Петербург – «город на костях»? (О мифологизировании истории)

До сих пор устойчиво представление о Петербурге, построенном на костях его первых строителей. Соответствует ли этот миф действительности? Ответ на этот вопрос связан с решением целого ряда проблем. Какие категории населения были привлечены к строительству города в первые десять лет? Какова была реальная численность первых строителей, и сколько из них погибло на этой стройке? Каковы были основные причины заболеваемости и чем болели работники? Отдельный интерес представляет позиция власти относительно заболеваемости и смертности в Невской дельте: смотрели ли они на это безучастно или предпринимали какие-то меры?

Будет много текста и 6 картинок.

Создание Петербурга – «русского города с европейским обликом» – противопоставленного с самого начала Москве и традиционному русскому укладу, послужило рождению многочисленных мифов и слухов негативного характера. Самый распространенный из них – миф о «городе на костях», до сих пор устойчив как в представлениях обывателей, так и среди историков. Когда же зародился этот миф, и что послужило причиной, основой его создания? И самый главный вопрос: насколько он соответствует действительности?

Первыми о большой смертности при строительстве Петербурга заговорили иностранцы. Так, датский посланник при русском дворе Юст Юль в своих «Записках» за 1710 г. отмечает: «как говорят», при сооружении Петербургской крепости (то есть летом-осенью 1703 г.), погибло 60 тысяч человек, а при строительстве зимой 1703/04 гг. Кроншлота – более 40 тысяч, то есть, более 100 тысяч человек за первый год [Юль 2001, 153]. О погибших на строительстве Петербурга сообщают и другие иностранцы. Количество погибших при возведении Петербурга в этих нарративных источниках варьируется в пределах от 80 тысяч до 300 тысяч, количество скончавшихся в первые два года – от 30 тысяч до 100 тысяч, называется и смертность по отношению к общему числу строителей – две трети ежегодно от общего числа работников [Андреева 2006 б, 7]. Таким образом, в Европе в то время формировалось мнение о русских, как о варварах, не жалеющих человеческие жизни, и о новом городе, создающемся на «костях» его первых строителей.

Здесь стоит оговориться о том, что иностранцы отмечают большую смертность не только в Петербурге, но и на других стройках того времени, они отмечают вообще большую смертность среди низших классов населения России, и не выделяют особо смертность в городе на Неве, по сравнению с остальной страной.

С другой стороны, следует отметить, что никто из этих «иноземных очевидцев» не был в Петербурге в первые годы его строительства, и самый первый – Ю. Юль, впервые увидел Петербург только в конце 1709 г. и, следовательно, не мог быть непосредственным свидетелем массовой смертности в первые два года. Скорее всего, этот уже сложившийся к тому времени миф поведали иностранцам жители города.

Один из них, живший в Петербурге с 1712 г., знаменитый книговед и библиофил А. И. Богданов – автор первого труда по истории Петербурга, не называя конкретных цифр, заключает: «... и тогда где кто при тех работах находился, а Волею Божиею занемог, как по тогдашнему времени воздуха и новости места не без великаго упадку людей было; и кто где по Воли Божией умре, тут того и хоронили. И такими умершими телами все берега всех островов изнаполнены были» [Богданов 1997, 320-321].

Ужасающая картина, не правда ли? И эта картина с разными вариациями за триста лет перешла в литературу, поэзию, кинематограф. Миф о петербургских «костях» подтверждали большинство дореволюционных и советских исследователей, он даже вошел в учебники по истории.

Первым в приводимых в иностранных нарративных источниках цифрах усомнился еще в конце XIX в. П.Н. Петров: «Мы увидели по спискам канцелярии строений, из года в год, именные перечни одних и тех же работников, из одних и тех же мест, что доказало жизнь и деятельность их, а не умиранье» [Петров 2004, 21–22].

С.П. Луппов в середине XX в. отмечает обычную для того времени высокую заболеваемость и смертность, «когда погибали тысячи людей»; и «попытки» Петра I бороться с большими людскими потерями, в частности, обеспечивая медицинским персоналом и доступными лекарственными средствами [Луппов 1957, 94–96].

В современной историографии соседствуют разные точки зрения. Так, Е.В. Анисимов, с одной стороны, считает преувеличенными сведения Ю. Юля о гибели 100 тысяч человек в первый год строительства Петербурга и Кроншлота, поскольку такого количества людей там просто не было. С другой, полагает, что «отмахнуться от данных, приводимых в мемуарах, нельзя», как и «считать, что большая смертность на стройке — миф и пустые слухи». И заключает: «при такой массе строителей за 15 лет смерть 100 тысяч человек не кажется невероятной» [Анисимов 2003, 105–106, 109].

