ВадимБ. Зюзя, часть 3.

ждем продолжения.

Ещё как.

А Румер выйдет? А скиньте мячик?

Глава 12

— Слышь, человече! — донеслось издалека, со стороны ворот. — Ты что творишь?! Завязывай! Пристрелим ведь.
За забором — тишина. Ну да, сам бы попробовал в их положении в переговоры вступить. На удачу. Вдруг огрызающийся свинцом дурачок поверит? Подаст голос, обозначит своё местоположение. Тут его и... Почему нет? Что эти люди теряют? Ровным счётом ничего, попытка не пытка. Я знаю, что я здесь, они знают. Все знают.

Не разойтись нам. На мне двое их товарищей. Не простят...
А переговорщик не успокаивался:
— Давай по-хорошему! Сдавайся! Иначе штурманём — мало не покажется! Не уйти ведь тебе отсюда, сам себя запер!
Тут он прав. С трёх сторон хода нет, с четвёртой, по воде — разве что бегом побежать, копируя одного еврея, жившего две тысячи лет назад. Только куда мне до него?

Зато можно повоевать. Этим, снаружи, тоже страшно. Никто в герои записываться и в лобовую атаку на меня переть не спешит. Время тянут, наверняка или подмогу ждут, или перегруппировываются для нового витка наших разборок. Вряд ли их там много, иначе устроили бы из забора дуршлаг, а из меня — фаршированную несъедобным дичь.

Голос от увещеваний перешёл к угрозам:
— Мы же тебя на ремни порежем, если нормальную речь не понимаешь! Ты чё, сука, думаешь?..
Дальше я его уже не слушал. Не отрывая взгляда от дырок в профнастиле (не мелькнёт ли там чей-нибудь любопытный взгляд), из положения лёжа встал на четвереньки. Где-то тут калаш валяться должен. Не мог я его далеко зашвырнуть, когда к подъёму Зюзи готовился.

Повертел головой — точно! Вон он, голубчик! В паре метров, почти рукой подать, лежит, скучает. Второй Орсис, забракованный мною по причине новизны, виднелся несколько подальше — на самой границе пляжа и травы. Стволом вверх, на мешке с одеждой. Надо было его брать. Нет же, поумничать решил... а оно вон как вышло.

Всё! Нужно о чудо-винтовке забыть! Сейчас она от меня — как Луна от Земли. И далека, и заманчива, и путь к ней труден и опасен. Если попробую добраться — на открытом месте окажусь, со всеми вытекающими.
Пару раз глубоко вздохнул. Ходу!

Не помня себя вскочил, подхватив тяжёленький сидор за горловину, бросился к автомату. На бегу подцепил его за ремень и, развернувшись, со всех ног помчался к большому дому.

Два выстрела, опять вслепую, однако все рядом. Потом ещё два. С противоположной стороны кто-то заорал:
— К вам побежал!
Похоже, имелась в заборе щёлочка. Плохонькая, иначе давно бы положили меня, но имелась.

Окрик придал сил, заставляя ускориться ещё больше. «Пока бегу — живой!» — заевшей пластинкой крутилось в голове. Промелькнули домики; подошвы сапог, казалось, дымились от скорости и бухали при каждом соприкосновении с землёй турецким барабаном; дыхание спёрло.

...Дверь... Полуподвал с велосипедами и прочим инвентарём для отдыхающих... Вторая дверь... Ступеньки... Уже знакомый зал с чучелами по стенам...
Сдвинул стоящий поблизости комод и закрыл им вход из гаража. Надолго он, конечно, никого не задержит, но и крепко сомневаюсь, что преследователи вообще попробуют проникнуть сюда. Зачем? Пулю схлопотать? Если уж сильно приспичит — окон полно. Больших, в полный рост. Разбил одно — и гуляй туда-обратно для удовольствия. Потому закрывал больше для порядка, чтобы беззвучно не подобрались.

Не поднялся — взлетел на второй этаж и, сквозь щели в шторах, не приближаясь к ним, дабы случайно не дотронуться и шевелением ткани не выдать себя, выглянул наружу.

От дома до ворот — метров двадцать, не меньше. Между ними — пустая, поросшая травой сквозь стыки тротуарной плитки, площадка. По бокам, вдоль забора — всё те же берёзки.

Голые, белые с чёрными полосками стволы; высокие, полупрозрачные кроны, о которых всяких приличный поэт старается высказаться в рифме, причём всегда в печальной, непременно норовя приплести мягкий шум листвы и русскую душу.
Может, и правы были. Одни под берёзками душу воспевают, другие — отдают...
Пробежался по остальным комнатам. Роща, домики с виднеющимся за ними прудом — до ближайшего даже подальше, чем до ворот, снова роща — и ни одного человека в поле зрения. Прячутся, планы по моей поимке строят.

А у меня плана, к сожалению, нет. Одни эмоции, нервы и непрерывное желание двигаться, взять под контроль все входы и выходы, все окна. Только перебегу из одной комнаты в другую — так и чудится крадущаяся за спиной бородатая рожа с ружьём наперевес. Злая, страшная…
Обернусь — никого.

На месте напавших я бы и не подумал во двор соваться. Сидел бы тихонько, контролировал периметр и ждал или подкрепления, или пока я не рвану в прорыв. Другой вопрос — есть ли у них время и связь с Фоминском? Если есть — тогда мне не повезло совсем. Если нет — гонец до темноты никак не успеет с подмогой вернуться. А ночью проморгать одиночку легче лёгкого. Получается, штурма мне в любом случае не избежать. Начнут, более чем уверен, со стороны пруда. Сначала один переберётся, самый смелый, следом — остальные. Рассыпятся по удобным позициям, попрячутся под защитой домиков, отрежут мне отход. После понемногу начнут подбираться.

Ещё не до конца понимая, зачем, принялся метаться по комнатам, вслушиваясь в тишину пустого дома и срывать с кроватей простыни. Набрал охапку, свалил её прямо с лестницы вниз, на первый этаж. Поспешил за бельём по второму кругу. Теперь собирал подушки, одеяла, да любые тряпки, способные гореть, дымить и вонять. Последними сбросил два матраца, распоров их вдоль.
Не забывал и за шторы посматривать. Нет. Не показываются.
Ну и ладно.

Когда собранного в кучу барахла набралось изрядно, почти по грудь, спустился вниз. Перекатившись через неё, метнулся на кухню, притащил оттуда резной, деревянный табурет. Без жалости разломал. Мне нужны только ножки, остальное — в сторону.

Тряпки с прочими постельными причиндалами убирать от лестницы и не подумал, тут от них пользы больше. Хорошая лесенка, красивая, резная. Ступеньки деревянные, балясины деревянные, косоуры тоже не подкачали. Дуб, полированный. Когда полыхнёт — мало никому не покажется. И плевать на всевозможные пропитки с лаками. Дерево есть дерево — огня не любит.
Распустил пару простыней на полосы, сделал три корявых, топорщащихся во все стороны лохмотьями ткани, факела. Одну из полос, предварительно смочив её водой из бутылки, намотал на физиономию, вместо респиратора. На один раз сойдёт, а больше мне и не надо. Натаскал ещё некрупной мебели, набросал сверху. Украсил сооружение несколькими головами убитых животных. Символичненько получилось.

Небольшое, плотное покрывало завязал узлом на шее. Неудобно-то как... будто щёки и подбородок вафельным полотенцем растираю. Чешется, колется, печёт. Но — надо. Руки должны быть свободными.

Покончив с подготовкой костра, побежал на кухню, где лихорадочно принялся выворачивать шкафчики со всяким бытовым скарбом.

В третьем, навесном нашлись салфетки. Много, в целлофановых упаковках. Вот и розжиг.
***
...Помню я, помню, как под чутким руководством полковника Коробова домик палили, прячась в подземном ходе. Тут такой номер, конечно, не прокатит, однако если устроить пожар, да ещё с дымом — мои шансы удрать сильно повышаются. Застрелиться всегда успею...
***
Полюбовавшись на устроенный хаос, приступил ко второй части реализации своего замысла. Да, именно замысла — планом, родившуюся в моей голове авантюру, нельзя было назвать даже с натяжкой. Определение «Бред сивой кобылы» подходило гораздо лучше. Ну и пусть. Лишь бы результат был, а выяснять уместность и правильность формулировок я с удовольствием оставлю специалистам.

Прижавшись к стене, бочком подобрался к ближайшему окну, медленно, стараясь не слишком касаться шторы, повернул ручку ближайшей створки.
Добротная фурнитура, пережившая своих хозяев, мягко поддалась. Чуть потянул — и створка с неприятным уху похрустыванием немного отворилась, образуя щель сантиметров в десять.

— ...ядь!!! — прорвавшийся в помещение крик заставил вздрогнуть.
Прав я был — богатенький дядя здесь строился. Отличная звукоизоляция!
Переговорщик, вон, слышно, охрип уже.
— Да пошёл ты! — угадав услышанное слово по последним буквам, начал я диалог. — Вы кто такие?! Нах... сюда припёрлись?!
Голос не сразу, удивлённо ответил:
— Обозвался?! Ну выходи, пообщаемся!
— Ага! Только шнурки поглажу! Чё надо?!
— Ты ох...ел? К ноге, я сказал!
— Сам иди! Один! Без оружия! — крикнул я как можно истеричнее, прекрасно понимая, что никто не придёт.

Мне сюда гостей и не надо. У всей этой пустой болтовни другая цель — запутать тех... за забором.
— Мужик, ты вообще берега попутал? — с нескрываемым удовольствием, получаемым от перебранки, крикнул невидимый отсюда говорун.
Понимаю, сейчас его приятели с другой стороны перебираются. Я бы тоже постарался заболтать засевшего в доме врага.

Мой выход. Моё первое представление. Амплуа — паникёр.
— Да хер я вам сдамся! Лучше пуля в голову! В трудовые отряды не вернусь! Срать я на вас хотел!!! — истеричность даже имитировать не пришлось — сама наружу лезла. — Уроды! Суки! Чтоб вы сдохли!
Не дожидаясь реакции своего собеседника, бросился к куче, достал спички из кармана. Принялся чиркать серной головкой о тёрку.
На удивление, руки не дрожали, спички не подводили.

Сухая бумага салфеток вспыхнула сразу, мне лишь оставалось кинуть сверху несколько холстин. Заиграл пламенем костерок, потянуло белым, вонючим дымом. Пригодились и факелы. Подпалив их от разгорающегося костра, кинул под шторы. Огонь принялся весело лизать тяжёлую портьерную ткань.

В нос шибануло запахом палёной шерсти. Клубы гари рванули вверх, под потолок, дышать стало совершенно невозможно.
И это радовало.

Следующей моей целью было окно почти над въездом в гараж. Правильную, направленную тягу у меня создать, конечно, не получится, однако для приличного пожара приток свежего воздуха необходим. И лучше сквозняка ничего не придумать.

Хоть и спешил, но нашёл в себе силы и здесь обойтись без резких движений. Так же, сбоку, не показываясь в проёме, приоткрыл вторую створку.
Костёр заметно повеселел, дым потянулся в мою сторону.

Всё. Больше здесь делать нечего. Стараясь не дышать, поспешил к двери, ведущей в гараж. Отпихнул загораживающий её комод в сторону, оказался на лесенке, не забыв закрыть за собой проход. Запах горелого чувствовался и здесь, но не так сильно.

И наступила третья, заключительная часть моего бреда.
Торопливо подойдя к разбитому окошку, тому, через которое ещё совсем недавно влезал в дом, направил «огрызок» в небо. Выстрелил. Один раз. Хватит. Пусть теперь головы ломают, что это было — застрелился или в кого-то конкретно шмальнул?

...Своими бестолковыми, на первый, да и на второй взгляд, манипуляциями я преследовал несколько целей сразу: устроить полноценную дымовую завесу для попытки прорыва; скрыть в треске пожара шум от своих передвижений; запутать противника, создав видимость своей полной неадекватности — с дураками всегда осторожничают, не спешат к ним; вынудить неизвестных на необдуманные поступки и пожар для этого — чем не повод?

Вдруг сдадут у кого-нибудь нервишки и побежит он некие, припрятанные от товарищей ценности спасать? Или разом осмелеют, подойдут поближе посмотреть, как беглец запекается в собственном соку? А я их тут и встречу.
Последние пункты, признаю, спорные. Но уж чем богат...

Горело надо мной весело. И пары минут не прошло — дым из открытого окна уже закрыл собою всё обозримое пространство. Да и про гараж пожар не забывал — тянуло белой вонью сюда сильно. Глаз обильно слезился, горло немилосердно першило. Долго мне здесь не протянуть.

Забросил калаш за спину, достал пистолет. С ним удобнее — можно одной рукой управляться. Подхватил заранее примеченную стремянку и выскочил наружу.
Бетонный выезд, идущий вверх; грязная, забившаяся мелким, хрустящим под сапогом мусором, ливнёвка; белые, сворачивающиеся в спирали, по удавьи изгибающиеся в непонятном танце клубы дыма над головой; такой нужный треск пламени...

Послышался свист. Сначала справа, со стороны ворот, потом слева, от пруда. Именно слева, с территории усадьбы. Обошли, значит, не побоялись. Спасибо. И не надеялся, что так опростоволоситесь. Вы во двор — я со двора.

Где буду штурмовать забор — до этого момента не знал и сам. Решение откладывал, как мог. Из-за ветра. Раньше направление недосуг проверять было, а сейчас рассуждать поздно. И о том, что меня ждёт там, за ограждением, тоже старался не думать. Может, подстрелят, может, нет... Но здесь оставаться нельзя — здесь меня в любом случае достанут, как не прячься и не отстреливайся. А так, в дыму, можно попробовать и затеряться среди деревьев.

Глянул вверх — дым сносило поперек участка, ближе к въезду. Нормально. Тут бежать — метров пятьдесят, от силы. Потом вверх, на забор. Проволока не пугала — главное лицо не поранить, иначе совсем в урода превращусь. а остальное — заживёт. Зря я, что ли, на шею по-модному покрывало повязал? Его и накину сверху, да и куртка поможет, частично защитит от неизбежных порезов. MADE in USA, как-никак. Пусть в деле подтверждает так разрекламированное суперкачество продукции этой страны-производителя.

Осторожничая, выглянул из своего укрытия в сторону ворот. Закрыты. Никого в прямой видимости нет. Наверняка с той стороны засели, возможно, в некую щёлочку подсматривают.

Тогда так: сейчас ныряю в завесу и, сколько могу, бегу под её защитой. Само собой, даже как-то ободряюще, припомнилось — когда впервые смотрел в щель между створками, с той стороны — видимое пространство было не слишком широким. Точно не вспомню, но менее половины всего двора — за это поручусь.
Потом забираю правее, оставляя дым между мной и прудом.

— Правее, — повторил я вслух, настраиваясь. — И вдоль, до забора.
Из-под ворот отчётливо вырывались беленькие струйки. Где-то лопнуло стекло. Огонь уже не трещал — выл. Быстро разгорелось, не ожидал. Думал, такой эффект минут через пятнадцать наступит, не раньше. Вот что значит деревянная отделка…

Надо отсюда уходить, становится слишком опасно — задохнуться могу или осколком чего-нибудь увесистого, не выдержавшего резкого повышения температуры, по затылку схлопотать. Да и подушки с тряпками скоро догорят — завеса пожиже станет.

«А если меня засекут и успеют подстрелить раньше, чем я перелезу? Если будут ждать с другой стороны? Если надышусь дыма и упаду, корчась в приступах кашля и выплёвывая лёгкие? Если?.. Если?.. Если?!» — не шептал, вопил внутренний голос.

Ноги стали ватными. Пробежка внезапно перестала казаться последним рывком к желанной свободе, превращаясь в некий смертельный аттракцион с единственным участником.

И уже вторым экстремальным времяпровождением за два дня — первый был вчера утром, когда от Фроловских миномётчиков драпал.
Перебор у меня с развлечениями. Покоя хочу. И чайку попить. С галетами.
Сходил, называется, за хлебушком... Позарился на чужое.
***
Из окна сверху вырвался первый язык пламени.
Почувствовал, как начинает кружиться голова. Ждать больше нельзя — сдохну от удушья. Остался последний штрих...

Резкий порыв ветра неожиданно разметал дымовую завесу по всему двору, чем здорово сыграл мне на руку. Да, плотность упала сильно, зато можно попробовать перебраться через ближнюю стену, о которой я раньше и не задумывался, без имитации бегущей мишени. Тут метров пятнадцать всего...

Закинув стремянку на плечо, просунул левую руку между ступеньками и ладонью зажал её так, чтобы она была почти параллельно земле. Вес пистолета вообще не замечал.
Три! Два!..

— Гав!
— Что?..
— Гав! — донеслось со стороны ворот. Из-за шума пламени в горящем доме — негромко.

Этот басовитый голос нельзя спутать ни с каким другим. Зюзя! Зовёт! Но как? Хотя... На вопль отчаяния или обречённой не похоже — звучало требовательно. Опять своевольничает, моя умница? Не буду ругаться. Послушаюсь. Мозги у неё работают как надо...

Ноги сами понесли к воротам, прямо через открытую площадку. Бежал пригибаясь, зигзагами, изо всех сил давя желание обернуться и посмотреть — не гонится ли кто за мной, не целится ли в спину.

Одна надежда — плохая видимость со стороны пруда, не сразу разберутся — свой спринтом развлекается или чужой.
Лопнуло ещё одно стекло, треск пожара переходил в рёв.
Стремянка при каждом шаге подпрыгивала, бухая по плечу, лёгкие горели. Наглотался дымка..
.
— Он к тебе! — заорал кто-то из дымного облака, и до меня дошло, почему мне вслед не стреляли. Не из-за плохой видимости — хорошему стрелку она, конечно, вредит, но ему и силуэта достаточно. Видать, заметили мою пробежку не сразу, а теперь боялись попасть в товарища или товарищей, прячущихся по ту сторону. Мои догадки оказались верны — меня обошли. Не знаю, через пруд перебрались или иным способом проникли, а только брали меня в клещи.
Ворота... Калитка... Засов...

Отшвырнул стремянку в сторону. Упал на колени. Чем меньше меня видно — тем тяжелее попасть. Уцепился за скобу засова, сделанного из железной полосы с самодельно пропиленными зубчиками снизу. Про себя отметил — хорошая конструкция, простая и надёжная. Толстой проволочкой или шомполом открывается. Поддеваешь снизу и сдвигаешь понемногу. Запираешь так же. И ключа никакого не надо.

Железка отъехала как по маслу. Толкнул калитку от себя, рыбкой бросился в открывшийся проём, со всей доступной скоростью пополз в сторону.
Добермана не видно. Где она?!

И вот тут по мне жахнули. Сообразили, что что-то пошло не так и меня здесь никто не встретил, иначе бы услышали или выстрел, или победный окрик товарища. Но сплоховали. Участок имел уклон в сторону пруда, они били снизу, а потому дырки в профнастиле появились в полутора метрах над землёй. Пока в полутора метрах. Более чем уверен — неизвестные мне загонщики в эти секунды бегут вперёд, сквозь дым, и, возможно, вдоль забора снаружи. Сколько их там?
Хватит прятаться. Пора ноги делать. В рощу.

Вскочил, наскоро осмотрелся — а вот и разумная. Стоит неподалёку от угла ограды, расставив для устойчивости лапы пошире и держит кого-то за горло.
Окликать не стал. Подбежал, увидел лежащего на спине в позе морской звезды мужика с перекошенным от страха, бородатым лицом. Глаза выпучены, налиты кровью, уже вверх, за веки закатываются. Сам — синеющий от удушья, явно в полубессознательном состоянии.

Рот открыт, губы мелко трясутся, вместо дыхания — шипение, напоминающее сухую рвоту. Воздуха хочет. Не получается. Зюзя сжала глотку крепко. Рычит. Глухо и страшно.

Рядом с лежащим — двустволка. Схватил, пистолет сунул в карман, и, крепко вцепившись в ствол, словно дубиной наотмашь звезданул лежащему прикладом по голове, стараясь не зацепить Зюзю. Получилось плашмя, вскользь по морде неизвестного. Брызнула кровь из сломанного носа и рассечённого лица. Не задумываясь — повторил удар. Теперь в лоб, и тоже без особого фанатизма. Крови стало ещё больше. Глаза мужика окончательно закатились. Надеюсь, не угробил — череп цел. Вроде...

Стрелять в этого человека я и не подумал — слишком шумно, а убивать засапожником не стал сознательно. Пусть охотникам лучше раненый достанется, требующий заботы и ухода, чем весьма непритязательный в своих пожеланиях труп. Одного жмура на пляже я им уже сделал, со вторым, подстреленным из Орсиса — непонятно. Лучше бы живым остался. И тех, что уже имеются, для полноценного скандала вполне хватит.

Эх, обыскать бы его… да некогда.
— Бегом! — с силой схватив свободной от ружья рукой добермана за шиворот, рванул её на себя.
— Да! — и сам не понял, когда Зюзя оказалась впереди меня. — За мной!
Спрашивать о судьбе Роси не было времени. Потом поговорим. Надеюсь, с мелкой ничего не случилось.

Я не обольщался. Повторный залп последует сразу после того, как преследователи достигнут ворот и увидят мою спину. Раньше стрелять не имеет смысла — пустая трата боеприпасов, да и зачем??
Догнали раз — догонят и второй.
А я попробую убежать.

