Глава 2Некоторое время, под треск вовсю полыхающего за стеной костра, бездумно слонялся по двору, пытаясь привести мысли и чувства в порядок. От стены к стене, как зомби в старом ужастике. Разумные хвостиками ходили следом. Никто из них не пытался со мной заговорить, никто не старался привлечь внимание.
Просто ходили — и всё. Жалобно, растерянно стараясь уловить мой взгляд.
Понять — как жить дальше.
Заставил себя заняться рутиной. Постирал, повыносил на проветривание всё барахло из вагончика, скосил траву в дальних углах базы, переложил поленницу, просто так, лишь бы не стоять и не оставаться один на один с мыслями.
Подопечные не отходили, путаясь под ногами и подсовывая головы под ладони. Гладил, успокаивал, глотая слёзы. Потом шёл дальше что-то делать.
К вечеру смог мыслить связно. Ничего не объясняя, собрал свою ораву в кучу под нашим любимым навесом, сел на землю и крепко обнял их, уткнувшись лицом в пахнущие пылью, тёплые загривки. Зюзя, Рося, Мурка сразу прижались ко мне, словно я мог защитить их от всего на свете и хоть что-то изменить. И рад бы, да не в моей это власти. Невозможно изменить прошлое... Но кто-то должен быть сильным...
— Кушать давайте готовить, — через время, когда все мы немного успокоились, предложил я, стараясь говорить спокойно и ровно. — Нам нужно жить, несмотря ни на что. А когда поедим — мы сядем рядом и каждый вспомнит самое хорошее про ушедших сегодня. Им будет приятно.
Готовил долго, полностью концентрируясь на процессе и гоня разные мысли, упорно лезущие из глубин подсознания наружу. Помогло. Механическая работа она такая... отвлекает.
После ужина перебрались к ступенькам нашего вагончика. Тем самым, на которых я когда-то сидел с распухшей ногой и читал историю Зюзи, написанную человеком по имени Дмитрий.
— Ну что... — начал я первым. — Бублик, сами знаете — весёлый. Помните, как он слушать любил всякие интересные книги?
Проговаривая эти слова, украдкой следил за своими подопечными. Вроде начинают оттаивать. Где-то в глубине их глаз и глазёнок начал мелькать тот самый огонёк, несущий в себе тягу к жизни. Я сознательно говорил про лабрадора в настоящем времени, словно ничего не произошло. Надеюсь, им так легче... Своё горе потом потешу, когда спать ляжем. Сейчас разумные на первом месте.
Убедившись, что завладел их вниманием, продолжил:
— Читал я как-то справочник один. А он подходит и говорит: «Знаешь, сколько будет два плюс два и умножить на два?». Я отвечаю: «Восемь». А он вздохнул так, грустно-грустно, и отвечает: «Шесть. Умножение первым делается. И чему тебя в человеческой школе учили?».
Разумные не очень поняли смысл, однако заинтересованно запереглядывались. И плевать, что эту историю я выдумал только что! Просто чтобы с чего-то начать! Ну не лезли мне в голову сейчас воспоминания! Точнее лезли, но не те, которые хочется переживать заново. Сейчас главное — не молчать, изо всех сил гнать прочь ощущение боли и безысходности.
— А Оля?! Нет, вы только представьте! Она сначала думала (тоже придумал на ходу), что Мурка — собака! — и засмеялся. Негромко, вкладывая в этот притянутый за уши смех весь свой скудный актёрский талант.
Ответом мне стали искреннее удивление, уши торчком и усилившийся огонёк.
— Теперь твоя очередь, — мой палец указал на добермана. — Расскажи нам что-нибудь интересное.
Ушастая думала недолго.
— Он мне про маму и папу много рассказывал. Учил быть, — тут она замялась, подбирая нужное слово, — правильной собакой. Нужной. Он очень уважал моих родителей. Говорил — они воспитывали его. А теперь он делится своими знаниями со мной.
Разумные слушали очень внимательно. Похоже, моя затея начала срабатывать — ну и хорошо. Вместе легче справляться с бедой. Когда пришёл черёд Роси, она вместо слов обрушила каскад мыслеобразов.
...Вот она, судя по всему, ещё маленькая, смотрит снизу-вверх на огромного, чёрного пса с большими ушами. Он кажется страшным, ужасным; по её задним лапам течёт что-то мокрое, горячее... Хочется спрятаться, но ужас заставляет прижаться к земле, покорно принимая свою судьбу.
Большой зверь не нападает, только смотрит. А потом он подходит и начинает вылизывать. Мягко, приятно, почти как мама... И сразу стало хорошо, спокойно...
Я улыбнулся, потрепал собачку по голове.
— Хороший рассказ. Наш Бублик — он такой... Обо всех заботится. Ну а ты? — это уже к Мурке.
Вместо ответа кошка встала, медленно обошла нас по кругу. Смотрела пристально, оценивающе. Мне даже как-то не по себе стало. Наконец умастилась рядом со мной.
— Мяу.
— Извини, я не понимаю.
— Мяу! — теперь уже требовательно.
В этот раз я промолчал. Ну не знаю я кошачьего, а разумные переводить не торопились. И тогда в голове еле-еле прошелестело. Тонко, мурчаще:
— Он... хороший...
А потом Мурка неожиданно, впервые за всё время нашего знакомства, запрыгнула мне на руки и уткнулась мордочкой в грудь. Тяжело ей... Всем нам тяжело... Настаивать на рассказе не стал, лишь нежно погладил шелковистую шёрстку.
— М-р-р-р-р...
Уложив кошечку к себе на колени, взял заранее приготовленную книгу про Муми-Троллей и прочих сказочных персонажей гениальной Туве Янссон, раскрыл и начал читать. Громко, с чувством. Разумным понравится, точно знаю...
***
...Разошлись лишь под утро. Всю ночь я практически без перерыва озвучивал смешные и поучительные истории, постоянно подбрасывая дрова из поленницы в костерок. Видно было, конечно, плохо, но разве дело в этом? Мы совершили самое важное в этот момент — сплотились, вместе пропуская через себя печаль и грусть. Остальное не важно.
Завалившись на кровать, уснул неожиданно быстро и спокойно, словно и не случилось ничего.
А при пробуждении наступил «психологический откат». Мозг, этот садист-извращенец, по собственной инициативе изволил напомнить о том, что всё случившееся вчера реально, а потом безжалостно захлестнул воспоминаниями, пронизанными гнетущим реализмом: огонь, пепелище, запахи... Словно второй раз пережил.
Вставать не стал, попытался разобраться в себе, в своей душевной сумятице. Итак, Мор вернулся — это факт, вряд ли могла Ольга ошибиться. Что о нём известно?
Память услужливо вытолкнула из себя нужное воспоминание: первым обитателям ЛК-4, пока у них была радиосвязь с внешним миром, передали что-то вроде методички по бушующей вокруг эпидемии. Они, как и всегда, полученные знания тщательно задокументировали и подшили. Пойти посмотреть? Нет необходимости, я и так всё великолепно помню: инкубационный период болезни у людей длится от нескольких дней до двух недель, потом быстрая и мучительная смерть в промежуток сутки-трое. У разумных — до четырёх дней. Затем тот же летальный финал. Почему такие разные сроки — не понятно. Значит, приму за данность. Да и без разницы мне эти тонкости, если честно. Я не вирусолог.
