Глава 2. Ритуал боли
— Давай, Тос, рассказывай, — представительный мужчина, лет сорока-сорока пяти, вальяжно развалился в удобном кресле, откуда смотрел на посетителя, — что там за накладка вчера произошла?
Посетитель ответил не сразу. Прошелся по кабинету, выгляну в окно. Сейчас в нем не осталось ничего от того нелепого очкарика в образе которого он пришел в бар. Серый, элегантный костюм, глаза спрятаны за непроницаемыми стеклами солнцезащитных очков, аккуратная прическа, тонкие губы сжаты придавая лицу некое недовольно выражение, на мизинце правой руки — серебряный перстень с темным камнем. Хозяин кабинета молча ждал. Он знал гостя, торопить его было бесполезно, он и сам все расскажет, все что посчитает нужным. В добавок этот мужчина, ни имени, ни фамилии которого хозяин кабинета не знал, знал только прозвище — Тос не подчинялся ему на самом деле, и то что приехал с отчетом сюда, было весьма странно, но хозяина кабинета странности не удивляли, он уже привык.
— В баре, после того как я уничтожил объект, — наконец начал тот, — кроме нас и бармена было еще две пары. Влюбленные щенки, те сбежали еще во время драки, и странная парочка, то ли сестры, то ли подруги разного возраста.
Он помолчал еще несколько секунд, перед глазами возникло лицо девочки, даже перед внутренним взором оно казалось размытым, четко запомнились лишь два карих, почти черных глаза, в упор смотрящие на него:
— «А ты хорош, дядя, попробуешь со мной?» — детский голосок никак не сочетался ни с этими глазами, ни с обстановкой, ни со смыслом фразы.
— Эти не испугались, ни драки, ни меня, — продолжил он, — мелкая даже предложила подраться, а старшая следила за всем этим, и явно чувствовала себя уверенно.
Он замолчал, и хозяин спросил:
— Ты думаешь, они пасли тебя?
— Не уверен, но у меня было срочное дело, поэтому проверять не хотелось, я сразу сбежал. Хвоста не почувствовал, они так точно меня не преследовали, и никто не помешал мне изъять ребенка, — продолжил Тос, — но я не мог не предположить, что кого-то заинтересовал заказчик, поэтому и не поехал на базу.
— Да, ситуация странная, — кивнул хозяин, — раз уж они тебя, — он помолчал подбирая слово, — напрягли, значит пара непростая. И вероятность случайности — не высока.
— Те, кому я передал ребенка, что-то заметили? — спросил Тос.
— Нет, наши подняли достаточно людей, чтобы определить слежку, ребенка проверили на наличие меток, но все чисто. Так что ритуалу ничего не помешает.
— Ну и хорошо, — на лице Тоса не дрогнул ни один мускул, он никак не показал облегчения или какой-либо иной эмоции.
— На две недели ты свободен, — хозяин кабинета видимо счел инцидент исчерпанным и перешел к самой приятной части разговора — награде за работу.
— Держи, — он протянул Тосу черную, кожаную, объемную папку.
Исполнитель принял ее с коротким кивком, и хозяин продолжил:
— Кростов просил, чтобы через две недели ты сам связался с ним, снова поступаешь в его распоряжение.
— Хорошо, — Тос понял, что разговор окончен и покосился на папку, — если больше указаний нет, то мне пора, — в его голосе мелькнуло едва уловимая нотка недовольства, совсем не свойственная большинству разговаривающих с начальством людей.
— Да, свободен, — хозяин кабинета принялся демонстративно изучать документ, всем видом показывая, что гость его больше не интересует.
Когда за Тосом закрылась дверь, — он отбросил бесполезный листок, и негромко выругался, после чего нажал кнопку селектора.
— Катенька, что там у меня сегодня? — спросил он хорошо поставленным глубоким голосом, в котором не было и следа недавнего недовольства.
— Через пятнадцать минут совещание с главами департаментов, после встреча с неким Юрием Ниткиным, — отрапортовала секретарша.
— Меня не будет, пусть совещание проведет с Корейкин, — приказал шеф, и до того как придет Юрий, меня нет.
