Сорок четвертое декабря (Штурм Грозного)

Пережидая очередной обстрел, долго лежим между обломанных зубов стен. Сквозь кирпич плечо воспринимает глухие удары пуль. Тук-тук-тук, как гвозди забивают. Тело непроизвольно сжимается в комок.
Капитан рядом со мной молчалив и измотан. Он здесь уже десять дней — старше мало кого найдешь. Тут и там среди обломков стен горбатятся зеленые скаты касок и бронежилетов сотни человек. Может даже меньше. Батальон получил задачу выдвинуться на усиление полка, занимающего оборону впереди нас. Собственно говоря, с позиций этого полка нас сейчас и долбят из всех калибров. Но капитану это, как видно, достаточно привычно. Он досадливо сколупывает с брови засохшую кляксу грязи и смотрит на часы.
Потом на меня

— Минут через десять выдохнутся, а там оборемся. — Обораться — это установить звуковую звязь. Крикнуть попросту, что мы свои. Как капитан и обещал, огонь понемногу начинает стихать. Наконец поперхнулся и замолк самый настырный пулемет. Тогда, резко набрав в легкие воздух, капитан во всю глотку орет:
— Хорош х...ярить, пехота! Свои!... — Спустя несколько секунд из-за стены дома метрах в пяти - десяти доносится: — Кто свои? Отзовись! — Капитан... второй батальон.
— Покажись! — Капитан еще раз глубоко вздыхает и рывком встает. Но по всему видно, как он напружинен — чуть что, юркнет в каменную щель.
Опять пауза. Наконец слышно: — Давай сюда! — Подьем! — негромко командует капитан. Из руин начинают выползать солдаты. Вскоре вся площадка наполнена людьми. Батальон ротными группами перебегает к дому. Комбат и группа управления идут предпоследними.
За стеной мешанина ящиков с боеприпасами, мешков с песком, оружия, ломов, лопат и прочего военного скарба. Капитана встречает другой капитан. Жмут руки как ни в чем не бывало, но не улыбаются.
— Прости, Игорек, мохор (солдат — жарг.) решил, что чечи в атаку пошли.
— Где ты видел батальон чечей?.. — Капитан прав. Чечены группами больше десяти-пятнадцати человек не воюют. Это, так сказать, ударный отряд. А чаще — трое-пятеро. И обычно родня.
На ящике из-под «мух» фельдшер бинтует левое предплечье какого-то солдата. На белом бинте ярко проступает кровь.
— Сейчас? — спрашиваю солдата. Тот кивает, кривя от боли губы. — Сильно?
— Нет, — отвечает фельдшер. — Чуть мазнула! Кровит только...

В Грозном не найдешь сегодня солдата или офицера, не побывавшего под огнем у своих. По своим кроют все: авиация и артиллерия, танки и снайперы. Сейчас меньше, первые дни — страшно.
Войска, брошенные на штурм города, без четкого взаимодействия, организации единого боевого управления, связи заблудились, перемешались и практически остались в одиночестве. Никто не знал, где соседи, где противник. В такой неразберихе побеждают простейшие инстинкты — бить по всему, что движется. И били. Еще как били!
Командир мотострелкового полка подполковник Владимир В. давно прошел здесь фазу страха за свою карьеру. И потому предельно откровенен.