Скрывшись за боковой к воротам стеной, мы со всех ног, под углом в сорок пять градусов к забору, помчались вглубь берёзовой рощи. Чистенькой, без любимых кустов в человеческий рост и прочих, милых моему сердцу, укрытий. Только трава и цветочки, пасторалька хренова...

В груди по-прежнему жгло, дыхание давно сбилось. Одно радовало: тем, кто следом бежит — не легче. Они тоже гарью надышались.
Тряпку, защищавшую лицо, я давно потерял. Покрывало, завязанное на шее, содрал на бегу, бросил в сторону. Не понадобилось...
Пару раз перепрыгнул через поваленные деревья, между берёзками петлял постоянно.

...Выстрел я как-то пропустил. Заметил только, что кора на оббегаемом в этот момент бело-чёрном стволе очередной русской красавицы полетела мелкой трухой в разные стороны. Мазилы!

Отпрыгнув за дерево потолще, упал в траву. Второй залп... третий... сверху посыпались листья, веточки, прочий мусор.
Огрызнулся из трофейного ружья. На звук. Отбежал я, похоже, порядочно — забор за берёзками еле заметен, людей не видно вообще. Зато дом горит во всей красе — огонь уже добрался до крыши.

На этот раз стрелять не стали, оставив мою попытку оборониться без ответа.
Вскочил, снова побежал.
Доберман ждала неподалёку, не давая мне затеряться среди всего этого растительного великолепия.

А вслед, сквозь гул пожара, донеслось:
— Ты труп! Беги! Найдём!
Вполне может быть. Врагов я себе нажил преизрядных.
Откуда-то сбоку вынырнула Рося и пристроилась рядом с Зюзей. Где была? Что делала?

Пока размышлял о маленькой разумной, и сам не заметил, как перешёл на быстрый шаг. Силы закончились, адреналин переработался. Бак пуст.
В горле стояла мокрота, постоянно тянуло сплюнуть, во рту прочно обосновался привкус горелых перьев — тошнотный, горький. Грудь точно обручем сдавили. Дыхание получалось рваным, поверхностным. Плечо и левая рука побаливали, точно шилом исколотые. Приложился где-то, а где — и сам не вспомню. Потом посмотрю, в спокойном месте. Ничего ещё не закончилось. От меня до охотников этих — метров четыреста по прямой. Один несложный рывок для отдохнувшего человека.

Попробовал войти в привычный ритм: три шага вдох — три шага выдох. Сразу закашлялся, успев плотно закрыть ладонью рот.
Доберман, не сбавляя хода, попросила:
— Потерпи.

Да уж сам понимаю... С великим трудом перешёл на лёгкую трусцу. Разумные тоже ускорились. Через минуту Рося резко взяла влево и быстро растворилась среди деревьев и травы.

— Она смотрит за людьми, — немедленно прилетело мне пояснение. — Они пока за нами не идут. Злые. Думают, как лучше нас догнать и убить. Спорят. Один человек говорит идти сейчас, другие не хотят. Говорят — потом. Им надо кому-то что-то рассказать. Про мёртвого человека, — дополнила разумная. — И нужен доктор.

— Сколько их? — как можно тише проперхал я.
— На ногах — три. Один ранен. Один убит. Один — я не поняла, убит или нет. Нас не боятся. Злые, — повторила ушастая.

Своих, значит, не бросают. Похвально. Прав был старый хрен Фоменко — гнались за нами. И я прав оказался, когда решился на прорыв. Группа охотничья, не военная. Потому и долго на штурм решались — и навыки не те, и численность неподходящая.

В конце концов, осмелились, оставили одного — главный вход прикрывать и мне мозги пудрить, а сами в обход. Только Зюзю не учли. А эта переменная со множеством скрытых функций. Интересно, как она того болтуна уделала?

На этом я велел себе прекратить отвлекаться на посторонние темы и сконцентрировался на движении. Лёгкие понемногу приходили в норму, голова больше не кружилась. Правое плечо и руку пекло. Изловчившись, сунул руку под куртку. Достал — пальцы в крови. Несильно, но неприятно. Дробью, значит, зацепило... А я и не заметил в запале... Ничего. Главное, не картечью, а с дробью как-нибудь разберусь. Она на излёте со мной встретилась, убойная сила на минимуме. В мягких тканях, опять же, застряла. Легко отделался. Копеечно.

Наша маленькая разведчица регулярно появлялась с докладами и снова исчезала. Судя по спокойному молчанию Зюзи — мы отрывались. Как надолго — не знаю.
***
Привал ушастая объявила в полдень, когда мы, по моим прикидкам, отмахали по равнинам и перелескам километров двадцать, не меньше. Хорошее место она подобрала — окраину густой лесополосы между двумя небольшими и, естественно, необработанными полями. Вздумай кто к нам приблизиться — издалека заметим.

С удовольствием уселся, стащил куртку, рубаху. Полюбовался на дырочки в одежде с пятнышками своей крови по краям. Спину пекло. Сильно, на грани терпения.
— Зюзя! Посмотри, пожалуйста, что там у меня, — и согнув левую руку в локте, отставленным большим пальцем указал на свой тыл.

Разумная немедленно выполнила мою просьбу и прислала мыслеобраз: пять дырочек, обрамлённые синими пятнами. Две в руке, три в спине. Угадал, значит — дробь. И не достать ведь без посторонней помощи никак. Придётся с ней бегать.
— Тебе больно? — участливо поинтересовалась доберман.
— Нет, — врал, конечно. Ну а что она сделает? Посочувствует и пожалеет? — Вы как? Целые?
— Да. И я, и она, — мордочка Роси, — здоровы.
— Это хорошо.

Из-за кустов вышла маленькая разведчица. Подошла к Зюзе, полюбовалась моей спиной.
— Что, некрасиво? — стараясь придать голосу бодрость, поинтересовался я у второй своей спутницы.
Вместо ответа она подошла к спине вплотную, обнюхала её и без предупреждения принялась вылизывать раненый участок. Мягко, осторожно, медленно, стараясь не причинить мне боль.
— Мы так делаем, когда получаем рану, — к ней присоединилась и доберман. — Помогает. Кровь медленнее идёт.

Спорить не стал. Мелькнула, конечно, мысль о том, что собачьи языки — не самая стерильная штука на свете. Но как мелькнула, так и пропала. Моя пропитанная потом рубаха что, лучше? Вот то-то и оно...

Распустив горловину заплечника, с удивлением отметил, что досталось и ему. Несколько дробинок застряли в пачке с галетами, пара увязла в банке с паштетом из ИРП.

Покопался в недрах сидора, нашёл вату, бинты. Дождавшись, пока мою руку со спиной оставят в покое, перевязался. Плохо получилось, неудобно.

Одевшись, принялся собирать по всему вещмешку коробочки из армейского рациона. Картонные упаковки я ведь выбросил — не влезали они, слишком громоздкие. Потому закидывал внавалку.

Себе взял паштет, разумным отдал каши с мясом. Ложки искать не стал. Выковыряв дробь, прямо галетой черпал коричневую, пахнущую печенью пасту и ел. Вкусно. Зюзя с подругой тоже оценили военные консервы — слопали их мгновенно и теперь грустно посматривали на меня и на то, с какой медлительностью я, по их мнению, кушаю. Но не просили, лишь носами жадно втягивали ароматы из моей баночки.

Не выдержал. Выдал каждой по галете с паштетом. Доберман слопала подношение с удовольствием, а непривычная ко всем хлебобулочным изделиям собачка положила свою долю на траву и принялась слизывать деликатес, довольно виляя хвостиком. Потом подумала немного, и тоже вкусно захрустела хлебцем.

Насытившись и напившись, все почувствовали в животах ту самую тяжесть, категорически требующую спокойствия и горизонтального положения организма.
— Можем отдохнуть? Или идти надо?
— Можем. Она говорит, люди пока за нами не идут, — успокоила ушастая, устраиваясь поудобнее между двумя кустами. — Говорит, люди остались с раненым. Они хотят позже идти. Догонять. И спорят — ты один был или с нами. Не верят, что мы можем дружить. Главный человек не разрешает другим идти в деревья. Боится, что мы нападём, и он точно не знает, сколько... не людей. Говорит — их мало. Говорит, тебя искать никто не просил. И ругается много.
— Пусть не верят. Мне всё равно.

Получается, у той шестёрки, с которой я сегодня утром сцепился, умный предводитель. Не хочет рисковать. И не из-за меня — чести много. Просто не хочет. Если Рося своими некрупными размерами ещё туда-сюда, так себе опасность, то вот доберман заставит задуматься кого угодно о том, что тут неподалёку вполне может быть стая. Потому и стрелять до победы по ней не решились — некто умный понимал, чем обернётся дело, если они схлестнутся с десятком-другим разумных. Не захотел на два фронта разборки устраивать, посчитав мою поимку приоритетной. Сознательно дали Зюзе уйти. Охотники потому и охотники — знают повадки тварей, знают, что на группу вооружённых и готовых к драке людей они просто так не нападут. Во всяком случае, теперь. Понимают, как и где себя вести. Когда убивать, а когда сделать вид, что ничего не заметили. Те выстрелы, услышанные после прыжка ушастой через забор — в горячке кто-то учинил. С перепугу.

Ну и Зюзя, больше чем уверен, неслась с такой скоростью, что попасть по ней навскидку — задача не из лёгких.
А скорее всего, одно на одно наложилось.

Другое плохо — Фролов быстро сопоставит добермана и меня. Поймёт, кто его людей пострелял. Сделает выводы, даст необходимый инструктаж, примет меры.
Ну и пошёл он!

— Расскажи, что было после того, как ты перепрыгнула забор.
— Люди были, — мелькнул смазанный мыслеобраз из двух мужских рож, замерших с раскрытыми от удивления ртами, — рядом. Они меня не ожидали увидеть, один закричал. Я побежала не в сторону, а мимо них и в деревья, — стремительно проносящиеся справа и слева берёзки, — потом стреляли. Не попали. Уже была далеко и сказала тебе, что убежала. Она, — картинки не было, но я и так понял — речь шла о Росе, — убежала раньше, когда люди ещё дальше стояли. Боялись идти после того, как ты у воды их человека убил. Потому и не попали в неё. Она хитрая, умеет прятаться.

Погладил отдыхающую рядом собачку по голове. Разумная с интересом слушала добермана, не встревая в разговор.
— Ну а дальше?
— Я убежала, она вернулась. Слушала людей. Один крикнул, что ты убежал. Куда — мы не поняли. Потом другой человек, — мрачная физиономия мужчины лет пятидесяти, — тихо, как мы, вернулся к закрытому входу у дороги и что-то сказал ждавшему там, — другая рожа. Знакомая. Та, по которой я прикладом молотил. — Говорил мало, сразу вернулся и через воду, опять как мы и ты, перешёл к домикам. За ним — второй. И один с другой стороны. А человек у входа постоянно кричал тебе. Ты молчал.

Смелые ребята. Я бы во двор через пруд заходить побоялся. Кто знает, чем встретят? Но и забор ломать — не выход. Шумно, видно, без нормального инструмента — долго. Нет, точно, трусливых там не было.

— Мы ждали, — продолжала Зюзя, забавно прядая ушами, на которые с непонятным упорство пытались спикировать из листвы и воздуха всякие мелкие букашки, — пока узнаем, где ты. Услышали дым, потом ты говорил с, — опять эта рожа переговорщика. — Он отошёл и приготовился стрелять в тебя, если ты побежишь к нему. Ты громко ходишь, не умеешь тихо, как они. Не боялся. Стоял и слушал шаги. Смотрел везде — знал о нас. Но больше на дом. Когда в доме выстрелили — мы поняли — ты сражаешься, а человек стал сильнее слушать.

Мне не стало стыдно от такого укора. Сам знаю, что временами топаю как слон. Значит, трое сзади зашли, а одного оставили мне мозги пудрить и не слишком переживали, что я сбегу. Нагнали бы. Да и тот, один, тоже явно парень не промах. Судя по рассказу добермана, он поступил максимально эффективно в ситуации, когда не имел возможности контролировать сразу три стороны забора. Выбрал себе местечко поудобнее и превратился в слух. Ждал или грохота профлиста при вскарабкивании на ограждение, или буханье сапог о землю при приземлении, или моих воплей при преодолении проволоки. Бесшумно мне никак было не выбраться, тут он прав на все сто.

Площадь для контроля ему не слишком крупная досталась — двадцать на семьдесят метров. Остальной двор дружки под прицелом держали.
— Как ты к человеку подобралась? — не прекращая поглаживать совсем разомлевшую от удовольствия Росю, поинтересовался у разумной. — Ты тоже не маленькая и когда бежишь — тот ещё топот стоит.
— Да. Я громко бегу, — с досадой в голосе признала мою правоту Зюзя. — Она помогла. Она взяла палку и... — тут рассказчица замялась, подбирая нужное слово. Не смогла, недовольно фыркнула и показала нашу маленькую разведчицу с зажатой в зубах сухой палкой. Не длинной — от силы сантиметров сорок. Собачка бежала между деревьев и сознательно цеплялась кончиком своего орудия за стволы. Получалось тихое постукивание.

— Я понял. Привлекала внимание.
— Привлекала внимание, — старательно повторила новый для неё речевой оборот доберман. — Далеко бегала. Человек часто смотрел, туда, где был шум, а я подошла сзади и крикнула.

Не повезло мужику... Что такое мыслевопль разумной мне было прекрасно известно. По самоощущению: взрыв в мозгах, дезориентация, помутнение рассудка. Будто ухо к пароходному свистку приложил, а он ка-ак ахнет во всю свою паровую мощь! Помню, на себе довелось испытать... Такая вот особенность ментального общения. Напрямую в мозг идёт, минуя уши и прочие понижающие эффект факторы.

— Он упал, я подбежала и позвала тебя. Хотела, чтобы ты шёл на мой голос.
— У тебя получилось...
— Держала человека, чтобы он слушался. Она, — спина маленькой разведчицы, вглядывающейся вдаль, — смотрела других, плохих людей — у меня не получилось. Не могу держать и смотреть. Неудобно. Дальше ты знаешь.
— Вы умницы, спасибо, — с чувством поблагодарил я разумных. — Вы правильно догадались. Я собирался бежать в другую сторону. Опасался засады.
— Мы семья, — нравоучительно ответила доберман, вкладывая в эти два слова весь их глубочайший смысл. А Рося просто завиляла хвостом в подтверждение столь умной мысли. — Нужно идти. Люди пойдут за нами. Не отстанут.

Аналогичные выводы крутились и в моей голове, однако захотелось понять ход рассуждений своей спутницы:
— Почему ты так думаешь? Может, они не посмеют?
— Я бы пошла, — зевнув, ответила разумная. — У них тоже есть семья. И между нашими семьями кровь.

Глава 13

Шли третьи сутки отхода на север. Нас никто не преследовал, и это чертовски напрягало. Рося тогда специально осталась неподалёку от места первого привала — проследить за погоней. Никого.

Я сделал поправки на все, как мне кажется, возможные допущения: оказание помощи раненому, несовершенство сегодняшних способов связи, практичность нового фоминского властителя, не пожелавшего тратить время ценных специалистов на такую мелочь, как одноглазый беглец.

Нет, не должны отвязаться... Я убил минимум одного их человека и, согласно заветов покойного старика, меня должны или живым поймать и вздёрнуть на главной площади, или без затей уничтожить, если первый вариант не срастётся. В таких вопросах принципиальность важна хотя бы для того, чтобы люди проникновенно шептались по углам: «Могут. Не уйдёшь. Из-под земли достанут» и плотнее чувствовали на своём загривке суровую десницу власти.

Накажут вместо меня кого-то постороннего? Маловероятно. Пленные из фортика, охрана тюрьмы наверняка уже допрошены вдоль и поперёк, а все ушедшие в прорыв посчитаны и рассортированы. Если кому и повезло до сих пор скрываться от преследователей, то приметы этого везунчика известны всем.

И даже если охотники, несмотря на потерю минимум одного боевого товарища, каким-то чудом ухитрятся промолчать про разборки в усадьбе — слухи про удачливого одноглазого, сумевшего сбежать от погони, поползут однозначно. Не смогут все участники недавних событий поголовно держать язык за зубами. Обязательно поделятся с наиболее близкими, а те — со своими близкими. И так в геометрической прогрессии.

Потому я и не обольщался. Спешил, как умел, двигаясь в выбранном направлении по некой ломаной линии, и сам не зная, когда с северо-востока поверну на северо-запад или пойду строго на север. Интуитивно путал следы, не давая просчитать свой маршрут и выставить заслоны в наиболее удобных местах.

Сегодня я слегка изменил первоначальные планы — прошёл километров десять в сторону востока по бывшей федеральной трассе. Пустой, непривычно прямой и гладкой, с отлично сохранившимся асфальтом. Жутковатое впечатление. Широченный проспект со ржавыми отбойниками, облезлыми указателями, с грустно трепещущими обрывками выцветших плакатов на билбордах по обочинам. И никого.

Единственная машина, повстречавшаяся мне на пути — брошенный КАМАЗ-самосвал, навьюченный пожитками выше кабины. Кто-то донельзя хозяйственный пёр в вынужденную эмиграцию теперь уже насквозь прогнившие шкафы, диваны, мешки с одеждой. Основательно драпал, да техника подвела.
Основные могильники мёртвых машин, как мне говорили, после Курска начинаются. А здесь — пустота с ветром.

Свернул у наполовину сгоревшей деревеньки. Таких тоже много попадается на пути. Кто знает, самовозгорание здесь произошло каким-нибудь особо жарким летом или бегущие люди, совершенно не заботясь о сохранности пустого жилья, разводили костры, чтобы согреться холодной ночью…
В любом случае домики жалко.

Моих спутниц, в отличие от меня, такие пейзажи не коробили. Для них это привычная, естественная часть нового мира, как для меня в своё время — заводские трубы или перекопанная коммунальщиками улица. Ничего интересного.
Двигались мы к нашему дому... точнее базе, ставшей для нас домом. Между собой мы её именно так зовём. Эту конечную точку предложила Зюзя, на одном из привалов беспокойно посматривая на то, как я, морщась, стаскиваю рубашку и снимаю бинты для промывки ран. По её замыслу нам следовало максимально быстро добраться до знакомых мест, некоторое время отлежаться, отдохнуть и только тогда начинать строить новые планы на будущее. Не особо задумываясь, согласился — ушастая кругом права.

Дробинки в моём организме жили, казалось, своей жизнью. Три из пяти почти не беспокоили, мирно учась сосуществовать в гармонии с новым хозяином. Дырочки от них уже взялись здоровой тёмно-бурой коркой, а вот две... по одной в руке и в спине — заставляли волноваться.

Края вокруг входных отверстий никак не желали заживать, наружу постоянно выходила сукровица. Понемногу, по капле. Пока светлая, с красноватым оттенком, но это пока.

Хорошо, что мозгов хватило выгрести из закладки все медикаменты. Много полезного там оказалось.

Опасаясь занести инфекцию, на каждой остановке со всей основательностью протирал раны перекисью водорода, присыпал стрептоцидом, пил анальгин, вот только никаких намёков на заживление этой неприятной парочки не замечал.
Имелись у меня и несколько ампул с новокаином, и шприцы. Их не трогал, берёг, прекрасно понимая, что в случае загноения придётся вопрос решать кардинально — хирургическим путём.

Но вот с этим я как раз и не спешил.
Наибольшая сложность самооперирования заключалась в том, что если до входного отверстия на руке я ещё худо-бедно мог добраться и, вывернув до хруста шею, посмотреть на состояние раны, то вот на спине — только дотянуться пальцами и нащупать под кожей крохотный, инородный кусочек металла. В одиночку, без помощника, его крайне сложно извлечь.

Так и шёл, откладывая решение в долгий ящик и постоянно пытаясь придумать, где мне найти доктора или ещё кого, понимающего в медицинских делах и не желающего всадить мне скальпель в шею.

Теоретически, можно было бы попросить разумных найти поселение, выйти к людям и договориться, оплатив услуги да хоть тем же «огрызком», а практически — я боялся. Места незнакомые, кто здесь обитает и какое у них отношение к путникам — без понятия. Могут помочь, могут прибить, а могут и в Фоминск стукануть.

Да, знать бы, что судьба сведёт с нормальным человеком, способным извлечь из моей шкуры все подарочки от мужичков с усадьбы — я бы и трофейный ИЖ-43, доставшийся мне в идеальном состоянии, отдал! И в придачу все патроны к нему и Орсису! Не жалко! Мне и пистолета хватит! Вот только мечты всё это… ненужные.

А ещё отметил про себя интересную закономерность — правая сторона у меня невезучая. Постоянно именно по ней прилетает. Что глаз, что рука с лопаткой — всё справа. Не то чтобы я верил в приметы и суеверия, однако игнорировать такую вот особенность нельзя. Всякое бывает, иной раз и необъяснимое.

...Сколько мы прошли? Не знаю. По расстоянию — много, до намеченной цели — думаю, мало.
***
— Ну, что?
— Ты сам видишь, — никак не пожелала комментировать состояние моей спины Зюзя, отделываясь мыслеобразом.
— Вижу, — подтвердил я, выгибая через плечо руку с зажатой в ней ваткой и вытирая желтоватую жижу вокруг входного отверстия. — Допрыгался. Гной пошёл.
— Да. Это плохо.
— Знаю...

