Часть XI
Свободное плавание
31.
История Марины Читателю, возможно, любопытно, откуда берутся такие как Марина, и как она вообще оказалась среди студентов, обучающихся за госсчет. Да и вообще, к чем неудачливость-то Марины была, если шанс, который ей выпал, сразу делал ее избранницей судьбы без всякого сувенира, помогающего исполнять желания?
Ну, то что она трудолюбива как трактор, надеюсь, уже понятно – однако таких молоденьких девочек предостаточно в каждом селе. Что их отец бросил семью, когда ей было лет пять-шесть – также еще не критерий. И то, что мать ее к Марининым 15 годам уже была законченной алкоголичкой – также не повод для необычности, с этим согласится каждый.
То есть было в нашей Марина нечто, выделявшее ее из множества других носительниц такого имени, на что натыкались самые различные люди.
Итак, родилась она в одном из больших и красивых сел Заволжья, где потрясающая природа, но земля песок и без навоза плохо родит. Зато народ мастеровой и много чего умеет.
– Учись, внученька! – говорила бабушка. – В жизни надо быть не только умной, но и много знать и быть сильной, чтобы выбиться в люди. Посмотри на свою мать – слабая она, и без опоры не может. Стань для нее такой опорой, иначе совсем пропадет она. Петька-то когда еще вырастет! Да и кто его ремеслу научит, безотцовщину-то?
И Марина стала для матери опорой. Мало того, уверовав в бабушкины слова, что брата Петьку некому будет обучить мужским делам, она сама стала этим мужским делам обучаться. А для этого брала в сельской библиотеке книжки по мелким ремонтно-строительным работам по дому и кое-что оттуда конспектировала в толстую «общую» тетрадь.
И пусть бензопила ей была не под силу, а рубанка–фуганка дома не имелось, однако топор в кладовке лежал, и начиная с 10 лет Марина уже раскалывала с его помощью полешки, которые были потоньше и без сучков.
Свой первый выключатель она отремонтировала в этом же возрасте, сделав это на глазах у Петьки, чтобы тот учился, и если к 12 годам не вставляла в пробки «жучок», так это исключительно потому, что твердо знала, что так делать нельзя из-за опасности пожара. Но схему электропроводки она в их доме знала назубок.
Марина стояла за спиной печника, которого их бабушка пригласила однажды перекладывать печку, узнала, как «подвешивать» трубу на чердаке, чтобы разобрать топочную часть. В 14 уже активно вскапывала огород, благо песчаная почва переворачивалась легко, знала, как конопатятся бревенчатые стены, как чинить забор и как устроена крыша бани.
В 15 лет для нее уже нет ничто было забить любой гвоздь, вкрутить шуруп («саморезы в свое время привели ее в восторг) и пользоваться гаечным ключом. И пила-ножовка в ее руках пилила, а не беспомощно застревала в доске, если требовалось отпилить кусок – словом, она была «мужчина в доме». Ну а если даже не совсем мужчина, то полмужика – точно.
Однако, конечно же, все это ничуть не приблизило бы Марину к «выбиться в люди», если бы она и в школе не демонстрировала эту же самую практическую хватку. Обладая цепкой памятью, она запоминала объяснения учителей прямо на уроках, и в учебники заглядывала исключительно на переменах, чтобы подновить в памяти формулировки заданных правил или исторические даты. Дома она делала исключительно письменные задания. Правда, почерк у нее был неважнецкий, зато писала она без орфографических ошибок, да и по математике шла в первых рядах.
Знания укладывались у нее в голове в какие-то логические цепочки, связанные друг с другом, и извлекались в нужный момент как кролики из шляпы фокусника.
Вместе с тем круглой отличницей она никогда не была – ведь Маринин практический ум запоминал только то, что Марина понимала, а все понимать было невозможно. Так, в физике она досконально изучила механику, а вот со строением материи типа тонких электронных процессов у нее были проколы, как и по химии кое-что тоже. Однако на фоне остальных учеников школы она сияла как звездочка – в общем, учителя ее любили и часто ставили в пример.
Лучше же всего у нее шло рисование – учитель ИЗО говорил, что у Марины несомненный талант, и очень сожалел, что в выпускных классах его предмета больше не будет, а поступить в художественную школу практически невозможно, туда одного таланта мало. Кроме того, у Марины был собственный почерк, изостудии в селе не было, и рисунки ее свидетельствовали о склонности пренебрегать строгими шаблонами языка современного искусства.
Ах, как же Марина рисовала! Какие у нее получались пейзажи! Деревья, которые выходили из-под ее кисти, казалось, качались под ветром, дороги убегали вдаль, небо синело так уж синело, а облака бежали по нему наподобие барашков. Но больше всего Марина любила рисовать цветы.
Нет, не вазы, а именно букеты, которые в этих вазах стояли. Они казались объемными, живыми. Марина рисовала их сразу, без карандаша, мазками красок. Самым лучшим подарком на свой день рождения она посчитала набор беличьих кистей, который ей однажды подарила бабушка, и мечтой ее было найти и приобрести кисть колонковую, которую так расхваливал их учитель по ИЗО. Она твердо верила, что однажды ее мечта непременно сбудется.
Что когда она вырастет, то съездит в областной город, где есть специализированный магазин, в котором можно достать все – от плотной не размокающей бумаги и ленинградской акварели до этих самых кистей, сделанных из хвоста особого зверя, какой водится только на Дальнем Востоке и носит загадочное имя «колонок».
Но до исполнения своей заветной мечты ей еще надо было вырасти, а для этого держаться за землю «всеми четырьмя конечности» – опять же по выражению бабушки. То есть крутиться по хозяйству, чтобы банально прокормиться, причем не только лично, но и младших братиков с сестренкой кормить.
К Марининому счастью, ее алкоголичка-мать не настолько низко пала, чтобы посылать дочь на трассу зарабатывать своим телом, как это приходилось делать некоторым ее однолеткам, и даже наоборот, и мать, и бабушка предостерегали ее от такой судьбы, рассказывая как плохо это всегда кончается.
– Учись, дочь, – говорила мать, – уедешь в город, приобретешь специальность и поднимешься: утрешь нос всем. Только не доверяй этому козлиному племени вроде твоего папаши, не позволяй им себя вокруг пальца обвести и игрушкой в своих руках сделать.
И Марина училась, и мечты ее были прекрасны как пейзажи, среди которых она росла, имея в характере единственный недостаток – некоторую непрактичность. Потому что практичность требовала после 9 класса бросить школу и удрать в какое-нибудь ПТУ ради получения той самой специальности, которая позволила бы ей «выбиться в люди». Но Марина не бросила школу и не уехала, потому что мать заболела, и кому-то же необходимо было вести дом, чтобы поднимать малышей. Ну и учителя в школе тоже дудели в ту же дуду, строя перед Мариной воздушные замки с радужными перспективами получения высшего образования. Хотя в общем-то не могли не понимать при здравом размышлении, что шансов у девочки было «а вдруг удастся».
– Если не удастся, в ПТУ поступить никогда не поздно, – убеждала ее классная руководительница.
