Кто в доме хозяин

Классно. Я так зачитался, что на одном дыхании всё прочитал. Когда продолжение?

даешь сериал

Часть 4 Один глоток

Я бежал, но понимал, что скоро придется перейти на шаг. Сердце стучалось об ребра и этот стук болезненно отдавался в голове набатом, отсчитывая оставшиеся минуты, пока я не смогу больше двигаться и упаду. Губы пересохли, а нос внутри болел, будто я хлебанул соленой воды. Но пока были силы, всё же бежал, лишь изредка переходя на быстрый шаг, чтобы перевести дыхание. Переходы, мостики, кабельканалы. Изредка я успевал бросить быстрый взгляд через плечо на преследующую меня черную тучу, периодически выбрасывающую черные колючие протуберанцы, касания которых раз за разом лишало меня крупиц энергии, которых и так в резерве уже почти не осталось. Туча держалась чуть позади, хотя я чувствовал, что ей ничего не стоит достичь меня одним рывком.
«Играет, как кошка с мышкой», – думал я зло. Но сдаваться я не собирался – если я не заблудился в этом техногенном лабиринте, подъем наверх был уже совсем рядом – стрелочки, которые я рисовал мелом, попадались реже – я их потом стал часто черкать. А наверху, прямо у самого спуска, стоит Фламинга и Кузька внутри – он то точно знает, что это за дрянь такая. Пальцы нащупали во внутреннем кармане последний эксил. Сейчас или подождать? Очередной болезненный укол сделал выбор за меня и флакон подарил мне еще несколько секунд, пока облако шипя и треща, пыталось обогнуть сияющую лужу. Как раз столько, сколько мне понадобится, чтобы открыть дверь. Я хоть ключи не потерял, выданные слесарем из ЖКХ? Нет – вот они, звякают и бьют о бедро. Эх, был бы из хранилища элексир, может и победил бы сразу, а это – собственного производства. Ну, жив буду, доработаю рецептуру.
Очередной укол по щиколотке, стоил мне еще пару вспышек головной боли и исчезновения еще пары крупиц из резерва, где почти ничего не осталось. Как крапивой хлестнули – даже кожу зажгло характерно. Хотя от жужжащего непроницаемо черного роя, растянувшегося в длинную петляющую ленту, я ожидал скорее осиных укусов – в детстве меня часто осы кусали и я это ощущения укола ледяной иглы помнил прекрасно. Как и уколы крапивы – жгучие, опаляющие, но терпимые, постепенно переходящие в простой понятный зуд. Еще и полезные, как приговаривал дед, когда хлестал меня по ногам и спине надранными у нужника длинными прочными зелеными, будто сделанными из свернутой наждачной бумаги, плетьми за очередной проступок. Розги он не любил и ими меня никогда не бил.
«Они калечат тело. Оставляют раны на душе. Унижают. Зачем мне тебя унижать? Зачем мне ранить твою душу? Зачем тебя калечит? Ты и так калека умственный. Простой заговор запомнить не можешь – одни шалости на уме. Весь в папашу, такой же никчемный».
Я терпел и старался не издавать не звука – плакать, а тем более хныкать, было нельзя – тогда дед натурально зверел. Орал, что лучше б девку родили – той хоть рыдать было б не зазорно. Совсем не плакать не получалось – слезы сами находили выход и солеными ручейками стекали по щекам в рот и повисали каплями на носу.
При этом, я понимал, что порют меня по делу – мне и правда были неинтересны эти заумные речитативы, где важны были не слова, а ритм и отдельные слоги, от которых пахло седой древностью. И еще понимал, что ведуном мне не стать – не хотел я. Я хотел комбайн водить. Дед это тоже понимал, все отчетливее с каждым годом, но не сдавался.

– Пей её, – голова клюнула вперед от очередного несильного, по мнению деда, подзатыльника.
Я насуплено почесал нос пятерней и вновь пристально уставился на мышь, вставшую в клетке на задние лапки и обнюхивавшую прутки, умильно шевеля носиком в обрамлении длинных чутких усов.
– Ну! Как я учил? Проткни, ухвати, вытяни.
– Она живая, – я втянул голову в плечи, ожидая удара, – деда, она же живая.
Его крепкие заскорузлые пальцы метнулись вперед, словно змея, и сдавили голову не успевшей даже дернутся мышки. Хрусть.
– Теперь мертвая – пей!
Я медлил, хотя чувствовал голубую крупинку силы, отчетливо видную в мертвом тельце.
– Пей, гаденыш!
Рука сжалась на моей шее.
Я стал задыхаться в смыкающихся тисках. В этот раз точно задушит – и так завтра горло все синее будет, как тогда… Поняв, что выбора нет, зажмурился и потянулся к этой крупинке, неуклюже схватил и потянул к себе. Бульк – капелька силы упала на дно пустой бочки с оглушительным, закладывающим уши, звоном. Замутило, утренняя каша начала просится наружу.
– Даже не думай! – загремело над головой. – Запорю!
Я старательно сглатывал раз за разом горькую слюну, схватившись за стол обеими руками. Постепенно чувство чужеродного внутри прошло. В груди стало тепло, из головы словно выветрилось отупление, мысли стали ясными, четкими, быстрыми. Появилось острое чувство всемогущества. Я быстро забормотал заговор на яснозрение – и он получился. Сразу.
Дед покровительственно кивнул и потрепал меня по макушке.
– Запомни, внук, без Силы – ты ничто. Но Он позаботился, чтобы мы могли всегда ее получить. Он дал нам мышь, – палец ткнул в трупик, – всегда содержат ровно один глоток силы, который не рассеивается даже после смерти, её легко поймать, она живет везде. Оглянись вокруг и всегда найдешь мышь.

Я оглянулся. В трубах, под теплой изоляцией сияло голубым электрическим светом целом гнездо мышей. Выпил всех. Двигаться стало легче, а очередной укол даже не сбил с шага. Помянув деда добрым словом, не смотря на боль в груди и тянущую боль в отвыкших от таких нагрузок ногах, продолжил бежать.
Зеленоватая темнота раскачивалась – ясновиденье еще действовало, с каждым лихорадочным вдохом затхлого вонючего воздуха, приближая меня к заветной двери. Облако уже окутывало ноги до колен, вгрызаясь крохотными зубками в кожу прямо через разодранные на лоскуты джинсы. Не успею – немеет тело, пуст резерв. Но руки пока слушаются.
Достать ключи. Вот этот, длинный плоский, зазубренный, истертый до блеска. Воткнуть в щель до конца, сдвигая засов. Дернуть дверь, выйти в тамбур, захлопнуть, вбежать по стертым ступенькам и через распахнутую дверь вывалится в пахнущую горелой листвой осень. Где Фламинга распахнет дверь, а Кузька жахнет облако какой-нибудь мощной фигней, назовет придурком и мы поедем отсюда подальше…

В темноте не было ничего. Даже желания понять, где я очутился. Просто темно, спокойно, лишь с легким шелестом сыпался песок. Наверняка мелкий, белый, речной – вон как равномерно крупинки падают одна за другой. Раз, два, три…

