Глава 7
1.
Тварь из моих кошмаров все-таки существует и стоит рядом. Хочется бросить в неё нож, перекинуть стол, пнуть стул и бежать на выход, но я помню, что оно умеет летать и быстро бегать. А ещё это мой дом и отступать мне больше некуда. Перехватываю нож поудобнее и делаю шаг назад. Монстр еле слышно рычит и только от его голоса дрожь проскакивает между лопаток. Никогда не играл в труса, но и таких созданий раньше не встречал.
Монстр шипит, открывая пасть, и я вижу тонкий как у змеи язык между челюстей. Если он сейчас бросится нужно отталкивать и бить. Не дай бог вцепится такой мощью — с половиной ноги можно попрощаться.
— Хороший котик — говорю, — спокойнее.
Котик еле слышно шипит и опять эта реакция. Мурашки скачут по спине, топоча всеми конечностями. Капли пота образуются на подбородке и тянутся вниз. Хуже только звук бормашины в зубном кабинете. От него я убегаю вместе с дверями. И это не шутка, был такой позорный случай.
— Чего тебе надо, тварь? Уходи, откуда пришла! Это мой дом!
Говорить с порождением кошмара это тот еще глупый квест. Животное шипит и смотрит в упор. По лысой коже бегут морщины, как волны у берега.
— Колбасы захотелось? Да фиг тебе, она моя!
Животное шипит и показывает зубы. Главное не делать резких движений. Левой рукой подтягиваю ближе доску: осторожно, медленно. Беру кусочек и показываю животному.
— Хочешь? Как там тебя? Хочешь вкусняшку?
Уродец шипит и высовывает язык, тот свисает как у собаки. Кусочек колбаски взлетает вверх и падает у стены. В лучших традициях страшных сказок нужно было кинуть еду в окно, чтобы тварь бросилась за ней и закрыть форточку.
Колбаса лежит у стены там собирая пыль и тварь шипит, распахивая пасть ещё шире. Зубы торчат частоколом. На еду она смотрит только мельком.
«Чего ты хочешь?» — я кидаю еще один кусок — он ударяется в стену и катится под ноги. Неудача. Беру сразу два кусочка и отправляю за предыдущими. Один кусочек подпрыгивает как на пружинке и бьет монстра по морде.
Монстр смотрит как он катится по полу и я добавляю еще два, мягко подкидываю в разные стороны и выхожу за дверь. Захлопываю её и ожидаю удара, ожидаю воя, хруста челюстей, звук прогрызаемого дерева — щепки в сторону — чего угодно, а в ответ тишина. В одной руке у меня нож, в другой доска с нашинкованной колбасой и я плотно закрываю дверь и поворачиваю ручку. Тишина. Я стою и прислушиваюсь к ней. Потом заглядываю в окошко на двери.
Тварёныш сидит ко мне спиной, точнее хвостом, и, кажется, ест колбасу. Как кот он дергает головой совершая глотательные движения и работает челюстями — хвост бьет по полу, я наблюдаю за ним, а потом прячу нож и съедаю кусок колбасы. Ну а что? Я голодный не меньше этой твари, а так-то на жратву я сегодня заработал. Жаль, что хлеба с собой не взял.
Пришелец глотает последний кусочек и поворачивается. Вертит башкой, ищет меня, ищет еду — а ничего нет. Убирайся туда откуда пришел, урод!
2.
Доедаю порезанные кусочки колбасы без хлеба и заглядываю в окошко. Тварь стоит почти у самой двери и смотрит вверх. Отшатываюсь и замираю, только что мы встретились взглядами. И что мне делать? Блин, мы же не в Штатах, Охотников за привидениями не вызвать, разве что в «Битву экстрасенсов» звонить.
— Тяв! Тяв! — новые звуки из-за двери, как будто новорожденный щеночек только что открыл глазки и просит мамину титьку. Чудеса. Я ведь думал это кот. Он должен мяукать. Смотрю в окошко и мы опять встречаемся взглядами.
— Тяв! Тяв! — жалобно тявкает монстр и печально смотрит в глаза.
— Жрать что ли хочешь?
Он как будто понимает и шагает прочь от двери, забивается в самый темный угол, около раковины и смотрит. Глаза вращаются и не отрываются от двери, когда я медленно вхожу, готовый рвануть назад при любом неправильном движении. Никакой агрессии. Оно просто голодное, просто хочет жрать, как впрочем и я.
— Сейчас, — говорю и ложу досочку на стол, — сейчас.
Стараясь не шуметь и не делать резких движений нарезаю колбасу. Частично раскладываю по бутерам, частично сгребаю в кучку. Голодающий сидит неподвижно и смотрит.
— Знаешь, — говорю я и осторожно, по полу, подкатываю ему первый кусочек, — если бы я не видел, как ты отрываешь бошку змее, то подумал бы, что ты довольно милый монстрик. Особенно, когда тебе что-то нужно.
