5
Полина Андреевна с тоской смотрела из окна, как исчезают за поворотом тормозные огни машины сына. Сын с женой и внучкой уехали последними, уже в темень. На улице было сумрачно и сыро, лужи на дорогах чернели, будто неподалёку перевернулся танкер с нефтью, и жёлтый свет из окон квартир пропадал в них напрочь, почти не отражаясь.
Весна… Обычная российская весна в обычной российской глубинке.
И жаловаться, в общем-то, не на что. Они даже не разрешили ей самой со стола убрать и посуду перемыть, хотя чего её мыть – посудомойка, вон, самодовольно блестит полированными боками, только что отработав полный цикл.
Хорошо, что есть такие дети: квартира выглядит так, словно из неё только что вышла, весело насвистывая, команда уборщиц из клининговой компании со швабрами на могучих плечах.
Плохо, что Полина Андреевна сейчас гораздо с большей охотой мыла бы посуду и наводила порядок после гостей – простая работа всегда отлично отвлекала её от тяжёлых мыслей.
А теперь сиди вот, сложа руки, и размышляй о своей новенькой, с иголочки, пенсионерской жизни...
Собственно, гости по этому поводу и собрались. Проводы на пенсию – вот как это красиво называется нынче. А на деле…
А на деле её жизнь теперь напоминала как раз такую нефтяную мартовскую лужу, которая жадно поглощала любой свет, радость и саму жизнь.
Да нет, её уговаривали остаться, всем персоналом, начиная с главврача. Такая редкая специальность, вертебролог, золотые руки. Сколько кривых и болезных спин прошло через её крепкие руки и строгий характер, сколько она перевидала благодарных глаз и сколько бесчисленных коробок конфет было съедено персоналом больницы – уму непостижимо!..
Но Полина Андреевна всегда чётко прислушивалась к своим инстинктам. Они работали железно, всякий раз, когда она осмеливалась их ослушаться – попадала в больши-и-и-е неприятности. Как в последний раз, осенью, когда не хотела почему-то идти в тот тёмный переулок, но ведь так быстрее, а она спешила!..
Ну и, как водится, упала - очнулась – гипс. Сломала руку, запнувшись о толстую ветку - накануне случился ураган, и службы не успели ни провода починить, ни улицу толком расчистить.
И когда пришёл срок выхода на пенсию, она вдруг как-то разом осознала, что… выйдет. Хотя ни на секунду ранее не сомневалась, что ещё лет пять уж точно поработает.
Но однажды утром, когда она собиралась на работу, в её голове словно сказал кто-то строгим учительским голосом:
«Ты всю жизнь заботилась о чужих спинах. Пора и о своей подумать. Выходи на пенсию».
В голосе этом было столько непреклонной тяжести, что Полина не осмелилась ослушаться.
…Прошла неделя, и Полина Андреевна вдруг поняла, что очень любит подолгу гулять. Во врачебной жизни на это попросту не было времени, и по-настоящему выбраться из дома удавалось редко.
И эта простая истина дошла до неё на следующий же день, когда от скуки и тоски она отправилась обследовать ближайшие окрестности. Возвращаясь уже далеко за полдень, разрумянившаяся от свежего весеннего воздуха, женщина уже вырулила в крайний переулок, огибающий поросший лесом холм, как услышала сзади шум колёс. А на дороге вольготно разлилась огромная лужа, полная мёрзлой, кофейного цвета жижи. О тротуарах в этом проулке слыхом отродясь не слыхивали, и чтобы не попасть под мерзкий душ, Полине Андреевне пришлось резвым зайцем вскочить на высокую обочину, поросшую травой. Для верности она машинально ухватилась за что-то, подвернувшееся под руку.
И вовремя. Тяжёлый бегемотоообразный джип, не особо замедляясь, врезался в воду. Лужа качнулась тяжело, разошлась под колёсами, как море перед Моисеем, и стылая весенняя вода с густым крошевом льда едва не достала до замшевых ботиночек, которые Полина Андреевна обожала. Мягкие, на толстой подошве, они идеально облегали ногу и позволяли ходить долго без особых усилий.
