288
От автора:
Рассказ представлялся на ККК-27 (
тык). Выкладывается основа плюс два существующих (на данный момент) продолжения. По реакции, будет приниматься решение о продолжении. Надеюсь на адекватные отзывы, критика приветствуется и будет учитываться (по возможности).
Часть 4. Один глотокЧасть 5. И швец, и жнец, и на дуде игрецЧасть 6. День открытий7. Потерянные8. НашедшиесяЧасть 9. Хозяин. Финал.Вместо прологаВокруг скрипели, вздыхали, храпели, сопели, ворочались, портили воздух – короче, спали и видели сны десятки мужиков. Сосед надо мной опять что-то неразборчиво бормотал и никак не мог устроиться. Был бы я дома, сейчас бы поразгадывал номограммы, почитал, порисовал. Но в казарме до шести утра наступил «отбой». Поэтому я лежал с открытыми глазами и смотрел как спят другие.
Где-то часа в три нашлось новое занятие – решать, достаточно ли я хочу в туалет. Оно было интересным – если б я умел спать, я б наверняка заснул за размышлениями, но тут по разуму будто мазнуло крылом большой птицы. Казарма погрузилась в тишину – крепко уснули даже те, кто лишь дремал. Но не я. Я – насторожился. И конечно тут же увидел хозяюшку – он крался вдоль крашенного плинтуса, таща спертый у кого-то из тумбочки кусок хлеба. Мелкий совсем, с шарик для пин-понга, весь какой-то несчастный и забитый. Он поймал мой взгляд и от ужаса вжался в стену, бросив добычу. После чего юркнул в щель.
Я достал из тумбочки конфету, тихонько, на цыпочках дошел до стены, подобрал хлеб и вместе с конфетой просунул в щель. Конфета не влезала, но с той стороны мне вскоре помогли.
– Благодарствую, – прошелестел еле слышный голос.
– На здоровье.
Обратно я лег с улыбкой и так пролежал до самого «подъёма».
Дед с детства начал готовить к встрече с ними, как только родители узнали, что у меня редкое «заболевание» – я не умел спать. Лечить пробовали, даже в Москву возили к какому-то хитромудрому профессору, «да куда им сирым поперёк промыслу Божево», как говорил дед, царствие ему Небесное.
«Ты, главное, сам не пужайся – они-то тебя больше страшатся. Такие как ты раньше на них охотились – силу с них имели великую. Дед мой, твой прапрадед, правда всегда с ними дружбы водил, не обижал. Больше по деревням селам помогал людям с хозяюшками уживаться. Но мог и высосать, коли совсем злобный попадался. Да не успел знания передать – сгинул в Гражданскую. Так что, чего сам помню – расскажу».
Вот и рассказывал, пока жив был. Как говорить, как пальцами хитро знаки от хозяюшкиного колдунства отворотные крутить. Как дружиться с ними, да как мириться, коли разозлить. Что подносить, а чего – ни в коем разе. Где искать, коли нужда в них будет, а где лучше и не нужно, чтобы вдруг не найти. Много рассказывал – да что там ребенок четырехлетний запомнит…
Искал потом в старых книгах чего еще – но то ли не там искал, то ли тайное искусство было – ничего путевого – одни сказки, с дедовыми рассказами имеющего совсем мало общего.
Год пролетел. Распрощался с Митяем по-доброму. Килограмм конфет ему в щель пересовал, да отбыл из расположения.
И даже не удивился, когда нашел вложенный в военный билет листок, отпечатанный на машинке:
«Напоминаем, что все лица, имеющие подтвержденные паранормальные способности или имевшие сношения с потусторонними силами, обязаны пройти регистрацию в районном отделе по паранормальной активности не позднее трех дней после прибытия. Неявка грозит наложением проклятия. Возможно трудоустройство».
Ниже был уже ручкой приписан адрес в моем городе и телефон. На обороте бумажки была ведомость на сапоги.
Улыбнувшись с «сношения», я все-таки отметил, что мои ночные беседы с Митяем незамеченными не остались. Но, раз надо, так надо.
Отоспавшись, наевшись домашней еды и вдоволь належавшись на своей кровати, на второй день я сперва отправился в военкомат, решив потом зайти и по указанному в бумажке адресу.
Часть 1 ЗнакомствоВ военкомате оформили быстро, и я отправился искать «Районный центра по паранормальной активности». Нашелся он в конце улицы и был братом двойником военкомата. Этакий сталинский ампир в упадке. Разве что без патриотических плакатов.
Пройдя через тяжелые двери и пустое КПП, я остановился в пустом коридоре и растерянно огляделся. Никаких указателей, табличек, стендов. Даже сотрудников. Только истертый линолеум, казённые красочно-побелочные стены и белые двери.
Побродив по зданию и собравшись уходить, решив напоследок попробовать одно из дедовых средств. Самое простое – нажать в угол глаза пальцем и смотреть вбок. И чуть не подпрыгнув, увидев прямо перед своим носом в упор смотрящую на меня тетку в очках.
– Пойдемте, а то я уж думала, кто случайный забрел, – сказала она и направилась в одну из дверей, на которой обнаружилась табличка «Отдел регистрации».
В кабинете был сделан современный ремонт – новая мебель, моноблоки на столах, с торчащими из них ворохами проводов, и большой многофункциональный принтер. Правда, компьютер на столе, куда бы пришли, был накрыт изящной белой кружевной салфеткой, а клавиатура стояла стоймя. Зато было множество разнообразных ручек и карандашей. Женщина устроилась поудобнее, раздвинула канцтовары в стороны, освободив немного места, достала из ящика большущую картонную карточку. Взяла синюю ручку и задала первый вопрос:
– Фамилия, Имя, Отчество.
Так прошло два часа. Что заполнялось синей ручкой, что-то черной, что-то – исключительно простым карандашом. Вопросы были обо всем на свете. И ни одного про паранормальные силы! Я показал все имевшиеся у меня документы и стал уже переживать, что не взял свидетельство о рождении, когда вдруг все закончилось.
– Всё.
– Что «всё»?
– Идите.
– Куда?
– Куда хотите – у нас свободная страна. Дверь вон там. Если есть следующий – позовите.
Женщина потеряла ко мне интерес и пошла шуметь чайником.
Я продолжал стоять на месте – хотелось еще раз спросить: «Точно всё?», но было как-то неудобно.
Внезапно, что-то стремительно выскочило, вихрем пронеслось к столу, вспрыгнуло на него, сцапало одну из ручек и попыталось с ней скрыться.
– УУУ, – взвыла женщина, кидаясь в погоню, – Фроська, отдай!
Фроська вереща и ругаясь тоненьким противным голоском рванула под шкаф, откуда послышался глухой удар и, через секунду, громкий жалобный плач.
– Ага! – злорадно завопила женщина, – а нет больше дырки твоей любимой, нечесть поганая! Ну ща я тебе покажу.
В руке у нее оказалась метелка, которую женщина окропила из какого-то пузырька.
– Святая вода, – доверительно сообщила она мне, – вы б вышли, тут ща такой вой будет.
Мне стало жалко неведомую Фроську. Я нашарил в кармане дежурную конфету, которые всегда носил с собой с детства, и встал на колени перед шкафом. Из темноты на меня глядели испуганные до полусмерти глазенки. Я улыбнулся, но в ответ последовал лишь новый взрыв рыданий и глазки скрылись в крохотных ладошках.
– Фрося, не плачь и не бойся, давай лучше меняться.
– Уходииии….
– Хорошо. Уйду, и ты не узнаешь, что у меня было на обмен.
– А что у тебя есть? – глаза жадно блеснули.
– Вот! – я показал конфету. И вовремя одернул её, чтобы цапкая ручка её не схватила.
– Дай!
– Меняемся!
– Так дай.
– Ты мне тётину ручку, а я тебе конфету.
Ручка выкатилась из-под шкафа, а конфета исчезла в темноте и там тут же зашуршало.
– Будешь себя хорошо вести и не воровать, я тебе еще принесу.
– А чего Катька жжётся!
– Она больше не будет. Выходи, она тебя не обидит.
Маленький пушистый комочек несмело выкатился на коротеньких ножках и боязливо, бочком шмыгнул в угол, где был криво прибитый плинтус.
– Благодарствую, – прошелестело уже у меня в голове.
– Вы её не обижайте – лучше молочка налейте, конфетку оставьте любую. Им же уважение и внимание важно. А вы её – святой водой. Так скоро и всерьез пакостить начнет, а может в злобу переродиться – там и до членовредительства недолго.
– Поучи меня ещё, сопляк, – пробурчала женщина. Потом поправила очки, взяла меня за руку и потащила за собой в коридор.
– Да я сам уйду, – заартачился я, не надо меня тащить.
– Я тебе уйду! И так работать некому.
Как оказалось, тащила она меня не на выход.
Вскоре я был оформлен в должности «Младший оперативный сотрудник» с окладом, работой по ночам и правом на служебное жильё.
– Езжай на Красных чекистов, там говорят кто-то жутко воет по ночам.
Я поёжился. В том районе даже днём было мягко говоря неуютно: ряды старых домов, в которых едва теплилась жизнь, окруженных покосившимися заборчиками с запущенными палисадами и чахлыми кривыми клёнами из фильмов ужасов. Всё это дополнялось странно одетыми хмурыми людьми, стаями собак и вечно каркающими воронами.
Мой начальник, Антон Павлович, седой и крупный мужчина, как обычно был неприветлив и малословен. Наши отношения за прошедшие два года так и не вышли за пределы официальных. Он ничему меня не учил и не передавал накопленный опыт. Он просто давал мне задания. Сам он работал днем, а я – ночью. Стоит ли упоминать, что в отделе «Контроля и реагирования» нас было двое.