... сто тысяч двести три. Или четыре… Сбился. А… Да ну их… Лень считать. Я прикрыл глаза. И тут же открыл – вдалеке показался фонарь, раскачивающийся в руке быстро идущего человека. Керосиновый такой фонарь, с толстыми мутными зеленоватыми стеклами, еле разгоняющий мрак. С таким дед ходил в нужник ночью. А это собственно дед и есть. В своей любимой овечьей душегрейке, толстой бордовой рубашке с потемневшими засаленными обшлагами и обколотыми по краям пуговицами. Синие штаны с пузатыми коленями и неизменные лапти, которые он сам плел себе, предпочитая любой другой обуви. Чего приперся? Опять издеваться? Сейчас орать опять будет про бездарь и позор рода. Драа… – я широко зевнул, – ться будет еще… Пошел он… Отвернусь и всё.
Могучая рука с легкостью подняла меня за шкирку, встряхнула и развернула к себе. Черные непроницаемые глаза без зрачков внимательно рассмотрели меня. Я в них нахально пьяненько усмехнулся.
– Ты мертв. Я твой труп видел.
Дед ничего не сказал, лишь покачал головой и просипел:
– Кыш отседова.
И тут же получил страшный пинок, выбивший меня из тьмы, как пробку из бутылки. Секунда полета и я оказался где-то, где пахло горелой листвой, а через веки пробивался неясный свет. Неужто все таки успел выбраться? Глаза не открывались. Это я снаружи валяюсь и уже рассвет? В теле чувствовалась удивительная легкость, будто не было пробежки по коллектору, будто не было черных ос и колючих зубастых плетей. Дышалось легко и свободно, разве что, резерв пустой, да это не страшно.
Сон? Неужели я впервые заснул и видел сон? Интересный опыт, но мы же, вроде, не способны спать? Спрошу у Кузьки – вон он что-то говорит как раз. Ни слова только не разберу.
– Вордан виссте ай дет! Детте ер ди форбиндел с тил хам!
*Да откуда я знал! Это у тебя связь с ним.
А вот и второй голос, злой, напряженный. Это от него пахнет горелыми листьями.
– Хюскер рю ва сом бле валт мед де?
*А ты помнишь, о чем с тобой договаривались?
– Хюске, – странно было слышать в голосе Кузьки панические нотки.
*Помню.
– Ог ом ва?
*И о чем же?
– Хан маа икке дё.
*Он не должен умирать.
– Мен хан дёде.
* Но он умер.
– Беклагир. Виль икке шей ян.
* Простите. Больше не повторится.
В голосе был настоящий страх. Ну хоть кого-то он боится. Я мысленно усмехнулся. А вот кого?
– Фоштодт дю ат вис Веэтегресс икке адде юлпе, саа хад их икке драат хам йют?
*Ты понимаешь, что если бы не помог Пырей, то я б его не вытащил?
– Веэтегресс – ден штуре сёльвнёсе. Смолфолкет ёр глаа фо Веэтегресс хаар гаат ин и аанденес верден, – в голосе Кузьки чувствовалось почтение и легкое злорадство.

*Пырей – великий Неспящий. Малый народ рад, что Пырей ушел в мир духов.

– Фор о вааре аали, де ер ви огсо.
*Честно говоря, мы тоже.
Антон Павлович, а это был он, выдохнул – и снова остро запахло осенью. Облачко дыма окутало меня, проникло в нос… и я оглушительно чихнул. Глаза распахнулись сами собой. Потолок. Я лежу на спине. Но ведь низ – сбоку? А как я тогда лежу, ведь должен упасть? Или низ сверху? Или как? Куда падать? Да где он этот сраный низ… Ай...
Сознание попыталось сориентироваться в пространстве и окончательно запуталось.
Ох ж мне эти вертолё… ыыыы…
– На бок его, на бок! Да брось ты сигарету, придурок!
«Это не мне, это не мне – это не я придурок» – стучало радостное в мозгу, пока меня выворачивало. Голос был женским и знакомый.
Пахнуло влажным холодным воздухом – открыли окна. На лоб, словно слизняк, даря чувство омерзения, шлепнулась влажная тряпка, которую я тут же попытался стряхнуть.
– Держи его – свалится же! И в зубы сунь что-нибудь, чтоб язык не прикусил! – опять женщина. – Антон, держи его! Опять сейчас вывалится.
Вот слушайте… ссс..сьь ё ёёё ёёё. Ддд елл ллллооо гоо ввв орит. А кудд ддд а вывв аа люююсь?
Меня сильно резко зазнобило. Тело трясло и выгибало, а зубы оглушительно, до боли, стукались друг об друга. В рот просунули тряпку и я ее с наслаждением прикусил – плевать на мерзкий вкус мыла. Ух, как мне плохо... Не было никогда так… Ууу… Да сделайте что-нибудь!
Вроде кричу – но тишина. Звонкая такая тишина. И опять во тьму куда-то тащит. А там дед с фонарем топчется. И песок шелестит, утекая. Не хочу туда опять! Я там ничего не хочу! Даже хотеть не хочу! Нет! Неет! Рванулся, как пловец за глотком воздуха к амальгаме жидкой вязкой над головой. Пружинит не пускает, вниз отбрасывает. А над ней голоса бубнят и тени еле видимые. Нестерпимо жарко и нестерпимо холодно одновременно. «Бубубубу» – да не понимаю я вас! Вниз снова падаю, к деду. А дед спокоен, фонарь свой держит. Вот что он говорит, я понимаю отлично:
– Мышь.
И сильной оплеухой, от которой зазвенело в ушах, обратно в осень.
Мышь. Срочно нужна мышь. Мыши везде – дед говорил. Мыши. Так – синее пятно. Мышь. Жирная какая, вкусная. Только не синяя, а какая-то красноватая. Сейчас я её...
Да что меня бьют-то сегодня все! Я обиженно потряс головой. Странная мышь убежала. Другую попробую – вот эту, поменьше. Эта точно нормальная – ишь как сияет голубым. Проколоть. Присосаться. Выпить.
Истеричный визг прорывается даже сквозь слои ваты, в которую я обмотан, словно паутину. Дергается, сопротивляется добыча. Вроде даже ей кто-то помогает. Но эта мышь совсем слабая – не вырвется. Вкуууусно. Едаа.