Монстрик глотает колбасу не жуя и получает добавку.
— Это всё интересно, но тебя кроме меня никто не видел. Возникают вопросы.
Монстрик вопросительно смотрит на мои руки. Кидаю еще один кусок и он ловит его, клацнув челюстями.
— Первый вопрос простой. Не псих ли я? Проверить легко, кому-то показать тебя, странное творение. Но кажется мне лучше этого не делать. Ведь если тебя не существует, мне лучше этого не знать, верно?
Монстрик продолжает наблюдать.
— Вопрос второй из программы по русской литературе. Что делать? Очень меня интересует этот момент.
Подбрасываю ещё еды, и монстрик жует уже медленно и со вкусом.
— И, конечно интересует сколько ты жрёшь.
Сверху доносятся крики и монстр поднимает голову, оторвавшись от еды. Уши, сложенные вдоль головы расправляются и тянутся острыми кончиками вверх.
— Это соседи ругаются. Алкаши. Напьются и орут целый вечер. Иногда дерутся, не обращай внимания.
Тот будто понимает и возвращается к еде. Крики сверху только усиливаются.
— Мрази, — говорю, — тюрьма по ним плачет. Так что же делать будем? Я живу один, и мне сожители с Красной Планеты не нужны.
Подбрасываю еды «инопланетнику».
— Можешь свалишь откуда пришел? Я видел, что ты умеешь перемещаться или нужно окно открыть?
Монстр урчит, и я вспоминаю, что сам не жрамши. Молча едим: я — бутеры и подкидываю остатки колбасы ушастому, подходить к нему не решаюсь, кто знает, что у него на уме. Несколько минут слышны только звуки жевания.
Потом я осторожно выхожу из кухни и закрываю дверь. Свет не выключаю, потому что кажется мне — демону это не понравится. Смотрю в окошко, он смотрит на меня.
— Спать хочу, — отчитываюсь перед ним, — извини, но дверь прикрою.
Тащу из прихожей тумбочку и подпираю ею дверь. Демон устроился под батареей, голову положил на лапы и прислушивается к звукам наверху. Алкаши никак не могут успокоиться, но мне все равно — голова гудит, глаза слипаются, ещё немного и рухну просто в коридоре, не добравшись до кровати.
По-быстрому раздеваюсь и на всякий случай блокирую стулом дверь в комнату, чтобы никто не вошел. Ныряю под простыню, закрываю глаза и вижу очень странный сон.
3
Я это не я. Я другой человек. Я это понимаю. Я вижу его глазами. Слышу его ушами, но я не мразь. Я — не он.
***
Он «засветил» ее ровно сорок шесть минут назад и теперь никуда не спешил. Лиза сидела на скамеечке у вокзала, как и все до нее — с таким же немного отсутствующим видом, только паника иногда выглядывала из-за спины перепуганной феей, когда она смотрела на солнце или на желтые наручные часики.
«Эта не потерялась, — подумал он — Сбежала из дома. Может быть от сутенера. Захотелось независимости и больших денег. Нет. По сторонам не оглядывается, значит не боится, что за ней придут. Да и не похожа на „давалку“. Нет, это просто малолетняя шлюха».
Он уже пропустил свою электричку и делал вид, что ждет следующую. Когда «засветишь» очередную девку, то время летит как сумасшедшее, нужно быть осторожным, чтобы не запомнили работники вокзала или случайные пассажиры. Поддавшись азарту охоты он мог забыть об этом, но достаточно натренировал интуицию, которая его еще не подводила.
Никто не смотрит на тебя! Веди себя естественно!
«Спасибо», — сказал он мысленно, и медленно сложил газету. Открыл свою коричневую сумку и аккуратно положил бумагу внутрь. Заглянул любопытствуя.
«Здесь они, здесь! — подсказала интуиция. — У меня все под контролем. Только не забывай благодарить!»
Действительно. Кухонный нож с остро заточенным лезвием был на месте, как и моток веревки и его любимая изолента. А также гвозди, пачка «Примы», молоток и ручная пила.
— Спасибо, — пробормотал он чуть громче и закрыл сумку, щелкнув замком. Если бы милиционер совершенно случайно решил проверить его — это был бы номер. «Если бы конь имел меня, я наверное помер», — подумал мужчина и хихикнул. Девушка посмотрела на часы, и он тоже бросил взгляд на свои «командирские». 16.00 Время очередной пригородной электрички. И точно, девушка поднялась и зашагала к перрону.
«Ну почему опять не в мою сторону», — подумал мужчина и тоже встал. Шел за ней неспешно, чтобы ни привлекать внимание. Хоть он и поедет в противоположную от дома сторону он отлично знает, что будет остановка. Через полчаса. У леса. Только бетонная площадка и никого рядом. Там люди выходили чтобы еще пять километров топать по дороге в село, по тропинке через лес. Ходили слухи, что там находили тела. Тела продажных женщин. Говорят, что с ними расправлялись сутенеры, поэтому люди старались обходить проклятый лес стороной. Он не верил в эти слухи и никого не боялся. Никого кроме своей жены и начальника цеха. И директора. И мастера, который громко орал, когда с конвейера выходил брак.
