162
Публикуется по просьбе автора. Начало
ТУТ и
Часть 2.
Глава 1...— Ты бы к Ольге сходил. Она скучает, наверное.
Ничего не отвечая, я потянулся до хруста в костях, весело посматривая в окошко на свежее майское солнышко. Хороший сегодня день будет — тёплый и не слишком жаркий. Всю последнюю неделю лили дожди, делая дороги совершенно непролазными и чуть ли не со скоростью бамбука гоня вверх разнотравье.
Неторопливо вышел на крыльцо вагончика, спустился на землю, помахал руками, имитируя зарядку и приступил к обязательным гигиеническим процедурам. Для начала храбро окатил свою светлость крепко подстывшей за ночь водой из собственноручно построенного душа; затем, плюясь и чертыхаясь, приступил к остальным обязательным для всякого уважающего себя мужчины священнодействиям — бритью и чистке зубов. За последним следил особенно. Стоматологов сейчас нет, а жевать чем-то надо.
Закончив, растёршись докрасна полотенцем и натянув штаны, уверенно направился к маленькой, но вполне достойной печке под навесом, сделанной тоже своими руками. Я же строитель, как- никак! Могу! Почти всё прошлое лето провёл с инструментом, собранным по окрестным пустым деревням. Утеплял, подлатывал, подправлял, обживался...
Разумная не отходила, постоянно норовя попасться на глаз и вытянуть из меня ответ. Неделю зудит... Успокоиться всё не может.
— Витя! Помирись с ней. Она — хорошая женщина. Плохо жить без самки,— вбила Зюзя, как ей казалось, самый сильный аргумент в моё отмалчивание.
Снова делаю вид, что пропустил её реплику мимо ушей. Знаю — только отвечу — и начнётся... Подруга в вопросах продолжения рода стала словно заботливая мама, больше всего на свете мечтающая понянчить внуков. Настырная и упорная. Женись — и никаких гвоздей!
Есть! Есть у меня аргумент, против которого ушастой крыть нечем. Но он на самый крайний случай, когда уж совсем невмоготу станет. Так что пока держу его при себе.
Зажёг огонь, поставил кастрюлю.
— Сегодня на завтрак суп! — радостно объявил во всеуслышание. — Вку-у-у-сный...
— Ты мне не ответил! — уже недовольно зазвенело в голове. — Я хочу поговорить с тобой!
— Тебе как лучше? — проигнорировал я её речь снова. — Погуще или жидкий сделать?
Зюзя от злости зарычала, непроизвольно демонстрируя внушительные клыки.
— Ты не сможешь всегда прятаться от людей. Мы — разные. Тебе нужна человеческая семья и потомство! Я не требую от тебя бросить нас, но с Ольгой ты должен поговорить! Ты её обидел?! Отвечай!
Ну, всё! Добилась своего! Достала!
— Зюзя! Отвяжись! Она сама меня прогнала и наговорила кучу неприятных слов! Пусть живёт, как хочет! И давай закроем тему!
Но разумная и не думала так быстро сдаваться.
— Это не важно. Женщина сказала тебе глупости, не желая обидеть. Не спорь, я знаю! — предупредила доберман мою гневную отповедь. — Ты ей нравишься, только она боится потерять свободу.
Вот ведь неугомонная! Понимаю, что она обо мне заботится, однако как эти матримониальные попытки наладить мою жизнь в соответствии со своим пониманием допекли!
— Я подумаю, — попробовал свести в плоскость недосказанности нашу утреннюю беседу, но ушастая оказалась не так проста.
— Вчера я это уже слышала. Как долго ты будешь думать?!
Ох и липучка...
***
...Ольгой звали одну весьма миловидную и в какой-то мере одинокую женщину из ближайшего фортика, что расположился километрах в двадцати от базы. Как это поселение в своё время не обнаружила доберман — не понимаю. Видимо, простая случайность.
Недалеко ведь совсем, а если на лыжах или велике — то по сегодняшним меркам, вполне близко. Познакомились мы около года назад, обыденно, на улице, когда я впервые пришёл к «соседям» поторговать и так... прояснить обстановку.
Понравились мы друг другу сразу, даже мою повязку на пустой глазнице она нашла «пикантной», и довольно быстро наши отношения переросли в нечто большее, как часто бывает у взрослых и битых жизнью людей.
Через время я, очень осторожно, познакомил её с Зюзей и прочими моими подопечными, чем привёл свою пассию в неописуемый восторг. Оказалось, Ольга собачница со стажем и минувшие страшные годы не смогли убить в ней тягу к четвероногим. Разумным женщина тоже понравилась, хотя они с ней до сих пор не разговаривают.
Вообще, у меня сложилось впечатление, что общение с человеком у лохматых что-то интимное, глубоко личное, открываемое только истинным друзьям. Так что пока они осторожничали, присматривались.
Моё «тварелюбство» стало нашим маленьким секретом, кроме неё о моих «подопечных» не знал никто.
Между тем амурные отношения с Ольгой стремительно развивались. Убедив старосту поселения в собственной неагрессивности, я стал проводить на мягкой перине её дома два, а иногда даже три дня в месяц. Ну и дров наколю, конечно; отремонтирую, что нужно — не без этого. Мужской работы всегда в избытке.
Несколько раз пассия гостила и у меня, однако условия проживания разились сильно и не в мою пользу. Здесь что? Вагончики, ангар, панцирные одноместные койки и холостяцкий, параллельно-перпендикулярный порядок. «Неуютно, словно в казарме — говорила женщина. — Ни занавесочки весёленькой, ни половичка приличного. Да и поговорить не с кем».
Не знаю, мне у себя нормально. Да и куда я от своей банды уйду? На кого оставлю?
Так и жили, периодически пересекаясь организмами и втихомолку радуясь обществу друг друга. Никогда не говорили о прошлом, вполне довольствуясь мгновениями настоящего.