Так, что ещё? Меня просили... Нет, не так. Последняя просьба старого лабрадора заключалась в том, чтобы спасти разумных и людей. Только как это сделать? Бегать по лесам и воплями привлекать внимание? Глупо. Отправить с сообщениями своих подопечных? А если заразятся? Не то. Всё не то... Да и надо ли? База есть, жратвы полно, опыт карантина, мать его, имеется. Закуклиться и пересидеть. Только где гарантии, что сюда никто не припрётся? Опасно, не вариант. Слишком много неустойчивых переменных. Опять же, охотится нужно — запасы не вечны, а это дополнительный риск...
Следующий вариант... Подождать пару-тройку неделек в автономном режиме, пока страсти поулягутся и фортики заполнит трупный запах? Можно, хоть и стыдно немного... А потом спокойно уходить по пустым дорогам на север, к заволжскому Слизню. Так, теперь думаем эту мысль подробнее...
Согласно утверждений всё тех же первых обитателей базы, наиболее близкими ко мне были Тверской (о котором упоминал Коробов), Заволжский — расположенный в Нижегородской области и Архангельский Слизни. Первый и последний варианты отпадали по вполне объективным причинам: к одному попросту не подпустят — там свой, как я понял, устойчивый анклав сложился; а вокруг северной чужеродной хреновины климат неподходящий для нас. Ну и расстояние очень приличное — тоже вполне себе фактор. Туда ещё дотопать нужно и ухитриться не сдохнуть по дороге.
Тот, что назван в честь великой реки, куда как ближе, хотя тоже не рядом. Именно потому второй Слизень удобнее всего. Но и тут есть закавыка — Волга. Река широкая, мосты наверняка под охраной, да и неизвестно, что в тех краях творится. За время своих странствий никаких упоминаний про заволжскую жизнь не слышал, как и про приволжскую. Это минус, и большой...
К тому же кто сказал, что нас там будут ждать с распростёртыми объятиями? Кому мы нужны?! Пристрелить проще незваных гостей — и вся недолга.
Аргумент... Тогда что делать?! Сидеть и смертушку через забор выглядывать? Я-то ладно, привычный взаперти куковать, а разумные? Ту же Мурку как остановишь? Кошечка плевать хотела на все запреты и чужое мнение, гуляет сама по себе и будет гулять. И не удержишь ведь ничем, хоть в клетку сажай! Да и остальные не лучше... Не смогут мои подопечные в четырёх стенах долго существовать. Они — свободные, и право ходить где вздумается и делать то, что заблагорассудится — для них важнее жизни.
Получается тупик. И так плохо, и по-другому не очень...
Ладно, пока оставлю этот вопрос. Есть и другие, не менее важные. Как беженцы при таком коротком инкубационном периоде смогли добраться в нашу глушь? Да я за это время, налегке и при помощи Зюзи, смог только отсюда до Фоминска дойти. И это без поклажи, детей, женщин и прочих необходимых атрибутов переселенца! Ответ один — прибыли на автомобиле. Двигались пока хватало бензина или пока техника могла ехать. На юге этого добра в достатке, сам видел.
Тогда как миновали хозяйство Фоменко? У него ведь и мышь не проскочит! Если Мор бушует — то старый хрен об этом точно знает и никого никуда не пропустит, попросту на подступах расстреляет. А может объехали? Вполне... тогда зачем сюда попёрли, такую здоровую петлю накинули? Вензелями по миру люди не бегают, прямые предпочитают. А на автомобиле — тем более. Н-да... Загадка без ответа, спросить не у кого.
Вот и получается, что описанные Ольгой (тут сердце сжалось от грусти) события лишь начало, первые ласточки... Где один беженец — там и десяток, а через непродолжительное время — поток. Страшный, бешено-перепуганный, злой. И остановить его никак. Заградотряды на дорогах ставить? — некому. Мосты взрывать? — не поможет. Вся надежда на опыт прошлого, на тотальную паранойю и подозрительность. Далеко не везде народ столь доброжелательный, как форте Ольги.
Мысли, войдя в очередной логический тупик, сами собой перешли на другую, не менее интересную, тему: откуда, собственно, взялся Мор? Сколько лет про него ни слуху, ни духу... А хрен его знает! Может, мародёры где-то случайно раскопали, как могильники с сибирской язвой в своё время, или мутировал штамм в каком-нибудь кролике... Важно одно — пока положенное количество народа не перемрёт — эта погань не остановится. Значит, идёт с Юга. Вполне может быть.
И будут ещё машины, и заражённые, и смерть. Основная часть этого потока, конечно, стороной пройдёт, по федеральным трассам двинет, но многие и окольными путями попробуют на север пробиться, подальше от заразы.
Добрались же эти двое — мужик с цыганской бабой — до нашей задницы мира. Так что всем достанется. Мор разбираться не станет, кто заражённый, а кто ни при чём. Значит, надо делать ноги... — снова пришёл я к первоначальным выводам.
Но вот уходить, менять свой привычный, размеренный и понятный мирок на опасные вёрсты дорог, не хотелось совершенно. «Ишь ты, домосед какой — непроизвольно улыбнулся я сам себе. — Корни пустил здесь, словно дерево».
***
— Витя! Ты уже не спишь, — в комнатку вошла разумная. — Я слышу, как ты дышишь. Ты проснулся. Вставай. Давай думать.
Открыв глаза, с удивлением обнаружил возле кровати помимо Зюзи ещё и кошку с Росей, внимательно уставившихся на меня. А этим что нужно? Мурка одиночка по сути, ей собрания и совещания до лампочки; собачка, напротив, всегда слушается старшего — закон стаи, в которой я, по сути, вожак. Наверное, есть хотят.
— Встаю, встаю... Сейчас кушать сделаю...
— Потом еда! Сейчас давай думать! — настырно продолжала гнуть свою линию доберман. — Бублик сказал предупредить о плохом разумных. Надо сделать!
Вот оно что! Спасители шерстяные... Разболтала, значит, кошка. Сами они лабрадора не видели и вряд ли смогли слышать его последние слова.
— И как вы себе это представляете? — угрюмо буркнул я.
— Мы найдём других и скажем им о болезни. Они тогда уйдут и останутся живые! — вывалила на меня свой план ушастая. — Мы быстрые, много времени не нужно.
— А вы подумали о том, что кто-то среди них может быть уже заражён? Ваши четвероногие приятели ведь мёртвых кушать не брезгуют, да и по человеческим помойкам возле фортов наверняка частенько роются. Они и сами могут не знать, что скоро умрут! Тогда вы разносчиками инфекции станете! Об этом кто-нибудь подумал?!
Подопечные погрустнели. Похоже, такой вариант событий им в головы не приходил.
— Тогда как? Что нужно делать?
— Мяу... — высказала своё мнение и Мурка.
Хороший вопрос. Сам над ним голову безрезультатно ломаю. И ответа пока нет. Точнее, есть... Скорее не ответ, а глубокий, потаённый страх. Не за себя, а за свою банду...
Сегодняшние рассуждения — это эхо старых раздумий, ничего нового. Я уже давно и всерьёз подумывал откочевать на север, в поисках своего Места, как эти непонятные инопланетные штуковины прозвали волки. Не ради регенерации глаза — это ещё бабка надвое сказала, да и вообще... Ради разумных. Собаки живут недолго, крупные собаки — совсем мало, а Зюзе уже около четырёх лет. Вполне состоявшаяся взрослая дама. Да и Рося уже совсем не кроха бестолковая, а про Мурку и говорить нечего. Если верить всем байкам, которые мне рассказали полковник и серые хищники, то жить там можно долго, очень долго. Главное — далеко не отходить.