О.Г. Агеева, рассматривая петровский Петербург сквозь призму русского общественного сознания начала XVIII в., подробно останавливается на интересующем нас вопросе. Автор впервые в историографии идет вразрез с общепринятым мнением и утверждает, что большой смертности в Петербурге не было. Исследователь выводит свои подсчеты по общей смертности в Петербурге из документа за 1716 г., согласно которому на сооружении будущего Невского проспекта из 3262 работных людей скончалось 27 человек, что составляет 0,74 процента. Исходя из этого процента, О.Г. Агеева подсчитывает, что ежегодно петербургская стройка уносила около 150 человек, что за 1703–1715 гг. составило примерно две тысячи человек. Таким образом автор приходит к выводу, что сообщаемые иностранцами цифры завышенными в 50–100 раз, и явление это – не более чем слухи, миф, отражающие реакцию населения «на дискомфорт петербургской жизни» [Агеева 1999, 79-81].

Интересно, что Ю.М. Овсянников в своих трудах, посвященных Д. Трезини, наоборот, приходит к выводу о большой смертности в Петербурге, также основываясь на документе за тот же 1716 г. Это известное письмо петербургского губернатора А.Д. Меншикова кабинет-секретарю А.В. Макарову о скончавшихся в Петергофе и Стрельне более тысячи работников [РГАДА 9 28, 86]. Данные, сколько всего человек там трудилось в то время, отсутствуют. Исходя из выявленных С.П. Лупповым сведений о том, что, годом ранее, в 1715 г. при строительстве дворцов работали 3000 человек, Ю.М. Овсянников полагает, что и в 1716 г. там было столько же и приходит к выводу, что скончалась треть работников. Исследователь на этом основании заключает, что на строительстве Петербурга погибал каждый третий работник [Овсянников 1987, 34].

Приведенные Ю.М. Овсянниковым и О.Г. Агеевой документы показывают, что даже в один и тот же год данные о смертности одной и той же категории людей сильно отличались, поэтому необходима гораздо большая выборка.

Чтобы подтвердить или опровергнуть известный миф о «городе на костях», нужно выявить процентное соотношение: скончавшихся работников по отношению к количеству трудившихся в Петербурге. Получив необходимые цифры, сравнить их с другими объектами петровского времени. И только после этого можно говорить о том, большая была смертность в Петербурге или нет. Попробуем ответить на этот вопрос применительно к первым десяти годам строительства Петербурга – 1703–1712 гг., к тем годам, относительно которых иностранцы и приводят огромные цифры потерь.

С самого начала на строительстве Петербурга трудились как квалифицированные, так и неквалифицированные работники. Подавляющим большинством первых строителей Петербурга были неквалифицрованные – «государственные» или работные люди, «посошане», «посох» – как их тогда называли. Посошан набирали из податного населения (государственных, дворцовых, помещичьих, вотчинных и церковных крестьян, а также из посадских жителей). Сезонные работы в Петербурге длились шесть месяцев с 25 марта (с 1707 г. – с 1 апреля) и до 25 сентября (с 1707 г. – с 1 октября). Работников присылали не сразу всех, а посменно. Вначале в три перемены на два месяца каждая, с 1707 г. – на две перемены по три месяца каждая. После отработки посошанин возвращался домой [Андреева 2006а, 116–142].

Первая разнарядка работных людей в Невскую дельту последовала уже летом 1703 г. Ее общая численность, не известна. Нам удалось установить, что в тот год здесь трудилось 5-6 тыс. посошан. [Там же, 144–151]. Разнарядка посошан за 1704–1712 гг. составила 284 176 человек (1704–1705 гг. – 20 тыс., 1706 г. – 23 тыс., 1707 г. 30 тыс., 1708–1709 гг. – 40 тыс., 1710 г. – 48 928, 1711 г. – 30 448, 1712 гг. – 31 800). Кроме того, небольшую часть работников в отдельные годы присылали на «зимнее» время: 1000 человек – с середины декабря 1706 г. по середину марта 1707 г. и по 3000 человек в 1709 и в 1710 г. – с 1 февраля до 1 мая. Итого всего 291176 человек. [Андреева 2006б, 12; Андреева 2012, 29–30].

В реальности разнарядка выполнялась в среднем на 65%, что составляет около 190 000 человек. Прибавим сюда посошан, строивших крепость в 1703 г. – 5-6 тысяч человек, выходит около 195 тысяч человек. [Андреева 2006б, 12–13].

Квалифицированные работники – то есть мастеровые, также набирались из податного населения и разделялись по специальностям (которых было более 20 и из которых преобладали плотники и каменщики) и по квалификации (мастера, подмастерья, десятники и рядовые). Мастеровых людей присылали не посменно, а сразу на весь сезон. Обычно они трудились в Невской дельте с 1 апреля до 1 октября. Вместе с тем нередко специалистов присылали на строительство конкретных объектов, вне зависимости от сезона. Если срок постройки объекта невозможно было определить, мастеровых присылали «бессрочно». Например, «бессрочно» следовало прислать 500 плотников на строительство деревоземляной Адмиралтейской крепости, которая была сооружена за сентябрь-ноябрь 1705 г. [Андреева 2006а, 258–259, 263–265].

