глава 34
Военный трибун принялся ругаться на незнакомом языке, у него перед левой рукой прямо из воздуха возник небольшой светящийся экран, очевидно панель управления, а у Афони, от тряски, неожиданно стали появляться собственные мысли. Он всё ещё был безволен и продолжал подчиняться приказам, но теперь хотя бы мог хоть как-то проанализировать происходящий пиздец. А то, что это пиздец, а не инцидент, отныне мог с уверенностью заявить любой, даже самый культурный дипломат. Тут не то что ноту протеста, тут сразу военное положение нужно вводить. Причём всем странам - всех под ружьё ставить, расчехлять ядерный арсенал и предупредительными ракетами по Офиру. Неужели в такой ситуации найдётся знаток изящной словесности, который поправляя пенсне скажет, что ругань это уже слишком и нужно подобрать иное, более мягкое слово. И что же это будет за слово? Конфуз? Инцидент? Конфликт? Специальная операция? А скажите пожалуйста, какое государство берёт на специальную операцию оружие способное уничтожить целую планету и пытается проникнуть в бункер, который защищён так, что его разрушение может вызвать: ну например неконтролируемую сейсмическую активность по всему миру? Офирцам-то, чего? Прилетели и улетели, а людям потом в этом конфузе жить. Если выживут. Катастрофы, голод, эпидемии, войны и как следствие массовое вымирание. И никто концов не найдёт, вернее может-быть и найдут, да только отомстить будет некому, все будут заняты борьбой за выживание.
Пока он горевал и переживал, военный трибун закончил манипуляции с экраном и тряска прекратилась. Повисла гнетущая тишина. Офирец озабоченно покосился на парня и забормотал, что перестала работать система внешнего наблюдения, поскольку их теперь изолировали, но волноваться не о чем, на корабле прекрасная оптика. Однако, чтобы там снаружи не произошло, а всё же снова запустить голографическую проекцию у него не вышло. Офирец, извинившись перед Афоней, отлучился на некоторое время, а затем, на пустой стене появился большой экран передающий изображение с оптических устройств расположенных непосредственно на "Касатке". Электронщик увидел поле, дом и ещё два экраноплана. И возле каждого было по дюжине Офирцев в дорогущих экзоскелетах. Чёрт побери! Откуда они накачали столько ихора? За спиной у каждого из бронированных воинов было по два прозрачных бака заполненных золотистой светящейся жидкостью. Афоня подсчитал число экзоскелетов и матерные слова у него полностью закончились, а на их смену пришёл первобытный ужас.
Достоевский проиграет. Это ясно как день. Три дюжины Громовержцев при поддержке Стирателя и трёх Касаток. Против такого никто не устоит в одиночку. Человек уж точно. А ещё там, внизу, Костомаров собирается открыть Гарганту и пустить в бункер дополнительную партию захватчиков. А он получается, всему этому помог, причём своими руками. Господи, как же стыдно-то! Позор-то какой! Как же так вышло, что умнейший интеллигентный учёный стал таким подлым предателем?
Командующий операцией поправил рукав на правой руке обнажив узкое запястье на котором висел тонкий золотой браслет, тяжело вздохнул, затем поднёс запястье к затемнённому своему лицу и над полем разнёсся визгливый неживой голос.
— Меня зовут Гораций Иеремия Октавиан, военный трибун Офира. Я обращаюсь к Фёдору Михайловичу Достоевскому бывшему сотруднику восьмого отдела. Мы знаем кто вы и чего нам от вас ждать. Мы знаем куда пришли. Мы знаем о ваших многочисленных прозвищах таких как Кубинский мясник например, а если потребуется я готов перечислить все ваши регалии и заслуги...
Офирец на секунду сбился, кашлянул и снова продолжил говорить:
— Вы уже наверное меня вспомнили, как и моего отца, чья голова сейчас хранится в восьмом отделе, но не надейтесь нами движет вовсе не месть. Мы тут исключительно по заданию.