Расставаться со школой Марине не хотелось, и забирать оттуда документы после 9 класса Марина не стала. И кто знает, что ждало бы ее в большом городе в случае неудачи с поступлением в ВУЗ, потому что большой город таких как она поглощал пачками, если бы в ее 16 лет не произошло бы в их селе забавного происшествия, заставившего обратить на нее внимание районного начальства.
Это были ее последние летние каникулы, самое начало июля. Погода была прекрасная, дул легкий ветерок, и солнце еще не успело превратить воздух в раскаленную сковородку, тем более что на то место, где Марина в тот миг стояла, падала тень от дома. Марина колола дрова, когда в их двор вбежала соседка с криком:
– Ты слышала новость? Нашу школу закрывают!
– С чего ты взяла? – ахнула Марина.
– Комиссия из райцентра приехала! Ходят, все осматривают, ругаются и грозятся.
Марина в чем была, в том и побежала к школе.
Действительно, по двору ходило несколько человек в деловых костюмах, двое из которых были женщины, и одна из них что-то записывала себе в блокнот. Директор и завхоз школы стояли перед ними бледные и с траурными лицами, так что смотреть на них было жалко.
Подбежав, Марина ринулась между ними и приехавшей компанией и с места в карьер, даже не отдышавшись, выпалила:
– Не закрывайте, пожалуйста, нашу школу!
Ее появление произвело на стоявших странное действие. Марине даже показалось, будто те слегка испугались. Только тут она заметила, что по-прежнему сжимает в руке топор.
– Ой! Извините!
И спрятала топор за спину.
– Это я дрова колола! – пояснила она уже тихо, готовая расплакаться. И подняв голову повторила: – А школу нашу все равно не надо закрывать. Если у нас есть какие-то недостатки, вы скажите, и мы все исправим. До осени еще далеко, мы успеем, вот увидите!
– У вас же нет на это денег, – строго сказал человек, который показался Марине главным.
– Зато у нас специалисты в селе есть. И электрики, и своя лесопилка… У нас и печники есть свои, и столяры. Вы только скажите... А еще лучше запишите…
– Вообще-то мы этим и занимаемся, – улыбнулся кончиками губ главный проверяльщик. – Пока еще мы вашу школу закрывать не намереваемся. Так что иди и спокойно коли свои дрова.
– Ой спасибочки вам! – воскликнула повеселевшая Марина и помчалась обратно к себе во двор.
– Кто это? – спросил зав районо, глядя ей вслед.
– Наша лучшая ученица, Мариной зовут – отвечала директриса. – Вы извините ее, она лицо заинтересованное, в следующем году заканчивает школу. Сирота она, отца нет, вот и приходится ей все по дому делать самой. А так-то она добрая, хорошая девочка.
– Хорошо учится, говорите? – спросил зав районо задумчиво.
– Да, почти отличница. Жаль, если девочка пропадет. Хотелось бы, чтобы она куда-нибудь поступила. На бюджет. На платное отделение у ее матери нет денег.
Зав районо еще поговорил немного с директрисой про Марину, записал ее имя, фамилию и прочие данные, и весной вручил директрисе школы рекомендацию для поступления на бюджетное отделение пединститута города N, в которую уже были впечатаны Маринины данные. Для того, чтобы провести все по закону, он порекомендовал дотянуть ее оценки в аттестате до круглых пятерок, а еще лучше поработать с девочкой, чтобы подтянуть ее «хвосты» до нужного уровня. Факультет порекомендовал выбрать тот, на который конкурс был минимальный.
Вот так, совершенно уникальным, почти невероятным стечением обстоятельств Марина и очутилась на бюджетном месте в ВУЗе. Поэтому и старалась очень-очень, чтобы не подвести ни родную школу, ни зав районо, который принял в ее судьбе такое участие.
Именно поэтому она отметала все соблазны и старалась даже не смотреть в сторону тех, кто пришел в ВУЗ ради «корочек». Им было кому помогать – а ей некому, и ей необходима была стипендия сначала просто для того, чтобы выжить, а потом, чтобы устойчиво встать на ноги, и жить, не заботясь о завтрашнем дне, о том, что принесет с собой утро.
И конечно же, она ни сном ни духом не ведала, что направят ее на работу туда, где мечтам ее «выбиться в люди» осуществиться было почти невозможно – на стартовую площадку для доведенных до отчаяния молоденьких девочек, чтобы их можно было легко купить и пустить в оборот.
Пустить в тех кругах, где был спрос на рафинированную добычу, то есть на образованных, воспитанных, домашних девушек. Потому что «плечевых» проституток из деревень вдоль трасс в то время было навалом, стоили они недорого. И публичные дома имелись не только на «Ярославке» в Москве, а и в каждом областном центре. Девицы там стоили подороже, но на эскорт они не годились. Тем более на такой эскорт, который не бросался бы в глаза.
Естественно, жители Константиновки были обо всех этих чудесах в решете не в курсе, они просто изумлялись, злились, осуждали городских вертихвосток, некоторых из которых им, кстати, раньше удавалось захомутать, взять замуж и оставить таким образом в селе. Сейчас же ни одна не удерживалась более полугода, в результате чего ученики школы вместо полноценных знаний получали какие-то жалкие обрывки, а «рынок невест» упал до нуля.
А тут явилась эта самая Марина и чохом порушила планы всех.
Потому что она равнодушна была не только к идеям спа-салонов, фитнес клубов и модных курортов, но и на трудовые руки местных холостяков не клевала. Не потому, что не нуждалась в помощи – просто она откуда-то знала, что за все услуги необходимо платить. То есть у местных холостяков было бы намного больше шансов на знакомство, получай Марина зарплату, чтобы нанять кого-то на ремонт крыши сарая, на колку дров. Короче говоря, вместо того, чтобы рыдать беспомощно на чьем-то плече, молодая учительница засучила рукава, и принялась делать все сама.
32.
Их первые гастролиПосле объявления себя «невестой» желание осуществить такую роль на практике, то есть непременно как можно скорее выйти замуж, незаметненько испарилось из сознания Марины, погребенное под целой кучей проблем, какие это звание на Марину налагало.
Потому что Галюней действительно стоило заняться всерьез – несмотря на глупый прикид, она могла стать для группы истинной находкой. В этом и Янек, и Семен были правы.
И дело было даже не в умении попадать в нотки и кривляться на сцене, изображая подтанцовку – наследница Крокодила была инженером, водила машину на уровне профессионального гонщика, ибо, как с гордостью упомянул ее муж, участвовала однажды в ралли, и отлично разбиралась в электронике. То есть ее вполне можно было бы задействовать для создания на сцене виртуальных декораций на заднем плане с помощью компьютерной графики.
А это обозначало возможность успешных выступлений на камерных сценах типа небольших клубов или Домов Культуры. Для этого потребовалось бы всего лишь приобрести оборудование для домашнего кинотеатра. О чем Марина и сообщила Янеку с Семеном после разговора с кандидаткой на роль бэк-вокалистки.
– Жаль, что у вас на такое может не хватить денег, – сказала она перед тем, как уехать. – Возможности открылись бы просто шикарные. И мужа ее можно было бы запрячь – потому как без работника сцены вам в этом случае не обойтись. Кто-то же должен был бы менять освещение и кадры для заднего плана. Почему бы не поручить это ему?
– У них дети, – напомнил Семен.