Безрадостная новость настигла меня на вечернем привале, за пару часов до сумерек. То, что с раной на спине нехорошо — почувствовал ещё в обед. Пекущий зуд сменился тупой, ноющей болью. Осмотр лишь подтвердил мои опасения — началось осложнение. Короче, сегодня же надо вскрывать, чистить, и извлекать наружу шароподобный источник неприятностей. Иначе сепсис не за горами. Жаль, зашить не получится. Не извернусь я так... Зато тут же придумалось решение половины моих проблем.

— Поможешь?
Доберман вопросительно уставилась на меня. Пояснил:
— Будешь моими глазами. Я попробую удалить дробину.
— Помогу.
***
Сегодня мы остановились на окраине небольшого городка, в одной из пустых квартир третьего этажа с целыми окнами и выломанной дверью. Маленькая разведчица отправилась знакомиться с местностью, а мы с Зюзей остались готовиться к предстоящему мероприятию.

Изначально я планировал управиться засапожником, однако валяющийся на кухне небольшой, весьма узкий нож для чистки овощей и фруктов заставил подкорректировать первоначальный замысел. Он для вскрытия подойдёт лучше, чем мой полутесак. С пола подобрал керамическую чашку с отбитой ручкой. Заточил лезвие найдёныша о шероховатый край её днища. Получилось неплохо. Так, скальпель есть...

У самого выхода из квартиры, на тумбе для обуви, под ключницей обнаружился пинцет. Маленький, лёгкий, не чета хирургическому, конечно, однако вполне рабочий. Лежал себе спокойненько в женском маникюрном наборе, словно меня ждал. Не удивился. В чужой квартире чужие правила, а я здесь гость и не моё дело, где и что хозяевам хранить.

Вообще странно, почему этот наборчик уцелел — полезнейшая же вещь! Ножницы, мини-кусачки, пилка, лопаточка для ногтей… Пропустили, наверное. Вот и отлично. Некто проморгал, а я нашёл. Обязательно с собой заберу.
Ободрённый, решил перевернуть здесь всё.

Неоднократно побывавшие в квартире мародёры вынесли многое, но ещё больше они разбросали и намусорили. Повсюду ворохи тряпок, бывших когда-то одеждой и постельным бельём, поломанная мебель, грязь.

Пока копошился в чужих пожитках — чего только не попадалось! И отдельные тома Большой Советской Энциклопедии, и целая папка рукописных стихов, и кожаная маска в заклёпках с шипастым ошейником и поводком для известных игр.
Ошейник подарил Зюзе взамен давно утраченного, не раскрывая, впрочем, истинного предназначения сего предмета. Ей понравилось. Подарок вообще оказался добротным. Кожа мягкая, шипы из нержавейки, довольно острые, сделано всё аккуратно.

Надел находку на разумную — получилось эффектно и грозно. Не поленился, снял со стены чудом уцелевшее зеркало и дал новой владелице покрасоваться. А поводок с маской, не показывая, засунул под одну из самых грязных куч. Не хватало ещё объяснять разумной чужие причуды...
На том и успокоился.

Собрав немного обломков мебели, вышел на улицу и свалил их тут же, на старой детской площадке, под ржавой полукруглой лесенкой-лазом. Потом принёс небольшую, высокую кастрюльку, найденную на всё той же кухне, а затем, в довершение, отодрал кусок какого-то кабеля с медной начинкой, входящего в подъезд.

Зюзя смотрела на мои приготовления с интересом, водя головой из стороны в сторону — привыкала к обновке.

Пропустив кабель через верхнюю перекладину лесенки, привязал к нему за ручки кастрюлю так, чтобы она висела над костром. Кирпичи, конечно, подошли бы для очажка куда лучше, но искать их мне было лень. Налил немного воды, бросил в неё нож с пинцетом. Спичками и пучком сухой травы разжёг костерок.
Пока ждал, когда вода закипит — совсем стемнело. Для меня, не для добердамы. Она во тьме видит отлично, для неё обычная ночь — как для нас лёгкие сумерки. Проверено неоднократно.

За заботами о боли как-то позабылось и захотелось поболтать в ожидании неизбежного. Не знаю, почему, но именно сейчас, именно здесь я решился задать один из самых главных своих вопросов к разумной.

— Зюзя! Скажи, пожалуйста... почему ты тогда... ну, помнишь, когда я ногу подвернул, а ты привела меня к своему другу Диме... когда мы познакомились... потом решила идти со мной? Мы же не знали друг друга, я в тебя стрелял, убить хотел...

Разумная, настраиваясь на долгий разговор, решила прилечь и попыталась по привычке положить морду на передние лапы, но забыла про шипы, торчащие из ремня ошейника. Укололась, тут же подняла голову и попросила:
— Сними. Неудобно.

Внутренне трепеща в ожидании ответа, освободил шею подруги от столь неоднозначного украшения, сунул его в свой карман. Выбрасывать ведь не просили.
— Ты не ответила.
— Сложно ответить, — укладываясь поудобнее и наблюдая за пляской языков огня, начала с неглавного Зюзя. — Я точно не знаю. Много причин.
— Какие? — я понимал, что вопрос сложный, деликатный, однако вода в кастрюльке скоро закипит и тогда мне придётся отложить наш разговор.
Потому... не то чтобы торопил, скорее, не давал беседе застояться. Такие темы дважды не поднимают. Один раз спрашивают — один раз получают ответ. — Должны же быть главные?

— Нет, — смогла удивить меня собеседница. — Нет главных причин. Просто я так решила. Не люблю быть одна, не люблю ждать нового скучного завтра. А ты умел читать сказки так, как это делал Дима. Честно, интересно. В них хотелось верить. Плохой человек не сможет хорошо рассказать. Я почувствую. Я много чувствую. Страх, обман, боль. Не могу объяснить, как это получается. В тебе я почувствовала друга. Сначала думала, ты неумелый человек. Ходишь шумно, прячешься, плохо слышишь и громко спишь. Потом стала думать по-другому. И я рада, что не ошиблась. А ты зачем меня позвал?
— Устал от одиночества, — честно, как на исповеди, признался я. — Решил, вдвоём веселее.
— Правильно решил. Хорошие слова. Мне они нравятся. Вдвоём веселее.

Посмотрел в кастрюльку — со дна начинали подниматься пузырьки. Минут пять-десять ещё есть. Можно поболтать… И тогда я не выдержал, рассказал разумной всё: про истинную причину смерти Ольги, Бублика и людей в форте, о том, кто во всём этом виноват, о несбывшихся планах Фоменко. Получилось на удивление коротко. Вот бывает так — случившихся событий масса, в умелых руках на три романа можно растянуть, а возьмёшься рассказать о них, не растекаясь в малозначимых подробностях, и пары десятков фраз хватит.

По-моему, сухо получилось, словно инструкцию к лекарству прочёл. Не от равнодушия — каждое слово отзывалось эхом, эмоциями, памятью в моём сердце — я не хотел отягощать ушастую излишними деталями. Для чего? Заставить страдать ещё больше? Нет, это без меня, и так наболтал сверх всякой меры... Захочет узнать больше — сама спросит.

Доберман долго не отвечала. Я тоже помалкивал, с ужасом ощущая, что мне стало немного легче. Поделился, называется. Выговорился, вылив душевные помои на собаку...

Пришла Рося, устало улеглась рядом.
— Она говорит, что мы не интересны тем, кто считает эти дома своим домом, — совершенно не о том заговорила моя спутница.
— Это кто же? — в голове отобразились морды неизвестных дворняг. Их мало, всего четверо. Судя по визуальному восприятию нашей разведчицы — мелковатые. Размером с неё, не больше. — А они никого посильнее не позовут?
— Могут... Но не быстро. Других мы не слышим. Дай им еды — никого не позовут.

Неожиданно...
— Это тебе Рося сказала?
— Да. Говорит, они голодные, слабые. Плохая охота. Много не надо. Попросили.
Из еды в изобилии у меня оставались лишь галеты. Достал одну, показал.
— Подойдёт?
— Подойдёт. Положи на землю. Она, — мордочка Роси, — скажет, что такое можно кушать. Не опасно. Они не знают такую еду.

Я выложил пару десятков галет, как было сказано, на землю, немного в сторону от нашего костра. Собачка одобрительно ткнулась лбом в мою руку. Надо же, у нас так не принято — помогать незнакомым. Раньше, вроде бы, были традиции не отказывать нуждающемуся в крове и куске хлеба, только позабыты они. Не застал. В лучшие времена — и то, подать, может, и подали бы, если долго и униженно просить, а вот помочь по собственной инициативе — на такое решались лишь единицы из всей человеческой биомассы.

Вода в кастрюльке совсем закипела и я, отчаявшись узнать мнение Зюзи о новой интерпретации недавних событий, переключился на подготовку к удалению дробинок. Разделся, протёр перекисью дыру на лопатке и её окрестностях. Набрал в шпиц новокаин, развернулся спиной к доберману.
— Приступим. Сядь, пожалуйста, поближе и не отводи глаза от раны. Я должен видеть происходящее как можно лучше.

После некоторого шевеления, обозначавшего выбор разумной наиболее удачной перспективы, в моей голове возникло весьма детальное изображение собственной спины. Медленно, привыкая к управлению левой рукой с совершенно нового для себя ракурса, вколол обезболивающее, втайне радуясь, что не оброс лишним жирком и завести руку за спину для меня не проблема.

Не особо заботясь об экономии такого ценного обезболивающего, повторил процедуру, введя препарат с другой стороны раны.
Подождём, пока подействует.

Чтобы чем-то себя занять, уставился на кипящую воду. Говорить не хотелось. Я уже сказал всё, что считал нужным.
Разумные тоже помалкивали.

Просчитав в уме до тысячи, снял свой примитивный стерилизатор с огня, слил воду. Протёр руки перекисью (спирта в моём рюкзаке не оказалось — дважды перетряхивал. Думаю, кто-то из охотничков использовал его внутрь себя, любимого, а объявить об этом товарищам с последующим восполнением через официальные источники или по-тихому компенсировать недостачу новым флакончиком — постеснялся), взял прокипячённый нож, снова повернулся спиной к доберману. Её и просить не потребовалось — в голове сразу зажглась знакомая картинка...
***
Самым сложным оказалось преодолеть психологический барьер, заключавшийся в категорическом неприятии вполне понятных и обоснованных насущной необходимостью действий.

Ну вот, хоть ты тресни, не укладывалось в моей голове — как это себя, любимого, резать по живому?! Жалко ведь, не чужой человек... И страх, порождённый ожиданием начала самооперации, тоже никуда не делся — лишь нарастал с каждым мгновением, пока я примеривался к первому разрезу. Не удобно, чёрт... я же правша, а тут левой орудовать приходится.

На всякий случай сжал в зубах палку — помнил, так многие делали, чтобы не заорать в неподходящий момент.

Знание оказалось полезным. Пока разрезал упругую, плотную кожу, пока с ужасом смотрел чужими глазами на бегущие по спине струйки крови — несколько раз чуть в обморок не грохнулся. Спасала деревяшка, в которую впились мои челюсти. Именно она стала тем самым якорем, помогающим оставаться в здравом уме и сознании.

Чем хуже себя чувствовал — тем сильнее сжимал зубами палку, стараясь её влажноватым, с примесью трухи, вкусом заглушить не самые приятные ощущения от этой добровольной экзекуции.

Просроченное обезболивающее действовало плохо. Я очень отчётливо ощущал малейшее шевеление лезвия ножа в теле, по полной прочувствовал каждое своё неуклюжее движение. А ещё я узнал, что косметический пинцет в таких делах — полная, бесполезнейшая вещь.

Свинцовый шарик, на моё счастье, засел неглубоко, однако напряжённые мышцы не отпускали его, зажав со всех сторон, словно тиски. Как ни старайся — не вытащишь. Слишком слабый захват получается – насечек нет, губки гладкие, сильно нажмёшь – половинки «играть» начинают. Плоскогубцы с узкой рабочей частью для такой цели подошли бы гораздо лучше, но вот нет их у меня!

Помучавшись так некоторое время, всё же решил прекратить издевательство над собственным организмом и воспользоваться своим импровизированным скальпелем.

Фруктовый нож для извлечения дроби оказался так же непригоден – слишком узкое, не предназначенное для хирургии остриё никак не хотело подцеплять инородное тело. Этот мелкий кухонный ширпотреб всё время соскальзывал, промахивался, и вообще, норовил жить своей жизнью. Пришлось, в качестве попытки №3, доставать засапожник с более толстым, широким лезвием, наскоро протирать и, не думая про возможную инфекцию, выковыривать им подарочек от фоминских стрелков.

Получилось с четвёртого или пятого раза – не особо считал, с уже совсем измочаленной палкой в зубах...

Как выпал свинцовый шарик, Зюзя не заметила, полностью концентрируясь на моей возне с ножом. Зато я почувствовал нечто тяжёленькое, бодро скатывающееся по спине вниз. Пощупал, потыкал пальцем – не показалось. Избавился. Снова осмотрел рану — расковырял знатно. Не дырочка — дыра алела на правой лопатке. Всё в крови, развороченное. Промыл, присыпал стрептоцидом, наложил повязку. Отдышавшись, занялся рукой, твёрдо вознамерившись разобраться со второй проблемой здесь и сейчас.

Бережно сложив ножи в кастрюльку, повторил подготовку: так же обколол незаживающее место новокаином, так же ждал, пока подействует местная анестезия, так же не слишком помогло.

...Вторая дробина выскочила почти сразу, без всяких ухищрений и возни. Словно только и ждала, когда её подцепит лезвие засапожника и покажет, где выход из моего беспокойного организма. Страшно довольный таким окончанием самопочинки, перешёл к необходимым противовоспалительным манипуляциям, а потом с удовлетворением перебинтовал руку.

— Всё! — я постарался, чтобы мой голос звучал бодро. — Остальные трогать пока не буду. Не беспокоят — и ладно. Спасибо, Зюзя!

Признаваться в том, что у меня больше нет сил на самооперирование, не стал. Надеюсь, насчёт тех трёх дробин не ошибся. Глядишь, закапсулируются себе помаленьку и забудутся.
— Тебе больно? — участливо поинтересовалась доберман, рассматривая бинты.
— Нормально.
— Нет, тебе больно. И у тебя дрожат руки. Болит голова?

Не знаю, как она почувствовала, но Зюзя оказалась полностью права. В моей голове действительно разгоралась уже позабытая боль от старого ранения, стоившего мне глаза. Перенервничал...

Поёжился. Прохладно. Пора идти спать. Быстро оделся, сунул засапожник на его законное место, пинцет вернул в набор и сунул в вещмешок. Собрал ампулы со шприцами, уже ненужный ножик в кастрюльку (не надо всем вокруг знать, чем я тут занимался), естественным способом затушил догорающий костерок.
— Давайте на ночлег устраиваться. Завтра с восходом дальше пойдём.

Разумные, позёвывая, встали и Рося сразу же растворилась в темноте. Рассказывать про угощение пошла, не иначе. Проводив маленькую разведчицу взглядом и сочтя, что та отбежала довольно далеко, Зюзя спокойно, словно разговор шёл о примитивных вещах, спросила:
— Что дальше?
— В смысле? — я не сразу понял, о чём идёт речь.
— Ты мне рассказал про людей, которые убили Ольгу, Бублика, других людей. Что дальше? Месть?

Вот оно что... долго, выходит, она мои откровения обдумывала, потому и молчала...
— Не знаю. Честное слово, не знаю. Но оставаться в стороне, не мешать — сложно, — я медленно зашагал к подъезду, желая поскорее завалиться на что-нибудь мягкое, скинуть сапоги и как следует отдохнуть. Ослаб…
— Сложно, — эхом повторила разумная, пристраиваясь рядом и двигаясь в такт моим шагам.

— Полноценную войну мы не осилим, — глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться, я продолжил разговор. —Там много людей, есть военные. И не те, с которыми когда-то мы на паровозе катались — позабывшие в процессе выживания свои навыки и ставшие простыми мужиками с далёким армейским прошлым, а настоящие, с огромным опытом и практикой. Мы им на один зуб... Убить их главного? А как подобраться? И что изменит его смерть? Этим никого не остановишь... Фоминск развивается, начал экспансию на север, государство создаётся. Что мы можем противопоставить всему этому, кроме наших жизней? Я не знаю... Но и прощать не хочу.

Мы подошли к дому и остановились в ожидании маленькой разумной. Несмотря на заверения ушастых в относительной безопасности, дверь в подъезд я планировал на ночь запереть. У них свои мерки к понимаю спокойного сна, у меня свои. Вдруг их местные сородичи посчитают галетное подношение недостаточным и передумают, назначив нас вкусным десертом?

-Ты мне хочешь сказать всего одно слово, но не знаешь, как. Сомневаешься, боишься признаться, — рассудительно ответила доберман. — Это слово: «Уходим». Я думаю так же. Посмотри на себя: ты ранен, ты убегаешь как заяц на охоте. Плохие люди убили наших друзей. Ты убил их человека, одного побил, одного — не знаю, или убил или ранил. Опять идти убивать? Это ни к чему не приведёт. Ты отомстил, надо успокоиться.

— А что потом? — мне хотелось избежать любых недосказанностей. — Уйдём, спрячемся, будем ждать, пока нас снова найдут?
— А что сейчас? — вопросом на вопрос ответила ушастая. — Нужно быть умнее. Люди, от которых мы бежим, за нами не пошли. Может, и нам не надо идти к ним?
...Мы говорили об одном и том же, каждый по-своему. Я — колеблясь, Зюзя — обдуманно и взвешенно. В основе и у меня, и у неё лежала несложная, понятная краеугольная истина: надо уметь отпускать своих мертвецов и чувствовать ту самую, почти невидимую грань, отделяющую груз прошлого от множества дорог будущего.

Мне не хотелось воевать, ей тоже. Боль утраты никуда не делась, но и голос разума никто не отменял. И в то же время как тошно осознавать, что нужно делать выбор, чем-то смахивающий на предательство...

— Я знаю, ты не боишься. Знаю, хочешь отомстить. И я хочу. Но я боюсь потерять тебя, её, — смешная физиономия Роси, торчащая из травы и дурашливо вывалившая язык. — Я потому и не ответила сразу. Услышала, как она возвращается. Не хотела говорить при ней. Пусть не знает...
— Да, конечно, — поспешил я согласиться с Зюзей. — Не будем пока ничего рассказывать. Потом как-нибудь.
— Спасибо. Она... хорошая и простая. В сказке она была бы доброй феей...
— Да понял, понял! Ты боишься потерять тех, кто у тебя есть. Не переживай, в атаку я прямо сейчас не побегу. Мы решили искать своё Место? Решили! Вот и продолжим этим заниматься в надежде, что про нас забудут.
— Да. Это умно, — согласилась со мной ушастая, не скрывая облегчения и уставилась в темноту, откуда начало доноситься лёгкое поцокивание когтей по асфальту.

Хитрюга... Вынудила произнести вслух решение. Теперь вроде как карте место. Сказал — отвечай.

Вернулась Рося, с недоумением посмотрела на наши серьёзные физиономии, повиляла хвостом и сладко зевнула, намекая, что пора бы и спать лечь.
Впустив своих ушастых спутниц в подъезд, я прикрыл дверь, просунул нож между луткой и дверной ручкой, соорудив таким образом нехитрый запор и с удивлением слушая, как непривычно гулко звучат мои шаги в пустом подъезде, поднялся в квартиру.

Расположились где кому понравилось. Я — на пахнущей мышами и сыростью кровати, разумные — на полу. Им мышиный запах пришёлся не по вкусу. Перед сном порадовал четверолапых сказкой про сестрицу Алёнушку и туповатого братца Иванушку...
***
Первой в утреннюю прохладу нового дня из подъезда вышла Рося, следом Зюзя, а уж потом, дождавшись, пока они обнюхают окрестности и сообщат, что всё в порядке, выбрался и я.
— Галет нет, — присмотревшись, ткнул рукой на участок земли неподалёку от погасшего костра. — Слопали.

Ничего не отвечая, наша маленькая разведчица тщательно обнюхала место трапезы здешних обитателей и негромко тявкнула.
— Других не было, — перевела доберман. — Только те, кого она видела вчера.
— Ну и хорошо. Надеюсь, они вам благодарны.

Сегодня снова решил идти как нормальный человек — по асфальту. Хватит уже по полям да перелескам бегать. Надоело. Потому решение выбрал простое — выбираемся на ту же самую дорогу, по которой пришли сюда и топаем дальше, тем более что направление подходящее. Разумные не возражали.

Изучившая за вчерашний вечер окрестности собачка уверенно затрусила через двор, показывая наиболее удобный, по её мнению, путь. Мы пошли следом.
Рося не ошиблась. Через каких-то пять минут наша троица оказалась на уже знакомом тракте, делящим городишко на две неравные части.

Шагалось легко, отдых пошёл мне на пользу. Спина и рука, конечно, побаливали, но уже не так, как раньше. Сегодня даже таблетками решил не закидываться.
Неприятности нас поджидали в самом конце ненаселённого пункта, на окраине — собачья стая, расположившаяся метрах в двухстах по прямой. Большая, особей в двадцать, но все они были относительно мелкие. Из серьёзных противников только четверо тварей внушали опасение — обычные дворняги, облезлые, худые, в холке немного повыше моего колена. Что удивительно, они не напали, едва завидев нас, а перегородили дорогу, нервно посматривая друг на друга и перетаптываясь на месте.