Полина неприязненно покосилась машине вслед и запоздало удивилась, что держится за толстую цепь, которой никогда раньше тут не замечала.
Она пошла вдоль цепи и вскоре поняла, что идёт вдоль довольно большого участка земли, огороженного этой цепью со всех сторон.
Странно, подумалось ей. Такой большой и относительно ровный участок. В черте города, пусть и на самой окраине. И чего он тут торчит, как бельмо, да ещё нелепыми этими цепями обнесённый, голый, неприкаянный, поросший вездесущим жухлым пыреем и лопухами?
Наверное, кто-то строиться тут хотел, но сколько она тут ходит – никогда не замечала, чтобы кто-то здесь что-то делал.
А ведь… Полина Андреевна с неожиданно вспыхнувшим интересом поглядела на участок. Ведь мог бы стать отличным красивым садом.
Место само по себе изумительное. С севера прикрыто холмом, поросшим старыми дубами и кустарником – некоторые местные даже грибы какие-то умудрялись там находить. А южная сторона отлично освещена, и ветер сюда почти не задувает, благодаря тому же холму.
Стоп, оборвала себя Полина Андреевна. Хватит, размечталась!.. Как будто это твой участок, и кто-то тебе взял и просто так позволил тут сады сажать…
На ветке ближайшего дерева хрипло захохотала ворона. Вот есть в этих птицах и в их голосах что-то невыносимо наглое, раздражённо подумала Полина Андреевна. Но вместо того, чтобы идти восвояси, осторожно перешагнула цепь и замерла уже на участке. Ноги мягко пружинили на прошлогодней траве и подмякшей земле.
Полина смотрела на участок, а перед глазами уже мысленно разбегались дорожки, подрастали кусты, можжевельник раскидывал тёмно-зелёные лапы-подушки вокруг во-о-н того круглого камня, который прямо сам просится под можжевельник…
Ворона хитро косилась на неё обсидиановым глазом и не думала улетать.
А Полина так задумалась, положив руку на столбик с цепью, что сильно вздрогнула, когда с дороги её окликнул знакомый голос.
- Полина, ты, что ли?.. Ты чегой-то стоишь тут? Нехорошо стало? Так пойдём, чайку попьёшь, отдохнёшь, посидим. Гос-споди, да замёрзнешь ведь, пойдём!
- Здравствуй, Наташа, всё нормально, - неохотно повернулась Полина Андреевна к своей давней подруге, Наталье Борисовне. И как она забыла, что дом-то её совсем рядом – почти напротив этого участка. Впервые мелькнула мысль, что её врачебный мирок до того был мал да тесен, что она даже собственных окрестностей толком не знает!..
- Наташ… а ты не знаешь, часом, чей это участок?..
- Да знаю, как не знать, - фыркнула та. – Жил тут мужик один, сосед мой, под себя выкупил, строиться хотел. А потом уехал. Лет пять уж как. А продавать не хочет почему-то. Держит на всякий. У меня телефон его даже есть, он оставлял. Надо?..
- Надо, - даже не задумавшись, ответила Полина.
… Та-а-а-к, эту хосту сюда, пожалуй… Хорошо её благородные сизовато-голубые листья будут с можжевельником сочетаться. Да и полутень тут как раз, за кустом.
Полина Андреевна утёрла бегущий со лба пот и выпрямилась. Вертебролог, называется – вон, как спина гудит. Копать трудную землю, отвоёвывая её у злодейского пырея, таскать саженцы и толкать тяжеленные тачки – это вам не лечебная физкультура в санатории!..
Но любой, кто посмотрел бы сейчас в глаза этой немолодой уже женщины, ни за что не назвал бы её немолодой. В них горел тот огонёк, до которого так охочи писатели всякие и художники – тот самый, что зовётся жизненной искрой.
