Наши в плену

Да ладно.
Что об этом скажите?

http://www.yaplakal.com/forum2/topic632552.html

Для истинного СОЛДАТА, а плен есть позор и недопустим в идеале! А для остальных, кто просто лямку тянул и не хотел в принципе ни войны, ни воевать за ту власть, а лишь выжить, зазорного, побывать в плену ничего нет.

Чисто интересно - откуда такая уверенность в том, что Блюхер и Тухачевский гениальные полководцы?

Автор, курите поменьше интернет. Хорошо?
Давайте по пунктам, из воспоминания идеолога блицкрига и плана Барбаросса Эриха фон Манштейна: репрессии руководящего состава только укрепили красную армию, каждый старый прусский генерал оспаривал приказы Гитлера, переиначивал и исполнял по своему, что в итоге привело к тому, что Гитлер перестал доверять своим военным полностью, и пока немецкие генералы устраивали заговоры и покушения, а Гитлер раз за разом полностью менял главнокомандующих, Сталин научился доверять своему генеральному штабу и оставил принятие стратегических решений профессионалам.
Делайте выводы сами. Причем обратите внимание на то, что это пост Хрущевская пропаганда, а процент репрессированных военных был очень мал по отношению к основному составу армии там и 1% не наберется.
И Гитлер не забздел, он бы даже не колебался.
А насчет заград отрядов вы в игры переиграли, да штрафбатов пересмотрели.
Вам еще факт на задуматься: представьте, за отступающим полком (ну хотя бы усиленной ротой) поставить расчет из пулеметчиков НКВД и дать им приказ стрелять на поражение. Скажу вам честно, что даже дезорганизованная рота быстро организуется, и уничтожит пулеметчиков за несколько минут.
У заград отрядов была совершенно иная задача: организовать дополнительную линию обороны и при паническом бегстве частей остановить панику, привести части в боевую готовность, и вместе с ними продолжить оборону на подготовленной линии обороны уже под руководством частей НКВД. Вот и все.

Посмотрите для интереса о Штрафбатах и заград отрядах:



Добавлено в 11:14

Они бы еще Малиновского вспомнили с его детищем - многобашенным танком-) (слава богу в серию не пустили-)

Это сообщение отредактировал elgato - 19.08.2013 - 11:16

Деятельность палача народа Сталина в цифрах:
Численность населения СССР в 1926 г - 147 млн
Численность населения СССР в 1939 г - 170 млн
При "кровавом упыре" за 13 лет население страны выросло на 23 млн. человек. Нет предела сталинской подлости! Специально поощрял размножение, чтобы потом больше людей уничтожать, это же очевидно!

То ли дело демократическое правительство новой России!
Численность населения РСФСР в 1989 г - 147 млн
Численность населения РФ в 2010 г - 141 млн
Вот, видна забота о населении! 6 миллионов человек добрые реформаторы Горбачев, Елицин и Путин спасли от нищеты, уложив в могилы.

Блин, ну и кто ж тогда палач собственного народа?

я же сказал я не историк, и не имею фактов на руках, а в различных источниках эти факты могут быть всякими! касаемо того как наж вождь народов обходился с военначальниками всем кажется известно! тот же маршал Жуков мог попасть в его "жернова" а двигал им банальный страх и недоверие!
да и непонять мне чем можно оправдать его массовые репрессии...

есть также масса фото, где ситуация зеркальна - наши берут в плен фрицев
это война

Ну да, ну да, а Маршала Победы Рокоссовского вытащили из застенков (это второй Маршал Победы, такой же известный, как Жуков)

Попробуйте больше читать на эту тему, тогда будет понятнее.
Хотя бы Наумов Л. А. «Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова.

Если Вы действительно хотите разобраться, советую почитать Прудникову: http://flibusta.net/a/25634
В частности, про то, как "вождь народов обходился с военначальниками" есть прекрасная книга " Двойной заговор. Тайны сталинских репрессий" - http://flibusta.net/b/293302/read
Но там "букав" много, так что не каждый осилит.
Тем, кому трудно, советую посмотреть Пыхалова "Эпоха Сталина" - http://www.len.ru/index.php?mod=pages&page=stalin
Там короткие ролики по 15 минут, весьма доходчивые и, главное С ДОКУМЕНТАЛЬНЫМИ ФАКТАМИ, а не фантазиями из "Огонька" 90-х годов.