Он снова ненадолго замолчал, покосился на Афоню словно бы искал у того слов поддержки. Электронщику было непонятно чего этот супостат так медлит. Боится что ли? Это с такой-то силищей?
—...Фёдор Михайлович, мы предлагаем вам почётную сдачу, — объявил военный трибун. — Сдавайтесь и выберете себе достойную жизнь на Офире. Мы гарантируем вам роскошные условия, пенсию и новое молодое тело. Наш Сенат послал меня уведомить вас о том, что в случае вашей сдачи, все обвинения в шпионаже, убийствах и терроризме, которые числятся за вами, будут против вас сняты. Вы, как и ваш товарищ Афанасий, начнёте жизнь с чистого листа. Вам нужно всего-лишь отключить защиту бункера, впустить нас и объявить о своей сдаче. Мы не хотим понапрасну проливать кровь. Мы предлагаем вам сдаться.
Ничего не произошло. Гораций Иеремия Октавиан подождал немного, вновь озвучил своё предложение по громкой связи, после чего велел Стирателю следовать по направлению к дому. Серая слоновья туша с множеством отростков и щупалец зловеще зашевелилась. Электронщик инстинктивно вздрогнул. Он вспомнил, что на эту тварь даже смотреть было опасно. Стиратель, это живой завод по производству различных проклятий, а проклятья могли работать по-всякому. Изображение, звук, прикосновение его щупальца - всё могло служить источником для передачи смертельного проклятья. Он специально предназначен для подавления живой силы противника, он насылает на врагов безумие, болезни, неудачи, а если захочется то и смерть. И убить его невероятно сложно, он как морская звезда, отдели о него кусок и из этого куска вырастет ещё одна тварь, точно такая же. Да, части Стирателя хранят отдельно, но только пока он неактивен. А вот когда он уже обрёл сознание, тогда всё. Он действует строго по приказу, а чтобы его остановить нужно знать определённую команду, а кто её знает? Наверное только военный трибун.
Афоня нашарил взглядом своего соседа.
"Может он поэтому скрывает своё лицо? — предположил он. — Не хочет попасть под действие Стирателя. Соблюдает меры предосторожности, гадина офирская. Что же вы к нам всё лезете и лезете, как будто своей земли мало. Эх, жалко при себе бомбы нет. Бабахнул бы и привет. Вывести из строя генерала, сейчас было бы как нельзя кстати".
— Раз! Раз! Проверка! Как слышно? Как меня слышно? Приём!
Это был голос Достоевского. И доносился он откуда-то сверху, словно бы из самих небес. Военный трибун моментально оживился и приказал Стирателю остановиться.
— ...Значит так, Гораций Октавиан. Меня хорошо слышно? Вы находитесь на территории объекта охраняемого государством в лице меня. И по нашим законам вам всем грозит смерть через лялямбу. У вас есть только одна возможность спасти ваши никчёмные офирские жизни, а именно: выходите с поднятыми руками. Одним словом: господа офирцы - сдавайтесь! В плену вас ждёт борщ приготовленный Афоней, оно конечно, пойло на любителя, но всё же лучше чем торт из макарон. Мы, в лице меня, предлагаем вам уютные камеры и баланду, а так же гарантируем вам почётную депортацию пинком под зад!
Офирец поднёс запястье к лицу и противным голосом произнёс:
— Прекрасно! Именно такого ответа я и ждал от вас, старая вы трухлявая колода с червями. Можете прятаться сколько влезет, хвастливый трус. Через пять минут мои парни разберут вашу нору по кирпичику.
В небесах загрохотало, послышался протяжный скрип, а затем заиграли органы. Афоня машинально прислушался. Что-то знакомое. Да это же группа Iron Batterfly играет. Достоевский музыку врубил? Ой что же будет!
