Глава 35. На краю бездны
Здесь страшные мучения терзают тело и выворачивают душу. Это Дом ведьм. Василиса сидела в камере. Она подобрала под себя ноги и обняла их руками, голову правой щекой положила на колени и левым глазом смотрела в узкое окно, которое было под самым потолком. Краешек синего неба — вот и все, что удавалось увидеть.
Час назад Василиса помылась водой из ведра, как ей велел Идай, съела кусок черствого хлеба и надела длинное красное платье, застиранное, с пятнами. Оно досталось Василисе от прежней владелицы. Куда та делать — одному Богу известно. Может стражники запытали, может умерла от голода, а может сгорела на ведьмином костре.
Василиса думала о любимой дочери Лале. По приказу Идая избила бедняжку и теперь ее терзали боль, гнев, страх. Как она там? Ведь в этой тюрьме некому пожалеть и помочь, а помощь малютке сейчас нужна как никогда.
Послышались шаги двух человек. Одни были негромкие, шаркающие. Вторые — семенящие, быстрые, суетливые.
— Прошу сюда, вашество! Она готова! Я дал ей хлеба и приличное платье, — говорил заискивающим голосом стражник Идай.
— Отворяй скорей и чеши языком поменьше. Ты мне надоел! — громко сказал епископ Гофрид.
Раздался металлический скрежет засова. Василиса подняла голову с колен, повернула в сторону двери и снова положила на колени.
Дверь тяжело заскрипела, и в камеру вошел с высоко поднятой головой Гофорид. Он был одет в золотую рясу. На задней стороне его одеяний были вышиты символы церкви: кресты, рыбы, голуби, виноградная лоза, хлеб и вино. В правой руке церковник перебирал четки. Мясистые пальцы плавно двигали черные зерна по нитке одну за другой по кругу.
Епископ подошел к Василисе и стал напротив, но она как смотрела в сторону двери, так и оставила голову и взгляд неподвижно. В дверях показался испуганный Идай. Он посмотрел в глаза Василисы и искоса улыбнулся. «Все равно будет по-моему» говорил его бегающий взгляд сумасшедшего. Но затем будто испугался и потупил взор.
— Закрой дверь, пес, — гаркнул Гофрид.
Идай поклонился и закрыл дверь. Положил две руки на полотно двери и прижал левое ухо — чтобы было удобней подслушивать.
— Я молюсь о невинно загубленных тобой душах, ведьма. Меня успокаивает только одно — что над тобой завтра свершится суд, божий суд. Я призвал в свидетели всех жителей Бандервара — знать и простолюдинов, которые пострадали от твоих козней. Смотри на меня, тварь, когда я с тобой разговариваю!
С этими словами церковник протянул левую руку к голове девушку, схватил копну волосу и с небольшим усилием дернул вверх. Василиса гулко вскрикнула и посмотрела заплаканными глазами в черные глаза Епископа. Он с усмехался — ведьма была в его полной власти. Довольный Гофрид отпустил волосы и сделал шаг назад, чтобы лучше видеть девушку.
— Ну вот мы и одни. Если не считать дурака Идая за дверью. Можно уже не таиться и говорить напрямую. Никто не услышит наш разговор. Ты знаешь, что ты ведьма. Я знаю, что ты ведьма. Давай договоримся, заключим договор! Последние годы городу нелегко. Саранча ест урожай. Люди не едят хлеба досыта. Скот умирает. Пропитания на всех не хватает. Я знаю, что это твоих рук дело. Но не только твоих! Сдай подельников, и я, так и быть, сохраню жизни тебе и твоей дочери Лале! Она такая хорошая девочка. А ты знаешь, мы с ней поладили. Она открылась мне и рассказала твои страшные секреты. Подумай о ней. Будет жаль повесить такую симпатичную малышку. Только представь, как она будет болтать ножками и ручками, хрипеть, и через минуту обмякнет в петле на веревке под улюлюканье черни. А чтобы ты ее потом не оживила своими ведьминскими чарами, я, пожалуй, прикажу… Впрочем, это будет тайной, которую тебе лучше не знать. Ну так что ты решила?