Это сообщение отредактировал kos - 19.08.2013 - 12:51

спасибо за чтиво! прочту!

Вот Вы все тут пишете "История, Сталин"...
А кто дал права этой мрази, этим ублюдком истории, я бы даже людьми их не назвал - решать кому жить, а кому умирать? Кто дал права этой мрази сидящей в Бункерах и подписывающим приказы - решать, кто прав, а кто нет?
Я знаю, многие ублюдки из Совка, которые любят халявный сахар и другие прелести - халявной жизни, даже не думали и не знают, кого было тем, кто умирал не за что, просто потому что так решил какой то "Человек". Которого этот солдат/человек никогда не видел.. Вы тут обсуждаете хорошим был Сталин или нет, права была ли Совковая власть или нет? Но люди умирали, умирали сотнями и никто не спросил тут "За что"? и кто имел права на их казнь?..

За это, я Вас ненавижу, люди!!! Для Вас Гей- парады - это омерзительно и т.д, а парад - военных для Вас : Праздник.. Почему?? Почему парад мяса во главе с "Мясником" для Вас важнее, чем парад "Счастливых" людей??..

Как же, я ненавижу Ваши идеалы - войны..

Это сообщение отредактировал logistik - 19.08.2013 - 13:02

о как! кто о чем! этой теме думаю и так много внимания уделяется, не думаю что в этой ветке нужно педиков вспоминать, чтоб у них очко не болело!

Я лишь привел пример.. Педики? ну может быть, только они не убивают других людей, не уничтожают города и у них нету идей - убивать..
Разница очень заметная.. Можете влепить мне минусов.. Но для меня Военные/война/убийства синонимы - мрази, ублюдства.. и т.д Военные всего мира - очнитесь, Вы убийцы, а не герои.

Комиссаров, большевиков, евреев немцы стразу ставили к стенке.
В плен к немцам попали 4.057.000
пруф

Из приказа 270: Генерал-лейтенант Понеделин, командовавший 12-й армией, попав в окружение противника, имел полную возможность пробиться к своим, как это сделало подавляющее большинство частей его армии. Но Понеделин не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике, струсил и сдался в плен врагу, дезертировал к врагу, совершив таким образом преступление перед Родиной как нарушитель военной присяги.

Командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов, оказавшийся в окружении немецко-фашистских войск, вместо того чтобы выполнить свой долг перед Родиной, организовать вверенные ему части для стойкого отпора противнику и выхода из окружения, дезертировал с поля боя и сдался в плен врагу. В результате этого части 13-го стрелкового корпуса были разбиты, а некоторые из них без серьезного сопротивления сдались в плен.

Не стоит забывать, что на фото по сути молодые призывники.
И ещё раз слова древнерусского князя : Если есть силы бежать, то кто поверит что нет сил сражаться?!

дискуссия пойдет не конструктивно, если мы вспомним еще и "вторую щеку" и т.д. если представить страну без армии, то возможно ты не ходил бы свободным человеком, а кайлом на рудниках бы махал.
убийцы-это те кто развязывает эти конфликты в угоду своим корыстным интересам. а они как раз и двуличны, поют нам о вере в бога и непротивленье злу насилием, а на деле ...

А ещё до первой мировой англичанами была разработана тактика стрельбы из пулеметов с закрытых позиций (по пристреляным точкам), что позволяло в первую мировую не давать противнику вылезти из окопов и давало возможность поражать противника в окопах или вести огонь через головы своей наступающей пехоты. Этой тактике в этой стране обучали вплоть до начала войны (судя по всему, именно от этой тактики и пошёл миф о «стреляющих в спины солдатам НКВДшниках»).
взято с лурка

А если бы болваны в руковдстве не пытались немцев шапками закидать и не загнали бы своим идиотским коммандованием - "приказываю, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немцев" - кучу войск в западню под Харьковом, то и приказов вроде "ни шагу назад" не было бы.

А так получается сами хуйню сделали, сами террором исправили, сами себя похвалили.

Кстати жаль, что Понеделин стал жертвой пропаганды из-за этого снимка. Гибель 6-й и 12-й армий подробно описана в "Зеленой браме", и упрекнуть всех, кто там был, в трусости и дезертирстве в высшей степени несправедливо, имхо.

