Пещера (мистическая повесть)

Часть 3. Мародеры

Клаустрофобия — это чувство, когда стены словно сдвигаются, пытаясь сомкнуться и раздавить, вызывая головную боль и, самое главное, всепоглощающий ужас."

Испытывали мы такое в тот день? Скорее нет, чем да. Пещера была широкой при входе и не сильно темной. Мы легко поместились внутри не мешая друг другу и осматриваясь. Собственно и смотреть было не на что. Небольшие фрагменты травы на стенах, под ногами грязь и пыль, вокруг сплошной камень. Высота метра два и коридор тянется дальше вглубь.

- Громко не говорите, - пробормотал Тимур, - на всякий случай.

И покосился на потолок.

- Не раздавит, - деловито пробормотал Давид, посматривая на проход, - идём дальше?

- Недоразвитых забыли спросить, - прошипел Тимур, но Давид не обиделся, он такое отношение встречал не раз за свою короткую жизнь - привык и не обращал внимание. Лично я уже тогда пожалел о том, что пришел. Пещера как пещера. Унылые стены, холод и темнота. Плюс разговаривать страшно, постоянно кажется, что потолок на голову рухнет или проход завалит. Зря я смотрел все эти фильмы ужасов в детстве.

- Может назад пойдем? - неловко предложил Женька и сгорбился под укоризненными взглядами ребят. Тимур улыбнулся:

- Это вам не Москва, пацаны, да? Тут опасно. Тут если завалит, то по-настоящему, никто не спасет. Возвращаемся?

- Э, - начал Давидка, но Тимур резко поднял руку замахиваясь и пацан отпрянул.

- Ну так что? Назад и забываем об этом? Вася? Ты старший по мелочи, твое слово.

Я посмотрел на брата, тот отводил взгляд, посмотрел на Давида - тот напыжился, кулаки сжал и безмолвно открывал-закрывал рот. Посмотрел на Верочку - мелкая тыкала Давидку пальцем в бок и он злился, но терпел, а она хихикала.

- Ну так что? - Тимур смотрел на меня с ухмылкой, - это вам обезьянки не Африка.

Честно говоря, я хотел уйти, правда-правда. Только Давидка возражал бы, все остальные развернулись бы с облегчением, но эта фразочка про обезьянок, намек на слабость городских и крутость местных. Вечное противостояние селюков и городских, старших и младших. Извините, дедушка, что я так говорю, но не мы это начали. А ещё Давид вмешался. Пока Тимур ждал ответа пацан вдруг отскочил и к проходу шмыгнул, обернулся и на мгновение застыл.

- Куда! - рявкнул Тимур, но за ним не побежал. Давид сжал кулачки, но с места не двинулся. Он как будто прощался с нами и хотел посмотреть на всех, запомнить.

- Я все равно пойду! Мертвая голова моя! И Копье Судьбы! И форма!

Потом он убежал. Никто не стал догонять.

- Идиот, - сказал Тимур, - этот не заблудится. Вечером уже под клубом будет бычки собирать. Идем домой?

***

- И ты решил продолжать?
- Да, дедушка. Это было неправильное решение.
- Рассказывай.
***
Мы пошли дальше. Тимур был недоволен, но молчал. Сами понимаете, мужская гордость. К тому же старший. Пришлось ему подчиниться малолетней шпане.
- И он пошел первым? Мой внук шел первым?
- Да. Он выдохнул, поправил рюкзак и пошел первым. Я за ним, старался не отставать, и следом Женька с Верочкой под ручку. Давид шел впереди - мы хорошо слышали его шаги и ругательства, когда он спотыкался о камень или влезал в лужу. Но Тимур не стремился его догнать, для нашей же безопасности, чтобы не рассыпались по всей пещере.
- Фонарик был только у вас? Как же мелкий там бродил?
- Да, фонарик держал Тимур, но он ещё не включал его, , света хватало. Полутьма, но не мрак. Жутковато, главное не шуметь и не заблудиться. Я постоянно оглядывался назад и запоминал повороты, мало ли что.
- Правильно, рассчитывать нужно всегда только на себя, Василий. Продолжай, не бойся. Только перестань плакать. Все будет хорошо - расскажи мне что вы увидели.
***
Сначала мы услышали. Давид начал орать. Он всегда был придурком, конечно. Не зря над ним все село издевается. То разденется догола, обмажется грязью и в индейцев играет посреди дороги, на комбайны бросается. То к женщинам под юбки лезет, что-то там найти хочет - сильно его тогда отдубасили мужики. Потом он успокоился и вроде почти нормальным стал, со странностями, но уже никто его серьезно не воспринимал. И вот опять. Вокруг темнота, стены каменные и низкий потолок, а “оно” орать начало.
Тимур даже выругался так мерзко, как я еще не слышал. А придурочный продолжал кричать.

“Нашел! Нашел! Он здесь! Идите сюда! Ничего себе!”