Он отбросил плохие мысли прочь и сел в вагон, убедившись предварительно, что она тоже зашла. Поехали!
***
Попутчица курила, противная девчонка. Тушь потекла, по щекам — плакала. Быстро отвернулась, но он успел заметить и как всегда возбудиться. Ох уж эта черная тушь, стекающая по щекам. Он подмигнул девчонке и отошел в противоположную сторону тамбура. Она не ответила, но покосилась осторожно, разглядывая его украдкой и хлюпая носом. Он поставил сумку на колено, открыл и достал пачку сигарет. Закрыл сумку и поставил у стенки, между ног.
Беспомощно оглянулся. Забыл зажигалку — какая досада. Вспомнил, что девушка курит и на секунду задержался взглядом на огоньке сигареты. Испуганно отвернулся, смущаясь, чтобы не подумала ничего. Постоял немного рассматривая бесполезную сигарету в руках и решился.
Мягко ступая, смущенно, бочком-бочком он шел к ней со стеснительной улыбкой. Показал сигарету и улыбнулся. Она молча кивнула и достала дешевую китайскую зажигалку. Он благодарно кивнул и щелкнув несколько раз впустую выдавил огонек — закурил. Вдохнул дым с наслаждением (дома не курил никогда).
— Спасибо, дочка. Что-то я спешил наверное, оставил зажигалку на работе. Сашка одолжил на перекуре и не вернул. Эти бухгалтера умеют хорошо считать только в свою сторону. Я и сам бухгалтер. Юрий Александрович, а вас как звать?
Он улыбался доброжелательно, но на неё не смотрел, только следил боковым зрением за движениями девушки. Она не убегала, не уходила, не сжималась как пружина — просто посмотрела на него.
— Лиза.
— Будем знакомы. Можешь называть меня просто Юра, без отчества.
— Хорошо, Юра Безотчества.
— Закурим еще? Я вижу, ты тоже заядлый курильщик. Вредная привычка, согласна?
— Конечно вредная. Бросить хочется, но не могу.
— Все мы так говорим. Никто не любит курить, все хотят бросить, но пачку в день покупают, верно? Бери, я угощаю. Вид у тебя замученный. Случилось, что?
— Нет.
Она чуть не закрылась. Резкий ответ, хотела достать сигарету из пачки, но вдруг руку убрала и отвернулась к окну. За окном закончилось поле, и начались одноэтажные постройки — скоро первая остановка, а рыбка срывается. Не нужно было так наседать резко. Ох уж это возбуждение и штука в штанах, которая мешает думать.
— Бери сигарету, чего ты. Да мне все равно, что там у вас случилось. Ничего спрашивать не буду — мы люди чужие. Закуривай, легче станет. Я всегда чтобы успокоиться и расслабиться — курю. Говорят, что это не помогает и всего лишь самовнушение, но я не согласен. Это они себе внушили о нашем самовнушении. Почему люди курят когда нервничают? Почему после скандалов на заседаниях выскакивают на перекур? Почему студенты после экзаменов бегут курить? Потому что табак — идеальное успокоительное. Если бы это было не так, то бросить было бы намного легче. Верно я говорю?
Лизка кивнула и поезд остановился. Перрон был с противоположной стороны и двери открылись только там. Он тупо смотрел, как влезает по ступенькам в тамбур очередная баба с клетчатой торбой и чуть не пнув его сумку, проходит в вагон.
— Вы заберите вещи, — сказала Лиза, — а то украдут. С платформы схватят и ноги в руки, не догоните. Я видела такое.
«Кому нужна моя изолента и нож», — подумал он, а сам кивнул и пошел за сумкой. Поднял ее и выглянул наружу, вдохнул свежего холодного воздуха. На перроне никого не было. Деревня — всё удовольствие здесь жить это чистота лесов и свежесть воздуха. Но и чистоты становится все меньше с каждым годом.
— Так дадите сигарету или нет? — спросила Лиза и он улыбнулся.
— Как я могу отказать такой хорошей девушке.
Двери автоматически закрылись. Бабка села в левом дальнем углу вагона, лицом правда к ним. Хорошо, что далеко. Губы сжала и смотрит грозно. Все равно ни черта не увидит. Слепая карга.
Еще две остановки. Скоро им выходить.
***
Понемногу она растаяла и уже не смотрела на него как перепуганная овца. Пятнадцать минут до второй остановки и они уже смеялись над шутками друг друга.
«Кажется, я ей понравился. У меня есть шанс на этот раз. Лишь бы не сглупить как всегда».