7 фото
Автор: Капитан Владислав Шурыгин
Фото Виктора Хабарова

— Каждый второй убитый в полку — убит от огня своих. Когда я слышу рев самолета — меня просто колотит. Авиация работает преступно плохо. Артиллерия чуть лучше. Любое передвижение по городу — это однозначный огонь от своих. А уж если это в темное время суток, тут и до расположений своих батальонов можно и не дойти. Люди измотаны и взвинчены до предела. Полк десятые сутки в городе. Вошли деблокировать окруженные после новогоднего штурма части. Сюда пробивались четверо суток. Тут, вроде бы как дралась в окружении сводная бригада из Майкопа. Так и стоит где дралась, — и комполка кивает в сторону окна. За узкой бойницей — небольшая площадь, на ней сюрреалистический пейзаж. В беспорядке, как на детской площадке игрушки, на площади замерли в самых причудливых формах десятки танков, бэтээров. Взгляд выдергивает из общей массы невиданную конструкцию. Танковое шасси, вычурная башня, направляющие ракет, колпак локатора, стволы пушек по бокам.
— Тунгуска, — объясняет командир. — Новейший войсковой певеошный комплекс. Какой... пригнал ее сюда и зачем — ума не приложу.
Это беспорядочно разбросанное стадо сожженной техники подавляет и угнетает. Сколько же здесь ее? Восьмидесяток и семьдесят вторых — мы насчитали восемнадцать. БТРы не считали. Там за поворотом еще пара «шилок» стоит.
В ночь на первое так же, как два месяца назад оппозицией, на город были брошены механизированные колонны. Дивизии и бригады в считанные часы дошли до центра, после чего встали, выполнив задачу. И тогда с верхних этажей, из подворотен в колонны ударили сотни гранатометов. Смертельно опасные в поле, но беззащитные, неуклюжие в городе, танки, бэтээры вспыхивали один за другим. По свидетельству уцелевших, колонны уничтожались за минуты.
Трагедию усугубляло то, что войска имели жесткий приказ: от техники не отходить, в дома не входить! — найти бы идиота, отдавшего его! Экипажи, пехота, боекомплект — все было в технике. Никто не прятался, не рассредоточивался. Гранатометчики били с крыш, куда даже при максимальном угле возвышения танковой пушке просто не достать.
Из нескольких сотен танков, БМП, БТР, САУ, вошедших в город, обратно вышли единицы. У тех редких танков, которые смогли вырваться, меньше пяти попаданий из гранатомета автор этих строк не насчитал ни у одного. И практически ни у кого не был израсходован даже наполовину боекомплект. — Я не видел целей, — сказал мне один из танкистов. — А те, которые видел, достать не мог. У меня танк, а не зенитная пушка, чтобы стрелять вверх...
* * *
К штабу дивизии у горбольницы прибыл сводный полк Закавказского округа. Ротный одного из батальонов бесхитростно спросил: «Где тут можно пристрелять оружие, все новое со складов, не пристрелянное». Через несколько часов этот батальон был уже введен в бой...
Вообще слово «сводный» самое распространенное в группировке. «Сводный» — это значит набранный с бору по сосенке. Не осталось в Российской Армии полнокровных частей и соединений. От дивизии собирается «сводный» полк, куда «забивают» всех, кто не может отвертеться от войны. И даже в «сводном» виде этот полк едва укомплектован процентов на шестьдесят...
В «сводных» полках, брошенных на Грозный в новогоднюю ночь, сплошь и рядом экипажи знакомились друг с другом на марше, а уж ни о каком боевом сколачивании подразделений речи не шло.
Один типичный диалог: — Танкист рядовой Еремеев. Из 131-й «сводной» бригады. — Документов у танкиста нет. Ротный собрал. — А как фамилия ротного? — Не знаю. Нас ему 31-го передали. Не успел запомнить. — А где он сам? — На Первомайской сгорел...
Невысокий, плотный, чуть лысеющий, весь какой-то мужиковатый майор Иван Петрович больше похож на тракториста. Сходство усугубляет замызганный до бесцветности грязью бушлат, прокопченные руки. Батальон Ивана Петровича неторопливо, но упрямо идет к центру Грозного. В день — улица, две.