И ведь поначалу честно намеревался отправиться на поиски, но постоянно держало что-то. То возраст и болезни Бублика, то Ольга, то погода. Да к чему врать самому себе — сытая и спокойная жизнь перевешивала все мои благие хотелки! Но срок, похоже, пришёл...
В стадиях ленивого, первоначального планирования я задумывал глубокий рейд на северо-восток. Не то чтобы в конкретную точку, а так, информацию подсобрать да мир посмотреть. Почему-то казалось, что у известных со времён YouTube Слизней все места заняты и вакантных нет. Но ведь есть и неизвестные! Или позабытые! Или новые! Именно такой мне и мечталось найти.
Похоже, бодрящий пендель от судьбы я получил. Пора ускоряться.
Взгляд зацепился за разумных, терпеливо ожидающих, пока закончу морщить ум в мудрых мыслях. Именно они и подтолкнули к принятию окончательного решения.
— Будем уходить! Искать своё Место! Или спрячемся далеко-далеко! — словно бросаясь в омут с головой, торжественно объявил я. А после добавил, — Давайте завтракать и собираться.
— А предупреждать? — требовательно уточнила доберман.
Вот же липучка... И ведь права — нужно сообщить о надвигающейся беде кому только возможно, а не драпать сломя голову, но риски...
— Предупредим, — не стал спорить с ней я, рассчитывая выиграть время на дополнительное обдумывание ситуации.
Рося согласно тявкнула и от возбуждения навернула несколько кругов по комнатке.
Решение бежать, принятое только что — оно сумбурное, эмоциональное, базовое, краеугольное; рождённое скорее не логикой и здравым смыслом, а внутренним шестым чувством, имя которому «чутьё». Вот только теперь действительно «думать нужно» — как идти и что брать. План необходим, подготовка.
***
... С подбором барахла для дальней дороги проблем не возникло. Это знание у меня отточено великолепно, потому лишнего не возьму. Патроны, спички, запас еды на несколько дней, иголка с ниткой, бельишко кое-какое, фляжка, куртка в скатке, немного разного по мелочи... Долго думал, стоит ли брать с собой золото — насобирал немного, пока с окрестностями знакомился. Подумав — взял. Это теперь вместо денег — может и пригодиться.
Чертыхнувшись, хлопнул сам себя по лбу и бережно уложил чуть было не позабытую подзорную трубу в твёрдом футляре. Так себе вещица, если честно — увеличение всего лишь пятикратное, потом всё расплывается невнятными цветными пятнами, однако вариантов у меня не много — попросту — другая труба, носимая ещё со времён моих партизанских действий вокруг паровоза, не лучше. Такая вот шутка — нашёл два редчайших оптических прибора, и они одинаковые. Зато компактные и надёжные.
Гораздо дольше пришлось подготавливать базу к консервации. Перенёс дрова из уличной поленницы в контейнер; тщательно заколотил пустые вагончики (для двуногих, понятное дело, не преграда, однако от любопытного зверья защита вполне приличная); произвёл тщательнейший осмотр и мелкий ремонт снаряжения; закрыл подвал с сейфами и ангар, спрятав ключи в надёжном месте. Целый день ушёл на эти, казалось бы, будничные мероприятия.
Разумным тоже не давал сидеть без дела. Не потому что их помощь мне была нужна — просто не хотелось, чтобы они оставались один на один со своими мыслями. Вот и гонял их весь день без передышки, точнее не их всех, а лишь Росю с Зюзей. Мурка, следуя кошачьим понятиям о труде, самоустранилась на излюбленную крышу навеса и оттуда посматривала на нас. Как мне казалось — с одобрением.
Собаки усердно собирали по всей территории мелкие веточки, проверяли целость забора, рыли яму под мусор (да-да, лапами и аккуратно), потом её закапывали, утаптывали траву и занимались множеством иных, откровенно ненужных, но важных дел. Цели я своей добился — вымотал четырёхлапых полностью, заставив под вечер обеих помощниц обессиленно рухнуть у навеса от усталости.
Напоследок занялся велосипедом. Завёл себе по случаю железного коня, чтобы пешком не ходить. Старый, рамный, без всех этих новомодных планетарных втулок и насыпных подшипников. Надёжный, как молоток.
Смазал, хоть в этом и не было особой нужды, приделал к багажнику сумку с харчами, пару запасных покрышек, не забыл и про камеры. Этим добром окрестные мёртвые деревни оказались на редкость богаты, знай — собирай по сараям.
Под конец, совершенно умаявшись, собрал своих подопечных и торжественно объявил:
— Выходим завтра на рассвете. Сейчас всем отдыхать. Дорога будет долгой.
А затем прямо в одежде упал спать.
***
...Вот и последнее утро в моём новом доме. Обычное, тёплое, ничем не отличающееся от прошлого или позапрошлого. Природе ведь всё одно — есть я на базе или нет меня. У неё свои планы, свои резоны. Она радуется весне и солнышку, не отвлекаясь на беспокойных людишек, мельтешащих там и сям на её бескрайних просторах.
Традиций не нарушил. После утреннего моциона приготовил завтрак, перемыл посуду, убрал за нами. И только тогда пошёл окончательно собираться. В вагончике спокойно (словно глядя на себя со стороны) навьючил приготовленные с вечера пожитки, окинул прощальным взглядом ставшую родной комнату, и неожиданно зацепился краем глаза за фотографию, приколотую к стене. Ту, единственную, принесённую с собой из родного посёлка. Где мама, папа, сестричка и я.
Накатила грусть. В который раз вспомнились Ольга с Бубликом, смех по вечерам, уютные вечерние посиделки и чёткое понимание того, что мне необходимо спасти тех, кто у меня есть сейчас. Разумных. Свою новую семью.
Неожиданно для самого себя нежно, мягко провёл подушечками пальцев по фото. Без всякой цели, просто захотелось прикоснуться к прошлому.
В ответ словно обдало тёплой волной. И как-то само собой захотелось прижаться к этому кусочку бумаги и выплакать все свои обиды, страхи, сомнения. Как в детстве. И чтобы мама потом погладила меня по выгоревшей на солнце макушке и успокоила:
— Всё хорошо, сынок... Всё хорошо.
А отец, не умея показать свои чувства, неодобрительно хмыкнул и устало напомнил:
— Виктор! Мужчины не плачут!
Плачут, папа, плачут... Но только когда им совсем тошно, вот как сейчас. И ты это знал.
Что же, судьба выкинула очередной неприятный фортель, который нужно суметь пережить. И не просто пережить — а суметь выстоять, пока она, злодейка, привычно пытается вылепить из меня нечто жёсткое, жестокое, эгоистичное, по своему образу и подобию.
Ну уж нет! Для меня самое страшное — озлобиться, зачерстветь. Я видел много раз, когда сломавшийся человек становится сосудом ненависти ко всему окружающему миру и ищет в нём исключительно боль, выгорев изнутри дотла. Для самоистязания, пытаясь таким способом заглушить свои утраты и по ходу причиняя зло окружающим. От чистого сердца, просто потому, что теряет способность видеть остатки доброго и тёплого в людях. Ненавидеть — проще, от этого ничто не может отвлечь.