Не то чтобы ему не везло с женщинами, но рыбка срывалась часто. Он уже почти потерял надежду, когда подцепил будущую жену на стадионе, она там с тремя подружками пыталась контролировать вес, а он пробовал познакомиться с упругой, мышечной, пахнущей потом спортсменкой. Познакомился с Нинкой. Так подцепил, что уже и отбиться шансов не было. Прогулки под луной — секс на стадионе. Еще немного прогулок. Она стала заходить на работу — подкармливать его и знакомиться с коллегами. Потом знакомство с родителями. Серый Загс с громогласной теткой внутри. Родители вытирают слезы. Пьяная свадьба с дракой — все как положено. Дочка, потом через год сын и бытовуха засосала так, что иногда трудно имя жены вспомнить. Да и какая разница как ее зовут? Дети выросли и разлетелись из родительского гнезда. Осталась только работа, злобная, острая на язык жена и Лиза в воспоминаниях. Иногда он ходил ее искать. Часто ему казалось, что находил.
***
— Вы когда выходите? А то заболтаемся и проскочите свою остановку, — спросила девчонка. Она уже перестала курить одну за одной (слава всем богам) и расслабилась.
— Мы на следующей.
(Быстрый взгляд)
— То есть я, конечно, я. На следующей выхожу, там моя мама живет в селе. Нужно помочь, понимаешь? Дрова нарубить, воды из колодца натаскать. Двадцатый век на дворе, а мы еще как при Царе живем, ага. Если тебе переночевать негде, то можешь у мамы пожить, пока все не наладится.
Она дернулась и посмотрела на него исподлобья. Он улыбнулся мягко, нешироко, не смотрел ей в глаза — это пугает, смотрел как в американской армии учат — периферийное зрение.
— Я ведь уже старик и жизнь повидал. Сразу понял, что тебе плохо. Веришь, столько этих взглядов видел (он не врал) и никогда в помощи не отказывал (помощь его была особенной). Помогу я тебе, потом кто-то моим детям поможет, если в беду попадут — веришь?
Она кивнула и вдруг заплакала.
— Да ладно, — сказал он. — Ты чего? Ну не надо. Я не люблю женские слезы (несчастный врун). Перестань. Ну-ну..
— Не нукайте мне, — сказал она, всхлипывая, и он увидел улыбку, которая проступала сквозь слезы, как солнце сквозь тучи, — я не лошадь.
Он засмеялся и она тоже. И через секунду хохотали оба, наслаждаясь хорошим настроением, веселой, хоть и не смешной шуткой и ясным солнечным днем. Поезд пыхтя, стуча, фыркая шел, разрезая желтые поля, и синие небеса приближаясь к следующей остановке. «Граждане на выход», -должен сказать кондуктор, но сегодня не скажет.
— Ну что? Нужна моя помощь? Познакомить тебя с мамой?
Лиза кивнула не задумываясь и тихо согласилась: «Спасибо.»
— Мы все люди и должны помогать друг другу, Лиза, — сказал он и подумал о маме. Давно ли он приносил ей цветы? Мама и так расстроена, что его давно не было, а если сын без цветов явится. Нет, так рисковать он не будет. — Нарвём по дороге одуванчиков? Мама любит дуть на них и смотреть, как летают белые парашютисты.
— Конечно, — сказала Лиза. — Почему бы и нет?
***
Поезд убежал вперед, оставив пассажиров на полустанке. Их было только двое и солнце над головой горело третьим. Пожилой мужчина, девочка-шестнадцатилетка и солнышко.
— Идём? — спросил он, и первый спустился по серым облупленным ступенькам вниз с платформы. Остановка абстрактно торчала посреди зеленого поля, и только тропинка вела в сторону леса, к ней он и спустился, чуть расставив руки в стороны для равновесия.
Лиза оглядывалась по сторонам. «Чего ищет?» — подумал он и сдавил ручку дипломата, так что побелели пальцы.
«Лиза? Мама ждёт».
«Как-то неудобно», — замялась девочка, а он смотрел на нее снизу верх, на ее джинсики, обтягивающие подростковые формы и молчал. «Поезд ушел, куда ты денешься», но сказал не то, что думал.
— Неудобно спать на потолке. А меня мама учила, что нужно помогать тем, кто попал в беду. Поверь мне, я жизнь прожил и знаю, что ты в беде. Поможем тебе и нам с мамой зачтется на том свете. Карма, если ты понимаешь о чём я.
— Я не знаю, что сказать, — она все смотрела на него сверху вниз и не делала шага навстречу. Он протянул руку.
— Скажешь спасибо когда-нибудь.
Рука зависла в воздухе. Он ждал. Противная Лизка все еще не двигалась, не решалась. Нехорошая девочка.
— Ты идёшь?
— У вас могут быть проблемы из-за меня, — выдавила она, — я не должна вас подставлять.
— Ты никому ничего не должна, — подтвердил он, — жизнь сложная штука. Закурим?