– Как там закончишь, езжай в Пригожино. Там дом одержимый. На въезде кафе с симпатичной продавщицей – круглосуточно работают. Там спросишь какой – она и вызывала. Водой окропишь святой, чтобы постояло пропиталось. Я днем приду – доделаю.
– Хорошо, Антон Павлович.
– До завтра, – он уже накинул свое старое пальто, замотался длинным несуразным красно-зеленым шарфом и ушел, хлопнув дверью. Я отметил работы в журнале, слава богу, электронном. Ответил на пару писем и запросов. Дописал отчет, попил чаю и, когда совсем стемнело, поехал по указанному адресу.
«Фламинга моя» была на самом деле праворуким Субару Доминго восемьдесят какого-то года выпуска. И не моя – её мне выделили от организации «в пользование». Выносливая, удобная, экономичная машинка бледно-розового цвета, за что и получила своё прозвище. К тому же, она никогда не ломалась. Машина была привезена из Японии в начале девяностых и ходила по рукам, получая недобрую славу «бесячей». А так и было – вместе с ней из Японии прибыл и беспокойный дух, живущий в двигателе. У нас его смогли усмирить и заставить сотрудничать, ну и выкупили машину за бесценок. Антон Павлович даже с усмиренным духом общего разговора найти не смог, что не удивительно. Другие сотрудники и подавно боялись машины, которая очень выразительно следила за проходящими мимо пылающими адскими отблесками фарами и иногда взрыкивала заглушенным мотором. Оттого машина и гнила на заднем дворе со слитым бензином и вытащенным аккумулятором, что не мешало ей распространять вокруг волны ужаса.
А всего-то нужно было разговаривать с духом по-японски, подносить ему раз в месяц дохлых мышей, до которых он был большой охотник, и почаще доливать масло. Ну и иногда девяносто восьмым бензином баловать. Короче, жили душа в душу.
Машина шла в комплектации «мобильный дом», те с спальным местом, микроволновкой, телевизором и печкой. Я как-то быстро стал в ней не только ездить по заданиям, но и жить. В ней всегда было тепло, уютно, безопасно и, главное, никто не задавал вопросов «а ты почему по ночам не спишь?», как делали в предоставленном общежитии – платили мало, и свою комнату в коммуналке, доставшуюся от родителей, я сдавал.
– Хеддорайто о акаруру шите кудасай, *
Сделай свет поярче, пожалуйста – обратился я к машине и фары вспыхнули ярче, силясь разогнать клубящийся мрак мертвого района. В чёрных, будто поглощающих свет, домах блекло горели единичные окна. Даже луна, только что ярко светившая даже через яркую городскую ночную подсветку, боялась смотреть на это «кладбище». Снести бы тут всё…
Колеса скрежетали по остаткам асфальта, а я размышлял, как мне найти причину обращения в кромешной темноте. Так и ехал потихоньку в надежде, что все решится само. И тут…
– УУУУУУ.
Волосы встали торчком даже в носу и ушах. Я вдавил стоп, а фары, даже без моей просьбы мазнули по совсем уж черному, полузавалившемуся на бок дому, с раззявленной гнилыми балками, словно пеньками зубов, пастью на месте сорванной крыши.
– УУУУУУУУУУУУУУУ.
Вой повторился. В бараках мигнули и пригасли окна.
– Похоже нам сюда, – заговорил я вслух, пытаясь унять озноб.
– Аната ва кагаякимасу ка?
*Можешь туда посветить?Машина утвердительно рыкнула и поворочалась на колесах, чтобы выхватить светом фар большую часть дома.
Дом, похоже, недавно горел. Черные закопченные стены, обугленные останки рам, распахнутые двери.
– УУУУУУУУУУУ.
Я унял забившееся сердце, глубоко вздохнул и вылез в ночь.
Пахло горькой кислятиной. Порыв ветра почти сразу выгнал из меня все накопленное тепло. Под ногами хрустело битое стекло и куски шифера. Ступая по месиву, где, наверняка, еще и гвозди ржавые торчат, я пожалел, что не одел берцы.
Новый вой застал меня уже в доме и заставил пошатнуться – такая на меня навалилась безысходность и отчаянье.
Это было не дело. Я быстро забормотал заговор на добро, кривя пальцы в фигурах. Сразу стало светлее – вокруг разливалась область спокойствия, будто в бушующее море вылили бочку машинного масла. Дом перестал давить на меня, успокоился, погрузившись в наведенные воспоминания о том, как он был новый и в нем жили люди, и я наконец смог различить бормотание:
– Брооосилии… Сууууки… НенавииииижУУУ…
Кое-как забравшись по остаткам обгоревшей лестницы на второй этаж, который представлял из себя переплетение сохранившихся балок с небольшими участками не обвалившегося пола. В дальнем от меня углу около дымохода сидело существо. Когда-то явно пушистый и густой мех свалялся в колтуны. Часть волос была опалена, открывая сморщенное кожистое темно-коричневое тело, остальные были явно совсем седые, говоря о старости, даже древности существа. Огромный нос картошкой был горестно опущен. Он даже не реагировал, когда луч налобника случайно уперся прямо в него, лишь продолжал жаловаться и причитать.
Я, аккуратно переступая по остаткам балок и стараясь не шуметь, полез к нему ближе. Нужно было почувствовать его – скорее всего, он давно переродился в Злобу и нужно было развоплощать. Я нащупал склянки в карманах куртки и быстро освежил в памяти нужные заговоры. Тут, наверное, сразу святой водой нужно – вот она эта скля…
…от сильного толчка полетел головой вниз прямо на торчащие обломки досок и шифера.
В считанных сантиметрах от смерти, даже толком не успев испугаться, я завис вниз головой, удерживаемый за ногу сильной рукой.
– Ты кто? – прозвучало сверху.
– Сотрудник отдела контроля и реагирования. Прибыл по жалобе на жуткий вой по ночам.
– И чего нужно?
– Поговорить, попробовать решить вашу проблему.
– Именно поэтому ты за Эксил схватился?
– Мне страшно было – я думал вы уже в Злобу переродились.
Хозяюшкам нужно говорить правду и только правду. Правда, правда тоже разная бывает.
Меня бесцеремонно и с пугающей легкостью вытащили наверх.
– Нет не переродился ещё я в, как ты сказал, Злобу? Иильска это называется состояние. Пойдем, поговорим, юный неспящий.
– Может лучше у меня дома? Чаю попьем.
Зубы от пережитого полета у меня стучали и срочно хотелось в тепло.
– Домой?
– Вон мой дом, – я показал через дыру в стене на подрагивающую от беспокойства Фламингу.
– Мммм… Как интересно. А молоко есть?
Я лишь отрицательно покачал головой.
– Ну и зря. В нормальном доме, где есть хозяюшка, должно быть молоко и добрый хлеб, – наставительно ткнул он мне пальцем в ногу.
– А у меня нет дома хоз…
Он не дослушал и уже ходил вокруг машины, почесывая спину. Мне же пришлось обратно лезть самому, рискуя сломать шею.
Дверь не открывалась, хотя я подергал и даже попросил. Вежливо.
– Ты смотри какой строптивый он у тебя, – хохотнул хозяюшка. – Эй ты, Сейшин, открывай, я чувствую печенье! Я тысячу лет не ел печенья!
Машина отрицательно качнула мордой и попыталась отодвинуться.
– А так?
Вокруг сгустилось облака такого мрака, что в нем утонул вообще весь свет. Повеяло могильным холодом, а стекла мгновенно покрылись изморозью. Как и мои глаза. И кровь. К счастью, машина уже через секунду стояла, открыв все двери и даже лючок бака, на всякий случай, и повиливала задним дворником.
– То-то же. Нашел с кем связываться.
Хозяюшка по-хозяйски нырнул внутрь. Тут же зашумел электрочайник и хлопнула дверца холодильника.
– Заходи, чего застыл, – крикнули мне. Потом, уже явно не мне:
– Доа а шимемасу. Фуко!
*Двери закрой. Дует!Двери тут же захлопнулись, едва не прищемив мне ногу.
– Ну, давай говорить. Меня Кузькой звать.
Говорили мы часа два. Результатом переговоров стал торжественно внесенный в дом тапок, слова про «Хозяин, поезжай с нами» и избавленный от воя район.
Крутя руль и косясь на хозяйничающего сзади нового жильца, я никак не мог решить – рад ли я новому соседству или нет. С одной стороны, даже за два часа я узнал о мире домовых больше, чем за всю жизнь. С другой – Кузька сразу заявил, что никакой дружбы у нас не будет. Только нейтралитет, пока он не выберет себе новый дом. Мол «невместно» ему такому древнему с таким «желторотым птенцом якшаться».
До Пригожино добирались долго. Шоссе шло прямо через деревню, перерезая ее пополам. Кафе нашлось сразу по яркой вывеске.
– Молока купи и хлеба, – кинули мне в спину.
Симпатичной продавщицей оказалась женщина лет пятидесяти.
– Молока, хлеба и где у вас тут дом одержимый.
– А… Палыч сдался и решил новичка отправить, – хихикнула она, рассматривая через очки. – Не советую я тебе туда соваться…
– Спасибо за предупреждение, но я все-равно обязан хотя бы глянуть.
– Ну глянь. Езжай сейчас направо на третьем перекрестке снова направо. На площади останавливаешься и глядишь на дом. Потом понимаешь, что это никакой не дом, а церковь заброшенная, разворачиваешься и едешь домой. Понял?
– Ага.
Дом и правда оказался бывшей церковью. Со снесенной колокольней и без купола. Все стены, когда-то побеленные, были изрисованы графити, сатанистскими символами и свастиками. За распахнутыми, частично выломанными дверями, клубился мрак. На просторной асфальтированной пустой площади стоял только ржавый киоск с выцветшей надписью «Касса».
«Какое прелестное место», – подумал я.