Я — выстою... я — крепкий... Я выдержал годы рабства, пережил многих своих знакомых, смог дойти домой, своими ногами измерив многие километры полумёртвого мира... Справлюсь и сейчас. Нужно уйти — уйду. Понадобится убить — убью. Но свою новую семью сохраню, чего бы мне это не стоило.
Аккуратно завернул фотографию в бумагу и положил в нагрудный карман рубашки. Память — это то немногое, что всегда с собой и по-настоящему моё. Стало легче. Я позволил себе немного улыбнуться, а после решительно вышел на улицу. Разумные ждали меня. Зюзя с вертлявой Росей — у ступенек, Мурка — на крыше навеса.
— Уходим, — сказал я главное. — Прямо сейчас. Кабаны наши умеют читать?
Доберман посмотрела на собачку, после ответила:
— Да. Человек их учил.
— Тогда я сейчас напишу им записку и повешу на заборе. Когда придут — увидят. Искать их не нужно. Кто знает, может, они уже заболели?
Такое заявление не понравилось моим подопечным. Они запереглядывались, явно совещаясь, но вот о чём?
Наконец, закончив обсуждение, в голове раздалось:
— Ты правильно говоришь. Но они наша семья. Плохо уходить, не прощаясь. Вдруг им нужна помощь? Вдруг они захотят идти с нами?
Как удар под дых получил... Что отвечать? Давить целесообразностью?
Воспользоваться правом вожака? Попытаться убедить? А в чём? Разумные не хуже меня понимают опасность ситуации, но они ужасно консервативны. В их среде понятие стаи, уважения к старшим, взаимовыручка — не пустой звук. Но брать с собой кабанов, с их кабанихами и, возможно, поросятами — нереально. И не только потому, что Калачик с Пряником так и не стали частью нашей дружной оравы, предпочтя дикую свободу; и не потому, что ко мне они относились как к обычному знакомому, и не больше. Причина крылась в другом: искать этих свиней-переростков по условно — заражённой местности — это самоубийство в чистом виде. Вот так.
Пришлось заявить тоном, не терпящим возражений (на грани с хамством, аж самому неприятно стало):
— Нет! Мы им напишем, что ушли на север. Если они захотят — то найдут нас. Если нет, то нет. Начнёте искать — заразитесь и умрёте, и заразите других. И они тоже умрут! Понятно?!
Ответом мне стало понурое молчание.
Дальше тему развивать не стал. Надеюсь, разумные такой притянутый за уши компромисс как-нибудь примут, тем более что другого нет.
— Пойдёмте! — скомандовал я, взял велик за руль и покатил его к выходу.
— Мяу... — наконец подала голос кошечка. —
Зюзя вздрогнула, Рося поджала уши.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил я.
— Она не идёт. Говорит, её Место тут. Она скажет, — знакомые кабаньи морды, — про болезнь. Она предупредит. Говорит — не нужно писать.
Меня передёрнуло. Сначала Бублик жить не захотел... а... а ведь он предвидел всё! И не пожелал быть для нас балластом! Старый ты пень... — думалось мне, — Хитрый и продуманный... ты ещё тогда всё понял и просчитал варианты, уделав в логике и умственном развитии меня, сопливого венца эволюции... Теперь Мурка...
Стало страшно.
— Слазь! Слазь! Кому говорю? — в исступлении вырвалось из меня. — Сейчас достану — и уши тебе оборву!
Вместо ответа кошечка грациозно подошла к краю навеса, спрыгнула и, совершенно не обращая на меня внимая, направилась к разумным. Те стояли, опустив головы. Сначала она потёрлась о Зюзю, ласково мурча, потом перешла к Росе.
Прощается...
Ну нет! Я в сердцах бросил велосипед на землю и кинулся к дурёхе, надеясь поймать, скрутить, засунуть в сумку и забрать с собой, даже против её воли. Не смог.
Разумная не стала убегать, а выгнулась подковой, грозно шипя. Рядом с ней встала доберман.
— Не нужно. Она так хочет. Нельзя заставлять.
И как-то сразу стало понятно — не получится. Не смогу я силой спасти свободолюбивую кошечку. Невозможно осчастливить против воли, как ни старайся. Порыв сам собой иссяк, теперь я просто стоял и смотрел на неё.
Ещё одна уходит... теперь нас всего трое. Надолго ли?
— Мяу...
Увидев, что я успокоился, Мурка подошла ко мне и без страха запрыгнула прямо в руки. Устроившись уютным, тёплым клубочком разумная ткнулась мне своим лобиком в нос, заурчав. Я несмело погладил волнистую шёрстку.
— Иди... — лёгкой волной тепла и нежности прошелестело у меня в голове. — Иди...
— Но почему?!
За кошечку ответила Зюзя, мой официальный переводчик.
— Она больше не хочет искать новый дом. Говорит — поздно. Просит не бояться. Говорит — она ни к кому близко не подойдёт, чтобы не заболеть. Просит не мешать.
— Мяу... — в подтверждение этих слов высказалась разумная, а затем остро посмотрела мне в глаза. — Мяу...
— Делайте что хотите, — обессиленно выдохнул я и поставил Мурку на землю.
А затем решительно подхватил велик и направился к выходу, не оборачиваясь.
Хватит с меня этой Санта-Барбары! Так никогда не уйдём!
Открыл калитку, вышел, стараясь не смотреть в сторону погребального костра.
Он хоть из-за забора и не виден, но сама мысль о пепелище напрочь выбивала из колеи, а перед глазами вставало то самое, виденное в безвестном хуторке под Полтавой. Где я всех в одиночку хоронил. Бр-р-р, не хочу!
Собрался закрывать выход и только сейчас заметил — разумных рядом нет. Звать не стал — свистнул. Резко, зло. Из калитки вынеслись два ветерка, материализовались в собак и уставились на меня.
Не хочу говорить. Не хочу — и всё! Сорваться боюсь, выплеснуть на них накопившееся. Больно...
Закрыл дверь, подпёр её палкой и, не оборачиваясь, зашагал в сторону дороге, катя велосипед рядом. Разумные шли чуть поодаль, грустные, потерянные.
— Мяу... — донеслось из-за спины, и я невольно обернулся. Мурка сидела на крыше вагончика и смотрела нам в след, склонив, по своему обыкновению, голову немного набок. Точно очередную сказку ждала.
— Прощай, — прошептал я. Знаю — она меня услышала. И голова сама собой повернулась в сторону последнего пристанища Ольги и Бублика — Прощайте.
Глава 3План у меня был простой: продвигаемся на север, как можно дальше. Время в пути — до середины лета. Потом подготовка к зимовке. Дальше — посмотрим по ситуации. По дороге честно предупреждаем об эпидемии тех, кого встретим.
Специально отвлекаться, петлять по фортам и фортикам не планировал. Слишком долгий и извилистый маршрут получится, можем не успеть скрыться от болезни.
В то, что Мор не остановится — я верил. Я вообще склонен верить в то, что плохое никогда не обойдёт тебя стороной, если сидеть на месте. Оно обязательно рано или поздно придёт на порог и постучится в темечко, в какую норку не забейся.
Потому — сейчас нужно бежать со всех ног и лап, выживая, делая через «не могу», полностью отдавшись самому главному инстинкту, доставшемуся нам от ещё от динозавров — инстинкту самосохранения.