В 1703 г. наряда мастеровых в Невскую дельту не было. Общая численность разнарядки за 1704–1711 гг. составила около 14,5 тысяч человек. Как нам удалось установить, указы о присылке мастеровых в среднем были выполнены на 75% (то есть на 10% больше, чем по посошанам), то есть получается почти 11 тысяч человек. В 1711 г. была сделана последняя разнарядка мастеровых в Петербург. Начиная с 1712 г. новую российскую столицу возводили квалифицированные работники, переселенные на Невские берега на постоянное жительство. В 1712 г. их численность составляла 1095 человек. Таким образом, в первые десять лет Петербург строился силами приблизительно 12 тысяч мастеровых[iii] [Андреева 2006б, 13–14; Андреева 2012, 30].

Помимо посошан к работам периодически привлекались урядники и солдаты. Именно они были основной рабочей силой при строительстве летом 1703 г. крепости на Заячьем острове. В тот год их насчитывалось приблизительно 14–14,5 тысяч человек (это были солдаты оставшихся в Невской дельте после завоевания Ниеншаца полков), в последующие годы численность привлекаемых к строительным работам солдат варьировалась в приделах 250–500 человек. С 1710 г. в Невской дельте появилась новая категория работников – шведские пленные (от 650 до 1000 человек в год). Документы 1711 г. зафиксировали появление в Петербурге 900 наемных работников, трудившихся на кирпичных заводах. Всего за 1703–1712 гг. выходит около 20 тысяч человек, основная часть которых приходится на первый год строительства. В качестве неквалифицированной рабочей силы использовались также каторжники, но их численность не удается установить. [Андреева 2006а, 111–256; Андреева 2009, 139–154; Андреева 2012, 31].

При общем подсчете реально трудившихся в Петербурге в первые десять лет – посошан, мастеровых, солдат, шведских пленных, наемных работников, получается около 227 тысяч человек. Следовательно, свидетельства иностранцев о 300 тысячах погибших в первые годы строительства Петербурга не могут соответствовать действительности.

Какова же была смертность в раннем Петербурге? Возможно ли ответить на этот вопрос применительно к первому десятилетию существования города? Исследователи, пытавшиеся выявить число скончавшихся на работах в Петербурге, сталкивались с одной сложностью: «проверить и систематизировать сведения о причинах гибели людей, как и вообще дать сводные данные о потерях работных практически невозможно», поскольку о смертности в Петербурге сохранились только «отрывочные, краткие данные» [Анисимов 2003, 107].

Действительно, при выявленном нами обилии делопроизводственных документов о разнарядке и присылке работников в Петербург, сведения о скончавшихся оказались скудны. Вряд ли из всех документов именно эти сведения были утрачены. Сопоставляя данные шести ведомостей за 1711 г. о присылке работников в Петербург нам удалось установить, что губернии не должны были присылать работников взамен умерших. Восполнялся некомплект только взамен недопоставленных изначально, сбежавших по дороге в Петербург или уже в самом городе и заболевших. Именно поэтому нет сводных ведомостей по скончавшимся в Петербурге работникам. [Андреева 2012, 31].

Ниже представлены все выявленные сведения о скончавшихся, а также о заболевших работниках за 1703–1712 гг.

В 1703 г. за строительство деревоземляной крепости на Заячьем острове перед царем отвечали губернатор края А.Д. Меншиков и будущий вице-канцлер Г.И. Головкин. Из их отчетов Петру I узнаем, что среди строивших крепость солдат и работных людей было много заболевших, но сведений о скончавшихся в этих отчетах нет [РГАДА 9 2, 911–912, 927; ПиБ 1889 II 564, 607; ПиБ 1889 II 567, 612; ПиБ 1889 II 568, 612–614; ПиБ 1889 II 571, 625].

За 1704 г. выявлены данные только по Шлиссельбургу. Поскольку в тот год шла единая разнарядка и на Петербург, и на Шлиссельбург, то эти сведения могут дать представление и о том, что происходило в Невской дельте. Согласно ведомости от 6 апреля, из доставляемых с Олонецкой верфи 190 работников Пошехонского уезда по дороге скончался 1 (0,53%), заболели и «лежат в розных деревнях» – 12 человек (6,32%). К 9 мая, то есть за первые полтора отработочных месяца из 1267 работников заболели 272 (21,47%), скончались 38 (3%). К 19 июля, то есть к концу второй смены[iv], из 1525 посошан, присланных из Каргополя, Белоозера и Ржевы Володимеровой больных было 610 человек (40%), умерли – 202 (13,25%); из 808 каменщиков хворали 237 (29,33 %), умерли – 46 (5,69 %); из 375 кирпичников заболел 101 человек (26,93 %), скончались – 36 (9,60 %) [АСПбИИ 83 234, 1; АСПбИИ 83 239, 1; РГВИА 13095].