Почти клад, а не женщина... Почти — потому что Ольга имела склонность к резким переменам настроения и идеям феминизма, впадая при этом в ни чем не обоснованные крайности. Даже сейчас, при фактически родоплеменном строе, укоренившимся среди выживших, она имела обыкновение регулярно баламутить местных баб, внося в их головы вирус невнятного равноправия и провоцируя этим скандалы в семьях и угрюмую озлобленность мужиков.
Нет, сама по себе идея всеобщего равенства абсолютно нормальна. Больше скажу, умные женщины всегда... я повторяю: «Всегда!» — крутили мужиками как хотели, оставаясь при этом якобы слабыми и беззащитными. Ну а дуры... им какие права ни дай — чушь выйдет.
К тому же, надо признать, что особого патриархата в фортике нет. Никто никого не гнобит и не унижает — нормально люди сосуществуют, на равных, основываясь на традиционных ценностях. Мужики по хозяйству целый день корячатся, спины не разгибая; женщины еду варят, стирают и детям носы вытирают — тоже не самый лёгкий труд. Нормальная в наши дни картина, почти идиллическая.
Однако Ольге простого, молчаливого признания её гражданских прав, было откровенно мало. Она не соглашалась их принять вот так, запросто, не исстрадавшись о тяжёлой женской долюшке; не выплеснув на всех вокруг свои бурлящие эмоции и не напитавшись эманациями бескомпромиссной гендерной борьбы. Казалось — ей доставляет удовольствие не результат, а сам процесс борьбы, осознание собственной непоколебимости, ощущение боя. И ей не важно, что с ней никто не воюет и не сражается; ей не важно — права она или нет.
Главное — напряжение, действие, внимание, неугомонность. Главное — плыть против течения, бороться, пусть и с ветряными мельницами. Думаю, не вслух, конечно — именно в этом и заключается смысл её жизни и радуюсь втихомолку — хорошо, что она себя хоть немного сдерживать научилась — иначе и не знаю, как бы эта мятежная особа дожила до наших дней.
Говоря по-простому — с придурью баба, в общем, оказалась. Но в остальном — золото.
Не обошло это «героическое» противостояние и мою скромную персону. Как-то вечером мужики зажали меня в тёмной подворотне, сердечно попросив поучить революционно настроенную даму вожжами или ремнём. Для торжества здравого смысла, так сказать. Надоели им дома истерики и требования «особенного» отношения со стороны слабого пола.
Врать не стану — перетрусил я тогда знатно. Слишком решительными были мужские рожи, слишком сильно горел огонёк бешенства в их глазах.
Когда об этом посмел рассказать пассии — с ходу заработал второй скандал за этот день и отлучение от тела на две недели. По её глубокому мнению, я должен был, нет, просто обязан, вступить в гордый и неравный бой с узурпаторами общечеловеческой свободы в штанах и полечь во славу равенства и сестринства.
Вот только мне оно зачем — я не понял. Никакие аргументы и оправдания женщина и слышать не хотела, обвинив меня напоследок в «потакании возвращению домашне-кухонного рабства».
Потом, через время, помирились, конечно — на неё такие приступы свободолюбия накатывали где-то раз в месяц, не чаще. Но затем ситуация повторилась, потом снова и снова. Поводы технически были разные, а суть одна: «непонимание очевидных плюсов светлого феминистического будущего и бездумное сопротивление вселенскому счастью, которое обязательно наступит под мудрым женским руководством».
Объяснение такой возмутительной безнаказанности и граничащей со слабоумием смелости Ольги имелось очень простое — она была единственным на всю округу человеком, имевшим хоть какое-то представление о врачевании. Успела до того, как всё рухнуло, немного поучиться в медучилище и поработать на скорой. Её пока берегли и терпели, да...
И вот, почти месяц назад, во время очередного скандала по какому-то мелочному гендерному поводу, я крепко разозлился, хлопнул дверьми и клятвенно пообещал не возвращаться. В след услышал множество пожеланий, среди которых не прозвучало ни одного хорошего.
Как-то так...
А теперь Зюзя, которой я, естественно, ничего из этой житейской белиберды не рассказывал, упорно агитирует меня жениться на Ольге. Смешно. Да мы поубиваем друг друга в первую же неделю совместной жизни! Для меня до сих пор одной из главных загадок мироздания является непонимание того, как эту взбалмошную особу ещё не убили соседи, хоть она и медик, и даже в ухо ей для воспитания никто не заехал?! — невероятно, но факт! Несколько раз переспрашивал!
***
Ладно, надо отвечать, иначе доберман не отстанет.
— А ты почему до сих пор без детей? Вон, Бублик, вполне себе кавалер. И не вздумай говорить, что он старый или не в твоём вкусе. Весьма достойный жених. Потому давай в вопросе устройства семьи и личной жизни каждый сам за себя.
Зюзя ничего не ответила, лишь презрительно блеснула глазами да мельком глянула на наш вагончик, а после, гордо вскинув голову, побежала к калитке.
Слегка скрипнули петли, и разумная вышла с территории базы. На охоту направилась, а заодно дозором обойдёт прилегающую местность. У подруги с этим строго. Караульная служба поставлена на совесть. Ну и успокоится заодно.
— Зачем ты так? — на улицу медленно, подволакивая заднюю лапу, вышел лабрадор. — Она хочет тебе добра.
— Тяф! — подтвердила скрывавшаяся, на всякий случай, в траве Рося.
И эти туда же...
— Да меня всё устраивает как есть! — вспылил я. — Не моя это женщина. Понимаете? Не моя! Она сама по себе! Нам вместе хорошо — признаю. И не больше! Дружище, знал бы ты, какая у Оли в голове каша...
Кое-как спустившись по лесенке, старый пёс заковылял ко мне. Он за эту зиму ещё больше сдал. Похудел, осунулся, почти постоянно спал. Дойдя до печки, улёгся поближе к ней, к теплу, по-дедовски вздохнул.
— Я младше тебя, и старше. Мы меньше живём, потому взрослеем быстрее. Ты не умный. Хочешь спрятаться от мира, но мир тебя найдёт. Не бойся, живи как должен жить человек.