Я если честно тогда больше всего и напугался. Думал точно, сейчас нас камнями завалит от его криков, но ничего не случилось. Тимур посоветовал ему заткнуться и придурок замолчал. Мы подошли к нему через минуту и увидели этот скелет.
***
- Скелет? Человеческий?
- Да. Это был труп, как в книжках про пиратов, только намного страшнее. Он лежал скрючившись, в позе зародыша и костяными пальцами обхватил свое костяное горло. Он наверное умер от голода, совсем рядом с выходом. Но знаете, я ни капельки не жалею его.
- Ты понял кто это?
- Да. Часть формы сохранилась. Шинель почти сгнила. Рукава разошлись на локтях, открывая рваную шерстяную рубашку. Теплые перчатки лежали рядом, но вид у них был ужасный. Они покрылись какой-то плесенью и позеленели. Хорошо сохранилась каска, она была обернута в защитного цвета ткань, которая сгнила тоже, но сама каска была в порядке, как и черные, но ужасно грязные высокие сапоги. Все это стояло у стены, будто солдат разделся, перед тем как умереть. Давид сидел рядом со скелетом и улыбаясь держал в руках ремень, показывая нам пряжку.
- Ты еще и мародер, - сказал Тимур, подходя ближе, - Что ты мне тычешь, нацист?
- Я не “нацик”, - ответил Давид, не переставая улыбаться и показывая пряжку. Он так и сидел на корточках у скелета, когда мы обступили их полукругом - На пряжке орел и свастика. Это дохлый немец! Круто!
На пряжке действительно было четко видно птицу расправившую крылья, которая держала венок, внутри которого была выбита самая настоящая свастика. И по кругу ещё буквы.
- Дай посмотреть, - протянул руку Тимур и малой отпрянул, моментально спрятал находку за спиной.
- Моё.
- Да ладно тебе, дай глянуть. Что там написано?
- “Meine Ehre heisst Treue” - “Моя честь в верности". Девиз СС. Отвали, а?
- Что ты сказал?
Тимур говорил очень тихо, но у меня стадо мурашек по спине пробежалось галопом. Я думал, он его сейчас одним ударом успокоит. Вот только придурку это было неясно.
- Я сказал отвали, пряжка моя, мы - договаривались!
Не знаю, как Тимур сдерживался, но скулы у него свело от сдерживаемой злобы и покраснел он как сеньор Помидор, только пар из ушей не валил.
- Договор о кольце был. Его и забирай.
Все непроизвольно посмотрели на пальцы скелета, все еще сжавшиеся вокруг своего же горла. Никакого перстня на нем не было.
- Снял уже? - скривился Тимур, - зажилил себе и пряжку хочешь забрать?
- Нет у него перстня! - Это рядовой, ты - двоечник.
Давид сильно перегибал палку, так со старшими не разговаривают, но Тимур не тронул его. Ни тогда, ни позже. Никто кроме придурка, не решался шуметь там, мы ведь были окружены каменными стенами, готовыми рухнуть в любой момент.
***

- Мой внук не обижает младших. Так я его воспитал. Хотя мародерством заниматься я его не учил. И что случилось дальше, рассказывай быстрее.
***
Давидка вцепился в этот ремень и злобно смотрел снизу вверх. Отдавать сокровище он не собирался. Я хотел их успокоить, как-то охладить, но не решился ни слова сказать. Боялся, что сделаю только хуже. Тимур тоже наверное не хотел устраивать возню около трупа солдата, а слов Давидка не понимал. Поэтому пришлось уступить.
- Ладно, - сказал Тимур, - остынь. Забирай свою пряжку и перестань орать. Иначе через пятьдесят лет придут другие пацаны за твоей пряжкой. Хотя что с тебя взять. Есть что-то еще интересное?
- Автомат мой, - вдруг заговорил Женька.
- Что? - обернулся Тимур. - Да как вы меня задрали.
Он проследил за взглядом брата и застыл. Буквально в двух шагах у стенки прислонился автомат. Самый настоящий немецкий автомат.
- Шмайсер, - гордо сказал Давид, - настоящий. Только ржавый.
- Это ты его там поставил?
- Нее. Он там был.
Тимур осторожно поднял оружие и предусмотрительно направив в другую сторону брезгливо осмотрел его, даже гнилой кожаный ремень.
- Думаю, если почистить и отмыть, еще и постреляет. Так и быть заберу себе.
- Эээ, - сказал Женька - Мы так не договаривались, Тимур.
- Оружие детям не игрушка. Я сдам его в музей, наверное и денег дадут. Нечего фашистское оружие по домам прятать, тоже мне коллекционеры. Ты все равно домой поедешь, как его заберешь? В рюкзак он не влезет.
- Дай хоть что-нибудь. Нас двое, нам положено два трофея.
- Да твоему брату вообще пофиг, стоит - рот раскрыл. Правда Васька? Нафига вам эти заботы? Лето, речка, клубника со сметаной - отдыхайте! Всё равно с собой в Москву не заберете, а мы с Давидкой грамотно всем распорядимся. С нас сто грамм фронтовых.
- Мы не из Москвы, - выдавил Женька, - давай сюда шлем. Автомат себе забирай.
- Какой шлем? Каску что ли? - Тимур подошел к стене и схватил головной убор с остатками камуфляжной сетки - Вещь. Зачем она тебе? Все равно в самолет с ней не пустят. Еще и проблемы у родителей будут.
- Вася? - брат смотрел на меня беспомощно, - Скажи ему.
Я не знал что сказать. Не люблю я эти конфликты и разборки. По мне так пусть хоть всё забирают, лишь бы не скандалить, тем более здесь. Но брат так смотрел на меня. Младший всё же, ещё надеется, что старший не струсит и защитит его.
- Так нечестно, - говорю, - Тимур. Ещё сестрички есть и нас двое.
- И что? - он смотрел на меня с ухмылкой.
Ну да, здоровяк, еще и старший. Не хотелось мне всего этого…
- А то, - отвечаю, - тебя вообще не звали. Сам к нам пристроился, всё удовольствие испортил своими нравоучениями, а теперь и трофеи забрать хочешь. Не знаю как у вас в селе, у нас таких называют "крысами".
Это я зря, конечно сказал. Но сами понимаете - обстановка была напряженная. Вы бы слышали, какая тишина легла между нами. Только слышно было как где-то далеко капает вода.
- Ты мне нравишься, - медленно произнес Тимур. Он смотрел на меня так пронзительно, что я не смог выдержать и отвел взгляд, - я убью тебя последним.
Давид хмыкнул. Деревенский дурачок, блин. и Тимур посмотрел на него:
- А ты чего там еще прячешь?
- Ничего.
- Быстро показал, что у тебя за спиной, придурочный.
Давид медленно извлек офигительной красоты кинжал и продемонстрировал. Я в кинжалах не разбираюсь и не знаю кортик это или нож, но красиво сделанное орудие убийства - это точно. Обоюдоострое лезвие, длина лезвия примерно 250 мм. Рукоять еще миллиметров сто. Такое лезвие в живот вогнать и нет человека. Рукоятка деревянная и на ней как всегда орел, а на лезвии надпись.
- Что там написано? - почти прошептал Тимур и протянул руку. Давидка отпрянул и вскочил на ноги. Со звоном на землю полетел ржавый котелок и он подтащил его ногой к себе, отступая от скелета.
- «Alles fur Deitschland» («Всё для Германии») - Отстань.
Но Тимур отставать не собирался. Он шел к нему и в глазах заблестел нездоровый блеск.
- Дай сюда.
- Не дам!
Давид боялся, очень сильно боялся, но защищать свои сокровища собирался до конца. Таким мы его не видели никогда. И соседа кстати тоже. Ребята будто с ума сошли в этой пещере.
- Крохобор, - проскрежетал Тимур, - Ворюга. Отдай кинжал.
- Я не ворюга. Я - археолог. Индиана Джонс.
- Ты, безумный чёрт, а не археолог. Отдай.
Так они и пятились к проходу, точнее пятился Давидка, а ваш внук наступал на него. Пока на плечо Давидке не легла рука, и силуэт проявился в тени. Большой силуэт огромного человека.
***
- Это тот о ком ты хотел рассказать, мальчик?
- Да.
- Кто это был? Как он выглядел?
***
Он был здоровенный. Очень большой и очень неопрятный. Сначала я подумал, что это бомж в пещере поселился и вышел на шум. Мы не сразу поняли, кого видим перед собой. От него воняло, вонь ворвалась следом таким облаком, что меня чуть не вырвало. Женька “бекнул” и Тимур скривился, Верка только “ойкнула”, а нашему сумасшедшему было все равно. Он сам иногда не лучше вонял, поэтому его не проняло, пока он не увидел лицо. Но сначала Тимур сказал “Здравствуйте” и включил фонарик. Мы увидели клочья шинели, что подтверждало мысль о бомже, странную кепку с орлом и обезображенное лицо. Лицом даже назвать эту морду нельзя - гнилая кожа на щеках, впадины там где должны быть зрачки и безгубый рот с частоколом гнилых клыков. А еще он говорил по-немецки, сказал что-то вроде “Во вештек дире клайне юде”.
- Что с вами дедушка Захар? Вам плохо?
- Что он сказал? Еще раз повтори?
- Вы так побелели. Все хорошо?
- Что было дальше?
***