— Слушаюсь, — ответила та, не задавая вопросов.
Отключив связь, Игорь Петрович открыл верхний ящик стола, достав плоский предмет, напоминающий планшет, с той лишь разницей, что края устройства были сделаны из темного дерева, а экран был ярко-синего цвета.
Прошелся пальцами по едва заметным выступам на боковой панели устройства, и экран ожил. Решетников вывел на экран схему, состоящую из соединенных тонкими линиями кругов и овалов. Часть их была закрашена темно-серым, а часть оставалась белой. Внутри каждого круга — дата, ближайшая была помечена сегодняшним днем.
Мужчина зачем-то потер пальцы, отодвинул верхний ящик стола, на дно которого была приклеена бумага с единственной надписью, напечатанной большими буквами, и он, глядя на надпись, четко произнес — «Схташтик ахт!» — после чего схема исчезла, а вместо нее появилась таблица с информацией о жертве и список требований к проведению ритуала. Решетников — провел пальцами по буквам, и те исчезли, словно впитываясь в его руку, после чего изображение погасло.
Некоторое время Решетников сидел неподвижно. В который раз думал — «и куда я лезу?», — но, как и всегда, сомнения длились недолго и, справившись с минутной слабостью, он взял телефон.
— Привет, начало сегодня, в тринадцать двадцать по местному времени.
— Требования к ритуалу? — спросила трубка мужским голосом.
— Объект должен функционировать не менее тридцати минут, состав сборщиков — три человека, состав исполнителей — два, цвет — алый.
— Последующая утилизация? — раздался следующий вопрос.
— Обычная, с разборкой и реализацией через местных дилеров.
— Будет сделано, — ответил собеседник, и отключился.
Игорь Петрович некоторое время посидел, глядя на пустой экран отсутствующим взглядом, затем снова прошелся по краю планшета, нажимая на едва заметные выступы. Если бы кто-то сейчас следил за хозяином кабинета, то наверняка удивился бы, как он ловко орудует своими толстыми пальцами, ну, словно пианист со стажем. Но в большом кабинете не было никого кроме хозяина.
Изображение на планшете изменилось. Вместо схем и картинок, там появились ровные ряды иероглифов, мелких настолько, что разобрать их без увеличения шрифта было почти невозможно. Когда весь экран заполнился этой затейливой вязью, Решетников негромко произнес:
— Поиск новых кандидатов, группы А и Е, — негромко сказал мужчина, и мелкие символы на экране стали меняться. Мужчина, казалось, не смотрел на экран, он удобно развалился в кресле, покачивая головой из стороны в сторону, словно в такт неслышимой музыке.
Так прошло около минуты, картинка на экране стабилизировалась. Решетников некоторое время всматривался в экран, а потом нажал кнопку селектора.
— Катенька, передай водителю, чтобы ждал возле входа. Потом свяжись с Ниткиным и скажи, чтобы ехал не сюда, а в «Меркурий», он знает, где это.
— Слушаюсь, — ответила секретарша, и Игорь Петрович встав из-за стола, вышел из кабинета.
Темно-синий «Мерседес» ждал его возле входа, и стоило Решетникову устроиться на заднем сиденье, как водитель сразу тронулся с места. Никто не сказал ни слова, водитель явно знал, куда надо хозяину, а Решетников расслабился, прикрыв глаза, задумался о новом задании.
Сам ритуал состоял из нескольких частей. Для большинства участников все это выглядело как незаконная торговля органами. Каждую жертву действительно разбирали и потом увозили здоровые органы под видом экспериментального оборудования, а в некоторых случаях диппочтой.
Непосредственные исполнители, те кто проводил ритуал своими руками — мучили жертв на камеру по заранее прописанным алгоритмам, были уверены, что снимают видео для поехавших от скуки толстосумов. И они тоже в чем-то были правы. Видео действительно использовались, но не так как ожидали исполнители.