Бублика я уважал. В нём причудливо переплелись житейская мудрость и понимание того, что у каждого свой путь в этом мире. Редкое сочетание. Лабрадор никогда меня ничему не пытался учить, не навязывал своё мнение. Лишь иногда он позволял себе лёгкую, точную критику.
Да я вообще давно уже видел в нём не инопланетной волей разумного пса, а старшего товарища. Странно, правда? Человек прислушивается к собаке.
Подбежала Рося, уселась рядом, преданно уставилась мне в глаз. Не выдержал, погладил дворняжку по голове, приговаривая:
— Ты у нас самая молчаливая. Кушать, наверное, хочешь?
— Тяф!
— Придётся подождать. Вода только закипела.
Побросал в кастрюлю крупу, тушёнку. Не солил. Собакам соль вредна, а я привык уже пресное лопать и никаких неудобств от этого не испытываю. Через полчаса принёс ведро с ледяной водой из скважины, поставил еду охлаждаться, про себя посетовав на отсутствие холодильника. Вот бы наварить чан огромный и избавиться от опостылевшей печки хоть на сутки! Но не судьба. Много не приготовишь — испортится, а мало — надоело.
Через час позавтракали. Добермана пока не было. Интересно, где её носит?
Дел на сегодня особенно не предвиделось, потому решил себя побаловать — поваляться в теньке, кверху пузом. Обычно я себе такого не позволяю: обхожу окрестности, собираю валежник, пилю сухостой на дрова, изучаю записи из сейфа. Словом, изо всех сил борюсь с праздностью тела и духа.
Устроившись поудобнее, прикрыл веко и погрузился в нежную полудрёму. Головные боли уже практически не беспокоили, и теперь проклятое НИЧТО не поджидало меня в минуты слабости и отдыха. Приятно, чёрт возьми! Можно и расслабиться по-настоящему.
***
... Калачик с Пряником уже давно не живут с нами. Ушли. Нашли себе пары, остепенились, лишь изредка заглядывают. Да и то не ко мне, а наставника проведывают. Я не в обиде — пусть будут счастливы. Матёрые кабаны из них выросли. Таких встретишь на узкой тропинке — штаны долго отстирывать придётся.
Здесь вообще разумных, по сравнению с пустым в этом плане югом, достаточное количество. На глаза людям они особо не попадаются, живут своей жизнью. Первое время несколько раз видел следы на снегу, нервничал. Однако и доберман, и Бублик в два голоса меня убедили, что у нас с ними мир и бояться нечего, если не обострять отношения всякими глупостями.
Поверил. Ушастые не имеют привычки врать.
Потом мысли плавно, с сытой ленцой, перетекли к записям покойных учёных. Долго пришлось разбираться в научной зауми, но я справился. Интереснейшие бумаги оказались. Помимо базы общеобразовательных знаний удалось обнаружить размышления на тему случившегося, с аналитическими выкладками на основе их собственных наблюдений. Многое, на мой взгляд, спорно, однако рациональных зёрен в прочитанном всё одно было с избытком.
Все четверо научных работников принципиально сходились в двух вещах: первое — Слизни это что-то вроде маяков или передатчиков непонятного при нынешнем развитии нашей науки назначения (почти то же самое, что я и раньше слышал), и второе — беда на планете рукотворна. В пользу последнего я прочёл множество различных доводов, однако наиболее убедительным стали краем глаза подсмотренные где-то одним из первых жителей базы лабораторные анализы вируса и выкладка развития эпидемии, из которой следовало, что хотели бы инопланетяне нас угробить — угробили бы без проблем. Очаги возникали не повсеместно, а в местах наиболее компактного проживания человечества. Даже там, где космических кораблей и в глаза не видели.
Вряд ли цивилизация, способная по щелчку пальцев (или нажатию кнопки, или ещё как) дать РАЗУМ, не смогла бы выпустить боевой вирус, способный выкосить всех обитателей планеты, ну или избирательно вычистить. Косвенно это пересекалось с выводами полковника Коробова, доведенными до меня на платформе паровоза (тут я поморщился, инстинктивно потрогав пустую глазницу).
Мои наблюдения, пусть и дилетантские, подтверждали такие умозаключения: за прошедшие одиннадцать лет климат кардинально не изменился, катаклизмы планету не накрыли, экология только улучшилась, выжившие после эпидемии плодятся и размножаются. Значит, дело не в уничтожении Земли. Тогда в чём?
Кое-какие разъяснения нашлись дальше, в другой тетради. Пока я горбатился на стройках, света белого не видя, человечество довольно активно обсуждало появление внеземных слизких хреновин, массово снимало ролики на эту тему и вываливало их в мировую паутину. Аналитики и госструктуры, естественно, помалкивали, однако даже по открытым данным учёным из ЛК-4 удалось сделать определённые выводы. Первое — никакой, понятной для нас, системы в расположении Слизней не было. Второе — они управляемы. Пара-тройка астрономов-любителей, изучая новое и неизведанное, отметили, что перед отлётом инопланетяшек несколько исходящих в небо лучей сместились. Почти незаметно, на несколько десятых дуговых секунд, зато в один день. Калибровка, не иначе.
И ещё удалось раскопать один очень интересный момент. Несмотря на довольно часто разбросанные по всему земному шару Слизни, их лучи не повредили ни один спутник на орбите (во всяком случае в СМИ об этом не упоминалось) и интернет с прочими околокосмическими прибамбасами работал до последнего. Как так?
Специально пришельцы свои приблуды по уму расставили или изменили траектории движения наших примитивных железяк? Ещё один вопрос в копилку непонятного. Да и про природу уходящего в глубины космоса излучения сведений было ноль. А ведь наверняка изучали это явление кому положено. Не могли не изучать.