Я по-звериному зарычал, когда добычу вырвали изо рта, дав лишь слегка надкусить, и ни секунды не медля, кинулся на помешавшего трапезе. Он большой и сильный. А я голодный и мне плевать на его силу. Откуда-то пришли знания, что и как делать. Рассыпались голубой пылью его плетения, бессильно ударились о шкуру искры. Старый седой зверь сзади скалится мне довольно и лапами аж ат восторга переступает, пританцовывает. Снова меня отбросили – все на одного, да? Ну я вам сейчас покажу. Щедро черпаю из резерва всё, до капли, все что успел собрать. Окутываюсь голубым пламенем и насквозь прохожу через накинутые сети – противник пятится, противник боится – а страх, это уже половина успеха. Прижать к земле, разорвать грудь, выпить досуха Источник. Я снова оглядываюсь на деда, спрашивая разрешения – ведь сперва старший в Роду. Но он покровительственно кивает, отдавая мне право первого глотка. Я распахиваю пасть. Но. Стоп. Враг пахнет дымом. Знакомо пахнет. А враг ли? Я трясу головой в нерешительности – пахнущий дымом враг – не враг! Непонятно!
Внезапно, прямо в лицо прилетает что-то мягкое и маленькое – машинально вытягиваю силу. Еще – и снова вытягиваю. Еще хочу! Вкусно!
Вместе с накатившей сытостью в голове снова прорезаются голоса. Зовут меня. А еще запахи новые: бензином пахнет, хлебом, домом. Вкусно пахнет. А еще чем-то воняет – мышами. Меня снова выворачивает и я осознаю себя стоящим на коленях посреди кабинета. Все разгромлено. Столы перевернуты, бумаги валяются, карандаши. Вокруг брошенной сигареты на линолеуме темное горелое пятно. И мыши. Десятки дохлых мышей. Еще одна смачно шлепается рядом.
– Кузька, хватит, он очнулся. Фроську лучше найди, успокой.
– Угу.
Я, опираясь рукой об пол, с трудом встал. Голова тут же налилась тяжестью, стремительно стекающей по горлу вниз и собирающейся в тяжелый комок. Земля куда-то проваливается, а низ снова норовит поменяться с верхом. Но сильная рука не дает упасть, ухватив за плечо – будет синяк гарантировано.
– Посмотри на меня, – Антон Павлович впился в меня глазами, грубо крутя за подбородок. – Как зовут помнишь? Форштодт ду ва яг сиер? *Понимаешь, что я говорю?
– Да нормально все с ним – он это. Себя вспомни после последнего раза, когда я тебя тащила, – Зинаида Егоровна сунула мне в руку стакан, отпихнув начальника плечом. – Пей.
– Сбитень? – хриплю я одними растрескавшимися губами в корке запекшейся крови, пытаясь улыбнуться, и пью оглушительно вкусную ледяную жидкость. Почему-то я очень рад этой женщине – она уютная.
– Вода. Еще хочешь?
– Нет. Вроде. Чаю бы лучше крепкого – мутит все еще. А что тут… А как? Я успел выбраться? А осы чего?
– Успел, успел, – проворчал Антон Павлович, пытаясь застегнуть разодранную рубашку на груди на вырванные с мясом пуговицы. – А вот тест не сдал.
– Какой тест? – опешил я.
– Простой тест на соответствие занимаемой должности. Проводится раз в пять лет путем погружения тестируемого в гипноз и моделированием стандартной рабочей ситуации одним из наших медиумов. Лена, какое было тестовое задание?
Все еще бледная, как мел, медиум Леночка, с еле проступившим на щеках румянцем, скрестив руки на животе и опустив глаза, пробормотала:
– Билет двадцать два для старших сотрудников. Айна пятого ранга в замкнутом пространстве. Проходной бал: шестьдесят из ста.
– И сколько я набрал? – опасливо спросил я – про Айну я вообще слышал впервые и никогда с этим явлением не сталкивался.
– Двадцать четыре.
– Ам… А пересдать можно?
– Нет. Но на курсы повышения квалификации идти придется. А еще депремировать будем и за порчу имущества удержим – почему не сообщил, что так на гипноз реагируешь?
– Да я не знал… – пробормотал я, стремительно краснея, и думая, что после всех удержаний, даже с учетом полученных за халтуру денег, едва хватить на месяц. Тааак, я вдруг нащупал, что меня покоробило.
– Но я же не проработал пять лет!
– Внеочередное, – отрезал Антон Павлович. – Все, очухался? Вон с глаз моих.
Я, поминутно оглядываясь на молчащую, скрестившую на груди руки Зинаиду Егоровну и на все еще бурящую взглядом пол Леночку, выскользнул из кабинета.
Помнил я происходящее отрывочно. А что всё-таки помнил, скорее на бред походило. Дед откуда-то взялся давно умерший – помню, на его похоронах у меня даже плакать не получалось. Рад был, что этот кошмар кончился. Даже дом сгоревший со всеми документами и, на этот раз, неизбежный детский дом, не мешал ощущать дыхание ветра свободы.
И вот он опять нарисовался. Или это было тоже частью теста? Я с силой потер лицо ладонями. Потом, все обдумывания потом – сейчас помыться.
Добрел до машины, влез внутрь. А Фламинга заводиться отказалась. Причина могла быть только одна – Кузьку где-то носило. Без него машина ехать отказывалась – связь разорвет и хозяюшка наш пффф – исчезнет. Короче, защита от дурака, вернее, от придурка. То есть, от меня. Ну и сам я просил Фламингу в свое время об этом. И где это он? А, ну да, Фроську успокаивает. Интересно, как? Богатое воображение скоренько, эскизно, но очень реалистично, накидало всяких гадостей в стиле "Как размножаются ежики", которые я быстро смахнул и постарался забыть. Выпрыгнув из машины, я потопал пешком, благо осень стояла золотая, светлая и теплая. В такую осень хотелось очень много дышать. Что я решил сделать, пойдя окружным путем через старый парк.
Кислый вкус во рту мешал наслаждаться видами одетыми в багрец и золото лесов, и я полез за конфеткой. Но конфет в карманах не было – очень странно. Выходя из дома всегда беру конфеты – лучший способ добиться расположения Малого народа, угостить их чем нибудь. Да и джинсы другие – вроде с утра одевал синие, а это голубые, которые мне стали маловаты и жали в паху. Все страньше и страньше. Но настроение, почему-то, было хорошее и думать о странностях не хотелось. Что-то во мне изменилось, я чувствовал себя каким-то новым, свежим, хоть и вонял, наверняка, как старый бомж, напившийся Яги.
Под подошвами шуршали листья – было интересно идти по ним и представлять, что это малыши-шуршики громко, по-своему, ругаются на великана, который топчет их домики.
Из жухлой травы газона высунулся любопытный нос, а потом показалась и остальная мышь, уставившаяся на меня глазками-бусинками. Внутри неё пульсировала яркая синяя звездочка.
Был бы рядом дед, он бы ее уже убил. Но я – не дед!
Мышь быстро перебежала дорогу и исчезла на противоположной стороне.
А я пошел дальше шуршать и дышать.

Это сообщение отредактировал Паласатое - 2.01.2023 - 15:41

Это прекрасно! Пишите еще, с нетерпением жду продолжения.

Часть 5 И швец, и жнец и на дуде игрец

Утро красило нежным взором, когда я запарковал пыльную и сонную Фламингу на заднем дворе и пошел передавать смену. Ночь выдалась тихой и докладывать было нечего. Покажусь – да в архив в рукописях копаться. В пакете уже лежала плитка швейцарского шоколада под это дело.
Протопав по пустому коридору, включая по пути свет, я подошел к кабинету и дернул ручку. И чуть не вывихнул плечо – дверь оказалась закрытой. Я вернулся ко входу и зашел к охране. И задумался, что спросить. Первый вариант: «А почему закрыт двести шестой?» сразу отмел. Второй вариант: «А Антон Павлович опаздывает?» тоже. Охранник терпеливо ждал, занеся руку над шкафчиком с ключами, намекая. Намек я понял: «А можно ключ от двести шестого?».
Поставив впервые за все время работы закорючку в журнале о получении ключа, я снова поднялся на второй этаж. В кабинете сразу открыл окна – старое здание пахло само по себе этакой смесью пыли, сала, мокрой штукатурки, мышей и застоялой воды. И без проветривания, находиться в помещении, особенно после свежего воздуха, в котором чувствовалось скорое наступление зимы, было неприятно.
Черная изнутри кружка Антона Павловича стояла нетронутой как минимум сутки – пакетик чая основательно присох к стенке. Неужели опаздывает? Ну, не страшно. Мне ждать его было не обязательно– не в больнице. Сейчас ему в мессенджер стукну и пойду.
«Не в сети». Последний раз был вчера утром. Сообщение все-таки отправил. И, решив перестраховаться, еще и записку написал: «Все хорошо. Буду нужен – я в архиве».
Искренне надеясь, что нужен не буду, я удалился, закрыв окна, дверь и сдав ключ на вахту.