– Дети не проблема. На детей есть бабушки – целых две штуки. Если вместе с внуками давать им «в нагрузку» стопку купюр, не требуя ни отчета, ни сдачи, то вряд ли обе сразу пойдут в отказ. В крайнем случае нанимать гувернантку можно на время поездок – есть агентства, у которых это в профиле.
И заметив, что оба ее собеседника переглянулись, добавила на прощанье:
– В общем, если что – звоните.
– У тебя и идеи есть? – с интересом спросил Янек.
– Идеи возникают под возможности. Пока нет соответствующего оборудования, моя фантазия выше клипов не взлетает. Мы с Галюней обменялись телефонами, модем для Интернета я уже приобрела, так что в случае чего нам будет что с ней обсуждать. Если она действительно такая, какой мне представилась, а не пыль в глаза пускала, то вам в руки попала Золотая рыбка.
Если бы у Марины была хоть какая-то надежда на продолжение отношений с Семеном, то она бы, разумеется, не стала активно пропихивать Галюню на ту роль, которую и сама смогла бы сыграть при случае, потому что идея с декорациями, создаваемыми на экране посредством оборудования для домашнего кинотеатра, родилась именно у нее.
Но воплощение этой идеи в жизнь требовало очень много времени и сил, которые расходовать в пустоту Марине не хотелось. Гораздо проще было подсунуть вместо себя другого человека, у которого и время, и желание для этого были, а также подыскать способ нейтрализации мешающего элемента, превратив его из тормоза в помощника. И побыстрее исчезнуть из мира богемы в мир реальный, с реальными проблемами, реальными, а не виртуальными деревьями, домами и людьми. То есть возвратиться к картошке, подготовке к следующей зиме и следующему учебному году. Третьему в ее трудовой биографии.
И Марина возвратилась. Запрятав корнеплоды в погреб и развесив лук в капроновых чулках на чердаке, она снова съездила несколько раз в райцентр за присадками на плодопитомник, и продолжила обустройство дворика. Между растущими в его углах четырьмя деревьями она решила сформировать полностью зеленый забор из кустарников со съедобными плодами: черноплодной рябины, ирги, жимолости, барбариса и, конечно же, сахалинского шиповника.
К сожалению, для того, чтобы посадить растения плотным строем, ее средств не хватало. Однако высаженные кустики через несколько лет должны были бы дать поросль, которую можно было бы уже рассаживать, постригать, и в перспективе лет через десяток поиметь нужный результат.
А пока… пока требовалось внять советам опытных коллег по работе и возвести хоть какую-то преграду между местными бродячими козами и ее присадками. То есть снова заказать и нанять кого-то из мужиков вкопать столбики и натянуть по ним хотя бы самую дешевую сетку.
В общем, голова Марины была полностью занята, и разные там глупые мечты о высоких чувствах и острых эмоциях она постаралась больше туда не впускать. Некогда ей было – и ша! И без того ей поневоле пришлось общаться с этой самой бэк-вокалисткой по Интернету чуть ли не ежедневно, но это было уже чистое творчество, ничего общего со страданиями не имевшее – даже наоборот, если не давать воли разным глупым ревнивым подозрениям, то их совместные с Галюней разработки вполне можно было бы использовать в школьных постановках или на местной клубной сцене во время новогодних и других мероприятий.
В общем, общение с Галюней было не только интересным, но и полезным. Хотя и без этой особой полезности Марина выполнила бы обещание, данное Янеку, но как же было не воспользоваться открывавшимися возможностями?. Тем более если и администрация школы вряд ли бы возразила, и ее творческий кружок должен был бы с восторгом встретить шанс блеснуть перед соседними школами своими достижениями на весеннем смотре художественной самодеятельности.
Однако до весны было еще далеко, за окном снова был конец октября, и в эту осень случилось наконец то, чего группа «Мы из глубинки» так долго ждала – Стасу удалось договориться о гастролях. Гастроли были небольшие, всего семь дней, по семи райцентрам, зато одного направления, и в этом состояло их удобство. Неудобство также имелось – Марине позвонил Янек и убедительно попросил непременно отправиться с ними в поездку, чтобы увидеть со стороны их выступление, и сказать свои замечания.
– Подстраховаться надо, – сказал он. – Я чувствую, что Галюнин муж еще тот жук, запросто может подгадить. Надо чтобы в случае чего можно было кого-то поставить декорации менять. Представляешь, что будет, если посередине гастролей ему вожжа под хвост попадет?
Марина представила – и написала в школе заявление на отпуск за свой счет. Она едва-едва успела добраться – на следующий день группе предстояло выехать чуть ли не с утра, а до этого погрузиться, ничего не забыв, причем количество пассажиров увеличивалось на два туловища.
– Будешь производить съемку и вообще посмотришь, как это все выглядит из зала, – сказал Янек тоном, не допускающим возражений. – Ты невеста или не невеста? Невеста, а, значит, ты официальный член нашей команды.
Эту первую гастрольную поездку Семена запомнили на всю оставшуюся жизнь не только Марина с Галюней. В микроавтобусе на этот раз было тесно, зато не скучно.
– Осталось нам со Стасом прихватить своих благоверных, – и понадобиться покупать автобус побольше, – проворчал Михайло.
– Обязательно прихватите, когда они дорастут до роли художников-декораторов, – отвечал Семен.
– Даже так? – удивился Стас.
– А вы думали, будто все, что будет мелькать на экране за нашими спинами, одна Галечка рисовала?
– Я бы не успела, – подтвердила Галюня. – Слишком мало было времени. Мы вдвоем соображали.
Марина кивнула.
Всю дрогу они с Семеном сидели рядом и молчали. Марина дремала, опустив голову ему на плечо, как этого требовала ее роль, потому что у Галюни эта поездка также была первой, и для ее мужа, сидевшего за рулем, все должно было быть убедительно донельзя. Левой рукой та обнимала свою гитару, а гитара Семена стояла в кофре возле ее ног.
Люк лежал под сидением Семена с Мариной – в общем, их маленькая семья была в полном сборе.
Во время выступлений Марина сидела в зрительном зале, постаравшись расположиться в той точке, откуда открывался наилучший обзор на сцену. Каждый день гастролей она выбирала разные места, чтобы видеть декорации и мизансцены с разных ракурсов и с разным приближением, и снимала, снимала, снимала. Запасной аккумулятор позволял ей это делать в течение всего концерта, и поставив камеру на штатив, она имела возможность освободить голову для взгляда со стороны и отслеживания реакции публики на те или иные их с Галюней находки.
Каждый концерт, кстати, состоял из двух отделений – в первом выступала местная самодеятельность, и местная публика неизбежно должна была сравнивать их выступление с выступлениями своих любимцев. И еще обозначало это, увы, что заплатить им должны были, исходя из цены билетов, вообще мизер – хватало только-только окупить бензин и местную гостиницу. Ну, и «на поесть.»
– Чистая благотворительность, – проворчал муж Галюни после первого концерта. – В чем смысл-то всех этих фейерверков?
– В рекламе, – отвечал Стас. – После этих гастролей мы сможем себя позиционировать как профи, побывавшие там-то и там-то. С хвалебными вырезками из местных газет. А зарабатываем мы на корпоративах. Если о нас заговорят, то мы сможем поднять цену до нужного уровня, и тогда хватит всем не только на хлеб, но и на масло к этому хлебу.