От дома тянуло холодом и безысходностью. Из разбитых окон второго этажа вытекал черный туман. Мне даже показалось, что слышен грустный тягучий звук колокола. Бом, бом, бом.
Я даже заслушался. Было что-то в этом звоне что-то могучее, жизнеутверждающее. Словно маяк, который созывает корабли в порт. А ведь и правда – звонил колокол. Наверное, из соседнего села – там была действующая церковь. Хотя, нет – вот же она – церковь. Празднично сияет белоснежными стенами и золотом куполов. На ступенях батюшка в рясе осеняет знамением прихожан. Лица их светлеют – они улыбаются и входят внутрь.
Покрестил он и меня, дождавшись, когда я в пояс поклонюсь Вратам и иконе над ними. Внутри было лепо – тонкие солнечные лучи проникали внутрь, золотя волосы прихожан и кладя свои теплые ладони на платки прихожанок. Пахло ладаном из курящихся кадил и было тихо и спокойно. Лишь маленький залетевший воробей чирикал где-то под самым куполом с ликами святых. На меня накатило умиротворение. Ноги сделались ватными – я присел на скамеечку и прикрыл глаза. Перед глазами кружился хоровод цветных искорок. Я мог каждую приблизить и увидеть, что это реальный человек, сотни людей. Они пролетали надо мной все ближе. И в один момент понял, что лечу с ними, что я – одна из искорок, кружащихся вокруг местного солнца. А вот другой я – с пустым взглядом сижу на скамеечке в заброшенной церкви, среди мусора, бутылок, использованных шприцов. И я все дальше, дальше от себя…
Но… Как же это… Я рванулся. Обратно туда, в свое тело. Но наткнулся на ледяную каменную плиту. Я царапал, бил ее кулаками. Но камень не чувствовал моих попыток. Сознание затопило паникой. А ведь тащило, тащило за хороводом. Если улечу – то себя уже не найду. Стало уже по-настоящему страшно. И когда отчаянье полностью овладело мной, из каменной плиты, ломая ее вырвалась кожистая рука, схватила меня за ногу и дернула вниз, выдирая из смертельного хоровода.
– Придурок, – на щеку обрушился сильный удар, заставивший голову дернуться. – Куда поперся в одиночку! Жить надоело?
Внутрь церкви, в которой я неизвестно как очутился, хлестал свет фар Фламинги, распугивая скрюченные тени. Над головой оглушительно бил колокол, требуя вернуться в хоровод. Снова проступил батюшка у входа. Только на этот раз в рисе была огромная черная тень, стремительно, с каждым ударом, увеличивающаяся и закрывающая все небо.
– Эксил кидай, – взвизгнул Кузька, сам лезя ко мне в карманы.
– Куда кидай… – не понимал я, все еще с трудом дыша сдавленной грудью.
– Ну ты тупой, – обжигаясь, будто горячей картошкой, только вытащенной из углей, Кузька дернул один из пузырьков и швырнул в темноту, где должен был быть иконостас и алтарь.
Ухнуло, здание вздрогнуло. На головы посыпался мусор и куски штукатурки.
– Ещё!
Следующие три я кинул сам. Темнота плавилась, темноту корежило, в ней вспыхивали белые всполохи. Подломилась колонна, другая. Купол стал трескаться и осыпаться вниз.
– Беги, придурок! – тянули меня, а я мог только смотреть, как здание будто складывается в растущую черную дыру на месте алтаря. Лишь еще одна мощная пощечина заставила меня сдвинуться с места.
За спиной выло, бил каким-то истеричным боем колокол, хлопали раззявленной пастью двери.
Едва я выбежал наружу, здание тяжело просело, заставив дрожать землю, и … все кончилось.
Внешне, церковь осталась такой, какой и была. Просто, превратилась в обычное старое заброшенное здание.
– Хана ему – причем исключительно благодаря мне, – Кузька старательно отряхнулся и полез в машину. – Хуссетстхере был это.
– Кто был? – на автомате спросил я, вяло переставляя ноги.
– Хуссетсхере. По пути расскажу. Пошли, молока тебе налью. Пора возвращаться – светает уже.
Я посмотрел на розовеющие облачка – ночь заканчивалась. А значит, заканчивалась и рабочая смена. Отчеты еще писать…
– Ну где там твое молоко? – полез я в машину.
– Ты б еще завтра пришел, – послышался ворчливый голос, – кончилось молоко. Выдохлось. Поехали к тете Зине заедем, там и позавтракаешь заодно и…
– … и молока еще купим, – закончил я, заводя двигатель.
– А ты не безнадежен.
Я в ответ улыбнулся.
Часть 2 Одного поля ягодыФламинга резво сорвалась с места, оставляя за собой шлейф пыли. А по капоту и ветровому стеклу Марковника, крашенного в матовый морковный цвет, хлестнул целый поток камушков, гарантировано обеспечивая хозяину полировку головной оптики и устранение сколов на лако-красочном. Пока гонщик, матерясь, осматривал свое сокровище, автобусик уже превратился в еле видимую точку, вспыхивающую огнями стоп сигналов на горизонте.
– Круто, – кисло прокомментировал Кузька, слезая со своего детского кресла, установленного на пассажирском сиденье, – унизил очередного немоща.
– Сам ты немощь – это ж Тойота Марк Три! Легенда…
– … восьмидесятых. Скучно.
– Ну нет у нас тут Ламборджиней всяких и Феррарей – простите извините.
– Не прощаю. Будете соревноваться с Каблуками или Шохой с колхозтюнингом – не будите.
А жаль, что не попадаются спорткары. Мне б хотелось посмотреть в глаза мажоров, которых с легкостью сделает старенький пузатый автобус на всесезонке. А он сделает – дух крайне любил скорость и выжимал из движка даже больше, чем предполагали в самых мокрых мечтах его создатели. Не гнушался он и откровенным мухлежом с законами физики, когда машина иногда буквально летела по воздуху, не касаясь земли колесами, совершая гигантские прыжки.
Но гонки эти я ненавидел – это было банально страшно, а при каждом прыжке живот проваливался куда-то вниз, чтобы через секунду воспарить вверх. Но Фламинга так жалобно подвывал, когда его долго не «выгуливали», что приходилось заправлять его «сотым» и выводить на улицы в поисках очередной жертвы, пересмотревшей «Форсажей».
Больше никого не попадалось, и я заскучал, тупо колеся по пустым улицам. Меланхолично мигали жёлтым светофоры, бегали поперек дороги подозрительные прохожие, по любимому «Ретро ФМ» дорвавшийся диджей ставил странную музыку, а экипаж ДПС на Гранте, зачем-то пристроившийся сзади с включенной люстрой, катался за нами минут двадцать на сорока километрах в час, пока им не надоело, и они куда-то не пропали. Дослушав одну из песен Шнура из самого начала его карьеры, где не матерными были только предлоги, я выключил приемник я окончательно смирился с тем, что сегодняшняя ночь какая-то странная.
Справа что-то резко взрыкнуло так, заставляя меня конвульсивно дернуться, а машину качнуться. Копченая по кругу Импреза в раллийной ливрее с золотыми звездами и крашеными фирменными литыми дисками, снова подгазовала, утробно урча двигателем и дергая носом, явно нарываясь на погонять.
– Сделай его, – зевая во всю свою огромную зубастую пасть выдал со своего детского кресла Кузька, незнамо когда там очутившийся.
Фламинга всхрапнул, словно конь и попробовал выдать такое же фирменное субаровское «врррррум». Получилось довольно невнятно – литража не хватало. Но тут загорелся зеленый…
Меня вдавило в жалобно скрипнувшую пружинами спинку кресла, чтобы через секунду, при переключении передачи, привычно подарить мимолетное ощущение невесомости. Обычно такие скоростные рывки длились несколько секунд и потом оставалось только рассматривать в заднем стекле еле заметные крохотные фары проигравшего. Но на этот раз настала наша очередь наблюдать удаляющиеся задние габариты соперника. Запоздало хлестнуло по стеклам камушками и пылью.
– А может ну ег…. – опасливо предложил я, вцеплясь покрепче в «пустой» руль.
Фонари смазались в длинные цветные полосы, будто Хан Соло включил гипердвигатель – даже верещащий от восторга Вуки на минималках присутствовал. Дышать вообще не получалось, а руки и ноги болезненно налились свинцом. Уши заложило. Я скосил глаза на спидометр – стрелка лежала и пыталась проломить ограничительный чопик на отметки в 140. Вроде, я даже на мгновение отключился от перегрузки.
– Круууууу…
Торможение было таким же энергичным – меня чуть ремнем пополам не разрезало и ощутимо ударило о руль, а Кузька белым плевком растекся по лобовому, что не помешало ему закончить фразу.
– … уууутоооо!!! Еще хочу. А мы победили? А то я не досмотрел.
Импрезы нигде не было видно, а мы стояли около выезда из города. Двигатель пару раз дернулся, сотрясая кузов и заглох. В наступившей тишине зацокала аварийка, озаряя окрестности оранжевыми всполохами и стали отчетливо слышны потрескивания остывающего мотора.
– Похоже не победили, – почесал спину Кузька и ушел досыпать.
– Синпайсинайдекунасай. Коре ва яхари вэ эр икс эс ти ай десу. Макете мо хазекас кунай.
*не расстраивайся. Это ж все-таки WRX STI. Не стыдно проиграть.И добавил уже по-русски:
– Где мы, а где это турбированное чудище.
Кузов снова горестно сотрясся.
– Маке рарерю хитсё га рю. Има, аната ва хоканахито га канзи кото о канзимас ка?
*Нужно уметь проигрывать! Теперь ты чувствуешь, что ощущали другие?Машина завелась, тихонько уползла на обочину, и снова заглохла.
– Слабак! – проворчал я, вылезая наружу.