«Западно-Европейский фольклор Средневековья». Толстая книга в темно-синем переплете издания конца девятнадцатого века, написанная архаичным языком с ятями и иллюстрациями-гравюрами вызвала обильное слюноотделение у мозга даже введением. Некий Рейслившиц обещал анализ и поиск сродства сказок и преданий Европы в с реальными фактами известными о Малом народе. В качестве примера приводя занятые выдержки из известных сказок без поздней цензуры, превратившей самоучители по общению с нечистью, в невинные детские потешки.
Зачитавшись анализом «Красной шапочки», которая в оригинале являлась какой-то жуткой жутью о демонах, я не сразу понял, что телефон уже несколько минут настойчиво вибрирует. Глянув на экран, меня пробил озноб: пять пропущенных от Директора. Причем, его телефона в книге контактов у меня никогда не было и я даже не знал его фамилию – официозом всегда только Антон Павлович занимался. Извинившись перед Дарьей Ильиничной и пообещав скоро вернуться, пулей выскочил за дверь и побежал «на ковер», располагавшийся на третьем этаже.
Секретарь посмотрела на меня, как смотрят уборщицы на младшеклассников, зашедших в школу уже после звонка, еще и без сменки.
– Вы по какому вопросу?
В голосе еще явно присутствовало: «И кто вы такой?»
Я молча показал телефон с красной надписью Директор и цифрой пять в скобках.
Она поджала губы и покачала головой, мол, да, круто.
– Сам сейчас на оперативном совещании. Ждите. Я уже сообщила, что вы пришли.
И как это она сообщила? Ну, раз ждать, значит ждать.
И я ждал, обливаясь холодным потом, сидя на жутко неудобном кожаном диване, и пытаясь не пялиться на длинные ноги секретарши, которые будто нарочно были выставлены из под стола.
Стерва.
Причем не красивая – привлекательная. Да и не привлекательная. Этакая рафинированная наполнительница пассажирского кресла в люксовом авто. Из тех, когда сначала выходят ноги, потом грудь, а потом губы. Интересно, спит с ней этот таинственный Директор? И как она подмывается с трехсантиметровыми накладными ногтями, которыми она очень быстро что-то вслепую набирала на клавиатуре?
Из распахнувшейся двери стали выходит мужики в костюмах. Некоторые шли задумчивые, шевеля губами, будто проговаривая про себя услышанное, чтобы не забыть. Другие весело общались между собой, третьи на ходу доставали сигареты и шли к выходу на пожарную лестницу. Были и женщины – эти все были сами по себе, держали дистанцию и по сторонам не смотрели, акцентировано и уверенно цокая каблуками мимо. Я вдруг осознал, что я никогда и не знаю из руководства – весь мой мир ограничивался начальником, кадровичкой да архивариусом. Ну и поварихами в столовой. А тут оказывается…
– Заходите.
Я с трудом поднялся с дивана, не удержавшись кинув еще один прощальный взгляд на бесконечные ноги, и зашел.
Ботинки утонули в мягком ковре. Захотелось тут же отскочить назад и снять обувь. Переборов это унизительное желание, я сделал пару шагов вперед, встав в торце длинного стола руководителя в виде буквы «т». Огромный, поражающий своей основательностью стол казалось врос в пол своими резными, почти черными ножками. Темно-зеленое сукно казалось мхом, покрывшим древний дубовый пень. Такими же были и совершенно неподъемные на вид стулья. Как их интересно по ковру двигали? Тяжелый запах табака и парфюма витал в воздухе. Дальний конец кабинета терялся в полумраке, разгоняемого светящимся экраном огромного монитора, а высоченное кресло руководителя было пусто.
На стенах не было ничего интересного – ни портретов, ни развешенной коллекции оружия. Стены как стены. Шкафы, минибар, кофемашина. Тяжелые шторы на окнах. Рассмотрел все, даже следы от пыльных ботинок на треклятом ковре, который еще и оказался светло-бежевым.
Пауза затягивалась, а сердце билось все более гулко. Капля пота выскочила из-под несколько дней не мытых сальных волос, пробежала по щеке и шмякнулась на сукно стола, оставив расплывающееся мокрое пятно.
«Интересно, если я сейчас умру от инфаркта, меня уволят?» – пронеслась паническая мысль.
– Готов? – вдруг прозвучало сзади и ноги мои самым позорным образом подогнулись. Чтобы не упасть, мне пришлось опереться о стол.
– К чему? – пересохшим в раз горлом просипел я.
– Это вы мне скажите, молодой человек, – высокий худой мужчина с военной выправкой и сталью в пронзительных серых глазах обошел меня и сжал длинными пальцами спинку соседнего стула, словно огромный орел ветку.
– Готов. Ко всему.
– Вот и отлично – от внука Пырея другого ответа и не ждал. Рад, что Антон Павлович ввел вас в курс дел, когда оставлял своим заместителем на время, – он как-то ехидно улыбнулся, – вынужденного отсутствия. Напомню только, что хоть ваше рвение по повышению квалификации и достойно всяческого уважения и поощрения, но не дает вам права пропускать утреннее оперативное совещание и не должно мешать выполнению служебных обязанностей. То есть для самообучения вы должны использовать нерабочее личное время. Я доступно выражаюсь?
– Более чем, – шепотом просипел я, пока не совсем понимая, когда же это время у меня будет, с учетом внезапного изменения графика работы.
– Завтра после двух жду вердикт, – добавил он, отворачиваясь. – И телефон, когда Я звоню, крайне рекомендую брать. Лена!
Обдав меня ароматом духов, от которых захотелось зажмурить ноздри, и ароматом свежезаваренного кофе, от которого пошла слюна, мимо прогарцевали длинные стройные ноги, качающиеся бедра и длинные каштановые струящиеся волосы.
Ничего другого я не рассмотрел, пока пятился спиной из кабинета, обещая себе сегодня же постричься и помыться.
А еще нужно было любым способом узнать, что за вердикт ждет этот Директор. Да хоть имя его узнать, в конце концов!

Снова взяв ключ, снова открыв окна, я машинально налил чая и сел думать. Вопрос первый: где эта седая скотина, которая ввела меня в курс дел и предварительно сообщила о своем отсутствии? Вопрос второй: как называется предмет, какого цвета учебник и как зовут Директора? Вопрос третий: а что днем обычно делает Антон Павлович, кроме употребления чая и игры в Косынку на компьютере? Вопрос четвертый: удобно ли сейчас Лене на столе зеленого сукна? Вопрос пятый: что мне будет, если я честно признаюсь, что в душе не ведаю, что за вердикт я должен вынести и кому? И вопрос последний: кто мне может помочь разобраться с моими вопросами, если я в здании никого не знаю?
Осмотрев исчерканный синей ручкой листок, явившийся плодом мыслительного процесса, я решил начать с явного и порыться в бумагах на столе начальника.
Ничего интересного там не было.
Попытка войти в учетную запись тоже не увенчалась успехом – простые пароли не подходили, как и пароли с кучи липких листочков, найденные во множестве в столе и в ящиках.
Пришлось идти сдаваться к кадровичке, которая, по крайней мере, должна была быть в курсе о моем замещении.

– Да? – искренне удивилась она, – Замещаешь? Поздравляю. Только если раскатал губу на доплату, то закатывай обратно – такое нужно заранее оформлять, а не перед фактом ставить.
– Да я и не это, – махнул я рукой, – а вы не знаете, как его можно найти?
Она так на меня посмотрела над верхней кромкой очков, что мне стало стыдно, что я вообще родился.
– Понятно… А как Директора зовут?
– Есть один хитрый заговор, – улыбнулась она, – черный петух нужен и кровь девственницы. Владимир Семенович. А тебе зачем?
– Ликбез.
– Ну ну. У тебя всё?
– Может хоть подскажите, где Антон Павлович живет? Наверняка у вас информация есть.
– Есть. Но я тебе ее не скажу. Потому, что если бы он хотел, сам тебе сказал. И вообще, – она сняла очки, подслеповато уставившись на меня, – послушай совет – не ищи его пока. Отстань от него. Ему сейчас… сложно.
«От меня бы кто отстал» – подумал я, – "даже пожаловаться некому…"
В кабинет зашел какой-то мужик в спецовке и подвинув меня плечом, плюхнулся на стул.
– Алевтина Егоровна, я пришел! – заявил он.
– А, Максимов, ну давай с тобой разбираться. У тебя все?
– Да, спасибо.

Телефон на столе надрывался. Я взял трубку и мне доходчиво, громко, с использованием идиоматических выражений, донесли, что если я сейчас же не приеду и не угомоню, что именно я не расслышал из-за жуткого воя, от которого у меня зачесался нос, то нам всем «там» будет жарко. Я пожал плечами, кладя трубку – не представился, адрес не сказал. Ничем не могу помочь. Вскоре, звонки пошли один за другим и некоторые были более конкретными. Пришлось ехать, благо, примерно представлял в чем дело.

День длился бесконечно. Успев поесть, меня отловил один из утренних мужиков, представившийся Олежкой, и увез меня на какой-то склад, где мы в компании хмурых мужиков, актировали повреждения от результатов закладов конкурента, приведших к нашествию крыс. Антон Павлович был в комиссии и мне отвертеться не получилось.
Цыгане, колдующие на вокзале без регистрации, старый, сбрендивший Хозяюшка, бродящий в образе голого старика по зданию элитного лицея, жалобы на Огнезмия, оказавшегося изобретательным, находчивым и крайней похотливым этнографом…

Этот дикий калейдоскоп не отпускал до самого вечера, когда я вымотанный до крайности упал в свое кресло и лег на скрещенные руки, зарывшись в них лицом. Был бы нормальным человеком, сейчас бы уснул. А еще я понял, почему Антон Павлович заворачивается в плащ и поднимает воротник – людей видеть совершенно не хотелось.

Я вчитался в листок, который нашел под дверью.
Красивым понятным женским почерком были записаны телефонные обращения. Чувствовался огромный опыт в подобном: имена, адреса, четкое, исчерпывающие и при этом лаконичное описание проблемы.
Снизу под списком было приписано: «P.S. Люблю шоколадные трюфели. P.P.S. На столе лежать не пробовала – но завтра, если не предоставишь запрошенные три недели как у вашего отдела данные по Храму Совяты, то у тебя будут все шансы попробовать как это самому».
Спасибо тебе, Лена за подсказку. Но понятнее не стало – название Храм Совяты ни о чем не говорило. Требовалось долгое копание в архиве, на которое времени не было. Либо, найти Антона Павловича. Он хоть и дотягивал все задания до крайнего срока, но всегда в итоге сдавал вовремя – значит, запрошенная информация точно уже собрана. Но пока мыслей, где искать пропажу не было. Решив, что вечер утра мудренее, решив положиться на случайное озарение, я вздохнул, допил чай, запахнулся в куртку и уехал в Старый поселок разбираться с воющим матом ветром в заброшенном Доме Культуры.