– Хм…– молвила Галюня. – А я думала, что мы занимаемся искусством.
– Так оно и есть, – сказала Марина. – Именно искусством мы и занимаемся. Сегодня мы несли его в широкие народные массы.
Галюня недоверчиво на нее посмотрела.
– Ты шутишь, надеюсь?
– Нисколько. Или ты думаешь, что если кто-то не олигарх и не может заплатить бешеных бабок, то он не нуждается в красивом и настоящем? Ты видела, какими глазами смотрели люди на твое выступление?
– На наше, – поправил Марину Семен.
– Угу, на ваше. Для них это было все равно, что попасть в сказку. В прекрасную и волшебную.
– Я ничего такого не заметила.
– Из-за света прожекторов.
– У них своя сказка есть. Местная. – угрюмо проговорил муж Галюни. – И до нашего появления они вполне были ей довольны.
– Вот этим вот подражанием тому, что на них льется из всех утюгов? Извините меня, но это не искусство, а разевание ртов. Люди поют, конечно, и это хорошо, что им есть куда пойти отвести душу, но платить деньги за то, чтобы посмотреть на самих себя, никто бы из них не стал. А сегодня мы показали им нечто особенное, чего они раньше не видели. Ради одного этого стоило сюда приехать.
– Ну да, ну да! – снова саркастически проговорил Галюнин муж. – Дорогая, поехали-ка лучше домой. Ты попробовала, показала себя, на что способна, а эти бессребреники пусть и дальше играются в свои игры.
Михайло со Стасом тревожно переглянулись.
– Да скатертью дорожка, – сказала Марина. – Я знаю весь репертуар группы, и тоже рот разевать способна. Только не забудь оставить здесь все наработки со световыми эффектами – они принадлежат группе, а не тебе.
– Их делала Галя! – возразил ее муж.
– По моим личным эскизам. Которые я ей лично присылала, и которые хранятся у меня на компе, а копии спрятаны в надежном месте, с проставленными датами. Как и вся наша с ней переписка. Так что если вздумаете кому-либо их продать – мы станем с вами судиться. А поскольку у меня есть знакомый юрист, то сдерем такую неустойку, что мало вам не покажется.
– Автобусы уже не ходят.
– Мы скинемся на такси – прямо до N довезет, хоть до самого дома.
– Дорогая, тебе не кажется, что тебя занесло? – с некоторым удивлением ее горячностью вмешался Семен.
– Нисколько. Ты столько лет играл в переходе для людей – самых простых, и вообще бесплатно, и сейчас еще иногда играешь. И тебе это никогда не было в падлу, хотя о тебе давно уже весь Интернет гудит, и школяры твои песни на своих гитарах подбирают и поют – лично слышала. А этим двоим сразу большие деньги и широкую сцену со стадионами подавай. Ну так пусть поищут в тех местах, где на такой товар как они есть спрос!
Весь этот диалог Галюня слушала с совершенно непередаваемым выражением лица. Она то бледнела, то краснела, то сверлила мужа таким взглядом, словно готова была его убить.
– Не собираюсь я никуда уезжать! – сказала она возмущенно. – Я столько лет мечтала о таком, что пережила сегодня! Я словно заново родилась. А ты (обратилась она к мужу)… если чем-то недоволен, то можешь уматывать и подавать на развод.
– Вот это я слышу настоящую дочь Крокодила, – примиряюще вмешался Михайло. – И как, наше выступление действительно настолько здорово выглядело, что ради этого стоит судиться?
– Вы увидите сами. Я снимала не только ваш выход, но и первое отделение, то есть местную самодеятельность. Как только переведу оба файла в легко читаемый формат, позову вас, и все вопросы сразу отпадут.
Естественно, муж Галюни сразу сдулся, и дальше их гастроли проходили уже без каких-либо эксцессов. В первую половину дня «молодежь» бродила по райцентру осматривая местные достопримечательности, а после обеда они грузились в автобус и ехали в соседний городок, где их уже ждали возле местного ДК. Ужин – короткая репетиция, чтобы проверить звук – выступление – гостиница, и далее по кругу 7 дней подряд.
В N они возвращались уставшие, но довольные тем, как их принимала публика. С собой они везли также толстую пачку местных газет (каждый номер не менее чем в шести экземплярах, чтобы было что показать знакомым и родственникам), остатки нерасклеенных афиш, специально взятых с запасом, и массу впечатлений.
Впрочем, Марина в N не поехала. Первая гастрольная поездка Семена заканчивалась в райцентре, к которому принадлежало село Константиновка, и глупо было бы ей этим не воспользоваться.
Семен посадил ее в такси и, громко сказав на прощанье, что номер машины он запомнил, помахал ей рукой. Им самим предстояло пилить еще 60 км по трассе, и Галюне с ее мужем надо было утром выходить на работу, поэтому делать лишний крюк в 40 км ради удовольствия прокатиться по сельским разбитым дорогам было не рационально. В любом случае Марина никак не ждала еще одной незапланированной встречи на этом отрезке своей биографии.
Глава 33
Глафира ЛьвовнаНе успел микроавтобус скрыться за поворотом, и очутиться вне пределов видимости, как такси остановилось, и в открывшуюся правую заднюю дверь салона влез еще один пассажир. Водитель включил в салоне свет, и Марина с удивлением узнала Артура.
– Здравствуй, – сказал Артур. – Ты, оказывается, по гастролям начала раскатывать?
– Я его невеста, – хмуро ответствовала Марина, торопясь объясниться. О том, что между ней и Семеном ничего не было и не будет, ей говорить не хотелось.
– Невеста – это хорошо, – сказал Артур. – А как насчет всего остального?
– Остальное тоже прекрасно. Мы уже все обдумали и распланировали, что и как собираемся делать.
– А не боишься, что он тебя обманет?
– Кто? Семен? Зачем ему меня обманывать? Что ему это даст? – тут Маринина фантазия заработала на полную катушку. – Даже если я останусь с ребенком на руках, так ведь и свадьба не гарантия долгой и прочной семейной жизни. Вы же знаете наши обычаи – у нас на такие вещи смотрят легко. Я выросла без отца – и мой ребенок в случае чего вырастет.
Артур издал смешок.
– Я думал, что ты не такая как Нинель, – сказал он.
– А я и есть не такая. Нинель хочет мужа с толстым кошельком, а я хочу четверых детей и возможность их вырастить.
Водитель такси засмеялся.
– А почему именно четверых? – спросил Артур уже с интересом.
– Двоих мальчиков и двоих девочек. Дети – это главное для женщины.
– Я, помнится, тебе предлагал такую возможность, – сказал Артур.
– Любовь.
– То есть?
– Что тут непонятного? Я люблю Семена. С того самого мгновения, как увидела его в переходе и услышала его голос.
– Такие как он обычно не женятся на своих поклонницах, – заметил шофер такси.
– А он не знает, что я его поклонница. Он думает, что у нас чисто деловые отношения.
– Ух ты! И что же заставило его сделать подвижку в процессе?