Прекратите истерику истеричка!
Достали все эти сопли. Задача военных защищать свою Родину и если надо костьми за неё лечь. За это они имеют уважение и почет (при Сталине ещё и всевозможные плюшки). В конце концов они военные а не бабы и давали присягу.

На фото военная присяга бойца РККА.

/0/]фото взято отсюда

Это сообщение отредактировал мандалор - 19.08.2013 - 13:43

Деятельность товарища Сталина по Украинской СССР в цифрах:

1926 год
Общая численность - 29 миллионов
Из них украинцев - 23 миллиона
русских - 2 миллиона
белорусов - 75 тысяч

1939 год
Общая численность - 31 миллионов
Из них украинцев - 23 миллиона
русских - 4 миллиона
белорусов - 158 тысяч

Много букв, но написано офигенно! О том как русский мужик из армии сбежал к немцам в плен.

Автор - Лев Копелев, друг Солженицина, сидели вместе в Шарашке.
Из книги "Утоли моя печали"

ДВАЖДЫ ИЗМЕННИК

...Едва за дверью камеры слышалось: "Приготовиться, поверка!", он первым вскакивал. Но становился в самом конце последнего ряда... Рослый, немного сутулый. Широкое лицо почти без морщин; маленькие, светло-голубые глаза. Руки длинные, ладони широкие, темно-шершавые. Работал он дворником. А по вечерам узловатые пальцы с каменными ногтями ловко управляли маленькой иголкой. Штопал носки, что-то подшивал, латал и себе, и кому-нибудь из сокамерников. Ни в шахматы, ни в шашки, ни в домино не играл, читать не мог - плохо видел, а очков не было.

Он ни с кем не заговаривал первым, но отвечал с готовностью; рассказывал обстоятельно и медленно, будто подбирая слова по одному.

- Из деревни я, - Гумбинен, слыхали? Так точно, в Пруссии. Там воколе деревня, где я жительство имел с одна тысяча девятьсот, двенадцатого года. А рожденный в России. Русские мы. Я с одна тысяча восемьсот девяностого года. Саратовской губернии, Балашавского уезду. В крестьянстве рожденный. Только я круглый сирота. Мать вовсе не помню. Когда они померли, ничего еще не смыслил. Отец плотники были. В городе работали, там и померли. А я у деда жил. Двор большой, неделеный. Дядья, невестки; у всех дети. Один помрет, двое народятся. И завсегда ртов больше, чем рук. Ну а я без отца-матери всем подчиненный. И от каждого получай - от кого пинок, от кого плюху, а то и палкой по хребту. Одна бабушка жалели сироту. Так и они померли... Грамоте я еще еле знал. Потом уж в казарме подучился. И первые сапоги надел, когда в солдаты взяли. А то все в лаптях. Пока сам плести не умел, чужие донашивал... Поначалу-то, после деревни, мне казарма очень даже показалась: хлеба, каши вдосыть, приварок завсегда, обмундирование, обувка, постеля чистая... Но гоняли, конечно, без роздыху. И потом еще скука! В крестьянстве работа и потруднее бывала, а все не такая скушная, как солдатчина. Там одного дня пашешь, другого - боронишь, сеешь. То скотину пасешь, то сено косишь. И воздух легкий... И бывает, когда на час, другой, когда на цельный день, ты сам-один, сам по себе - хочешь Богу молись, хочешь песню играй, - и дышать вольно. А в солдатах завсегда как овца в стаде. Знай только слушай: "Смирна... ррравняйсь!.. Грудь вперед, брюхо подбери!"

На второй год взяли меня в пограничную стражу. Там уж никакого тебе покою. То этих... трабандистов ловить, то так на авось тревога - "В ружье!.. Беги!.. Ложись!.. Ужом ползи, лягухой прыгай!". Фитьфебель был зверь! Ротный - поручик, все больше пьяный или с барышнями польскими. А фитьфебель - царь и Бог; наш отделенный унтер перед ним как лист перед травой: "Слушаюсь!.. Рад стараться!.." Тот тебя ругнет, а этот сразу по скуле. И чуть что - под ружье с полной выкладкой. Еще и песку в ранец насыплет, чтобы потяжельше, и так стой столбом хоть в мороз, хоть в дождь, хоть в самую жару... Один солдатик зимой почти насмерть замерз. Еле отходили, а ногу потом отрезали. Калекой сделался. Сколько раз меня так ставили, не сосчитать. Стоишь на взгорке - это чтоб им - начальникам приметно было, чтобы шелохнуться не смел, - а на той стороне Пруссия... Деревня чистая. Избы все под черепицей... Мужики и в будни, и в поле в сапогах. Кони сытые, издаля видно. И пашут пароконными плугами. Железными. Блестят на солнышке. Сеют не с лукошка, а конными сеялками...