Епископ замолчал. Деревянные зерна четок бились одну о другую, отсчитывая секунды. Василиса вытерла ладонями щеки и сказала:
— Что ты от меня хочешь, епископ? Я все сделаю. Только не убивай Лалу!
Гофорид поднес правую руку, опоясанную четками, ко рту и поднял указательный палец. Затем тихо развернулся, на цыпочках подкрался к двери и со всей силы ударил по ней правой ногой. Идай отлетел к противоположной стене. Епископ выскочил в коридор и стал бить стражника ногами.
— Я тебе, пес, покажу, как подслушивать. Убью, тварь!
Идай закрыл голову руками и беззвучно терпел удары, впрочем, которые епископ наносил скорее для порядку, чем для того чтобы действительно причинить вред своему верному помощнику.
— Ну что, достаточно получил? — крикнул Епископ, — отойди на тридцать шагов и жди в мой приказ.
Идай попытался встать на ноги, но епископ ударил ногой по ребрам.
— На четвереньках, урод! И смотри у меня! Стой, как козленок. А то я тебя знаю!
— Слушаю, вашество! — промычал Идай, сплюнул желтую снюну на пол и засеменил на четвереньках задом наперед в левую сторону по коридору. Слуга не сводил взгляд с Гофрида и заискивающе улыбался.
Гофрид плюнул в сторону отползающего стражники, закрыл дверь, вернулся в камеру, встал на прежнее место напротив Василисы.
— Завтра на суде я буду обличать тебя. Тебе не надо лжесвидетельствовать. Просто скажи правду. И будете жить ты и твоя дочь.
— Какую правду ты хочешь от меня услышать, епископ? — спросила Василиса.
Отец церкви зловеще улыбнулся, поднял голову, посмотрел за заплесневелый деревянный потолок и засмеялся. Затем протянул левую руку и дотронулся до подбородка Василисы.
— Вчера ко мне во сне явился апостол Иоанн, прозванный Сыном грома. Он был в серебряных одеждах, за спиной его были сложены орлиные крылья, над головой парил золотой нимб. В руках он держал книгу Апокалипсиса. Он раскрыл ее и прочел мне следующие слова: «Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, Дьявол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни. И Ангелу Лаодикийской церкви напиши. Знаю твои дела. Ты ни холоден, ни горяч. О, если бы ты был холоден, или горяч!».
Епископ отпустил подбородок Василисы, мягко улыбнулся, прокашлялся и продолжал:
— Затем за спиной Иоанна Сына грома зажегся красный огонь. Иоанн закрыл книгу и сказал: «Цес доставил тебе ведьму, прислужницу господина. Но, убив слугу, разве заставишь ты господина отступить? Господин найдет другого слугу, еще злее, тот слуга будет во сто крат страшнее, и будет ад на земле, как в преисподней. Не лучше ли господина извести?». Проснулся я в поту. Сидел на кровати и долго думал над словами святого Иоанна. А ведь его слова истинны и мудры!
Василиса не понимала, что от нее хочет епископ. Но догадывалась, что он задумал очередную пакость, которыми извел весь город. Она думала о дочери и была готова выполнить любую просьбу проклятого Гофрида.
Епископ продолжал:
— Молчишь, ведьма? Знаю, что тебе сложно предать своего господина! Но завтра ты сделаешь это. Или умрешь в тот же день. А вместе с тобой сгинет твоя милая на личико и грязная внутри Лала. А уж казнь для тебя и твоего маленького чертенка позволь выдумать мне. Сначала я убью ее у тебя на глаза, а затем тебя. Впрочем, тут возможны варианты.
— Я не понимаю что ты хочешь, епископ! Не понимаю! Назови имя, — сказала охрипшим голосом Василиса. Она была без сил и хотела поскорей закончить разговор.
Скулы на лице Епископа заходили вверх и вниз. Его большое толстое лицо с кудрявой редкой бородой выражало презрение. Надменно-жестокий взгляд давил на бедную девушку. От этого взгляда можно отвернуться, но нельзя забыть. Он остается с тобой навсегда и твое сердце стонет от одного воспоминания.