Его опасения полностью подтвердились. Стиратель снова пополз вперёд оставляя за собой слизистый ядовитый след. Там где он проходил трава становилась чёрной. Офирцы в экзоскелетах засуетились. Парень заметил, что у них появились мечи, те самые церемониальные фалькаты, но клинки у них были явно не из стали. Наверняка это было проклятое оружие и это точно был не обсидиан, но разглядеть как следует не получалось, потому что Гораций Октавиан совершил новые манипуляции с экраном. Часть изображения выделилось в отдельное окошко и показало дом крупным планом. Афоня увидел навес, увидел тарелку спутниковой связи, а затем и самого Фёдора Михайловича в старомодном кителе. Он выглядел так словно бы собрался на карнавал, в руке у него была курительная трубка, а губы шевелились в такт песне грохочущей в небесах.
In-a-gadda-da-vida, honey
Don't you know that I'm lovin' you
In-a-gadda-da-vida, baby
Don't you know that I'll always be true
Oh, won't you come with me
And take my hand
Oh, won't you come with me
And walk this land
Please take my hand
Военный трибун занервничал и что-то забормотал в наручный браслет. Фразы были электронщику незнакомы, но больше походили на команды чем на зловещее колдовство. И точно, едва он закончил свои пришёптывания, Громовержцы перестроились один отряд пошёл влево, другой вправо, а офирцы из третьего осторожно пошли за Стирателем стараясь не наступать на его след. Достоевский поправил фуражку, зажал трубку в зубах и вразвалочку двинулся им навстречу.
"Психическая атака. На что он надеется? Беги старый глупец! Быстрее в бункер пока гадина Костомаров не запустил Гарганту. Что же ты делаешь"! — мысленно психовал Афоня наблюдая за ним.
А Фёдор Михайлович нисколечко не волновался. Даже когда на его пути возник Стиратель и воздух вокруг пенсионера заискрился от множества проклятий выпущенных в его сторону. Слоновья туша задрожала словно холодец, в сторону противника потянулись серые щупальца на концах которых висели водянистые шарики противного багрового цвета. Самые опасные проклятья. Они стали лопаться один за другим и Афоня ясно увидел, как на старике задымился китель. Однако тот лишь невозмутимо похлопал себя по рукавам и всё прекратилось.
— Что у него за наряд? — сам себя вслух спросил Гораций Октавиан. — Впрочем, неважно. Долго он всё равно не продержится.
Стиратель постепенно вырвался вперед оставив позади поддержку из Громовержцев и достиг середины поля. Тут он остановился и начал менять форму постепенно превращаясь в некое подобие ёлочки, только поганой такой, сделанной из плоти. На ветвях этого живого дерева начали набухать новые багровые шарики.
— Это форма специально для удерживание позиций. В данном состоянии, наш малыш намного сильнее, — как бы невзначай сообщил военный трибун Афоне.
"Куда уж сильнее?!! — мысленно возопил тот. — Тут и так всё обосрано вредной магией на сто лет вперёд. Кто это всё убирать будет???"
В этот момент прямо с неба ударила чёрная молния и уродливая ёлочка превратилась в большущий блин. Или не в блин? Афоня ошалело захлопал глазами разглядывая пятно появившееся в центре поля. Оно наверное было метров сто в диаметре, а у самого края с невозмутимым видом с трубкой в зубах стоял Достоевский. Военный трибун странно захихикал.
— Как мы и предполагали, он изменил гравитацию в самой высокой точке купола отделяющего нас от внешнего мира, — сообщил он, а затем начал отдавать команды браслету.
Несколько секунд Афоня ничего не понимал, а потом увидел как на экране крошится небо, а синева с перьевыми облачками обращается темнотой с красными точками. И ещё он увидел не то фермы не то решётки, но кажется они были из металла. Декорации пали словно лёгкий утренний сон обнажив зловещую костистую реальность.
"Да это же купол! Мы под куполом! Всех вторженцев блокируют при помощи маскировочного устройства, а потом гасят без суда и следствия. Охренеть, вот это чудеса"! — обрадовался было он и тут же расстроился, осознав, что Достоевский уничтожил лишь одного Стирателя. Эх, зря он гравитационное поле на всей территории вокруг бункера не применил. Всех надо в лепёшку, а заодно и его самого. Чё же ты меня пожалел, Михалыч? Я же тебя отрезвином траванул, у тебя такой прекрасный повод был свести со мной счёты.