В 1706 г. из 529 плотников Петербургского адмиралтейства скончался один человек (0,19%), болели 33 (6,24%) и еще пятеро находились в бегах (0,95%). Представление о заболеваемости в Невской дельте в тот год может дать «Именная роспись полкам Ингерманландской провинции», поскольку, как уже отмечалось, солдаты привлекались к работам, да и условия их жизни были примерно такие же, как и у работников. Среди урядников и солдат Петербургского гарнизона, насчитывавшего 4361 человека, заболевших (включая раненых) было 12-15%; в трех пехотных полках численностью 1838 человек, заболеваемость составила от 5 до 7% [АСПбИИ 83 894, 1–8 об.; Семенова 1974, 60; Дуров 2002, 205].

В 1708 г. из 1400 астраханских работных людей, трудившихся в Адмиралтействе, больных было 400 человек (28,57%) [ПиБ VIII 2, 579].

В 1709 г. на петербургские работы было прислано 10734 посошан, из которых доля заболевших и скончавшихся составила 1428 человек (13,30%), но в документе не раскрывается, сколько из них составили умершие. Отдельной категорией, не входившей (по документам) в общую численность работных людей, проходят присланные в тот год на работы в Невскую дельту 2229 татар, чувашей и «мордвинцев» (мордвы). Из документов видно, что регионы, откуда они присланы, должны были обеспечивать их денежным и хлебным жалованьем, размер которого был меньше, чем у посошан. Татары, чуваши и мордва поступили в ведомство Канцелярии городовых дел, и его глава обер-комиссар У.А. Сенявин в донесении губернатору отмечал их «самоскудость», вследствие которой ему пришлось выдать им денежное жалованье за прошедшие полгода из денег работных людей. Из-за необеспеченности этой категории работников денежным и хлебным жалованьем среди них была большая заболеваемость и смертность, которую, как нечто из ряда вон выходящее, отмечает обер-комиссар в своем отчете губернатору: больных было почти половина – 1009 (45,27%), и большой процент скончавшихся – 417 (18,71%) [РГАДА 9 10, 750; АСПбИИ 83 3223, 4].

В том же, 1709 г., в Лифляндии появилась «моровая язва» (чума), продолжавшаяся и в 1710–1711 гг. До Петербурга моровое поветрие не дошло благодаря срочно принятым мерам – таким как выставление застав, проведение карантинных мероприятий, запрет на передвижение и т.д. Губернатор в это время пристально следил за состоянием здоровья жителей «парадиза», о чем говорят донесения к нему подчиненных. Так, согласно составленной доктором Ф.Г. Шнедлером именной росписи петербургских больных «мужеска и женска полу», на 5 октября 1710 г. заболевших было 85 человек, среди болезней чаще других назывались «огневая» и лихорадка. Что же касается сезонных работников, то на 3 августа 1710 г. из 1335 человек заболело 79 (5,92 %). В зимней смене к 15 декабря от «огневой болезни» скончалось два посошанина, болели семеро татар и посошан. Из солдат в ноябре 1710 г. в Петербурге скончалось 15, в Шлиссельбурге 11 человек [АСПбИИ 83 3890, 1–5; АСПбИИ 83 3732, 1–2; АСПбИИ 83 3978, 1–1 об.; АСПбИИ 83 4037, 1].

Сведения о заболевших и скончавшихся в 1711 г. выявлены только по квалифицированным работникам. По донесению У.А. Сенявина губернатору А.Д. Меншикову из 1210 прибывших в Петербург каменщиков и кирпичников 34 были «болные и дряхлые», что составляет 1,14%, но не ясно, сколько было заболевших, а сколько «дряхлых». В документе также отмечается, что из 2969 трудившихся в Петербурге в тот год мастеровых часть заболела уже в самом городе «и по свидетельству лекарей, вылечить их невозможно», но здесь не сообщается численность этой «части». Установлено также, что за два года – 1711–1712 гг. - из 2210 присланных в Петербург на постоянное место жительства мастеровых умер 61 человек (2,76%) [АСПбИИ 83 4602, 1–2; АСПбИИ 83 4639, 4; АСПбИИ 83 4650, 7; Доклады и приговоры II I, 410; II, 216–217].

За 1711 г. выявлены сведения о заболеваемости и смертности среди работников Адмиралтейского ведомства. Так, к началу сентября, из 2448 посошан и татар, трудившихся в петербургском Адмиралтействе, больных было 335 (13,68%); из 1005 плотников – 45 человек (4,47%). Согласно ведомости служителя Адмиралтейской канцелярии комиссара А.Д. Кушелева с 29 августа по 25 сентября на адмиралтейских работах скончались 22 мастеровых, сбежали – 59 [АСПбИИ 83 4650, 1-7]. 22 человека за месяц – это большая цифра, вместе с тем, мы не знаем ни общей численности мастеровых, трудившихся в тот год в Адмиралтействе, ни причины – возможно эти 22 человека были изначально присланы больные и «дряхлые», как присланные 34 каменщика и кирпичника в Канцелярию городовых дел, упоминаемые выше.