Один из наиболее крупных псов — лобастый, косматый, отделился от своих соплеменников, вышел вперёд метров на пять и остановился, посматривая то на ружьё в моих руках, то на Зюзю. Ружьё его беспокоило больше, чем доберман — слишком подолгу он задерживал взгляд на смертоносной стали, слишком сильно поджимал уши и скалился, встречаясь глазами со мной.

На выглядывающую из-за моих ног Росю тварь не обращал никакого внимания.
— Он хочет говорить, — обратилась ко мне Зюзя, пристально рассматривая внезапно возникшее препятствие.
— О чём?
— О еде. Он не знает, как разговаривать с человеком. Я буду тебе говорить то, что он скажет мне.
— Ну давай попробуем...

Несмотря на внешнее спокойствие, я жутко нервничал. А если это сборище шавок отвлекает внимание, пока действительно серьёзные противники нас с тыла обходят?
— Он нам зубы не заговаривает?
— Что?
Я чертыхнулся и быстро перевёл незнакомый разумной фразеологизм:
— На нас сейчас со спины не нападут?
— Не думаю. Я никого не слышу.
— Ты и этих не слышала, —указал стволом в сторону стаи. — А они есть. И их много.
— Они не приходили, потому мы их не слышали. Если ты боишься — уйди обратно или найди спокойное место. Так будет правильно. Я сама буду говорить.
— А ты как же?
— Всем уходить нельзя. Подумают, мы все боимся. Не будут уважать.
— Тогда и я не пойду. Пусть всех уважают, бобики грязные… Если что — перестреляю. Спрашивай, чего этот умник хочет?
— Уже спросила, — огорошила меня доберман. — Он хочет еды. Говорит, чтобы мы отдали всю нашу еду и тогда они нас пропустят. Голодные, — добавила она с грустью.

Нехитрая цепь предшествующих столь причудливой встрече событий сразу сложилась в моей голове: угостив вчера местных, мы совершили серьёзнейшую ошибку — обозначили, что у нас имеются продукты, причём в изрядном количестве, иначе бы не делились. Кто-то из попробовавших галеты собак не придумал ничего лучше, чем обрадовать своих друзей и знакомых такой вот интересной новостью.

Нападать на нас разумные, похоже, побоялись — вышедший на переговоры пёс явно понимает всю опасность огнестрельного оружия, ограниченные возможности своей стаи и учитывает физическую силу и габариты моей добердамы, которая почти на голову выше самого крупного четвероногого из его своры. Умный вожак… ну или минимум не круглый дурак.

Был бы я один — наверняка бы разговоры сейчас со мной никто не разговаривал — навалились бы кублом из-за угла, и вся недолга. Заодно и покушали бы от пуза.
— А не пошёл бы он... — непроизвольно вырвалось у меня. — Ещё чего не хватало! Может, и автомат ему отдать?!
— Автомат ему не нужен. Он понимает, что у нас не много еды и говорит, что можно помочь охотой. У тебя есть ружьё, ты можешь застрелить много вкусных.
Конструктивный переговорщик...

— Что будет, если я откажусь?
— Он будет с тобой сражаться. Ему нужна еда. Он не хочет...
— Но у него нет выбора, — продолжил я за Зюзей. — Сильно голодают?
— Не знаю. Их здесь много. У многих короткие лапы — плохо бегают, плохо догоняют. На всех еды может не хватать.

Невольно всмотрелся в перегородивших наш путь разумных тварей — до моих легконогих спутниц им как шпалоукладчице со стажем до балерины. Все между собой похожие, криволапые, с приплюснутыми мордами и несуразно вытянутыми туловищами. Будто гибрид таксы с бульдогом создавали, ради шутки щедро добавив рачьей крови. И все худые, шелудивые, со впалыми боками. Вожак, показавшийся мне поначалу заурядным псом, на их фоне смотрелся идеальным красавцем.

Перенаселение у стаи тут получается... Наверняка скрещивались между собой неоднократно со всеми вытекающими от кровосмешения болезнями; как следствие — обмельчали, нерасторопную дичь в округе повыбили, жрут от отчаяния что ни попадя, а сменить место жительства по каким-то своим причинам отказываются.

— Что предлагаешь?
— Дать еду. Не жалко. Охотится с ними я не буду — шумные, не быстрые. Да, — чуть кивнула головой Зюзя в подтверждение своих слов, — Отдать. Иначе плохо будет всем. Они нас боятся, но их много.

Посмотрел на виновницу всего этого... Стоит унылая, уши повисли, смотрит вниз. Стыдно ей за всё вот это. Стыдно. И за то, что стаю прошляпила, и за происходящие по её вине разборки с вымогательством. Как говорят у нас, у людей: «Не знает, куда деться»… А здешние тоже ловкачи! Готов поспорить — галеты вчерашние встреченная ею четвёрка сожрала, не поделилась с сородичами. Иначе бы мои ушастые унюхали всю эту банду. В собачьих зубах ведь сухие, ломкие пластинки теста далеко не унесёшь, раскрошатся по дороге.

Очеловечиваются, видать, четвероногие... Наши повадки перенимают — своё брюхо всегда роднее. Нажрались и только потом «обрадовали» родственников.
— Допустим... Тогда как с ними будем расходиться?
— Он говорит, ты дашь мне мешок. Я его отнесу далеко и все пойдут за мной. Ты уйдёшь, я потом догоню. Она, — наша маленькая спутница, — пойдёт с тобой.
— Так просто?
— Да.

— Нет! — рявкнул я на Зюзю так, что та вздрогнула. — Нас сейчас на прочность проверяют, понимаешь?! Неумело, коряво ограбить пытаются! Если уступим — нам хана! Ты на них посмотри! Перегораживая улицы харчи не просят! Требуют! И твою доброту никто из этой банды не оценит! Всё, что они хотят — это жрать и, сдаётся мне, пофиг кого... Как только разделимся — по одному нас перебьют. Во всяком случае меня — точно. Мы сильны, пока вместе... — и перевёл дыхание. — Ты им веришь?

— Не знаю... Не понимаю... Они все разные, каждый не похож на другого... Одни зовут, другие говорят... обидное.

Что именно сказали Зюзе — и так понятно. Идёт с человеком, защищает человека, разговаривает с человеком — однозначно за это её не хвалили.
— Ты слишком добрая… Давай-ка я сам с этим блохастым пообщаюсь, напрямую. Он меня хорошо понимает?
— Плохо. Лучше я буду повторять за тобой.
Предводитель стаи не отводил от нас глаз. Злых, нехороших.

— Тогда дублируй, — не терпящим возражений тоном потребовал я от добермана. — Дословно. С такими только нахрапом можно говорить. Или кулаком, — а после заорал. — Эй, урод! Ты решил за чужой счёт своих шавок покормить? Ультиматумы мне ставишь?! Ладно... Попробуй! Нужна еда — иди и отбери!
— А что такое ультиматум? — неожиданно напомнила о себе Зюзя. — Он не понял.
— В словаре прочтёт, если захочет, — скатываться в разжёвывание политических терминов какому-то шелудивому псу совершенно не хотелось. — Я тебе, Зюзя, потом объясню. Ты переводи, не отвлекайся... — и снова повысил голос. — Пусть убирается с дороги или я пройду по его трупу. И вообще, что ты за вожак, если не можешь добыть еду для своей семьи?! — теперь сознательно переключился на святую для всех разумных тему. — Ленивый?! Или не способный?! Тогда уступи место тому, кто сможет!

Выкрикивая обидные, по моему мнению, слова, я начал идти в сторону перегородивших дорогу. Сначала медленно, стараясь придать своей физиономии максимально зверское выражение, потом перешёл на уверенный, привычный шаг. Переговорщик не сдвинулся. Подобрался, ещё больше оскалился. Стая за ним сгрудилась, с ненавистью посматривая на меня и на Зюзю, движущуюся немного впереди прямо на четвероногих вымогателей. Рося не отставала, жалась к моим ногам, нервно озираясь.

Уступать не собирался никто... Твари за спиной вожака тоже начали скалиться, готовясь к неизбежной развязке.

…Сначала хотел сменить ружьё на автомат, но быстро передумал. Не до суеты сейчас с перекидыванием оружия с плеча на плечо и путаницей в ремнях. Весь психологический эффект пропадёт. Ничего, справлюсь и без «огрызка». На крайний случай пистолетом обойдусь.
..
Когда до своры оставалось метров пятьдесят, я нарочито медленно навёл ружейный ствол на собак.
— Вы подохните первыми! Ваш главарь последним. Готовы?
Кто-то взвизгнул, кто-то зарычал.
— Они не понимают тебя, не знают твой язык, —заметила доберман. — Но понимают меня и язык оружия. Они боятся.
— Тогда путь разбегаются! Не я у них продукты отжимаю!

Твари колебались — я это шкурой почувствовал. С одной стороны, их гнал отсюда инстинкт самосохранения, порождённый банальным пониманием того, что с некоторыми из них может сделать даже один ружейный залп. С другой — напоминало о себе стадное чувство. Все тут, вожак тут — никуда не уходит, готовится встретить врага. Надо готовиться к бою.
Но не хочется – враг слишком опасен.

А я наглел всё больше.
— Бу-ум! — и сделал вид, что выстрелил.
Несколько разумных не выдержали, сорвались с места и, довольно быстро перебирая своими короткими лапками, скрылись между домами.
Отлично! Пример остальным подали!
— Не убивай. Я сама, — непонятно объявила моя спутница и молнией рванула вперёд, прямо на вздыбившего холку пса.

Замысел ушастой оказался прост и изящен. Она сходу, пользуясь своим преимуществом в габаритах, скорости и силе сшибла вожака, ухитрившись при этом поймать его горло и прижать к асфальту. Я уже всерьёз навёл ружьё на стаю, но никто и не подумал броситься ему на выручку. Угрюмо стояли, смотрели, не отводя от доберманьих челюстей своих глаз- бусинок.

Разборка сильных. Мелким и неуверенным в себе делать там нечего... если не зовут.
— Кто дёрнется — пристрелю! — решил остудить я горячие головы из стаи. Всё они понимают. Прекрасно понимают. Тут слова не нужны, жестов достаточно.

...Зюзя рыкнула, вдавливая противника в асфальт...

...Пёс захрипел. Натужно, сипло. Но не сдавался — изворачивался, пытался лапами оторвать чужие клыки от своего горла, бешено молотил хвостом по сторонам...

Не знаю, о чём они сейчас говорили. Только догадываюсь...

...Зюзя зарычала на полтона ниже...

...Вожак, непонятным образом изловчившись, вцепился в шею моей подруги. Завизжал...

Нафиг. Пора прекращать этот балаган.
Побежал на помощь.
Поредевшая стая подалась назад. Не на много — на пару метров, но все уже поняли, кто есть кто в данном раскладе.

И не успел. Моё вмешательство попросту не понадобилось. Пёс неожиданно обмяк, отпустил доберманью шею, раскрыл пасть, вывалив оттуда неожиданно длинный, бледно-розовый язык, засучил лапами, заскулил, извиваясь по асфальту. Разумная тотчас отстранилась от него, тяжело дыша и всё ещё скалясь.
Короткий взгляд на бьющегося в конвульсиях вымогателя пояснил причину такой перемены в его поведении — подыхает. Гортань сломана, прямо вмятину видно. Кирдык тебе, придурок...

— Я не хотела его убивать. Говорила — уйди. Он отказался, — словно оправдываясь за свой поступок, обратилась ко мне разумная. — Сказал, я должна умереть. И ты должен. Ему другие говорили не сражаться со мной, сказать, что я главная, но он не захотел их слушать. Злился.
— Сам дурак, — поддержал её я. — Мог ведь дело миром решить. Не захотел...
— Глупый.

И было в этом определении столько неподдельной печали, что мне не оставалось ничего, кроме как заткнуться по данному поводу.

Оставалась стая. Перепуганная, глухо порыкивающая и растерянная.
Надоели вы мне, гопники начинающие...
— Валите отсюда! Ну! — топнул ногой.
Разумные твари уходили медленно, пятясь и мешая друг другу. Всё ждали, когда выстрелю. Но вот одна достигла спасительного угла дома, потом другая, и через секунду они все исчезли из виду. Только топот слышался.

Осмотрел Зюзину шею. Пёс её не порвал, но прокусил в паре мест довольно сильно. Как бы столбняк не словила... хотя, на бешеного этот тварный отморозок вроде не похож был. Ладно, будем верить в хорошее.
И снова перекись, и снова вата, и снова стрептоцид...
— Рося! Ты тут?

Тихое поскуливание прямо у левой ноги. Ай молодец, так и не отстала! В глаз не смотрит, хвост опущен, уши не торчком, как обычно, а вялыми лопухами. Присел, положил ей руку на голову, погладил.
— Не расстраивайся. Ты не виновата. Так получилось...
***
Вот только маленькая разумная так не считала. В следующие дни я её практически не видел — она без устали рыскала по окрестностям, с моего разрешения занялась охотой и постоянно приносила что-то съедобное или полезно

Вечером укладывалась отдельно, стараясь не встречаться со мной взглядом.
— Почему Рося так странно себя ведёт? — не выдержав такого игнор-режима, поинтересовался у добермана. Она к ней поближе, может, и знает что сокровенное.
— Ей стыдно. Мы могли попасть в беду из-за её разговоров с другими разумными. Она им... сказала, что всегда хорошо кушает и что люди могут носить запас еды с собой. Очень удобно.
— Похвасталась, получается...
— Да. Она не думала, что другие захотят отобрать всю нашу еду. А теперь думает, что она глупая и ненужная. Что от неё только неприятности. Переживает.
— Чепуха какая... — отмахнулся я. — Ты ей объясни как-нибудь по вашему, доступно — на неё никто не злится.
— Объясняла. Не соглашается. Говорит, прощение надо заслужить и показать, что она умная и полезная.
— Ладно, сам попробую.

Надо признать, у меня тоже ничего не получилось. Я честно поговорил с собачкой на одном из привалов, и вроде как она даже согласилась со мной, но холодок между нами никуда не делся. Рося по-прежнему вела себя отстранённо, при этом всячески стараясь угодить и мне, и Зюзе.

Никогда бы не подумал, что она такая мнительная и в своей ушастой головке раздует случившееся до невообразимых размеров.

Посоветовавшись с доберманом, мы решили делать вид, будто ничего не произошло и всячески хвалили, подбадривали нашу маленькую спутницу по поводу и без. Подействовало. Собачка понемногу оттаяла и перестала нас дичиться.

Пока мы решали эту моральную драму, неожиданно выяснилось, что до базы с её ангаром и вагончиками осталось не более суток пути. Разумные попали в знакомые места и теперь уверенно вели меня, не особо выбирая дороги. По заверению Зюзи, я должен был выйти к нашему общему дому завтра к обеду.
От таких известий настроение поднялось у всех, особенно у маленькой разведчицы. Ей очень хотелось повидаться со своими разумными друзьями, живущими в окрестностях, и первой проведать Мурку.

— Да ладно, дойдём мы без тебя, беги! Заодно и осмотришься. Только осторожно! — расположившись на ночлег, отпустил я Росю, чем снискал молчаливое одобрение добермана.
Ту как ветром сдуло, даже на ужин не осталась.
***
— Она не пришла, — недовольно заметила Зюзя, шумно втягивая носом воздух. — Она хотела нас встретить тут. Так сказала вчера.
— Да мало ли, почему задержалась. Может, устала и спит где-нибудь под кустом.
— Днём? Когда её ждут? — скептически уточнила моя спутница, и я не нашелся, что ответить. — Нет. Я не верю.

Места вокруг были насквозь знакомые. До базы оставалось километров семнадцать; до мёртвого посёлка, откуда меня, казалось, целую жизнь назад увезли на УАЗике в Фоминск, немного меньше — километров пять. Вроде как уже и дома...
— Ну давай подождём...
— Зачем? Я слышу, где она шла. Пойдём за ней и всё узнаем...
***
...Мы нашли Росю у одного из поселковых домов, рядом с распахнутой входной дверью в подъезд. Мёртвую...

Ну ни фига себе, окончание...

Ну блин, аж в носу защипало. Ну как так-то?(

А дополнительной главы в подарок в честь праздника не будет?

Ну нет, так нет.

Damaris

Завтра

Мне нравится, спасибо rumer, что выкладываешь!

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Да не за что!

За Росю - жаль.

Интриган

их опередили охотники-военные.
впереди засада.
они то знали откуда его забрали и где он жил.
немного пораскинув скудными умишками несложно было догадаться куда возможно он подастся.

Ну да! Поэтому и преследования не было.

Не я понимаю что всё уже написано, но за Росю реально печаль. Зря так ав
тор.

Всем привет!
Дядька Румер, я зенки продрал уже, чтобы читать ими! )))

Глава 14

Она умерла не сразу. Кровавый след из полутёмного подъезда тянулся наружу по старому, щербатому бетонному полу от самых ступенек. Около полутора метров проползла, прежде чем уйти на радугу. Вроде бы и маленькое расстояние — два моих нешироких шага, а для неё самый тяжёлый путь длиной до конца жизни.

Обмякшая, беззащитная, Рося лежала тельцем на улице, а непривычно спокойный, точно не её хвостик — на порожке входа в дом. Подъездная дверь не закрылась — упёрлась своим бездушным, холодным углом в бок разумной, словно не хотела выпускать раненую к последним в её жизни солнечным лучам.

Присел, приложил руку к собачьей головке — холодная. Наверное, в этом не было такой уж большой необходимости — кровь успела местами подсохнуть, да и характер ран, и посеревшая от пыли шерсть, и тяжело гудящие, вездесущие мухи, деловито суетящиеся вокруг, указывали на то, что больше ей никогда не охотиться в этом мире. Но я не мог не убедиться в случившемся. Не хотел довольствоваться очевидным, должен был сам, своими руками лишний раз проверить, пощупать, поискать в своей неразговорчивой подруге остатки жизни.
Не нашёл.

С головы перенёс руку на холку, с холки — живот. Каждый контакт отдавался обжигающим холодом в моей душе.
Нет её больше. Всё.

— Она мертва, — скорее для себя, чем для Зюзи проговорил я. — Остыла.
На добермана старался не смотреть. Боялся. Боялся до жути, до одури, до холодного пота под рубахой увидеть в её глазах нечто... сам не знаю, что.
— Кто её убил?
Ни «как», ни «зачем», ни «почему»...
Кто?

Хороший вопрос. Точный, отметающий лишнее. А я себя стеклом ощущаю. Простым, прозрачным стеклом, через которое видно и ту, и эту сторону, смотря откуда глядеть. И вот ему хочется выразить эмоции, отреагировать на происходящее, но оно не может. Знает, если дёрнется — разлетится на острые осколки и никогда не восстановится. И неважно, что каждый осколок — это тоже стекло, через которое так же можно любоваться миром и кривлять забавные рожицы, веселя... некого уже веселить. В прошлом остались такие забавы. Оно больше никогда не будет целым. Навсегда останется битым, опасным, норовящим за новое, никчёмное состояние порезать в отместку своей острой кромкой любого, кто прикоснётся. Потом — недовольные люди, ведро, помойка...

Потому и держатся стёкла изо всех сил, не хотят биться.
С нами — не мёртвыми — сложнее, мы уже разбились. В первый раз — у погребального костра неподалёку отсюда, напополам. Не сдались, сделали вид, что мы крепкие, надёжные, готовые вытерпеть и не такое. Думали, что получилось себя обмануть. И вот — снова напополам. Четвертушка от нас осталась. Мелкая, слабая, незаметная.

Что дальше?..
Заплакать бы, да слёз в себе найти не могу. Жмурюсь, щурюсь от нестерпимой рези в глазу, в горле образовался сухой, не дающий дышать комок. Его глотаешь, глотаешь... и не можешь протолкнуть в себя.
Мало воздуха.

Разумная ждала, не тормошила. Я слышал её дыхание, чувствовал её боль.
Но надо ответить.
— Сейчас посмотрю, — кое-как протолкнул слова наружу. — Подожди...
Неуверенно, будто делаю что-то постыдное, предающее маленькую разумную, заставил себя сконцентрироваться на ранах Роси. Одна большая, глубокая, в палец шириной, начинающаяся под нижней челюстью и идущая по шее наискосок и другая, поменьше, в спине, немного левее позвоночника. Третья, больше похожая на царапину, вытянулась от крестца по левому бедру. Голова осталась цела, за исключением ушей. От перепада давления при взрыве из них выступила кровь.

Края у всех повреждений рваные, незнакомые. Не дробь, не картечь, не зубы. О пуле или самопальных зарядах с рубленым железом и говорить нечего. Не знаю, с чем сравнить... Единственное, что я могу с относительной уверенностью сказать — умерла наша разведчица от потери крови. Под шеей изрядная лужица натекла. Потемневшая, с вкраплениями шерстинок и успевшая подзапылиться.
Раздвинул пальцами рану на шее — разворочено всё. Где сосуды, где мясо — сразу и не разберёшь.