Пахло лесом и влагой. Где-то за кронами сосен, намечался рассвет. Было зябко и дул не сильный, но постоянный ветер, который быстро выветривал бившую меня дрожь. Я не показывал свой страх, но сейчас меня накрыло. С какой скоростью мы ехали? Двести? Триста? Четыреста? По ощущениям, гонка заняла секунды три. За которые из центра мы добрались до южного выезда на Южный тракт. Это километров шестнадцать. Как это пересчитать в нормальные цифры – шестнадцать километров в три секунды? Считать было физически больно. Поэтому я отложил расчеты на потом и просто дышал ночным воздухом и в голове наступала приятная проветренная пустота.
Мимо иногда проезжали машины. Сперва нарастал гул, шорох, на секунду лицо озарялось светом фар, обдувало бензиновым кислым выхлопом и автомобиль уносился прочь, сверкнув красными огнями на прощание и возвращая мне моё свидание с ночью и тишиной.
Ну как тишиной… Все так же монотонно цокала аварийка, храпел Кузька, да Фламинга иногда шебуршалась, чуть ёрзая кузовом.
Проводив очередную машину взглядом меня вдруг посетила мысль, которая почему-то до этого даже не приходила в голову.
А что это за Импрезы у нас такие, которые смогли нас, таких «одухотворенных» обогнать? Вывод был простой – у нас в городе завелся еще один непрошенный гость из Японии. И вроде как мы обязаны реагировать.
Я отстучал Антону Павловичу сообщение, где кратенько, всего в шести сообщениях, описал происшествие и свои мысли.
Ответом было голосовое: «Найди и изгони».
Инициатива любит инициатора… Я поворошил свои знания по изгнанию демонов. Ничего не вспомнил и полез советоваться с Хозяюшкой.
– А зачем изгонять? – удивился тот, наливая себе молоко и вгрызаясь в батон. – Найти, познакомить, да пускай играются.
– Ну…
– Баранки гну. Все б вам изгонять. Не узнали, не познакомились, не поняли, а уже думаете, как убить. Убийцы! Вот если б она первой напала, тогда да.
– Не поможешь?
– С убийцами не разговариваю, – прозвучало уже из-под кровати.
– А ты чего думаешь? – обратился я к рулю.
Стрелка тахометра вздрогнула и ожила, приветливо вильнув мне. Цоканье, которое за прошедшие часы уже стало привычным, смолкло, сменившись тихим урчанием двигателя. Можно было не пристегиваться – я чуйкой ощущал, что поведу на этот раз я и поедем мы медленно и аккуратно, но всё равно пристегнулся в силу привычки и опасения встретить тот настырный патруль. Я мигнул поворотником сидящей на проводах сороке и, развернувшись поперек дороги, поехал назад в город.
– Изгнал? – Антон Павлович никогда не здоровался.
– Машину еще найти нужно. А я даже не представляю где искать. Даже номера не запомнили. Импреза – популярный автомобиль, разве что тут гоночная модификация и тонированная в круг. Таких вряд ли в городе мно…
Начальник подошел, сомкнул мне губы своими сильными пальцами, пахнущими колбасой, потом подтолкнул к окну и ткнул лицом в стоящую у входа Импрезу.
– Умеешь изгонять?
– Нет.
Антон Павлович дернул пушистой бровью, горестно вздохнул с читаемой интонацией «наберут студентов по объявлению», порылся среди наваленных горкой книг на краю стола, достал какую-то мятую пожелтевшую от времени брошюру, отпечатанную на машинке с обтрепанными уголками и ярким круглым следом от стакана, и пододвинул мне. После чего плюхнулся на кресло допивать свой чай из когда-то белой ведерной кружки. Аудиенция была окончена.
«Изгнание малых демонических сущностей из механизмов. Волков А.П. 1997 год. Для внутреннего использования».
Я жадно схватил источник знаний и мне было глубоко плевать, в каком оно виде. Хоть на человеческой коже кровью писанное. Знания!!!
Мысленно съехидничав, что начальнику больше бы пошла фамилия Вульф, а не Волков, я сел за свой стол и погрузился в чтение.
Сперва торопился, читая по диагонали, выхватывая только самое важное и лихорадочно повторяя энерго-конструкты пальцами, постоянно бегая к окну. Но Импреза никуда не собиралась и спокойно стояла.
Прочитав коротенькую брошюрку третий раз, я решил, что хватит теории и пора заняться практикой.
На улице ярко светило солнце, бликуя на глянцевых бортах японской машины. Лишь стекла оставались абсолютно непроглядно черными. Всегда удивлялся, как вообще с такими ночью ездят, если даже днем ничего не видно? Оглушительно орали птицы в кустах, тянуло куревом из распахнутых окон и хрипело радио экономистов со второго этажа. Солнце, словно игнорируя густую листву старого тополя, ощутимо припекало макушку.
«А внутри, небось, жарко – даже боковые стекла не опущены ни на миллиметр», – подумал я. «И кто там за рулем? И есть ли кто-то?» Фламинга без меня, конечно, умеет ездить, но недалеко – пара метров максимум, неохотно и чуть ли не на цыпочках. Нужен ему зачем-то кто-то на водительском сиденье. Я спрашивал у Кузьки, но он лишь презрительно на меня посмотрел. Хоть придурком, как обычно, не назвал.
Из раздумий меня выгнал резкий писклявый и какой-то нетерпеливый «Бииип», которому отозвался такой же писклявый «Бииип» с заднего двора, где был запаркован Фламинга.
«Так, спокойно. Делаем все по методичке. Только не спешим. Только бы не спугнуть. Номер нужно запомнить. А нет номера. Новая машина? Только привезенная? Или только купленная просто и не зарегистрированная? О чем я думаю? Так, сосредоточиться. Как же так пальцы Палыч может свои деревянные изгибать – ну капец же больно. И губы забыл помыть – рукоприкладничает, падла седая! Фу. Вон даже колбасой еще воня… Так, хватит отвлекаться, конструкт. Вроде должно засветиться, если все правильно. Ага, светится. Тык».
Субару дернулась, будто на нее что-то уронили, дико пронзительно взвыла сигналкой и замигала всеми лампочками. В глаза мне ударил белый сноп дальнего света от резко включившихся фар, заставляя отшатнуться и закрыться руками, сбивая с настроя. Из распахнувшихся дверей с трудом вывалился бледный мятый мужик и на карачках быстро-быстро пополз прочь. Машина же, очухавшись, угрожающе взрыкнула, захлопнула двери и, взревев мотором, с пробуксовкой развернувшись на месте, рванула прочь.
– Да прямо с контейнера – утопленица с Фукусимы. Я сел, а она как поедет…
От мужика нестерпимо воняло мочой и всем остальным, но мы не решались разлучить его с пирожком, который он с звериной жадностью запихивал в себя. Пирожки были любезно предоставлены жалостливой Елизаветой Ильиничной из бухгалтерии.
Антон Павлович покачал головой и изрек:
– Да уж.
Затем пожевав губу, добавил:
– Вам эта машина нужна?
Мужик уставился на него, резко дернувшись и расплескав чай:
– Конечно нужна.
– Так и думал, – начальник выверенным движением отодвинул от растекающейся лужи клавиатуру. – Домой идите. Как решится – позвоним. Наш сотрудник вас отвезет.
Я было дернулся возмутиться, почему я должен этого обоссанца в мой дом пускать… Но на меня так выразительно посмотрели, что мне оставалось только обреченно кивнуть.
– А вы что за организация?
– Проблемы решаем. Пойдемте.
– А, ну ладно, – мужик деловито сцапал еще один пирожок и пошел за мной.
– Ммм, у вас ребенок есть? Вы же молодой совсем, – сказал мужик, рассматривая детское креслице через открытую дверь. – А у меня нет пока детей. У меня машины, как дети.
– В салоне устраивайтесь, – проворчал я, игнорируя нервный треп, – только подстелите под себя чего-нибудь.
– Ага, – мужик грузно полез через боковую дверь внутрь, заставляя машину качнуться. – А что подстелить?
– Там под креслом пакеты из-под шин вроде были.
– У вас еще и кот есть? Тут всё в шерсти.
– Не, это с крысы. Большой прожорливой бесполезной крысы.
Под креслом недовольно завозились.
– Ручная?
– Вы если не наелись, там в холодильнике молоко и хлеб, – попытался перевести я тему.
Из-под кресла донеслось откровенное рычание.
– А не укусит? – мужик, опасливо косясь на пылающие гневом в темноте глаза, открывал бутылку с молоком и распаковывал батон.
– Укусит – пойдет на помойку жить.
– Я тебе во сне горло перегрызу, – прошипели мне любимую угрозу.
– Тогда сам за молоком в магазин ходить будешь, – прошептал я в ответ. – И за свои деньги.
– И я после этого крыса?! – возмутился Кузька, но наконец затих и больше своего присутствие не выдавал.
– Куда едем?
– На Торговую. Через Маяковского езжай. Там на остановке высади, чтобы тебе по дворам не крутиться. А я кстати вроде вашу машину где-то видел?
– Ну я много по работе езжу по городу – машина приметная.
Слово за слово, разговорились. Потерпевший оказался крайне общительным субъектом и заядлым субароводом. Уговаривал вступить в какой-то местный клуб любителей этой марки. Я естественно заверил, что всю жизнь мечтал и как только, так сразу. Он не сомневался.
Импреза должна была стать уже восьмым его Субариком.
– Прикинь, за восемь килобаксов всего обошлась! Новьё – сто тридцать пробега и то по Японии, один хозяин. Считай, бесплатно.
– Но утопленница.
– Да это наплевать – продавец уверяет, что все просушили, салон поменяли, даже местный колдун похимичил, чтобы лучше ехало – я за это сто бакинских добрасывал.