“Вы кто!” - спросил Тимур, - он светил в морду этой твари и рука его дрожала, как и голос.
“Хабе эйнен клайнеюде!” - что-то такое гаркнул урод и схватил Давида за плечи. Тот заорал и начал вырываться, да так яростно что урод не смог его удержать. Зазвенев полетели на землю кинжал и каска, а Давидка не останавливаясь побежал к нам. Здоровенный мутант окончательно выполз на свет и пошел за ним. Завывая и плача Давидка нырнул за спину вашего внука, который почему-то продолжал светить на монстра.
- Тимур, спаси! Тимур, не отдавай меня! Бежим! - кричал мокрый от слез пацан, он вцепился в спину Тимура и почему-то бешено его тряс. Здоровяк остановился и поднял кинжал. Медленно вытер его о штанину и посмотрел на нас.
- Юдише Кинда! Унд Зигуарна!
- Васька, - тихо сказал Тимур, - пацаны. Медленно отступаем и бежим. Вы вперед, я за вами. Только не заблукайте, тут рядом. Всё время прямо. Как подам знак - погнали.
Он медленно поднял автомат и направил на урода.
- Эй, ты! Гитлер Капут! Немец сдавайся!
- Юден коннен нихт шнисен, - что-то такое пробурчал мертвый немец и поднял руку с кинжалом, лезвием вниз. На руке почти не осталось мяса и проглядывала кость, вы не поверите, но это тоже был скелет. Только живой. - Ласс ун шпилен .
- Бегите! - закричал Тимур и нажал на курок. Мы побежали.
Я пропустил вперед Женьку и Галку, Давид не вовремя подскользнулся и упал, а мертвец шел за нами. Конечно автомат не выстрелил. То ли не умеет им ваш внук пользоваться, то ли сломался он за полвека. Тимур все нажимал и нажимал, пока я не схватил его за локоть и не потащил в сторону выхода.
- Бежим! Брось его!
- Ганс вахаув! Стоп зи ди Цигойна!
Что-то такое оно закричало и мы побежали, когда ожил скелет на полу. Рука вытянулась и схватила Тимура за ногу, он закричал и я не задумываясь пнул по руке, изо всей силы. Я спас вашего внука, но не смог спасти Давидку. Следующим скелет вцепился в него.
***
- Что же вы наделали, детвора.
Дедушка поднялся с табуретки, опираясь на трость и подошел к столу. Взял большую кружку с водой и медленно напился. Я все это время молчал и не двигался, только следил за ним взглядом. Тимур тот вообще завернулся в одеяло и сидел на кровати, только волосы торчали. Дед Захар посмотрел на него и вернулся ко мне, но уже не садился, просто встал напротив, опираясь на палочку.
- Что с Давидкой стало?
Я молчал. Тимур тоже молчал. Нам было стыдно.
- Говори, Василий. Время не ждет. Быть может еще что-то можно изменить. Говори, не бойся. Вы ни в чем не виноваты.
Я посмотрел на Тимура. От этого поддержки не дождешься, спрятался в свою “одеялью” норку и сидит. Отдуваться младшим придется.
- Скелет схватил его за ногу и подтянул к себе.
Дедушка вздрогнул.
- Ты все видел?
- Да, оглянулся, когда убегал. Он подтащил его и прижал к земле, а над ними стоял здоровенный мертвец в шинели, сапогах и кепи. Кажется мгновение, а я его хорошо разглядеть успел.
- Что они сделали с бедным малышом? Ты видел?
- Ничего. Они просто смотрели нам вслед. А потом тот, что стоял поднял Давидку за шиворот и поставил на ноги и крикнул кое-что. Кажется на русском.
- Ты помнишь что он крикнул?
- Кажется “юда выходи”. С таким акцентом знаете. Немецким. Что с вами?
Дед сел на табуретку с размаха и схватился за сердце.
- Нормально все. Нормально. Еще что-то?
- Нет. Больше я его не видел.
- Как и цыганенка.
- Как и Давидку.
“Деда мы не виноваты, - заныл вдруг совсем по-детски Тимур, - никто ведь не знал что там такое. Мы хотели просто зайти и выйти!”.
Он говорил это сквозь слезы и размазывая сопли по подбородку. Ну и кто после этого придурок? Пленный Давид или убежавший с поля боя Тимур? Да и я тоже хорош…
- Успокойся, - сказал дед и палкой стукнул, - От тебя я Тимур такого не ожидал. Они - дети, малолетки, плюс не местные, из города, а ты здоровенный лоб. Тебе не стыдно? Ты зачем туда полез? Только не отвечай, я уже знаю. Немецких артефактов захотелось. Туземец и бусы. Еще и детей за собой потащил. Я же говорил тебе, всю жизнь толковал - нельзя туда ходить. Нельзя ни в коем случае!
- Но ты не говорил почему! - завыл вдруг резко и пронзительно сосед. Так однажды выла моя мама, когда отец пришел домой пьяный и после трехчасового скандала ударил ее по лицу. Вот так же по-бабски выл сейчас этот пацан, на которого я еще равняться хотел. Интересно он так за Давида переживает или из-за того, что ему влетит?
- Василий, ты более вменяемый. Говорить с тобой буду. Все остальные без потерь выбрались?
- Да. Все кроме Давидки.
- Хорошо, и где они сейчас?
- Наташка нас у входа ждала, как и обещала. Она вместе с сестрой домой вернулась. Мы взяли с них слово пока ничего не говорить. Женька к нам побежал, белый весь, но тоже обещал ничего не говорить.
- Пока вы правдоподобную брехню не придумаете?
- А я с Тимуром к вам пошел. Вы точно знаете, что там такое в этой пещере.
Дед крякнул и устроился поудобнее.
- Я не все вам рассказал.