коровы гладкие, одна к одной, пегие, черно-белые... А пастух, как барин, в шляпе, в сапогах... Вот так смотришь-смотришь, а сам стоишь истуканом: башка трещит, глаза жжет, в сапоги пот натекает, портянки хоть выжимай...

В роте у нас, кто имел родителев или сродственников, какие жалели, тот получал посылки или когда трешку, а городские и побольше - ну, они к фитьфебелю, к унтеру: "Пожалуйте гостинчик, не побрезгуйте..." Так им служба полегче бывала. А мне и письма никто не написал... Нас - кто безродные сироты - строжили больше всех. И наряды вне очереди, и под ружье... А скульнешь с обиды: "За что караете невинно?" - еще хуже приложат. Да еще нагрозят - в арестантские роты пойдешь. Один солдатик был не русский. Татарин вроде с Кавказу. Его Махметкой дражнили. Тихий такой, безотказный. Душа добрая, всем рад пособить. А фитьфебель над им каждый день изгалялся. И гонял зазря - бегом, ползком, на карачках... И все муштровал, как честь отдавать, как здравствовать всех - ваши благородия, ваши превосходительства и аж императорское величество... У того и так язык путается, а с перепугу и вовсе немел. Стоит, плачет. А фитьфебель ему кулаком и по зубам, и по салазкам, и под дых: "Я тебе глотку прочищу!" И унтер туда же, и солдатики были такие, что только хи-хи да ха-ха... Так Махметка пошел одной ночью в караул - разулся, винтовку в рот стволом, а ногой босой на курок, застрелил себя насмерть... После того и я решился: не останусь при тех иродах. Днем опять стоял два часа под ружьем на солнцепеке - не угодил фитьфебелю, не так сапоги почистил. А ночью, как пошел в караул у самой границы, у ручья, кинул винтовку в кусты - леший с ней - и прощай Россия !..

А там, в Германии, в Пруссии, подержали меня три дня в караулке. Офицер приходил в очках, такой почтенный, говорил по-нашему складно. И со мной, как с барином, обходительно, на "вы", честь по чести спрашивал: кто, откуда, как служил, зачем убег. А потом отвезли в Гумбинен и там определили в усадьбу - в графское поместье. Там я был три лета и три зимы. Понимать стал по-немецки. Другие батраки там были - по-ихнему лянд-арбайтер - и с немцев, и с поляков. А поляки говорят - похоже, как по-русски: работать робиць, рабочий - роботник, мать - матка, отец - ойтец... Ведь похоже?.. Через них я и немецкому научился... Всем имением командовал такой пан инспектор. В годах уже, строгий, но справедливый. Он польский хорошо понимал и по-русски малость. Он меня сперва до коней приставил. Кони справные были: и дюжие и красивые. А я завсегда всякую скотину жалел. И за ними ходил как за своими. Кормил и поил когда надо, как следует, и гривы и хвосты по волоску расчесывал, и копыта стругал... Пан инспектор придет, белый платочек с кармана вынет, потрет у одного холку, у другого в паху, "гут" говорит. И папироской угощают - "Витте, раухен" - кури, значит, пожалуй.

Как та война началась - первая, царская еще война, - приехали в имение жандармы, искали меня, опасались, как я раньше был русского царя солдат. Но тот пан инспектор меня жандармам не дал. А послал с конями подальше от войны. Там еще конюхи были - поляки, но тоже русской державы подданные. Вот мы с ними и погнали табун... Сзади уже пушки слыхать было. А поляки меня пужали: вот поймают нас козаки, шашками порубают или повешают. Но потом война обратно повернула, и мы к зиме вернулись... А на осень я женился... Она вдовая была с малыми детями, сын и дочка. Мужик ее молодым помер. А сродственников ни у него, ни у нее. Круглые сироты, вроде как я. Хозяйство не так чтоб большое - удобной земли семь моргенов - по-нашему десятины две будет. Да еще и корова, и свинки, и куры-утки... Как ей одной управиться? Она и ходила в имение - работать в поле, во дворе. Платили малость. Зато пан инспектор помощь давал, посылал и вспахать, и посеять, и убираться...