А вот третью, основную, сакральную цель ритуала, знали считанные единицы, такие как он. И то, Решетникову часто казалось, что он не знает всего, просто немного больше остальных. Ритуал на самом деле был магическим, и на самом деле мог принести много тем людям, кто проводил его, кто выстраивал из череды мучительных смертей и жертвоприношений стройную картину доступную лишь избранным. Решетников чуть улыбнулся одними губами и подумал.
— «А ведь наверняка есть и четвертая цель, и может пятая, и так далее».
Он вспомнил изображения увиденный на планшете. Это была чужая технология, Игорь Петрович даже сомневался что земная. Если смотреть на картинки и пытаться разобрать знаки — выходила полная бессмыслица. Но если вот прикосновения к этим картинкам, тактильное взаимодействие, неожиданно считывалось, раскрывалось в понятные задания и инструкции. Именно вот так, через эти устройства он, и скорее всего не только он, получал задания от неизвестных заказчиков.
Он вспоминал, как впервые познакомился с одним из представителей транснациональной фарм. корпорации — «Зеновекс Биомед». Тот представился как Кростов. Без имени, без регалий. Просто Кростов, сотрудник даже не «Зеновекс Биомеда», а небольшой фирмы связанной с починкой и установкой медицинского оборудования — консультант по технической части.
Внешне невзрачный, какой-то серый, словно присыпанный пеплом, он, тем не менее, произвел на Решетникова сильное впечатление. Игорь Петрович был тертым калачом, по пути в свое влиятельное кресло прошел неплохую интриганскую шкуродерню, и в людях разбирался.
Кростов был опасен, это был не тот человек, к которому стоит поворачиваться спиной или делать врагом. А еще за Кростовым стояла сила. Стояли деньги и власть, это Решетников тоже почувствовал, как акула чувствует струйку крови через толщу воды на большом расстоянии.
Но предложение Кростова было довольно странным. Он предложил Решетникову принять участие в ритуале со странным названием «Тахаварит». Принять участие в качестве организатора с украинской стороны, и стать одним из бенефициаров этого ритуала.
Будь на месте Кростова кто попроще, Решетников бы послал его куда подальше, но гость не производил впечатление сумасшедшего или шутника. Кроме того за свою долгую жизнь, Игорь Петрович навидался всякого, и хотя верил только в деньги и власть, отдавал себе отчет, что в мире может быть нечто не поддающееся объяснению.
Тогда он выказал сдержанный интерес, решив, что деньги в любом случае не пахнут, но очень быстро понял, что Кростов не шутил.
«Тахаварит» требовал человеческие жертвоприношения. Причем не просто человеческие, это было бы полбеды, а детские. И словно и этого было мало, Кростов объяснил, что нужны будут специально выбранные дети, информацию о которых он будет передавать по специальному каналу связи.
Это было неожиданным и неприятным условием. Решетников предпочел бы, чтобы заказчика устроили любые, подходящие под необходимые критерии дети. Например, имеющие здоровые органы, если необходима незаконная трансплантация, или там светлые волосы, синие глаза, любой безумный критерий. Всегда можно было найти необходимое количество жертв среди маргиналов. Похищать же конкретного ребенка — всегда дополнительный риск. Но взвесив все за и против, чиновник дал свое согласие. Понимал, что если не он — найдут другого, а от таких денег он отказываться не привык.
***
— Приехали, Игорь Петрович, — голос водителя вывел его из задумчивости и Решетников открыл глаза. Да они были на месте, водитель припарковался около обычного девятиэтажного дома. Тут не было никаких фирм или магазинов, обычный панельный дом, затерявшийся среди таких же как он обитателей спального района.
— Жди тут, — приказал Решетников и выйдя из автомобиля, направился ко второму подъезду. До него доносились крики с невидимой из-за кустов детской площадки, но во дворе никого не было, ни детворы, ни вездесущих бабок, скамеечки под подъездом были пусты.
Пикнул электронный замок, и он оказался в подъезде. Поднялся на второй этаж и, подойдя к черной, слегка заляпанной краской металлической двери вдавил кнопку звонка.
Ждать пришлось недолго, через несколько секунд лязгнул замок, и Решетников зашел в темную прихожую.