Это сообщение отредактировал bingwarrr - 24.04.2018 - 21:25

— Так боевой устав, дорогой мой, читать надо, — убеждает меня, хитровато улыбаясь, Петрович. — Уставы же, не зря говорят, кровью пишутся. В городе роте на день ставится задача взять улицу. Батальону — квартал. У нас, считайте, под ружьем (как раньше говорили) чуть больше трехсот бойцов вместо пятисот положенных. Нам квартал — сложно. А вот улицу — возьмем с божьей помощью.
Сначала на улицу просачивается разведка. Если противника там не обнаруживает, то занимает верхние этажи, крыши, а на улицу входят штурмовые группы. Они «чистят» дома и подвалы.
— Каждую квартиру проверь, в каждый закуток залезь, — инструктирует в который уже раз комбат. — Боишься — закати впереди себя гранату, только за угол не забудь спрятаться, да посмотри, чтобы стенка не из фанеры была.
После того, как группы «сядут» на дома, на улицу броском выдвигается боевая техника — БМПешки, БТРы и «Уралы» с минометами. Их сразу рассредоточивают, маскируют среди домов так, чтобы были полностью укрыты от огня гранатометов, занимают оборону, а разведка опять идет вперед.
Петрович стоически выслушивает льющийся на него из наушников поток отборной матерщины какого-то старшего начальника, требующего «немедленно... броском... с ходу... вперед...». После чего батальон вновь неторопливо двигается по Грозному.
Тактика простая и, как мне кажется, эффективная. За неделю боев в батальоне Петровича всего двое убитых и трое раненых. За это же время, как сообщил «по секрету» начальник штаба, «вычистили» больше сотни боевиков.
— Товарищ майор, к вам женщина просится, — докладывает какой-то солдатик из охранения.
— Чеченка? — Не. Русская. Вопрос резонен. Дней пять назад в расположение батальона пришла чеченка. Спросила командира. А потом вытащила из кармана лимонку... Еле выбить из рук успели, благо, она толком и не знала, как с ней обращаться.
— Дети есть? — спросил ее на допросе Петрович. Давясь слезами, та кивнула: — Д...двое. — И что тебе больше делать нечего, как с гранатой бегать по городу? Муж есть? — Нет. Убили. — Сейчас? — Нет. Год назад. — Так какого же хрена ты дурью маешься? — Свекор послал. — ? А чтоже сам свекор не пошел? — Старый. Плохо ходит. И у него жена новая. А я вдова. В доме тесно, сказал детей воспитает сам. — С напутствием оторвать свекру женильный аппарат женщину выгоняют из расположения...

Грозный. Январь. Мотострелковая штурмовая группа с ходу форсирует Сунжу

Это сообщение отредактировал bingwarrr - 24.04.2018 - 21:26

— Русская? Веди! — Заходит женщина. Как все гражданские люди в этом городе — без возраста: то ли тридцати, то ли пятидесяти лет. Усталость, грязь, изнеможение.
— Здравствуйте, — спокойно здоровается она. Обводит взглядом всех, останавливается на Петровиче, сразу признав в нем начальника. — У меня сверху живет чеченец из дудаевской контрразведки. Он сейчас дома вещи собирает. С ним еще четверо. У них автоматы и труба, которой танки жгут. Я могу проводить.
— Где это? — спрашивает Петрович. Женщину подводят к карте. Она называет адрес.
Уточняют, как пройти. Наконец комбат вызывает разведчиков. Ставит задачу сухощавому старшему лейтенанту. Женщина вызывается проводить, но ее оставляют в штабе. Возможно, на всякий случай...
Пока ожидаем разведку, слушаем бесхитростный ее рассказ. Нина Сергеевна по профессии — воспитатель. Муж — инженер-нефтяник. У них двое сыновей. Муж Нины Сергеевны родом из Краснодара, сам казак, увлекся историей Сунженского казачества, ездил по станицам, встречался с людьми. Была у него мечта возродить Сунженское казачество.
Через месяц после прихода к власти Дудаева за мужем пришли. Вооруженная группа чеченцев. Без ордера, без вещей мужа забрали и увели. Больше его Нина Сергеевна не видела. Старшему сыну было в ту пору семнадцать, младшему — четырнадцать. Через полгода, после восемнадцатилетия старшего, тоже точно также ночью увели. Младшего Нина Сергеевна вывезла в станицу к знакомым. Там сейчас и живет