Вот и меня посылал, весной с плугом, летом с косилкой. Ну я там и во дворе помогал. Показалась она мне. Хорошая фрау и с лица, и так, чистая, прилежная, тихая и веселая. И я ей показался. Молодой был, сильный, до всякой работы прилежный и тоже тихий и веселый... Ее Мария зовут, как мою маму покойную. Меня сызмальства звали "Машкин Сенька". Потому в нашей семье еще два Сеньки были - мои двоюродные Петров Сенька и Семенов Сенька... И деда нашего Семеном звали, и фамилие наше Семеновы. А немцы прозвали Зимон Зимоноф...

Мы с Марией поженились в одна тысяча девятьсот пятнадцатом году. Пастор венчал. Хороший старичок. Спросил меня: "Ты в Кристуса веруешь?" Кристус - это по-ихнему Христос. "Конечно, верую и молиться знаю: "Отче наш". Он и сказал: "Гут". Бог-то везде один. Немцы зовут "Либе готт" или "Герр готт", поляки - "Пан буг", а это все едино, как у нас "Господи Боже"... Слова разные, а Бог-то один.

Мы с Марией хорошо жили. Она еще троих родила - двух дочек и сынка. Но я и тех первых двух, как своих, жалел. Старшая дочка - она тоже Мария - еще в одна тысяча девятьсот тридцать первом замуж вышла. Мужик ее на айзенбане, на железной дороге служил, они потом в самый Берлин переехали. Старший сын Кристиан еще перед войной призывался, до унтер-офицера дослужил; во Франции его убили. Мы все за ним плакали. Осталась вдова, двое внучат. Они в городе жили, в Гумбинене; у ее папаши гаст-хаус был, трактир с комнатами для приезжих. Младшие наши дочки - Анна и Луиза - я ее по-русски кликал Лизой тоже обе замужем за крестьянскими сыновьями из наших мест. Анин мужик, Фриц, ефрейтором был, он без вести пропавший, на Остфронте - в России, значит... Может, он там в моих племянников стрелял? Или кто с них его убил?.. А Лизин молодой, Курт, - они уже в войну венчались, как он в отпуск приезжал, - унтером, на танке воевал, в Африке - в самой пустыне, потом в Италии, больше вестей от него не было... А младшенького нашего, Петьку, по-немецки говорят Петер, - со школы в солдаты взяли, - он с одна тысяча девятьсот двадцать третьего году, - и тоже в Африку. Но, слава Богу, в плен попал. Писал из Канады, что здоров, не обижают и работа не тяжелая, в лесу... Вот как оно - по всей земле мои кровинки. А я в свое отечество вернулся. Прямо сюда, в тюрьму.

Когда эта война сделалась, - в России, значит, - у нас из деревни последних парней позабирали. И порядки строже пошли. И деньгами давай, и зерно, и мясо, и яйца... Ну, я завсегда все сдавал в срок. А то были такие начальники, что спрашивают: "Герр Зимоноф, руссэ, большевик?" А я руками разведу. Рус, конечно, рус, но никакой не большевик... И вправду ведь - что я знал? Свою семью, свое поле, свой хоф - это по-русски сказать двор, но только побольше - и дом, и вся усадьба... Наш хоф не в самой деревне, а с полторы версты подальше, у леса. Мы в деревню только по воскресеньям ходили - в кирху, а после в гаст-хаус - в трактир, выпьем пива, а я еще и рюмочку-другую корна - водочки, значит... Дети в кино пойдут или на танцы, а мы с Марией домой, коров кормить, лошадок, свиней, птицу... Мы тихо жили. Мы никого не трогали, и нас не так чтобы сильно притесняли. Заплатил, сдал все, что требуется, и живи спокойно.