— Хотите лично присутствовать? — вопрос принадлежал невысокому, слегка полноватому мужчине, лет сорока на вид. Выглядел он, как добродушный и недалекий персонаж из фильма, который играет второстепенную роль, но вызывает симпатию, но Решетников знал, что эта внешность обманчива. Он помнил, что раньше этот мужчина работал в больнице, был неплохим травматологом, но потом попался на изнасиловании пациентки, которую усыпил наркозом. Той было всего четырнадцать, и грозил бы Кудряшеву Илье Семеновичу большой срок, но неожиданно за него вписались люди из министерства здравоохранения.
Родителям жертвы закрыли рот деньгами, те увезли дочь на отдых, экспертизу не провели как должно, после чего Кудряшев уволился из больницы и устроился в «Симптентик» на должность скромную консультанта по общим вопросам.
— Должен, — коротко ответил он.
Толстячок, кивнув в ответ, направился вглубь квартиры, гость поспешил за ним. Через несколько секунд они оказались перед тяжелой дверью, и Кудряшев повернулся к гостю,
— Вы уже присутствовали при проведении такого ритуала?
— Да, но когда он проводился с подростком, — ответил Решетников.
— Принципиальной разницы нет, — ответил Кудряшев, — ну кроме возможной эмоциональной реакции, мало кому нравится, когда мучают младенцев.
Решетников не ответил и молча смотрел на визави.
— Но я все равно вынужден предупредить, — пухляш явно не испытывал дискомфорта в присутствии влиятельного чиновника, — никакого вмешательства, если нет инструкции чисто для вас, не пытаться остановить ритуал, не покидать помещение до окончания либо получения инструкции на личное устройство, не поддаваться слабостям, не блевать, не терять сознание, не выказывать жалости.
— Знаю, — сквозь зубы ответил Решетников, которого все больше раздражал менторский тон толстяка.
— Вот и славно, — спокойно ответил тот, и Решетников увидел, как глаза Кудряшева хищно блеснули.
— «Да он же ждет, когда сможет приступить к пытке» — подумал чиновник, — «наверное, его для этого и вытащили из-под статьи, исполнитель получающий удовольствие от того, что пытает детей, да еще и с медицинским образованием. По своему весьма ценный кадр, которого потом, по ненадобности, совершенно не жалко сбросить в отбой».
Илья тем временем открыл дверь, и они оказались в просторной комнате без окон. Возможно, когда-то это был санузел, кафельный пол, плитка на стенах, сливное отверстие почти посреди помещения. Но сейчас часть помещения переделали в медицинский кабинет. Стены, покрытые глянцевыми кафельными квадратами, некогда тёплые от пара душа, теперь отражали холодный свет медицинских ламп. Запах хлорки въелся в воздух и кожу, создавая иллюзию стерильности, которую невозможно было достичь в квартире, где недавно жили люди.
Все сантехнические элементы были удалены. От ванны остался только грубый шрам в кафеле и тень на полу, как напоминание о прежней функции помещения. Над этим шрамом теперь висела система подвесных манипуляторов — импровизированный кронштейн с держателями для флаконов, проводов и пластиковых трубок, обвивавших пространство, как лианы.
Ближе к дальней от входа стене стоял стол. Он не был хирургическим по происхождению — скорее, переработанный металлический верстак с приваренными ограничителями по краям, чтобы тело не соскользнуло. Его поверхность была покрыта мягким моющимся материалом, всё ещё источающим слабый запах резины. По бокам — фиксирующие ремни, тонкие, но рассчитанные на прочность: кожа, продетая через стальные скобы. На одном из ремней — следы когтей или ногтей, как будто кто-то пытался вырваться.
Над столом нависала бестеневая лампа с регулируемым фокусом. Рядом — передвижная медицинская стойка на колёсах, уставленная аппаратурой. Монитор сердечного ритма мигал зелёной линией даже в отсутствие пациента, издавая короткие «пики», будто заранее предупреждая о приближении боли. Здесь же — инфузионные насосы, два шприцевых дозатора, датчики давления и пульса, лежащие рядом, как спящие зверьки, готовые ожить в нужный момент.