Небо постепенно темнело. Поле погрузилось в полумрак ибо света от тусклых красных фонарей расположенных в перекрестьях металлических решёток практически не было. Электронщик озадачился, а что мешало офирцам сейчас пробить себе путь на волю ударив скажем, каким-нибудь мощным орудием с экраноплана? У них же есть. На Касатки ставились боевые лазеры, а ещё у них ракеты, авиационные пушки, да и сами офирцы могли налепить отсебятины. Ведь не могли же они всё делать строго придерживаясь советских стандартов?
Гораций Октавиан словно бы услышав его мысли приказал включить прожектора и на поле снова стало светло как днём. Электронщик увидел, что Фёдор Михайлович стоит на одном месте старательно натирая ладонью бляху на брючном ремне.
— Бесполезно, — снисходительно прокомментировал его действия военный трибун. — Ремень из чёртовой кожи. Что он им может сделать? Чёртика призвать? Вот же идиот старый, не понимаю, чего его так боялись?
Громовержцы успешно обошли пятно и держа наготове мечи выстроились за спиною у Достоевского. Они были уверены в своей победе. Впереди область повышенной гравитации, позади острые клинки, что же он выберет? Не лучше ли сейчас прыгнуть вперёд выбрав смерть без мучений?
— Давай-давай, подрочи напоследок, старый козёл, — насмешливо произнёс Гораций Октавиан наблюдая крупным планом сосредоточенное лицо Достоевского. — Мне хотелось славного боя. Я был уверен, что нас тут встретят во всеоружии, а тут лишь один жалкий старик. Вся ваша страна такая. Убожество и калеки. Как же я буду рад, когда вы все канете в небытие, а ваши земли захватят какие-нибудь зулусы. Или кто там у вас нынче больше всех плодится?
Он повернул голову к Афоне.
— Индусы? Китайцы? Да плевать, главное чтобы не русские. Когда я предоставлю Сенату ваджрагенератор и Гарганту, мне дадут право стать наместником вашей затхлой страны, а ты, паренёк? Ты с нами? Хочешь, я отдам тебе Москву, а её мэр станет твоим слугой и будет приносить тебе тапочки?
Парень промолчал. Ему было не до разговоров. Он вдруг почувствовал себя многоэтажным домом, внутри которого кто-то бегал и прыгал и этих, непонятно кого, было необычайно много. Голова наполнилась шумом, визгом, песенками на тарабарском языке, это было настолько невыносимо и неописуемо, что он не знал, как среди этой какофонии найти себя. А потом, все эти сущности заполонившие разум, начали одновременно петь.
Oh, won't you come with me
And take my hand
Oh, won't you come with me
And walk this land
Please take my hand
Афоню затрясло словно в лихорадке. Он уже ничего не соображал. Он видел, как Фёдора Михайловича разом пронзили дюжиной клинков, а он взорвался, превратившись в чёрное клубящееся нечто из которого на свет божий полезли его копии в точно таких же кителях и фуражках. Он слышал как визжал военный трибун требуя, чтобы Громовержцы немедленно отступали к Касаткам ибо их никто не предупреждал, что Достоевский из детей Выродка. А на поле, тем временем, творился настоящий бардак. Копии Достоевского носились между экзоскелетами, запрыгивали им на спины, подхватывали под ноги, роняли, а потом тащили к тому пятну, что осталось от Стирателя и закидывали их внутрь. И это работало куда лучше, чем какой-нибудь боевой лазер. Громовержцы бестолково толкались, рубили мечами, но их оружие не убивало, оно превращало Достоевских чёрный дым из которого появлялись новые копии.
— Он применил волчью стаю! Он из клана волка! Немедленно отступайте! — потрясая кулаком в сторону экрана кричал Гораций Октавиан. — Не стойте столбом, болваны! Нам нужно выиграть время, это заклинание длится всего несколько минут. Второй раз он не сможет!