Полина Андреевна всегда мечтала о собственном саде. Просто мечта эта превратилась давно уже в слабую призрачную тень на задворках сознания. Честно говоря, Полина и не вспомнила бы о ней, если бы не тот джип-бегемот, мартовская лужа, да стылый холод железной цепи под рукой.
Да, она давно уже была из тех взрослых тётенек, которые познали сомнительную радость работы на земле в те времена, когда огороды – сады сажались не удовольствия ради, а исключительно для прокорма. И у них с мужем, как и у всех более-менее «приличных», дачка была, от свекрови доставшаяся.
Но Полина Андреевна терпеть эту дачу не могла. Не то, чтобы её сильно ограничивали, она даже пыталась там сажать единственное, что ей нравилось – обычные цветы. Свекровь не спорила, но и не одобряла. Зато постоянно советовала и учила, как надо.
Она никогда не чувствовала себя хозяйкой на той земле.
Да и работа… Молодому перспективному врачу до грядок-цветов ли было?..
И если бы она не вышла на пенсию, вдруг со всей остротой осознала новая владелица участка, никогда, ни в каком сне бы ей не привиделось купить участок.
Неужели тот строгий голос в голове, который с тех пор пропал напрочь, хотел, чтобы Полина всего лишь посадила наконец-то свой сад?..
Полина вытерла вдруг защипавшие глаза.
Да ещё подруга. Наталья. Дня не проходило, чтобы она не появлялась тут и не причитала, охая, как древняя старуха, хотя была даже помоложе Полины.
- Поля, надорвёшься ведь, ну не молодуха же уже!..
- А как спину-то скрутит – сама себя пользовать будешь, руки-то дотянутся?
- Ну на кой тебе кусты-то эти, никакого толку же с них, давай вон, у соседки смородину возьму, договорюсь – ох, и крупная!..
- Да хоть сына бы позвала, чего одна-то день-деньской корячишься? Или таджиков вон, найми – за день всё перелопатят!
- Ты бы хоть ограду какую сначала придумала – не ровен час, повыдергают всё, что им твоя цепь! Или собаки всё разроют да засерят!
Полина Андреевна улыбалась, отшучивалась, порой стискивая зубы, чтоб не ляпнуть лишнего. А когда Наталья, наворчавшись, уходила, с облегчением вновь принималась за работу. Приползала домой настолько уставшая, что валилась спать как подкошенная, едва успев перехватить что-нибудь съедобное.
Но зато сон её был здоровым и крепким, а просыпалась она счастливой. Разминалась, растирала натруженные мышцы привычными уверенными движениями, завтракала и бежала на участок.
И участок хорошел, тянулся к ней ручками-веточками молодых саженцев, улыбался первыми скромными цветочками. Вдоль цепи, которую она решила оставить – пусть символическая, но всё же ограда! - ровным рядком пристроились разнолистные кустики. Подрастут, и спрячет весёлая живая изгородь цепь в своих зелёных кудрях.
Но однажды свежим, золотым от весёлого солнца июльским утром, Полина Андреевна бодрым шагом вошла на участок и остановилась, как вкопанная от открывшейся картины.
- Как же так, - она обеими руками взялась за разом похолодевшие щёки. – Да как же так…
Вытоптанные грядки с подрастающей зеленью. Вырванные цветы, истерзанные листья. Изломанная роза у входа. Только можжевельник по-прежнему бодро зеленел среди этой юдоли хаоса.
Когда появилась Наталья Борисовна, Полина уже успела взять себя в руки, а в руки взять грабли, хотя красные глаза, конечно, куды спрячешь?..
Анна долго охала-ахала, утешала, даже помогла порядок навести. Домой к себе зазвала, напоила чаем. Полина была ей благодарна. И впервые подумала, что, может, права подружка, не в её возрасте такие стрессы испытывать, да так неразумно к такому трудному делу подходить?..