Всех спасти не получится, как бы мне этого не хотелось. Прикинул среднюю скорость пешехода, умножил на шесть часов, припомнил, что с момента прихода заражённых в фортик прошло несколько дней. Всё, не догнать и не помочь. Да и не спасти мне человечество. Я не Супермен и не агент 007 с правом на убийство. Я — Витя, и не больше. И у меня осталось всего два члена моей семьи — Зюзя и Рося. Потому пустая дорога, в стороне от основной, нахоженной — самое моё.
Кого встречу — предупрежу честно, а сознательно рисковать — увольте. Во мне героизм давно заменился самосохранением. Вот так.
Пока шёл — привёл мысли в порядок, проанализировал, что смог. Получилось не густо. По сути — прём наобум в мировое пространство, без карт и компасов. Ладно, не страшно, не впервой. «Будем решать проблемы по мере их поступления!» — подбодрил сам себя я и обратился к спутницам:
— Рося! Зюзя! Вы это... даже не знаю, как сказать. Короче! Я знаю, что вы нюхаете метки других... э... разумных. И знаю, что так получаете информацию — кто был, когда, ну и так далее... С сегодняшнего дня так больше не делайте. Мы с вами не знаем, как передаётся болезнь. Однако вполне может — что и через мочу!
Н-да... косноязычненько получилось. Ну да ничего, главное — поняли, о чём речь идёт.
Разумные долго, удивлённо смотрели на меня.
— Хорошо, ты умный, — констатировала доберман. — Я про это не подумала. Спасибо.
— За что? — не понял я.
— Ты заботишься, значит, мы настоящая семья, — и, подойдя, нежно ткнулась мне головой в бедро.
— Тяф, — согласилась с ней Рося и попыталась в прыжке лизнуть моё лицо.
К обеду добрались до посёлка. Того самого, где я впервые встретился с Зюзей. Впоследствии мне доводилась в ходе мародёрных рейдов здесь бывать неоднократно, так что миновали ненаселённый пункт не останавливаясь — ничего интересного тут уже нет: в центре — маленькая площадь с памятником, местный универмаг, десяток пятиэтажек, детский сад со школой; неподалёку — гаражный кооператив; вокруг — частный сектор. Через весь посёлок — дорога из неизвестно откуда в неизвестно куда. Обычная типовая застройка для средней полосы страны.
...Двигались отработано. Кто-то из разумных постоянно рядом со мной, а кто-то впереди, примерно в километре-полутора. Смотрит, оценивает, стараясь не показываться на глаза. Я же неспешно кручу педали, объезжая ямы и выбоины.
Может, и не самый безопасный способ передвижения — зато самый быстрый.
Есть, конечно, небольшой риск, что разумные могут что-нибудь упустить просто по незнанию и я в это что-то влечу на полном ходу, однако убегать пешком ещё опасней, потому что медленней.
С первым, относительно свежим следом человеческой цивилизации мы столкнулись километров через двенадцать от посёлка.
На обочине стояла брошенная ВАЗовская копейка. Старая, со сгнившими порогами, с непонятными, грязными узлами на крыше. Раньше её тут не было. Во всяком случае Зюзя про машину ничего не упоминала, а она округу обследует всегда досконально. На всякий случай уточнил у добермана:
— Ты когда здесь в последний раз была?
Разумная немного подумала и, страшно гордясь собой и своим умением считать, заявила:
— Восемь дней назад. Этой, — неприятно пахнет, — не видела.
Спешился, осторожно подошёл поближе, внимательно глядя под ноги. Мало ли, может, хозяева растяжку поставили от таких вот любопытных, по дорогам шляющихся.
Капот смотрел вверх, и я рискнул заглянуть под него.
Сердце машины оказалось мертво даже на первый, неискушенный, взгляд. Весь двигатель в масле, на радиаторе пара засаленных тряпок. Попробовал рукой, выбрав место почище — холодный. Но это не показатель. Автомобиль может стоять здесь и с утра, и неделю.
Наклонился, посмотрел на масляное пятно на земле. Вроде как впиталось, во всяком случае пылью чёрный, жирный след уже прихватило.
Разумные крутились рядом, с интересом посматривая за моими действиями, однако близко не подходили. Рося, принюхавшись, даже фыркнула пару раз, выражая недовольство плохим, по её мнению, запахом.
— Следы людей есть? — поинтересовался я, закончив осмотр.
— Нет, — уверенно ответила Зюзя. — Я ничего не чувствую.
Значит, как минимум сутки, а то и двое тут никого нет. Доберманьему носу я вполне доверяю. Погода стоит отличная, дождя или жары не было, а про прочие факторы, влияющие на чутьё, я не знаю. Нет, слышал, конечно, что охотничьих собак сбивают со следа рассыпанным табаком или всякими химическими реагентами, вот только откуда в нашей глуши такая роскошь? Да и ушастая бы сразу сообщила о непонятных запахах. Наше совместное путешествие в своё время нас многому научило, потому стараемся обращать внимание на любую необычную, неправильную мелочь по ходу движения.
Покрутился, осмотрел близлежащие кусты и кустики. И не зря. Метрах в тридцати, на обочине, обнаружились две обёртки от конфет, смятые и небрежно отброшенные в сторону. Палкой, чертыхаясь, кое-как развернул. Дюшес... Люблю такие, точнее, любил. Интересно, кто это такой сладкоежка?
Продолжил осмотр, честно обшарив близлежащие кусты и канавы, однако больше ничего найти не удалось. Решив не делать поспешных выводов и удвоив бдительность, мы двинулись дальше. Ехал не быстро, ну его…
***
Через два часа добрался до тропинки на Бирючий хутор, расположенный в полукилометре от развилки дорог, за холмом. Что тут было раньше? Не знаю. Никогда внутри не бывал. Хотя вопрос интересный. Небольшая, огороженная добротным, высоким забором из бетонных плит территория; дом с плоской крышей, более всего напоминающий старую бензозаправку; стоит в стороне от всего. Кто его построил? Зачем? Не понятно.
В этих хоромах обосновался угрюмый, нелюдимый мужик со своим семейством. Поселился он тут, как и я — примерно год с хвостиком назад. Рукастый гражданин оказался — быстренько приспособил пустующее помещение под свои нужды, дымоход вывел, вокруг забора выкопал вполне приличный ров, на совесть утыкав его кольями. Зверь точно не пройдёт, а люди... да и люди тоже бесшумно не подкрадутся. Откуда пришёл этот человек, что заставило его сняться с насиженного в прошлом места — загадка. Пришёл и живёт, беспокойства никому не доставляет.
Более того — я даже имени его не знал, хотя в том году и пытался пару раз с ним заговорить, когда шастал по округе и изучал местность. На все попытки вежливого общения хозяин хутора попросту слал всех по матушке, не особо стесняясь в выражениях. Ружьём ещё угрожал. Бирюк, одним словом. Но предупредить его надо, как ни крути.
Свернул на остатки старой грунтовки, почти полностью сожранной природой. Вон уже и забор немного виден — выглядывает из-за бугра. Теперь надо торговое место не проморгать — вполне могут расценить как неуважение. Тоже странность — ни с кем не общается, а подходы оборудовал по обычаю. Явно раньше среди людей жил и явно их за что-то не любит. Ладно, не моё дело. Если не придираться — идеальный сосед. Тихий, спокойный, глаз не мозолит, перфоратором по ночам не балуется хотя бы потому, что не имеет его.
