33
Я проснулся от смачного удара в левую щеку. Вздрогнув всем телом, помешкал несколько секунд, взрыкнул и открыл глаза. Казалось бы, за сорок лет мог и привыкнуть к пощечинам - сколько их уже было, да и еще будет. Но эта - первая, утренняя - всегда самая внезапная, ошеломляющая и вызывающая недовольство.
Да уж, поворчать я, конечно, люблю. Понятное дело, возраст обязывает, но мне и самому доставляет внутреннее удовольствие, неспешно передвигаясь по улице, особенно в час пик, скрипеть до откровенного скрежета, выбешивая лощеные, натертые воском наглофарые инфинити, мерседесы и даже трудовых собратьев - общественный транспорт и такси. «Чертов ржавый старикашка!» — недовольно гудят, сдерживая подкапотных коней, подстраиваясь под мою скорость, все сзади ползущие участники дорожного движения. А я только побрякиваю оконными стеклами, разъезжающимися в громадные щели даже от такой неспешной скорости. Подумаешь, ползу! Я еще и воздух могу изрядно подпортить, газанув где-нибудь на подъеме! Да так, что даже видавшие виды лохматенькие жигуленки, выбравшиеся в кои-то веки в город из своей деревенской сарайки, вздрогнут всем радиатором и, поперхнувшись, начнут чихать и кашлять, и это будет перемежаться с матами их владельцев.
«Кто только выпускает на линию таких мастодонтов!» — экологи, чиновники и просто чистоплюи недоумевают. А я-то знаю совершенно точный ответ!
Выпускает меня на линию механик золотые руки и платиновые мозги Александр Федорович. Ну как «выпускает»... Его бы воля, давно бы сдал меня в металлолом и избавился от головной боли и восьмидесяти процентов своей работы. Но воли не дает директор ПАТП! Павел Иванович. Точнее, отец директора и по совместительству «держатель моего руля» Иван Палыч. Все потому, что пришли мы в пассажирское автопредприятие вместе, наполовину тезки (он Палыч, я ПАЗ — выпускник Павловского автозавода), и уйдем; как любит говаривать Палыч, в один день.
И все пощечины, кстати, включая утреннюю, исключительно его рук дело. Это он от души хлещет меня по левой щеке, захлопывая за собой водитель-скую дверь. И не со зла вовсе, а для плотности ее при-легания.
Обижаться мне на Палыча грех. Помимо заботы о моем ржавом теле, на нем тяжкий груз выслуши-вания всех ярких эпитетов от встречных-поперечных про «ведро с болтами», «консервную банку» и прочих менее благозвучных, но гораздо чаще и громче зву-чащих незатейливых матерных словечек, на которые Палыч обычно отмалчивается, прикидываясь глухонемым, или просто скрывает свои проверенный мед-комиссией слух за рыком моего моторишки.
Как это ни странно, пассажирами я не обделен. То ли оттого, что маршрут мне предписан самый кол-добистый и те, кто попадает на остановку в этом направлении, готовы к «лучше плохо ехать, чем хорошо идти», то ли народ здесь другого транспорта испокон века не видел. Контингент упраздненных пенсионных лет, докатывающий на работу в город до своего вновь установленного стажа и возраста. Им на такую мелочь, как попахивающий, скрипящий и сифонящий в ржавые мелкие дырочки автобус, фиолетово - доработать до заслуженного отдыха и окопаться в огороде, чтобы и дорогу забыть за его забор.
Пассажиры терпят даже нудную, вечно бубняшую Зинулю-кассира, комментирующую каждое их движение, начиная от входа и оплаты за проезд. «Ты куда ломишься! Куда! - открывается Зинулин рот одновременно с автобусной дверью. — Катули куда в проходе разложила? Мелочь-то! На паперти, что ль, стоял? Грязищи-то несешь! Комья с сапогов отряхни! Ты куда уселась? Не видишь, дед с палкой стоит?!» Но голос у Зинули, хотя и громкий, приятный, низкий, с горловой глубинкой. Она им когда-то в школьном хоре зарабатывала грамоты и призовые места в конкурсах. Однажды даже ездила в «Артек» - всесоюзную здравницу для умных, послушных и талантливых пионеров. Про «Артек» она рассказывала как-то Палычу после смены, когда в сердцах жаловалась на пассажиров, из-за которых вынуждена в пять утра бежать на работу и потом, вместо того чтобы, подремывая на переднем сиденье автобуса (то есть меня), мечтать о море, отвлекаться на разную их, пассажирскую, карманную мелочь.
Я, кстати, пассажиров тоже не всегда долюбливаю. Недавно вот очень хотел выплюнуть на ходу одного, прямо через заднюю вечнозакрытую дверь. Ну или не выплюнуть, а как там правильно, когда через зад. Главное, чтоб он побыстрей вылетел и пиво свое вонючее не забыл.
Но чаще всего пассажиры меня не раздражают.
Даже по молодости, когда набивался их целый салон, распирая мне брюхо и смешно щекоча изнутри. Я тогда с трудом задвигал створки двери, пожамкивая какую-нибудь застрявшую между ними деваху и, поеживаясь от удовольствия, вприпрыжку шуршал шинами по дорожным ямкам.