Несколько дней всё было хорошо, и Полина было воспрянула духом. Снова похорошел и распушился участок. Но потом опять пришло недоброе утро, и Полина Андреевна, утирая глаза вновь собирала останки некогда свежих и радостных «растишек».
Поля с детства росла стойкой и упрямой. Не так-то легко было её сломить, но после третьего погрома она, кое-как прибравшись, бросила грабли прямо на участке и, не в силах смотреть больше на свой истерзанный сад, поплелась домой.
- Мам, ты чего, - бросился к ней сын, только вышедший из машины. – Что случилось?.. Мам!
- Ох, ну что же ты не предупредил, что приедешь! – сердито напустилась она на него – терпеть не могла, когда кто-то, особенно близкий, видел её расстроенной. – Чего не позвонил?..
- Так, ну-ка пошли в дом и рассказывай.
Она вздохнула и подчинилась.
И вот уже третий вечер она сидела за ноутбуком сына, прихлёбывая крепкий чай, и смотрела прямую трансляцию с собственного участка. Сын работал в сфере электроники и пристроить на дерево скрытую камеру для него оказалось плёвым делом.
Полину охватил злой азарт.
Честно говоря, она уже догадывалась.
Но когда своими глазами увидела, как мелкими шажками в плаще с капюшоном, аки ночная тать, пробирается на участок её давняя подруга с чем-то вроде мотыги, паззл сложился окончательно.
Она быстро собралась и отправилась на участок.
Мотыга с гулким стуком вывалилась из перепачканной руки Натальи Борисовны, а мелкие кудряшки жалко задрожали, когда она, выходя с участка, неожиданно натолкнулась на спокойный и странно добрый взгляд Полины.
Ночная тишина тёплой летней тяжестью кутала плечи, ярким крошевом звёзд сверкало чёрное небо, но женщины всё молчали.
Наконец, Полина тихо спросила:
- Зачем, Наташа?..
- Зачем? – зло сверкнули в ответ глаза. – Зачем? А зачем у тебя всё есть? Зачем у тебя всё получается, за что бы ты не взялась?.. Да я мужика этого целый год уговаривала мне продать, а тебе с одного звонка… И почему даже невестка тебя на руках готова носить, не говоря уж о сыночке? У тебя всё есть – деньги, почёт и уважение, все тебя любят, и сад этот – да на такой земле ничего не должно расти, ничего!.. А у тебя растёт!..
Она кричала уже, размазывая сухим кулачком слёзы, как маленькая злющая девчонка, которую отхлестали крапивой и заставили стоять в углу. А другой рукой яростно жестикулировала, тыкая в Полину деревянным от напряжения пальцем.
Полина Андреевна вдруг подошла к ней, обхватила и притянула к себе – вместе со всеми злыми словами, с деревянной рукой и нелепым балахонистым плащом. Прижала её голову к груди сильными тёплыми руками, пока та не перестала сопротивляться и не зарыдала по-настоящему – горько, с надрывом…
- Всё будет хорошо… - Полинины руки ласково гладили кудряшки. – Всё и у тебя будет хорошо… Вот увидишь.
- Прости, - донеслось до неё еле слышное. – Если сможешь…
… Две немолодые уже женщины неспешно пили чай в лёгкой тканевой беседке, провожая последний августовский вечер в прекрасном саду. Вот только, взглянув в их глаза, никто не назвал бы их немолодыми. В них горел тот самый огонёк, который художники и поэты зовут искрой жизни.
Георгины склоняли тяжёлые головы, флоксы источали аромат французских духов, усталое лето, собрав полную корзину цветов, ароматов и красок, тяжёлой поступью уходило за горизонт. Разбегались по молодому саду дорожки, хорохорился колючий можжевельник, настраивали скрипочки первые сверчки.
А женщины всё спорили, какой сорт тюльпанов лучше закупить на осенней ярмарке.
И ещё много вечеров, устав после трудной, но такой благодарной садовой работы, они будут сидеть в беседке, пить чай с домашним вареньем и строить планы на следующий садовый сезон…
yaplakal.com