Я насторожился. Значит, духа ему подселили сознательно. Это что ж получается, такие машины не уникальны, а на поток их «производство» поставлено? Я быстро набил сообщение начальнику – новость была важная.
В качестве ответа я получил только две синие галочки на сообщении. Ну хоть прочитал.
– Вроде не первый раз заказываем в клубе и всегда с колдуном – и правда лучше едет и не ломается после этих шаманств. Но вот такое – первый раз.
Я прижал машину к бортику.
– Ну давай, как че узнаете, позвоните? – пожал он мне руку.
– Конечно.
Он ушел, распространяя амбре, а я задумался – и что дальше?
Кузька уже лихорадочно открывал все окна, туда же был выброшен шинный пакет и остатки батона вместе с бутылкой.
– Чего думаешь? – спросил я.
– Думаю, что не пошел бы ты.
Хозяюшка явно обиделся и разговаривать не собирался. Цапнул новый батон и полез к себе.
– Состе, ана та домоимаска?
* А ты что думаешь?Фламинга тоже ничего не думал и старательно корчил из себя обычную машину. Опять всё сам.
По крайней мере понятно, чего Импреза к нам пристала – ей было тупо одиноко в чужой стране, и она была рада увидеть собрата японской сборки. И утром к нам приехала по той же причине – черт их знает – может даже пообщались как-то. Ответил же ей Фламинга на гудок. Может это и есть решение? Погудеть?
Я нажал на гудок. От пронзительного звука нервно шарахнулся прохожий. На этом эффект закончился. Импреза не материализовалась. Но идея была богатая, и я до вечера колесил по городу, бибикая по делу и без.
Наступала ночь. Я вкусно и плотно поел в нашей столовой за символические тридцать два семьдесят, не забыв захватить пару московских плюшек Кузьке, подбросил до дома двух веселых подружек-ведьмочек из отдела Наказаний и поощрений, которые и должны были меня в свое время за неявку проклясть, получил разнарядку на смену от Антона Павловича съездить в пару мест, да проверить кладбище на предмет странных звуков.
Короче, к двум ночи, я закончил все дела и задумался, куда податься. Уже привычно бибикнул, вспугнув ворону со светофора. И вздрогнул, когда бибикнули мне. Слева пристроился длинный зеленый универсал Субару Легаси, а справа – Форестер в классическом коробчатом кузове, тоже зеленый и с серым обвесом. Сзади тоже кто-то появился, судя по ударившим в зеркала снопам света. Когда спереди появилась старая знакомица, ослепительно вспыхнув стопами, я не удивился. Но напрягся.
– Главное не дергайся. Никаких резких движений.
Кузька был предельно собран и серьёзен. От него исходила сила и что-то еще неосознаваемое, а его волосы шевелились, будто наэлектризованные.
– Быстро же Импреза власть захватила – сильный дух. Она что, погоняться хочет? Или нас в свою «стаю» заманить?
– Души наши она хочет, – хозяюшка почесал лоб.
– Если ты сейчас пошутил, то больше так не делай.
– Какие уж тут шутки. Но только хрен ему на руль. Езжай. Вон тебе фарами уже моргают.
– Чёт не хочу – предчувствие плохое.
В задний бампер несильно толкнули. Потом уже сильнее.
И я, не дожидаясь третьего толчка, захотел, да и Кузька рукой мне махал энергично, мол давай уже. Поэтому тронул машину, и мы поехали. Фламинго подрагивал, а обороты двигателя хаотично плавали, периодически встряхивая машину от таких же хаотично переключающихся передач. Печка включилась на максимум и в машине стремительно становилось очень жарко. Мои уговоры Фламинга игнорировал. Но почему он так себя вел: от возбуждения или от страха, было не понятно.
Коробочка из «японцев» конвоировала нас за город. Кончились фонари – мы выехали на междугородний тракт. Вокруг сгустилась темнота, при этом фары были включены только у нас – остальные ехали только с габаритами. Нас иногда обгоняли, один раз мимо проехал экипаж ДПС на Форде, но даже их такая странная кавалькада не заинтересовала.
Вскоре свернули и поехали по плотно укатанной грунтовке со следами отсыпки асфальтовой крошкой. Я уже догадался куда мы ехали – закрытый полигон утилизации бытовых отходов «Палкинский». Проще говоря, уже не принимающая мусор свалка.
Петляя по дорогам, раскатанным зубастыми грузовыми шинами, мы подъехали к рукотворному холму, доминирующему над местностью. И полезли вверх. Импрезе приходилось несладко с её низкой посадкой, но ей помог Форестер, фактически затолкавший спорткар наверх, где была «вытоптанная» ровная площадка.
– Главное не дергайся. Сейчас будет страшно и может даже больно – не имею понятия, как человек это перенесет. Главное сиди спокойно и руки с руля убери. И ни в коем случае не трогай его, даже если очень захочется. Понял меня? Руль не трогай!
Кузька быстро это протараторил каким-то изменившимся «черным» голосом, от которого и у меня волосы привстали. Я убрал руки отовсюду и, не зная куда их деть, сунул в карманы.
Пока я пытался осознать, во что влип. Машины уже «обнюхивались» – Импреза кружила вокруг нас, басовито порыкивая двигателем, остальные просто стояли рядом, освещая импровизированный ринг фарами.
– Интересно, внутри есть люди? – я зябко поежился, представив в каждой машине по измученному водителю.
– Помолчи. Сейчас самое интересное будет, – Кузька азартно завозился в своем кресле. Глаза его в полумраке пылали красноватыми отблесками, что свидетельствовало о сильных эмоциях.
Импреза встала к нам мордой и стала подкатываться. Ближе, еще ближе. Пока она не уперлась бампером в наш. Чуть качнуло, я машинально хотел схватиться за руль, но услышав яростное шипение с соседнего кресла, быстро отдернул руки, убрав их от греха под себя.
В машине стало стремительно холодать, будто разом открыли все окна. Только холод шел спереди, поднимаясь снизу, заполняя все пространство, словно талая вода с кусочками льдинок. Ноги мгновенно замерзли, а кончики пальцев заболели. Меня продрало крупными мурашками. Холод поднимался выше, выше. Ног я уже не чувствовал, сильно болели пальцы на руках, а потом к ним присоединились и зубы – будто выпил ледяной газировки сразу после горячего чая.
– Ките. Аната ва дикейрю, – услышал я голос Кузьки, – Аната ва юри тсюёй. Аната ва цукумогами! Аварена юкки-она занай!
*Ну же. Ты сможешь. Ты сильнее. Ты же Цукмогами! Не какая-то жалкая Снежная баба!Глаза мои замерзли и перестали моргать – я мог только смотреть вперед через стремительно затягиваемое снежными узорами лобовое стекло на черно-голубое пятно с желтыми пятнами звезд.
– Аната но юзин ва ю мосгу сино.
*Твой друг сейчас умрет.Я похоже уже умер и стремительно падал в Хельхейм, в страну вечного холода. Боли не было. Говорят, замерзать не больно – гораздо больнее гореть. Нам, русским, вообще ближе был именно этот вариант Ада, а не пекло южных народов. Неужели я не заработал себе на Рай? Устроит и южный, который с травой.
– Даре га аната но таме ни незуми о тсукамаемас ка? – прозвучало откуда-то издалека.
*Кто тебе будет ловить мышей?Меня резко выдернуло из ледяных оков, бросив в сильный жар – боль была южно-адская, словно сунули в чан с кипятком. Машина задрожала всем кузовом, взревел мотор, сразу прыгнув до предельных оборотов. Пока я корчился от нестерпимой боли, что-то происходило. Трясло, полыхало фиолетово-чёрным и ослепительно белым, через меня то проносились стада льдинок, то пылающие жгучие метеоры. Я вновь замерзал и вновь разогревался до красна. Где-то на задворках подсознания было острое желание быстрее потерять сознание, но спасительное тихое ничто никак не приходило.
Когда я потный, вонючий, с полными штанами впечатлений и кашляющий как туберкулезник, всё-таки вывалился наружу через распахнувшуюся дверь, уже светало. Я жадно стал жрать снег, даже не интересуясь, откуда он тут летом в таком количестве взялся, пытаясь перебить жуткий вкус жженной резины во рту. А потом просто лежал, откинувшись на спину, пытаясь вернуться в свое измученное тело.
Удивительно, но получалось радоваться жизни даже в таком состоянии. Живой! А остальное по боку. «Всё этот комок шерстяной знал. Даже, что будет больно. А что он ещё там говорил? Снежная баба помню – дословно. Да и так понятно, кто нас атаковал. А вот как он к Фламинге обращался не помню. Нужно спросить – а то непростительно мало знаю про нашу машинку.
Спину начало холодить, обещая завтра ломоту. Я взял себя в руки и кряхтя поднялся, опираясь раскрасневшимися руками в колючий снег, который перестал дарить облегчение. Снег стремительно таял, делая руки неприятно мокрыми. Ничего, сейчас печку включу и отогреюсь.
Но Фламинги нигде не было, как и других «японцев». Стояла только Импреза, целиком покрытая коркой белой колючей изморози.
Меня пробило нервным ознобом, и я даже сделал пару шагов назад, лихорадочно вспоминая конструкт. Бесполезно, но хоть что-то. Даже пальцы уже скрючил. Но чем больше я смотрел на машину, тем больше понимал, что передо мной просто кусок железа и пластика. От нее больше не веяло жизнью, мощью, тайной. Еще несколько минут я не решался подойти и, лишь замерзнув, все-таки дернул за ручку, в тайне надеясь, что будет заперто. Дверь легко открылась. Посмотрев на изгвазданное водительское кресло, хранящее подмерзшие следы трехдневного пребывания в нём человека, меня передернуло от осознания, что в это нужно будет садиться – следов было уж очень много. Проскочила мысль поискать, что подстелить, но потом вспомнил, как выгляжу сам и почему мне так некомфортно в любимых джинсах, решительно плюхнулся в «ковш».