Теперь не до жамканья. Если и защемишь ненароком зазевавшуюся на входе бабусю, то она так своей рабоче-крестьянской рукой отожмет дверь обратно, что аж в сочленении хрустнет. Да и смеяться я теперь боюсь, ржавчина сыплется.
Пять моих рабочих дней из недели я провожу в дороге. Потом Палыч и Зинуля уходят на выходные, а меня тормошат в гараже, который работает без
отдыха, не покладая гаечных ключей, стаканов и костяшек домино.
* * *
Но сегодня вдруг в конце смены перед привычной мойкой Палыч тормознул меня у дверей конторы, на взмах руки выходящего из нее сына-директора. Пал Иваныча — директора — я, конечно же, знал в лицо еще с тех лет, когда он пацаненком наворачивал мой руль, подпрыгивая на упругом сиденье и вовсю сигналя мелькающим в свете фар гаражным мухам и комарам. Хотя каких «тех»? Я его помню еще кулечком с голубой ленточкой, который Валентина (жена Палыча) бережно везла из роддома! Хорошая была женщина, добрая и красивая. Даже спустя много лет, когда я ее вез, уложенную посреди салона в деревянный ящик, окруженную сидящими в моих креслах хмурыми мужиками из нашего ПАТП, — красивая!
Павел Иваныч - директор - лицом на нее похож.
Хороший он у нас парень, с душой.
«Бать, поговорить надо!» - вызвал Павел Иванович отца из моей кабины. Я напрягся. Но пощечины не последовало, водительская дверь осталась чуть приоткрытой. «Глянь, какие красавцы приехали! - с гордостью взмахнул рукой директор в сторону большой площадки для стоянки автобусов. - Обновляем автопарк! Выбирай, любой новый автобус за тобой закреплю!» Палыч посмурнел: «Нет, Паша, я уж вместе со своим ржавеньким „Палычем" доскриплю потихоньку, да и на пенсию».
«Ну что ты, отец, как маленький! Грамотный человек, понимаешь же — требования к безопасности на дорогах серьезные, автобусы должны соответствовать! Да и пассажирам приятно с комфортом ездить», - настаивал директор. Палыч только отмахнулся - «на выходные я!», — забрался в кабину, шмякнул меня по щеке дверью и погнал в гараж.
* * *
Через два дня я проснулся от звука выезжающих из гаража молодых пофыркивающих маршруток, междугородних и рейсовых автобусов. Гараж опустел, а моего Пальча все не было. Не было и Зинули. Ни слесари, ни механик внимания на меня не обращали, да и сам я чувствовал, что внутренности в порядке. Простоял я так два дня.
На третий в гараж среди бела дня пришел хмурый директор. Забрался в кабину, повернул ключ и, не включая фары, медленно выехал из гаража.
Посреди автопаркового двора толпился народ: во-дители, кондукторы, незнакомые мне тетки и мужики. А рядом с ними зловеще поблескивал боками черный, с золотыми виньетками катафалк. Двигатель мой застучал, как ошалелый, и... заглох. Никогда такого чуда не случалось. Что-что, а техническое состояние и исправность моих внутренних органов Палыч держал на строгом контроле!
Негорящие мои фары уткнулись в ящик. Дере-вянный, длинный, почти такой, в котором везли когда-то Валентину, только теперь в нем лежал... Палыч!
Директор спрыгнул из моей кабины на землю.
«Паша, ты зачем это сюда привез?» - тихо, но так, что я расслышал, прошипела ему на ухо жена Ольга.
Ольгу я тоже знал. Пашка ее когда-то после армии на мне по городу катал и на заднем сиденье в темном салоне тискал. Потом я весь в шариках и облитый шампанским возил их свадебных гостей, хотя уже и немолод был. Но ничего, веселья не испортил.
«Оля, ну ты же знаешь, батя...» - директор Павел Иванович обошел меня, открыл вечнозакрытую заднюю дверь. «Заносите, мужики!» — скомандовал и отошел. Шестеро водил занесли в мой салон ящик, поставили его между сиденьями, и автотранспортный народ набился внутрь меня. За руль снова сел сам директор. А Ольга уехала на своей ауди, прихватив еще кого-то.
* * *
Допыхтев до верха большого холма с рядами красивых гранитных памятников, я остановился, похвалив себя в душе за то, что даже не газанул по дороге, не опозорил директора перед женой, ауди которой карабкалась по грунтовой дороге следом. Задняя моя дверь снова открылась, ящик вынесли, народ двинулся к крестам.
То ли задумался я, то ли слабость какая одолела, но колеса сами покатились вниз. Незакрытая задняя дверь хлопала меня, подгоняя, но, получается, не вперед по дороге, а назад. Вот уже колеса потеряли ее, дорогу, и тянули меня по траве. Прямо туда, где у забора пункта приема металла корежились бурые скелеты машин, автобусов и прочего железного хлама...
© Светлана Иванова.
PS Этот рассказ читал со сцены Сергей Бурунов на фестивале короткой прозы в Москве в 2024. Я был в зале. В конце почему-то заплакал. Не только я. Огляделся. Весь зал ревел. Странная вещь литература… Вроде несколько абзацев…
Размещено через приложение ЯПлакалъ
yaplakal.com