Снова, против воли, вспомнилась Ольга и совместные с ней ночи там, в гостях, среди людей, в фортике. Жаркие, пьянящие, изматывающие и почти бессонные. А вот в последнем вина женщины была лишь частичной. Причина бодрствования оказалась проста — не мог я там, в поселении, толком спать. Шумно, людно, тесно. Кажется — словно зажат со всех сторон стенами домов, мужицким храпом, хлопаньем дверьми идущих под утро до ветру. Отвык я, в общем, от общества.
После каждого визита по несколько дней в себя приходил. Моя ведь банда — она тихая, молчаливая. Даже мыслеречь не напрягает, не бьёт по барабанным перепонкам. Наоборот — она мягкая, сама собой в голове звучит. При небольшой привычке — можно вполне слушать разумных и контролировать окружающее пространство. Очень удобно.
***
Когда до так называемого Менового Камня оставалось метров триста, разумные без напоминаний растворились в кустах. Опытные уже, зазря не высовываются. Знают, чем для них встреча с людьми закончиться может.
Неспешно приближаясь, вглядывался в верхний край забора. Пальнуть мужик вроде и не должен, но мало ли... Может, крыша у него поехала от замкнутого пространства или обидел кто... или Мор стороной не обошёл. Потому мандраж присутствовал, да...
Первой мыслью было написать послание на бумажке, положить на видном месте, придавив каким-нибудь булыжником поувесистее и свалить. Однако, по здравому размышлению, решил этого не делать.
Вот получи я такое послание — вопросы бы возникли? Обязательно. И вряд ли бы поверил. Скорее счёл бы записку дурной шуткой. Потому попытаюсь поговорить, не приближаясь, впрочем, близко. Рискну сделать доброе дело воочию, по-соседски.
У хутора роль условного торгового места играл грубо сколоченный стол, вкопанный в землю прямо на обочине и отлично видимый из поселения, от которого отстоял метрах в ста пятидесяти. Для ружьишка — проблематично, для винтовки — не расстояние. Видимо, именно с таким умыслом место и подбиралось — чтобы без проблем при нужде перещёлкать чем-то не понравившихся или неугодивших бизнесменов.
Приблизившись к столу, спокойно слез с велика, демонстративно показал пустые руки, мысленно пожелал себе удачи и заорал:
— Эй! Живые есть?!
Тишина...
— Ау! Я спрашиваю — дома есть кто?!
— Есть! Не ори! — донёсся грубый мужской голос из-за забора. — Чего глотку дерёшь?! Чё надо?! Чё припёрся?!
От сердца отлегло. Ругается — значит ещё жив и здоров.
— Предупредить хочу! Посёлок, где Оля-фельдшер жила, знаешь?
— Ну?
— Там Мор. Беженцы с юга занесли. У тебя были?
Ответа не последовало. Что-то грюкнуло, стукнуло, и над воротами возникла голова хозяина. Видимо, лестницу приставил.
— Что ты несёшь? Какой, к чёрту, Мор?! Пьяный, что ли?!
Я горько усмехнулся.
— Трезвый. Трезвее не бывает. Она сама мне об этом рассказала перед смертью.
В подробности пускаться не стал. Ни к чему это.
Голова задумалась, а после по-детски, наивно, несколько раз моргнула и уточнила:
— Правда?
— Правда, — подтвердил я. — Около недели назад к ним двое пришли — мужчина и женщина. После их ухода и началось... Сам не видел, но вот Ольга на моих глазах умерла. Так что думай... Убеждать тебя ни в чём не собираюсь.
Посчитав свой долг перед обществом выполненным, я уже собрался уходить, как вдруг хуторянин очень спокойно, еле слышно из-за расстояния, произнёс:
— А я знал, знал... Потому и людей сторонился. Не верил, что Господь нас вот так, просто, отпустит после очищения земного.
О, на религию пробило. Точно валить пора. Ни к чему мне эти бредни слушать. Между тем мужчина продолжал:
— Не было у меня беженцев никаких. Купцы были, на север пошли. Только куда? Там на сто с гаком вёрст никого. Думаю, вернутся скоро. Спасибо, что сказал. И тогда их не пустил, и теперь уж точно не подпущу и на пушечный выстрел!
— Купцы? — заинтересовался я. — Какие купцы?
— Да не поймёшь их, какие они... Два мужика, сытые да ладные. Нитки на обмен предлагали. Я не взял. Зачем они мне — нитки? Своих хватает... Ещё расчёски для баб, говорили, есть...
— Когда приходили?
Голова поморщилась.
— Давеча. Точнее не скажу. Дней пять назад, где-то так. Не запоминал, своих дел хватает. Ладно, работать надо. Бывай. И... спасибо.
Хозяин скрылся из виду, а я с чувством выполненного долга поехал дальше. Интересные дела вырисовываются: посёлок, в котором жила Ольга, стоит на другой дороге, западнее километров на тридцать пять-сорок. Напрямую, как я, по лесам и полям, кроме местных тут никто бродить не станет. Получается, неизвестные купцы круг накинули вёрст в восемьдесят? Зачем? И накидывали ли? Оля (тут я горько вздохнул) чётко говорила — к ним мужчина и женщина приходили, а тут два мужика... Бирюк, при всей его дикости, точно бы половую принадлежность не перепутал. Странно...
Для торговли однозначно разумнее идти той дорогой. Там и поселения погуще стоят, и путники попадаются — всегда к кому-то прибиться можно. Новые рынки сбыта ищут? Тогда откуда они? Навернули круг с севера в сторону Фоминска и теперь, как римские легионеры из захваченной Галлии, решили домой другим путём возвращаться? Вполне может быть, вполне... Или наоборот, с юга двигаются, края разведывают. Тогда откуда? Да хрен его знает... Юг большой. Может и так, вполне допускаю. Но напрягает другое: вдвоём, налегке путешествовать — опасное это дело. Могут и пристукнуть, очень легко. И даже нитки забрать.
***
С разумными встретились примерно через километр от Бирючьего хутора. Они мирно лежали в тени, под молодым деревцем, и терпеливо ждали, пока я закончу предупреждать.
Поприветствовав, коротко рассказал о своём разговоре с хуторянином и особо предупредил о купцах и отмеченных мною странностях в их передвижении. Да и про других встречных и их возможной враждебности напомнил — лишним не будет. Пусть и нудно получается — ничего страшного. Я в ответе за них, оберегаю как могу.
Слушали меня внимательно. Когда закончил, доберман ответила:
— Не понимаю. Зачем так странно ходить? Туда, где никого нет?
Самому интересно...
— Не знаю. Пусть ходят как хотят. Главное — с ними не встретиться. Могут и напасть.
— Их надо предупредить, — завела свою пластинку правильная Зюзя. — Они — разумные, должны жить.
Вот ведь чистая душа! Смерть вокруг гуляет, а она о незнакомцах печётся.
— Давай так, — предложил я. — Когда их увидим — сразу подходить не станем. Посмотрим, что за люди, а там решим. Если хорошие — я к ним пойду и всё скажу, если плохие, то...
— Надо предупреждать всех! Плохие тоже хотят жить! — настаивала доберман.
Вот зануда.
— Зюзя! Если они окажутся плохими — то начнут в нас стрелять и предупреждение им уже не услышать! Потому что они нас могут убить раньше, чем я «Мама» скажу! — сделал несколько глубоких вдохов. Слишком эмоционально получается. Отдышавшись немного, продолжил, убавив громкость в голосе. — Потому давай просто посмотрим сначала, с кем нас сведёт судьба, а потом решим, как нам поступать. Не будем торопиться.
