270
ЧеширКоУставший старик тронул рукавицей снеговика, сидевшего на санях с вожжами в руках-ветках, и указал на маленький домик, будто прилепленный к краю полузаброшенной деревни.
– Вот здесь останови.
Снеговик натянул поводья и кони встали.
– Еще не всё? – покосившись на плоский мешок, лежавший в ногах старика, спросил снеговик.
– Устал? Ну потерпи, дружок, – похлопал Мороз возницу по ведру, водруженному тому на голову, – последний остался.
– Последний – это хорошо, – кивнул снеговик и широко зевнул нарисованным ртом.
Мороз бросил сочувственный взгляд на помощника и слез с саней. Устали все – и снеговик, и кони, да и сам Мороз уже с удовольствием развалился бы в своем ледяном кресле, опустив ноги в тазик с холодной водой. Но осталось еще одно дело.
Он бесшумно зашагал по свежему снегу к домику, не оставляя следов. Заглянув в тёмное окошко у двери, он толкнул дверь. Противно заскрипев, она открылась внутрь. Мороз шагнул в темноту. Немного постояв в сенях и подождав, пока глаза привыкнут к отсутствию света, он аккуратно открыл и вторую дверь.
Весь дом представлял из себя одну большую комнату. В самом углу, у печи, стояла кровать, на которой, укутавшись в одеяло, лежал человек. Подойдя поближе, Мороз несколько секунд молча смотрел на него, затем вздохнул и присел на край кровати. Человек что-то пробурчал во сне и перевернулся на другой бок. Теперь стало понятно, что этот человек – женщина. Не старая, но и не молодая. Длинные спутанные волосы разметались по подушке, рот был слегка приоткрыт, одна рука была спрятана под одеяло, прижимая его к телу, другая чуть свешивалась с кровати.
– Василиска, – тихо произнес Мороз. Женщина поморщилась во сне, но не проснулась, – Василиска, просыпайся.
Он положил руку на дужку кровати и слегка ее покачал. Женщина сделала глубокий вздох, приоткрыла глаза и потянулась. Заметив гостя, сидевшего совсем рядом, она на мгновение замерла, а затем натянула одеяло на голову, скрывшись под ним.
– Не бойся, Василиска. Это я – дедушка Мороз.
– Настоящий? – послышался глухой голос из-под одеяла.
– Самый настоящий, – кивнул Мороз.
Одеяло медленно сползло до уровня глаз, которые с недоверием уставились на старика.
– И борода настоящая?
Мороз схватил свою длинную бороду в охапку и несколько раз с силой дернул. Борода осталась на месте. Для женщины этого аргумента оказалось достаточно. Она буквально выпрыгнула из-под одеяла и бросилась на шею к старику.
– Я так мечтала! Всю жизнь мечтала, дедушка! Наконец-то ты пришёл! А я всегда говорила, что ты есть, а мне никто не верил! А они говорили – ну напиши письмо, тогда поверим, а я писала... ну... как будто. Я же не очень писать умею... А они смеялись, а я все равно верила. А они меня даже били и не дружили со мной.
Выдержав первый всплеск эмоций, Мороз заглянул в глаза Василиски. Радостные, но в то же время уставшие и будто бы потухшие где-то внутри. Будто там, в самой их глубине, когда-то сломались фонарики, да так их никто и не починил.
– А я сейчас маму позову. Вот она обрадуется! Мама! Мама!
Женщина кричала куда-то в темноту комнаты, но Мороз знал, что там никого не было. Он опустил глаза в пол, вздохнул и снова посмотрел на Василиску.
– Может, ушла? – спросил он.
– Наверное, – кивнула Василиска, – опять сидит с соседкой разговаривает. Вот же какое чудо она пропустит!
Мороз медленно поднес рукавицу к лицу и потер ею уставшие глаза, но тут же улыбнулся и посмотрел на женщину.
– Как же ты вела себя в этом году, Василиска?
– Очень хорошо вела, дедушка. Маму слушалась. По хозяйству ей помогала. Жалко, что она снова у соседки сидит. Постоянно у нее засиживается, а мне приходится самой спать укладываться. А проснусь – так ее снова нет. А мне тетенька одна приносит всякую еду. Здесь живет, недалеко. А я у нее спрашиваю – а вы маму не видели? А она говорит – так она у соседки, скоро придет. Вот такая у меня мама. Но она хорошая.