– Банальность, как всегда. Он услышал, что есть кандидат на его место возле моего туловища, и заторопился перехватить.
– Ты цинична, однако, – снова сказал Артур.
– Угу. Я же Вам говорила, что русская девушка – не подходящая жена для Вашего сына… Вы извините меня, конечно, но мне пора ехать. Поздно уже.
– Значит, ты не знаешь, где сейчас Нинель?
– Нет. Когда я последний раз ее видела, она говорила, что живет с Вами.
– Уже нет, – сказал Артур. – Ладно, бывай!
Объясняться Артуру или кому бы то ни было, как у нее на самом деле обстоят дела, Марина не собиралась. И отчего своей бурной деятельности по превращению учительского домика из развалюхи в нормальные жилые апартаменты она прекращать не намеревается, тоже. Никому знать это было не обязательно. А причина была проста – если она не хотела делить свою квартирку с кем-то еще, то и вторую половину домика необходимо было превратить из душегубки в нечто приличное.
Поэтому старую печку там она снесла, и выложила новую, нормальной конструкции – уже не своими руками, а пригласив печника из родного села. Печник приехал с помощником, и после осмотра и опробования выложенного ими агрегата (об экскурсиях Марина позаботилась, широко разрекламировав неизвестную местному народу конструкцию не только в учительской, но и на общешкольном собрании) ему пришлось задержаться в Константиновке по крайней мере на год – заказы к нему посыпались в очередь, и жил он, кстати, все это время именно во второй отремонтированной Мариной половине. Погода в тот год стояла необыкновенно теплая, и с глиной проблемы не возникло – кто пошевелился, тот накопал и запасся до морозов.
Даже форточку в одном из окон той половины домика она сделала – опять же не сама, а заказав ее у местного столяра, который справился с задачей лучше не бывает – в Константиновке тоже имелись рукастые мужики.
А накануне зимних праздников ей позвонил Семен с печальным сообщением.
– Янек при смерти, – сказал он. – Рак печени, четвертая стадия. С метастазами в легких, Ты не могла бы приехать?
– Только на каникулах, но это уже совсем скоро. Где он?
– В больнице, естественно. В общем, он очень хотел бы с тобой проститься, и хочет, чтобы ты подъехала.
– Передай ему, что я буду непременно, пусть дождется, так что поставь перед ним задачу держаться до последнего.
– Непременно передам. А как ты?
– У меня лучше не бывает. С тех пор, как тот проклятый сувенир исчез, в моей жизни все как по маслу.
– Сувенир?
– Ну, монетка. Я тебе о ней как-нибудь при случае расскажу… И, кстати, я привезу тебе новый клип, он тебе понравится, вот увидишь.
– Буду ждать.
Уже 30 декабря, то есть с началом зимних каникул, Марина помчалась к Семену.
– Ну как Янек? – спросила она с места в карьер.
– Его собираются выписывать – умирать домой. А куда мы его денем? В гараж, что ему оставил Крокодил – бесполезно, там никого, кроме него, нет и не будет. Я каждый день навещать не смогу, у нас сегодня и завтра по корпоративу, а со второго числа – снова гастроли. Я бы остался, но ребята без меня не потянут, да и Янек настаивает. Он грозится, что если я ради него не поеду, то он организует себе внезапную кончину. И он на это способен, ты же знаешь. А только и врачи настаивают на выписке, чуть ли не выгоняют. Я бы отвез его к себе, ну а смысл? Ведь он стал совсем беспомощным. За ним нужен постоянный уход или хотя бы присмотр. Ну там кашку сварить, или бульончик. К тебе тоже, как я догадываюсь, нежелательно. Да и с какой стати?
– Он спас меня от самоубийства, вот с какой. Поэтому я бы, конечно, согласилась потесниться немного, на то время, чтобы он мог умереть в чистой постели, в тепле и вообще как положено. А только Константиновка – это такая дыра, что «скорая» в случае чего не доедет, и аптеки с нужными лекарствами в селе нет. Все решается через райцентр, до которого 20 км, и автобус ходит два раза в сутки. Но эти две недели, пока у нас в школе каникулы, я могу с Янеком на твоей квартире пожить, пока ты гастролируешь. А потом найдем квартиру подешевле и наймем сиделку. Вскладчину. Если ты согласен.
– Я-то согласен, да согласится ли он? Ты же знаешь Янека: он страшно не любит быть в тягость!
– А в чем тягость-то? На первый месяц у нас деньги есть. Помнишь, ты заплатил мне за труды? Я еще не истратила эти деньги, нам сейчас зарплату выдают стабильно, без задержек.
«Какой же я дурак! – подумал Семен. – Как же я мог посчитать ее, вот эту чудесную девушку, пустышкой?»
– Вообще-то вряд ли ему понадобится «Скорая помощь», – произнес он вслух. – Ему больше четырех недель не дают.
– Это они здесь так говорят, но бывает, что с четвертой стадией и по 4 месяца умереть не могут. Надо, чтобы он наблюдался, иначе обезболивающие не выпишут.
– Вот и я про то же думаю: надо, чтобы он наблюдался, и чтобы ему обеспечить достойную кончину. Ты не знаешь, у нас в городе есть хоспис?
– Это где обреченные лежат и ждут последнего часа? Я спрошу у Глафиры Львовны. Она должна знать. А в крайнем случае спросим ее про сиделку.
– Конечно, хоспис в N существует, – сказала Глафира Львовна. – Есть больница для умирающих людей, особенно пожилых и совсем стариков. Только вот с местами там туго. Хотя… у меня есть там знакомые… Сейчас попробую дозвониться… Как, говорите, зовут вашего бомжа?
– Янек, – сказал Семен. – Хотя по паспорту он Иван.
– Янек? – Глафира Львовна замерла на полпути к телефону. – Я знала одного Янека, который по паспорту был Иван… Сколько, вы говорите, ему лет?
– Он примерно одного с Вами возраста, – сказала Марина. – Он… он очень хороший… он играл когда-то в группе «Мы из глубинки». Да вряд ли вы помните такую.
– Помню, отчего же не помнить… – Глафира Львовна схватилась за сердце, как делала всегда, когда волновалась. – В общем, не надо никакого хосписа. Тащите вашего бомжа ко мне, а там разберемся.
– А Вы… вы точно не передумаете? – голос Марины дрогнул. – Вы… не выгоните его на улицу?
– Я? Выгнать Янека? Он что, дебошир какой?
Глафира Львовна грустно засмеялась.
– Но он… за ним уход нужен.
– То есть постирать – накормить – уколы сделать? Милочка, я много лет в больнице работала, так что все-все знаю. И даже «утку» подставить в случае чего сумею.
– Не надо «утку», он ходячий.
– Тем более… Да вы едете за ним, или нет?
– Здравствуй, Марина, солнышко ты наше! – приветствовал ее Янек, чуть они с Семеном зашли к нему в палату. – Видишь, не сдержал я свое обещание не доживать до зимы... А у тебя как дела? Как там Петька, твой братишка? Куда он попал?
– Служит в одном полку с Кириллом. Помните, я о нем вам рассказывала?
– Как же, как же, не забыл! Это тот самый курсант из летного училища, который тебе гвоздики с тюльпанами дарил, и чьи фото украшают твой альбом. Ну и как им обоим служится?