Лизка кивнула и спустилась. Они закурили.
— Из дома сбежала? Отчим бьет, мать пьет? Неблагополучная семья, угадал?
Она хмыкнула и выпустила дым вверх, к солнышку.
— Нет. Это было бы слишком очевидно, да? Не угадали.
— Интересно, — он подумал о том, когда будет следующая электричка и успокоился. Время еще есть.
— Знаете кто такие курьеры?
— Я не настолько стар.
— А кладмены?
— Кажется смотрел у Малахова что-то, — он задумался, вспоминая, — Наркотики? Разносите в пакетиках и прячете в подъездах?
— Типа того, — она вздохнула и очень глубоко затянулась, уничтожив почти полсигареты за раз, — Только меня поймали.
***
— Это плохо, — сказал он, — конкуренты или недовольные клиенты?
— Опять не угадали, — она вздохнула. — Хуже. Менты.
Собеседник молча кивнул.
— Я подработать хотела. У родителей денег нет, чтобы помогать, бывает голодаешь по нескольку дней. Вернуться назад в село не вариант, здесь тоже тоска. Деньки, деньги, деньги. Везде только они. Без них ты не просто никто, ты еще и ни с чем. А закладки? Что в них плохого? Пусть себе люди травятся чем хотят, я их не заставляю, не «подсаживаю». Я просто приношу товар — уношу деньги. Заработок не то чтобы очень большой, но и времени много не тратишь. Да, вы там про карму сказали — конечно, запачкала ее, но думаю немного — краешек плаща.
— Красиво сказала, — кивнул он, — идём, по дороге расскажешь.
— Когда я прятала пакетик под урной супермаркета меня схватил охранник, тупой бык, — продолжала девочка, будто загипнотизированная. ЮраБезотчества хотел ее прибить прямо здесь и оттащить, так быстрее было бы, но пожалел больную спину, сорвал на заводе. Лизка продолжала трещать.
— Он ничего не подозревал, просто не понравилось, что я у мусорных баков «шарюсь», а потом пакетик выпал, и он всё понял. Вывернул мне руку и хотел вызвать полицию. Обзывал по-всякому. Хорошо, что никто не видел нас, за торговым мы стояли.
— И что дальше было? — ему было неинтересно, но история должна закончиться рано или поздно. Тогда они продолжат путь.
— А дальше я ударила его ножом в шею.
4.
Он подумал о том, что лежит в портфеле и вздрогнул.
— Да, — сказала Лизка и глаза у нее вдруг резко, как тучи, набежавшие на ярко-голубое небо, наполнились слезами, — Я убила человека.
— Однако, — он изобразил интерес, хотя если честно думал совсем о другом. — Думаю, маме мы об этом не скажем.
— Он хватался за шею и хрипел, — хлюпала девчонка и смотрела ему в глаза, будто искала прощения — кровь ручьями текла сквозь пальцы.
— И ты убежала? — понял он, — ясно. Пойдем, мама заждалась.
— Я ударила ещё раз. И ещё.
Она зарыдала и вдруг бросилась к нему, обняла и выла, орошая куртку слезами. Он чуть не отпихнул ее, чуть не выхватил нож, но сдержался. Девчонка не атаковала, она искала мужское плечо, искала поддержку.
— Тихо, тихо. А зачем ты это сделала?
Она прижалась к нему так тесно, так сильно сжала в объятиях, что он опять возбудился. Лишь бы не почувствовала, лишь бы не почувствовала. Она ничего не заметила, а продолжала исповедоваться перед ним, как перед ксендзом.
— Я испугалась! Я испугалась, что он выживет и доползет до своих, они вызовут скорую и откачают его. А потом охранник опишет мои приметы, а может он даже знает меня — город маленький. И через сутки я буду сидеть в КПЗ, ожидая суда.
***
— И ты ударила ещё несколько раз?
— Да. И потом убежала.
Она отстранилась от него на шаг, потом оттолкнула и отошла еще дальше.
— Сдадите меня милиции? Наверное так и нужно. Я устала бегать.
— Еще чего, — сказал он и зашагал по тропинке, — только маме не говори. Придумаем что-нибудь.
Пока они шли через поле, отбрасывая то вправо, то влево громадные тени она молчала, но шла покорно следом. Когда приблизились к лесу, она заговорила, «подозрительная сучка». Опять вопросы. Всегда они спрашивают.
— Что это за лес посреди поля?
— Не лес, а лесок. Он маленький, кажется даже искусственный. Приезжали израильтяне много лет назад и посадили деревья. Хорошо посадили, вон какие вымахали. Эти всё умеют делать хорошо, если для себя.
— А мы зачем туда идём?
— Дорогу в село срезать, — отмахнулся он. Инструменты звякнули в портфеле. Заметила или нет? — Не в обход же шагать по солнцепеку. А еще одуванчиков хочу нарвать для мамы. Она их любит очень. Я же говорил.