На отдельной полке — выложенные в ряд стерильные инструменты, больше похожие на набор для вскрытия, чем на медицинскую помощь: пинцеты, миниатюрные зажимы, канюли, одноразовые шприцы с прозрачными каплями на кончиках игл. В одной из пробирок мутно мерцал раствор — возможно, раствор глюкозы, возможно, что-то другое, никто не уточнял.
Рядом — кислородный баллон, подключённый к маске с непропорционально длинным шлангом. Он лежал в углу, как будто его готовили не для экстренного случая, а для обязательной части процедуры.
На стене — самодельный пульт: два выключателя, три регулятора, и старый компьютерный монитор, подключённый к не сертифицированной системе наблюдения. Над монитором — камера наблюдения, за которой стояло чьё-то внимательное и молчаливое присутствие.
Холод исходил не от температуры, а от атмосферы — неуютной, антисептической, вычурно-профессиональной. Это было не просто место для боли. Это был кабинет, где боль планировали. Где за болью следили. Где её тщательно дозировали, чтобы не дать ей закончиться раньше времени.
И последняя деталь, делающая и без того неприятное помещение, каким-то зловещим, похожим не просто на медицинский кабинет, а на логово психа.
На пол и стены — были нанесены знаки, напоминающие фентезийные руны, но Решетников знал, что эти защитные символы реально работают, ни один звук не выйдет наружу из этих стен. Он был уверен что у этих рун были и другие свойства, но ничего не знал наверняка.
Рядом с дверью, через которую они вошли, стояли несколько стульев, и Кудряшев жестом гостеприимного хозяина указал гостю на один из них.
Усевшись, чиновник осмотрелся. Возле дальней стены он увидел стол, с разложенными на нем медицинскими инструментами. В саму стену были вмурованы несколько крюков, еще парочка свисала с потолка, и на них были надеты цепи. Заметил он и еще одну дверь и подумал что квартира больше, чем он предположил, подъезжая к дому.
— Сейчас начинаем, — подошедший Кудряшев потер руки, — вы не первый гость, который присутствует на ритуале, поэтому хочу напомнить, ваше присутствие регламентировано личными инструкциями, которые, уверен, вы прочитали с вашего устройства. Четко следуйте им, иначе ритуал не будет считаться проведенным, со всеми вытекающими последствиями.
— Знаю, — процедил Игорь Петрович, испытывая сильное желание врезать этому самодовольному пухляшу, но он не дал эмоциям взять верх.
И не с такими мразями приходилось общаться. Но про себя решил, что если Кудряшев станет не нужен своим покровителям, то он лично проследит, чтобы ублюдок перестал коптить небо.
Дальняя дверь открылась, и невысокая девушка внесла в помещение ребенка. Тот не спал, испуганно вертел головой и хныкал.
— Лизонька, давай его сюда, — голос Кудряшева стал сладким как патока, в серых глазах появился лихорадочный блеск.
Ребенок почувствовал опасность, начал плакать громче. Решетников слегка поморщился, он не переносил детского плача, но понимал, что сегодня придется потерпеть.
Малыша тем временем уложили на кушетку и ловко привязали ремнями. Кудряшев достал шприц, ввел первую инъекцию. Затем взялся за скальпель и по комнате разнесся громкий крик боли.
***
Решетников встал, размял затекшие плечи. Он знал, что суть ритуала — не само жертвоприношение, а именно процесс, долгий, болезненный, невероятно жестокий к жертве. Но одно дело знать, другое присутствовать лично. Он никогда не испытывал эмпатии, не страдал человеколюбием, детей не любил, но все равно даже для него это было непросто, и такого как этот, Кудряшев понять не мог.
Ритуал тем временем подходил к самой приятной части, которую называли «отдача». Руны на стенах вдруг замерцали, словно это были не рисунки, а встроенные разноцветные светильники. Часть из них загорелись светло-синим, часть грязно-коричневым. Их яркость то усиливалась, то слабела, и цветовая вакханалия создавал легкий гипнотический эффект, на них хотелось смотреть. И Решетников смотрел, он знал, что и находился тут ради этого момента.