Надо осмотреться тщательнее, ответы нам очень нужны. С подробностями.
— Стой тут. Не ходи за мной, — бросил я Зюзе. — Посмотрю, что внутри.
Поднявшись на ноги, отошёл на пару шагов назад, задрал голову. Обычная пятиэтажка. Жёлто-серая, с обгрызенными ветром краями межпанельных швов и разномастно застеклёнными балконами. Бывал здесь неоднократно. И Рося бывала. Что её сюда погнало? Зачем пошла? Внутри же нет ничего ценного — неоднократно вместе с ней пустые квартиры обшаривали!
Бочком, стараясь не наступить в кровь, вошёл в подъезд. И всё сразу стало понятно.

Рося подорвалась на растяжке. Вон, посечённые осколками стены, кусочки проволоки, свежесодранная краска на нижней части перил как раз в том месте, где была привязана граната, мелкие кусочки железа тут и там, спусковой рычаг, отлетевший на ступеньки.

Страшная смерть. Я боюсь представить, какой ад творился здесь в момент срабатывания убийственного устройства.
Ограниченное пространство входа в старую хрущобу, взрыв, от которого наша разведчица никуда не смогла деться, медленное угасание в полном одиночестве...
В невидной с улицы части стены, на котором ещё висели несколько почтовых ящиков с выгнутыми хулиганьём в далёком прошлом дверцами, торчал искривлённый, волнистый ошкамёлок стали. Дотронулся пальцем — острый.

У самого выхода обратил внимание на дверь. Провисшую, с уклоном полотна немного вниз. Наверняка плотно не закрывалась. Там тоже оказалось немного проволоки, привязанной к вкрученному во внутреннюю обшивку крючку. На открытие, получается, установили. Потянул на себя — граната и сработала.

Без сомнений, умелец ставил. Чуткость отрегулировал, иначе, будь предохранительное кольцо пожёстче зафиксировано, Рося бы дверь не смогла открыть. Ей же за ручку не взяться, на себя молодецки не потянуть. Она лапкой или мордочкой действовала. Своим глазом видел несколько раз: просунет в щель кончик мордочки и отталкивает, помогая себе всем телом и норовя не столько дверь распахнуть, сколько протиснуться внутрь. Ловко это у неё получалось.
Так и тут случилось — приоткрыла, юркнула, замедление запала послушно отсчитало «раз, два, три», и...

От непроизвольно подсунутого воображением зрелища пробрал мороз по коже.
Тогда как установившие эту мерзость отсюда свалили?
И тут же хлопнул себя по лбу. Через окно одной из пустых квартир. Поставил подарочек, ухмыльнулся и вышел как Карлсон. Подниматься вверх по ступенькам для проверки не стал. Вернулся на улицу, оббежал дом, увидел приоткрытую раму балкона на втором этаже. Ну да, первые этажи же кирпичами заложены, нет смысла проходы пробивать. Возни много.

Нашёлся, получается, выход. Здесь низко, любой спрыгнет. Первый этаж практически на уровне земли.
Побрёл обратно. Доберман сидела рядом с подругой неподвижная, будто изваяние.

Неуклюже кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Растяжка. Помнишь, я тебе рассказывал.
— Ты не ответил, — чёрная, остроухая голова медленно повернулась ко мне. — Кто её убил?

Голос в голове звучал совсем как при первой нашей встрече. Неживой, холодный, подкреплённый пугающим блеском Зюзиных глаз.
— Не знаю, — признался я. — Какие-то люди оставили здесь гранату, связав её проволокой с дверью. Рося зачем-то пошла в подъезд, носом, как вы умеете, приоткрыла дверь. Граната сработала.
Доберман вздохнула.
— Она хотела найти что-то важное. То, что тебе понравится. Оружие или патроны. Тебе не говорила. Говорила мне. Хотела сделать тебе радость. Искала везде.

Словно в рожу плюнули, в груди защемило...
А голова включилась.
— Зюзя! Здесь были люди? Нет... не так! Понятное дело, они здесь были... Точнее будет сказать — как давно здесь были люди? Да, так точнее. Ты их слышишь?!
Моя подруга не отреагировала. Она снова смотрела на погибшую, погрузившись в себя.

Присел рядом, положил руку на холку.
— Нужен твой нос! Если запах остался, мы можем найти того, кто это сделал!
В этот раз мне удалось достучаться до её сознания.
— Здесь я не слышу людей. Здесь плохо пахнет. Ничего не слышно.
— Ну так посмотри вокруг!
— А она? — в мыслеобразе Рося была живой, любопытно-весёлой, с вываленным от жары языком и в окружении полевых цветов.
— Не волнуйся. Не бросим.

Нехотя, через себя разумная встала с асфальта на площадке перед подъездом, отошла в сторону. Принюхалась, прошлась по придомовой дороге.
— Не слышу.
— За дом сходи. Там попробуй.
Недоверчиво посматривая в мою сторону, она всё же не стала возражать и тяжело, свесив голову, зашла за угол. Вернулась быстро.
— Там были люди. Почти не слышно. Не найду. Много времени прошло. Есть след ноги. Вчера, думаю, слышно было лучше. Она пошла посмотреть. Ты ей сказал осмотреться..
.
Сука... Я, значит, корень всех бед... Удобно придумала, Витя во всём виноват...
И в ответ меня прорвало, словно старую дамбу в половодье:
— Что ты всё время в меня тыкаешь?! Ты послал!.. Ты сказал!.. Я что, по-твоему, смерти ей хотел? Да?! — впервые, начхав на последствия, захотелось врезать Зюзе по морде за столь обидные заявления. От души. — Ты так считаешь?! Так говори, не стесняйся! Назначай виноватого!!! Если тебе от этого лучше станет — на здоровье!!! Давай! Чего молчишь?! Ну!

Не помня себя, подбежал к доберману, упал на колени так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Ружьё полетело в сторону, глухо стукнувшись о старый бордюр.
— Давай! Давай!!! — слова пёрли наружу непрерывным потоком. — Я Росю убил! Конечно! Больше ведь некому! Ты же к этому всю эту канитель развела?! Ну а почему нет? Бублика же я застрелил! И Ольгу!..

Разумная молчала.
— Я. Жду. Когда. Ты. Скажешь, — от накатившего бешенства начался нервный тик, язык ворочался плохо, словно после укола у стоматолога, потому слова получалось исключительно выхаркивать.
Взгляд Зюзя не отвела. Не отвечала, не скалилась, не реагировала. Стояла и смотрела на беснующегося меня, будто ушатами ледяной воды окатывала. Одним, вторым, третьим...

В голове разгорался пожар. Сознание замерцало, за правой глазницей словно гвозди ковали. Мир поплыл...
Не выдержав, повалился на асфальт, обхватил голову руками и наконец-то заплакал, выпуская наружу всю скопившуюся боль, всю горечь утраты.
Доберман улеглась рядом, прижавшись тёплым боком ко мне, ткнулась лбом в локоть. Обдало нежностью.

Когда рыдания пошли на спад, разумная устало попросила:
— Её надо похоронить. И знай, я не думаю, что ты виноват. Прости... Мне тоже плохо и я не могу правильно думать. Получается неумно, обидно. Мне хочется всё исправить, вернуть. Но я не знаю, как.
— Оба мы хороши. Я тоже не хотел тебе зла. И я тоже многое бы отдал, чтобы всё исправить...
***
Нашу подругу мы похоронили в красивом месте за посёлком, под раскидистым дубом. Могилу рыли вместе. Я — ножом, доберман лапами. Земля не слишком нам противилась — управились быстро.

Вместо савана приспособил свою американскую куртку, предварительно зашив в ней дырочки от дроби — рука не поднималась маленькую разведчицу в рванину заворачивать.

Любой бы человек от такой мелочности пальцем бы у виска покрутил. Мне до лампочки. Не мог по-другому. Хотелось напоследок оставить Росе что-то своё, пропахшее нашей разномастной жизнью, привычное ей и знакомое, а не бездушно свалить тельце в яму и наскоро забросать землёй.
Доберман не возражала и терпеливо ждала, пока я управлюсь.

...Сделав над Росей холмик и основательно его утрамбовав, в изголовье положил несколько камней размером с кулак. Крупных поблизости не оказалось, но хоть так... Крест ставить побоялся. Увидят люди — потревожить могилку могут из любопытства. Или сломают по скотскому своему пониманию. Не кладбище же здесь — дуб.

Ничего, главное, мы с Зюзей знаем, куда в гости прийти, проведать...
— Спи спокойно, моя хорошая, — от чистого сердца произнёс я. Хотел сказать гораздо больше, проникновеннее, масштабнее, но не смог. Не умею правильно одевать чувства в слова. Это не сказки выдумывать. Жаль...
— Я тебя никогда не забуду, — вторила доберман, удивительно похоже копируя строчку из романса, который я давным-давно слышал в рок-опере «Юнона и Авось».

К месту пришлось. Разумная прощалась, принимая суровую реальность происходящего и категорически отказываясь принять смерть подруги полностью, оставляя навсегда в себе частичку нашей маленькой умницы.

Мы сидели у холмика, вспоминая различные моменты нашей, такой недолгой, совместной жизни с Росей, и думая совершенно о другом. Конкретно я — о том, что, скорее всего, сплю и кошмар слишком уж затянулся.

Потом как-то сами собой замолчали. Давило на нас. Но не уходили. Не решались.
Казалось, прервать молчание последним «прощай», встать и свалить жить дальше — проявить верх неуважения. Уйти позже, отбыв положенное? — а когда позже? Через час, два, пять? Где заканчивается необходимый минимум обязательной скорби, избавляясь от ритуалов и перетекая в скорбь истинную? Ту, которую может подлечить только время и которая всегда с тобой независимо от твоего положения на этой планете?

Я смотрел на добермана, она изредка посматривала на меня. Похоже, мы оба ждали, кто возьмёт на себя эту инициативу и скажет первым, перекладывая друг на друга бремя решения.

Хотелось не просто подняться, отряхнуть штаны и двинуться к очередному ужину, горюя каждый про себя — на такой «подвиг» ума много не надо. Тянуло уйти правильно, с пониманием, с решением, с верой в себя и свои силы.

...По штанине полз муравей. Резвый, трудолюбивый, вдумчиво исследующий сукно брюк на предмет его полезности для родного муравейника. Трудяга...

Взял с земли палочку, подцепил беспокойную букашку, переместил на землю.
— Витя! — внимательно наблюдавшая за моими манипуляциями спутница осмелилась нарушить молчание. — Мы их убьём? Да?

И я не смог понять — утверждает она или просит, или всего лишь спрашивает. Бывает так: иногда слушаешь собеседника и никак не сообразишь, чего именно он от тебя хочет. Отделываешься плоскими шутками, нейтральными репликами и изо всех сил тянешь с внятным ответом, чтобы разобраться получше и понять, какой реакции от тебя жаждут добиться, не решаясь сообщить о своём непонимании напрямую.

— Зюзя! Вспомни, что ты мне говорила несколько дней назад про то, что нужно быть умнее.
— Я помню. Но уйти не всегда можно. Иногда надо остаться и отомстить.
Прояснилось. Неприятный разговор у нас предстоит...
— Кому? Тем, кто эту гранату поставил? Тем, кто отдал приказ? Тем, кто эту гранату создал? Ты их знаешь?
— Не знаю...
— Тогда для чего тебе всё это? Росе ты не поможешь, всех не победишь. Сдохнуть самой в бою ради понимания того, что ты попыталась? Или победить, пуская чужую кровь направо и налево? А как ты отличишь виновных от невиновных? Всех не жалко? — специально, для акцентирования сказанного, сделал небольшую паузу. — Ответь.

— Что думаешь ты? — попыталась она «перевести стрелки».
— Не важно. Не уходи от ответа, — горячую голову разумной надо остудить...
— Тогда... Я не могу тебе сказать, что думаю. Не получается... сложно объяснять. Я знаю, что прощать нельзя. Не могу прощать. Знаю, месть — это очень важно для меня. Если я уйду и ничего не сделаю — мне будет всегда стыдно...
Правильный подход. Совесть называется.

— Не ищи точных определений, они бессмысленны. Я понимаю, о чём ты хочешь сказать и полностью с тобой согласен. Право на месть есть у каждого и никто не может запретить ему делать то, что он считает нужным. Но... ты должна знать про одну историю из моей жизни. Когда-то в городе Белгороде я убил человека, которого долго преследовал. За дело убил. Однако легче мне после этого не стало. Потому я об этом и говорю, чтобы ты понимала последствия и не надеялась на облегчение. Своё горе в чужом нельзя утопить.

— Если это так, зачем убил? — нервно поинтересовалась разумная.
Историю непростых взаимоотношений с машинистом Штанько, по вине которого мы с Зюзей многое пережили более года назад, я ей раньше рассказывал вскользь, не особо желая вспоминать те, насквозь пронизанные головной болью, времена. Похоже, пора.

— Я верил, что поступаю правильно. Он сделал много плохого и ответил за свои поступки... — сложные слова получались. Путанные. Растолковывай кто-нибудь мне в такой манере — точно бы ничего не понял. По этой причине решил не углубляться в моральные аспекты и бухнул напрямую. — Я что хочу тебе объяснить — не жди ничего от мести. Она не поможет. Мир не станет светлее и счастья в нём не прибавится. Единственное, что мы можем сделать — это запастись терпением и попробовать разобраться в случившемся, а потом, по результатам, если получится, наказать кого сможем. Но сделаем мы это для себя, чтобы, ты верно сказала, стыдно не было перед собой и Росей. Потому что мы посчитаем это правильным. Или откажемся от возмездия. Такое тоже может случиться, так что будь готова... И всё. Не больше и не меньше.

— Ты прав. Так и будет. Пойдём разбираться, — доберман быстро встала, полная жажды действия.
Завидую я тебе, Зюзя... Мне бы такую уверенность в собственной правоте. В прошлый раз ты меня отговаривала от разборок, в этот раз… а кто кого отговаривает?
***
В посёлке мы пробыли до почти вечера. Передвигались медленно, внимательно, след в след, не сходя с асфальта и планомерно обшаривая дом за домом. Нашли ещё восемь «подарочков». Неплохо замаскированных, грамотно поставленных, все в местах наиболее вероятного появления человека.

Более чем уверен, не обнаруженными осталось ещё много сюрпризов. Их тут есть где спрятать. К примеру, в поросших травой дворах частного сектора или в зарослях вдоль тротуаров. Полно подходящих мест.

Однако в полноценном обследовании ненаселённого пункта я не видел никакого смысла. И того, что удалось обнаружить, с избытком хватило для раскрытия главной загадки.

Вся эта катавасия из-за меня.
Растяжки — последний привет из города Фоминска.
Ничего мне не простили. Ни бегство, ни шашни с покойным Петровичем, ни недавнюю перестрелку. А ведь что-то такое ёкало внутри...

Вместо опасных, ресурсозатратных и не гарантирующих положительных результатов забегов по бескрайним просторам фоминские поступили умнее и проницательнее — они просто прикинули направление моего движения, не особо напрягаясь просчитали наиболее вероятную точку появления удачливого беглеца (там, где изловили. Носило же меня по какой-то надобности в окрестностях) и приняли меры. Постоянную засаду организовывать не рискнули — мало ли, где и сколько я кружить по свету буду, а вот растяжек понаставить ума хватило.
Не ошиблись. Толковые ребята. А я лох последний...

И без нового градоправителя Фролова дело явно не обошлось. За версту эффективностью и логикой разит. В его стиле. Несколько зайцев одним выстрелом: попадётся Витя — показательно, не попадётся — подходы к захваченному поселению не останутся беззащитными, будут шляться разумные в поисках пищи и нарвутся на растяжки — тоже ничего, меньше тварей — легче жизнь.

Умный дядя, без дураков. Такие во все времена ценятся.
К таким выводам я пришёл, обнаружив проволоку с гранатой в той самой разливайке, где когда-то прятался и высматривал через щёлочку шрам у цыганистой бабы. Еле заметную, почти у самой стойки.

Вход в подъезд, где ночевала памятная мне четвёрка тоже оказался не просто так. Нечто похожее на струну, уходящую в неосвещённую глубь, получилось заметить лишь опустившись на четвереньки, приложив голову к стене и внимательно присмотревшись в приоткрытую щель почти на уровне пола. Стоя на ногах, как ни заглядывай — ни за что не догадаешься.

Слегка приоткрытая дверь, ловко зафиксированная снизу незаметной палкой, манила неосторожного дурака своей доступностью. Не знал бы заранее об опасности — непременно бы сунулся в чужих пожитках пошарить. Была такая мысль. Не верилось, что мои пленители вот прямо всё с собой забрали. Обязательно что-то оставить должны были для будущих рейдов.
Получается, Рося нас спасла...

Деактивировать растяжки не стал, здраво, как мне казалось, рассудив: «Нас тут как будто не было».
Зюзя заметно нервничала, когда я показывал свои находки. Принюхивалась издалека, фыркала, однако запах запомнить не смогла.
— Далеко, не слышу, — расстроенно призналась она в конце концов. — Надо ближе подойти.
— Не надо, — поспешил я осадить разумную. — Без запахов обойдёмся.

...Первым и наиболее очевидным порывом была идея устроить засаду и посмотреть, кто придёт проверить всё это хозяйство. От лишних избавиться, взять одного в плен и хорошенько с ним пообщаться.
Сюда обязательно должен кто-то прийти — столько гранат без присмотра не бросают. Вот только когда?

Посоветовавшись, от замысла отказались. Слишком расплывчатыми выходили сроки ожидания. Садиться в засаду — опасно. Чем дольше тут проторчим, тем больше шансов увязнуть в рутине быть обнаруженными. Выходить придётся и за едой, и по физиологическим причинам. Соответственно, следы оставим, себя обозначим. Люди ведь тоже не без глаз. Нужен другой план, с конкретными сроками и допускающий вариативность действий.

О том, чтобы просто свалить куда глаза глядят, оставив всё как есть, мы даже не думали. Не получится. Надо рисовать жирную точку в этих разборках, иначе никак.
Новый фюрер с юга сделал свой ход, теперь наша очередь.
***
Из посёлка выходили той же дорогой, по которой пришли, никуда не сворачивая и не отвлекаясь по сторонам. Солнце медленно опускалось вниз, оставляя нам не более полутора часов на поиск ночлега. Непривычная после затяжной весны жара начала понемногу спадать.

— Пойдём домой? — вполне логично, по её мнению, предложила доберман.
Пришлось огорчить.
— Нет. Пока нельзя. Опасно. Могут по следам найти, — выдал я наиболее очевидные причины такого решения, а потом признался. — Не смогу нашей кошке в глаза смотреть. Ушли с Росей, вернулись без неё... Давай попозже наведаемся?

Неожиданно моя подруга согласилась:
— Я тоже не очень хочу сейчас туда идти. Вообще хотела, а сейчас... не знаю. Надо что-то сделать, тогда будет можно.
— Рад, что мы друг друга понимаем. Тем более, дела кое-какие намечаются, так что покой нам только сниться будет.

Разумная навострила уши.
— Говори! Ты придумал интересное?! Придумал новое? Я тебе не мешала, видела — думаешь.
— Придумал. Не знаю, получится или нет, но попытаться стоит. Я считаю, нам нужно искать не того, кто спрятал гранату, а того, кто ему приказал это сделать. Главного злодея, — на всякий случай ввернул очень удачно подходящий в своей простоте термин. — И с ним разбираться. Один раз.
— Я согласна. Правильно. Что нужно делать?

Взбодрившаяся, полная энергии Зюзя мне нравилась больше. Потому подлил масла в огонь.
— Наказывать. За Росю. За Бублика. За Ольгу. Как положено.
— Да!!!
Мозговопль ушастой был такой силы, что я немного ошалел.
— Тише, пожалуйста, тише... — чёрный лоб виновато ткнулся мне в бедро. — План такой. Для начала кушаем, хорошо кушаем, — уточнил я. — Потом расходимся. Тебе нужно пробежать по дороге от поселения с отравленными людьми в сторону города, где вы меня искали, километров тридцать. Километр, это...
— Я знаю, — перебила разумная. — Они написаны цифрами на железных палках. Ты мне показывал. Я умею считать и пойму, когда бежать хватит.

Серьёзность, с какой добердама выкладывала мне своё понимание картографических терминов, заставила невольно улыбнуться.
— Ты у нас образованная, с этим не поспоришь. Запоминай: твоя задача найти самые плохие места на дороге, с ямами и поломанным асфальтом, запомнить их все. Потом вернуться вот на это место, где мы сейчас стоим и ждать меня. Если я справлюсь первым — я тебя подожду. И не переживай, ничего интересного, пока ты бегаешь, не будет. Я буду лежать и слушать, не больше. Это скучно. Поняла?

Антрацитовые глаза долго, недоверчиво буравили меня, ища подвох.
— Зачем это нужно?
— Пошли в сторонку. Расскажу...
***
Подобраться к фортику оказалось не слишком сложно. Места знакомые, слышимость хорошая, лишнее барахло в кустах припрятал. Одежда тёмная, ноги босые. Идёшь в полуприсяди, без спешки перекатываясь с пятки на носок — почти беззвучно выходит. Время выбрал тоже подходящее — после полуночи, когда все обитатели уже угомонились, наболтались, накувыркались и мирно спят.
Близко не подходил. Моя цель не пересчитать местных жителей, а узнать расписание патрулей и смену часовых.

Дежурных вышек в поселении, как таковых, нет. Вместо них, в единственном экземпляре, имелось некое подобие «вороньего гнезда» у ворот и приставленная к ограждению лестница со стороны огородов.