Само собой, покойные служители науки, на чьих трудах основывались мои рассуждения, допуска к объективным данным не имели. Их задача состояла в исследовании разумных и выявлении методик налаживания с ними контакта. Прочитанные мною записи, по поводу тех самых печальных событий, являлись исключительно плодом работы пытливых мозгов долгими зимними вечерами, и не больше. Но мне и этого хватит за глаз, я не привередливый.
И хотя истинная цель всех этих событий прошлого осталась тайной, покрытой мраком, однако главный вывод меня порадовал: пришельцам на нас теперь плевать, как трактору на букашек за баней. Ну и хорошо. Лишь бы опять не вспомнили.
Интересной оказалась и история появления на свет Зюзи. С обучением разумных мыслеречи всё было не так просто. В отчётах фигурировало множество фармакологических и медицинских терминов, данные всевозможных исследований работы мозга Адольфа и Ирмы, графики совершенно непонятных прогрессов и улучшений. Н-да... Тут для спеца не на один год работы, куда уж мне... Одно стало ясно: к концу жизни родителей моей ушастой и собаками-то нельзя было назвать в полноценном смысле этого слова. Мутанты, причём на почти генном уровне. Им, по факту, слегка изменили строение мозга для возможности общения с нами. У волков, похоже, мутация произошла естественным путём, под влиянием Слизня.
Вот и получается, что Зюзя — в некотором роде искусственно созданное млекопитающее с модифицированными функциями. Потому и глаза у ушастой практически антрацитовые, почти без белков — я только потом, сравнив их с глазами Роси и волков, это заметил. У Бублика, кстати, такие же, только карие...
Тьфу, пакость какая! Зюзя — это Зюзя. Самая лучшая из разумных. И никак иначе!
И неожиданно мне с грустью подумалось: вот бы Диму с его приятелями-учёными к Слизню отправить — волков изучать. Тех самых, которые без всяких человеческих вмешательств болтать умеют. Даже мне, насквозь приземлённому в своей малообразованности, виделось огромнейшее поле для научной деятельности. Наверняка бы мужики такие результаты выдали, что мир бы ахнул! Как раз по их профилю дельце! А бедолаг сюда, в глушь, законопатили...
Больше ничего особо ценного для обычного человека в тех записях не нашлось, к сожалению. И передать их некуда. Институтов сейчас нет, как и академий с техникумами. По сути — эти бумаги стали в определённом смысле памятником. Монументом человеческому упорству, желанию знать неизвестное, трудолюбию и забвению.
Я долго думал о прошлом и так, и этак, однако после просто плюнул на все эти головоломки с множеством неизвестных. Слишком мало данных, чтобы из домыслов создавать выводы. Покойные в своих трудах тоже особо никаких научных прорывов не сделали. Так, ограничились набором фактов и выкладок. А может и нет — я попросту их прощёлкал, не постиг. Думаю, даже уверен — в каком-нибудь специализированном НИИ их труд оценили бы по достоинству. Но мне это не удалось.
Зато получилось додуматься до другого. Не сразу, постепенно, через долгие и упорные блуждания в логических закоулках. Результаты вышли неутешительные...
Союз разумных и людей невозможен в принципе, а значит снова будет война. Двуногие ведь, обжив юг, непременно на север двинут. За ресурсами, за пищей, для расширения ареала собственного обитания. И тогда начнётся бойня... Твари ведь для обывателя кто? Враги и одновременно мясо, кожа, шерсть. Запасы прошлой цивилизации явно закончатся раньше, чем восстановится промышленность. А в лаптях и домотканых рубахах, особенно зимой, грустно.
Потому и не избежать конфликта. Человечество от возвращения своих земель не отступится, как и от волчьих шуб с лисьими воротниками. Хоть что рассказывай, а не отступится. Да и разумные мишенями сидеть не будут, отпор дадут, да ещё какой! Они эти земли не без оснований давно своими считают. И что тогда? Чем закончится эта ненужная бойня? Не знаю. Видно будет... На сегодняшний день, слава всему сущему, этот вопрос больше теоретический, абстрактный...
В голове кольнуло. Несильно, почти незаметно, напоминая о том памятном рассвете на насыпи, где я лишился глаза, а группа Коробова жизни. Потёр рукой глазницу, поморщился. Вот всегда найдётся ложка дёгтя в этой жизни! Даже когда просто лежишь, размышляешь о разном и никого не трогаешь.
Я много раз, в минуты затишья, прокручивал и разбирал посекундно тот бой и долго не мог понять — почему так получилось? Как обычные бандиты могли застать военных врасплох? Ответ нашёлся со временем, и, как всегда, он лежал на поверхности. Всему виной — время. Инстинктивно при виде военных людей ждёшь, что они всех одной левой, красиво и опытно примут бой где непременно победят. А по факту? Они уже дяди, самому младшему примерно, как мне — за тридцатник. В основном — под полтинник (во всяком случае я в группе Коробова пацанов не видел). Где они воевали? У скольких может быть полноценный боевой опыт?
Да нигде. Последнее десятилетие они, как и я, всего лишь выживали. Возможно изредка проводили учения, но наверняка без стрельб — боеприпас по любому должны были беречь. Так что от возможных профи, если они и были, там осталось одно воспоминание — годы берут своё...
Потому тут речь идёт скорее о военных пенсионерах (и по возрасту, и по жизни), чем о команде супер-пупер-спецназа. Об обычных мужиках, живущих по-крестьянски и когда-то служивших в армии. Да, за тёмные годы они ухитрились не всё проиметь и привычные порядки, перенесённые в гражданский быт, помогли им сильно, но ожидать от них чего-то сверхъестественного — глупо. К тому же на ночёвку стали тогда на их земле, изученной, истоптанной и разведанной, да и разведгруппа только с тех краёв вернулась, никого не обнаружив. Хотя... не буду никого оправдывать. Зачем? Им всё равно, мне... А какая уже разница? Мужики за свою халатность рассчитались сполна, и кто я такой, чтобы их судить?
Сам не заметил, как задремал...