Очень душа болела, как наших военнопленных увидел. Пригнали их полсотни в поместье и в деревню к большим бауэрам - богатым хозяевам. Все тощие, одна кожа да кости, ободранные, грязные... не разберешь, кто молодой, кто старый. Господи, думаю, и это наши солдатики?!.. Жандарм-вахман смеялся: гляди, Зимон, какая твоя русская армия.

У меня слезы кипят, и слов не найду. Главный начальник в деревне и по всему крайзу, - ну, это вроде как у нас волость, - назывался бауэрн-фюрер, пожилой, с усами, носил мундир, с повязкой на рукаве, красная с ихним крестом - черным, крючковатым, сапоги офицерские и ездил на краде.
Это машина такая, моторный лисапед. Он строго приказывал, чтобы до пленных никто близко не подходил - от них зараза. Но вахманы, кто постарше и с понятием, их жалели. И я сколько раз, вроде случайно, мимо иду, суну хлеба, колбаски, шпеку... Потом они подкормились, привыкли. Стали вольней ходить. И я с ними говорил, спрашивал, как в России живут, какие такие колхозы...

Ну, один говорит: у нас все хорошо, а будет еще лучше; все люди равные, помещиков нет, а мужики, бывает, в большие начальники выходят, вся власть от рабочих и крестьян, Сталин мудрейший на свете полководец, и русская армия сильнейшая, немцев вскорости побьет, и Гитлера повесят...

А другой говорит: ты ему не верь, у нас в России никакого порядка нет, мужиков всех хозяйственных загнали в Сибирь на каторгу; в колхозах работать хуже, чем у помещиков, голод был такой, что целые деревни умирали, Сталин есть антихрист-кровопийца, немец уже дошел до Волги и до Кавказа, скоро и Москву заберет...

Третий опять по-инакому, тот, говорит, наврал, и этот, говорит, врет, а если по правде, то в России где пусто, а где и густо. Голодать действительно голодали, и немец, действительно, до Волги догнал, но образованности больше, чем при царе было, и настроили много заводов и целых городов, и армия русская сильнее немецкой...

Двое пленных: один сибиряк, а другой с хохлов - мне доказывали: "Ты, дядя, лично можешь не опасаться. Как ты прирожденный русский и трудовой крестьянин, сам работал, батраков не держал, тебе от нашей власти будет уважение..."

Я и верил и не верил. А как на фронте стало на русскую сторону переменяться, так всех пленных из наших мест угнали. Остались только цивильные поляки. Они говорили: "Когда Советы придут, они все разорят, все дымом пустят, мужиков поубивают, а баб снасильничают..." И тот бауэрнфюрер велел всех мужиков солдатами поделать, это называлось фольксштурм... Но тут я решил - пускай лучше повесят, никакого оружия не возьму, против земляков воевать не буду. И если они, свои, меня убьют, так я хоть с чистой совестью умру.

Мария и дочки сильно боялись. "Поедем, поедем. В Берлине у сестры, пускай в тесноте, в голоде, но живы будем, а тут погибать". Я их собрал, когда уже пушки слыхать было. Нагрузил ваген - это телега, побольше наших, - запряг кобылу. Она у нас одна старенькая осталась. Перед войной у меня уже пара своих была, но справного коня пришлось вермахту отдавать. Поехали они с целым обозом с нашей деревни. А меня и еще других мужиков инспектор уговорил помочь ему графских коней и скот угнать и еще там имущество увезти. Зато он обещал нам большие вагены, чтоб мы и своих свиней и птицу погрузили. И корму обещал, и сказал, что мы наших коров с графским стадом погоним. Да только тот инспектор квелый был мужичонка: растерялся, все чьих-то приказов ждал. Мы бегали, кто куда, кто сюда... А тут и Советы на танках прикатили...

Ну, что про них скажешь? Солдаты как солдаты. Воевали долго: кто притомился, кто и озлился. Были, конечно, и озорники - баб и девчонок ловили, насильничали. И грабили чего ни попадя; да еще и ломали, жгли... Но были и хорошие парни, душевные. Я с такими дружил. Объяснял все, как есть, как жил; показывал свое хозяйство, какое осталось. Я им картошки, сала, масла, домашних солений, а они мне табачку, водочки. И офицеры были хорошие; звали меня переводить ихние разговоры с бауэрами, которые еще оставались. А один капитан молодой все шутил: "Мы тебя, батя, председателем колхоза назначим, как ты есть хороший хозяин и русский человек".