За продолжение спасибо!
Всегда держи свою точку зрения и это произведение не исторически-документальное
Пусть другие умников строят. Ответ простой:Это паралельная вселенная и мне паралельно на точности!
Жду продолжения.
Спасибо!

Вот olilich - молодец! Всегда авторов поддерживает

Третья глава в напряжении держит. Надеюсь пацанёнок выживет. Один момент - немецкий не знаю - было бы удобно сноски на перевод внизу главы. Сейчас уже не сможете отредактировать, но на потом подумайте.

Как говорится, что и требовалось доказать. Команда умственно отсталых. Чтобы советские подростки не знали, кто такой Гиммлер...
И что там за флешбек такой с дедом в конце главы? Ну ладно, прочитаю третью, может пойму.

Почему? Фашисты же Давида схватили, а не Женьку.
Кстати, а какого хера скелеты в пещере делали? Партизаны их прямо там казнили? И трупы оставили разлагаться прям на месте? Нелогично.
И да, упакован рядовой был нехило так. Шмайсер, который вообще-то рядовым не полагался, кинжал, высокие сапоги. И это тыловичок какой-то. Пусть и эсэсовец.

Откровенных ляпов лучше не допускать всё же. Вроде кока-колы в полторашке в советское время

Кляйне юде, Гитлер капут и нихт шиссен вполне понятно. Но в целом согласен. Что-либо посерьезнее и уже читатель потеряется.

Я уже и на нихт шиссен не понимаю)

На офицера похоже. А где-то упоминалось, что там рядовые были?

А как же

Нет, теоретически, MP-40 мог быть у немца. Но тогда возникает вопрос: а что вообще делали эсэсовцы в забытой богом деревушке за которую даже боев не было? Пили шнапс и грабили крестьян? "Матка! Курка, яйки! Таффай-таффай!"

А нихт шиссен - не стреляй.

Первый немец вроде был рядовой, второй (оживший) -- офицер.

Спасибо.
Завтра выложу четвертую. Надо и правда немного вычитать.

А насчет ляпов то Кинг тоже об этом писал, что у него встречаются такие косяки в тексте сто раз вычитанном и сам он их не видел. А у него крутые редакторы.
Так что я не один в начале главы говорю про живых маму и папу героя, а в конце пишу, что мама умерла. И никто из читателей этого не заметил. И я не заметил, пока мордой не ткнули. Бывает. Исправил.

А Ваську с водокачки знаешь?
Тупые вопросы даже с ошибками дают понимание отсталости.
На засыпку вопрос именно вам:Адольф Виссарионович Пиночет.
С чем связан данный Человек и последствия правления.
Автор продолжай пожайлуста!
Дорогая :dragonsha Вы мне льстите а зря, я плохой человек и сноб.
Да приятно но в предь не надо Иначе стану белым и пушистым.
ЖдусЪ продолжения!

Хм забей на ляпы,главное их меньше в жизни допускать!
Твори!
Мы рады почитать.

Ну это Давид сказал, а он не знаток, думаю

Ох... Вот же интриган... На самом вкусном месте точку поставил.. Сиди и гадай теперь, как дальше сложится.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Откуда у тебя такие данные? Потому что не знает, кто такой Гиммлер? Может он просто промолчал, когда Тимур спрашивал. А рядового как раз легче всего определить. На погонах никаких знаков. Ни звездочек, ни кубиков, ни завитушек...

Блин с работы пришёл,пообедал и продолжения ожидал а тут такие страсти что мама не балуй.
Ну офицеры вермахта из сс и в советскую форму облачались,не стыдясь.
Ну про гвозди в сапогах знали но! Есть но! Нет таких у них.
Так-что генерал сс в солдатской форме имеет право на жизнь

В будующем наколи себе погоны на плечи и будет ясно. Одежда не красит человека и не даёт привелегий и статус.
У меня одежда вся фирма оригинал,а сам бедняк на квартире съёмной(Надеюсь алгоритмы мышления понятны) И гЕбельс фрак сменил на робу заключенья.
Так что жду продолжения уже заждался.
АВТОР АУ! В личку стукани или организуй рассылку,проще будет ждать.

Сегодня прочитала Цифровую крепость Брауна, тоже нестыковки заметила. От эдда с вискиным похоже заразилась
Правда и книга что-то не особо понравилась: как будто такой типично американский фильм посмотрела.

Хорошо, напишу в личку как выложу главу.

Ага, а чел зарабатывает миллионы, а не безымянный графоман.

Часть 4. Ганс!

Я помню «гансов». Так мы называли этих наглых молодчиков. Самое интересное, что одного из них и правда звали Ганс. Два друга, почти не разлей вода: один — офицер, роскошно одетый, злобный и властный эсэсовец, а второй — из рядового состава, в дурацкой каске и замотанный шарфами, как мумия. Они выделялись на фоне других фрицов. Дай бог памяти, как же звали офицера? Он постоянно звал рядового: “Ганс! Ганс!”, когда тот пропадал хоть на полчаса. Но как его называли другие, кроме "герр офицер"? Кажется, Клаус. Точно — Клаус. Как американского Деда Мороза.