***
«Вот бы Ольку сейчас... — пробилась сквозь сон приятно-томительная мысль, отозвавшаяся в чреслах. — Действительно помириться с ней, что ли...»
Пока размышлял на эту тему — проснулся, покрутил головой. Бублик спал рядом, Рося увлечённо что-то нюхала в траве.
Как раз с обхода вернулась и Зюзя, ожидаемо без добычи. Ни говоря ни слова, проследовала к своей миске с завтраком и быстренько употребила кашу-суп, с удовольствием облизываясь.
— Вкусно? — решил начать разговор первым.
— Да. Спасибо. — вежливо поблагодарила разумная, скрываясь за вагончиком.
Обиделась... Ну ничего, сводничество дело непростое, нервное.
— Мяу...
Наконец-то нарисовалась и последняя обитательница нашего зооуголка — кошка Мурка. Донельзя странное и непонятное создание. Всегда сама по себе, ни перед кем не отчитывается. Уважает лишь Бублика, да и то, совсем немного. На меня через раз смотрит как на пустое место.
Попробовала варево лапкой, пытаясь достать мягкие, рвущиеся волокна мяса. Не смогла. Тогда нехотя, словно оказывая великое одолжения, немного откушала из своей мисочки и скрылась в траве. Зачем приходила? Непонятно. В последний раз она являлась дня три... Точно! Три дня назад.
Давно, зимой, пытался расспросить лабрадора о таком странном поведении разумной, однако он и сам её не понимал. Лишь посоветовал не думать о необъяснимом. О Лёхе кошечка скучает, это видно, просто виду не подаёт...
Солнышко начало припекать, пора за работу. Первым делом прогулялся по лесу, набрал валежника. После ещё сделал две ходки. Дрова — это жизнь. Как вспомню, как уютно мы всей компанией зимой сидели у печки и при свече читали какую-нибудь занимательную книжку, так сам себе улыбаюсь. За окном ветер, снег, а нам так хорошо, тепло...
Доберман неотступно следовала следом. Охраняла.
Подумав, на охоту решил сегодня не ходить. И так всю мелкую дичь почти повыбил в радиусе пяти километров — пусть успокоится, вернётся. Благо, запасы позволяют делать небольшие перерывы.
Принялся рубить ветки. Процесс, доведённый до автоматизма, позволял занять голову своими мыслями, не теряя, впрочем, контроля над работой.
А мысль вертелась всего одна, но настырная и посещающая мою буйну голову далеко не в первый раз: «Что дальше?».
Я прекрасно понимаю, что до смерти вот так отшельничать не получится — тут Бублик прав. Однако такой любовно выстроенный, уютный микромирок мне очень нравится, и менять образ жизни не хочу категорически. Привык, да и лень. Если докопаться до сути, то я противоречу сам себе. Самому хорошо — несомненно, но и без людей плохо — к чему самообманом заниматься. А вот найти выход, примиряющий обе эти противоположности, у меня почему-то не получалось. Одно радовало — еда и время для размышлений пока есть.
И снова я ни к чему не пришёл в своих размышлениях. Наверное, слишком быстро дрова закончились, на другие занятия переключился...
***
Незаметно за хозяйственными хлопотами наступил вечер. До заката ещё далеко, но вот делать уже ничего не охота. Сейчас возьму книжку, усядусь в тени и начну вечерние чтения. Разумные их очень любят, даже неболтливая Рося. Потом ужин — и спать...
— Витя! Ви-и-и-тя! — раздался за забором женский крик.
Я вскинулся. Да это же Ольгин голос! Что она тут делает?!
Схватив ружьё, рванул к калитке и уже почти начал открывать, как всё тот же голос прокричал:
— Не выходи! Не вздумай!!! Запрись и не высовывайся!
Что за новости?! Как она сюда попала? Местные в лес без крайней нужды не суются, а тут...
— Послушайся меня! Поверь, так надо! — продолжала надрываться женщина. — И зверей своих не выпускай!
Да что происходит!
— Оля, это ты?!
— Да, Витенька!
— Ты чего чудишь?! Заходи, тут тебя не обидят! — вскипел я. Нет, всё понимаю, моя пассия — особа взбалмошная до крайности, но комедию ломать — не в её стиле.
— Нет! Не могу, — до меня донеслись приглушённые звуки плача.
Мириться, что ли, пришла таким странным способом? Это перебор...
— Оля! Хватит заниматься глупостями! Я иду к тебе!
— Не-е-е-т!!! — истеричный визг оглушил меня. — Нельзя!!! Я заражена!
Ничего не понимаю.
— Чем?
— Мор...
После этих слов я остолбенел, не веря собственным ушам. Между тем женщина зачастила; проговаривая слова быстро, но отчётливо.
— Я на выселки ходила, к подружке в гости. Ну, те, на запад от основной дороги... Где ещё семья дружная и старик хромой. Знаешь?
— Да, — есть такое место. Маленькая ферма, кур с фазанами разводят. Вроде как даже утки есть. От форта, правда, далековато, как по мне — несколько часов ходу. Сам не был, но наслышан. Даже знал, к кому именно она ходила. Анной, если мне память не изменяет, звали её знакомую. Виделись пару раз у Ольги в доме. И, вроде как она беременная была...
А женщина продолжала:
— Скучно стало одной, вот и потащилась с ночёвкой... Когда, на следующий день, под вечер вернулась — над нашим посёлком чёрный флаг висит и на стенах мужики, пьяные, ополоумевшие, без предупреждения стреляют во всё, что движется. Матом кроют... никого не стесняются.
— Стоп! — перебил я. — Ты что, сама вернулась? Это же километров пятнадцать... И почему так поздно?
— Сама. Так получилось... А поздно — засиделись почти до утра за болтовнёй, вот и проспали почти до обеда.
Недоговаривает она что-то. Не может быть, чтобы мужики с выселок её одну отпустили. Разве что...
— Оля! Ты что, и там ухитрилась со всеми переругаться?
