Глава 35.
Монастырь жил своей жизнью. Туда-сюда сновали послушники, степенно бродили монахи, истово крестились на блестящие в свете вечернего осеннего солнца купола паломники.
В тени высокой стройной туи, задумчиво потирая приличного вида бланш, стоял наш новый знакомый Федя.
- Игумен наградил. - Ответил парень на мой немой вопрос.
- За прикид? - Догадался я.
- Да нет. Исповедоваться я ходил. Прости, говорю, меня, отец, за распутство, за сквернословие и за рукоблудие.
- За что? - Я даже закалялся от неожиданности.
- Вот и он тоже не понял.
- Это ещё зачем? У тебя что, - говорит, - с женщинами не получается?
Жжюж
- Получается. - Отвечаю.
- Не хватает что ли?
- Да хватает, - говорю, - прости грешного за распутство.
А он мне:
- Бог простит. Рукоблудить-то зачем?
- Так меня Андрюха в Воскресенке попиком дразнил и матерно ещё по-всякому. Я не удержался и в зубы ему сунул. Ну и заругался тоже. Прости, отче, грешника.
- И что Симеон? - Я с трудом сдерживался, чтобы не заржать.
- Что-что. Посохом пастырским меня благословил. А он знаешь какой тяжёлый? - Рыжий снова потёр синяк и скривился. - И ещё ругался - дурак, мол, ты, Федька. То не рукоблудие, а рукоприкладство называется.
- Суровая у вас тут наука. - Я уже смеялся в голос. - Зато на всю жизнь разницу запомнишь.
- Тебе смешно...
- Ладно, Федя, не серчай, а то устроишь тут при всех опять... Рукоблудие. - Парень, похоже, начинал закипать, поэтому я решил свернуть тему. - Расскажи лучше, когда уже ужин будет?
- Часа полтора ещё. - Прикинул время по солнцу послушник. К счастью, он оказался отходчивым. - В семь вечера. Я зайду за вами, помню.
- Договорились. - Я хлопнул его по плечу и побрел обратно.
***
Карим с Витьком уже проснулись, и теперь вели богословские беседы. Видимо, место навеяло.
- Я считаю, что нужно хорошим человеком быть по жизни, и тогда неважно, во что ты веришь. - Разглагольствовал белобрысый, вольготно растянувшись на кровати, закинув руки под голову.
Дагестанец качал пресс, положив ноги на свою койку, поэтому отвечал отфыркиваясь, с одышкой.
- Прадедушка Ибрагим... Уф! Говорит... Что любой человек, даже последняя сволочь... Уф-ф! Считает себя хорошим. Ух-х-х! - Кавказец наконец откинулся на спину и перевел дух. - Так уж мы, люди, устроены.
- Макс, а ты как думаешь? - Повернулся ко мне рязанец. - Есть кто-нибудь там, наверху? - Сослуживец дёрнул подбородком в сторону потолка. - И если есть, то нужна религия, или достаточно просто не косячить сильно? И если нужна, то какая?
Я не торопился с ответом. Когда-то он у меня был, настоящий и единственно верный - когда-то давно, когда мне было вдвое меньше лет, чем теперь. После тридцати обычно задаются совсем другими вопросами.
Хотя сколько мне лет теперь? Пойди разберись ещё.
Я вдруг заметил, что оба парня внимательно, даже несколько напряженно смотрят на меня. Чёрт, неужели это действительно для них важно?
Вспомнив книжку в моей келье, начал формулировать.
- Насколько я понимаю, в этом плане нужно выделить две основных задачи - различать добро и зло и находить в себе силы и решимость с этим злом бороться. Для того, чтобы видеть зло, нужно воспитывать в себе духовное зрение. Или верить на слово тем, кто занимается этим всю жизнь - представителям религиозных конфессий. И тут уже как повезет. Не всегда сразу понятно, какие цели преследует твой пастырь. Так что тут каждый сам решает, нужна ли ему помощь на пути туда. - Я ткнул пальцем в тот же потолок, и, глядя на сосредоточенные лица товарищей, рассмеялся. - Не парьтесь, парни! Завтра спросите меня о том же, я ещё какую-нибудь чушь выдам.
- А для того, чтобы иметь силы и решимость бороться со злом, для этого что нужно? - Уточнил Карим, поднимаясь с пола.
- Для этого желательно, чтобы человеку нечего было терять. - Пожал я плечами.
- Ну это прямо как у нас. - Фыркнул белобрысый.
- Ладно, дуйте умываться. Скоро на ужин идти.
***
Ужинали монахи, послушники и паломники в трапезной все вместе. Не было только шабашников - видимо, питались отдельно Во главе длинного, человек на сто, стола сидел игумен Симеон. Нас разместили на обратном конце, у самого выхода. Перед каждым поставили по миске душистого варева и налили грамм по сто пятьдесят вина. Я втихаря перелил содержимое своей чарки Витьку. Карим, к моему удивлению, выпил свою порцию сам.
После ритуальной отмашки настоятеля все принялись за еду. Привычно быстро переместив содержимое миски в себя, я украдкой осматривал скудно освещенное помещение.
Стены терялись в потёмках. Выделялся только стол и лавки. Стол был реально огромный, грубо сколоченный, застеленный однотонной темной скатертью. Лавки по мере удаления от нас становились все более аккуратными, изящными, и, судя по всему, удобными.
Игумен - немаленький, в общем-то мужик - занимал едва ли половину огромного деревянного кресла с резной спинкой.
Ели молча, только толстый пожилой монах в очках читал что-то на церковнославянском. Жития святых или что-то вроде того.
Добавки мне никто не предложил, так что окончание ужина и завершающей его молитвы я воспринял с облегчением.
Народ поднялся из-за стола и потянулся к выходу. Мы тоже засобирались, когда к нам подскочил рыжий послушник.
- Игумен призывает. - Потянул он меня за рукав.
- А, вот наши бойцы. - Обрадовался Симеон. - Смотри, Зиновий, - обратился он к невысокому худощавому монаху, - капитан говорил, один из них пчеловод. Приставь их к делу, пусть хлеб монастырский отрабатывают. - Монах кивнул. Игумен перевел взгляд на нас и пояснил. - Это келарь наш, брат Зиновий. Завхоз по-мирскому. По всем вопросам к нему обращайтесь.
Я кивнул и спросил:
- Когда приступать?
- Очень хорошо, что пчеловод. - Обрадовался келарь. - Как брат Зосима занедужил в начале осени, так у нас ульями никто не занимается. Завтра к восьми на пасеку приходите, разберёмся с утварью и ключи я вам передам.
- Ничего не забыл? - Мягко поинтересовался игумен.
- А что ещё? - Забеспокоился Зиновий.
- Завтрак. Они к нам не на послушание приехали, чтобы постом их морить.
- Точно! - Расплылся в улыбке местный завхоз. - Ну тогда к восьми сюда, а к девяти на пасеку.
- Ясно. - Снова кивнул я. - Разрешите идти?
- Отдыхайте. - Повел рукой настоятель.
Да мы пока и не перетрудились.