***

Колонна вошла в село ранним утром. Никто не спал — все уже были в курсе. Всего несколько часов ночью грохотало, и наши были разгромлены. Мы даже не видели, как они отступали, зато увидели, как шли победители. Всё село замерло: кто прилип к окнам, а самые храбрые — к заборам. Мама разбудила меня и шестерых братьев и загнала в погреб, поэтому я не видел произошедшей трагедии. Но те, кто видел, никогда не забудут, как годовалый Мишка Усачёв вырвался из рук сестры и радостно выбежал посмотреть на шум — прямо на узкую сельскую дорогу, между хатами. Танкист то ли не заметил маленького ребёнка, то ли специально не остановился, но танк смял хрупкое тельце, как пивную банку, и намотал останки на гусеницу. Мать не сразу это заметила — и слава богу, поэтому и осталась жива: немцы не стали бы терпеть её крики. О нет, пристрелили бы без разговоров. Только белый как мел мужчина стоял столбом и смотрел на кровавые размазанные следы на гусеницах танка и протянувшееся по дороге месиво. Смотрел и до боли сжимал плечо пятилетнего сына.

Колонна остановилась, и, каркая на своём языке, выскочили, как черти из ада, молодые голубоглазые парни. С ведрами в руках они побежали к ближайшему колодцу, чтобы отмыть свою драгоценную машину.
А отец все смотрел и смотрел.
Я не видел, повторю ещё раз, но уверен, что дальше в игру вступил гер Клаус. Здоровенный офицер, от одного вида которого дрожали сами немцы.
Он явился из ниоткуда, пришел посмотреть на причину остановки колонны. Говорят, каждый шаг его гремел, как летний гром, но я не верю. Люди боялись, а у страха глаза велики. Здоровенная харя в аккуратной форме, фуражка с черепом, злые глаза и полная тишина, только урчат моторы машин, как голодные собаки. Он подошел к танку и с отвращением осмотрел гусеницу, носком сапога попробовал застрявшую на ней плоть, посмотрел на кровавый след, который тянулся еще метров пять и сплюнул. Молодые солдаты с ведрами воды замерли в ожидании и преданно смотрели на него.

Клаус махнул рукой в перчатке, приказывая действовать, и поймал в прицел глаз плачущего брата погибшего. Кажется, его звали Ванька. До конца войны он не дожил — в сорок третьем умер от голода. А тогда был ещё здоровым, пухленьким малышом, на глазах которого только что погиб брат. Отец лишь больно сжимал его плечо и смотрел вперёд пустыми глазами .

Эсэсовец улыбнулся парнишке, мельком посмотрел на его отца и медленно подошёл. Сунул руку в отворот тёплой шинели характерным движением и снова улыбнулся. Это не то, о чём вы подумали. Он не достал пистолет, чтобы убрать нежелательных свидетелей — уж на кого карателям было плевать, так это на свидетелей. Он достал шоколадку. Большую, длинную, в яркой красно-белой упаковке с неизменным орлом.Отломал половину и протянул Ваньке.

“Держи,” — сказал по-немецки и попытался улыбнуться. Акулы в мультиках не так страшно скалятся, как эта мразь, наморщив нос. Если бы мальчик был старше, он, наверное, кинул бы горькую плитку немцу в морду или выбросил позже втихаря. Но Ванька не отказался. Немец пару секунд ухмылялся, глядя на него, затем выпрямился. Посмотрел на мужчину, который застыл, как мумия, и только таращился на фрицев с ведрами, смывающих с дороги его ребёнка. Я не знаю, что творилось у него в голове в тот день и знать не хочу. Но нормальным он уже не стал. Кажется, за следующие пятьдесят лет своей жизни он произнёс не больше десятка слов. Даже когда прибежала жена и начала кричать, он молча оттаскивал её с дороги, но не пытался успокоить. А ещё он спился… мда. После войны. Вот я и говорю — хорошо, что не видел этой сцены. Мне даже рассказывать такие вещи жутко.

***

Колонна шла через село долго. По крайней мере, для меня время тянулось, как бесконечная лента грохочущих звуков где-то там, наверху. Но и взрослые говорили, что их шло очень много: танков, грузовиков со снарядами, мотоциклов, пушек и пеших солдат. Они всё шли и шли грозной тучей, с огромными надеждами и стопроцентной уверенностью, что за пару месяцев раздавят этих коммунистических тараканов. Нас не выпускали из подвала, пока не воцарилась абсолютная тишина.

Но ушли не все. Как я понял, у нас осталось полсотни солдат, чтобы навести здесь свой немецкий аккуратный порядок: расставить людей по должностям, наладить поставки фронту, угнать десяток остарбайтеров и зачистить местность от евреев.
А Клаус поселился в нашем доме. И не просто поселился, а привёл с собой кучу обслуги, устроив из дома целый штаб. Зверьё в форме гоняло туда-сюда, гавкая по-своему, забрали у матери всех кур и сварили их в первый же день. Переломали все стулья на отопление, хотя за домом стояла полная поленница дров. Нас выселили в сарай: мама, мы семеро и отец вынуждены были спать вместе с коровами, пока немцы спали в наших постелях и срали в нашем туалете. Простите за такие подробности. Клаус ходил вокруг, как наглый арийский петух, обливался холодной водой из ведра и звал Ганса. “Ганс! Ганс!” — как сейчас помню этот наглый голос. Ганс прибегал и приносил полотенца, которыми ариец шумно вытирался. Нет, он не был его денщиком, как я понял. Что-то вроде друга. Как говорят у нас: “Вместе и до конца”. Так и у этих упырей вышло, как я вижу.

А как до этого дошло? Дайте вспомнить.

Дело было так. Жили фрицы, жили. Жили, не тужили, пока не начали партизаны их щипать, да ты это уже знаешь. Вот только Клаус стал нервным, стал на нас — детишек — смотреть искоса. На мамку мою. На отца. Всё бродит и заглядывает, думает о чём-то. Один раз он поманил меня пальцем, когда матери рядом не было, и сунул конфету. Я взял — чего уж там. Жадные мы были до любой еды, а до сладостей тем более. Фриц вдруг схватил меня за подбородок и повернул голову из стороны в сторону. Хотел чего-то понять. Теперь-то я понимаю, чего ему нужно было, а он что-то бормочет и спрашивает: “Юда? Юда?” А я говорю: “Я не понимаю. Дяденька, я не понимаю.”

“Не понимай”, - передразнил он скривившись и отшвырнул меня так, что я в стену врезался и убежал из дома, только пятки сверкали. Вроде было должно было все и закончиться на этом, но нет. Это была присказка - сказка впереди.
Страшная сказка и я не уверен стоит ли тебе это всё рассказывать. Но так вкратце опишу ситуацию.