Это сообщение отредактировал bingwarrr - 24.04.2018 - 21:26

— Почему сама не уехала? — Жить у чужих людей горько. Да хоть какая-то надежда оставалась — вдруг вернутся... — Где-то неподалеку начинается перестрелка, не сразу резко обрывается. Спустя несколько минут заходит раскрасневшийся разведчик.
— Все, чики-чики, командир Двоих взяли, остальных завалили Вести?
— Нина Сергеевна, вас сейчас старшина покормит, голодные небось? Даст продуктов с собой, чем богаты, поделимся. И проводит. Не надо, чтобы ваш сосед вас видел.
Но женщина неожиданно жестко возражает: — Нет, я не уйду. Пусть этот гад меня увидит. Он сволочь полтора года в лицо мне скалился, что, мол, тварь русская, извели твое семя?
Заводят двоих. Солдат вслед заносит четыре автомата, самодельные подсумки с магазинами и трубу гранатомета. Один высокий, сероглазый, лет двадцати пяти. По его заметавшимся глазам понятно — он и есть сосед. Второй, лет тридцати пяти, смуглый, бородатый.
— Обыскали? — Так точно. — Есть что-нибудь? — На ящик перед комбатом ложится удостоверение дудаевской службы безопасности и какая-то бумажка с арабской вязью. Петрович их внимательно изучает, потом обращается к разведчику.
— Этого, — он кивает на молодого, — в штаб. Ты знаешь к кому. А этого оставь.
Сероглазого выводят. В дверях ему дорогу заслоняет женщина. — Извели нас, говоришь? — неожиданно срывающимся голосом говорит она. — Это вас, сволочь дудаевскую, изведут, как бешеных собак. — И неожиданно низко кланяется комбату: — Спасибо вам, родные мои. Ничего мне больше не надо.
— Старшина, проводи, накорми, и дай консервов. Понял? — Есть, товарищ майор. — Остается пленный. Комбат долго на него смотрит, потом вдруг спрашивает что-то на незнакомом языке... Вот уж не ожидал, что мужиковатый Петрович еще и языки знает. Скорее догадываюсь, чем понимаю — спрашивает на каком-то из афганских наречий.
Пленный молчит. Но по его черным блестящим глазам, жестко упершимся в пол, видно, что слова комбата он понял. Комбат еще что-то спрашивает. Пленный опять молчит.
— Ладно, все ясно, — переходит на русский Петрович. — «Душок» это. А кто, откуда — неважно. Афгана мало было, так еще и сюда, сука, приполз.



Это сообщение отредактировал bingwarrr - 24.04.2018 - 21:26

—...шов, — обращается он к разведчику. — Отведи его. — Старлей кивает и подходит к душману. Стволом АКСа тычет ему в бок в сторону двери. Смуглое лицо душмана вдруг сереет до землистого, покрывается бисером пота, он шумно дышит через ноздри. Его выводят. Вскоре где-то неподалеку гулко бьет короткая очередь. На полу в углу остаются четыре трофейных автомата и РПГ 1991 года выпуска...
* * *
В глаза бросается слабое обеспечение войск, неделями солдаты в районе боев не получают горячей пищи. Нет ни одной бани. Амуниция и одежда истрепались до невозможности. Угробив миллиарды на переодевание армии, не позаботились о том, чтобы создать для нее хорошую полевую форму, боевую выкладку или хотя бы хорошие бронежилеты. Сегодняшние бронежилеты устаревшего образца, громоздки и неэффективны, каждый второй убитый ранением в область грудной клетки был одет в бронежилет, который теоретически должен был защитить его.
Средства связи вообще на уровне каменного века. Подразделения, воюющие в городе, не могут установить связь, даже находясь на соседних улицах. Радиостанции громоздки и ненадежны.
На фоне всего этого выглядит удивительным и достойным восхищения боевой дух войск. Солдаты и офицеры полны решимости драться до конца. Многие солдаты, у кого закончился срок службы, отказываются уезжать из частей до взятия Грозного. В двухнедельных боях уцелевшие части получили боевой опыт и теперь уверенно ведут наступление на дудаевские позиции.
* * *
В поисках пропавшего без вести солдата иду с доктором в морг Моздока. На окраине гарнизона площадка, огороженная колючей проволокой. Несколько брезентовых палаток. От внимания не ускользает то, что труба печки торчит только из одной... У прохода в колючей проволоке — скучающий в сыром тумане часовой. Пройдя мимо горы огромных дощатых ящиков, заворачиваем у палатки, скользя по все той же вездесущей грязи, и перед глазами открывается запредел — вся площадка морга забита рядами носилок. На каждой тело, обернутое в металлическую фольгу, ту, которую хозяйки используют для жарки и тушения. Из-под фольги видны только подошвы сапог. Почему-то неосознанно начинаю считать. Сбиваюсь около ста.
— Этим повезло, — философски объясняет мне военврач одной из частей внутренних войск. — Опознанные. На отправку.
Некоторые тела под фольгой странно плоские и короткие, некоторые наоборот — горбатятся. Из-под ближайшей фольги торчит только один сапог...
У входа в «жилую» палатку — «парамедицинская» елочка. Память о новом годе. На елочке все из той же фольги вырезанные звезды, ленты, какие-то игрушки. Запредел...
Главный в морге — бородатый майор Юра. В палатке жарко натоплено. На столе перед Юрой чай в кружке и гора документов. Обгорелые, простреленные, некоторые в засохшей крови — хоть сейчас под музейное стекло — «память чеченской войны».
Разговор наш обычный для Юры.
— По документам такой не значится, — отвечает он, перелистав свой блокнот. Блокнот, я вижу, плотно исписан. — Те, кто его вытаскивал, говорят, он без ноги был, — объясняет доктор. — Ты знаешь, сколько у меня безногих лежит? — раздраженно спрашивает Юра, потом успокаивается. — Нет у меня такого. Ни шестого его не привозили, ни позже.
— А среди неопознанных? — опять заводит свое доктор. Юра вздыхает. — Неопознанные у меня почти все с первого числа. До сих пор везут. Среди свежих — неопознанных почти нет, по крайней мере такого, какого ты описал, точно нет.
Увидев неудовлетворенные глаза доктора, Юра опять вздыхает, потом обращается к здоровому рыжему старшине. — Отведи их в «музей». Пусть ищут. -«Музей» — палатка. В ней — неопознанные. Мы молча и подавленно идем мимо рядов все тех же носилок, но уже без фольги. Обезглавленные, обрубки, обгоревшие до кости, развороченные до неузнаваемости, просто куски тел. Над всем — жуткий запах горелого мяса, тряпок, солярки, человеческих испражнений и мясной сырой дух. Мутит. В палатке у Юры врач извиняется за настойчивость. Юра не обижается.
У входа стоит майор в летном: — Генерал прилетел. Говорит, сын его здесь лежит — лейтенант-танкист. Хочет сам забрать.
Юра долго листает свой блокнот.
— Сергей Петрович? — спрашивает он у летного майора имя убитого. — Да. Генерал его заберет. Он сам летчик. — Пусть в Ростов летит. Позавчера еще отправили. Красивый был парень...
Уже перед уходом спрашиваю Юру. — Что с «музеем» будет? — Ничего. В рефрижератор и на Ростов. После войны всех разберут. Еще не хватит...
По грязевой реке, называемой улицей, навстречу шагает колонна солдат. А из головы все не выходят ряды сапог, торчащих из-под фольги, и один без пары. И становится страшно. Очень страшно — до озноба. Я вдруг понимаю, что тех, из «музея», уже никто никогда не опознает. Они навеки — неизвестные. Разве, что Господь узнает их по именам.
Я был почти на всех войнах, гремевших на просторах бывшего Союза за последние четыре года, но никогда не мог себе представить, что за пять лет до начала третьего тысячелетия жизнь русского солдата и офицера будет цениться столь дешево.
...Уже перед сном вдруг вспомнил слова Юры: «После войны всех разберут. Еще и не хватит». И ко мне приходит странное успокоение — что ж, все-таки у каждого из этих павших вновь появятся родные и бпизкие.
* * *
Мертвый наемник лежит на спине, запрокинув руки за голову. Первое, что бросается в глаза, — русское молодое лицо.
— Кто такой? — спрашиваю у офицера, стоящего рядом. Тот держит в руках автомат убитого.