Из цитированных выше документов видно, что сведения о смертности есть только за отдельные годы и почти всегда по небольшой части присылаемых работников, поэтому невозможно с высокой точностью подсчитать, сколько людей погибло на строительстве Петербурга в 1703–1712 гг. Средний процент смертности, по нашим подсчетам, составил 6–8%. Исходя из установленной реальной численности трудившихся в Петербурге различных категорий работников – 227 тысяч, получается, что количество погибших в первое десятилетие существования Петербурга находилось в пределах 13,5–18 тысяч человек. Таким образом, полученные данные подтверждают существующее в историографии, но не имевшее ранее документального обоснования, мнение о том, что приводимые в иностранных описаниях цифры скончавшихся в Петербурге работников чрезвычайно завышены.

Безусловно цифра 13,5–18 тысяч скончавшихся, кажется очень большой, но считались ли потери в 6–8% в то время большими, если даже в конце XIX в. средняя смертность в России составляла 3,73% [Котельников 1893, 59]? Чтоб ответить на этот вопрос, сравним полученные результаты с положением дел в те же годы на других объектах того времени.

Это сообщение отредактировал CHEKIST111 - 29.04.2020 - 23:37

Олонецкий комендант И.Я. Яковлев сообщал А.Д. Меншикову 26 апреля 1704 г. с приладожской Сясьской верфи: «Корабельные мастеры иноземцы многие больны и дело карабельное починает медленно в работе, а лекаря у нас нет, кой был, Павел, и тот давно болен, просим милости о присылке лекаря, а у нас весьма нужда в лекаре а иные из мастеров 2 иноземцов и умерло» [АСПбИИ 83 209, 1].

В ноябре 1709 г. Ю. Юль записал в своем дневнике, что возле Нарвы «одна треть лошадей у крестьянских подвод пала, значительная часть крестьян умерла от голода, а 400 человек разбежались». Датский посланник называет причину: присланные туда крестьяне имели с собой провизии на 2 месяца, а продержали их на работах 4 месяца и «от правительства ни сена лошадям, ни хлеба крестьянам не выдавалось» [Юль 2001, 72].

Известны данные о заболеваемости и смертности на воронежских верфях. Согласно письму адмиралтейца Ф.М. Апраксина царю в сентябре 1703 г. там из 350 плотников хворых было 270 человек (77%). Ф.М. Апраксин здесь же отмечал: «Воистину, Государь, и нам не без страху между таких многочисленных болезней, а и мертвых с довольством». Большая заболеваемость и смертность была вызвана тяжелым и непривычным для русских климатом, который ощутил на себе и сам адмиралтеец, сообщавший: «А и сам лежу, тому уже 4 недели не вставал с постели». Он предлагал решить этот вопрос присылкой 400 украинских плотников, поскольку «замосковные… коль скоро придут дни 3 или 4 помешкают и станут немочь». Но, по всей видимости, его просьба не была удовлетворена, так как в 1705 г. только за один месяц – с 1 июля по 3 августа – там из 1098 плотников скончались 549 человек, то есть 50% [РГАДА 9 4, 26–26 об.; История русского флота 1864 II IV, 18; Материалы III, 501]. Вывод очевиден – смертность в Петербурге была на порядок ниже, чем на воронежских верфях того времени.

Как говорилось выше, помимо Петербурга, иностранцы приводят явно завышенные цифры людских потерь на других строительных объектах. Так, ганноверский резидент Ф. Х. Вебер отмечает: «Люди, знающие основательно это дело, уверяют, что при возведении крепости в Таганроге у Черного моря погибло более 300000 крестьян...» [Вебер 1872, 1119]. Но, в отличие от Петербурга, это не послужило рождению мифа о «Таганроге – крепости на костях».

По всей видимости, одной из причин зарождения петербургского мифа «о костях» послужила большая заболеваемость и смертность в первые два года.

Как отмечалось выше, в 1703 г. многочисленные донесения А.Д. Меншикова и Г.И. Головкина царю свидетельствуют о большой заболеваемости среди работников и солдат. Как одну из причин этого Г.И. Головкин отмечает аномально холодную и ветреную погоду, простоявшую весь июль [РГАДА 9 2, 927]. Заметим, о скончавшихся в этих донесениях упоминаний нет.

Какие же меры были предприняты и насколько они были эффективны? Часть заболевших солдат губернатор по царскому указу отправил под присмотром боярина князя М.Н. Львова в Великий Новгород [Письма и бумаги 1889 II, 607; 612–614]. В середине августа 1703 г. взамен заболевших работных людей и солдат прислали новых [Андреева 2004, 13–14]. Однако эта августовская присылка себя не оправдала, поскольку в Петербург отправляли либо уже хворых людей, либо, они заболевали по дороге, что видно из письма Г.И. Головкина царю от 17 августа: у новоприсланных «болезнь одна: понос и цинга» [ПиБ II, 625].