По ночам, при живой Ольге, обычно одним часовым отделывались, мужики по очереди стояли. Тут походит, там посмотрит... Народу здесь обитало немного, на всю караульную науку людей не хватало. Все заняты, к закату зачастую с ног валятся. Выходных в тепло нет, а зимой и бояться особо некого. Холодно, враги пока дойдут — гарантированно помёрзнут к чёртовой матери.

Так было в прошлом. Нынешние порядки мне только предстоит разведать.
Метров за двадцать до ворот улёгся на дорогу — в таком положении ни Луна, ни звёзды не страшны. Никто меня не заметил. Вот только холодно, тянет от остывшей земли тяжёлым, сырым запахом, неродная она ночью какая-то, не то что днём, при солнышке.

Приготовился ждать.
— Не спишь? — грубоватый, зычный голос, сопровождаемый негромкими шагами, не особо старался говорить шёпотом.
— Не, — ответил ему второй, с гундосинкой, прямо за воротами. — Промозгло мне. Не иначе, к обеду в соплях буду.

Негромкий, низкий хохот.
— Переживёшь. В доме выспишься. На кровати с подушкой, как нормальный человек, а не негр. Соточку с перчиком примешь. При такой благодати и болеть приятно, ёпта!.. Лежи себе и книжку читай, а не в поле горбаться. Всё! Гражданин! Радуйся!

Некто невидимый быстро, четыре раза подряд, чихнул.
— Ох... Видишь, точно в соплях буду... Радуйся, — сварливо добавил он. — Чему? Тому, что нас на эти выселки окраинные законопатили? Ни курочки на развод не дали, ни оружия толкового... Ты как маленький, ей Богу... Что тут хорошего? От всего далеко, если кто с нашей стороны на Фоминск попрёт — мы первыми поляжем.

— Не каркай, ё... Тебе что, плохо тут? В городе больше нравилось?
— Нет, конечно... — пошёл на попятную простуженный. — В общем-то оно нормально... — помялся, и проникновенно добавил. — Страшновато тут. Вояки как уехали, так и боюсь. Где хозяева бывшие? Главный сказал, на запад перевезли, а я сомневаюсь. Скарб весь здесь остался. Трусы, майки, обувка. Прямо вот не верится мне.

Грубый голос недовольно парировал.
— Ты трупы видел? Гильзы? Следы боя? Повешенных?
— Нет...
— И я не видел. А поселение — вот оно. Есть. И посевы есть. И свобода есть, и жизнь людская, и баба моя не в общем бараке на тридцать дур меня дожидается, пока я ради будущей жизни невесть где корячусь, а дома сидит, сытая и довольная. Это тебе удачно обломилось с гражданством. Полтора месяца погулял — и в дамках. А я весь срок, ёпта, честно отпахал и до усрачки рад такому повороту. Потому не бери в голову лишнего. Начальство сказало — живите, мы живём, хлеб жуём. Чего страдаешь? Силком же тебя никто не держит. Дорога рядом.
— Это да...

Дальше разговор стал не интересен, скатившись на бытовые темы и промывание косточек неизвестным мне соседям.
Не видели они убиенных, сволочи... И делают вид, будто так и надо. Даже нытик — и тот, больше от скуки нудел, коротая ночь до конца смены. Про второго и говорить не хочется. Наверняка из тех, кто, согласно старой сказке про рыцаря и дракона, предпочитает не думать, а соображать. Удобнее ему так, спокойнее. Сказали, уехали жители — ура! Займём пустое место. Скажут «уехать» новым жильцам — покорно не возразят, уедут. Просто потому, что в борьбе за сытую жизнь превратились в хомяков с примитивными инстинктами. Показали еду, поманили сладеньким печеньем — бегут, не задумываясь.

В прошлом я категорически остерегался судить людей. Старые моральные ценности умерли вместе с привычным комфортом, новые только формировались. Не до толстовщины было — за жизнь дрались.

Однако мы все растём и вечно плыть в середине потока спорной морали нельзя — нужно выбирать какой-то берег. Или ты человек, или бессловесная единица электората.

Последних не жалко. Новых «ничегонезамечающих» бабы нарожают.
Эх, Петрович... как же ты был прав.

...Парочка болтунов коротала ночь на пару до самого утра. На смену к ним никто не пришёл, никто не проведал.
Пришло время посмотреть на поселение с другой стороны.
Незаметно убрался, в паре километров дождался рассвета и принялся обходить фортик по дуге, стремясь выйти к нему со стороны огородов.

Чем ближе подходил, тем медленнее шёл. Больше смотрел под ноги, опасаясь наступать на сомнительные места, валяющиеся тут и там ветки, нервно, параноидально выглядывая мерещащуюся повсюду тоненькую проволочку растяжки. Обошлось.

Путь я запомнил.
Внутренний компас не подвёл. Вывел, как и планировалось, в небольшую рощу, за которой виднелось коричнево-чёрное поле со стройными рядами рукотворной поросли и частоколом.

Вокруг завораживающе пели соловьи, деловито гудели дикие пчёлы, вдалеке дробным стуком развлекался дятел. Идиллия...
Непроизвольно захотелось завалиться под кустик, на мягкую травку, и, ни о чём не думая, уставиться сквозь кроны деревьев в небо, растечься вялой, безвольной лепёшкой и выпасть из этого мира...
Тряхнув головой, сбросил с себя наваждение. Нельзя спать, нельзя отдыхать! Дел полно!

Решительно, не давая себе расслабляться, выбрал подходящее дерево почти на самом краю рощи, проверил запас воды и полез вверх по веткам, почти к самой макушке.
Устроившись поудобнее на одной из веток, обхватил руками ствол, привалился к нему и сконцентрировался на поселении...
***
Раньше, в первые дни своего путешествия из вологодских дремучих лесов на степную родину, я никак не мог понять — почему вокруг фортиков возводят именно частоколы? Труд же колоссальный — срубить дерево, обтесать, перенести его фактически на себе, поставить вертикально, закопать, чтобы не выпало, без особого инструмента скрепить с другими такими же тяжёлыми брёвнами. И если с рубкой и монтажом более или менее понятно — при наличии рук из правильно места особых сложностей в этом нет, то вот транспортировка — реальная заморочка.

Новые поселения строились ведь на открытых местах, потому любое дерево находилось не прямо под рукой, а на изрядном расстоянии. Ворочать же ствол, пристраивая его на некую приспособленную для этого тележку, впрягаться в неё, тащить — тяжело, муторно и долго.

Вообще, основным отличием сегодняшней застройки являлась её плотность и компактность. О больших дворах вокруг дома никто и мечтать не смел. Строились почти вплотную друг к другу. Сараи для всякого бытового имущества выносили за стену, цветники или беседки исчезли как вид.

Редко где народ в старых деревнях жил, понастроив заборы из всякого хлама. Или это я так думаю? Может, просто мне не часто попадались такие места? Вполне может быть... Я же тогда, насмерть перепуганный, сознательно крюки делал, ото всех подальше держался.

В подавляющем большинстве виденные мной деревянные домишки-новострои выглядели словно сошедшие с картин передвижников позапрошлого века. Крепенькие, серые, с маленькими окошками. Если владелец умелый — внутри русская печь. Если нет — примитивный дровяной котёл. Этого добра вокруг полно, ими раньше везде торговали.

Обычно такие строения имели не более двух комнат, вторые этажи никто возводить и не помышлял — топить устанешь. Живут в них тесно, шумно, никакого тебе личного пространства.

Зато со стройматериалами проблем у выживающих в первые после Мора годы не возникло. Как построить жильё за сезон без всякой вспомогательной техники? Как его успеть защитить от мародёров или тварей?

Оказалось, проще простого.
На издыхающих от нехватки запчастей и отсутствия топлива тракторах с грузовиками народ просто разбирал по деревням избы, нумеруя брёвна, перевозил их на новое место и собирал обратно, как конструктор. Получалось наверняка, криво и косо — могу пару десятков пунктов назвать, к чему бы легко придрался в этом процессе, если навыка нет, но главное — жить в них было можно, а недочёты жильцы устраняли по ходу дела. Главное — появлялись крыша над головой и стены, удерживающие тепло.

Оттуда же и брёвна для частокола брались. Не подходит домик для жилья — ничего, не пропадёт. На ограду пойдёт. Бревна в них уже подготовленные, вылежанные.

Бывшее поселение Ольги было именно таким — маленьким, тесным, с вечной тенью внутри. Подходов к нему имелось два: по грунтовке, через главные ворота и сзади, со стороны огородов, маленькая калиточка. Меня интересовала именно она.

Расположившись поудобнее, принялся наблюдать за местными жителями, высыпавшими с рассветом на трудовую сельскохозяйственную повинность. Несколько женщин, пара мужчин, детвора.

Суки... На чужом труде ведь жируют. Весёлые, улыбчивые, будто всегда тут жили. На мгновение сердце сжалось от ненависти, однако тут же отпустило.
Почти показалось, что они не виноваты.
***
...Политика толковой, продуманной экспансии — заселить захваченные территории своими подданными, работоспособными и трудолюбивыми, разбавить ими местное население (если оно есть), наладить добрососедские отношения и показать всем недовольным — мы точно такие же люди, как и вы. Ничем не отличаемся. А большие власти — они далеко, ну их...

Враньё. Правильные власти всегда ближе, чем кажется и зорко следят за малейшими изменениями в настроениях. Чуть не так дышать начнут — и усмирители тут как тут окажутся. Во всеоружии и полномочиях на всё на свете.
У меня был хороший учитель. Преподал всего две лекции по миропорядку и базовым принципам управления, больше не смог — умер. И одна из основ, накрепко засевшая в моей голове, утверждала очень примитивную и одновременно невообразимо сложную для обычного человека истину — решай сам, никого не слушай. Никто за тебя жить не будет.

Так что извините, люди, но вы — расходный материал. Я так решил...
***
...На огородах жизнь кипела. Женщины стояли задами кверху и вручную пропалывали сорняки, перебрасываясь неслышными из-за расстояния шутками и перемежая задорные перепалки взрывами громкого смеха; мужчины по очереди наполняли расставленные тут и там старые бочки водой для вечернего полива. Носили из нового колодца, вырытого почти на самой окраине огорода, причём один из них всегда бдительно стоял на страже у калитки в поселение, не выпуская ружья из рук.

Слушали женщин, смеялись вместе с ними.
...Интересно, старый, отравленный источник питья засыпали землёй по самый верх или законсервировали до лучших времён? Не зря же новый на таком отшибе вырыли — прошаренные, сдохнуть боятся. Понимают — не мог весь яд раствориться за столь короткий срок...

Мелковозрастные дети, крутившиеся поблизости, постоянно норовили затеять среди грядок игру в салки или чехарду, за что немедленно огребали от взрослых и принимались, сидя на корточках, копошиться в траве. Надолго непоседливую мелюзгу не хватало, и они, сбиваясь в стайки, снова начинали дурачиться.

Смешно... Мамки думают, что юную поросль к труду приучают, а для ребятни это всего лишь новое развлечение. Наверняка внутри частокола все закоулки изучены вдоль и поперёк, все крыши обтоптаны, штаны обо все сучки порваны. Ни школы там, ни детской площадки... а тут — свежий ветерок, манящее неизведанным пространство, друзья-приятели. Есть куда нерастраченную энергию пристроить.
...Детишки... мля... И вы извините...

Из фортика к колодцу регулярно ходили люди с вёдрами. Скрипели воротом, бережно переливали воду, хлопали крышкой, о чём-то говорили с огородниками.
Трижды со стороны дороги показывались вооружённые группы мужчин. Окрестности, похоже, изучают.
В мою сторону никто из них и не посмотрел. Чего им тут делать? Роща небольшая, близкая, давно проверенная.

...На дереве я просидел до самого вечера, наблюдая за новыми жителями фортика. Узнал много.
Передвижение по немаленькому огороду однозначно безопасное — трудолюбивые женщины за день обошли его весь, не разгибая спин. Детвора в своих забавах иногда выбегали за пределы возделанного участка — и ничего. Особо на них за такое своеволие никто не орал. Мужик с ружьём рыкнет, крикнет, кулаком погрозит. Те сразу назад.

Получается, без сюрпризов там. Не минировали. Да и от кого? Всей защиты — простенький плетень по периметру от всякого зверья.
Перед закатом, как следует полив грядки нагревшейся под солнцем водой, огородники потянулись обратно, под защиту стен.

Дождавшись, пока за замыкающим, вооружённым мужчиной закроется калитка в защитной стене, с большим трудом, практически при помощи одних только рук, спустился вниз и долго приседал, разминая затёкший от неподвижности организм и чувствуя тысячи мелких иголочек, впившихся в меня от стоп до пояса.
На сегодня хватит. Основные данные у меня есть. Можно возвращаться к Зюзе.

Глава 15

К оговоренному месту встречи, неподалёку от посёлка, добрался к обеду, переночевав в укромном, безветренном распадке на открытом воздухе. Здешние разумные, по заверениям Зюзи, меня прекрасно знают, потому отдохнуть получилось относительно нормально, без всех этих жутких ночных завываний и слоноподобного топтания по подлеску.

Относительно, а не на всю катушку — от того что безопасность не забыл. Местные — не значит все. Забредёт в эти края тот, кто не знаком с нашими негласными договорённостями — и привет! Потому спал вполглаза, не разжигая огня. Его четвероногие давно уже не боятся, а вонять на всю округу дымом, сообщая всем и каждому, что тут человек расположился, не рискнул.

Обошлось.
Доберман ждала меня в тени кустов неподалёку. Довольная, лениво щурящаяся на солнечный свет, пробивающийся сквозь листву, вальяжно разлёгшаяся на травке и не одна.

С волком.
Здоровенным таким, мало не в полтора раза больше Зюзи, лобастым детиной своего народа, покрытым густой серой шерстью. Он лежал рядышком с разумной и не проявлял никакой агрессии в мою сторону, однако смотрел настороженно, недоверчиво, будто подлости ожидал.

Наверное, я должен был удивиться или испугаться, но не смог. Зюзя спокойна, тварь ведёт себя мирно, к чему паниковать? Хотели бы — давно бы прибили и переработали.

Посмотрел на подругу, на серого, снова на подругу. Лежат себе, от жары языки вывалили. Ружьё убирать не стал, но и наводить не решился. Перехватил его поудобней, дулом в сторону неба и уставился на добердаму, ожидая объяснений.

Вместо неё ко мне обратился нежданный гость.
— Ты помнишь меня?
Не приближаясь, повторно, более внимательно осмотрел фигуру твари. Волк как волк. Крупный. Лапы почти с мой кулак.
— Нет.
— Мы говорили раньше. Я был не один, со своей семьёй.
Что-то знакомое — говорящий по-нашему волк... Такое уже было.

Вспомнил! Предводитель стаи, с которой довелось схлестнуться в своё время. Они тогда ещё купцов перебили, меня на крышу загнали и, в конце концов, из-за этой переделки золотой человек — послушник Лёха, погиб.
Ну да! Точно, он!

Виделись мы с серым и во второй раз. Гораздо южнее, среди тянущихся своими полями до самого горизонта окрестностях города Харькова, когда зубастый Зюзю ходил из плена спасать. Геройский, весь такой в защите сектантской...

Только сейчас заметил, что зверь расположился на траве в своей первозданной форме, без человеческих допопций. Не понял, а где броня? Куда делась?
— Узнал. У тебя ещё нагрудник был.
— Да. Больше нет. Не нужен. Я ушёл из Места. Моя семья мне разрешила идти и делать свою семью. Я помог молодым найти новую землю для охоты и сделал всё, что говорили старшие.

В воображении сразу вспомнилась скала советов из старого мультика про Маугли. Огромный седой Акела с мудрой, умной мордой слушает просьбу своего сородича и в конце важно кивает головой, соглашаясь отпустить его на вольные хлеба в знак признания заслуг прошлого.

Вряд ли в оригинале дело обстояло именно так, но ведь красиво, чёрт побери!
— Броню с тебя сняли люди?
— Нет. Братья. Они могут. Зубами. Людей мы больше не пускаем к себе. Они не приходят. Давно.
— Почему?
— Люди занимаются собой. После глупого человека (сразу вспомнился предводитель сектантов с его крысиной физиономией) они ругались, сражались. Много ушли в новые земли. Туда, где мало деревьев. Те, кто остался, к нам не ходят.

Неужели со смертью отца Андриана, которого вообще не жаль, его преданная паства пересобачилась? А, плевать. Надеюсь, нормальные люди среди всех этих псевдорусичей умудрились уцелеть.
— Вы сохранили секрет вашего Места?
— Да. Но наши главные помнят твои слова. Надо искать новое, дальше от людей. Тогда к нему можно увести всех, кто не умеет сражаться и у нас будут два Места.

Толковые у разумных вожаки. Соображают, что затишье временное.
— Ну и как, нашли?
— Нет. Не нашли. Ищем, — последовал рубленый ответ и стало понятно, что далее говорить на эту тему гость не расположен.
Пока оставим...

— А её как нашёл? — указал взглядом на Зюзю.
— Я не искал. Знал. В тот же год, когда мы виделись, мой брат услышал её след перед снегом, сказал, куда она идёт. Я понял. Она мне рассказывала про свой дом и где его искать.
— Как смог, пришёл... — непроизвольно закончил я за волчару.
— Ты правильно сказал. Я ждал, когда мне можно будет прийти к ней. Просил главных.

Суровый индивид. Это же надо, полтора года дожидаться отпуска, терпеливо исполняя волю старших и пристраивая родню в новых краях!
— И как надолго ты... к ней?

Волк фыркнул, словно сомневаясь, стоит ли отвечать человеку на столь важный вопрос, после вопросительно посмотрел на Зюзю, точно искал помощи.
Та сделала вид, что ничего не заметила и именно сейчас ей некогда — она чрезвычайно, вот просто полностью сконцентрирована на пении птиц и во-о-он той бабочке.

Пришлось серому действовать без моральной поддержки.
— Я хочу навсегда. Будет, как скажет она.
Ушастая вздрогнула, враз растеряв всю свою невозмутимость и больше не скрывала своего внимания к говорящему. Смотрела внимательно, настороженно, точно ждала продолжения.

Волк молчал, положив морду на лапы, не глядя ни на кого конкретно.
Хитёр, зубастый, ой хитёр!.. Понимая нашу взаимную с Зюзей привязанность, он специально решился обозначить свои намерения лишь дождавшись разговора со мной, а до этого мудро держал их в себе.

Простенькая хитрость, но эффектная. Целую связку заек одним ударом убил: продуманно поставил избранницу перед выбором — соглашаться на его присутствие или нет, без всех этих охов-вздохов и стеснительных невнятностей; показал двуногому, от кого именно зависит окончательное решение и при этом о своём намерении сообщил непосредственно мне, подчеркнув, что понимает мой статус непостороннего и проявляет вежливость. Ну и, самое главное, озвучил непрямое, но вполне понятное всем присутствующим предложение.

Политик с иезуитскими мозгами, а не серенький волчок! Продуманный.
Надо разруливать ситуацию. Не хватало нам ещё волков влюбленных с серенадами при Луне!

Торопливо, быстрее, чем требовали приличия, я перехватил нить беседы, давая добердаме собраться с мыслями.
— Не будем спешить. Я тебя не знаю, Зюзя тебя знает плохо. Ей нужно подумать.
Глаза серого сощурились. Он прекрасно понял сказанное между строк: сбавь обороты. Однако сдаваться гость не собирался.
— Я умею ждать.

Настырный... А может, так и надо? Не ходить вокруг да около, а говорить о своих чувствах понравившейся женщине прямо. К чему тянуть? Тут или да, или нет. Главное —в отношениях наступает ясность. Вон, мы с Ольгой, всё присматривались друг к дружке, словно два фехтовальщика перед первым уколом, выпадами обменивались, и чего добились?
Ни-че-го.

Не произнеся в моей голове больше ни слова, волк бесшумно встал и направился в сторону дороги, давая возможность нам с подругой посоветоваться и обсудить услышанное. Доберман смотрела ему вслед.
— Что думаешь?
— Не знаю. Он хороший... С ним спокойно... Я помню, когда мне было плохо, он никуда не ходил и был рядом. На него ругался вожак, а он был рядом... И меня нашёл. Он здесь давно. Узнал от, — знакомаякабанья морда Пряника с вечно грязным от постоянного поиска желудей пятаком, — что я ушла и ждал. Мы увиделись на дороге... Его долго не было, а теперь есть...

По медленности, неуверенности, некоторой конфузливой натянутости, с которой мыслеречь звучала в голове, понял — сомневается ушастая, боится решать. Думает, если согласится на предложение серого — в чём-то меня предаст вместе с нашим пёстрым прошлым. Не хочет обидеть.

Наивная. Я же прекрасно понимаю, что требовать от кого-то преданности исключительно к себе — чистой воды эгоизм. Зачем мне это? Никогда о таком не мечтал. Я не хочу определять чужую жизнь, не хочу ненужных жертв на алтаре дружбы — они не принесут радости.

Гораздо лучше, если доберман попробует найти своё, собачье счастье. Настоящее, от которого голова пьяная, а тело легче пёрышка. Такое, чтобы дыхание спёрло в груди; чтобы мгновения замирали от зависти к чужому блаженству, растягиваясь в бесконечность; чтобы и небо, и солнце, и весь мир только для неё... И почему бы не начать прямо сейчас?