Ключ нашелся в зажигании. Двигатель подхватился тут же и приятно, басовито, замурлыкал фирменным субаровским «врумммм». Долго раздумывал, стоит ли включать печку – если вот это всё растает, то дышать в машине будет невозможно. Но ноги громко требовали тепла. В итоге решил, что окна можно и открыть, а холод никак не хотел уходить из тела и меня ощутимо колотило.
Из дефлекторов пока тянуло прохладой. Лобовое стекло было все еще покрыто льдом, и лишь крохотная проталинка снизу говорила, что нужно еще подождать, пока можно будет ехать.
Так я и сидел, смотря на все увеличивающееся окошко, в которое пробивался серый утренний свет.
***
Машину вернул хозяину сразу – мне хотелось быстрее забыть произошедшее. Он удивительно сухо поблагодарил, походив вокруг машины качая головой. Молча прыгнул внутрь и нырнул под шлагбаум. Я мельком заметил, как он выбросил пакетик. Заглянув в траву, я не удивился, увидев в пакете трех жирных мышей. Вот и секрет такой «нерадости» – почувствовал, что теперь это просто машина. Значит, с самого начала все знал. Актер больших и малых театров. Ну да черт с ним. Сейчас домой и помыться…
Домой. А где, кстати, мой дом носит? К остановке подошел желтый автобус и приветливо распахнул двери.
– Маташи ва му гава е, – развел я руками.
*Прости, мне в другую сторону.Сомневаюсь, что меня понял желтенький Исудзу российской сборки, но закрыл двери и уехал. А я пошел на зажегшийся зеленый на другую сторону улицы.
Антон Павлович сморщил нос и вытолкал меня из кабинета, лишь сухо поинтересовавшись:
– Из общаги не выписался?
Не выписался, не выписался. Сам же знаешь небось. Как и обо всём, что произошло – даже ничего не спросил. Все вокруг всё знают, кроме меня – бесит! Я хлопнул дверью кабинета и пошел в общагу, из которой так и не собрался окончательно съехать и где я держал шмотки и пару коробок с личными вещами.
Вечером меня отловила кадровичка, уже собиравшаяся уходить.
– Прочитай, подпиши, Волкову потом на подпись. Мне завтра занесешь сам.
Я просмотрел пачку документов: «Дополнительное соглашение», «Должностные обязанности старшего сотрудника отдела по Контролю и реагированию», лист ознакомления с приказом и сам приказ. Я хотел указать, что, наверное, ошибка, так как я младший сотрудник. Но она уже ушла, энергично топая каблуками.
Антон Павлович как раз закутывался в свой безразмерный плащ.
– Анька документы дала?
– Да.
Он молча выдрал у меня папку из рук, быстро пролистал, подписал размашистой буквой «В», собрал в кучу и кинул на мой стол.
– В Горловке что-то завелось – у дежурного полицая спросишь, он в теме, сетевики жаловались, что оптику кто-то стал в узлы вязать в канализации, осмотри Форестер – на штрафстоянке стоит у гайцев на Кленовой, – к пачке бумаг добавилась еще одна с ордером. – Лишнего не болтай, а то вцепятся, как клещи. Сами даже водителя еще не опознали – разложился сильно. И помой машину – смотреть противно.
– Какую машину?
Но начальник уже вышел из кабинета. Я вышел в коридор и глянул в окно, выходящее на задний двор. Заляпанная грязью по уши Фламинга стояла как ни в чем ни бывало на своем месте. На листке бумаги, прилепленном прямо на грязь каллиграфическим почерком было выведено: «Купи молока».
Я злобно рыкнул и мстительно решил тщательно, с толком, с расстановкой, ознакомиться с бумагами.
Лучше б я этого не делал. Приказ выводил в отдельный функционал поиск и изгнание духов из авто– мото– авиа– и водного транспорта, ранее фигурировавший под общим «поиском и изгнанием из механизмов», и ответственным за сервис назначался старший сотрудник Отдела. Об этом же гласили должностные и допсоглашение, где меня этим старшим назначали. Я специально полистал еще раз внимательно просмотрел строку с окладом, который визуально не изменился ни на копейку.
Уволюсь, честное слово. К чертовой матери. Чаю попью и буду заявление писать.
Под моей кружкой нашелся конверт с уже подписанным начальником заявлением на увольнение, несколькими приятными новенькими хрусткими синими бумажками и запиской, написанной размашистым почерком: «Премия. Мыши и молоко в холодильнике».
«Всё знает», – улыбнулся я, порвал заявление, прихватил пакетик с дохлыми мышами, пакет молока и пошел к машине.
Наступала очередная ночь.
Часть 3 Век живи - век учисьЯ стоял около витрины уже минут пять и все никак не мог просто уйти. Не в этот раз. Так как в этот раз остро хотелось чего-нибудь из-за стекла. Березка, сметанник, сочень, трубочка с сгущенкой… Нет, трубочку вычеркиваем – там сгущенки с краев на сантиметр, а стоит, будто банку залили целую. Или взять еще один батон чисто для себя? Как раз армянин из пекарни притащил распространяющий умопомрачительный аромат деревянный поддон с теми самыми батонами. А потом этот мужик сходит до своей «Семерки» с кунгом и принесет хачапури, шоты и лаваши. Маслянисто поблескивающие хачапури конвертиками с тонной сыра встали перед глазами. Вроде даже слюной на пол капнул. Но… Тогда не хватит Кузьке на батоны. Я выпал из мечтаний. Эта шерстяная прорва была настоящей черной дырой, поглощающая львиную часть бюджета. Казалось бы – хлеб и молоко. Базовые продукты социальной корзины. Но если запихивать в свою открывающуюся как чемодан пасть по три батона в день, запивая четырьмя литрами молока, то даже такие траты начинают ощущаться окладом старшего сотрудника. Благо, от голода я не умирал, а даже поднабрал лишнего веса – в служебной столовой кормили на убой и почти бесплатно. Но вот всякие излишества в киоске за углом уж извольте за полную цену.
Итак. Я погрузился в математические расчеты, после чего тяжко вздохнув и в третий раз проверив баланс на счете, переместился непосредственно под насмешливые чернявые очи тети Тамары.
– Выбрал наконец? – спросила она, сразу выкладывая три батона на прилавок.
Я набрал воздуха в грудь, все еще используя момент для правильного выбора лакомства, когда внесли их…
– Вот хачапури хочу!
– Я их еще не приняла, – сказала, как отрезала тетя Тамара. – Минут через двадцать приходи.
По опыту, через двадцать минут от них даже запаха уже не останется – торговая точка пользовалась популярностью.
Я сделал такое грустное лицо, что она меня пожалела, сходила в подсобку и принесла горячий еще хачапури, на ходу кладя его в пакетик.
– Сто шестьдесят.
– Безнал, – обреченно выдохнул я.
Помахивая пакетом, я неторопливо шел к машине. Утро блистало яркими каплями на всем вокруг после ночного ливня. Пахло мокрым зеленым цветом и было до дрожи во всем теле здорово. Сейчас съем свое лакомство и отправлюсь в библиотеку выпрашивать, а вернее, вымаливать, у Дарьи Ильиничны методички из закрытой части фонда. Эта была еще одна статья трат – архивариус была жуткая сладкоежка и такая же блюстительница буквы закона. Сказано, что только руководство имеет право, значит только руководство. И непоколебимость колебал лишь дорогой бельгийский или швейцарский шоколад. Причем хитрая тетка четко знала «стоимость» очередного кусочка знаний в граммах шоколада. И за плитку я получал соответствующую по ценности книгу. А мне нужно было углубить знания по поиску – сегодня в очередной раз от меня скрылся овинник, заведшийся на молочной ферме и портящий молоко.
Мелкий пакостник с легкостью порвал мои неуверенные плетения, на которые я, честно говоря, пожалел силы, и растворился – стандартный поисковый конструкт, перестал его находить совсем, хотя на улице до этого я все прекрасно работало. Только благодаря Кузьке, который пользуясь служебным положением, вливал в себя молоко, сидя прямо в сепараторе и находящегося по этому случаю в хорошем настроении, сам притащил извивающегося тёмного, кинув к моим ногам.
– На, придурок. Ничего не умеешь, как тебя Антон Павлович терпит?
– А я и не умею ничего! Ты не учишь, он не учит, – огрызнулся я, рассеивая жалобно пискнувшего овинника и втягивая крохотную оставшуюся частичку силы, – а в методичке такой способ только описан.
– Такой способ описан, – прошамкал Кузька, кривляясь, – вот представь, что вот эта мелкая нечисть – знания. Они вот, сами тебе в руки идут, а ты их ухватить не можешь. Почему? Потому что нет в тебе стремления! Не горишь ты этим! Думать не хочешь! Искать пути решения задачи! Знания ж заслужить нужно! Вот скажи мне, почему малое поисковое не сработало?
– Почему?
– Потому что Тёмный за стенку из кирпича церковного намоленного собранную спрятался – тут из него пол коровника построено. Что тебе мешало ее обойти? Что мешало подвесить на циклический повтор заклятие, влить силы на самоподдержание с запасиком, и просто прогуливаться, заглядывая в каждую дыру? А Сеть накачать силой заранее и подвесить на ноготь? Но ты разок попробовал, встав в произвольной точке, принял для себя, что ничего не получилось и все на этом. Ты даже не просмотрел все вокруг на энергетические выходы, а их тут два! Подключившись к ним, ты б тут на версту округ всю нечисть увидел.
– А как делать циклические повторы? А как искать выходы? А как подключаться? А как массовый поиск делать? – посыпались из меня вопросы в тщетной надежде, что Кузька хоть чему-то научит.
– Тьфу на тебя, – он показал мне средний палец и испарился – видать, опять в сепаратор полез.