– Кирилл летает, а Петька обслуживает самолеты. Он по технической части, вы же знаете. Но они дружат.
– На побывку не собираются?
– До побывки им обоим еще далеко. Ой, я вот что хотела спросить. Для бомжа обязательно кличку иметь? Как-то непривычно называть тебя Иваном, честное слово,
Янек засмеялся, превозмогая боль в груди:
– А ты и не называй, не надо. Янек – это и есть Иван, только по-польски. Имя меняют только те, кого родня достала. Или кто в розыске.
– И ты? …
– А у меня дедушка был поляком, и всегда меня так кликал, по-своему. Любил он меня сильно и по головке гладил. Говорил, что я похож на него самого в детстве. Друзья во дворе услышали пару раз и смеяться стали: «Янек-пряник». Я обижался, в драку лез, но их моя злость раззадоривала еще больше. Дома мне порку хорошую устроили, когда я одному чуть глаз не выбил, и объяснили, что к чему. Ну, я и согласился: Янек так Янек. А потом мне это пригодилось, когда в нашем классе три Ивана оказалось, а Янек, то есть я, всегда и везде был единственный. Я привык быть уникальным. Приспособился.
– Янек, как же ты исхудал! – запричитала Глафира Львовна, чуть тот не без помощи Семена и Марины переступил порог ее квартиры.
– А мы разве знакомы? – превозмогая боль произнес Янек, с осторожностью усаживаясь на диван.
– Не признал, значит… – всхлипнула пожилая дама, опускаясь в кресло напротив. – Ну конечно, я ведь так изменилась… толстая стала как бочка… А ты все такой же, каким и был…
Янек присмотрелся… Эти серые с поволокой глаза, эти волнистые пепельные волосы…
– Глашенька, свет ты мой! – дрогнувшим голосом произнес он. – неужели ты?
– Я, милый! – снова всхлипнула старая дама. – Вот и довелось нам еще раз увидеться! Не судьба была нам по жизни рядышком идти, так хоть нагляжусь на тебя, сокол мой ясный, боль моя вечная!...
Янек закашлял.
– Ты не уйдешь от меня так быстро, даже и не думай! – продолжала она. – Я не отпущу тебя, не отпущу! Буду по знахаркам тебя водить, травами отпаивать.
– Ты же никогда не верила в народную медицину, – не мог не усмехнуться Янек, превозмогая очередной приступ боли.
– Не верила, и сейчас не верю, – согласилась Глафира Львовна. – Но для того, чтобы тебя с того света вытащить, я готова поверить во что угодно. А ты поклянись, что будешь меня во всем слушаться, и делать все, что я прикажу.
– Буду, ласточка ты моя, клянусь буду делать все, что ты захочешь. А почему ж ты столько лет от меня пряталась-то?
– Да зачем тебе нужна была старая толстая корова? Я хотела, чтобы ты помнил меня молодой и красивой! Знал бы ты, как я жалела всю жизнь, что послушалась тогда родителей и отказалась выйти за тебя замуж!
– Зато у тебя есть квартира, и хорошая пенсия. А я – бомж.
– Что толку от квартиры, если нет там того, кого хочет сердце? Даже детей мне судьба не послала – а у тебя ведь есть, разве не так?
– Есть. Двое, и трое внуков. Дважды был женат, но оба раза неудачно. Ушел, чтобы им не мешать.
– Я слышала, ты отказался пиарить одного… кандидата.
– Угу. Ты же знаешь, я никогда не торговал своей совестью. А только после этого меня и выперли… отовсюду. Они надеялись, что я прижму хвост и соглашусь, но я предпочел залечь на дно. Я надеялся, что либо про меня забудут, либо я свернусь калачиком где-нибудь в подворотне – и конец будет всем моим земным невзгодам. Но меня доставали, извлекали, и продляли мои дни…
– Бедный ты мой, – снова всхлипнула Глафира Львовна. – Сколько же ты мучений принял из-за какого-то дерьмового поца… Да ты ложись на подушку, не стесняйся. Ты теперь дома, и я тебя выхожу, вот увидишь…
Она подошла к дивану и помогла Янеку лечь, затем встала перед диваном на колени и положив голову ему на грудь, посидела так некоторое время, словно к чему-то прислушиваясь.
Янек заснул – спокойным, ровным сном. Глафира Львовна подняла голову и повернула лицо к Марине с Семеном.
– Теперь уходите, – сказала она им самым будничным голосом. – Вы сделали для него все, что могли. Теперь моя очередь… Да-да, я помню диагноз. Он проживет у меня столько, сколько сможет. Я постараюсь, чтобы подольше.
ЭПИЛОГ И ПОСТСКРИПТУМ
34
Снова КонстантиновкаМарина и Семен вышли на улицу.
– Я и не знал, – сказал Семен, – что он когда-то стоял высоко.
– Я тоже, – согласилась Марина. – Хотя я всегда догадывалась, что он не был простым рядовым журналистом.
Они оба помолчали, каждый о своем.
– Знаешь что, выходи за меня замуж, – вдруг сказал Семен. – Хватит тебе изображать из себя моего бесплатного пиар-менеджера на удаленке. Я хочу, чтобы ты была моей семьей…
Марина остановилась и замерла. Услышанное требовалось переварить.
– Чего-чего? – вымолвила она, наконец. – Я не ослышалась? Ты сделал мне вот сейчас предложение?
– Не ослышалась, – подтвердил Семен. – Я хочу, чтобы именно ты была со мной и в горе, и в радости.
– А-а-а! – саркастически засмеялась Марина. – А я уже было подумала, потому что ты меня любишь.
– Одно другому не мешает. Просто одной любви для счастливой семейной жизни мало.
–Угу. Особенно когда любовь – всего лишь красивый мираж на горизонте.
– Отчего же «на горизонте»? Ты всегда мне нравилась. Ты понравилась мне с самой нашей первой встречи. И я очень по тебе скучал все это время. Когда ты подсунула вместо себя эту Галюню… и я понял, что тебя уже не будет в моей жизни… Я ее едва переношу, хотя она ни в чем не виновата.
– Она талантлива.
– Да, наверное. Но идеи она осуществляет твои.
– Признаюсь, мои. И что, разве плохо осуществляет?
– Она делает это замечательно. Настолько замечательно, что кричать хочется – все равно что твой призрак рядышком стоит. Ловишь его руками, а поймать не можешь… Ну так как насчет того, чтобы стать моей настоящей невестой и видеться часто-часто? Или ты против?
– Я не против, – сказала Марина. – Я в принципе согласна…
– А без принципа?
– Без принципа я готова расписаться с тобой хоть завтра, но мне придется доработать этот год по направлению, согласно диплому. Потому что если я сейчас уеду из Константиновки, то школа там останется без историка, без учителя информатики и ИЗО на целых две учебных четверти. А этого допустить я никак не могу – меня будет мучить совесть.
– Тогда пошли прямо сейчас в ЗАГС подавать заявление. Паспорт при тебе?