— Спроси вон у десантника. У него, кажется, его документы. — Спрашиваю. Усатый крепкий майор в камуфляже долго шарит по карманам, наконец вытаскивает паспорт. В паспорте фото молодой женщины — наверное жена.
Что погнало его сюда? Почему он тут оказался, зачем взял в руки оружие, чтобы стрелять по своим, по русским?
Наемника уже не спросишь. Его удел теперь — безвестная могила. Но горечь остается.
* * *
Части все плотнее обкладывают дудаевский дворец. Теперь все поменялись местами. Из жертв армейцы стали наконец охотниками. Небольшие штурмовые группы нащупывают бреши в чеченской обороне и буквально «разъедают» ее. Рассказывают легенду о том, как спецназовцы ночью за полчаса без единого выстрела взяли Институт нефти и газа, перед которым пехота трое суток топталась.
Теперь огромные потери несут чеченцы. Все чаще и чаще на рабочие волны наших станций выходят чеченские командиры с просьбами уважить веру и позволить собрать трупы своих бойцов. Наши не возражают. Веру надо уважать. В ходе таких диалогов все чаще звучат пока еще осторожные вопросы полевых командиров на тему того, что будет с теми, кто добровольно сложит оружие. Многие из них понимают, что шансов с боями вырваться из города почти не осталось.
По всему видно — перелом произошел. — Какое сегодня число? — спрашивает уже перед сном капитан-артиллерист из батареи, прибывшей утром на усиление. Сорок четвертое декабря, — отвечает кто-то из темноты. — То есть как? — удивляется капитан.
— Ты Новый год встретил? — Да. Выпили по стакану в эшелоне, — вспоминает капитан. — А мы нет, — отзывается кто-то из темноты. — Поэтому для нас все еще декабрь. Вот вернемся. Поставим елочку. Обнимем жен с детишками, выпьем в полночь шампани — тогда и январь наступит. А пока еще декабрь. Сорок четвертое сегодня...