Вот я и «обходил» стену Дарьи Егоровны с помощью коробки ракушек из бельгийского молочного шоколада, которая обошлась мне ой как недешево. Но за которую я планировал получить что-то такое же стоящее. Вот позавтракаю, и к ней в полумрак с запахом мышей и пыли.
– Деньги нужны? – Антон Павлович, немилосердно сцапал меня за рукав у самой машины – я только успел бросить пакет на сиденье – и подтащил к себе, оглушая перегаром от своих «крепких» сигарет.
– А кому они не нужны?
– Тогда слушай. Тут халтурка подвернулась по профилю. Мне лень, – честно признался он. – Там покататься придется. Но сама работа несложная и даже такому как ты, – «придурку» мысленно добавил я голосом Кузьки, – по силам. Деньги пополам. Возьмешься?
– Что нужно делать?
– Нужно новый особняк Владимира Семеновича населить. Хозяюшка нужен еще не озлобившийся, активный, дружелюбный, не отвыкший от людей, лет ста, ста пятидесяти, но, чтобы из совсем недавно брошенного деревенского дома. Важно, чтобы сам согласился уйти по доброй воле. А все остальное, – он помял окурок губами, – не важно.
Я вспомнил прочитанное про перемещение малых народцев и качнул утвердительно головой – ничего сложного. Тапок у меня служебный имелся, заговоры я помнил, молока и краюху у Кузьки попрошу взаймы.
– Когда нужно?
– Сегодня до темноты. Я неделю заказчика завтраками кормил, и Его Величество, Владимир Семенович, изволили-с психовать и грозили меня в лес отвезти порыть яму два на два на свежем воздухе.
Я посмотрел на поднимающееся солнце.
– Шестьдесят на сорок, – решился я.
– Согласен, – слишком легко согласился Антон Павлович, и я понял, что жестко продешевил со стоимостью шкуры неубитого медведя, – вот адрес. Как закончишь, набери меня.
– А если не успею? – крикнул я в спину начальника.
– Беги из города и симку выбрось.
Мда – куда-то я только что влез. Но если так все серьезно, значит, и денег мне точно на еще одно хачапури, как минимум, хватит, а может и на новую обивку салона Фламинги – сил моих больше нет смотреть на эту засаленную потемневшую тряпку над головой. Но сначала – позавтракать.
Я протянул руку к пакету и нащупал… ничего. Пакета не было.
– Вот этого еще мне купи, – продемонстрировал Кузька остаток хачапури и закинул его в пасть. – И почему ты мне раньше такое не покупал?
Слова столпились в горле, дерясь за право первыми вырваться из него. В итоге, я только судорожно икнул, корежа пальцы от бешенства.
– Ой только не надо мне говорить, что ты это себе купил, – отгородилось ладонями чудовище, – тебе с твоей язвой такое вообще нельзя.
– Какой язвой? – навострился я, забыв даже о голоде и прислушиваясь к своему желудку.
– Потом расскажу. Поехали.
– Знать бы еще куда, – пробурчал я, залезая в машину.
– В Пригожино. Я надеюсь ты не собирался искать подходящий дом самостоятельно? – Кузька устроился в своем детском кресле и вгрызся в батон.
У меня так выразительно заурчало в животе, что батон был спрятан из поля моего зрения.
– Кашу тебе нужно есть. Геркулес. Польза и сила – будешь сильным и полезным. И язве эта каша не интересна.
Я скрипнул зубами и тронул еще просыпающуюся и недовольно дергающую сцеплением Фламингу.
Киоск был на месте. Симпатичная продавщица лет за пятьдесят, а точнее тетя Зина – тоже. Может она, как я, неспящая?
– Нет, – сказала она, когда я вошел внутрь, звякнув колокольчиком на двери.
– Что «нет»? – зачем-то переспросил я.
– И да, – сказала она. – Есть такой домик.
Охранник, растекшийся по креслу, смотрящий по телевизору футбол одним глазом и на меня вторым, утвердительно хмыкнул. В своей черной форме он настолько был похож на огромного кота, что я вздрогнул, отгоняя видение.
– Зря тебя Палыч в свои дела вечно втравливает, – покачала она головой, вручая мне в руки огромный пирожок, пахнущий капустой, и крышку от термоса с чем-то горячим. – А может, и не зря. Поешь, потом расскажу, куда ехать. А то с твоей язвой вечно голодным остаешься – а то и взаправду язву получишь.
– А у меня нет язвы? – вгрызся я в пирожок, оказавшийся кулебякой, и отхлебнул напитка, который оказался непонятно чем, но густым и ароматным.
– Есть – большая такая наглая и мохнатая язва. А это сбитень, пей не бойся.
У меня в голове роились подозрения на тему тети Зины, но озвучивать я их не спешил, да и смысла не было – она и так улыбалась во все тридцать два, читая меня как открытую книгу с картинками.
– Езжай за реку – тебе улица Котовского нужна, это где столб с оборванными проводами покосившийся, – продавщица задумалась, – ну да, там везде столбы с оборванными проводами, не найдешь, дам ка я тебе…
«Клубочек волшебный» дополнило фразу воображение.
– … геодату, – она достала смарт и быстро уверенно намахала пальцем. У меня завибрировало.
В сообщении от «Неизвестный номер» пришли координаты и адрес: Котовского, 13 прав.
– Прав?
– Правая половина дома – он там двойной. В левой еще живут, а из правой в город бабку перевезли. Как раз, что тебе нужно.
– Сколько с меня?
Женщина и охранник переглянулись.
– Да ладно, – каким-то не своим голосом, сказала тетя Зина, – сочтемся. Потом.
Что-то мне резко стало неуютно в этом киоске, но не спросить я не мог.
– А вас как, извините, по отчеству?
– Егоровна.
– А меня…
– Да знаю, знаю, – отмахнулась она, – езжай давай, а то времени мало осталось.
Меня опять неприятно кольнуло, что все про всё знают, но пора бы уже было привыкнуть.
– Палычу привет передавай, скажи, что ругалась, ногой топала, вопрошала, чего сам не является? Совсем бедную девушку забыл.
– Передам, – опасливо попятился я, быстро ставя на прилавок кружку, – спасибо вам, было очень вкусно.
Кот-охранник хмыкнул и вернулся к просмотру футбола.
«Интересно, а он яйца вылизывает?» – пришла дурацкая мысль, – «или может кастрированный?»
Я быстро стер из головы эту гадость, как недостойную дальнейшего обдумывания, и метнулся к машине.
Развернуться, чтобы попасть во вторую половину распополамленной деревни, было той еще задачей. Плотный встречный поток и не собирался пропускать мигающую поворотником розовую машинку. Как назло, не было и переходящих дорогу по пешеходному переходу, что могло дать шанс проскочить. Когда мне это окончательно надоело, я вышел и сам пошел по переходу. Машинка же, затемнив стекла – я догадывался, где она этому научилась – самостоятельно повернула и остановилась на небольшом язычке асфальта, после которого уже шла разбитая грунтовка.
Без координат мы бы действительно заблудились. По сравнению с правой частью, левая часть деревни была какой-то ветхой, запущенной. Никаких сайдингов и металлочерепиц – царство черных бревен, шифера, покосившихся заборов и крашеных синей краской крохотных оконцев с кружевными занавесками. Попадались брошенные остовы машин, заросших бурьяном, и перекошенные ржавые колонки на криво залитых бетонных блинчиках. Дорога петляла, огибая совсем непролазные ямы, а многие своротки не были даже накатаны. Попадались и остовы пепелищ, на которых густо цвел Иван-Чай. Вскоре нашелся столб, вполне, кстати, приметный – других таких я не видел по пути. Видимо, так тетя Зина мне ненавязчиво дала свой телефон. Уверенно повернув направо, проползя еще метров сто по заросшей колее, мы приехали к искомому тринадцатому дому. Одна половина была с штукатуренной беленой стеной, с перестеленной крышей, аккуратным забором из сетки-рабицы и выложенной напиленными из бревен кольцами дорожкой к вполне себе надежной железной двери. Окна стояли пластиковые, а на крыше, прямо на печной трубе, красовалась спутниковая антенна. И совсем противоположно смотрелась вторая половина – осевшая, с потемневшим замшелым шифером, черными ветхими сараями и пыреем пополам с осотом по пояс во дворе. Дверь в дом была сиротливо распахнута, а внутри затаилась тьма.
– Приехали, – сказал я. – Пойдешь со мной?
Но Кузька спал, оглушительно храпя под кроватью в своем гнезде, собранным по одному ему ведомому принципу из разного мусора и тряпок.
– Ну, сам, так сам, – сказал я, прихватывая из холодильника початую бутылку молока «Деревенское» повышенной жирноты, один из батонов, блюдечко и тапок, который должен был сыграть главную роль в мероприятии.
Напевая под нос мелодию из «Охотников за приведениями», я подошел к калитке. Естественно, было закрыто. Естественно, проблемой это для меня, как я считал, не было. Три шоколадки назад, я читал замечательный талмуд по этой тематике и с уверенностью состроил уже не раз опробованную конструкцию из пальцев. Легкота. Сейчас засов сдвинется… сдвинется засов… вот сейчас сдвинется засов…
Короче, через десять минут я сдался, сходил за стамеской, вэдэшкой и просто отжал язычок, предварительно набрызгав внутрь этой жидкой техногенной магией. Язычок, тем не менее, сопротивлялся до последнего, все норовя соскользнуть обратно в паз. Калитка тоже, душераздирающе вереща петлями, открылась только после приложения всех сил и захлопнулась за спиной, как только я скользнул во двор. Не к добру это всё.
Оглядевшись, я тут же уставился на самого себя – огромное ростовое зеркало стояло на завалинке, прислоненное к стене дома.