— Странный выбор. Ой, извините. Мне без разницы, каждый любит что хочет.
Лес как будто проглотил их, отрезав от света. Как будто они переступили границу между днем и вечером. Все-таки не настолько было темно.
— Я их пока донесу, так ветер все головки посрывает, маме ничего и не остается. Расстраивается, но бывает красота, все целехонько! Тогда она смеется и довольная целый день. Ты посиди там, на скамеечке, у могилки, подожди меня. Пойду, нарву одуванчиков.
— На кладбище?
Она остановилась и он напрягся. Увидела оградки, могилки и странные надгробья. Так всегда бывает. Первоначальный шок. Встреча со смертью шокирует, тем более в таком темном месте.
— Вы собираете одуванчики на кладбище? И почему оно здесь вообще? Почему спрятано за деревьями?
Он остановился и улыбнулся девчонке, так тепло, как только умел.
— Помнишь, я тебе про евреев говорил, которые деревья посадили? Так это еврейское кладбище, своих они похоронили. Здесь немцы в сорок втором расстреляли целую деревню. Понятно теперь?
— Понятно, — прошептала Лиза.
— Не нужно бояться мертвых, бойся живых. Запомни. Мертвые спят, а живые нет. Ну, так подождешь? Вон скамеечка у оградки.
— А почему с кладбища одуванчики? — спросила она, — жутковато.
— Здесь поляна огромная рядом и крепкие они, хорошо головы держат. Я их называю кладбищенская гвардия. Так подождешь или со мной пойдешь?
— Подожду, — решилась она наконец-то. — Там табличка какая-то. Почитаю заодно.
— По-еврейски всё, — он помахал ей и зашагал прочь, махая портфелем, — непонятно ничего.
— На иврите, поправила она тихо и добавила, — вернись только ЮраБезотчества. Страшно без тебя.
Он не услышал и свернул за угол, ускоряясь. Он был очень возбужден.
***
Ветер холодит разгоряченную кожу. Он уже дошел до своего любимого места — неприметное надгробие, окруженное густыми кустами. Здесь он готовился каждый раз и каждый раз как первый. Огляделся испуганно. Никого. Никто не видит его, девушка не пошла следом, послушно сидит на скамеечке и ждет.
Он нырнул в кусты и оказался у могилки. Положил аккуратно сумку рядом и начал раздеваться. Делал он это аккуратно: снимал рубашку, складывал и ложил на сумку, чтобы не запачкать. За рубашкой майку и ее туда же. Поежился от холодного ветерка, шалящего на кладбище, и расстегнул ремень. Так же аккуратно снял штаны и остался в «семейниках». Попытался успокоиться: кровь била в голову так, что воздух вокруг осветился красным и звуки стали гулкими, как будто он сидел внутри бочки. Иногда он задумывался о том, что организм так долго не протянет и рано или поздно сосуд в башке лопнет, оставив Юру слепым и глухим инвалидом, но бросать он не собирался. Гулять так до конца. Трахать так королеву.
ЮраБезотчества захихикал и стянул трусы, оставшись полностью голым. Присел на корточки и придерживая одежду одной рукой, второй открыл дипломат. Достал нож, веревку, изоленту, молоток, гвозди и пилу. Разложил все в только ему известном порядке на земле, себе оставил остро заточенный кухонный нож.
Эх, видел бы его сейчас начальник. Вот бы он удивился. Посмотрели бы тогда кто настоящий идиот. Интересно смог ли он повторить это еще раз? И над кем смеялись бы коллеги сейчас? Над голым человеком с окровавленным ножом или над тем у кого нож торчит из живота и грязным комком выпадают из раны кишки, пачкаясь в пыли. А что бы сказала жена, если бы увидела, что он проделывает с Лизками? Все ещё называла бы его импотентом и мечтала о любовнике?
Он глубоко вздохнул и встал во весь рост, огляделся (не появился ли заблудший еврейчик — турист) и осторожно пролез сквозь кусты. Еще не хватало какую заразу через царапины получить. Освободившись из растительного плена он по-туземски (как африканцы в телевизоре) вприсядку поскакал между могил, потом побежал на четырех, а позже и совсем пополз, сверкая задом.
Солнышко в зените легко пробивалось сквозь ветви густо насаженных деревьев аккуратными иностранцами, но тепло до земли уже не добиралось. Поэтому голое тело, подползавшее к Лизке, было холодным, как у жабы. Да и самой девушке было холодно. Может от легкого ветерка гулявшего между могилами, а может от предчувствия чего-то ужасного, что совсем скоро произойдет на кладбище. Иногда нужно прислушиваться к интуиции и знакам, которые подает тело. Помогает.
***
Лиза повертела в руках мятую пачку. Последняя сигарета. Неизвестно когда появится возможность купить ещё. Деньги есть, но есть ли в селе магазин, она тут не была, да и дело к вечеру. Можно будет у мужика стрельнуть, он добрый, не пожалеет. Сейчас он вернется и...