Через пять дней, 22 августа, Г.И. Головкин извещает Петра I об «умножении» болезни. Этот документ представляет для нас особый интерес, поскольку показывает отношение правительства к работникам. Из этого письма мы узнаем, что заболевших, наряду со здоровыми, обеспечивают и хлебным и денежным жалованьем, а также выдают соль и уксус. По этой причине Г.И. Головкин предлагает отпустить заболевших работников, поскольку «пользы» от них никакой нет, а «только хлеб едят, а когда наступят дозжи и стужи, выходить им будет трудно» [РГАДА 9 2, 911–912].

Какова же была судьба отправленных в Новгород заболевших солдат? Из донесения первого коменданта Петербургской крепости К.Э. Ренне А.Д. Меншикову от 18 января 1704 г. видно, что отправленные летом 1703 г. в Новгород урядники и солдаты, выздоровев, вернулись в дельту Невы: «Также в Питербурх из Hовагорода приходят разных полков урядники и салдаты и приносят челобитные, что они при бытности милости твоей в Питербурхе записались на вечное житье, и после того заболели и за теми болезньми отпущены были в Hовгород, а ныне обмоглись...» [АСПбИИ 83 96, 4 об.; Андреева 2003, 12]. Из документа не ясно, какова была численность этих вернувшихся солдат. Вместе с тем представляет особый интерес тот факт, что, как видно из документа, летом – в начале осени они записались сюда на постоянное проживание. Еще не была построена до конца деревоземляная крепость на Заячьем острове, не было создано вокруг нее города, а первые постоянные жители уже были.

Из источников известно, чем болели работники и солдаты, строившие крепость – дизентерией и цингой. Цинга в то время была народным бедствием, сопровождала войны, считалась заразной болезнью и уносила тысячи жизней во всех странах [Петров 1962, 210; Куприянов 1963, 62–68; Будко, Шабунин 2002, 131–132].

Какие же меры власти принимали для снижения заболеваемости, и каковы были в то время возможности и средства для их лечения? Петр I, вероятно, усмотрев в этой ситуации угрозу своим замыслам, в тот же год попытался ее решить. И уже в конце лета 1703 г. в Невскую дельту были присланы первые лекарства[v] и 500 ведер (6149,5 л) уксуса (его применяли для борьбы и с цингой, и с дизентерией) [РГИА 466 477, 14]. Учтя неудачный опыт первого года и стараясь в дальнейшем предупредить большую заболеваемость среди посошан, царь, уже в августе 1703 г. отдает приказание Г.И. Головкину купить на следующий год в низовых городах на 40 тыс. работных людей (то есть на весь ингерманландский наряд) рыбьего жира[vi] «на семь недель», который последний и закупал [ПиБ II, 529].

С началом рабочего сезона 1704 года Петр I распорядился провиантмейстеру И.П. Бестужеву-Рюмину отпустить «для спиртного сиденья» в гарнизонную аптеку и «на дело лекарств» ее управляющему И. Левкенсу 40 ведер (492 л) вина. В целях борьбы с дизентерией И. Левкенс изобрел водку настоянную на сосновых шишках, которая продавалась по 4 рубля 32 копейки за ведро (12,299 л). В 1705 г. в Петербурге было продано 231,5 ведра (2847,22 л) этой водки [РГАДА 26 11, 740; Чистович 1883, 570; Божерянов 1909, 8].

Известно, что в 1711 г. в Адмиралтейском ведомстве строились больницы – на Адмиралтейском острове и на р. Тосне [АСПбИИ 83 4602, 1–2]. Об этом заботилась и отвечавшая за петербургское строительство Городовая канцелярия и к декабрю 1713 г. на Петербургском острове на берегу Малой Невы находились уже 18 изб солдатских лазаретов, а позади Кронверка располагались 11 «казарм с печми», где держали заболевших каменщиков и работных людей [РГАДА 26 4817, 6 об., 48].

Несмотря на предпринятые меры, в 1704 г. правительство столкнулось с другой проблемой. Как говорилось выше, смертность работников, присланных из Каргополя, Белоозера и Ржевы Володимеровой, составила более 13%, заболеваемость – 40%. Это, самый большой встречающийся в документах процент заболевших и скончавшихся среди посошан. Такие большие потери были связаны с локальным неурожаем зерновых, случившемся в Пошехонском, Белоозёрском, Олонецком уездах [Желябужский 1997, 96; Священник Словцов 1858, 469, 491-493; Дуров 2002, 210]. Поскольку города и уезды, должны были обеспечивать своих работников провиантом, то, к примеру, новгородские посошане были в тот год обеспечены провизией, а пошехонские и белозерские из-за ее отсутствия не работали и «скитались по миру». Эта ситуация обрисована в донесении шлиссельбургского коменданта В.И. Порошина губернатору от 8 августа 1704 г.: «А хлебных анбаров одделывать некому потому что... которые олонецкие работники те ан[б]ары строили и те все бежали а [по]шехонцы заскорбели...» [АСПбИИ 83 384, 2].