Гитлер ненавидел евреев всей своей чёрной душой и научил их ненавидеть всех немцев. Это просто факт. Одной из целей его страшной армии было “Окончательное решение еврейского вопроса”. Одной из граней политики Третьего Рейха была полная зачистка мира от еврейского народа. Коси, немецкая коса. А для этого были созданы так называемые айнзацгруппы — они шли вместе с регулярными войсками и занимались одним: уничтожением евреев и коммунистов. Нам повезло столкнуться с Einsatzgruppe D — одной из четырёх зондеркоманд. Чёрт ногу сломит в этих их делениях. Но точно известно, что Клаус был штурмбаннфюрером этой зондеркоманды, а мы — маленькой еврейской семьёй, которая свою национальность не выпячивала. А точнее, мама с папой даже немного стеснялись своих корней. Почему — не спрашивайте, сам не знаю.
Поэтому спокойно жил нацист под нашей крышей, пока не начал что-то подозревать. А потом нас повели на расстрел.
***
- Как же так, дедушка? Как они узнали?
- Айнзанцгруппы не работали в одиночку. Их поддерживала регулярная армия, полицейские соединения и главное местные. Сейчас их называют коллаборационисты, а мы всю жизнь называли их просто “предатели”. Помнишь я говорил про мельника?
- Это он вас предал?
- Васька, да. Он водил немцев по дворам и сказал, что нам тоже нужно нарисовать желтую звезду на воротах. Это знак, метка, клеймо показывающее кто тут живет.
- Но ведь этот немец, который жил у вас… Он ведь ненавидел таких… как…
- Клаус, да. Как же он психовал. Как он орал и бегал по двору, как испугались его солдаты и вытянулись по стойке смирно и только глазами хлопали. А он бегал и орал… бегал и орал… Но бояться стоило нам.
- Деда, тебе плохо? Перестань.
- Ты вообще молчи, не с тобой разговариваю? Наворотил делов и еще меня закрывать надумал. Очень злой был Клаус, да.
***

Мы с братом спрятались за колодцем, залегли, опасаясь попасть под горячую руку бешеного фрица, и ждали, когда же он успокоится. Он ворвался в дом и вытащил во двор маму. Волочил её за волосы, как вещь, как нечто омерзительное и противное. Отшвырнув на середину двора, он начал бить её ногами в своих щегольских сапогах. Я замер от страха — никто никогда пальцем не дотрагивался до мамы. Они с отцом и ссорились-то вполголоса, и картина, разворачивавшаяся в тот день, не вписывалась в моё мироздание. Я замер, не зная, что делать, но Андрюшка не выдержал. Он выскочил и с воплями бросился на защиту матери. Размахивая кулаками и вопя, он бежал в атаку, пока я следил за происходящим полными слёз глазами. А потом из ниоткуда выскочил Ганс и пнул брата в бок. Не добежав до матери, братик улетел в сторону, как подгоняемый ветром листок, и разревелся от боли и унижения. Ганс что-то прогавкал по-немецки, и солдаты тоже лаяли, как бешеные плешивые псы. Они смеялись над плачущим ребенком, тыкали пальцами в него и подмигивали Гансу, обмениваясь шутками. Ганс был доволен собой и пыжился, как индюк. Даже штурмбаннфюрер оторвался от избиения и смеялся вместе со всеми. Не знаю, видели они меня или нет, но Клаус точно видел. Я перехватил его взгляд.

Маму он отпустил. Выпустив пар, наверное, устал махать ногами. Затем собрал чемоданы и уехал вместе со всеми «адъютантами» и Гансом. Вечером к нам зашёл мельник с парой автоматчиков и переписал всех членов семьи, приказав никуда не уходить и ждать распределения. Заодно он хотел забрать мамины серёжки, но получил в морду от немца. Автоматчики сами поделили добычу, а нашу семью временно оставили в покое.
***
Знаете, партизаны — это такая скользкая тема. Да, они были за нас и подрывали боеспособность врага. Но озлобленные от потерь немцы сгоняли свою ярость на местных жителях. У нас это происходило точно так же. Не буду вас пугать новыми подробностями — перейдём к главному.

Через неделю, ранним зимним утром, немцы вернулись в дом. Они пришли не только к нам, но и в каждый двор, отмеченный жёлтой звездой. Я видел, как они заполнили комнаты, словно вода колодезное ведро. Их было много, и они держали оружие наготове. Проклятый мельник тоже был рядом — служил нацистам переводчиком.

Нас разбудили и приказали родителям одеваться и собирать детей. Немцы рылись в вещах: выкидывали одежду из шкафов, открывали сундуки и переворачивали кровати. Всё, что представляло хоть какую-то ценность, забрали. Драгоценности, ложки, кружки, часы с кукушкой, очки, брошки, нитки со спицами, спички, вилки — они гребли всё, оставляя лишь одежду и предметы личной гигиены.

Потом погнали нас на улицу, где собирались евреи со всего села. Вели к этой чёртовой пещере.
***
- В этот день мельник предал партизан?
- Да. Это был последний раз, когда я видел свою семью.
***
Пропущу наш путь к пещере, как бедных людей гнали строем через село и снежное поле. На нас бросались овчарки, вырывались с поводков, такие же злые, как их хозяева. Я не буду говорить, сколько мы стояли, обдуваемые всеми ветрами. Вдруг начал падать кристально белый снег. Это было яркое воспоминание из страшного детства. Почему-то именно в тот день снег казался таким красивым, а природа — нежной. У мамы раскраснелись щёчки, папа выглядел моложе, а снег, шапкой накрывший его голову, только украшал. В это время немцы окружили пещеру и лопотали в мегафон.

Клаус тоже был здесь. Он шагал из стороны в сторону и поглядывал на вход, откуда должны были появиться злые "русский партизанен". Верный Ганс курил рядом и разговаривал с двумя автоматчиками, изредка бросая взгляд на друга, как верная собака. Пленники стояли кучкой: мужчины, женщины, старики и дети. Все вместе: напуганные, белые от снега, черноволосые и дрожащие. Солдаты окружили нас кольцом, надежно заперев, но никто и не пытался сбежать. Все ждали. Ждали, что решат партизаны и немцы. Чем закончится это противостояние?