— А чего они? — аж захлёбываясь от возбуждения, привычно закусила удила женщина. — Чего они беременную жратву варить заставляют! Да в её положении с неё пылинки надо сдувать, а они есть, видите ли, хотят! Будто сами безрукие... Да и Анька — дура! Стоит бормочет: «Мне несложно, мол, не развалюсь...»!
Понятно. Не удержалась. Начала свои порядки наводить в чужом доме. Как же это на Олю похоже!
— Ладно, ладно, успокойся, — примирительно сказал я. — Дальше что было?
Моя пассия посопела немного, но совету последовала и заговорила уже более ровным голосом.
— Когда пришла — наши мужики в меня сразу стрелять стали, лишь только на дороге заметили. Повезло — не попали, бухие очень были и расстояние не позволило. Кричали, что я сука последняя и всех на погибель побросала. Даже погнаться пытались, из ворот выбежали... Я убежала в деревья, спряталась. Они ещё поорали, по кустам несколько раз дробью жахнули, и обратно ушли. Ночью снова попробовала подобраться к форту. Страшно одной в лесу, и обратно не пойдёшь — поздно. Кое-как разговорила одного — остальные вповалку спят или по домам разбрелись. Он мне, хоть мать через слово и поминал, проклиная меня, про Мор и рассказал — что уже несколько умерших есть и несколько человек при смерти. Болезнь с юга беженцы принесли...
— Какие беженцы? — не выдержав, снова перебил я. — Откуда? Что ты за дичь несёшь?
— Так с юга идут. Семья — мужчина и женщина, такая... колоритная, на цыганку похожая. У неё ещё шрам над правой бровью в виде завитка. Перед самым моим уходом, за день заходили. И молчали, представляешь! Говорили — на родину пробираемся, плохо в чужих краях стало... Мы на ночлег их пустили... У старосты они останавливались. Всем посёлком байки вечером слушать ходили про юг, про города... И я, дура, тоже... Утром они ушли. Куда — не знаю. Во всяком случае, больше я их не видела — опять рыдания. — В общем, ночь под частоколом переждала, думала, перепились они там все до белой горячки! Всю ночь в форте канонада стояла и ор с плачем. То ли стреляли, допившись до белочки, то ли стрелялись. Я, по началу первое, если честно, думала. Вы же, мужики, когда стакан в руки берёте — меры не знаете... А утром опять та же песня... Тварь! Сука! Иди лечи тех, кто ещё не умер! И при этом из ружья в меня... Пришлось снова убегать.
— Но почему не пустили? — не мог сообразить я. Казалось бы — единственный фельдшер — ему и карты в руки. А плохой характер можно и перетерпеть.
Ольга помялась.
— Я потом сама не пошла. Побоялась. Они, настрелявшись, одумались, прощения просили, плакали... Звали, конечно. Но надо быть круглой дурой, чтобы в заражённый форт идти. Чем я при Море помогу? Добрым словом? А за то, что не спасла — заряд в затылок точно бы получила. И... смалодушничала, наверное.
— Ты всё сделала правильно, не кори себя. От Мора лекарств нет, это даже я знаю, а получить из-за таких раскладов пулю от обезумевших людей — так себе участь.
— Спасибо... В общем, пошла я обратно, к подруге. А на половине дороги — сыпь на руке увидела. Первый признак вируса этого, прости Господи, окаянного... Поняла — нет мне туда дороги. Не смогу Анькиному семейству в глаза смотреть. Я ведь тоже инфицированная получаюсь. Смерть им в дом принесла. Тогда к тебе пошла... Больше просто не к кому.
Только теперь я заметил, что стою под забором не один. Рядом находились все разумные, даже Мурка. Они внимательно, с суровыми мордашками, вслушивались в наш разговор.
У меня услышанное не укладывалось в голове.
— Оленька, — как можно спокойнее и нежнее начал я. — Успокойся. Может, это аллергия на траву какую-нибудь или неопасная инфекция... Зачем сразу о плохом? Давай ты войдёшь, и мы вместе сядем, покушаем и поговорим.
Рука уже тянулась к задвижке, как вдруг на запястье сомкнулись Зюзины клыки. Больно, сильно, не вырваться.
— Нет! Нельзя!
Я остолбенел второй раз за этот день. Раньше себе доберман такого не позволяла. В груди начала закипать злость.
— Она правильно говорит, — зазвучал в голове голос лабрадора. — Это опасно. Если женщина здорова — она не умрёт. Если заболела — ты ей не поможешь.
— Тяф! — поддакнула Рося.
Рассудительность разумных немного отрезвила, но не потушила жажду действия. Смотреть, как неподалёку умирает человек — выше моих сил. Нужно что-то сделать, что-то предпринять, а не стоять раззявой-созерцателем.
— Ваши предложения?! — крик сам вырвался из лёгких. — Ну, давайте! Вы же такие умные...
— Витя, с кем ты разговариваешь? — испуганно подала голос женщина.
— Со своим зоопарком, — нервно бросил я. К чему теперь таиться? — Они разумные и говорить умеют. И как раз сейчас отговаривают меня от того, чтобы тебе помочь, умники!
Ольга молчала долго, я уже испугался, что она ушла. Куда? Да ещё в таком состоянии... Однако ошибся. Пассия была по-прежнему тут, за забором, просто осмысливала услышанное. Заговорила с трудом, явно сомневаясь в моих словах:
— Если это правда, то они правы. Я к тебе вообще зачем пришла...
— Зачем? — глупо переспросил я.
— Убей меня, пожалуйста. Из ружья, только близко не подходи, заразишься ещё. Не хочу мучиться. Поселковым я не верю. Могут из вредности с первого раза толком не попасть, чтобы пострадала напоследок... Не любят они меня за правду мою, к тому же наговорила я им... всякого перед уходом. А ты сможешь, я знаю.
Да и услышать тебя напоследок хотелось... Ты прости, что так... то выгоняю, то сама к тебе бегу.