Думается, что одна только большая заболеваемость и смертность среди работников, которая, как мы показали выше, была характерна не только для строительства Петербурга, не могла спровоцировать создание мифа. Наверно, было что-то еще. На наш взгляд, вторая причина, послужившая зарождению мифа о Петербурге – «городе на костях» – это обнаруженные при строительных работах в конце 1710-х – 1720-х гг. человеческие кости, которые принимались в то время за останки первых строителей Петербурга. Например, французский путешественник О. де ла Мотрэ, отмечает, что при строительстве дома английского купца Г. Эванса на углу Невского пр. и Фонтанки «было найдено множество черепов тех несчастных людей, что погибли при рытье этого протока» [Мотрэ 1991, 227]. Вместе с тем в результате проводившихся под руководством П.Е. Сорокина археологических раскопок возле дворца Шереметевых (наб. р. Фонтанки, д. 34) было обнаружено кладбище XV–XVI вв. Вероятно, в описанном О. де ла Мотрэ случае тоже были обнаружены захоронения допетровского времени, принятые современниками за могилы первых строителей Петербурга и отчасти породившие миф о костях, на которых был возведен город [Сорокин 2006, 26–27].

Согласно изысканиям П.Е. Сорокина, на территории, где возводился ранний Петербург, находилось много кладбищ допетровского времени. Например, они выявлены на месте, где был основан Александро-Невский монастырь, при впадении Охты в Неву (на месте бывшего шведского города Ниена), в западной части Васильевского острова (возле чухонских деревень). В результате археологических раскопок второй половины XIX в. были обнаружены погребения на Васильевском острове: по берегам Малой Невы и Смоленки, было выявлено, что на берегу Малой Невы перед Биржевым мостом с XV в. находилось крупное поселение, и естественно, рядом располагалось кладбище [Сорокин 2005, 202–207]. Так что действительно можно утверждать, что Петербург – «город на костях». Вот только история появления этих костей часто другая – не имеющая отношения к строительной деятельности Петра Первого.

Вместе с тем нельзя оставить без внимания тот факт, что выявленные археологами захоронения первых жителей Петербурга напоминают скудельницы – массовые захоронения, к которым прибегали во время неожиданно большой смертности населения: моров (эпидемий) или военных действий. П.Е. Сорокин установил несколько признаков, характеризующих погребения раннего Петербурга: 1) они коллективные; 2) без гробов; 3) тела зарыты на небольшой глубине; 4) расположены вдали от храмов (не на освященной земле). И пришел к выводу, что эти погребения делались по законам военного лагеря, а не русского поселения того времени [Сорокин 2005, 207].

Массовое захоронение (около 250 человек), датируемое началом XVIII века в Петербурге, 2017 г

Характер выявленных погребений подтверждает свидетельство немецкого автора описания Петербурга, бывшего на невских берегах в 1710-1711 гг., о том, как хоронили в то время: «Со смертью бедных простолюдинов не соблюдают особых церемоний. Завернув тело в рогожу, привязывают двумя веревками к жерди, и затем два человека его уносят или увозят в санях, как я видел собственными глазами, совершенно нагим, и хоронят без песнопений, колокольного звона и провожающих» [Точное известие 1991, 62].

Однако подобный способ захоронения простолюдинов характерен и для Петербурга последующих лет, например, времен Анны Иоанновны. Так, находившийся в Петербурге в 1736 г. датский путешественник П. фон Хавен отмечает: «Похороны и проводы умершего простого человека… обычно не производят большого впечатления… я часто наблюдал, как лишь два парня приходили с телом, неся его на плечах на доске почти совершенно нагое, примерно так же, как носят муку к пекарю… Однажды два парня в обычной рабочей одежде так притащили тело… положили… в пустынном месте на берегу реки, забросали его землей, а поскольку голова высовывалась из-под земли, они сломали шею и наконец с большим трудом зарыли ее в землю. На следующий день они снова пришли туда и понесли тело дальше на кладбище…» [Хавен 1997, 324; Беспятых 1997, 22–23]. В то время уже не было угрозы шведского нападения, кроме того, местность была достаточно обжитой, да и смертность работников стала намного ниже, чем в первые годы существования новой российской столицы. Значит, подобный способ захоронения объясняется, прежде всего небольшой ценностью человеческой жизни в то время.



* * *

Таким образом, можно сделать вывод о том, что смертность среди первых строителей Петербурга, составлявшая в среднем – 6-8%, была обычной для того времени и во много раз меньшей цифр, приводимых иностранными наблюдателями.

