Могу сказать: старался я по мере сил и возможностей и свою
"правительственную" программу выполнял, насколько только
хватало моих способностей; более того: я даже пришел к
открытию, что в своих статьях превзошел самого себя.
Желая преподнести читателю что-нибудь новое и неожиданное,
я сам выдумывал животных. Я исходил из того принципа, что,
например, слон, тигр, лев, обезьяна, крот, лошадь, свинья и так
далее-- давным-давно известны каждому читателю "Мира животных"
и теперь его необходимо расшевелить чем-нибудь новым,
какими-нибудь открытиями. В виде пробы я пустил "сернистого
кита". Этот новый вид кита был величиной с треску и снабжен
пузырем, наполненным муравьиной кислотой, и особенного
устройства клоакой; из нее сернистый кит со взрывом выпускал
особую кислоту, которая одурманивающе действовала на мелкую
рыбешку, пожираемую этим китом. Позднее один английский ученый,
не помню, какую я ему придумал тогда фамилию, назвал эту
кислоту "китовой кислотой". Китовый жир был всем известен, но
новая китовая кислота возбудила интерес, и несколько читателей
запросили редакцию, какой фирмой вырабатывается эта кислота в
чистом виде.
Смею вас уверить, что читатели "Мира животных" вообще
очень любопытны.
Вслед за сернистым китом я открыл целый ряд других
диковинных зверей. Назову хотя бы "благуна продувного" --
млекопитающее из семейства кенгуру, "быка съедобного" --
прототип нашей коровы и "инфузорию сепиевую", которую я
причислил к семейству грызунов.
С каждым днем у меня прибавлялись новые животные. Я сам
был потрясен своими успехами в этой области. Мне никогда раньше
в голову не приходило, что возникнет необходимость столь
основательно дополнить фауну. Никогда бы не подумал, что у
Брема в его "Жизни животных" могло быть пропущено такое
множество животных. Знал ли Брем и его последователи о моем
нетопыре с острова Исландия, о так называемом "нетопыре
заморском", или о моей домашней кошке с вершины горы
Килиманджаро под названием "Пачуха оленья раздражительная"?
Разве кто-нибудь из естествоиспытателей имел до тех пор
хоть малейшее представление о "блохе инженера Куна", которую я
нашел в янтаре и которая была совершенно слепа, так как жила на
доисторическом кроте, который также был слеп, потому что его
прабабушка спаривалась, как я писал в статье, со слепым
"мацаратом пещерным" из Постоенской пещеры, которая в ту эпоху
простиралась до самого теперешнего Балтийского океана.
По этому, незначительному в сущности, поводу возникла
крупная полемика между газетами "Время" и "Чех". "Чех", цитируя
в своем фельетоне -- рубрика "Разное" -- статью об открытой
мною блохе, сделал заключение: "Что бог ни делает, все к
лучшему". "Время", естественно, чисто "реалистически" разбило
мою блоху по всем пунктам, прихватив кстати и преподобного
"Чеха". С той поры, по-видимому, моя счастливая звезда
изобретателя-естествоиспытателя, открывшего целый ряд новых
творений, закатилась. Подписчики "Мира животных" начали
высказывать недовольство.
Поводом к недовольству послужили мои мелкие заметки о
пчеловодстве и птицеводстве. В этих заметках я развил несколько
новых своих собственных теорий, которые буквально вызвали
панику, так как после нескольких моих весьма простых советов
читателям известного пчеловода Пазоурека хватил удар, а на
Шумаве и в Подкрконошах все пчелы погибли. Домашнюю птицу
постиг мор -- словом, все и везде дохло. Подписчики присылали
угрожающие письма. Отказывались от подписки.
Я набросился на диких птиц. До сих пор отлично помню свой
конфликт с редактором "Сельского обозрения", депутатом
клерикалом Йозефом М. Кадлачаком. Началось с того, что я
вырезал из английского журнала "Country Life" /Сельская жизнь
(англ.)/ картинку, изображающую птичку, сидящую на ореховом
дереве. Я назвал ее "ореховкой", точно так же, как не
поколебался бы назвать птицу, сидящую на рябине, "рябиновкой".
Заварилась каша. Кадлачак послал мне открытку, где напал
на меня, утверждая, что это сойка, а вовсе не "ореховка" и
что-де "ореховка" -- это рабский перевод с немецкого
Eichelhaher / Eichel -- желудь (нем.)/.
Я ответил ему письмом, в котором изложил всю свою теорию
относительно "ореховки", пересыпав изложение многочисленными
ругательствами и цитатами из Брема, мною самим придуманными.