Громовержцы побежали обратно к экранопланам. Афоня видел, как один из них взлетел, намереваясь пересечь середину по воздуху, но стоило ему пересечь край круга, как он тут же исчез превратившись в облако золотистой пыли.
Голоса в голове электронщика прекратили петь и на разные зашептали, что они статут его руками и самыми верными помощниками. "Не сопротивляйся Афоня". "Верь нам Афоня". "Ты такой дурачок Афоня".
"Сгиньте, черти проклятые"! — взмолился он, но голоса в голове только сильнее развеселились, а его правая рука сама собой поднялась и начала чертить в воздухе некий знак.
"Но я же не умею колдовать, зачем вы..." И тут до него дошло, что рука повторяет одни и те же движения, а это значило, что черти овладевшие его разумом собираются сотворить знак Гараша. Жуткое, самоубийственное заклинание родившееся вероятно из первозданного хаоса и доступное любому новичку с самым хиленьким психополем. Всем было известно - этот знак мог начертать любой человек, да что там, могла даже обезьяна, ведь вся хитрость таилась в правильном начертании и в множестве повторений начертанного. А у какого дурака терпения хватит? В школе восьмого отдела, помнится, неделями рисовали, пыжились, а некоторые принимали препараты от бессонницы и ни у кого никогда не получалось. А тут рука проявила упорство. Те кто сидел в его голове шептали, чтобы он не парился, а лучше смотрел в сторону и не привлекал внимание долбонавта-офирца. Электронщик смирился и послушно сосредоточился на экране. А там...
Мама дорогая! Метод Достоевского по уничтожению Громовержцев был в самом разгаре. Его копии совершенно не боялись попасть в область повышенной гравитации, они упорно тащили туда офирцев и никакие заклинания, против него, супостатам не помогали. Более того, Достоевские обзавелись четырёхгранными кинжалами, которыми успешно кололи противника вызывая страдания. Убить, понятное дело не убивали, поскольку божественный ихор в экзоскелетах, даровал своим носителям временное бессмертие, но было видно, что противник боль чувствует, а некоторые даже возмущённо кричат. Как же это оружие называется? Панцербрехер? Очень похоже. К тому времени как Достоевские согнали оставшихся офирцев в кучу перед экранопланами, рука Афони почти закончила рисовать знак. Оставалась всего одна линия. Он уже обрёл форму и засветился в воздухе. Настоящий символ первозданного хаоса. И эффект его никому неизвестен, разумеется до тех пор пока его не применят. А так никому. Ни богу ни дьяволу.
— Не волнуйтесь, я подсчитал. У него всего полторы минуты. Вам надо продержаться совсем немного и мы схватим его! Держитесь, он нам за всё ответит! — верещал в браслет Гораций Октавиан. На секунду, он зачем-то повернулся к Афоне, мельком глянул, затем снова обратился к браслету, начал нести какую-то околесицу про демократию и патриотизм, видимо отвлекал своих, чтобы те не сильно расстраивались, когда Достоевские их волокли в круг и вдруг военный трибун замолчал, сбившись на полуслове. До него дошло, что светится на пальце у его гостя и будущего гражданина Офира.
Высокая фигура с затемнённым лицом повернулась к Афоне и медленно подняла вверх обе руки.
— Пожалуйста не надо. Вы не понимаете, что творите. Мы внутри Касатки. Будет настоящим безумством применять это опасное волшебство рядом с тёмной материей. Одумайтесь, Афанасий. Знак Гараша породит вторичную детонацию и мы все тут буквально взлетим на воздух. Подумайте о своём будущем. Там на Офире, вас будут ждать самые красивые девушки и горы богатств, мы дадим вам всё что захотите, мы...
Афоня мысленно попросил чертей показать Горацию Октавиану средний палец левой руки, а затем, прежде чем сделать отдать приказ закончить знак, он подумал.
"Если что, передайте рогатые Фёдору Михайловичу на прощание: умираю мол, но не сдаюсь. Всегда хотел сказать на последок что-нибудь этакое".
yaplakal.com