Паша, Маша… покой

По пыльной деревенской улочке медленно идёт старичок. Его одежда, на беглый взгляд, может показаться несколько театральной: сатиновая рубаха, широкий кушак красного цвета, несколько раз перепоясывающий рубаху под животом, и мешковатые шаровары, заправленные в ичиги. На макушке фуражка. По виду – копия как у деда Щукаря: лопнувший надвое козырёк и старая-престарая ткань самой фуражки, давно потерявшей форму.

В такой одежде в деревне давно никто не ходит, кроме Никиты Николаевича. Он «маленя неладный», как говорит мне бабушка. Разговор у него совсем худоязыкий, но все старухи его понимают и любят.

Зайдя в дом, он снимает фуражку, застенчиво с нею стоит, потом робко кладёт её на стул у двери и размашисто крестится на иконы, приговаривая и кланяясь:

– Паша, Маша… покой. Паша, Маша… покой, – во всяком случае мне, шестилетней, именно так и слышится.

– Драстуй, драстуй Никита Николаевич! Проходи, чай будем пить, – обрадовано зовёт его бабушка.

– Неее, чайвал, – отнекивается он, и тут же проходит и садится за стол, пригладив огромными ручищами смешной пушок на голове.

Мне он кажется нескладным, похожим на игрушечного медведя в косоворотке. Бабушка кипятит электрический чайник, заваривает в крошечный заварник чаю из осьмушки со слоном, приберегаемой для важных случаев.

Есть в деревне такая традиция, приберегать угощение на случай «если человек вдруг какой». Никита блаженно улыбается за столом, а бабушка нарезает мяконький калач, достаёт сметану, и снимает с припечка пирожки в сковородке. Испеченные пару дней назад, от тепла они снова забогатели, стали горячими и пышными, будто только из русской печки.

– Мятеньтие... по жубам... – смеётся счастливый Никита Николаевич. Зубов у него один или два.

– По зубам, по зубам. Никита. Щас, сливочком чай забелим. Да сладко почаюем.

Никита согласно кивает своей пушистой головой, а потом не спеша наливает из чайной чашки в глубокое блюдце чай и старательно, как ребёнок дует, студит.

Сколько себя помню, Никита Николаевич самый частый бабушкин гость. Живёт в следующем доме, у сестры. Правда, у Никиты свой теплячок. Но он любит гостить у старух, и скромная его келья чаще всего закрыта на сничку.

С утра может сходить на закраек леса, наломать ворох сосновых веток, на помело соседкам. Потом преподносит по очереди каждой из своих подруг по помелу. А в благодарность подолгу чаюет, обливаясь потом.

Бабушки, как мне кажется, изощряются в изобретательности по части подарков Никите. Изощряться сложно: иной одежды, кроме той, что на нём, он не носит. Меняются только рубахи. Поэтому соседки-старухи ткут ему опорки для ичигов и шьют кушаки. Он радуется им, как дитя игрушке.

В войну, рассказывает мне бабушка, он всегда подставлял свою спину под тяжелую кладь и работу, спасая женщин от самого непосильного труда.

Потому шагает он тяжело, враскачку, будто еще с войны забыл сгрузить с плеч тяжелый куль с пшеницей. И быков поднимал, упавших от бескормицы. И зубы повыбил шнуром – шмурыгалкой от пускача трактора, когда помогал его заводить такой же беззубой, как и он, сестре-трактористке.

Наверное, с детства был повыше и поскладнее, но непосильный труд согнул, прижал к земле.

Никита что-то рассказывает бабушке, но я почти ничего не понимаю. Иные слова она переспрашивает, и он терпеливо, как ребёнку что-то ей втолковывает, улыбается.

– А! Вона чо! – радостно восклицает бабуля. И Никита тоже радуется, что она поняла.

Мне всё время было непонятно, как он выражает радость: ведь толком не говорит. Теперь-то я понимаю, что вместо речи у него был целый арсенал. И первыми говорили, конечно, его глаза. Удивительного цвета они были, цвета июльского неба – голубые, безмятежные и бесконечно добрые.

А второе средство для общения – обезоруживающе добрая улыбка. За всё время, сколь я помню Никиту Николаевича, он ни разу не был сердитым. Напротив, чаще всего улыбался.

Придя в гости, видя плачущего малыша, он усаживал его на широкую коленку и поглаживал по спинке и голове, лепетал какие-то слова. Дитё успокаивалось и смирно сидело, придерживаясь ручонкой за широкую дедову пятерню. Мамаши, привычно разбиравшие детский лепет, разбирались и в дедовой речи:

– Вот, дед Никита зря не скажет. Сиди, говорит, смиренько да матку слухайся.

И Никита Николаевич согласно улыбался, кивая хозяйке.

К Вербному воскресенью Никита запасался вербой, и, соорудив аккуратные букетики, разносил их в каждый дом по своей улице. И никому не приходило в голову усомниться, что он не принесёт положенный букетик. Никто в тот год и не подозревал, что это было последнее его Вербное воскресенье.