Она почувствовала движение за спиной и холодное лезвие ножа уперлось в горло. Что-то твердое ткнулось палкой между лопаток. Все это молча, без шума и лишних слов, только возбужденное сопение. «Насильник, — сразу подумала Лизка, — Мамочка!»
Нож прошелся острым лезвием по горлу, оставляя тонкий след, и она напряглась готовая закричать, когда сухая как присыпанная пудрой ладонь крепко-накрепко зажала рот. Боли не было, страх заглушил ее на мгновение. Ей не перерезали горло, просто оставили шрамик на память.
Рывком она слетела со скамейки спиной вперёд, на секунду промелькнуло знакомое лицо с осоловевшими как у наркомана глазами. Еще она успела заметить голую грязную грудь, живот с волосатой полоской и эту штуку, которая торчала бесстыдной палкой вверх.
Её попутчик, её спаситель и слушатель был полностью голый, держал в одной руке нож, а в другой свою эрекцию. Лиза закричала и сразу же получила удар в челюсть: сверху вниз, очень удобно колотить беззащитную женщину. Крик захлебнулся в крови изо рта, и псих кольнул ее ножом в грудь. Не сильно, но очень больно.
Она заплакала не в силах даже сопротивляться, когда старый мудак подхватил ее под руки и потащил куда-то вглубь кладбища. Не поднимая, просто волочил спиной по камням, по земле, по кирпичам, врытым в землю и бетону. Думала ли девушка о чем-то в тот момент? Планировала ли побег или славный удар маньяку по батарейкам? Нет. Она думала о том, что выронила сигарету и не успела ее докурить, а больше сигарет нет. И быть может это последняя папироса, а мужик лишил её этого также, как лишит жизни, если никто не спасет. Но если она выживет, то обязательно вернётся за сигареткой.
***
Они остановились среди одуванчиков. Лиза замерла, наблюдая как белые головки еле заметно дрожат, готовые выпустить парашютистов, и перевернулась на живот — вскочила! Голый человек стоял на коленях перед одиноким крестом и покачивался. Он плакал. Лиза огляделась. Вокруг одуванчики тянулись вверх, целая поляна, а она посреди нее. Крест и голый попутчик на краю, будто одуванчики специально посадили перед могилой.
— Прости, — плакал мужчина, голос у него стал писклявый и неприятно слезливый, — прости, я наконец привел настоящую.
(Шипение, похоже на змеиное)
Он обернулся и прищурился на девушку. Ужасно пустые глаза смотрели на неё и одновременно мимо.
— Я же говорил, не бойся мертвых. Мама спит.
Лизка вскочила и попыталась убежать: шаг, два и ноги подкосились от слабости и затем толчок в спину. Он догнал, схватил за волосы и потащил назад к поляне одуванчиков.
— Не убегай, не обижай маму.
Швырнул лицом вниз, и она вдохнула разом пыль, песок, в обе ноздри и закашлялась, отплевываясь. (Снова шипение, где-то слева).
— Плохая девочка, — выпад, сверкнула молния в воздухе, и она едва успела подставить руку. Гад целился ей в правый глаз, но разрезал правое предплечье и разочарованно замолчал. Стояк его вызывал уважение длительностью, но никак не размером. Рука адски болела, в ладонь как по желобку потекла теплая кровь.
Он захрюкал и пошел вокруг нее на четырех. Выглядело это жутко, как наркотический трип в его худшем варианте: голый мужчина, в крови и грязи на четырех как паук бочком обходит ее. В одной из лап блестит нож. А еще он ухмылялся.
— Плохая девочка, обидела мамочку. Будет отвечать!
Прыжок с места в карьер, он двигался молниеносно, в одной руке столовый нож, другая зажата в кулак. Лиза пропустила один удар, затем второй, третий — нож больно вонзался в тело раз за разом, «кажется последней сигареты не будет», — подумала она, пытаясь оттолкнуть голого человека. Он ударил ее свободной рукой, ударил как хищник лапой, расставив пальцы — оставляя кровавые полосы царапин. Она закричала еще раз и отпихнула его ногами, поползла прочь ускоряясь, паника служила ей мощным адреналиновым пинком. А еще это чертово шипение, глюк умирающего сознания, шипит потушенной невыкуренная последняя сигарета).
Звук быстрых шагов сзади, голые ноги хлопают по щебенке. Он уже рядом и сейчас нанесет последний удар, хоть бы не было больно! Она и так страдает! Пожалуйста! Только не мучай меня, маньяк из электрички! Она готова просить, умолять, оставить ее в живых, но ведь эти никогда не слушают своих жертв.
— Ты ещё кто?
Его голос. Спокойный, возбуждение спало, только небольшая одышка от схватки, но он удивлён, сильно удивлен. Лиза перевернулась на спину.