– Кузька, а ты точно не знаешь, где Антон Павлович? – в третий раз спросил я у загадочно молчаливого компаньона, когда мы уезжали из ночного супермаркета, где я отловил и уничтожил мелкую Злобу, явно наведенную на магазин каким-то обиженным покупателем.
– Да дай ты человеку в себя прийти, – не выдержал Хозяюшка, уплетающий московскую плюшку, отворачиваясь от меня. – Сам его унизил дальше некуда, и теперь будто ничего не случилось хочешь к нему заявиться?
– Я? Унизил? Это как это я его унизил? – завопил я, останавливая машину и поворачиваясь в кресле. – Ты ничего не путаешь?
– А ну да, ты же не помнишь, – вдруг осекся Кузька, смешно забегав глазами. – Проехали. Короче, не лезь к нему еще седьмицу. А лучше две.
– Кузька, – вкрадчиво сказал я, – ну ка, колись, что я там не помню?
Хозяюшка уже заполз в свое гнездо и старательно делал вид, что спит, но его выдавало чавканье – плюшку он не доесть не мог.
Я взял в руки тапок и тихонько запел:
– Хозяюшка сударушка прийди выйди покажися…
– Всё, прекращай, – вылез Кузька, которого будто за ногу волочило ко тапку, – начитался, ишь…
– Тогда говори. Я у него только узнаю, где у него данные про Храм Совяты и пусть дальше отдыхает.
– А че за Храм Совяты? – заинтересовался хозяюшка.
– А хрен его знает, – я коротко ему рассказал утренние приключения. Кузька посидел в задумчивости, потом выдал:
– Поехали в Пригожино.
Я аж по лбу себя хлопнул – очевидно же! Как я мог не вспомнить, что буквально недавно Зинаида Егоровна с Антон Павловичем разве что за ручку не стояли!
– И давай ка вернемся в магазин и кое-чего купим…
– Молока и хлеба? – съязвил я.
– Нет. Коньяк любой семилетний, банку черных испанских маслин и большой пакет белых семечек.

Кафе как обычно работало, но Кузька уверенно показал не останавливаться и поворачивать на грунтовку.
Попетляв по темной спящей деревне, под аккомпанемент из лающих вслед нам собак, мы приехали к большому двухэтажному терему – по другому это строение назвать язык не поворачивался. Добротный забор из крашеной оцинковки в полтора роста, гаражные ворота, калитка с домофоном и свисающие через забор ветки яблонь.
Прошуршав гравием, мы остановились на гостевой парковке.
– Пойдешь со мной? – спросил я.
– Нет, – и если что, ты сам догадался. – Пакет не забудь.
Снаружи было зябко, заливались лаем собаки с соседних дворов – даже окно одно зажглось. Но во дворе терема стояла тишина. Я поежился и похрустел камушками к калитке.
«Перебужу всех». Но решение принято и я нажал на кнопку.
Через пять минут нажал еще раз.
– Да иду, иду, – донесся голос из-за калитки.
Меня встретила кутающаяся в цветастый толстый платок Зинаида Егоровна собственной персоной, вся теплая и как всегда, уютная, в белой ночнушке и распущенными седыми волосами. Она посторонилась, пропуская меня вперед и закрыла калитку.
Огромный черный как смоль пес проводил меня внимательным взглядом – я мысленно кивнул ему, мол свои, знакомые, почти родные и все такое, я не враг. Пес понял и вернулся к себе в будку, позвенев цепью.
– Тапки надень – пол холодный. Я еще отопление не включала.
Она отобрала у меня пакет, сбросила галоши и зашла из сеней в дом. Я пошел за ней.
О ноги потерся большой черный пушистый кот, мазнув по коленям хвостом-трубой. Я почесал ему спину, он муркнул и куда-то исчез.
Впереди горел ядовитый, каким он всегда кажется глубокой ночью, желтый свет. Я вошел на кухню.

– Ну привет, заноза в жопе, – прохрипел Антон Павлович, в одной майке и трусах сидевший на табурете с тлеющим бычком в руке. На столе перед ним, кроме полной до краев пепельницы, стояла полупустая бутылка водки и такой же полупустой граненый стакан. – Проходи, садись. Говори, чего приш… ол.
Локоть его сорвался и он чуть не ударился лицом об стол – Зинаида Егоровна успела его подхватить и вернуть на табуретку.
– Зина, я норм, всё. Тсс... – он пожал ее локоть и потом порывисто прижался к ее руке, поцеловал её и снова потерся щетиной на щеке.
– Не ценил, не берег, – с пьяной грустью проговорил он, – а они вишь… Тото же. Будешь? Зин, кинь чего, вишь он. Ты же да?
Он приподнялся, чуть не упав, и похлопал по стулу напротив.
– Антон, сядь а.
– Всё всё милая Зиноч.. ка, я сел.
Антон Павлович был мертвецки пьян. Глаза уже не блестели – они, скорее, поглощали свет. Как он еще мог разговаривать, для меня оставалось загадкой.
– Да сядь ты мне голову чтобы не задирать, повымахи вали все. Высо кие все. А я помнишь, Зин, самый выс окий был. Помнишь? – он опять попытался поймать её руку, но она её отдернула.
– Будешь гуляшь? – спросила она меня, осматривая холодильник, – давай не отказывайся, может этот еще поест… А то одну водку второй день кушает – на одном резерве держится.
– Да нет, баб Зин, – почему-то мне показалось правильным так её назвать. – Нам поговорить нужно.
– Мужики, – горестно вздохнула она, – всё б вам поговорить. Я тогда пойду – если что, моя комната на втором этаже. Туалет в конце коридора. Его комната слева белая.
– Не хочу в комнату слева – там бабайки. Я к тебе лягу, – влез Антон Павлович, встав и пытаясь обнять женщину, – муж я или не муж.
– Не муж. А ты в гостиной ложись, я тебе накрою.
– Да мне ехать, – замахал я руками, – дел по горло.
– После разговора та? – кивнула она на мой пакет, поставленный на разделочный стол, – куда ты поедешь?
– Дак протрезвлюсь… – я ж один сейчас остался в офисе.
Очень хотелось добавить: «Да я в целом один. По жизни». И чтобы она жалеть начала, обняла может… По голове погладила.
Она посмотрела на меня и тихо сказала:
– Ладно, ты уже взрослый. Сам решишь, как правильно. Говорите.
И ушла к себе, плотно закутавшись в шаль и вжав голову в плечи.
Антон Павлович закурил новую сигарету и по кухне поплыл дымок, вытягивающийся в приоткрытую форточку. Взял стакан, принюхался, скривился и поставил обратно.
– Золотая женщина, а коньяка в доме нет. Пара докс.
Я молча достал бутылку «Дербента».
– Вот это уже разговор! – обрадовался он и прошлепал в старых разношенных тапочках к шкафчику, откуда извлек две желтые от времени рюмки с ободравшимися триколорами.
Я грустно смотрел на начальника в полосатых трусах на худых синюшных ногах, сейчас спавших и оголявших верх белесых ягодиц. Пах он застарело, резко, неприятно. Не было в этом человеке, трясущимися руками пытавшегося протолкнуть пробку с помощью вилки, ничего загадочного, таинственного, могучего, каким он мне всегда казался. Словно, вместе со своим плащом, он снял с себя императорскую мантию, став простым стариком.
Маслины я высыпал в блюдце и они тоже были встречены с восторгом.
– Вот правильно ты мыс лишь, далеко пойдешь, – налил он стопки, – ты садись, садись, не маячь.
Я сел на краешек стула.
– Оно ж когда…
Он не закончил и замолчал, задумчиво уставившись в темное окно, закрытое кружевной белой занавеской и грея коньяк в руке. Сигарета тлела. Я смотрел, как огонек пожирает бумагу, превращая его в серый прах. Я пододвинул пепельницу, спасая скатерть.
Так мы и сидели. Снова пришел кот, которого я почухал за ушами. Он покрутился еще вокруг и улегся на холодильнике, глядя на нас зелеными глазами и помахивая своим шикарным хвостом.
– Ну, за любовь, – вдруг очнулся Антон Павлович, требовательно протягивая рюмку чокнуться.
Выпили. Коньяк комом прокатился по пищеводу, заставляя зажмурится и вспомнить, почему я не люблю коньяк.
– У тебя кто есть?
– Нет.
– А у меня есть. Вон она есть. Пусть там себе, что хочет думает, – он закинул в рот маслину и зажмурился от удовольствия. – Наливай.
Я налил. А потом не удержался и сходил до холодильника. Маслины я терпеть не мог, но пить коньяк без закуски еще больше. В холодильнике нашелся сыр и копченая колбаса. Кот попытался сверху цапнуть меня лапой.
– Семилетний «Дербент» – чесночной колбасой? Да вы, сударь, нарываетесь на вызов, – Антон Павлович будто снял перчатку и хлестнул ею в моем направлении.
Я молча взял нож.
– Всё всё! Какой вы грозный, гардемарин.
Нарезав колбасы и сыра, положил на блюдце и вернулся за стол.
– Ну, за честь!
Выпили.