Неожиданно он приболел, хотя никогда на здоровье не жаловался. Настала очередь старушкам навещать его. Ходили по очереди: то одна, то другая, сменяя уставшую на посту сиделки сестру Никиты, тоже уже старенькую.

Никита Николаевич тяжело дышал, был бледен. Увидев бабушку, прикрыл глаза – узнал, поблагодарил, что пришла. Пальцем приподнятой руки указал на божницу в переднем углу:

– Паша. Маша… покой…

Бабушка поняла. Поднявшись, взяла одну из икон, аккуратно вложила в руки Никите. Встав на колени, обратилась к оставшемуся образу:

– Владыко, Вседержителю, Святый Царю, наказуяй и не умерщвляй, утверждай низпадающия и возводяй низверженныя, телесныя человеков скорби исправляй, молимся Тебе, Боже наш, раба Твоего Никиту немощствующа посети милостию Твоею, прости ему всякое согрешение вольное и невольное, – клала она поклон за поклоном, слыша сбоку согласное – «Паша Маша покой...»

Грузно поднялась с колен после молитв, подошла к кровати. Крепко прижав к сердцу икону Богородицы, Никита Николаевич будто спал. Улыбка, казалось, ещё была на лице.

– Иди, иди в избу. Зови всех – шёпотом отправила меня бабушка, – а потом погуляйте на улице....

Хоронили его в Пасхальную неделю, с иконкой Богородицы, раз уж так захотел в последнюю свою минуту. В гробу у рук и ног лежали бесчисленные букетики вербы.

Привязчивый критик спросит меня, пожалуй, а где конфликт, завязка, кульминация?

Не знаю. Просто хочу, чтобы помнили, что руками сельского Блаженного спасены в войну были многие матери и бабушки от надсады и смерти. Потому никто не потешался над ним, а всю жизнь безмерно уважали и искренне любили.

©Чубенко Елена

как же сердечно и понятно. Спасибо

Годные буковки! Приятно к прочтению! Спасибо!

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Душевно. Спасибо!

Слезу не давануло...Но сердечко щемануло!
Хороший текст!!!

Размещено через приложение ЯПлакалъ

DasKochet, Случилось чего? Али сам(а) деревенский(ая)?

давно на слезу не прошибало... не стерпел.
вот так уходит деревня, за ней село.
райцентры уже и не центры, а муниципальные образования,
тут ни работы, ни образования.
молодежь старается вырваться в город. там хотя бы от 20 000 зарплата.

пс. у нас вчера праздник отмечали. День освобождения района от нфз.
программа стандартная - проход бессмертного полка, возложение венков, торжественная часть. увы, нет салюта во время минуты молчания.
раньше рота солдат, потом взвод милиции салютовали из АК.
сейчас нет...
потом солдатская каша, боевые 50 грамм..
и который год - каши и боевых не хватает.
Только раньше за столами были ветераны, а сейчас ветеранов раз-....
два не скажу, нету...

потом концерт. хорошо что сейчас китайцы делают неплохую технику.
бюджетно, довольно надёжно, и многопрофильно.
тут и микрофоны, и микшеры, и любые плееры.
притащил ди-джей две активных колонки, провода воткнул, батарейки в микрофон. и вот пожалуйста - всем слышно.
на сцене и юные дарования, и школьные хоры, и старички на пенсии.
народ продолжает отдыхать - шашлыки делают ИПшники в нескольких точках.
дети тратят родительские денежки на аттракционах. Где не меняется ничего...
Дартсы, тиры, турник выкрути руки.... Батуты, машинки... их как никогда много.
И так до заката солнца. а потом фейерверк. В этом году замечательно составленная программа фейерверка была. И бахало всё над головой.
Приходилась сильно задирать голову, в этот момент ощущаешь чувство полёта в межзвёздном пространстве.

и хорошо, что салют не пять минут а почти пятнадцать.
пусть каждая икорка помянет тех кто ушёл,
а нынешнему поколению будет заметкой, что война- это в первую очередь не фейерверки, а великие безутратные потери.

На фото он?

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Очень добрый рассказ. Спасибо.

Прабабушка моя, жива была ещё, рассказывала. Был у них в деревне, Лëка. Вот такой же, война была, она на руднике работала, аммальгаматором, выматывалась страшно, прадед не вернулся, под Шнайдемюллем остался, уже в конце войны. Так вот Лëка этот помогал, не только ей, всем, кому помощь была нужна. Тоже до старости прожил, тоже блаженным его считали.

Спасибо.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Слушай,бро..
Этот текст выбивает тоже немалую слезу...
Тебе бы его отдельным постом оформить..

Кочет, ты меня в самое сердце сразил)) Какой ты ....многогранный!

Спасибо.Душевно, старею, сентиментальным становлюсь.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

ЧуднО говорят. Доброе. Спасибо.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Тепло стало от таких слов. Спасибо Кочет.

Только с возрастом стал понимать необходимость таких людей и счастье общения с ними. Только поздно.

Пусть и мой плюсик тут полежит...