ссылка

У меня все

Да, тяжело такое читать. Самое главное не забывать это.

Быть добру!

Да, уж!! Мало того что кинули в мясорубку не подготовленных срочников, так еще свои же в друг друга стреляли.

Это сообщение отредактировал dumas - 24.04.2018 - 21:59

А вот веру иногда не стоит соблюдать. Глядишь наших боцов жизни бы остались.

Главное не забыть всё это...

над этим рассказом я, сжимая кулаки в бессильной ярости, плачу от безисходности... как жалко пацанов и как же я ненавижу жирных тупых упырей-политиков и генералов!

Согласен, читал с мокрыми глазами.

Это страшная страница истории новой России.

ТС, тебе отдельное спасибо.

Правильно. Не забыть! Забудем, повторится.

Ельцину памятник открыли. Его жена речь произнесла о свершениях во времена ЕБН на которых зиждятся наши сегодняшние победы. Хорошие свершения, особенно Чеченская война. Хорошая победа, с выплатой дани и выведением республики из правового поля государства. Одни устроили войнушку и на ней делали деньги. И им ставят памятники. Другие умирали на этой войне, гражданских русских резали "свободолюбивые" горцы. И никто не виноват. Кроме русских офицеров которые обижали невинных "свободолюбивых горцев".

Это сообщение отредактировал Pomeranec - 24.04.2018 - 22:57

просто плюсану.

Они жирные, но отнюдь не тупые. Каждый второй имел свой гешефт с этой кровищи. А кто не имел закончили как Буданов и Рохлин.

Прочитал на одном дыхании....
Светлая память...пацанам...

Блять! Напомнили... Пойду водку жрать. До сих пор рука иногда чешется в том месте, где под Гудермесом шрам в правое предплечье получил при блоке, и той же рукой ножом засадил ёбаному пидоро-чучмеку между ключицей и шеей. Я живой, он нет, вот и вся арифметика.

Тяжело читать. Но это было и это правда.

Я думаю, недолго осталось. За гешефт придет расплата.

Все правда. Связи нет между спецподразделениями МВД, армейцами, морпехами. Обстрелы между своими-тоже правда.

Вместе с ОДОНОм стояли, зам.по тылу показал один танк-это наш танковый полк! Жрачка у нас была, под баню приспособили какую-то комнату в разбитом доме, пробили в полу дыру, чтоб вода стекала. Топили мебелью, паркетом, что найдем...

Позже, года через полтора, стояли в одной из станиц Шелковского района. Какой-то полкан отдал приказ, дебильнее не слышал больше. "Всем, кто выезжает за продуктами или по делам в штаб (Кизляр), перед этим связаться со штабом по радиосвязи". Открытой связи, мля!!! Нашли идиота, там пост чехов, 50 км. Свяжешься, ждешь ответа, получаешь добро. И тут тебя на дороге ждут "с подарками".

Нахер, поставили бойцы рацию в Урал, выехали в хер пойми какое время, приехали к штабу, связались, получили добро. А мы уже на месте, в кафешке поели, потом топаем в штаб, типа, только приехали.
Про 10 УАЗиков с одинаковыми номерами двигателей, кузова и рамы я писал уже. Сами додумайте. Кому война, кому мать родна.

А так-вечная память солдатам и офицерам, сложившим головы там, земля стекловатой ЕБН...

"спасибо" е.б.н.
В той войне во всей красе проявилась способность прогнившей рыбьей правительственной головы руководить, управлять, направлять.
Те же морды, что развалили Союз, оставались при власти и продолжали толкать страну в бездну.
Этим тварям удалось довести южные народы от чувства благодарности другим народам Союза за то, что подняли из средневековья, до чувства ненависти и отношения к другим, как к слабовольным рабам.
Этим тварям удалось выкормить чувство вины в русских, которые ни перед кем ни в чем не виноваты.
Последствия будут сказываться еще лет 30, пока не уйдет наше поколение.