Напряжение ушло, уставшее от сидения на неудобном стуле тело вдруг налилось силой и энергией. Пропала застарелая боль в колене, та, что даже врачи не могли убрать полностью, внутри возникла легкость, он словно помолодел лет на десять.
Ритуал, который требовал крови и боли, щедро одаривал тех, кто проводил его. Решетников даже не мог представить, что на самом деле получают истинные бенефициары этого действа, но подозревал, что получают много. Ему даже казалось, что истинные хозяева власти и денег, те, что тихо стоят за президентами, правящими династиями и религиозными деятелями, добились всего этого не только благодаря силе, уму, хитрости и беспринципности, но и вот из-за таких черных ритуалов, не доступных простым смертным.
Руны вспыхнули особенно ярко, так, что Решетников даже зажмурился, а потом погасли. Измученный малыш наконец-то затих, до этого его поддерживали в сознании с помощью препаратов, Игорь Петрович не помнил названий, да и не хотел вникать в процесс.
— Ритуальная часть завершена, — Кудряшев подошел к чиновнику и снял перчатки. Его халат был заляпан красным, но в глазах плескалось удовлетворение.
— Хорошо, — кивнул Решетников, собираясь уходить, но палач не удержался от того, чтобы продолжить.
— Дальше мы его разберем, это уже придется делать обычно, без пыток, — в голосе садиста промелькнуло сожаление, — просили передать, что свою часть от реализации вы получите как обычно, тремя частями, все необходимые откаты наверх, включены в эту сумму.
— Хорошо, это все? — сухо спросил чиновник, а про себя подумал, что этот Илья слишком много знает, а значит либо его скоро спишут в утиль, либо это пухляш стоит выше, чем он думал.
Решетников надеялся, что верно первое предположение, уж очень неприятен был его визави.
— Да, — ответил садист и, повернувшись спиной к чиновнику, скомандовал — подготовьте его к операции!
Решетников вышел из комнаты, тут его встретила молчаливая, миловидная девушка, в сером брючном костюме и проводила до дверей. Оказавшись на лестничной клетке, Решетников выдохнул и покачал головой. Что ни говори, ритуал был отвратителен, но игра стоила свеч. Он привык держать нос по ветру, по тому и оказался в своем высоком кресле, и сейчас нутром чуял — игра, в которую он попал — по-настоящему опасна, но сулит самые высокие барыши, которые он когда-либо видел. И дело тут было не только в деньгах и власти, он соприкоснулся с другим миром, тем в которые не верят материалисты, и столкнулся с правильной стороны паяльника.
— «А ведь могло быть и по-другому» — мелькнула непрошенная мысль, — «они ведь не только детей и подростков могут в жертву приносить», — но думать об этом не хотелось.
— Давай в «Меркурий» — сказал он водителю после того как удобно уселся на заднем сиденье.
«Меркурий» — элитный ночной клуб, работал и днем, но приходит туда могли только особые гости, в число которых входил и Решетников. Именно там он должен был встретиться с Юрием. Тот считался помощником Решетникова, но на самом деле являлся скорее куратором от головного офиса с большим списком полномочий.
Именно он передал в свое время Решетникову планшет и ключи для его использования, он передавал деньги за услуги чиновника, и он иногда давал инструкции на словах, видимо ритуал требовал такого сложного подхода.
«Меркурий» встретил его неброской роскошью, молчаливый администратор проводил в приватный кабинет, тут Решетникова уже ждали любимые сигары и виски. Он закурил. Потом решил, что после пребывания в пыточной выпить ему не помешает, к тому же он умел пить и не потерять ясности рассудка.
Решетников дымил и думал о том до чего все-таки странная штука этот «Тахаварит». Все эти крики, кровь, сам факт того, что пытали младенца, все это оставило неприятный осадок в душе, но одновременно с этим чиновник чувствовал небывалый прилив сил и прекрасное настроение после финальной части ритуала. Эта двойственность казалась странной, непривычной, но неприятный осадок постепенно растворялся, тогда, как настроение улучшалось с каждым глотком, с каждой затяжкой.
— День добрый, — Юрий появился на пороге, и без разрешения прошел внутрь и уселся напротив.