Из меня словно стержень вынули. Тело безвольно сползло на землю, «мурка» вывалилась из рук, голова закружилась, как после выпитой залпом кружки доброго самогона. Ненастоящее всё, словно фильм дешёвый смотрю...
Индийский... Да! Точно! Индийский! Со страшнорожими злодеями и набриолиненным героем, ну и с прекрасной девушкой-страдалицей, куда же без неё. Вот только радостных танцев, похоже, не ожидается... Потому как сбрендила моя баба! Окончательно! Её бы специальным докторам с аменазином сдать, да где их взять? А я бы им даже заплатил...
Рука что-то почувствовала — это Рося сунула свою умную головку мне под ладонь. Чтобы погладил, значит. Такая вот канис-терапия...
И само собой пришло тошнотворное понимание реальности происходящего.
— По-другому никак? — да, я ей верил. Мором не шутят. Да и в наши безинтернетные и беспощадные дни слова имеют совсем другую ценность, чем раньше. Если пришла — значит, не могла по-другому.
— Нет, — и вот тогда она заплакала по-настоящему. Навзрыд, протяжно, изливая в слезах всю себя.
Мне стало совсем плохо. Жутко захотелось превратиться в слепой, глухой, бесчувственный камень. Или сбежать. Далеко, на одних лишь инстинктах, отключив рассудок, не разбирая дороги, и навсегда забыть происходящее.
Но, вместо этого, я продолжал сидеть тут, пытаясь неуклюже бормотать какие-то ободряющие слова. Что-то мямлил в растерянности, а что — и сам не знаю.
— Давай вместе проведём эту ночь. В последний раз. Остальное — завтра, — предложила Ольга, и я опять почувствовал себя непроходимым дураком
.
... Наступил вечер, затем ночь, разбросав на диво яркие звёзды... Мы общались, изливая друг другу душу. Иногда грустно смеялись, изредка замолкали. По собственной инициативе я перебросил через забор бутылку с водой, пару банок тушёнки и нож. Ольга поблагодарила, не забыв при этом ехидно подколоть: «Ого! А ты богатенький жених, раз позволяешь себе такие подарки!» — получилось беззлобно и смешно. Она вообще больше не поднимала вопрос смерти и во мне нечаянно затеплилась надежда, что всё обойдётся, а под утро повод её визита и совсем забылся за разговорами.
Разумные остались рядом, устроившись у моих ног и в разговор не вступали. Даже не намекнули о пропущенном ужине. Я привычно поглаживал их по головам, про себя благодаря за понимание.
Внезапно пришло утро.
— Всё, Витенька. Пора, — отстранённо произнесла женщина. — И спасибо за то, что не прогнал. Знаешь, а ведь это первый раз, когда мы вот так, по-доброму общались, без постельных дел. Ты, оказывается, интересный человек. И тебе спасибо...
А это она с кем?!
Молнией подбежал к ближайшему вагончику, взобрался и обомлел. Рядом с Ольгой лежал Бублик. Когда он туда ушёл?! Как?! Зачем?!
Заметив мой взгляд, лабрадор счёл необходимым ответить на все невысказанные вопросы.
— Не злись. Так будет лучше и легче всем. Моё время пришло. Уже несколько дней ко мне во снах приходят мои друзья и зовут туда, где ничего не болит и всегда хорошо. Твоей женщине нужна поддержка и самое лучшее, что я могу сделать — это быть с ней рядом, — он помолчал, положил голову на колени Ольги. — Знаешь, я всю жизнь учился говорить, как вы, не особо понимая, зачем мне это. Теперь знаю. Для помощи. Нас ведь вывели люди как собак-компаньонов; я помню, мне рассказывали... Хорошая участь. Нужная. Вдвоём не так страшно. Помоги нам уйти.
— Я не могу...
— Можешь. Так надо. Ты не убьёшь, ты сделаешь хорошее дело.
Внизу, беспокойно наматывали круги, посматривая вверх, Зюзя с Росей. Они ещё не до конца понимали, что происходит, счастливые...
На край крыши взобралась Мурка, осмотрелась и неожиданно съёжилась в жалкий, маленький комочек. Протяжно мяукнула. Разумные как по команде остановились, неверяще уставившись на кошку.
— Это... правда? —подала голос доберман.
Я смог лишь кивнуть, не в силах ответить на такой простой вопрос. Не знаю, показывала ли Мурка мыслеобразы тем, кто остался внизу. Надеюсь, что нет. Ольга, обняв совершенно спокойного Бублика, сидела на земле метрах в пятнадцати от забора и ласково, по-матерински глядя на меня, улыбалась. Её лицо начали покрывать бледные, почти незаметные синюшные пятна — верный признак Мора. Сутки остались, не больше...
— Они у тебя и в правду разговаривают. Это так замечательно! — прервала она затянувшееся молчание. — Ну что, посмотрел на свою даму в некрасивую точечку? Теперь ты веришь в заражение?
Я через силу кивнул головой, до боли сжав пальцы в замок, чтобы не заорать от боли, пожирающей мою душу. Надежды разбились, не явив чуда...
— Тогда к делу, — как ни в чём не бывало, продолжила она. — Мне нужны дрова. Много. Необходимо сделать погребальный костёр, чтобы инфекция не разнеслась. Поленья бросай через забор, не вздумай выносить их сюда. Ещё понадобится бутылка с керосином или чем-то горючим и спички. Я сама подпалю. Давай, Витя, — женщина улыбнулась. Не будем затягивать, мне и так страшно. Ты же выполнишь мою просьбу? Сама не могу... Пыталась повеситься дважды, пока к тебе шла... Слабая я баба; в сильную, оказывается, только играла... И запомни — ты меня не убиваешь, а оказываешь последнее милосердие. Сам знаешь, что меня ждёт в ближайшем будущем... Я понимаю — тебе страшно, ты не из тех, кто стреляет без разбора, но так надо... К форту не ходи. Если ещё кто-нибудь живой там остался — застрелят от безнадёги. Чёрный флаг висит — кому надо — поймут, что там произошло, и не сунутся. Запомнил? Не сиди, давай делом займёмся...