А потом одного утра пришел какой-то лейтенант с солдатом. "Пойдем, говорит, есть разговор на часок". Я и пошел, как стоял. Сели в машину, приехали в другую деревню, а там меня сразу в подвал, в холодную.

Два дня сидел, куска хлеба не дали, еле-еле упрашивал на двор пускать, до ветру. На третье утро повели меня, грязного, застылого, зуб на зуб не попадает, в дом, в чистую комнату. При столе офицер - майор, почтенный такой, погоны золоченые. Начал обходительно: "Мы, говорит, контрразведка, - СМЕРШ, значит - смерть шпионам. Нам все наскрозь видать, все известно. Потому признавайся точно, какие тебе от немцев задания дадены". А я и не пойму, чего он хочет, какие такие задания. Рассказал ему все, как было, как жил, как жена и дочери Советов боялись и отъехали, а я тоже хотел, да припозднился... Тогда он стал кричать по-матерному и грозиться: "Признавайся - помилуем, не признаешься - шкуру с тебя сдерем, кости переломаем и повесим, как шпиона..." Я опять чистую правду рассказываю, а он бить взялся... Палкой, и по плечам, и по голове. Сильно бил, похуже, чем тот фитьфебель, от которого я убег. Только от этого уже не сбежать. Сам он бил, потом еще лейтенант помогал, и кулаками, и палкой. Я только плачу : "За что казните невинного?.." А они матерно ругаются: "Ты, - говорят, - изменник Родины, ты Россию немцам продавал..." Я доказываю, божусь, святую клятву даю, не изменник я... Никому я ничего не продавал, а тихо жил, по-крестьянски, по-христиански...

Ну, притомились они меня бить - отстали. Говорят: "Надоел! Вот бумаги-протоколы - подписывай". Но я подписывать не мог. Грамоту я помню только печатную, да и ту без очков не прочитаю. Меня ж на дворе заарестовали, не то что очки, хлеба не взял. В тех бумагах ничего не видел, не стал и подписывать. Я тихий-тихий, но понятие имею: они понаписали, что захотели, а я, значит, признавай. Нет, говорю, убивайте, казните, - помру, а неправде не поддамся. Ну, стукнули они меня еще раз-другой, изругались скверно и послали те бумаги в суд, который трибунал называется. Ну, там уже никто не бил, не ругал. Только спрашивали. Сидели при столе три офицера. Средний - главный судья, подполковник: погоны серебряные, сурьезный, в очках. Почтенный и на "вы" говорил: "Признаете, что вы есть виновный?" "Никак нет, господин полковник! Как есть невиновный". А он: "Признаете, что вы солдатскую присягу давали отечеству служить?" - "Так точно, говорю, присягал". - "А признаете, что вы опосля свою винтовку - солдатское оружие - бросили и за границу в Германию убегли?" - "Так точно, говорю, было такое, но только я не от отечества убегал, а от фитьфебеля-зверя, от каторжного мучительства..." А он вроде как усмехнулся: "Это, говорит, без всякого значения. Солдат есть навсегда солдат, и присяга есть навсегда присяга. А вы убегли в Германию, какая есть злой враг нашей Родины. С того году, как вы убегли, Россия уже две войны с Германией воевала. И значит, вы есть дважды виновный, как изменник Родины на государственной границе. За такое в военное время полагается наказать высшей мерой - расстрелять или повесить. Но, как война уже кончилась нашей победой, и как ваши года преклонные, и как наш суд советский есть... -тут он такое слово сказал чудное, что я раньше и не слыхал, на "гумно" похоже, вроде "гуменный" суд, - потому приговариваем вас на десять лет исправляться в трудовые лагеря". На все имущество мое эта - как ее - фискация, и еще пять лет поражение прав...

Ну вот, прошло, значит, уже два года. Еще восемь осталось. Мне сейчас пятьдесят семь годов. А Мария - если жива она, если не догнала ее война постарше меня на два года... Это когда ж мы теперь свидимся? И где?.. Разве что в царствии небесном.

КОНЕЦ

Я до сих пор так и не могу понять приказа Сталина расстреливать и судить тех кто попал в плен к немцам, какой смысл!?