Ушастая задумалась, положив морду на лапы. После ответила:
— Да. Я не умно сказала. Просто хочу...
Я присел рядом и ласково, успокаивающе провёл ладонью по её голове:
— Я знаю. Ты хочешь добра.
Под вторую руку, чуть повизгивая, почти сразу подлезла Рося за своей порцией внимания. Что поделаешь — разумные собаки всё равно собаки. Любят и ласку, и внимание, и не стесняются попросить об этом, в отличие от нас, людей.
***
Проехав ещё километра четыре, решили, что на сегодня путешествий хватит. До вечера хоть и далеко, однако надо и поохотиться успеть, и добычу приготовить, и на ночлег устроиться со вкусом. А это время.
Лагерь разбили в старом автобусе, обнаруженном ушастыми среди деревьев. Видимо, в далёкие времена неизвестный водитель по каким-то своим причинам попросту согнал его с дороги в сторону, не особо заботясь о сохранности. Время и природа постарались превратить транспорт в почти идеальное укрытие, спрятав среди свежей листвы и густо разросшихся ветвей кустарника. Не знаешь, где стоит — ни за что не найдёшь.
Дорожных служб теперь нет, кроны вдоль шоссе подрезать некому. Сегодня обычные двухполосные магистрали больше всего походят на тоннели с зелёной крышей, из которой красиво падают на выщербленные, местами вздувшиеся остатки асфальта, солнечные лучики. Раньше такие места фотографировать модно было, в качестве экзотики, и подписывать снимки этак пафосно: «Природа забирает своё» или «Забытая дорога», а после, пропустив изображения через множество фильтров, добиваясь некой загадочной потусторонности, хвастаться ими в соцсетях.
Как ни странно, вычурные названия спустя годы и впрямь подошли идеально, навевая уныние, тоску, всякую ненужную философию о бренности бытия.
Казалось, прямо на глазу происходит очистка мира от нас, человеков. Медленно, настырно, тихо.
...Припрятав своё небогатое имущество, все вместе отправились на охоту и через полчаса наши старания увенчались тремя птичьими тушками. Обратно возвращаться не стал — ни к чему лишние следы своего пребывания оставлять. Выбрал полянку поприличней, кое-как ощипал ещё тёплую добычу, разделал и отдал две порции разумным. Те радостно впились клыками в мясо.
Что интересно, ни Зюзя, ни Рося никогда не едят птичьи кости, хоть и собаки. А ведь должны, и как раз именно по этой причине. В своё время я спросил, почему так? Ответ удивил своей простотой:
— Они острые. Вредно.
И ведь никто им не объяснял такие тонкости! Сами додумались! Развиваются ушастые, слов нет, развиваются. Теперь это точно не просто говорящие собаки — это полноценный новый вид.
Свою птичку я обжарил на костре до полуготовности и тоже с удовольствием съел. На потом оставлять ничего не стал. Надо снова приучать себя к «одноразовому» кормлению, а таскать за спиной пахучее мясо — увольте. Дураков нет. Ещё можно и табличку туда же повесить: «Хищники! Ау!»
Да и подопечные мои слюной изойдут от запахов. Ушастые покушать очень любят...
Насытившись, вернулись обратно, к автобусу.
На ночлег устроился удобно, почти по-королевски — на заднем, длинном, практически не обезображенном временем сидении, растянувшись в полный рост. Разумные попросту улеглись на полу. После вечерней сказки, прислушиваясь к их мерному посапыванию, думал о разном: о будущем маршруте движения, о возможных сложностях, об Ольге, о том, сколько хорошего прошло в этой жизни мимо нас, о своих подопечных, об оставшейся Мурке, о старом друге Бублике... Да много ещё о чём — не спалось.
Забылся поздно. Не знаю — во сколько, часов у меня нет.
***
Подняла меня Зюзя.
— Люди! — почему-то торжественно сообщила она. — Идут.
Я спросонья разобрался не сразу.
— Какие люди? Откуда? — и, немного придя в себя, пряча беспокойство, быстро уточнил. — Они вас видели?
— Нет. Она, — мордочка Роси, — смотрит. Не подходит. Люди идут к нам. Скоро пройдут мимо.
Час от часу не легче! Откуда здесь люди?
— Сколько их?
— Четыре. Женщина и три мужчины, — доберман насторожилась, уши стали торчком. — Уже скоро подойдут.
Если Зюзя говорит, что скоро подойдут — значит, так оно и есть. Выскочить из автобуса? А дальше? Спрятаться? Тогда из-за кустов и листвы не рассмотрю — что за люди тут расхаживают. А надо? Надо. Очень надо. Если идут оттуда — значит, могут пойти и обратно. За мной. Тогда лучше знать их в лицо. Не люблю неизвестное за спиной оставлять.
Покосился на двери автобуса — открыты полностью. Если что — рвануть в них можно без проблем — и тогда меня хрен догонишь. Тут растительность сложнопроходимая, а оббегать — долго и шумно. Попытаются подойти — услышу. Да и вряд ли они об этом месте знают. С асфальта меня не видно — могу даже поспорить на что-нибудь. А вот мне всё видно вполне. Немного, кусочек дороги метров в десять, но этого хватит. Решено. Посмотрю.
Пока я так рассуждал, с северной стороны зашуршало. Это был не громкий топот подкованных сапог, не глухое уханье армейских ботинок. Больше походило на шелест кроссовок при быстрой ходьбе.
Вот только кроссовки сейчас никто не носит. Обувь хоть и удобная, но непрактичная. На первой же мародёрке рискуешь ногу о ржавый гвоздь наколоть или на битое стекло, коего везде в избытке, напороться. Ну и время с ними весьма жёстко обошлось — верх от подошв стабильно отклеивался, материал нещадно облезал и лопался. Откуда знаю? Да всё мечтал найти себе лёгкую и удобную обувь — по базе передвигаться. Не получилось, зато знание осталось. Ладно, посмотрим на этих спортсменов...
Через минуту на видимом участке дороги показался мужчина. Подтянутый, худощавый, возраст — хорошо за сорок, коротко стриженая голова с заметной проседью. Одет просто — плотные брюки «карго», серый вязаный свитер. Куртка в скатке, за спиной к вещмешку приторочена. В руках — двустволка. На ногах... а вот и ответ, проясняющий непонятный шелест — сапоги. Но не привычная кирза, а новодел. На толстой кожаной подошве, почти без каблука. С коротеньким, мягким голенищем. Смахивают на «угги» на современный лад. Дорогая вещь! И не только в изготовлении — сейчас нормальных сапожников — раз, два — и обчёлся, а и по материалу — кожа нынче в цене, можно сказать на вес золота.
Для производства таких сапожек нужно собственной шкуркой рискнуть — зверюшку выловить покрупнее, убить, ободрать, найти правильного скорняка, да ещё много чего! К тому же — подошва быстро изнашивается — а это опять нужно кожу добывать для ремонта.
Но и плюсов у такой обувки полно — почти бесшумная, по ноге сшита, на длинных переходах лучше и не придумать.
Это что же за богатей в наших краях завёлся? Да его за эти сапоги пристрелить — почти святое дело! Они же сами по себе — целое состояние. Смелый гражданин, смелый...