***
Монстр стоял лицом к ней: голый и с окровавленным ножом в руке, грязное пузо, грязные колени и безумный взгляд. Он не смотрит на нее, на почти сдавшуюся жертву — он смотрит вниз.
Лиза тоже посмотрела туда, ближе к ногам и увидела монстра. Монстра номер два. Маленькое черное существо сидело спиной к ней. Сантиметров пятьдесят в высоту, она сначала подумала, что это собачка забрела на кладбище, но собаки не шипят как змеи, не трещат трещотками. Тем более у маленького монстра не было шерсти, сплошные мышцы и болтающиеся как веревочные петли уши. Монстр очень внимательно смотрел на маньяка и дрожал от напряжения. Толкни пальцем и он рванет в небеса.
— Что ты... Как? — проблеял ЮраБезотчества и посмотрел на Лизу. Она тоже услышала тяжелые скрипучие шаги сзади и не повернулась.
— Это — Требухашка, — голос за спиной громкий, уверенный в себе, властный тон. Говорит лениво, но четко. — Он не любит злых людей. Возьми его, Требухашка и пойдём дальше.
Маленький монстр прыгает вверх и вперёд, целясь в лицо голому человеку. На лету расправляет длинные кожистые крылья, закрывая ими лицо жертвы от глаз девушки. Лиза кричит последний раз этим вечером и видит как один монстр обнимает крыльями голову другого и плотно окутывает его крыльями, как шарфом. Одновременно видно, что он работает лапами, мотает головой и тельце набухает, толстеет будто кто-то надувает его как жабу через трубочку.
Мир темнеет перед глазами, и девушка падает в спасительную тьму, как в бассейн.
***
— Что с тобой, Требухашка?
Лиза медленно приходит в себя, интересно, сколько её не было на этом свете? Она еще жива или уже в Чистилище? Почему молчит маньяк? Кто сейчас говорит и кто щелкает челюстями и урчит? Нет, только не открывать глаза, тогда они примут ее за мертвую и уйдут. В конце концов она не видела лица и её не убьют, как свидетеля. Просто не открывать глаза.
— Ты наелся или как? Нам пора уходить.
Рычание.
— Я вижу, что она жива. Пойдем.
Рычание и щёлкание челюстями.
— Что-то чувствуешь? Она плохая?
Рычание, щёлкание челюстями и свист. Лиза вздрагивает и холодеет, они поймут что она жива.
— Оставь её. Это жертва, а не убийца. Ты ошибаешься.
Рычание и свист. Она слышит шаги и движение вдоль тела, чувствует тепло и животный запах.
— Мы спешим. Оставь. Чтобы она ни сделала — сегодня она жертва. А нас ждут другие. Оставь.
Требухашка (или как его там зовут) лает, почти по-собачьи.
— Я сказал нет! Хватит игр в этом мире. Нас ждут другие злодеи.
Маленький шершавый язычок касается Лизкиной щеки и тянется вверх, потом исчезает со смешным звуком, оставляя липкий след.
— Оставь её, — «смеётся» голос, — чтобы она там не сделала.
Требухашка обиженно урчит и отступает. Лиза еще долго прислушивается к удаляющимся шагам, а потом к тишине. Когда лежать неподвижно больше нет сил, она открывает глаза.
Юрабезотчества спит, а она нет. Бояться нужно живых. Стараясь не смотреть на мертвое лицо Лиза идет к телу и вынимает из холодных пальцев нож. Мудак сдох, уничтожен каким-то бешеным хомяком. Туда ему и дорога. Очень хочется есть и курить. Сначала она вернется за сигаретой, которую обронила у скамейки, а потом пойдет в село в поисках еды. Наверняка там живут одни старики.
**************** Конец СНА******************
Вырываюсь из сна, как клаустрофоб вылетает из тесной комнаты. Реальность и сон переплелись в каком-то кошмарном узоре.
Стараюсь отдышаться и вытираю рукавом пот со лба. Это все последствия усталости после долгой поездки и тяжелой физической работы. Ничего — привыкну. Протягиваю руку за телефоном и смотрю на экран. Только одиннадцать часов ночи, можно спать. Откидываюсь на подушку и закрываю глаза. Что-то не так. Кто здесь. Я слышу дыхание и представляю девушку из сна, которая стоит в комнате. Она очень голодная и она хочет курить. В легком сиянии экрана я вижу силуэт. Кто-то здесь есть, я не один. Сон как рукой сняло.
Я слышу дыхание совсем рядом. В тишине ночи оно такое шумное, что кажется разбудит соседей сверху. Это страх. Он служит увеличительным стеклом.
Ладно! Резко сажусь в постели направляю фонарик та источник звука. Отвратительная черная тварь сидит у меня в ногах, расставив крылья, выпучив глаза и кричит, демонстрируя острые клыки.
yaplakal.com