135
Этот клинический случай произошел в 2001 году в одном из родильных домов г. Санкт-Петербург. Родильный дом был обсервационный. Для нас, клинических ординаторов, был он кладезем не только «обычных» клинических случаев (суточное дежурство, насчитывавшее 30-35 родов + 3-5 КС, считалось обычным), но и необычных, сложных, а подчас уникальных случаев.
Случай, о котором хочу рассказать, произошел осенней ночью.… На звонок акушерки из приемного покоя, известившей дежурную бригаду о поступлении «женщины со схватками» по скорой помощи, ответственный врач решил отправить меня – ординатора первого года, и если уж быть совсем точной, первого полугодия. Перед тем как положить трубку акушерка тоном, не предвещавшим ничего хорошего, сказала: «Пусть кто-нибудь спустится, только быстро!»
Ждать несколько секунд лифт я не могла, волновалась. Ведь мне доверили впервые самой принять женщину, разобраться с ней, определиться в какое отделение ее госпитализировать. Там, на пятом этаже, оставалась нач.мед., которая принимала роды в тазовом предлежании, два других дежурных врача были в операционной (экстренное кесарево сечение). Пока бежала по ступенькам с 5-го этажа передумала все возможные варианты: первый период родов, патологический прелиминарный период, преждевременное излитие вод…
Напомню, родильный дом был обсервационным, то есть за полгода моего в нем пребывания кареты скорой помощи привозили очень разных женщин: от таборных цыганок, сопровождающие которых устраивали в холле пляски, до женщин, чьи судьбы рушились или уже давно были разрушены (бомжи, алкоголички, наркоманки, душевнобольные).
Быстрым шагом вхожу в приемное отделение. И вижу в коридоре каталка, на каталке женщина, рядом с ней стоят акушерка приемного отделения и врач скорой помощи. И лица у обеих таки вытянутые…
Здороваюсь, подхожу к каталке. Женщина, на вид лет 40, лежит с закрытыми глазами, стонет, обеими руками держится за живот. Врач скорой помощи, не на много старше меня, переводит взгляд с женщины на меня и телеграфным стилем сообщает:
— Вот женщина, 36 лет, вторая беременность, говорит, что срок 9 месяцев, в женской консультации не наблюдалась, живот начал болеть еще утром, а скорую вызвала час назад, боли, схватки стали частыми и еще воды отошли с кровью.
Слушаю, анализирую, делаю промежуточные выводы: «В родах… воды излились, значит в родильное отделение…» Здороваюсь с роженицей персонально, привычным движением кладу руку ей на запястье, еще не успев поймать пульсовую волну, ловлю себя на мысли, что что-то настораживает – «Рука ледяная». Пульс зашкаливает…
И тут холодок пробегает по спине… «Почему эту женщину акушерка не завезла в смотровую, почему женщина, акушерка, и врач скорой помощи встретили меня здесь в коридоре, который упирается в двери лифта…» — это не мысли, это какие-то секундные вспышки разума.
Я продолжаю задавать женщине стандартные вопросы: «Когда была последняя менструация? Когда было первое шевеление? Наблюдались в ЖК? В беременности заинтересованы?»
Тем временем мои руки делают несколько простых движений, а мозг фиксирует обнаруженное. Откидываю пальто, которым была накрыта женщина, поднимают подол домашнего халата — она лежит в луже крови… Руки на животе, секунда-другая – и снова вспышка — «матка какая-то не такая… не такая, как бывает после того, как схватка закончилась, матка деревянистой плотности…».
Сквозь эти вспышки пытаюсь запомнить информацию, которую сообщает женщина, ведь мне необходимо будет заполнить историю родов, но опять что-то цепляет…
— Не заинтересована. Ребенка забирать не буду. Да, ребенок есть. Мальчик 14 лет. Второй ребенок не нужен. И не показывайте мне его.
Слышу свой голос, вижу акушерку, которая смотрит на меня с удивлением: «Звоните в родильное отделение, поднимаемся, преждевременная отслойка плаценты, кровотечение» — все это уже в движении по направлению к дверям лифта. Санитарка догоняет меня уже в дверях лифта, а акушерка семенит в смотровой кабинет к телефону докладывать ситуацию…
Никогда в моей жизни больше лифт не ехал так медленно, и санитарка не была такой неуклюжей, и каталка никогда больше не была такой тяжелой …
Вкатываемся в коридор родильного отделения. У поста уже стоят начмед и акушерка родильного отделения. Они улыбаются, значит, телефонограмму получили, но не поверили. Они хорошо ко мне относятся, но я знаю, что меня считают перестраховщицей.
«Что вы нам везете, Кристина Юрьевна?» — спрашивает начмед. Притормаживаю каталку рядом с ними и повторяю то, что они уже слышали…
Все еще улыбаясь, начмед повторяет мои движения — пола пальто, руки на матке. Кадр сменяется кадром.
Одновременно происходят разнородные движения: каталка, едва притормозив, начинает двигаться дальше по коридору (но уже не за счет моих усилий), улыбка улетучивается в считанные секунды с лица начмеда. Акушерка считывает информацию с ее лица мгновенно (сказываются годы совместной работы)… И все вместе мы перемещаемся по коридору в сторону операционной, из дверей которой появляются двое других врачей. Они что-то весело обсуждают. «Обратно…мыться» — командует начмед, и они обрывают разговор на полуслове, разворачиваются вокруг своей оси на 180 градусов и скрываются за дверью…
А потом операция. Два врача у операционного стола. Убегаю за плазмой….