– А вообще, вот знаешь, почему ты не прав, – дышал в меня перегаром дядя Антон, как он потребовал, чтобы я его называл.
– Пачиму? – спросил я, пытаясь поймать ускользающую маслину.
– Пааатаму что взял одну бутылку.
– Справедливо. Но… Пффф… – развел я руками.
Он взял меня неожиданно сильной рукой за затылок и притянул к себе, стукнувшись лбом о мой.
– Ты ж мне как сын, я ж Пырею обещал, думал… А ты…
Из глаз у него хлынули слезы и побежали по небритым щекам.
– Дядь Антон, – я попытался его схватить за руку.
– Щенок, – он оттолкнул меня и чудом удержался на табуретке, чуть не улетев головой назад.
Хоть в голове у меня шумело, но слова я услышал. Сейчас бы дальше бы слушать,… Но бутылка была пуста, а дядя Антон уже курил в затяг, выпуская дым прямо в форточку и на меня не смотрел.
Внезапно в дверях появился Кузька с советской авоськой, откуда была извлечена еще одна бутылка коньяка, большая плитка шоколада «Аленка» и пачка сигарет.
Я в обалдении уставился на гостя.
– Даже не спрашивай, – проворчал он, погладил ластящегося кота и ушел.
– Вот как так, – дядя Антон уже колдовал с пробкой, – бабы нет, а друзья – есть? Причем какие! Знал бы ты, какие… Но… Мал еще!
– Кстати, – я вдруг вспомнил о предстоящем дне, – а что такое Храм Совяты?
– Капище старое под городом раскопали, когда метро рыли. Семеныч надеялся, что Сварогово. Всю плешь мне с ним проел. А я сразу сказал, что бесполезно – идолы поженные, узоры порваны, колодец запечатан. Ну он все одно твердит – мол точно хочу знать. Ну вот, пока искал, – ты наливай давай, – нашел стража местного – там сверху Храм стоял и монах при нем, Совята, сторожем. Он и закрывал в свое время. Храм то взорвали, а Совята то никуда не делся – так и сторожил. Отпустил я его. Можешь так Семенычу и передать, что хрен ему, а не святилище личное – тень креста там все пожрала. Понял?
Я мало что понял, но кивнул.
– Ну, давай, за понимание.
Коньяк скорым поездом ухнулся в желудок. Меня повело, но я усидел.
– Дядя Антон, а что там про деда?
– Ааа... про деда. Так, давай сперва за предков. Ну, слушай, мы с ним...
(белый шум)
– Не ты про Ленку не думай – она молодец. Давай за баб. Вздрогнули. Ух, хорошо пошел. А ей знаешь скоко лет, токо тссс… иди на ухо шепну…
(белый шум)
– … А она и говорит: А с сестрой то не грех. А я, дурак, выпивший был… Как мальчишку развела… Ну давай, за Зину… Я б на ее месте убил бы…
(белый шум)
– А ты силен. Как меня повалил, я думал – всё. Пора Копьем бить – а потом думаю, а зачем? Я уже отжил своё. Какой из меня Страж, если мальчишка сопливый Щит родовой в лоскуты рвет не напрягаясь? Одно жалел – что перед Зиной не извинился...
(белый шум)
– А пароль у меня…

Где-то заорал петух, к нему присоединились остальные.
Я с трудом вывалился в сени, где вроде видел тазик с водой. Нужно было срочно отражение в стоячей воде… Зачем? Не помню… Че то дядя Антон сказал попробовать…
– Даже не думай, – Зинаида Егоровна в полушубке, сидела на скамейке рядом с домом и грызла белые семечки, шелухи от которой скопилась уже изрядная кучка. Рядом дремал кот.
Я согласился даже не думать. Доплелся до нее и плюхнулся на землю у ее ног, прислонившись к ним спиной.
– Баб Зин, а вы его простите?
– Нет.
Сумрак постепенно светлел. Стали видны сиротливо весящие ненужные никому яблоки, на уже сбросившей все листья яблоне. Одно сорвалось и упало вниз.
– Не знаю.
– И правильно. Как же хочется сейчас уснуть, – пробормотал я.
– Даже вслух такое не произноси, – я получил увесистый подзатыльник, а ее голос звучал гневно.
– Всё всё… Не буду думать, не буду произносить… Глаза то можно закрывать?
И я их закрыл.
– Кстати, тебе пора, – прозвучал сверху голос, – Кузька, сделаешь?
– С удовольствием, Ведающая.
Меня будто из тазика водой талой облили. Я даже заорать не смог – дыхание сперло, все тело пронзило миллионом колючих сосулек, а потом резко до боли захотелось в туалет. Куда я и метнулся, придерживая штаны сзади.

Ехали в молчании. Ум был кристально чистым, как и желудок.
– Столько продуктов перепортили, – всё-таки высказался я. – Ну вот зачем ты так… Я бы сам...
Кузька ничего не сказал, но заворочался в своем гнезде.
– И это, спасибо тебе, друг.
– Не за что, – проворчали снизу. Но чувствовалось, что мою искренность почувствовали.
И оценили.

Это сообщение отредактировал JackMcGee - 5.01.2023 - 01:10

чо с запятыми-то

и где - продолжение следует?

Моя безграмотная. Моя нет часы вычитывать. Моя автопроверка и пост. Моя посыпаться пепел...

А я че знаю, следует оно или не следует?:)

Торопыга

Ничо, скоро перегорю, напишу финал и фсё.

Очень даже хорошо! Спасибо,автор!!

ТС, и меня в рассылку включи.
Ждем продолжения похождений ГГ и Кузьки с Фламингой

Размещено через приложение ЯПлакалъ

vorrga
Крыссска
Спасибо за чтение и отзыв:) как шестую часть допишу сделаю общую рассылку:)

И меня тогда до кучи в рассылку, раз она есть )

Часть 5 И швец, и жнец и на дуде игрец
Как раз напомнило "Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию", тут ранее ВадимБ постил

А вот за рассылку отдельное ,большое сеся!
И это,я фэнтези,стоящее, курю не первый год десяток лет. И хочу сказать, что у тебя получается очень даже ничего. Увлекает.
Только не соглашайся на съёмки сериала-испоганят.

vorrga
Спасибо:) Но меня надолго не хватит - не люблю я долго одну тему мусолить. Не смогу поддерживать уровень читабельности. Вон, итак продолжения ругают, мол сложные перегруженные.

Пи. дят-с. Если бы читали сразу все главы, как в начале, то не бухтели бы. А так получилось, что две главы отдельно и с перерывом вышли, поэтому погружаться заново тяжело, но так никто не мешает перечитать.
Поэтому, пишите, автор! Пожалуйста! Дюже интересно, путано и заколдовано.

пс: ошибки - ерунда, причесать всегда можно потом, а мысль успеть записать - сейчас.

Akonit
Постараюсь:) Спасибо за поддержку:)

Прошу и мне маякнуть.

Читал все части сразу.
Очень зашло!
Когда интересно, ошибки не замечаю.