И тут я заметил то, от чего у меня между лопатками заструился холодный пот — взгляд этого человека. Охотничий, оценивающий, настороженный. Глаза не стояли на месте, не фокусировались на чём-то одном. Казалось, они находятся в постоянном движении, сканируя окружающий мир. Да и повадки были под стать: походка — лёгкая, опытная, быстрая. Явно не одну сотню километров пешком он оттоптал — простыми тренировками такой ненапряжной бесшумности и скорости не добиться. И движется он, надо признать, гораздо быстрее меня... Я так не умею. Почти стелется над асфальтом, едва его касаясь. Н-да... неприятный гражданин... Нет, может, в быту он и душа-человек, но вот на дороге, один на один — опаснейший противник. С первого взгляда понятно.
Показались и остальные трое. Рося не ошиблась: двое мужчин и женщина. Шли немного шумнее первого, но тоже умело. Мужчины — по повадкам словно родственники с первым: стремительные, по-звериному настороженные, контролирующие каждый свою сторону. Возраст — да тоже под полтинник.
Некрупные, одеты простенько, за спинами небольшие котомки. На ногах у обоих уже не сапоги, а что-то вроде рабочих туфлей с толстой, рифлёной, подошвой. Тоже хорошая обувь, если как следует разносить — мне такие не попадались, к сожалению. Идут молча, не разговаривают. В руках у каждого — по ружью. По синхронности, слаженности шагов и движений можно было бы подумать, что это братья. Всей разницы — один весьма плешивый с загорелой, едва обрамлённой редкими волосиками лысиной, а другой — просто бритоголовый с рыжеватой щетиной на щеках.
Замыкающей шла женщина. Маленькая — метр шестьдесят от силы, круглолицая, пухленькая, с широкими бёдрами и короткими ножками. Возраст я определить затруднился. Старше меня — точно, а вот на сколько? Не знаю. Я не силён в угадывании. Одета она была весьма странно. Широкое, с длинными рукавами, глухое синее платье не полоскалось парусом в такт шагам владелицы, как ему положено, а было подвёрнуто снизу и собрано на поясе, открывая толстенькие ноги в спортивных штанах. Модификация для путешествий? Вполне возможно — так и подол ни за что не цепляется, и идти, наверное, удобнее. Обувь у неизвестной разнообразием не впечатлила — те же тяжёлые туфли, что и у мужчин. Наверное, где-то склад нашли и прибарахлились на всех. Идёт тоже опытно, быстро. Что ещё? В руках у женщины ружьё, голова повязана платком, лицо...
Я окаменел. Лицо у идущей было откровенно с цыганщиной. Не чистокровное — я этой публики в своё время много повидал, но вполне соответствующее образу вокзальной гадалки. Подтверждали мою догадку и иссиня-чёрные волосы, немного выбившиеся из-под холстины, да и само выражение физиономии — хитроватое, дерзкое, упрямое. Ей бы юбку цветастую до земли, серьги-подковы, красные бусы и «Ай-нэ-нэ» запеть под бубен — идеально бы подошло. В том же Фоминске на одном бы гадании с танцами озолотилась. Там народ до развлечений жадный и вполне платежеспособный.
В груди запекло, и я с удивлением отметил, что инстинктивно не дышу — стараюсь себя не выдать. Посмотрел на ушастую — лежит на полу автобуса, морда на лапах. Напряжённая, вон, как мышцы под шкурой перекатываются. Тоже волнуется... Ей сложнее, я хоть вижу, что вокруг творится, а она просто ждёт.
Медленно открыл рот, ещё медленнее начал выпускать из себя переработанный моим организмом воздух. Вспомнился рассказ Ольги о беженке с Юга. Там вроде как шрам у глаза в виде завитка был. Всмотрелся — нет, не видно. Если и есть , то или маленький, или старый. И идёт ко мне левым боком, словно специально... Как бы получше рассмотреть? Вряд ли это та самая, принесшая за собой смерть. Умерла бы уже, а у этой вон — лицо чистое, ни прыща, ни пятнышка.
А если... — тут мне вспомнилась когда-то читаная история про Мэри Маллон, или Тифозную Мэри — бессимптомную носительницу брюшного тифа. Заразила она, помнится, более пятидесяти человек, некоторые даже скопытились, а сама при этом жила себе вполне нормально и чувствовала себя хорошо.
В это время четвёрка идущих скрылась из видимого сектора, а я, решив пока не высовываться, продолжал гонять в голове новые данные.
Вариант с носительницей отмёл сразу. Даже если тётка и инфицирована — то остальные — вряд ли. Не бывает сразу столько Мэри в одном месте. И идёт она однозначно не по принуждению, иначе бы оружие отобрали и со спины не поставили. Значит, не она... Но цыганское лицо... И не вспомню — когда в последний раз ромал видел. Слишком сильное совпадение получается, чтобы правдой быть.
Мысли снова вернулись к возможному завитку на её лице. Она или нет?
Сторонне вспомнилось, что на дне моего сидора лежит простенькая подзорная труба, в которую можно было бы легко всё рассмотреть. Уже хотел было себя обругать последними словами, но успокоился. Смотреть через оптику в солнечный день на опытных людей — верх глупости. Вполне можно солнечного зайчика пустить ненароком — и конец моей скрытности. А антибликового покрытия на стекле нет — значит, отбой хорошей идее, риск слишком не оправдан.
Но мозг упорно не сдавался — под разными углами анализируя увиденное. Мужик и баба в форте, два торгаша. Шли разными дорогами, возможно, торгаши даже ехали на том мёртвом автомобиле. Двигатель накрылся — пошли пешком. Хм... реалистично звучит. Куда шли? Неизвестно.
Ладно, отставим пока эту непонятность в сторону.
Могли ли они пересечься, чисто теоретически, с беженцами? Вполне. Там, дальше, есть ещё один перекрёсток и дорога, связывающая мой тракт и тот, оживлённый. Отсюда, кстати, не далеко. Разведгруппа с инфицированными встретилась в условленной точке?
Я скептически хмыкнул: «Совсем ты, Витя, умом скорбный стал. Такую хрень выдумываешь, что аж стыдно за тебя. Ещё для полноты диагноза инопланетяшек сюда приплети и теорию вселенского заговора».
И сам себе ответил, вступая во внутренний спор: «Может и так. Только идут все налегке — ни узлов, ни сумок. Как я. Даже легче — я ещё велик тащу и тушёнку — а эти совсем не сгибались при движении. В далёкие-далёкие края так не ходят. К тому же, топали они в полном молчании и весьма целеустремлённо. Куда? Дальше по дороге на семьдесят вёрст ни шиша нет. И в другой стороне тоже, километров за тридцать поручусь. Мутняк какой-то».
Ну и как узнать правду? Если это всё же инфицированные — нужно при помощи ружья принять санитарные меры, чтобы они других не заражали, да и за Ольгу с Бубликом посчитаться. Если нет — чёрт с ними, пусть идут, куда им надо.
И тут меня разобрала злость. На себя, на эту загадочную четвёрку, на весь мир. Чего я рассусоливаю, сам себя запутываю? Нужно просто проследить за ними. Когда станут на привал — через подзорную трубу глянуть на лицо тётки и определиться. Вот тогда и решать, что дальше делать. А пока все эти колебания лишь смуту ненужную во мне сеют.
Решено! Иду следом, посмотрю — и по ситуации. Иначе сам себя рассуждениями мягкотелыми и абстрактными задолбаю. Задержка в день не критична, а ясность нужна. В противном случае сам себе не прощу того, что мог — и не разобрался.
Поделился соображениями с доберманом, чем ввёл её в глубокую задумчивость...
yaplakal.com