И это неудивительно, ведь для создания Петербурга необходима была здоровая и трудоспособная рабочая сила. Работников с большим трудом удавалось собрать с разных концов страны и привести в Петербург, поэтому каждый был в цене, и правительство не было заинтересовано в их потере, которая, безусловно, имела место и была связана, в первую очередь, с необеспеченностью провиантом, а также неблагоприятными погодными условиями. Строительство новой Российской столицы имело для Петра I настолько первостепенное значение, что он самолично заботился об обеспечении строителей города не только денежным и хлебным жалованьем, но и доступными лекарственными и профилактическими средствами.

Автор Андреева Е.А.
http://vphil.ru/index.php?option=com_conte...d=768&Itemid=52

Всё!

Прямо как сейчас...

Петрушка на треть уменьшил население страны..

Так вот, Питер рубил окно в европу, строил город на болоте (тогда от сырости и грибка болели поголовно все, карабельщики помирали от цинги и туберкулеза), там ещё Шведы нас полоскали, впрочем кто был смел рубили корабли для Петра Первого! Только там в Сибири уже начиналась пурга, с Емелей Пугачевым... мда (копирайт).

Так и есть, ничего странного. Никто же не хочет, чтобы у него в подчинении слепые да криворукие доходяги работали, разве нет?

Вся цивилизация планеты Земля построена на костях. Так устроен мир.

Ну вот, а то всё говорят без мигрантов неграмотных ничего в России не построить.
ТС провёл энциклопедический труд. Только переписать сколько времени.

Так как мне видится - главный смысл фразы "город на костях" - то что в Питере куча старинных забытых кладбищ, на которых построена сверху новая застройка. Питер же намного динамичнее Москвы застраивался. В любом районе старожилы укажут несколько кладбищ под домами...

ON87

Ага, и улицы подметать некому будет, знаем. Кстати говоря, Петр выписывал всяких архитекторов из заграниц. Не таджиков, понятное дело, а европейцев.

не без этого. Но выражение пошло именно от якобы высокой смертности среди строителей. Европейские туристы, не присутствовавшие на стройке и посетившие Петербург несколько позже, заявляли о численности умерших на работах, превышающих саму численность работающих. В советское время это мнение культивировалось, ибо "против царизма". Вот и результат.

А вот и нет, если Вы не проёбывали историю то после Татаро-монголов (а вы проебывали историю однозначно) так что пиздить команды не было, таким долбоебам как Вы.

Тема такая, Был царь, Петр первый (усатый такой), он там дал по щам шведам и рубанул окно в европу). Ебстебственно он был грамотетен, и по этому бухая с немчурой, он под шумок увез станки и обеспечил флот парусиной и баб панталонами. И далее паруса, и пизда Шведам.

Вот так просто один человек нагнул Европу. другой хуй нагибает уже 30 лет и все как клоп или навозник не нагнёт.

Я всё сказал.

великое время было.. и люди великие..

Так то Пугачёв был при Екатерине. Разве нет?

Размещено через приложение ЯПлакалъ

DimonShu

Тогда это про любой город с многовековой историей сказать можно.
Парижане например, после "Бунта мертвецов", "обитателей" старых кладбищ перенесли в каменоломни под городом.

Абсолютно все старые города стоят на старых кладбищах.
Кроме очень древних городов, те стоят на древних артефактах.

Интересное мнение! Прямо как у нас Пугачева - при Брежневе, при Горбачёве, при Путине. Оказывается, так издревле ведётся, Пугачёвы при всех царях разом

Есть и такая легенда:
Когда тащили волоком суда по суше, на подмогу взяли людей из карельской деревни. И молодого парня задавило насмерть волокушей. И повелел Пётр Первый безутешному отцу парня выдать двух свиней из обоза. Нет-нет, да прикалывали мы старых карелов, дескать, за одного карела двух поросят дают.
Опять же исторический факт: в первые годы строительства Петербурга изрядно докучали банды опять таки карелов.
По всему выходит, что у карелов тесная связь с Петербургом.


Размещено через приложение ЯПлакалъ

ну отож)))
никто на стройке не умер, народная память - миф. забугорные источники все как один - фальсификат. все русские источники противоречащие версии петра - поделки Софьи)))
лет через 100 напишут, что Путин прилагал титанические усилия, раздавал бабло и всё такое))) Народная память - хуйня))) вдокументахженаписано)))) написано рост доходов населения - значит рост!))) не ебите моск)

Koive

Почему никто не умер? Умирали. В публикации так написано. Правда не так много, как было принято считать ранее. А мифическую "народную память" к делу не пришьешь.

Koive

Конечно, документы - хуйня. Память - наше всё! Щас Путин не спит, сидит, документы подделывает, лошара, и не знает, что вы своим правнукам всю-всю правду расскажете, а те своим. Так всегда и происходит, ага.