Мороз обнял женщину и прижал к себе, поглаживая свободной рукой ее по голове. Он прекрасно знал, что не было у Василиски никакой мамы. Точнее, она была, но давно уже умерла, а сама Василиска хоть и выглядела как взрослая женщина, но в душе так и осталась ребенком. Так бывает, что у людей что-то ломается внутри и они остаются детьми на всю жизнь. Вот и у Василиски что-то сломалось и она осталась маленькой девочкой, одной во всем мире, никому не нужной, кроме сердобольной соседки по деревне, которая подкармливала ее и помогала в бытовых вопросах.
Казалось бы, какое дело деду Морозу до сумасшедшей женщины? Дело в том, что так ее назвали бы только мы – жестокие взрослые люди, он же видел ее той самой маленькой девочкой, всем сердцем верящей в чудо.
– Так ты письмо мне писала или не получилось?
– Не получилось. Я тетеньку ту попросила, чтобы она написала, но у нее то какие-то дела, то листик дома забудет... Вот и не получилось.
– А если бы получилось, чего бы ты пожелала?
Василиска задумалась.
– Игрушек мне не надо. Пусть их ляли маленькие загадывают. Что еще? Одежда у меня тоже есть. Ну, не то чтобы прям... Но пойдет. А! Я бы загадала, чтобы мама не болела. Так можно?
– Она не будет болеть, – сказал Мороз.
– А тогда мне больше и не нужно ничего, – улыбнулась Василиска и посмотрела на старика.
– Эх ты, чистая душонка... – крякнул тот, – это же твое чудо, твое волшебство. Ты для себя чего-нибудь пожелай, а я обещаю – выполню.
– Прям вот всё--всё-всё можно?
– Всё.
На этот раз она задумалась надолго, а затем по-детски вздернула плечами и помотала головой.
– Не знаю я.
Мороз еще раз заглянул в ее глаза, в надежде на то, что увидит там хотя бы отблеск тех самых фонариков, но они были пусты, хоть Василиска и улыбалась, глядя на него.
– Эх... Собирайся. Да оденься потеплее.
***
Снеговик проснулся от легкого толчка Мороза. Он и сам не заметил, как задремал.
– Уже? Всё?
– Еще нет, дружок. Еще немного поработаем.
Снеговик с удивлением уставился на женщину, стоявшую у саней в старом полушубке и валенках.
– А...
– А ну-ка прокати нас, дружочек, с ветерком. Да чтоб во всю прыть. Да, Василиска? – сказал Мороз, помогая устроиться женщине в санях.
Снеговик молча пожал плечами и взял в руки вожжи. Застоявшиеся кони, всхрапнув, тут же бросились галопом, а уже через несколько десятком метров разбега, взмыли в небо. Почти до самого рассвета летали они над землей. Василиска восторженно визжала и смеялась, когда тройка ныряла в облака, а затем резко падала вниз, чтобы, зацепив полозьями верхушки деревьев, снова свечой уйти в звездное небо. Лишь когда на востоке оно порозовело, сани, взрыхлив снег, остановились у дома Василиски.
– Ну что? Как тебе такой подарок? – спросил Мороз.
– Дедушка! Это просто какое-то чудо! – засмеялась женщина. – Спасибо тебе!
– Не за что, Василиска. А теперь беги домой спать. Веди себя хорошо в следующем году, договорились?
Она крепко обняла Мороза и, спрыгнув с саней, побежала к дому. Возле двери она остановилась и, помахав рукой на прощание, скрылась внутри.
– Это что же такое было? – обернувшись, спросил снеговик.
– Это был подарок, дружок. Возможно, что единственный в ее жизни и последний для маленькой девочки внутри нее. Даже и не знаю – нужен ли он ей. Поехали уже домой.
***
– ...а потом мы на озеро приземлились! А оно все во льду, а в нем звезды отражаются, представляете? А потом над облаками поднялись, а внизу огоньки от городов, наверное. А дедушка Мороз потом говорит – а хочешь белого медведя увидеть? А я ему говорю – хочу...
Бабушка Нюра, та самая «тетенька» приглядывающая за Василиской, выслушала ее рассказ, повздыхала, разложила на столе немного еды, собрала одежду для стирки и вышла на улицу.
– Совсем что-то Василиска плохая стала, – сама себе сказала она и побрела по снегу к своему дому, но на полпути остановилась, будто бы что-то вспомнив, – а чего же она про маму у меня не спросила ничего? Всегда спрашивала, а сегодня не спросила...
Василиска сидела за столом и смотрела в окно, а в ее когда-то потухших глазах, где-то в самой глубине, еще совсем слабо, еле-еле заметно загорались два огонька сломанных когда-то фонариков.
___
Евгений ЧеширКо
yaplakal.com