Извлекают ребенка. Девочка, 3600, закричала не сразу, но Апгар 7/8 баллов. Все рады, немного выдохнули. Одна жизнь есть… Кровотечение продолжается. Убегаю за эритроцитарной массой…
Частичная отслойка нормально расположенной плаценты. Матка Кювелера. Убегаю в приемный покой, поступает новая женщина…
Матка лежит в тазу. Плацента тоже в тазу, но они в едином конгломерате. Преждевременная отслойка нормально расположенной плаценты плюс истинное приращение плаценты… Надвлагалищная ампутация матки.
Снова в приемный покой…
Настенные часы на посту родильного отделения показывают 6 часов…
Все при деле. Пишем истории родов, протоколы операций…
— Молодая… жалко. Звонили неонатологи, с ребенком все, слава Богу, нормально, тьфу-тьфу-тьфу…
— Да, второй ребенок, хорошо, что успели, и девочка… девочка – для мамы помощница…
Минуту молчу. Что-то не так.… В этой суматохе я не сказала, что «женщина в беременности не заинтересована», просила: «Ребенка мне не показывайте». И историю родов (анамнестическую часть) только сейчас села заполнять…
Голосовые связки смыкаются так, что выдавливаю из себя какой-то хрип: «Она не хочет этого ребенка. Даже просила не показывать ей его».
Пауза длится вечно. Мне так кажется.
Тень ложится на лица всех присутствующих и сразу такими уставшими они все выглядят. А еще минуту назад были на подъеме, могли встать и бежать, и снова спасать.
— Утром, когда немного придет в себя, поговорю с ней. Девочка хорошая. И ведь больше никогда не будет…
Голос начмеда звучит обнадеживающе. Она у нас требовательная, но очень хорошая.… И отчитать строго может, и женщину ласково убедить может…
И снова женщины в приемном отделении, роды, кесарево сечение…
Из послеоперационной палаты докладывают: «Состояние тяжелое, но стабильное…»
В 08.00 – утренний обход двух дежурных бригад – сдаем рожениц и родильниц. Перед утренней конференцией начмед 40 минут беседует с женщиной. Я свидетель.… Почему-то начмед меня сама позвала сопровождать ее…
— У вас было очень редкое состояние, часть плаценты отслоилась раньше времени, а другая часть приросла к стенке матки. Девочку мы извлекли быстро. Неонатологи ее обследовали, она здорова. Отделить плаценты не удалось. Чтобы спасти вашу жизнь пришлось удалить матку. Я могу распорядиться, чтобы девочку принесли к вам сюда в палату.
— Нет не надо. Я же сразу предупредила, что не буду ее забирать, и не хочу ее видеть — отворачивается к стенке.
— У вас же мальчик дома, а будет еще девочка. У меня самой девочка. Знаете, как она мне помогает. Это с мальчиками хлопот много, а девочки другие.
Молчание.
— У вас материальное положение затруднительное?
— Нет, я нормально зарабатываю.
— А почему тогда Вы не хотите девочку взять? Она такая хорошенькая. Личико такое смышленое (Боже, что она говорит, какое смышленое личико она успела разглядеть в синем комочке).
— Потому что у меня уже есть ребенок.
Я молодая и невыдержанная. Я в гневе. Кровь закипает. Слышу собственный пульс.
Это причина? «Потому что у меня уже есть ребенок!» Мне хочется наорать на нее, и если уж совсем откровенно, хочется ее ударить. Причинить ей физическую боль, отомстить хоть немного за ту боль, которая будет с девочкой, когда она будет засыпать в одинокой кроватке детского отделения, дома малютки, детского дома, и дальше…дальше всю ее жизнь.
Из оцепенения меня выводит ровный голос начмеда.
-Вы подумайте, пожалуйста, вы потеряли много крови, вы сейчас слабая, но мы вас выходим. И мальчик уже большой, 14 лет, он Вам поможет. Ведь это его сестра, а это так важно иметь в этой жизни родную душу.
— Он не знает, что я была беременна. Я давно все решила, поэтому скрывала от него.
В ход идет тяжелая артиллерия…
— И все же подумайте… Вы молодая, вам всего 36 лет. Нам пришлось удалить матку. Вы больше никогда не сможете иметь детей.… Подумайте, а я к вам еще зайду.
Голос звучит по-прежнему ровно и доброжелательно, но что-то творится с лицом. Вернулась тень, та самая, которую начмед согнала с наших лиц ночью…
— Нет. И не приходите больше. Пусть мне дадут лист бумаги, я напишу отказ.
Разговор окончен. Она так и не посмотрела больше в нашу сторону.
Перед тем, как отправиться на утреннюю конференцию заходим в детское отделение. Пока дежурный неонатолог докладывает о состоянии девочки, рассматриваю ее. Спит. Спит и не знает ничего. А может знает… Слышу уставший, и даже какой-то постаревший, голос начмеда:
-«А ведь девочка отомстила за себя мамаше. Забрала матку…».
А на утренней конференции был доложен редкий клинический случай (сочетание двух редко встречающихся состояний) с демонстрацией макропрепарата.
Автор: акушер-гинеколог Кристина Карасёва, 2014 г., лучшее из «Доктора на работе».
via
yaplakal.com