— Добрый, — кивнул чиновник.
— Руководство высоко оценило то, что произошло сегодня, — Юрий положил на стол черный кейс, — тут половина суммы наличными, остальное в равных долях на счету на Каймановых островах и в крипте, кошелек тот же самый.
— Рад сотрудничеству, — Решетников забрал кейс, — присоединишься? — спросил он, показывая на виски.
— Нет, много дел, — покачал тот головой.
— Ну как хочешь, — Решетников налил себе на три пальца и сделал затяжку.
— Я с новым заданием, — продолжил Юрий, и протянул Решетникову черную папку, — тут те, кого необходимо использовать в следующем ритуале, — сказал он.
Решетников молча взял папку, раскрыл, углубился в чтение. Лицо чиновника осталось непроницаемым, но внутри он выругался. Двое, Мальчик и девочка. Ему одиннадцать, ей двенадцать. Из хороших семей, мама у девочки вообще работает в администрации.
— «И почему» — с тоской подумал он, — «им нужны такие жертвы? Насколько проще было бы, если бы в ритуале можно было использовать кого угодно, за пять минут нашли бы им пару десятков»
Все эти мысли пронеслись у него в голове со скоростью молнии, и он ответил:
— Хорошо, передайте руководству, что жертвы будут доставлены в соответствии с инструкциями.
Когда дверь за Юрием закрылась, Решетников посидел пару минут в одиночестве, размышляя о новых похищениях. Это уже было не первое такое задание, но обычно семьи жертв были попроще. Особого значения это не имело, но он опасался, что в будущем аппетиты загадочного начальства только усилятся. Однако рефлексировать было поздно, как говорится — «коготок увязнул, всей птичке пропасть», а у него тут не только коготок увяз, он вляпался по самые уши. И отступать — нельзя, ритуал должен быть завершен, каждая жертва, как он понимал, была частью общей картины, и никто не даст остановиться на полпути.
Сам Решетников руки пачкать не любил, и такое дело не смог бы поручить никому хоть отдаленно связанному с работой на государство. Собственная служба безопасности в таких вопросах доверия не внушала, обязательно найдется кто-то работающий на руководство, настучит и придется объясняться, а Решетников не был уверен, что это понравится заграничным партнерам.
Потому когда к нему пришли в первый раз, он уточнил этот вопрос, может ли использовать помощь со стороны, и получив добро, обратился к бывшему школьному другу, Сафроновниченко Николаю по кличке Сафрон.
В прошлом головная боль школы, он сумел подняться в девяностые, как раз на торговле палеными медикаментами и поставках медоборудования в обход таможни. Сафрон не брезговал никакими методами, Решетников был уверен, что на его школьном товарище десятки трупов, но моральная сторона никогда не интересовала Игоря Петровича.
Они создали с бизнесменом взаимовыгодный тандем, и через фирмы однодневки отмывали огромные деньги, а когда к Решетникову пришли с предложением участвовать в ритуале, он сразу вспомнил про старого друга.
Сафрон согласился участвовать в самой грязной части «Тахаварита» — похищении детей. На самом деле Решетников подозревал, что тот занимался чем-то похожим и раньше, уж очень легко согласился, да и не подводил ни разу, но само собой вопросов он не задавал.
Решетников сделал последний глоток и, отодвинув опустевший бокал, взял телефон. Ответили почти сразу:
— Привет, Решето — раздался веселый голос Сафрона, — ты по делу али как?
— По делу, — сухо ответил Решетников.
Он не любил, когда кто-то вспоминал его подростковую кличку, но Сафрон был из тех, кому плевать на недовольство других людей.
— Хорошо, — ответил Сафрон уже нормальным голосом, давай вечером в «Меркурии» перетрем. Ты когда сможешь?
— Я уже тут, — ответил Игорь Петрович, — могу подождать.
— Ну, тогда буду часа через полтора, не напивайся в одиночестве, — и он отключился.
— Мудак! , — беззлобно ругнулся Решетников и начел набирать номер на телефоне. Надо было перенести пару встреч, сегодня он занят для всех.
@Арет
Продолжение следует
yaplakal.com