле и ползком, не отрывая брюха, продолжил своё бегство. А что остаётся? Не сидеть же здесь сиднем, ожидая неизвестно чего?
От травы, постоянно норовящей залезть мне в ноздри, нестерпимо хотелось чихать, пот заливал глаза. Не от жары, нет. От адреналина, вырабатываемого надпочечниками моего беспокойного организма.

В фортике заорали. Вразнобой, тягостно, перекрывая друг друга отборным матом. Совершенно на другой звуковой частоте воздух прорезали женские визги. Неприятные, на одной ноте. Кто-то матерился.

Меня передёрнуло от доносящейся какофонии человеческих чувств, предав дополнительный стимул бежать отсюда как можно дальше.

Миномёт сработал, больше нечему... Первый выстрел специально в сторону положили — обозначить, так сказать, намерения. Да и к правильным выводам сомневающихся подстегнуть... Но где первый — там и второй, за ним третий. И рупь за сто, с каждым разом мины будут ложиться всё ближе и ближе к поселению, вынуждая забаррикадировавшихся сдаться на милость победителя. Не утерпел особист, значит...

Вот только мне от этого своеобразного принуждения к миру плохо. Потому что они там, а я тут. И с каждым разом шанс отделаться лёгким испугом будет стремиться к нулю в геометрической прогрессии.

Рискнув, оторвал голову от земли, осмотрелся. Ага, вон водоотводная канава, удачное, кстати, укрытие, метров через пять становится вроде как глубже. Это не точно, но других вариантов всё равно нет. Теперь, почти не прячась, вложил все силы в рывок и метнулся в намеченное углубление.

Мой первый обстрел... Никогда не думал, что он будет таким... бытовым, что ли. Ни танков, ни армии, ни замерших в ожидании командиров. Ничего. Только я, частокол и весенняя трава. И смерть, прилетающая с той, невидимой отсюда стороны. Страшно...

Сверху кто-то истошно заорал, и, фактически над моей головой, промелькнула чья-то крупная тень, а потом послышался гулкий стук упавшего тела.

Это оказался мальчишка лет пятнадцати. Худой, длинный, до смерти испуганный. Он резво, как умеют только в детстве, вскочил на ноги и стремглав помчался в сторону садов.
— Куда?! Ложи... — заорал я, наплевав на скрытность. Пацана жальче.

Закончить предупреждение не успел. Снова ухнуло, теперь ближе. Пришлось уткнуться в пахучую своим тяжёлым, сыроватым духом, землю.
Свистнуло, стукнуло, заложило уши, слегка присыпало...

Поднял голову, отплёвываясь от пыли. Посмотрел в сторону мальчишки. Бедняга лежал метрах в пяти, лицом ко мне. Весь в крови, рваный. В глазах у него застыли боль и безысходность.

Но бросилось в глаз другое: лицо пацанёнка. На удивление чистое, спокойное, с чуть припухшими губами и несмелым, юношеским пушком над верхней губой. Его не портили даже юношеские прыщи. И при этом у подростка отсутствовала верхняя часть черепа, пугая до чёртиков своей идеальной линией среза. Словно неизвестный садист, стараясь и долго примериваясь, циркулярной пилой, под линейку, удалил всё, что у человека повыше бровей за ненадобностью или для своего извращённого веселья.

Тело покойника... да, теперь уже точно покойника, лежало в неестественной позе. Одна рука под странным углом заломлена назад, ноги скрещены, а вторая рука, безвольно откинувшаяся в сторону, безвольно вздрагивала пальцами, словно силилась взять карандаш, но не могла. И кровь, вяло сбегающая из многочисленных ран на землю, образовывая лужицу.

Ну вот куда же ты так, сынок? Зачем? Зачем?!! Сидел бы в фортике... Нет, испугался...
— Следующий ещё ближе положат, — конструктивно заявил мозг, отключая эмоции. — Беги! Сейчас!!!
Тело само подскочило, бездумно рванув вперёд, к спасительному саду.

Я нёсся по прямой, без всяких уставных зигзагов, не выбирая особо дорогу и изо всех сил в душе надеясь, что между выстрелами ещё есть зазор. Ещё хоть чуть-чуть... Двадцать, десять, пять, три метра... Деревья... Успел...

Упал, оглушённый стуком собственного сердца в ушах и хрипом в лёгких. Но не расслабился — финишная ленточка не здесь, а много дальше. Пополз юркой змейкой, стараясь прижиматься к деревьям.
Ухнуло...

Не оборачивался, не тратил на любопытство драгоценные мгновения. Полз, вкладывая в каждое движение весь свой страх, всю жажду жизни, свято веря в собственную удачу и подпитываясь ненавистью к Фролову, к его банде, к самого себя перехитрившему Петровичу, ко всему несправедливому миру, в котором гибнут неповинные люди.

Ухнуло... Потом что-то лениво, медленно затрещало, и я не выдержал, обернулся.
Частокол. Последняя мина не обманула ожиданий. Неизвестный специалист профессионально положил её почти вертикально, прямо под защитной стеной фортика и она, делая своё чёрное дело, вывернула несколько брёвен из ровного заборного строя. Именно они и заваливались сейчас, словно пьяные, хрустя и увлекая соседей. Проход готов. Езжайте, если сможете. Мы пристрелялись. Такое вот тонкое издевательство от особиста с его опричниками.

Похоже, артподготовка закончилась. Внутрь посёлка вряд ли палить станут — побоятся повредить имущество. Там же и семенные культуры, и топливо в бочках, и кто знает, что ещё... Хотя... Фролов может и прямо сейчас, не откладывая, показательную казнь устроить в назидание и наплевав на товарно-материальные ценности, а потом экскурсии сюда водить с лекциями на тему: «Так будет с каждым, кто папку не слушается!».

Пока я пребывал в раздумьях, провожая взглядом падающие брёвна, из фортика кто-то надсадно заорал:
— Мы сдаёмся! Сдаёмся!!! Не стреляйте!
Ответ я не услышал. Но оно и понятно — сейчас с другой, противоположной стороны поселения всё самое интересное происходит. Наверняка начинаются политические торги с обсасыванием условий почётной капитуляции. Ну их... Пусть сами разбираются, кто кому Рабинович и что со всем этим делать. Лишь бы снова про меня не вспомнили.

Спасибо за продолжение, плюсую! По первым двум частям, есть у кого вариант в fb2?

Интереснень-ко

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Хорошечно.

Ебать, и тут война...

Сдаётся мне,не за просто так последнюю книгу написали.С миномётами и наёмниками.Аналогию не спрячешь.Сама просится.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

трах

Я за автора не могу говорить. И что он держал в голове - не знаю.