— Тебе волк нравится?
— Да, — прошелестел мыслеответ смущённым, нежным ветерком.
— Ну и не морочь голову. Пусть остаётся. Надоест — прогонишь. Не надоест — оставишь. Мне не мешает... Одна просьба — объясни ему наши правила: все друзья, вожаков нет, в горе и в радости вместе.
— Спасибо, — антрацитовые глаза были переполнены благодарностью. — Я так и сделаю.
— Тогда зови серого обратно. Хватит ему колючки по кустам собирать.

Разумная дважды оглушающе гавкнула и волк не заставил себя ждать. Примчался по кабаньи — напрямую через подлесок, не особо выбирая путь. Нервничал, видать, в ожидании ответа, потому и спешил...

Разумные объяснились на своём, без слов. Что говорила Зюзя — не знаю, но по ходу беседы серый гость несколько раз смотрел в мою сторону, принимая для себя какие-то решения.

Наобщавшись с ушастой, волк подошёл ко мне.
— Я понял правила вашей семьи.
— Рад, что понял... У тебя имя есть? — принялся я наконец-то всерьёз знакомиться с Зюзиным воздыхателем.
— Конечно. У всех есть имя.
— Какое?
В нос шибануло чем-то резким. Не противным, а... не могу объяснить, будто смесь мокрой собачьей шерсти с копчёной рыбой.
— Его имя слышно, — помогла разобраться подруга. — Оно не звучит на языке людей.

Представился, значит. И как мне к нему обращаться? На индейско-анекдотический манер в стиле: «Эй, ты! Мокрый пёс, извалявшийся в висевшей над костром и пропахшей дымом рыбе, иди сюда!» — я бы на такое имечко как минимум обиделся.

— А попроще варианты есть? Чтобы голосом звать? Как к тебе люди обращались, с которыми ты на разведку ходил?
— Волк.
— Понятно. Волк так Волк. Коротко и по сути. Запомнить легко, спутать с барсуком сложно, — и уже к Зюзе. — Давайте делом займёмся. Расскажи, где была и что видела.
***
Пробежавшись по дороге, мест, подходящих для засады, доберман нашла в избытке и ни одного полностью соответствующего моим запросам. То ямы и широки, и глубоки, но на открытой местности; то к дороге можно подобраться практически вплотную, но машина там скорость ни за что не сбросит — асфальт уцелел. Половинчато получается, хреново...
Лишь одно заинтересовало, да и то с натяжкой. Надо будет своим глазом глянуть.

...Как-то на стройке, где я работал, после сильного ветра на незаконченную многоэтажку, возводимую в самом центре города, слегка завалился кран.
В СМИ данное событие ухитрились не отразить; с соответствующими комиссиями, слетевшимися точно мухи на мёд, оперативно порешали; силовики, после непродолжительного общения с руководством фирмы сделали вид, что ничего не заметили.

Однако негласно на происшествие съехалась вся конторская верхушка: от архитектора с инженером по ТБ до исполнительного директора. Ходили, брезгливо ступая дорогущими туфлями по пыльной стройплощадке, много говорили по телефонам; разбившись на кучки, негромко обсуждали случившееся.
Не погнушался приехать и генеральный. Выплыл из своего каплевидного Мерседеса, осмотрел неприятность в сопровождении сбежавшейся свиты, глубокомысленно сказал что-то угрожающе-обезличенное и отбыл восвояси, оставив подчинённым разгребать проблему.

Удивлённый такой плотностью начальства на квадратный метр, я поинтересовался у стоявшего неподалёку знакомого каменщика, человека в два раза старше меня и видавшего всякое:
— Чего это они понаехали? Одного бы прораба с технологом хватило. Никто же из этих, — дальше в оригинале шло жутко непечатное слово, обозначающее скаредное и прижимистое начальство, — ничего в упавших кранах не понимает!
— Они не за этим приезжали, — знающим голосом ответил тот.
— Тогда зачем?
— Те, что рангом помельче — чтобы в курсе событий быть, коль шефы спросят, и продемонстрировать себя лишний раз. Те, что повыше — понимали, что главный притащится. Морды светили. Кто не мелькнул с умным видом — сам дурак и не радеет за работу.
— Показуха... Генеральному на кой весь этот балаган? Команду дал — и все забегали.

Мой знакомый рассмеялся негромко, в кулак, чтобы не привлекать внимание взвинченных близостью начальства людей в костюмах.
— А вот ему как раз приехать надо. Он тут сейчас самый главный человек. Надо недрёманое око своё показать нам, работягам, и шушере всякой; лишний раз всех напрячь, чтобы не расслаблялись; посмотреть, кто из офиса не поленился зад оторвать от мягкого кресла и успел прискакать раньше него; не повредит и лично оценить ситуацию, прикинуть ущерб и возможные потери; назначить, на кого убытки вешать; определиться с ответственными по ликвидации; под шумок, при необходимости, поменять неугодных, не вызывая особого кадрового бурления... Много всего. Оно только со стороны кажется — ходит бездельник зажравшийся, умничает... Да был бы он бездельником — никогда бы в своём кресле не сидел. Или нанял бы кого потолковее, а сам на островах жопу грел, или прогорел в бизнесе нафиг. Нет, генеральный правильно всё делает. По уму. Потому, кстати, и президенты на всякие стихийные бедствия или аварии выезжают. И народу заботу покажут, и подчинённых оценят так сказать, в критической ситуации. Полезнейшее дело.

Каменщику я верил. Он, хоть и зарабатывал на жизнь своими руками, был очень толковым мужиком с чрезвычайно живым умом и потрясающей начитанностью. Если бы не мягкий, покладистый характер да хроническая склонность к спиртным напиткам — взлетел бы человек по социальной лестнице на приличные высоты, а то и в депутаты у себя на родине выбился.

Именно тот случай и натолкнул меня на мысль выманить Фролова из города, а там уж посчитаться за своих.

Идея казалась надёжной: подпалить ночью фортик с его обитателями, немножко пострелять, после чего дать кому-то спастись, донести новость до нужных ушей.
Без внимания такое событие оставить не имеют права. Это ведь не рядовой хуторок, каких вокруг Фоминска наверняка полно — это окраинный форпост зарождающейся недоимперии, не отмахнёшься. Пусть приедет, оценит, поумничает. А я его подожду.

По этой причине мы с Зюзей и разделились. Я обстановку на месте изучал, а она отправилась местечко поудобнее высматривать, чтобы оттуда действовать наверняка...

Сколько ни прикидывал новые данные — только расстраивался.
Матчасть в моих планах хромала на обе ноги, упорно возвращая своими цифрами с небес на землю. Прицельная дальность, на которой можно попробовать пободаться с Сергеем Юрьевичем и его свитой — до ста метров. Пустяк для группы умелых стрелков с нормальным оружием. Грамотно сработают, грамотно отойдут...

А у меня что? — кастрированный калаш, двустволка, пара гранат и две зубастых пасти с восьмью лапами вместо организованной огневой поддержки. Сильно не повоюешь.

Можно, конечно, попробовать шмальнуть из засады по колёсам, потом в водителя, а затем расстрелять пассажиров. В теории. Во сне. В мечтах. На практике — народ там тёртый, если сразу всех не положу — мне конец.

Не то чтобы я боялся, больше умирать не хотел. И отказаться не мог. Бывают в жизни ситуации, когда «хочу» или «не хочу» теряют всякий смысл. Должен. И всё.
Пересчитал патроны к «огрызку» — семьдесят один. Кисло. На одну машину патронов хватит, если экономно и без суеты огонь вести. А на машину сопровождения?

Двустволку исхитриться приспособить? Нет... На перезарядку времени уйдёт столько, что лучше сразу могилку себе выкопать.

От злости сплюнул. Лежавшие в стороне разумные оторвались друг от друга. Зюзя вскинулась, волчара с недоумением посмотрел в мою сторону. Романтику я им ломаю, ёлки-палки...
— Нормально всё, — успокоил я разумную подругу. — Жучок в рот залетел.

На меня снова перестали обращать внимание.
Да... воевали на бумаге да забыли про овраги... Плохой у меня был план мести. Фантастический. И с чего я взял, что смогу в одно рыло всех победить? Фролов ведь, как пить дать, не один поедет — с машиной сопровождения, возможно, и не с одной. Комиссию с собой прихватит для полного понимания ущерба, физподдержку для охраны, разбирающихся в следах специалистов задействует...
Или не поедет?

Первоначально думалось как: после рукотворного пожара перебраться в заранее присмотренное место с несколькими путями отхода; в яму на дороге заложить патроны, оставшиеся от Орсиса, с дровами и сухой травой. Замаскировать. Когда услышу звук мотора (ну не пойдёт Фролов пешком в такую даль) — поджечь боеприпасы, спрятаться и под самопроизвольную канонаду расстрелять особиста с его прихвостнями. По исполнении — храбро сбежать.

Гордился собой... хитростью своей. Возомнил, что враги быстро не сориентируются, откуда смерть прилетать будет.
Детский сад...

Пока рассусоливал, прикидывая новый план, от идеи ночью спалить форт вместе с новыми жильцами тоже отказался. Как представил людей, спросонья мечущихся среди клубов густого, едкого дыма, пылающих домов, выплёвывающих лёгкие от удушья— страшно стало. Там ведь бабы, детишки...
Я не палач.

Тогда, в роще, это казалось правильным — уничтожить опоганенное пришлыми жильё, выживших вынудить убраться обратно, под крылышко так любимого ими недогосударства и заодно выманить главного, поиграть с ним на моём поле.
Теперь не кажется. Не готов я к крайним мерам.

Придётся кошмарить новых пейзан в облегчённом варианте, без особого кровопролития. Дам шанс спастись...

Снова сплюнул. Теперь злился на своё мягкосердечие. Разумные и ухом не повели.
А если не выйдет засаду сделать там, где понравится? Оно ведь как может получиться: погорельцы, наковыряв напоследок имущества из сгоревших домов, обратно потянутся, к обжитым местам. Дойдут до первого поселения, сообщат старосте о случившемся — туда, ясен пень, и стянется всё начальство.
Опросят, поговорят, посовещаются, в затылках почешут...

Ага! Теплее...
Допустим, у меня получилось незамеченным увязаться следом за неудавшимися переселенцами. Они идут с узлами и детьми — я иду, в затылок им дыша...
Дальше что? А вот дальше можно и местечко поуютней выбрать. Доберман отбежала на тридцать километров — жилья не обнаружила. Миновала деревеньку, несколько перекрёстков...

Напряг память.
Пусто... пусто... пусто... Бывший мотель, где меня пришить пытались мужики вонючие! Там ещё баба всем заправляла! Елена, скотина редкая... Я её зарезал перед уходом. Подходящие места. Сплошь кусты и деревья.
А если мимо пройдут? Дальше потопают?

Ну и что? — парировал я самому себе. — Здесь ловить точно нечего будет. Пойду следом. Не до самого же Фоминска безлюдье. Обязательно где-то должна быть перевалочная база. Не может не быть.

...Ну, положим, приехал Фролов куда-то там, поговорил с людьми. К сгоревшему фортику, понятное дело, своих архаровцев однозначно отправит. Указания ценные даст, обязательно велит рапорт в подробностях накатать. Возжелает ли сам посмотреть на пожарище? Да кто же его, властью обременённого, знает? В чужих мыслях не покопаешься. Может и не захотеть на пепелище любоваться. Что он тут увидит? Тогда где его ждать?..
Окончательно запутался.

Внутренний голос мне подсказывал, что я на правильном пути. Общую схему войны с Фроловым нет смысла выдумывать — мне её в вкратце уже рассказали: партизанщина с диверсиями, в финале самоотверженное убийство врага и собственная героическая гибель. Правда, последнее меня не слишком устраивает.
Первая часть вполне хороша — устроить уничтожение критически важных объектов, парализуя городскую жизнедеятельность. Пусть не сразу, пусть постепенно. В разные сроки и в разных углах зарождающейся страны. Не важно. Я уже никуда не спешу, тут дел полно. Ударил побольнее — отошёл подальше, чтобы его холуи не добрались, затаился. Снова ударил.
Без переговоров и объяснения причин.

Рано или поздно должно сработать! Выберется змей из своего логова, никуда не денется! И первоначальную приманку я правильную выбрал. Не этот форт его заинтересует — другой найдётся. Рано или поздно придётся реагировать на такой беспредел. Добьюсь своего. Выманю. Главное, не суетиться.

...Некая мысль носилась в голове, извиваясь и на что-то намекая, однако я никак не мог ухватить её за кончик.
Несколько раз глубоко вздохнул, расслабился. Представил собственный мозг пустой банкой, готовой к любому содержимому...
Помогло.
***
Кое-как отмазавшись от Зюзи и поклявшись ни во что без неё не встревать, в одиночку вернулся в посёлок. Ни к чему ей за мной хвостиком ходить, сам управлюсь.

Разумной поначалу такой расклад не понравился — она привыкла следовать всегда и везде рядом, однако в кои-то веки не тот случай. Мне боезапас пополнить надо, подготовиться, а это мероприятие рискованное.
В общем, после небольшого скандала убедил.

Начал с уже обследованных мест. Без спешки раздобыл плоскогубцы, высадив окно в одном из гаражей частного сектора, прихватил кусачки. Пожароопасных жидкостей, к сожалению, не нашлось. Издалека запримеченная и вселившая в меня бездну надежд литровая бутылка растворителя, мирно стоявшая на навесной полке над самодельным верстаком, оказалась пуста – из-за лопнувшей в одну из зим пластмассовой крышки содержимое испарилось напрочь; бензина не было вообще. Одни пустые канистры.

Под конец удалось раздобыть немного машинного масла в запылившейся жестяной литровой банке с сохранившимся заводским пояском на крышке. Потрусил — полная. На долив в двигатель старый хозяин брал, не иначе. Машины в помещении хоть и не было, однако старенький бампер, приспособленный на крюках под самым потолком, запасные колёса и целый ящик с неновыми запчастями указывали на то, что с транспортом гараж знаком не понаслышке.
Извозившись в вездесущей паутине и испачкав штаны непонятными субстанциями, преследующими любого, кто рискует копаться без спецовки в мужском гаражном царстве, перешёл к основой части своего визита в ненаселённый пункт — сбору боеприпасов.

Я не великий сапёр, однако кое-чего в разговорах со знающими людьми понахвататься успел и твёрдо решил пробовать присвоить только те гранаты, в обезвреживании которых буду уверен более, чем на семьдесят процентов. Малейшее сомнение — не трогаю. Они мне, конечно, не повредят, однако не столь велика в них нужда, чтобы бездумно башкой рисковать.

...Из всех обнаруженных растяжек деактивировать решился только две эфки, к которым сумел подобраться через окна пустых квартир. Ещё три побоялся трогать — слишком нежно выглядела натянутая вместо проволоки леска, а предохранительные кольца, казалось, держались на одном честном слове. Да и общее впечатление складывалось нехорошее — будто напоказ установлено, доступно, примитивно.

Поостерёгся. Наслышан о всяких «сюрпризах» для таких вот умников, как я. Ещё в мою бытность там, под Вологдой, довелось пару раз, урывками, болтовню охраняющих нас спецназеров подслушать про их боевые подвиги. И сверху, повыше головы, оказывается, можно заминировать, и двойную растяжку сделать, и с самой гранатой похимичить. Широчайшее поле для подрывной деятельности.
К оставшимся не смог понять, как подлезть. Через окна — высоко, через двери — страшно.

Посокрушавшись от столь низкой результативности, придушил свою жадность и перешёл к банальному мародёрству. Вернулся в уже разминированные подъезды и тщательно перерыл весь мусор в пустых квартирах. Мне много не нужно — тряпки посуше, портянки новые, куртка-ветровка для прохладных ночей, пиратская повязка на физиономию.

Нашлось всё в избытке. Но главной находкой стала коробка стеклянных ёлочных игрушек, переложенных посеревшей ватой, обнаруженная в верхнем отделении растрескавшегося по углам шкафа. Долго перебирал их, любуясь каждой. Шары большие и малые всех цветов, красная звезда на верхушку, ракета с иллюминаторами; добродушные, пузатые медведи с мешками, как у Деда Мороза и белые, в остатках блёсток, улыбчивые снеговики.

Конфетти, гирлянды и отдельно, неумело слепленный, из засохшего пластилина, крокодил с отломанной лапой, любовно завёрнутый в вощёную бумагу.
Детская поделка. Вот и верёвочка, пропущенная через голову рептилии, чтобы надевать её на пахнущую праздником еловую лапу и страшно гордиться тем, что твоя, с виду неказистая игрушка висит наравне с настоящими, новогодними. И бабушке показать, и маме, и гостям.

Ребёнок рос, Новый Год в кругу семьи становился ему всё менее и менее интересным, а взрослые помнили, хранили крокодильчика из зелёного пластилина...
— Не беда! — возглас вырвался сам собой. — Вы ещё послужите! — и принялся лихорадочно разминать пластилин в руке.

Поначалу крокодил не желал расставаться с привычной формой, однако тепло моей ладони постепенно сумело победить упорство материала, превратив его в липкий мякиш. Настала очередь игрушек.

Бережно снимая колпачки с ушком для крепления нитки, я принялся заполнять пустоту машинным маслом. После заталкивал в колпачок шарик пластилина и возвращал его на место, аккуратно вдавливая в края крепёжного отверстия игрушки. Получалось весьма герметично. Одиннадцать штук сделал.

Подобрал какую-то замызганную спортивную сумку и, прокладывая со всех сторон тканью помягче, в ней разместил мини-бомбочки.
С удовольствием, прикасаясь к каждой пальцем, снова пересчитал стеклянную радость из детства. Должно хватить.
***
— Ну что, готова? — поглядывая на закатывающееся за горизонт солнце, поинтересовался я у разумной.
— Готова, — доберман была само спокойствие. — Можно, он с нами пойдёт?
— Почему нет? Если мешать не будет...
— Не буду, — влез серый. — Я хочу помогать. Месть — это важно.
— Договорились. Слушайся её, — указал на Зюзю. — Она знает, что делать. Побежит — бежишь и ты. Ляжет — падаешь рядом. Я сам по себе. На меня не смотри.
— Понял, — вновь остался немногословным Волк. — Я буду рядом с ней.
— Тогда пошли.

...Под фортик мы пришли вскоре после полуночи. Заходили по знакомой дорожке со стороны рощи, по пути никого не встретив и себя никак не выказав.

Оставив сумку в стороне, я принялся осторожно разбирать по прутьям дальний от поселения конец плетня. Занятие несложное, давно просохшие ветки не трещали, покидая свои места и если какая-то из них отказывалась поддаваться — не ломал, силу не демонстрировал. Переходил к следующему участку и продолжал своё занятие. За каких-то десять минут удалось набрать сушняка на два небольших костра.

Вернулся серый, которого я отрядил на разведку, стараясь по максимуму использовать его природную беззвучность вольного охотника.
— Люди спят. За стеной никого не слышал.
— Спасибо.

Охрана наверняка у ворот лясы точит, как и в прошлый мой визит. Болтайте, ребятки, болтайте...

Спокойно взял охапку, спокойно отнёс к частоколу. По грядкам, не разбирая дороги. Ничего, перетопчетесь... Зюзя шла рядом, зажав несколько палок в зубах.
Вернулись не прячась. Смысла нет. Ночь тёмная, мы тоже не светимся. Земля обработанная, мягкая — шаги глушит отлично. Волк остался у стены — предупредит, если что.

Вторую охапку сушняка положил немного в стороне, за углом.
Принёс сумку.

В последний раз прикинул, откуда начинать. Вроде не ошибся — за частоколом в этом месте раньше общественный навес с дровами располагался. Буду надеяться, внутреннюю перепланировку фортика новые обитатели провести не успели. Извлёк игрушки с начинкой, разложил их у брёвен. Тряпками обмотал несколько палок, соорудив подобие факелов.

Полез в сидор. Вот они, патроны к Орсису. Не зря таскал, не решаясь выбросить. Рассовал по карманам. Зарывшись поглубже, наощупь нашёл бесформенный коробок спичек. Тех самых, что Рося принесла.
Укололо...

Невольно взглянул на разумных. Стоят рядом, Волк моей подруге явно что-то рассказывает — она слушает его навострив уши. Что-то такое... для двоих.
Оба красивые в лунном свете. Зюзя — почти невидимая, одни контуры, серый — более различимый, немного похожий на северную ездовую собаку.

Молодец ты, Волк. Не даёшь добердаме заскучать, сознательно отвлекаешь её своей болтовнёй от грустных мыслей, пытаешься разделить с ней пережитое. Настоящий мужик. Захотелось в знак благодарности потрепать его по холке...
Осёкся. Рано нам пока в фамильярности впадать. Да и жест этот... он был только наш — Роси, Зюзи, Бублика, и ничей больше. Каждый понимал его истинный смысл и сопровождающие его чувства без лишних слов.
Пусть пока так и останется.

— Отойдите за меня, — шёпотом потребовал я от ушастых, подобрав факелы с ухоженной, рассыпчатой, земли.
Не оборачиваясь, уверенно пошёл к первой куче веток, за углом. Ничего не страшась, сунул несколько заранее припасённых листов бумаги, выдернутых в посёлке из старого журнала, в самый низ и поджёг. Пламя заплясало со второй спички. Сверху приспособил факелы, давая им разгореться.