– А как же! Я всегда его с некоторых пор держу в сумочке…
Они расписались в положенный после подачи заявления в ЗАГСе срок, хотя Марина до самого последнего момента не верила, что это ей не снится, и что намерение Семена связать с ней свою судьбу прочно и неизменно. Свадьба была скромной, если так можно было назвать «посидели со свидетелями в кафе и разошлись». Но Марина была сиротой, бабушку с малышами вырывать из деревни ей не хотелось, да и о чем там было говорить, если до самого лета молодым предстояло пока жить по отдельности, встречаясь только по выходным, причем по техническим причинам ездить приходилось Марине в N, а не наоборот.
Поэтому несмотря на то, что Марина честно предупредила директора школы, чтобы он в следующем году искал ей замену, в Константиновке в ее замужестве народ сомневался очень сильно. Настолько сильно, что только появление после майских праздников Семена на «жигуленке» развеяло эти сомнения.
– Сергей, – представился он подошедшим соседям. – Дорогая, ты не забыла, что тебе теперь нельзя напрягаться? Что тебе скоро в декрет?
– Помню, помню, не забыла. Пошли в дом, я покажу тебе, где все это время я ждала тебя и творила.
– Но картошку ты все равно посадила.
– А чего ж земле зря пропадать?
– Ладно. А это что?
– Грядки с морквой и свеклой.
– Ясно. Ну, лук я вижу. Поливать чем ты собралась?
– Электронасосом, конечно! Скважину мне уже выкопали,. Совсем недорого, здесь вода близко.
– Угу. Вот на что уходят деньги партии…
– Деньги были не мои. Это Марат дал и людей, и средства.
«Марат»? Данное известие Семена аж никак не порадовало. Даже наоборот – как могли отметить соседи, муж их любимой учительницы нахмурился и кинул в сторону колодца весьма красноречивый взгляд.
– И за что он так для тебя расстарался? – мрачно вопросил он.
– Не знаю. Наверное, за то, что я отказалась когда-то выйти за него замуж Поэтому он смог жениться на дочке кого-то из нашей районной администрации и стал теперь большой шишкой, – ответствовала Марина. – Да ладно, шучу я. Просто Марат хочет нашу школу превратить в образцовую.
– И поэтому скважину он велел пробурить в твоем дворе?
– Так это не для меня, а для моей преемницы. Чтобы ей не пришлось голодать, как когда-то нам с Нелькой.
Семен подумал.
– Да, жаль девчонку. Я слышал, ее нашли на каком-то курорте в расчлененном виде.
– На Гоа. Еще зимой. Сразу после Нового года.
– Бедные родители! …
– Она сама виновата. Не надо было между отцом и сыном вставать. И уж тем более «хакать» чужой счет и воровать с него деньги. Я ее предупреждала, но она ведь всегда считала себя умнее меня.
– Значит, ты все знала?
– Ничего я не знала, просто догадывалась. Такие как она никогда никому ничего не рассказывают. Но у меня предчувсвие было плохое. Особенно когда она о любви заговорила. К Марату.
– И что об этом думает Артур?
– А ничего. Артура застрелили еще в феврале. До того, как мы с тобой расписались.
Семен присвистнул.
– Вот оно что! Значит, хозяин в этих краях теперь Марат?
– Угу. Он же его старший сын, и все свое имущество Артур завещал ему.
Марат действительно принял «империю» Артура в полном объеме, но, как показали дальнейшие события, многое в ней изменил. И начал он со школы в Константиновке. По крайней мере, задержек по зарплате там больше никогда не было, а с наступлением строительного сезона началась реконструкция здания и начинки в нем. Удерживая плотный контакт с директором, Марат явно вознамерился превратить ее в самую супер- в районе, со стадионом, бассейном и спутниковой тарелкой на крыше.
После окончания учебного года, то есть в начале августа Марина переехала к мужу в город N, но больше на гастроли с ним в тот год никуда не ездила, и к ноябрьским праздникам родила вполне себе компактного карапуза, которого оба супруга не сговариваясь назвали Иваном.
На прощание с учительским домиком Марина окучила на своих четырех огородных сотках картошку и свеклу с морковью успела проредить – и уже точно не ради не ради себя, а для тех предполагаемых двоих учительниц, которым в том домике предполагалось жить. Но поскольку с работы она имела мудрость не увольняться раньше истечения срока отпуска по уходу за ребенком, то получила все, что было положено от государства: и отпускные, и пособие по беременности и родам, и прочие выплаты. Жизнь научила ее не пренебрегать ничем полезным.
Интермедия 2– Кое у кого не выполнен план по чудесам, – сказал Дьявол, подгибая хвост на манер большого кота, чтобы удобнее было сидеть. Разговор не обещал быть коротким, и следовало приготовиться основательно.
– И кого же я забыл? – поднял веки Бог, изображая усталость.
– Бомжа по имени Янек.
– Хочешь, чтобы я вылечил его от рака?
– Почему бы и нет? Четвертая стадия, полная безнадега, пошли метастазы, больше месяца врачи не обещают.
– То есть ты хочешь, чтобы я послал по известному адресу все анализы, всех докторов вместе с медперсоналом и вообще всю современную медицину ради того, чтобы подарить с десяток лет жизни какому-то бомжу?
– Ну зачем же так грубо? Развитие опухоли можно повернуть вспять, мы оба это знаем. Биологии это не противоречит, и ничего никуда посылать ни по каким адресам не придется.
– А если подвести баланс чудес?
– Давай. Первое я истратил тогда, когда Янек вытащил Семена из-под колес грузовика, и на обоих не оказалось ни царапины.
– Янек же был в суперкостюме.
– Все равно не успел бы, даже если бы включил его на полную мощность. Я его просто перенес туда и затем обоих откатил в сторону.
– Так… а последнее?
– Переворот машины с группой, в которой Семен возвращался с корпоратива помнишь? Сработано было чисто.
– Да, – вынужден был признать Бог. – Всего несколько синяков и все оборудование целое. Ну а второе?
– А кто, по-твоему, отводил Артуру и его двум подпевалам глаза позапрошлой осенью на поминках, так что они целый час пялились на Нельку, и в упор не замечали твою протеже?
– Я был уверен, что она устоит.
– Не-а, в тот раз не устояла бы. Она буквально дохла от голода, и причин, чтобы держаться, у нее не было никаких. Школу в тот момент она уже почти ненавидела, и сожалела лишь о том, что не взяла сама опекунство над младшими братишками и сестренкой, чтобы получать на них пособие, с помощью которого могла бы весьма неплохо при ее потребностях жить…
– И откуда тебе это стало известно? Неужто научился мысли читать?
– Нет, она все это сама высказала – Нельке. Еще себя дурой назвала, и плакала – неужели тебе не доложили?
– Да помню я, помню эти слезы. Они не всерьез были. Так что зря ты потратился на фантом.
– Ну, я не такой как ты всеведающий, я не стал рисковать. В общем, чудес у меня в загашнике больше не осталось, так что обратимся к тебе и подсчитаем баланс твой …
– Ты, однако, зануда.
– Ты просто не хочешь помогать Янеку. Почему?
– Потому что он атеист.
– Явись к нему во сне, предложи хорошенько попросить – и станет глубоко верующим, если уж для тебя это так важно.
– Ты не понял. Твой бомж не агностик, которые сомневаются – он меня отрицает. Не может простить того, что я сделал с его Родиной. Так что просить он меня ни о чем не станет.