А ещё пришли односельчане. Я видел их: они стояли вдалеке, не подходили к нам, но и не уходили совсем. Немцы почему-то не прогнали их. Может, хотели научить, запугать. Там, наверху, стояла наша соседка баба Галя с мужем Фёдором, рядом был бывший милиционер, по совместительству алкоголик Мишка, председатель колхоза, бухгалтерша, телефонистка, завклуба, рабочие, трактористы, шофёры, доярки — кажется, что пришли все. И мне кажется, они пришли прощаться.
— Это ужасно, дедушка.
— Поэтому мы, пережившие войну, геноцид и голод, не любим вспоминать такие вещи. Потому что это ужасно. Мы уже переболели кошмарами, когда к во сне приходит мертвый брат или едут танки с окровавленными гусеницами. С годами всё забывается, казалось бы… Но стоит напомнить себе, и ты опять там, внутри своего мёртвого прошлого.
— Дедушка, простите, что мы заставили вас вспоминать.
— Ничего. Давидка сейчас важнее меня. Каждая живая душа, даже такая, как у Давидки, невероятно важна. Мы, прошедшие войну, научились ценить не только свою жизнь. Чтобы понять, как победить врага, вы должны знать, что случилось в тот день.
***

Штурмбаннфюрер СС, уставший от ожидания, оттолкнул мельника, который всё ещё пытался что-то сказать в громкоговоритель. С ненавистью и злостью в голосе он заговорил на ломаном русском:

— Русский партизан, выходи! Это твоё последнее предупреждение! Этот ребенок умрёт, и его кровь будет на твоей совести! Я думаю, вы не настоящие мужчины, русские трусы!

А потом он закричал: "Ганс!" И меня вдруг схватили за шиворот, и в следующее мгновение я уже летел куда-то, не успев испугаться. Я даже не заметил, как этот здоровенный фриц подкрался, так был увлечён его неожиданной речью. В ушах звенело, а вокруг слышались крики мамы, ругань отца, и надрывные вопли младших братьев. Небо крутилось в глазах, сменяясь с землёй, а валенки, полные снега, тянули меня вниз. Холодный снег за шиворот проник под одежду, как ледяная рука. Дышать становилось трудно — воротник сжимал горло, как удавка. Но боль быстро закончилась, и я полетел на землю, приземляясь неуклюже, ногами вверх.

Клаус возвышался надо мной, словно Черная башня. Серая шинель и фуражка со свастикой резко выделялись на фоне ярко-синего безоблачного неба. Его хищный взгляд заставил меня ощутить резкую боль в зубах, и, доставая «Вальтер», он наклонился и, рывком, поставил меня на ноги, как куклу. Понимал ли я, что происходит и что он собирается делать? Наверняка понимал, потому что страх заполнил меня так, что ноги не выдержали, и я шлепнулся на попу. Немцы заржали, как кони, а где-то вдали продолжала еле слышно выть мама, и отец, окровавленный и избитый до потери сознания, ворочался на земле.

Нацист, не теряя своей улыбки, вернулся ко мне. От этой улыбки не спастись, не убежать. Она словно говорила: «Ну что, продолжим?» Затем холодный ствол «Вальтера» уперся мне в висок, как приговор, и я почувствовал, как мир вокруг сжался до этого мгновения, полное ужаса и безысходности.

- Последний попытка, русский партизан! Спаси русское дитя или я стрелять!
И тогда партизан вышел.
***
- Вышел? Только один?
- Сюрприз, фашисты! Да, он был один. Весь переполох, все эти взрывы и немецкие трупы - один человек.
***
Когда он появился щурясь от света это было неожиданностью для всех. Для меня, чуть не терявшего сознания от страха, для эсесовца, который был уверен, что русские не выйдут, для остальных немцев, которым уже давно надоело ждать и для всех остальных тоже.
Это был не местный Я не узнал его, как и все остальные. Чрезвычайно изможденный, даже по сравнению с местными жителями он обладал огромной черной бородой с проседями и красными воспаленными глазами. Одежда страшно изношена: худые сапоги, вся в дырах гимнастерка и потертый тулуп, до боли знакомая меховая шапка (похожую носил мой покойный дед) и за спиной автомат. Он стоял сгорбившись и сильно щурился - смотрел в нашу сторону а потом фашист ожил:
- Ласс Ди Ваффе Фаллен!
Как я понял потом это был приказ сложить оружие. Но человек из пещеры немецкого не учил.
- Не понимаю я по вашему! - крикнул он, - Это столько вояк по мою душу направили? Однако!
- Ласс Ди Ваффе Фаллен! - крикнул немец и больно ткнул меня стволом в переносицу и добавил от души: “Блятт!”
Мы смотрели на него снизу вверх. На скорченную фигурку, слабую, уже практически мертвую, но не сдающуюся. Человек вышел на смерть, но он не боялся. Он не говорил с немцем, как раб с господином или проигравший с победителем . Он говорил со штурмбанфюррером как с тупым ребенком, недалеким и неприятным.
- Вот чему ты научился в моей стране? Этому вы быстро учитесь. А ну-ка мальца отпусти!

Да... Жестко. Аж горло сдавило.

Часть 5. Партизан

Немец оторопел. Наверное еще никто не разговаривал с ним в таком тоне. Ни в одной оккупированной стране, ни одна рабская морда не открывала свой грязный рот так широко. Они только слушали и выполняли приказы, а если нет — то были наказаны. А этот проигравший в схватке за жизнь русский, этот ходячий мертвец еще смел ему указывать! Хоть я и был страшно напуган, но все равно прочитал эти мысли на лице фашиста.

Потом вдруг грохнул выстрел рядом. Оглушительно громко, так сильно, что заболело ухо и где-то рядом кричали люди, но я их не слышал, падая лицом в снег. Немец выстрелил, но не в меня, — он просто сделал вид, что убивает смеясь. И этого мне хватило.

Понимаете, дети: вечное недоедание, истощение, усталость, нервное перенапряжение, страх — весь букет несчастий завершился цветочком на стебельке — ложным выстрелом. А я был всего лишь ребенок — не выдержал и рухнул без памяти, как мешок с мукой, неправильно поставленный у стены.

Что было дальше, рассказывать? Столько лет прошло и не люблю пересказывать сплетни, если сам не был свидетелем, но когда партизан сдавался я лежал без сознания на земле и говорят, что блаженно улыбался.