Когда костерок начал уверенно потрескивать — кинул туда половину патронов, схватил горящие палки и побежал за угол, ко второй куче.
Зажёг и её. Теперь спички не потребовались — огонь факелов был достаточным изначально.

Звонко бахнул первый патрон. За ним второй. Затем третий, четвёртый...
В фортике кто-то заорал мужским басом, нечленораздельно (или это мне так показалось) отдавая команды.

Завыла перепуганная женщина. Её вопль подхватили другие. Завизжали дети. Кто-то кого-то крыл матом, не особо стесняясь в выражениях.
Простите, дети и женщины. Понимаю, что сегодня кто-то из вас заикой останется и потом долгие ночи не сможет нормально спать.

Понимаю, что так нельзя — пугать людей до пахучих подштанников.
И не жду понимания от вас. Мне оно ни к чему...
Канонада нарастала. Надо спешить.
Размахнувшись, перебросил факел туда, где раньше был дровяник. Стукнуло. Похоже, попал...

За ним отправились и остальные, коптящие едким дымом палки. Старался бросать в одно место. Мне огонь пожарче нужен...
Не давая себе передохнуть, упал на колени и принялся перебрасывать через частокол увесистые от масла ёлочные игрушки. С праздничком вас...

...Хлопали двери, визг нарастал по экспоненте, грохнул выстрел из ружья...
...А шарики летят, с еле слышным из-за всеобщего гама стуком разбиваясь за частоколом...
...В щели между брёвнами мелькнул отсвет, на уровне лица пахнуло жаром. Угодил, значит, подарочек по назначению. Разгорается...
...За углом начался полный хаос. Патроны взрывались почти одновременно, напоминая своим грохотом дорогущий невидимый фейерверк.

И это ещё не всё!
Едва последняя игрушка с маслом начал свой полёт через брёвна ограды, я побросал в огонь оставшуюся половину так кстати пригодившихся патронов, рыкнул разумным: «Ходу» и помчался прочь, за пока безопасный, дальний от меня угол фортика.

Насилу успел. Первый патрон во втором костре заявил о себе лишь только я свернул с прямой линии огня.

Остановился. За ограждением по-прежнему творился хаос, однако некто особо толковый уже хрипло, надсадно орал:
— К бочкам! Забивай пламя! Детей к воротам! Смотреть в оба!!!
Самое время отходить. Этот бедлам закончится с минуты на минуту. Народ опомнится, начнёт принимать меры. Могут и меня заметить.

...Развлекайтесь, тушите, плачьте. Я — не вы. Возможность выжить предоставил. Некоторых из вас мне, конечно, жалко. Но знайте — не слишком, совсем чуть-чуть... Почему так? Да достаточно вспомнить, как вы сюда попали...

Я сознательно поджог устраивал в одном месте, а не с разных сторон. Мне не нужен сгоревший форт. Мне нужны паника, слёзы, страх, дрожащие от пережитого ужаса люди — дёрганые, жмущиеся в стадо, сбивчиво рассказывающие кошмарные небылицы про эту ночь.

Это и есть мой первый, выстраданный в долгих сомнениях, шаг, преследующий лишь одну цель — дождаться высокого гостя. Повод выбраться за высокие фоминские стены я для него организовал — лёгкий пожар с артподготовкой. И свидетелей куча, и событие из ряда вон выходящее, и идти никуда не надо. Работы Фролову здесь полно.
На бег не сорвался. Пятясь, ощетинившись «огрызком», отошёл в темноту...
***
Поселение, как и задумывал, особо не пострадало. Огонь всерьёз зацепил один дом, в разной степени подкоптил остальные и крепко попортил частокол в том самом месте, где я упражнялся в метании ёлочных игрушек.
Обитатели не подкачали, смогли прогнать красного петуха.

С утра застучали топоры, мамки развели хнычущую на всю округу детвору досыпать в уцелевшие избы, несколько вооружённых мужиков, нервно водя стволами ружей из стороны в сторону, осмотрели следы от костров.

Пачкая пальцы сажей, задумчиво вертели найденные гильзы, смотрели их на свет, точно мою подпись искали. Один из них не поленился, разворошил кострище и пересчитал остатки от патронов, бережно складывая их в сторонке.
По примятой траве нашли место моего отхода. Посовещавшись, искать злоумышленника не пошли. Ограничились грозными взмахами кулаков и методичным харканьем под ноги.

Конечно, испугался до дрожи в коленках...
А ближе к обеду двое крепких, по-походному одетых людей с оружием и тощими котомками за спинами отправились на юг.

Обо всём этом я узнал от Волка и Зюзи, внимательно наблюдавших за поселением с приличного расстояния. Сам же, отойдя подальше от дороги, отсыпался по методу разумных — в травке под кустиком, подложив сидор под голову. Сморила меня эта бессонная беготня.

После небольшого отдыха, посовещавшись, пошли следом за ходоками. Форт стал уже не интересен. Он выполнил свою промежуточную задачу, пора ко второй части плана приступать.

Проводив ходоков на расстояние дневного перехода, вернулся немного назад, в то самое место, заинтересовавшее меня в мыслеотчёте добермана: здесь дорога как бы огибала небольшой холм, сверху лысый — одна трава, а у подножия и до проезжей части сплошь деревья с кустарником. Асфальт, как по заказу — яма на яме.

Разумные не отставали. Оббегали, обнюхали каждую кочку и, успокоившись, улеглись в теньке...
***
Рокот моторов услышал издалека и кажется, камень с души спал. Устал ждать. Закончилось бы уже хоть чем-то... Четыре дня тут торчу безвылазно, дурея от скуки, питаясь сырой дичью, добытой ушастыми, с остатками галет и каждую минуту выглядывая из укрытия на дорогу. Вдруг кого пешком нелёгкая понесёт?

Устроился я на склоне, присмотрев местечко поудобнее. Такое, чтобы видеть всех пассажиров через лобовое стекло и самому оставаться незамеченным. Они здесь медленно поедут, главное, не зевать. Автомат положил слева, рядом магазины с патронами. Ружьё справа. Пистолет ещё правее. Гранаты перед собой.
— Зюзя! Волк! Спрячьтесь!

Говорил я в пустоту. Разумные уже исчезли за холмом, не своевольничая. Много раз обмусоленный план въелся нам всем в подкорку намертво. Подруга с ухажёром тоже не тупые. Понимают, что и как.

Первым показался грузовой, крашеный тёмно-зелёным ЗИЛ со снятым тентом, с десятком хмурых, вооружённых людей в кузове, бдительно зыркающих по сторонам. В кабине — усатый водила и два короткостриженных мужика с усталыми лицами. Позёвывают. Издалека едут, растрясло...

Добравшись до плохого участка дороги, грузовик замедлил ход, забрал вправо и медленно, подвывая мотором, принялся перебираться через ямы. Сидящие в кузове похватались за деревянные борта. Качало их знатно.

Следом за ЗИЛом, метрах в тридцати, уверенно пёр тюнингованный кенгурятником, высокий внедорожник. Мне, как человеку далёкому от автомобильной темы, марка сего чуда осталась неизвестной. Одно могу сказать точно — на эту машину не пожалели ни труда, ни материалов: большие, грязевые колёса, призванные протащить свою ношу по любой местности, высоко задранный кузов с приваренными порогами, на крыше — люк и подобие вертлюга для пулемёта, справа от лобового стекла — выведенный выше крыши шноркель, вместо классической решётки радиатора — противопульная защита — грубо приделанные под углом к кузову полосы металла.
Окна по летнему времени приоткрыты.

Дождавшись, пока ЗИЛ выберется на относительно ровный участок дороги, водитель двинул свою колымагу следом, давая мне рассмотреть пассажиров в подробностях.

...Сергей Юрьевич демократично сидел на переднем пассажирском сиденьи, частично прикрытый от меня автомобильной стойкой и отрешённо смотрящий вперёд...

Выполз, гнида...А говорят, люди дрессировке не поддаются... Правильная мотивация им нужна вместо вкусняшек, только и всего...

Замыкал колонну маленький, угловатый микроавтобус в свежей краске со значком Mitsubishi, тоже не пустой. Боковые окна так же сдвинуты для проветривания, в них виднеются настороженные рожи, цепко осматривающие придорожные кусты и деревья. Все с автоматами, стволы которых лежат на сгибе локтя и немного выглядывают за габариты японца.

Задняя дверь в азиатском транспортном средстве вообще отсутствовала, обнажая нутро бусика и демонстрируя крепкого детину, сидящего на плотных тюках спиной к ходу движения, лицом к удаляющейся дороге и зажавшего в ладонях ручной пулемёт.
Серьёзно меня воевать удумали...

Замыкающий колонну автомобиль преодолел ямы с трудом, чиркая днищем. До меня долетел лихо закрученный шофёрский мат.

...Случилось то, чего я опасался больше всего — силы оказались слишком не равны. Много народу с собой Фролов набрал, чересчур много.
Не выиграть мне в драке с этой армией, а проигрывать я не готов...
***
Гул моторов стих быстро. Дальше был приличный кусок нормальной, особо не изуродованной, дороги. Километров сорок в час можно ехать без проблем. Пусть покатаются.
Хватит сидеть. Пора выходить.
Собрал оружие, рассовал боезапас по привычным местам, закинул вещмешок за спину.

Свистнул. Разумные возникли на пологом склоне почти сразу.
— Не получилось, — ровно сообщил я, не отводя глаза. — Переходим к запасному варианту. Мы его обсуждали.

Волк недовольно рыкнул, доберман же восприняла новость сдержанно.
— Людей было очень много?
— Да. На трёх машинах.
— Тогда ты правильно сделал. Твоя смерть мне не нужна. И им, — каскад из мыслеобразов моих покойных друзей, — не нужна. Знаю, ты не испугался. Ты смелый и добрый. Ты разрешил жить людям за стеной, когда горел огонь — никого не убил. Я думала — если ты убьёшь главного, то его люди могут убить в ответ тебя. Боялась сказать про это... И прощать нельзя! Делай то, что нужно. Я с тобой.

— Спасибо, что поняла... — и перевёл разговор в более практическую плоскость. — Зюзя! Ты наших свинюков давно видела? Пряника с Калачом?
Чёрные глаза разумной удивлённо уставились в мою сторону.
— Да. Давно.
— Найти их сможешь?
— Конечно. Я знаю, где их хорошо слышно.
— Далеко?

Разумная чуть помедлила с ответом, прикидывая расстояние.
— Нет. Завтра днём приведу, если пойти сейчас. Может раньше.
— Не надо никого приводить. Надо их найти и убедить свалить отсюда на недельку-другую подальше. Тут скоро шумно будет. Начнут всякие ненормальные по лесам с оружием бегать, вчерашний день искать... Нарвутся ещё поросята на неприятности... И других предупредите! — Волк одобрительно рыкнул, оценивая мою заботу о четверолапых. — Я вас догоню! Встречаемся, — впервые за последние недели позволил себе произнести это слово привычно, обыденно, — дома.

— Мы будем ждать!
О как! Уже «Мы»...
***
Продираясь к дороге через хаос веток, кустов и стараясь ни за что не зацепиться, я неожиданно поймал себя на мысли, что разговариваю с Фроловым. Не как со старым приятелем — это, конечно, перебор — скорее, как с давним знакомым, с которым имеется много общего и всегда есть, что обсудить.

Естественно, он, сидя в мягком салоне удаляющегося внедорожника меня не слышал и соответственно, ответить не мог. Ничего страшного. Переживёт. Важнее, что я выплесну наболевшее наружу, виртуально объяснив то, что ему ещё предстоит постичь.

... Знаешь, Сергей Юрьевич, ты жаба конченая. Зачем ты вот это всё устроил? Отравленные колодцы, разборки с пенсионером, флаги, империя... Ты дурак? Или заняться больше нечем? У тебя Фоминск на соплях экономику вытягивает, а ты зону влияния расширяешь? Решил подарить людям великую цель в виде нового государства, чтобы о пустом брюхе меньше думали? Да хренью ты занимаешься! Новые территории захватить не проблема, а переваришь ты их как? Одних лозунгов и мордоворотов с оружием для этого мало...

Особо вредная ветка скребнула по лицу, заставив выматериться. Пощупал — царапина.

...Твой бывший шеф, Петрович, прав был, когда по сторонам не лез и резервы наращивал, благосостояние населения укрепляя. Потому что понимал, чем дело может закончиться, если начнёт новыми землями обрастать, не создав определённых запасов для полноценного функционирования создаваемых колоний. Сколько лет просидел на своём месте — и не решился! Думаешь, у него кишка тонка была? Не угадал... С духовитостью у старика всё в порядке, хоть убавляй. Там в мозгах закавыка, в понимании хозяйствования...

Ну ладно, рискнул ты расширить границы. Понимаю, приспичило нечто эпохальное замутить. На здоровье! Пустой земли вокруг полно! И бодаться за новые гектары ни с кем не надо. Осваивай! Паши! Сей! Но нет — тебе контроль над дорогами приспичило заиметь, «артериями государства»... Думаешь, я не понял, на кой хрен местных потравили именно здесь, в этом фортике? Из-за дороги, которая с каждым годом становится всё оживлённее и оживлённее. Под свою руку здешнего старосту нагнуть не получилось, а местечко ой какое вкусное! Не федералка, конечно, но удобная — не отнять. Налогом зарождающуюся торговлишку обложишь, охрану караванов под себя подомнёшь, рынки сбыта монополизируешь...

Рисуемая воображением физиономия особиста будто меня услышала, недовольно нахмурилась в истинно его манере — почти незаметно.

...Вон, посёлок в стороне стоит, в котором твои злодеи растяжек понаставили — никому и нах... не нужен. Потому что в стороне. Делать там нечего. Твои же красавцы тут всё облазили, уточнили, разобрались в местной политической карте. Ох ты и мразь... Я же из-за тебя убийцей стал. Понимаешь? Хотя, куда тебе... Ты же никого из тех, кого пустил на корм червям и в глаза не видел. Равнодушно команду дал, в блокнотике пометил и забыл после доклада об исполнении. Шажок к своей цели сделал. А то что по трупам — ничего страшного... В мире каждый день многие умирают, всех считать устанешь...

Помню я, помню флаг в дежурке. Большой, трёхцветный, с достойной, разношёрстой судьбой. Под ним солдаты в атаки шли, покрывая себя славой, космические корабли взлетали... И ты, значит, примазаться решил к чужим подвигам. Возродить, в историю войти, в новые учебники попасть... Прилизанным, причёсанным, этаким ясным солнышком со скромно описанными эпохальными достижениями и исподволь внушаемым читателю единственно верным выбором. А про людей, попавших под твои «благие» начинания, никто и не вспомнит. Поначалу, пока будут живы участники сегодняшних событий, все будут благовоспитанно помалкивать на неудобные темы. Потом введут специальный праздник, призванный объединять и ликовать, речи заготовят, раздуют до небес мнимые успехи, наградят кого-нибудь, детишкам шарики дадут с конфетами, выходным днём обывателя порадуют... Так и позабудется, с чего всё началось. Ведь доступная массам история строится не на самой истории — кому интересно по колено в дерьме копаться, выискивая не самую приятную на свете правду, а на мифах.

Это если у тебя, козла вонючего, всё получится. А если нет — не проиграешь, понимаю. Выберешь другой путь развития. Народу — бесправное повиновение, себе и своим опричникам — райскую жизнь. Диктатором африканским заделаешься, плодящим от скуки придурковатые законы. Ненадолго, конечно.
Я был на юге. Там примерно такая же хрень твориться начинает, только возможностей у них побольше. Те же ушлые, жадные до всего ребята с непомерными аппетитами. Поначалу между собой пободаются, выяснят, кто главнее, потом в северную сторону посмотрят.

Сожрут тебя. У них и электричество, и бензин, и уголь, и еды вдоволь — климат позволяет крестьянствовать без трудовых подвигов, в отличие от Фоминска. Промышленность имеется. Слабая, конечно, но это пока. С оружием я думаю, тоже всё в порядке. Если смогли запустить трактора — запустят и танки, — не знаю, почему я так решил, но верил в это свято. — Уже в Белгороде люди нормально живут, а не выживают. Не мародёрят по заброшкам, не пашут на людях. Торгуют, развиваются и, самое главное, смеются. Я в твоём городишке ни одной улыбающейся взрослой физиономии не заметил. А это важно...

Мне, если честно, до одного места, как будет жить твоё послушное стадо. Пусть терпят, если на большее не способны, в этом я полностью согласен с покойным дедом. Умные свалят, середняки приспособятся, тупые ничего и не сообразят...
Пойми правильно, правитель несуществующей страны Фролов. Я — человек, а не кусок дерьма под ногами. Терпеливый, спокойный, но не выносящий, когда выкручивают руки до затылка. Ты же с такими встречался неоднократно, вспомни! И в школе своей особистской, и по жизни, и схватывался с ними не раз за место под солнцем. Возможно, иногда проигрывал, ухитряясь выкрутиться с наименьшими потерями, или ломал под себя, побеждал, ликвидировал... Смысл не в этом. Главное, ты твёрдо знаешь одно — если такие, как мы, закусываются между собой, то каждая сторона способна неприятно удивить. Учитываешь, понятное дело, допускаешь вероятности, но не понимаешь того, что если за тебя кто-то умер, не важно, как и когда, то просто обязан сделать так, чтобы эта смерть не была напрасной. Ты должен, соображаешь? Вот я и попытаюсь, как умею...

Убивать я тебя не буду. Пока. До полного сумасшествия — воевать с таким количеством подготовленных ко всему умельцев — ещё не опустился. Ты же хитрый, в одиночку не ездишь, бережёшь свою светлость от таких вот обиженных Вить... Жить хочешь...

Я вижу свою задачу в другом — зародить в тебе сомнения, заставить переосмыслить творящееся. Вряд ли получится, но попробовать стоит...
Из листвы показались остатки асфальтового покрытия.

...Хватит нам с тобой болтать. Прощаться пора. Навсегда или до времени — решай сам...

Наконец-то выбравшись на дорогу, я извлёк из-за пазухи приметную белую тряпку, подобранную вчера в какой-то из пустых квартир, достал из кармана один единственный патрон от GLOCK. Более чем жирный намёк на прошлое. Особисту эта модель, как и предыдущий хозяин, очень знакомы... Покрутил прохладный металл со смертоносной начинкой в пальцах, погладил, наслаждаясь гладкостью и нежной, полированной кривизной пули.

Добыл сложенную вчетверо бумажку, на которой крупными, печатными буквами карандашом было выведено:
«Фролову»
Развернул, перечитал написанное на ней, старательно проверяя текст на ошибки. Не хватало ещё безграмотностью опозориться...

«Я хотел тебя выманить — я выманил. Здесь была засада, которую ты со своими уродами прощёлкал. Это не угроза, не хвастовство — простая констатация факта.
Если ты не прекратишь убивать людей без повода (о чём идёт речь, надеюсь, понимаешь), то мне придётся организовать твою смерть и поверь, я буду очень счастлив это сделать. И не я один. Многие обрадуются.
Покойный Петрович оставил по этому поводу чёткие инструкции и килограмм золота на оплату умелым людям. Я лишь посредник и будь уверен — цветмет не зажилю и не пропью. Сумма внушительная, на пятерых снайперов хватит в избытке.
Кинул он тебя... Не смог ты его просчитать. Мне от этой мысли вот прямо тепло на душе становится.
Теперь живи с этим и оглядывайся.
Виктор»

Во многом я, конечно, врал. И про засаду, и про килограмм золота. Но ведь Фролову об этом знать не надо! Зато про покойного Фоменко — чистая правда. В это Сергей Юрьевич поверит на все сто. Он слишком долго жил и работал со стариком бок о бок, чтобы отмахнуться от таких известий — они как раз вполне в духе дедушки — никому и ничего не прощать в принципе, а я так... прилагаюсь.

...Мой запасной план, в котором я допускал вариант, к огромному сожалению, обойтись без смертоубийства, Зюзя восприняла не то чтобы положительно, но и не возмущалась. Ей, добрячке от природы, претили смерть и боль в любом виде и по любому поводу.

Единственно, ушастая попросила:
— Напиши так, чтобы человек понял, как мы его не любим.
Написал...

Замотал патрон и бумажку в холстину, приладил её на сук повыше. Отошёл, полюбовался. Издалека видно, не заметить не смогут. Почесав в затылке, лично от себя положил на асфальт гранату. Посередине, на уцелевшем куске разделительной полосы. Не заметить нельзя. На обратном пути вместо запрещающего движение знака им будет.

Привычно проверил снарягу, попрыгал. Нормально. Ничего нигде не звенит. Постираться бы… Потом за эти дни насквозь пропах. Обратил внимание на порыжевшие от беспрерывной эксплуатации сапоги: старенькие совсем, поизносились. Левый скоро каши запросит. Менять пора.
Мелочи…

Поправил сбившуюся от цеплявшихся веток повязку на правой глазнице, расправил плечи.
Вот теперь всё. Пришло время Мурку проведывать...

Спасибо, дядька Румер! Восхищён оперативностью! )))
Доброе утро!

Эникеев

Привет!

Завтра будет окончание. А ЗВ я буду постить ещё до-олго... (Это намёк )

Класс спасибо.

хорошо, что я книжечку купил - не надо было бы ждать )))

Бездельник1

Ну не все же смогли