Часть 6 День открытий

Что роднит Неспящих с нечистью? Нет, не всякие способности и умения, хотя и они тоже. Но главное – мы не любим, когда нас замечают. Мы за скобками. Нам там тепло, уютно и мухи не кусают. Особенно просто быть незаметными ночью. Ночью человек склонен все непонятное списывать на «послышалось», «почудилось», «ща свет включу и все исчезнет» и, мое любимое: «утром посмотрю, что там упало». В большинстве случаев, действительно послышалось, почудилось. И при солнечном свете действительно исчезает чаще всего.
Вот только не всегда.
Сегодня я был электриком. Шуршучий серый комбез был мне великоват и сидел мешком, штанины я закатал, чтобы не наступать на них пятками, а кепка терла перемычку между ушами и головой – без понятий как это место называется. Многочисленные карманы, натыканные на каждый свободный кусок ткани, были набиты разнообразными ключами, болтиками, винтиками, а индикаторная отвертка была представлена аж в трех вариантах. Под пальцами в боковом глубоком кармане, как четки, перекатывались россыпи клемников, а в правом гордо обитал цифровой мультиметр. Вообще то, днем я по вызовам не ездил. Но Антон Павлович все еще находился в подзатянувшемся отпуске по состоянию здоровья и, собственно, вот.
– Убери её, – глухо проворчал Хозяюшка, комкая в руках шапку, поглядывая на безвольного электрика в майке и трусах, положенного на диванчик. – В бальной зале сидит. Чернавка – сразу увидишь.
Ему было неприятно разговаривать со мной – боялся, хотя и скрывал это. Привык тут быть сам с усам на всю огромную старинную купеческую усадьбу – будто он хозяин тут единоличный. Даже облик купца принял – смотрелся при этом призабавно. Но хозяин не хозяин, а пришлось к нам на поклон идти.
– Уберу, уберу, – пообещал я, мысленно переименовывая «бальный зал» в операционный зал номер два.
– А потом сам убирайся, – все-таки не выдержал он, ткнулся по привычке в стену и лишь отлетел назад, ругаясь и чеша лоб.
Я зло усмехнулся – здание я запечатал заранее. Никто отсюда пока не выйдет. И не войдет. Так что следовало поторопиться.

В операционном зале было шумно и многолюдно. Ряды сидений были полны посетителей, изредка переводящих взгляд со своего талончика на экраны, где отображалась очередь, и назад, будто еще не выучили номер наизусть. Многие сидели с головой погруженные в телефоны и лишь несколько ретроградов держали бумажные книги.
Появление электрика вызвало кратковременный интерес, впрочем, мгновенно угасший. Всегда работало и будет работать. Раб, разносящий патрициям вино, прогуливающийся Даунинг-стрит со скучающим видом полисмен, прошедший мимо смотритель в музее, незнакомый врач, заглянувший в палату, курьер службы доставки. Мы рядом, мы заметные, но не интересные.
Хозяюшка сказал, что чернавка появилась три дня назад – каждый день в зале сидит от открытия до закрытия. И все три дня в зале скандалы, ссоры, вчера даже до драки дошло. Операционистки на ровном месте ошибаются, люди документы теряют, одну женщину, которая просидела два часа в очереди, а потом пропустила вызов, вообще с инсультом увезли.
Заняв место у электрощитка – электрик я или нет, аккуратно осмотрелся. Вот она – бабка неопределенного возраста. Именно бабка – не пожилая женщина, не пенсионерка, а бабка. Согбенная, обмотанная тряпьем, на которой трудно сфокусировать взгляд. Из тех, которые ездят в общественном транспорте по утрам в час пик, которые сидят в очереди ко всем врачам сразу, которые на кассах расплачиваются мелочью из кошелечка, те, которые будто специально напрашиваются на скандалы, словно питаясь человеческим раздражением и злобой.
Разрешите представить – Лихо.
Нечисть меня пока не заметила, но что-то явно почуяла и заерзала, поплотнее запахнулась в безразмерную шаль и нервно затопав ногами.
Ты сиди, сиди, на номерок смотри, а не по сторонам. Как бы поближе то подобраться – чтобы сразу и наверняка бить.
Ага, вон рядом выключенный терминал оплаты пошлины с листком «Не работает». Сейчас я его буду «чинить».
Из-за кадки с искусственным фикусом высунулась бородатая морда Хозяюшки – ишь, контролирует, наблюдает.
– Кыш! – одними губами сказал я, – спугнешь!

Эта секундная заминка стоила мне тут же обильно закровоточившей раны из располосованной спины. Заметила всё-таки, тварь. Не получилось по-тихому…
По лицу мазнуло мягкими перьями, а по залу словно прокатилась мягкая плюшевая волна, заставляя людей отворачиваться обратно от сияющего голубоватым светом парня в спецовке и огромной черной тени, стремительно ползущей по подвесному потолку между провалами ламп.
Любимое заклинание домовых использовалось активно и нами. Главный его плюс – работа по площади, оно не требовало расхода энергии, безвредность для людей, и то, что на нас и на нечисть оно не действовало. А вот любимые мной «снежки» на нечисть действовали прекрасно. Правда, как и на все остальное – при промахах в пенопластовых панелях оставались вполне настоящие дыры. Все мои попытки прикрутить самонаведение к боевым конструктам заканчивались ничем – что-то я не так делал, а ни Кузька, ни Антон Павлович помогать мне не спешили. Последний заявил, что это невозможно. А вот Кузька просто сказал: «Еще молоко на губах не обсохло таким заниматься». Так что занимался из чувства «на зло обоим».
Некоторые «снежки» все же попадали, вырывая из тьмы целые куски. Рваная клякса, истекающая черным паром, шлепнулась на пол и резво, словно большая летучая мышь, цепляясь когтями, поползла к окну.
Ползи, ползи, трать силы. Лихо с размаху наткнувшись на барьер, отлетела назад, яростно зашипев и брызгаясь черными протуберанцами из рваных ран. Не тратя больше не мгновения, поняв, что путь к спасению лежит только через мой труп, она развернулась и бросилась в атаку, распахивая свои крылья и гипнотизируя провалами на месте глаз на очень длинном пепельно-сером жутком подобии лица.
Короткий взмах руки, отправляющий прямо в морду Элксил, дикий, на ультразвуке вой, негромкий хлопок и лишь стремительно рассеивающиеся черно-красные искорки на месте страхолюдины. Я не рискнул впитывать накопленную нечистью силу – она была какая-то неправильная, невкусная, прокисшая – тут даже кетчуп не поможет. Соблазн конечно был – резерв бы заполнился «под крышку». Но я рисковать не любил – в парке доберу с мышей что истратил.
Неприятный мохнатый серо-зеленый шарик повисел еще пару секунд и растаял.
Осталось поискать заклады – иголки в стенах, воткнутые в косяки ножницы, заткнутые в неприметных местах булавки, вымазанные в крови. Сама эта дрянь не заводится – её приманивают. Наверняка, какой-то обиженный клиент не пожалел времени и сил на такую своеобразную месть.
– Хозяюшка, поможешь заклады найти? – ну не поисковик я, не умею.
Но он отчего-то не спешил ко мне, а так и сидел в углу, злобно лупая глазами – за поврежденный потолок обиделся или за святую воду?

Я не спешил снимать Вуаль и прогуливался между безразличных ко мне людей, крутя головой вокруг. Три иголки я нашел сам. Но должны быть еще – чесался нос, а это явный признак.
– Эй, из Горсвета! – я вздрогнул и крутанулся на месте, тут же вспыхивая щитом, – и так расслабился в начале, за что и поплатился саднящей спиной.
Парень лет четырнадцати показывал рукой на одно из кресел.
Я подошел, присел на корточки и уставился на комок жвачки, аккуратно приклеенный снизу, с торчащим из него ржавым гвоздем. Гвоздь тут же вспыхнул белым бездымным пламенем.
– Как увидел?
– Он засветился, когда вы молниями начали кидаться в слендермена.
– Есть еще?
– Да.
– Показывай.

– А вы из Дозора, да?
– Нет.
– А! Из Инквизиции значит.
– Нет.
Я взял со стойки один из брошенных «номерков» и ручкой на пружинке написал адрес нашего офиса.
– Зайди сюда. Тут тебе на все вопросы ответят.
– А что сказать?
– Скажи, что не спишь с детства и тебя хотят экспериментальными методиками лечить, которые помогут, и ты станешь как все. Ты же не хочешь быть, как все?
– Теперь нет.
– Только учти – мы не супергерои, не Дозоры, и даже не вольные каменщики – мы еще одна госструктура, где работать и учиться нужно много, а платить тебе будут мало.
– Учту.
Я махнул рукой, снимая Вуаль и ушел, глядя, как парень старательно фотографирует бумажку на телефон.
Ну а что? Поисковики тоже нужны, пускай и такие слабенькие – местного Хозяюшку он в упор не видел.