Не смог я ей ответить. Тянул, сам не зная, зачем. За эту короткую ночь во мне многое изменилось. Ольга смогла стать частью меня. Я впервые, наверное, прожил целую жизнь за одни лишь сутки; впервые вот так, откровенно поговорил с небезразличным мне человеком, впервые его теряю... Проклятие какое-то. Так и сидел, уставившись в её красивое, словно освещённое внутренним светом, лицо, совершенно игнорируя уродующие кожу пятна смерти.
— Делай, Витя. Делай, как она говорит. — до моего разума донёсся голос добермана. — Так нужно.
— Да-да, конечно...
Не помню, как сполз с крыши. Не помню, как методично, словно робот, бросал дрова через забор. Не помню, не помню, не помню...
И не хочу вспоминать!
— Хватит, Витя, — голос Ольги привёл меня в чувство. — Этого вполне достаточно. Неси горючее.
Медленной, безумно усталой походкой побрёл в ангар, слил из НЗ в небольшую канистру литра три керосина. С непонятной натугой, словно переламывая самого себя, перебросил.
— Спички.
Снова побрёл за требуемым. Метнул коробок через заграждение.
Оттуда раздалось:
— Спасибо, Витя... Ты... хороший человек. Жаль, что у нас с тобой не сложилось. Что же, давай прощаться. Стреляй лучше с крыши — тебе так удобнее будет. И не переживай ни о чём.
А я не послушался — остался стоять у забора, ожидая неизвестно чего.
— Иди! — голос из-за забора стал требовательным, властным, совсем как когда мы скандалили в той, очередной прошлой жизни.
Не помня себя, забрался на вагончик, нашёл взглядом Ольгу. Боже, как она изменилась! За тот непродолжительный срок, пока мы по-дурацки носились с дровами, пятна потемнели, в некоторых местах начав набухать гнойниками. Её лицо постоянно искажали гримасы боли, тело периодически пронзали судороги. Совсем немного осталось...
Костёр расположился метрах в пятнадцати от забора. Ольга обильно полила дрова из канистры, неторопливо взошла на него; села, устраиваясь поудобнее. Бублик улёгся прямо на её ногах.
— Витя! — обратился лабрадор ко мне. — Уходите отсюда. Идите на север, там меньше живых и... и попробуйте спасти, предупредить всех разумных, кого сможете. То, что вы называете мором, не остановить. Можно только спрятаться. Что ещё... в углу есть старый лаз. Постарайся сделать так, чтобы, — мордочка Роси, — не нашла его. Прощай, береги их.
Ко мне подошла Мурка, сидевшая всё это время на крыше, и растерянно посмотрела в моё лицо. Она словно ждала от меня спасительного волшебства, как в сказках... Стало невыносимо больно от такого доверчивого взгляда, от собственной беспомощности, от понимания неизбежного — так, будто я во всём виноват.
— Мяу, — жалобно простонала кошка, беззащитная и трогательная в своей скорби.
По вагончику заколотили. Это разумные, обезумев, пытались запрыгнуть ко мне, скребя когтями по железным стенкам и подвывая от горя. Не смогли... бились в кровь, штурмуя раз за разом непреодолимую для них преграду.
Не выдержав, Зюзя метнулась к калитке.
— Стоять!!! — проорал я, готовясь прыгнуть и помешать ей в этом безрассудстве.
Доберман остановилась как вкопанная. Медленно развернулась, по-детски, наивно глядя на меня.
— Да... нельзя. Прости глупую...
Рося негромко, протяжно завыла на одной ноте.
Сердце словно сжало в ледяных тисках.
За что мне это? За что?!
Между тем заговорила Оля. Мягко, нежно, с грустью в голосе.
— Спасибо тебе! Действительно, спасибо! За эту ночь, за прошлые, за то, что не бросил... Спасибо, что хоть немного отогрел душу, — в руке у Оли появился небольшой факел, наскоро сделанный из палки и тряпки. Чиркнула спичка, замерцало пламя, выбрасывая вверх чёрный дым копоти. — Стреляй!
Она расплакалась, не стесняясь слёз и прижав голову лабрадора к груди. Я молчал, тупо, непонимающе глядя на красивую даже этот жуткий момент женщину. Почему-то жутко хотелось зажмуриться и укрыться одеялом с головой — спрятаться от всего этого...
Я медлил, не находя в себе сил совершить такой... страшный поступок. На меня умоляюще смотрели глаза Ольги и Бублика.
— Стреляй!!!
Трясущимися руками приложил приклад к плечу, попытался прицелиться. Не могу. Оружие ходуном ходит.
— Пожалуйста, не мучай меня...
И я выстрелил, до треска сжав зубы. Попал в голову. Брызнуло красным. Тело... Да, теперь уже тело Ольги упало на спину. Из её руки выпал факел и по поленьям побежали игривые, прыгающие язычки пламени.
— Стреляй! — словно взорвалось в моей голове.
Б-бах! Бублик дёрнулся и затих.
— Прощайте...
Округу огласил дикий, рвущий сознание своей болью, вой.
Костёр разгорался, громко потрескивая поленьями. Его видели лишь мы с Муркой, и в одной из вспышек пламени мне показалось, что огонь на мгновение принял форму весёлого, задорно прыгающего вверх лабрадора. Галлюцинация, обман зрения, но... пусть он останется со мной. Никому об этом не расскажу. Никогда. И не забуду. Ничего не забуду.
Почему?! Почему так?! Мама, папа, сестрёнка, теперь вот Оля с Бубликом — все мертвы. За что мне это проклятие?! Что я совершил? Какой неискупаемый грех?! Какие боги со мной так «весело» шутят?! Найду — убью! Без шуток убью!
И сделаю это без всякой киношной драматичности. Просто убью. Потому что не должно быть так.
Это сообщение отредактировал Rumer - 1.03.2023 - 06:50
yaplakal.com