– А ты действительно виноват, в смысле с его Родиной?
– Смеешься? Какое мне дело до чьей-то там родины, чтобы я там что-то творил? Но он считает, что я не должен был допустить того, что в его стране произошло.
– А ты думаешь иначе?
– Я не сторож и не спонсор. Времена, когда я кого-то выделял, давно закончились. Для меня все нации и все люди равны. Без исключений.
– Тогда в чем проблема с бомжом Янеком? Если тебя так это согревает, то могу организовать в защиту его молебен – хочешь оптом, хочешь в розницу.
– Обойдусь. Однако странно, что ты просишь за человека. С чего бы это?
– Он не стандартный. Мне любопытно за ним наблюдать.
– Не все, значит, из него извлек?
– Угу. К тому же игра есть игра.
– Ладно, – лениво вздохнул Бог. – Устрою я вам чудо. Пусть живет, пока не наскучит. Хотя этот его любимый суперкостюм быстренько доест его жизненный ресурс без всякого рака.
– С тех пор, как Янека отвезли в больницу, он его больше уже не наденет. Там все старье с него сняли и выдали пижаму.
– Ты же сказал, будто его уже выписали …
– В чистом белье. Не натягивать же на больного старые вонючие лохмотья.
И оба, переглянувшись, ухмыльнулись – каждый своей усмешкой. Потому что оба, ну оба превосходно знали, чего стоят на самом деле для любого человека суперспособности, и откуда они берутся.
Осталось добавить всего несколько слов о том, что же случилось с нашими героями потом.
1. Янек у Глафиры Львовны прожил целых 13 лет. Болезнь, совершенно неожиданно для всех, не просто приостановилась, а начала развитие в обратную сторону. Метастазы в легких рассосались бесследно, и остаток печени худо-бедно, но продолжил функционировать. Правда, на концертах и корпоративах Янек больше не выступал – энергия, чтобы зажигать залы, к нему уже никогда не возвращалась. Хотя на гастроли группы они вместе с Глафирой Львовной пару раз съездили, и все выступления Семена по телевизору он отслеживал – старику было приятно наблюдать за успехами своих протеже.
2. Михайло все чаще на корпоративах заменял его внук – столь же рассудительный, и настолько же влюбленный в ударники. Одним из музыкальных номеров их выступлений всегда было его соло – минуту, не более, но этого хватало, чтобы эффект был эксклюзивным. В общем, у группы «Мы из глубинки» действительно было свое собственное лицо, и это лицо чем дальше, тем становилось все востребованней. Однако повторить судьбу «Ласкового мая», то есть собирать стадионы исключительно на свои концерты, им все же не удалось – да и не светило.
Хотя благодаря связям Марата им удалось заиметь постоянную приписку к одному из Дворцов Культуры города N как их областного центра, однако все блатные, то есть жирные куски шоу-бизнеса были слишком давно схвачены и поделены, чтобы можно было надеяться пробиться туда, где безраздельно царствовали артистические кланы. И где были свои спецы по визуальным сценическим эффектам, продвинутые по любым мировым стандартам.
4. Поэтому из конструкторского бюро на автозаводе Галюня увольняться не стала, не захотела и не собиралась захотеть даже в самой отдаленной перспективе. Что не помешало ей превратиться в по любым меркам крутого декоратора, так что Марина оказалась права, назвав ее «Золотой рыбкой». На придуманные ей и воплощенные Галюней эффекты публика клевала как зачарованная. В общем, недостаток раскрученности в общероссийском шоу-бизнесе имел свои преимущества – группа не работала на износ, но чаще всего был аншлаг. Туры они устраивали не дольше чем на неделю и ездили исключительно по своему региону: либо по райцентрам, либо в соседние области.
5. Младшая сестренка Нинель оказалась ее поумнее. Узнав о судьбе сестры, она поплакала немного, и сделала нужные выводы. Еще на третьем курсе судостроительного она вышла замуж за такого же парня, как сама, и устроилась вместе с ним на судоремонтный завод мастером в цех. Она вполне счастлива обычной жизнью обычной семейной женщины.
6. Шефство над Константиновской школой Марат не забросил. За свой счет он также реконструировал дорогу из райцентра до села и проложил там асфальт везде, где было только можно. Он возродил ферму и птицефабрику, оборудовав ее, естественно, по последнему слову техники, чем обеспечил всех жителей Константиновки работой. В общем, обитатели села на него только что не молятся.
7. Через год после смерти Янека Глафира Львовна тихо скончалась, завещав свою квартиру Марине. Так что у Марины с Семеном появилось роскошное жилье в центре города: пусть в старом фонде, но зато куча квадратных метров, на которых было место и для детской, где с удовольствием резвятся все четверо их детей, и для звукоизолированного рабочего кабинета.
Даже Люк приобрел собственное жилище – Семен поставил во дворе для него будку, где собакен и отдыхает в тенечке, когда дети выходят во двор на прогулку. На гастроли Семен давно его брать перестал, уважая его возраст – по человеческим меркам ему уже перевалило за девяносто. Впрочем, большую часть времени Люк проводил в квартире вместе с детьми – их он любил преданно и безусловно.
Зарабатывал Семен, кстати, теперь прилично – поскольку на их выступления была очередь, то Стасу удалось поднять тариф сначала в два, а затем и в три раза, и теперь корпоративы приносили достаточный доход, чтобы можно было расшириться и сделать капремонт всего подъезда.
Выкупить две квартиры, расположенные напротив Глафириной по лестничной клетке, Семен мог даже без корпоративов, что и собирался сделать, продав их с Мариной двухкомнатное гнездышко, отделанное под полный евроремонт. Вырученной суммы вполне могло хватить, потому что выглядели остальные апартаменты бывшей коммуналки весьма непрезентабельно, а значит и стоили вменяемо, но вот с оформлением в администрации помощь там своего человека была не лишней.
Марат пообещал поспособствовать, причем не только с оформлением, но и выкупить еще и все 4 квартиры первого этажа, а также отреставрировать дом снаружи, чтобы тот имел приличный вид и мог быть объявлен историческим памятником эпохи начала хрущевских времен.
8. Кстати, главную роль во внимании этой семьи к делам Марины с Семеном сыграла неведомая им Гюльнара, дочь Артура – та самая девочка с ребенком из уличного перехода, которой Марина в течение двух недель носила пакеты с батоном и кефиром. Оказалась молодая мать тогда в пиковом положении по причине того, что и Артур, и ее муж, как его помощник, по ложному обвинению были упакованы кем-то из врагов их клана в тюрьму, а ее просто вышвырнули за ворота, пообещав свернуть шею, если она вздумает трепыхаться. Вот девочка и пряталась, где могла, пока ее не разыскали родственники.
Марина об этом так никогда и не узнала. Она лишь мечтала о том, что если у Семена все получится, то можно будет пару квартирок внизу превратить в мини-музей эпохи от 50 до 70-х и даже давать там раз в месяц концерты для любителей ретро. Но это была программа максимум, то есть дело весьма отдаленного будущего…
Конец истории.
© Седова Ирина Игоревна
Это сообщение отредактировал ЯКассандра - 26.12.2021 - 00:43
yaplakal.com