Я хмуро улыбнулся мне из зазеркалья и чиркнул себя по горлу большим пальцем. После чего неспешно ушел внутрь. Теперь зеркало отражало только серо-голубое небо и ветки старой яблони.
– Прелесть какая, – пробурчал я.
Дальше больше. Распахнутая дверь закрылась прямо перед носом, оглушительно хлопнув и подняв облако пыли. Я ехидно наблюдал, как бессильно пытались захлопнуться ставни, прицепленные к стене на крючки. Это было забавно, но на душе было муторно – знакомство с хозяюшкой этого дома сразу не задалось. Почему он так агрессивен? Почему даже не пытается пообщаться? Обычно, с Неспящими малый народец общался вполне спокойно, особенно которые постарше. А этот сразу в отказ – чем-то или кем-то напуган? Или просто куку?
Но за неимением гербовой, будем писать на обычной. Солнце уже перевалило за полдень и времени искать другого, более сговорчивого будущего обитателя особняка, уже не было.
Процедура на самом деле не слишком сложная. Простой разговор, желательно с примесью старинных слов, да хлеб с молоком. Там, главное, чтобы от души это было, от чистого сердца. Малый народец чутко фальшь чувствует. Поэтому я сразу зашел с козырей, чтобы не лохматить попусту бабушку.
– Доброго денечка, хозяюшка хозяин, – тут нужно поклониться в пояс Красному углу и Печи, так как весь ритуал в доме делается, а не на дворе – кланялся куда-то в их сторону, ориентируясь по трубе, – не вели уходить, вели слово молвить. Дам даров тебе, подарков, ничего не запрошу, акромя беседы.
В блюдце, поставленное на ступеньки крыльца, полилось молоко, а рядом легла оторванная рукой, не в коем случае не отрезанная ножом, краюха.
В доме наметилось шевеление. Привычное ощущение от перьев, мазнувших по лицу – прощупывает, заморочить пытается, глаза отвести, чтобы подношение спереть. Но со мной это не работает, и он как-то быстро решается на разговор. Правда, через всё тоже зеркало.
– Чего тебе, Неспящий?
– Предложение имеется, зело красное да вельми выгодное. Инда сам бы пошел, да не из вашего роду-племени.
– Нормально говори, а? Че за «инда»? Уши об тебя сломаешь.
– Это «даже». Короче, нужен Хозяин в новый дом. Пойдешь?
– А зачем? Мне и здесь хорошо. Бабку та только я мог терпеть – вредная с детства была, но сдружились за век. Вот ее вернут скоро и будем как раньше жить – она мне хлебушка с молочком, я ей – силушки да долголетия, да помощь по хозяйству. Все как завещано, все как договорено.
– Если она и вернется, то только на погост. Не жить же её в Город забрали, а умирать.
– Кривду баешь! – потемнело зеркало, – грязные слова, не верю! Чёрный язык у тебя! И дом твой небось такой же. Уходи – не о чем с тобой рядиться.
– Мда, а говорил «нормально» говори. Сам то. Ты же давно с людьми рядом живешь – не чувствуешь разве сам, что не вечные мы, сколько не помогай, да сколько силы не лей. Бабке твоей сколько годков то было?
Зеркало молчало, отражая серые набрякшие тучи, вот-вот готовые разродиться дождиком. Потом нехотя проговорило:
– Да за сотню…
– Ты то небось думал, что так и будешь, как по договору, с Родом ее жить, а не взяли тебя, бросили. Не нужен ты Роду более. Знали б как – разорвали б договор.
– Не бросали – вернется она! И детки вернутся. И внучки. И правнучков еще буду в колыбельке от тараканов охранять!
Я яростно почесал нос – вот упертый а. Долбануть бы его ща Кнутом для сговорчивости. Но, выдохнув, спокойно продолжил:
– А там дом новый, будущее родовое гнездо. Человек большой, сильный, и род сильный. Много силы.
– Сладко стелешь, Неспящий, да спать жёстко будет. А Договор кто будет делать? Ты что ли?
– А почему бы и нет? – я понятия не имел как Договор заключать, слышал только, что делали такое сильные векшицы раньше.
Из зеркала обидно рассмеялись.
– От горшка два вершка, а туда же – договоры с нами договаривать. Слабый ты совсем, не пойду я с тобой. Буду для Рода дом этот хранить.
– А вторую половину тоже? – заинтересовался я, кивая на «новодел» – там же другая семья живет.
Я не знал, что там чужие, не родня, наугад сказал и не ошибся.
– Другая… Раньше весь дом Рода был, продали. По уму, по правилам. Надоумил же кто-то, чтобы им провалится, как сделать. Чтобы ему пусто было, чтобы земля под ногами проваливалась, да небо качалось. Нет там моей силы, и защиты рода нет.
– Ага, поэтому и похож там дом на дом, а у тебя – развалины умирающие. Потому, что ты тоже умираешь. Бабка давно тебя толком не «кормила» – даже меня слабого, отвадить не смог, во двор пустил.
Зеркало молчало. В нем неслись черные тучи, озаряя все вокруг всполохами молний.
– Все сделаю, чтобы Дом стоял. До капли выжмусь, а сохраню. Тебе назло, и этим. А потом кто-то из Рода да вспомнит, что тут родились, что тепло тут и добро, да вернутся. Уходи.
– Не вернутся! Там квартира у них новая, работа, удобства, туалет теплый, вода, свет, Интернет.
Ставни наконец смогли сорвать крючки и с грохотом захлопнулись.
В зеркале снова отразился залитый солнечным светом двор и лохматый я, чешущий сморщенный нос – ушел Хозяюшка, даже угощение не тронул… Совсем плохо…
– Тапок оставляю под крыльцом – как солнце клониться на вечер начнет, вернусь, надеюсь ты уже будешь там. Не дури – я тебе шанс даю жить, да людям хорошим помогать. А не сгинуть в никуда без пользы.
Из стены вылетел гвоздь и, если б я не успел уклониться, впился бы мне в глаз. А вот это уже серьезно. Оценив количество ржавого железа на дворе, включая пару гарантирующих мучительную смерть от сепсиса зазубренных ржавых серпов и кос, я ретировался за услужливо распахнутую передо мной калитку.
Лязгнул засов.
Приехали…
Я сидел, прислонившись к теплому колесу Фламинги, и жевал травинку. Чиркали над головой стрижи, жужжал толстый шмель на кашке, пробежала белая кошка, удостоив меня лишь мимолетным взглядом. Где-то играло радио и слышался шум шоссе вдалеке.
Как вышел, сразу написал «неизвестному номеру», который был заодно переименован в «Зинаида Егоровна Пригожино»:
«А другого домика нет?»
В ответ мне пришел ржущий смайлик и короткий ответ «Нет».
Начальник лишь прочитал мое сообщение, не посчитав нужным отвечать.
Опять сам, да?
Тем временем, вечерело. Нужно что-то решать. И мне очень не хотелось бежать из города. А ведь еще до особняка ехать. Я встал, отряхнулся и постучал в калитку:
– Эй, не надумал?
В доску рядом с обратной стороны впился очередной гвоздь, пробив её насквозь.
Не надумал. Гвоздь был уже третий.
Кузьку разбудить что ли? Но он разбудился сам – хлопнула дверь и из машины выпал на дорогу свалянный шерстяной шарик – опять крутился во сне.
– Чего стоим? Чего ждем?
– Он не хочет, – кивнул я на калитку с торчащими кончиками гвоздей.
Кузька, прищурившись, посмотрел на садящееся солнце.
– И ты че, тут весь день просто просидел?
– А че делать?
– Ой, дурак… – Кузька протер свое лицо ладонью.
– Да, дурак, потому что…
– … мы тебя не учим, не помогаем, поэтому ты решил проблему не решать, а высидеть. Подойди и наклонись.
Я подошел, наклонился и получил подзатыльник. После чего шарик подкатился к калитке и прокатился насквозь, будто ее и не было. Через буквально пару минут, калитка безвольно распахнулась, чуть не вывалившись из забора, и из нее вышел Кузька, кинувший в меня тапком.
– Иди сходи и забери его вещи – корзинка на крыльце. Он согласился.
– Как ты его уговорил?
– Я сказал, что я ему сейчас дом сожгу к чертям собачьим, если он не залезет в этот сраный тапок.
– И он прям тебе сразу поверил.
Кузька зажег на пальце огонёк, от которого даже на расстоянии пары метров пыхнуло нестерпимым жаром, а Фламинга попыталась отпрыгнуть.
– Я был убедителен. Купишь мне вот тех штук с сыром…
– Хачапури.
– Да их, научу этому дешевому фокусу, так и быть, – и он картинно задул огонек. – Поехали. Заселим этого и в киоск. Сам то сможешь заселить?
– Вроде смогу.
– «Вроде», – передразнил меня Кузька. – Всё то у тебя «вроде». Ты потомственный Неспящий или где?
– Смогу.
– Молодец. Только не сможешь – будешь под моим руководством делать, понял, неуч?
– Да понял… Ну хоть не придурок.
– Одно другому не мешает.
Я сходил за корзинкой, куда наскоро были набросаны какие-то тряпки, старые игрушки, портняжные ножницы, пара икон, большой деревянный черпак, и в последний раз, уже уходя, оглянулся на дом – он буквально на глазах оседал, терял объем. С крыши с громким шелестом съехал и разбился кусок шифера. В распахнутой двери дома больше не было тьмы – там было просто темно.
– Надеюсь, насчет доброго нового хозяина я тебя не обманул, – проговорил задумчиво я и пошел к машине.
Продолжение следует...Часть 4. Один глотокЧасть 5. И швец, и жнец, и на дуде игрецЧасть 6. День открытий7. Потерянные8. Нашедшиеся Это сообщение отредактировал Паласатое - 19.03.2023 - 08:12
yaplakal.com