Да, он сдался сразу же после того, как фриц «застрелил» меня. Поднял руки, бросил оружие и покорно ждал бегущих по снежной тропке солдат. Смотрел безучастно и не сопротивлялся, когда его ударили прикладом первый раз.

Добравшись до врага, которого они так долго хотели поймать немцы разошлись и говорят, что избивали его больше получаса под общее молчание. Сначала били там, у пещеры, потом стащили за шиворот вниз, оставляя кровавый след на белом снегу и били еще и еще, пока он не перестал дергаться.

— Генуг! — сказал эсесовец, — Ганс! Ганс! Бринг диззе юдише кинд мит! (Приведи этого еврейского ребенка!)

Ганс послушно обернулся, потом еще раз обернулся и еще раз обернулся. Что было дальше я не знаю. Ребенка на месте не было — я убежал.

***

Когда они издевались над партизаном, я очнулся и сел. Минуту тряс головой, пытаясь осознать, почему так холодно, откуда доносятся крики и что за непонятный язык звучит вокруг. Вспоминал, что произошло, и страх охватил меня с новой силой.

Я вдруг сообразил, что меня никто не видит. Как призрак, я сидел, совершенно не замеченный ни немцами, ни русскими, ни своими же родителями. Все взгляды были направлены в одну сторону. Нацисты наслаждались местью и насилием: одни били, сосредоточившись на том, чтобы причинить боль, но не убить, а другие жадно смотрели и радовались.

Наверняка тот измученный человек, которого они избивали, убивал их товарищей и мог убить любого из них, но сейчас он сдался. «Месть — это блюдо, которое нужно подавать холодным.» В тот день было холодно, да, но чувства, витавшие в воздухе, были гораздо более острыми и пронзительными, чем любой мороз. Я ощущал, как ледяной страх окутывает меня, когда я наблюдал за этой жуткой сценой, полностью поглощённый её жестокостью.

Стоявшие кучкой украинские евреи тоже смотрели на побоище. Они держались за свои старомодные огромные чемоданы, за своих детей, и за своих жен. О чем они думали в тот момент, можно только догадываться. О том как они ненавидят войну? О том, когда это все наконец закончится или о том, что сегодня нужно растопить печь потому что похолодало?

А о чем думали люди вдалеке? Те, кому посчастливилось быть в этот день свободными. Одни жалели незнакомого мужичка, а другие (их было мало) радовались тому что теперь проблем из-за него не будет, неизвестный бородач из пещеры каламутил воду во всей деревне.

И главное, что никто меня не видел. Никто не заметил, как очнулся маленький, перепуганный мальчик. Даже родители смотрели в другую сторону и не заметили, как мальчик пополз прочь.

«Последний шанс», — подумал я тогда. Скоро «гер Клаус» вспомнит про меня. И следующий выстрел будет точным.

Я пополз перепуганной змеей, отталкиваясь от снега и проваливаясь локтями сквозь наст, а потом не выдержал — встал на четвереньки, пригнувшись, пошел вприсядку по дуге. По правую руку немцы избивают человека, по левую руку они же выстроились цепью — охраняют «юда», чтобы не разбежались. А я — маленький мальчик в черном пальтишке и черной же шапке-ушанке, наполовину оглохший и перепуганный до полусмерти судорожно пробираюсь между ними, как бешеный зверек готовый кусаться до последнего и не желающий попасться в руки.

Как они меня тогда не заметили, до сих пор не пойму. Не иначе свершилось маленькое еврейское чудо. Творец, спасибо, ага. Я карабкался на глазах у рядовых охранников и они умудрились не заметить движение. Неужели были так увлечены зрелищем? Или кто-то сверху помог мне тогда и отвел вражьи глаза? Верующим я так и не стал, ведь помог мне тогда не бог, а умирающий человек. Или все-таки бог?

***

Время тянулось медленно. Мне кажется я уже прошел на карачках полстраны, а все еще был в окружении. В каждую секунду любой фриц мог случайно опустить взгляд и заметить маленькую фигурку. Потом он крикнет «Хальт!» и выстрелит в воздух, а может и в меня. Я чувствовал толчок от пули еще не получив его, ноги слабели, руки дрожали, из глаз катились слезы, а из носа простите сопли. Холодно! А потом я просто остановился, как машина у которой закончился бензин и распластался на снегу. Идти дальше больше не было сил. Страх сожрал всю энергию. Ноги дрожали так сильно, что могли прокопать снег до центра земли. Пусть увидят, пусть найдут. В конце концов там где-то стоят мама и папа, они спасут меня и немцы могут пожалеть. Устанут убивать партизана и от меня отстанут, может и конфету дадут. Им не жалко, у них много.

Я лежал и лениво смотрел на толпу шакалов в шинелях и дергающееся в центре тело, а потом случилось кое-что. Никогда никому об этом не рассказывал, вы ребятки первые… И только потому что я невольно вас втянул в этот кошмар. Бедный Давид, пора уже заканчивать сопли жевать.

Тот умирающий человек он будто почувствовал мой взгляд. Я на секунду сфокусировался на нем, сосредоточился и увидел как дергается тело от ударов, увидел блеск начищенных сапог, увидел капельки крови на них и брызги крови, на снегу и рану на затылке. А потом человек повернулся и несмотря на то, что его продолжали бить посмотрел на меня — посмотрел прямо мне в глаза.

До сих пор помню этот взгляд. Он был такой не знаю неземной…мудрый и вечный. Я как будто посмотрел в лицо самой доброте. Не знаю, может это мое подсознание так шутит, подсовывая ложное воспоминание, но так я запомнил то мгновение. А потом он заговорил со мной.

За что зацепился глаз во второй части:

Наверное, всё же "за памятником".

Думаю, второе "сменялись" лучше заменить на тире.

Ну не занавесками оно заросло. Может, "укрытое плющом, словно зелёными занавесками"?.. Не знаю, как лучше. Ну и запятая потерялась.

Тут тоже. Корова пришла и краски слизала?.. Есть устойчивое выражение "как корова языком слизала" и оно только в таком виде и используется. Насколько оно уместно в этом тексте не буду судить, но как по мне -- сбавляет градус напряжения. =/
Во второй части предложения, думаю, надо или добавить сказуемое "были", или заменить союз на тире.

Но я нифига не филолог, и даже ещё не очень графоман. Так, имхую. =)