— Что я хочу?! Я хочу правду! Сдай господина своего, который подзуживал тебе, отдавал приказы!
— А кто же мой господин? — спросила шепотом Василиса.
Гофрид сглотнул слюну. Он догадывался, что ведьма будет несговорчива, но не думал, что настолько.
— Завтра будет суд. Решать тебе.
Епископ развернулся, прошел к двери, тихо открыл и вышел. Идай стоял в отдалении на четвереньках и подобострастно смотрел в сторону двери камеры. Епископ жестом приказал ему подняться. Идай встал и склонив голову подбежал мелкими шажками к церковнику.
— Завтра она нужна мне на суде в здравии. Покорми хорошенько. Да смотри у меня, никаких пыток!
Епископ обернулся и бросил беглый взгляд на Василису. Она все также сидела обняв ноги и смотрела на противоположную стену, будто церковник все еще стоял там и разговаривал с ней.
Гофрид махнул рукой и пошел искать стражника Тал. Тот сидел на коленях недалеко от входа в Дом ведьм и чертил мечом на песке фигуры — круги, квадраты, треугольники.
Тал вскочил на ноги и поклонился.
— Веди меня к Лале, Тал. Этот проклятый Идай чуть не похерил мои планы на завтра. Я хочу убедиться, что девочка завтра сможет говорить. Она же сможет?
— Конечно, конечно! Я позаботился о ней! — заискивающе проговорил Тал.
Он заикался и был напуган. А чертил фигуры на песке, чтобы хоть немного отвлечься.
— Уж не ведьмак ли ты, Тал? Или Идай ведьмак? — грозно сказал епископ. И дрожащий от страха Тал повел его к Лале.
Девочка лежала животом на соломе, повернув голову к стене. Платье на спине было разорвано. На спине была уложена растертая трава.
— Это я чистотел положил, раны затянутся, вашество, все хорошо с девочкой будет, — сказал, кланяясь Тал.
— Хорошо, хорошо. Главное, чтобы она завтра говорить могла. Найди ей новое платье. Да хоть сними с какого ребенка. Мне все равно. Девочка моя, Лалочка, как ты, жива? — Епископ опустился на корточки.
Лала приподнялась на руках и повернула голову. Ее большие глаза выражали боль и отчаянье. Но она искренне обрадовалась знакомому лицу и улыбнулась.
— Это ничего, заживет. Не убивай, дорогой епископ, мою маму ведьму. Прости ее. Она покается и встанет на пуст божий.
— Не убью, вот тебе крест! — епископ перекрестил рот, — ты главное завтра скажи то, чему я тебя учил, хорошая моя. Вижу, Идай наказал тебя. Он больше, пес, не будет так делать!
— Это не Идай! Это моя мама меня отстегала, — сказала Лала.
Крупная слеза покатилась из левого глаза по щеке, попала в рот и девочка проглотила горькую соленую каплю.
— Как же так случилось, дитя?
— Идай дал ей свой прут и приказал маме бить за то, что я прокусила ему локоть. Она меня и наказала.
Епископ аккуратно двумя пальцами подцепил траву и приподнял. Под травой виднелись бурые воспаленные полосы с запекшейся кровью. Лала тяжело вздохнула.
— Ничего, девочка моя, ничего. Я только посмотрю. Это так прекрасно — видеть следы божии на твоем белом теле.
Гофрид облизнул маслянистые губы. Страдания людей забавляли, нравились ему, он чувствовал страстное наслаждение. А мучения детей для него были во стократ слаще.
— Ладно, малышка. Если будешь вести себя хорошо завтра на суде, я подарю тебе чудесную куколку.
Епископ отпустил траву и слегка хлопнул ладошкой по спине девочки. Лала вскрикнула. И Епископ, довольный, поднялся и вышел из камеры.
— Покорми ее хорошенько. А если узнаю, что Идай к ней опять заходил, повешу и его, и тебя за одно, ублюдка!