– Тебе спину обработать? – все-таки выглянул «купец» из стены. Барьер уже был снят – морок мороком, но, когда люди не могут в открытую дверь зайти, это странно смотрится.
Я, кряхтя и ругаясь, стягивал бурую от крови спецовку.
– Не нужно, ща целителям покажусь.
Соврал - нам целителя так и не дали в медпункт, мол, на двух оперативников жирно будет. Мол, если что, и нужно будет как Ивана Царевича изрубленного по кускам собирать, то в центральный офис за триста километров – милости просим. В итоге, ставку между собой поделили кадровики.
Мне просто не хотелось задерживаться в этом старом душном здании – хотелось на свет, погулять по осеннему парку, похрустеть первым ледком на лужах и съесть какую-нибудь самсу. Чтобы горячая, чтобы в салфетке, чтобы много непонятного острого мяса, осыпающегося кунжута и крошащегося слоеного теста, на которое будут слетаться воробьи.
– Ну, это, благодарю, Неспящий, – как же ему эти слова тяжело дались.
– Зови, если что. Извини за потолки.
– Да чего уж.

Через тяжелые высоченные парадные двери, я вышел на улицу и глубоко, полной грудью, вдохнул прохладный воздух. Хорошо. Сзади кто-то ойкнул и я, повернувшись, успел поймать дверь, которая чуть не придавила девушку с стопкой папок в руках. Девушка недоверчиво посмотрела на дверь, на меня, и почему-то замерла на месте. Так мы и стояли – я, держа дверь и она, стоя в проходе.
Вдруг у нее зазвонил мобильник, она, кое-как перехватив папки, достала его и ответила, вернувшись в холл.
По идее, дверь можно было отпускать и идти по делам. Но я видел её внутри, нервно потряхивающую волосами, собранными в длинный до плеч хвост, и посверкивающей на меня круглыми очками.
Физиогномистом я не был, но почему-то твердо уверился, что эти быстрые кидаемые на меня взгляды означали: «Подожди, не уходи». И я стоял, и как дурак, держал двери, через которые шли люди, косясь на меня. Некоторые благодарили.
Через пять минут она всё же наговорилась и вышла из здания, мельком глянув на меня. Затем тряхнула своим хвостиком, что видимо означало какое-то принятое решение, и не спеша, давая мне шанс ее догнать, пошла по улице той походкой, которая просто не давала никакого иного выбора, как следовать за ней. Ну, вернее, это я сам себе придумал, но девушка была диво как хороша и манила именно странностью нашего знакомства.
Мы перешли дорогу и пошли по улице. Я отрицательно покачал головой Фламинге, которая уже завелась, видя мое приближение.
Пока мы куда-то шли, я пытался трезво оценить происходящее. Почему я решил, что эта изящная невысокая девушка в короткой кожаной куртке, которая давала возможность целиком насладиться обтянутыми джинсами бедрами и чуть, на мой вкус, худыми ногами, желает, чтобы я шел за ней? С чего я вообще это взял? Но хвост уверенно качался в шаге от меня, и я шел за ним как тот осел за морковкой.
Тем временем, мы пришли на автобусную остановку. Молча дождались автобуса, пропустив две маршрутки, и зашли внутрь. К тому времени, я уже отобрал у нее тяжелые папки, не встретив никакого сопротивления. Оставалось лишь сокрушаться, что давно не решился на это – как она их вообще тащила? Не тяжелые, но неудобные и норовящие все время выскользнуть. Я все еще оставался позади. Просто стоял за ней и млел, рассматривая шею, плечи, ушки и легкий пушок на краях щек. Она тоже лишь косилась на меня, задевая меня волосами и принимая правила игры. Стояли мы почти вплотную, прижатые другими пассажирами, и я ощущал её тепло, балдея от этого незнакомого ощущения близости к женщине.
Ехали минут тридцать. В автобусе было душно, папки, которые удалось пристроить подмышкой, постоянно пытались упасть, и я их непрерывно поправлял второй рукой, рискуя упасть сам при очередном маневре. Еще кондуктор, пухлый дядька с валидатором, постоянно шастал мимо меня, немилосердно пихая и толкая. Правда, каждый толчок позволял законно прижаться к ее, ну пусть будет, спине, снова и снова успеть понюхать ее волосы, чуть заглянуть в очки, где можно было увидеть ее красивые глаза. И мне не хотелось, чтобы это заканчивалось. Но вот она порывисто развернулась, задев меня плечом и, не удостоив взглядом, начала интенсивно протискиваться к выходу. Естественно, я последовал за ней.

Мы вышли в одном из новых спальных районов. Асфальт и плитка, вздымающиеся ввысь свечки домов, толпы людей, машин и лишь единичные чудом выжившие тощие деревца-саженцы и жухлые пятнистые газоны.
Дойдя до забора, ограждающего целый квартал, она пикнула ключом, подождала пока я открою калитку и вошла. Действие повторилось с подъездной дверью. Потом, дверью в лифтовую. Она, по-моему, даже расстроилась, что в лифт дверь открывать мне не пришлось.
Дверь в квартиру открыл, конечно же, я. И даже закрыл, провернув барашек два раза. Сняли обувь. Успел еще порадоваться, что носки сегодня одел новые – как чувствовал. Еще заметил, какие у нее маленькие стопы – сразу захотелось их взять в ладони и помять хорошенько. И пальчики такие аккуратные… Чтобы я сделал с пальчиками? Задумавшись, сгрузил осточертевшие папки на пуф, снял куртку и бросился к очередной двери в ванную, около которой она терпеливо меня ждала – игра продолжается. Помыли руки, старательно не глядя друг на друга и сохраняя выбранную позицию «я – сзади». Было крайне волнительно вытягивать руки к крану, прижимаясь к ее спине и фактически обнимая ее за талию. Сердце, которому и так было тесно в груди, стучало все громче, а мурашки табунами сновали по позвоночнику. Я постоянно облизывал пересыхающие губы и думал, за что мне это. Почему я и кого благодарить.
Пока я переваривал свалившиеся на меня ощущения, она вдруг развернулась ко мне лицом и оказалась в непозволительной близости от меня. Руки автоматически сомкнулись на талии, прижали еще ближе, хотя, только что казалось, что ближе и уже невозможно. Сердце заявило, что оно всё и попыталось остановиться, а время замерло и растянулось, как часы на картинах Дали. Она рассматривала меня, а я рассматривал её – игривые чуть прищуренные глаза, острый носик, сжатые губки, к которым я, не выдержав притяжения, потянулся. Но она неуловимым движением вывернулась и сбежала на кухню. А я сразу же поплелся за ней – у меня уже выработалась привычка и без нее спереди мне уже было холодно и пусто.
На ужин были котлеты из коробки и разжаренная вареная картошка с открытой мною банкой маринованных опят. Она сперва сама открыла дверь холодильника, но я так ей посмотрел в спину, что она тут же ее закрыла и дала мне шанс выполнить условия игры.
Все время, пока она колдовала у плиты, я стоял у нее за спиной. Она была не против и периодически прижималась ко мне на мгновение, заваливаясь назад и быстро выпрямляясь снова, будто так проверяла, что я еще там. Хотя для этого было достаточно слышать мое неровное сбивчивое дыхание.
Ели молча, сидя друг напротив друга и пытаясь не улыбаться. Ситуация, если посмотреть, была действительно смешная. Но мы сурово сдерживали смешки. Когда она пошла мыть посуду, я тут же пристроился сзади и так и стоял, наблюдая плавающие перед глазами от вожделения темные пятна, и ощущая, как по телу прокатывались волны неги, вызывающей слабость в коленях. Я даже боялся думать, что будет дальше. Хотя сознание кричало: «ДАДАДАДАДА», не вдаваясь в подробности.

Тикали часы, мы сидели за пустым столом и смотрели друг на друга. Я силился и никак не мог найти в ней не единого изъяна, кроме слишком стройных икр. Конечно, если так питаться… Поела бы у нас в столовой – я вон как раскабанел. Подсыпают чего в еду что ли… Короче, завтра беру её за хвост и тащу в нашу столовую. Возьму ей солянку, гуляш с двойной подливой, пюре и морс клюквенный. Она будет есть и вот как сейчас с хитринкой поглядывать на меня, будто читая мои мысли. Ух что со мной… Я встряхнулся как мокрый пес и яростно почесал пятерней нос.
Она это поняла по-своему, встала и мазнув по плечу ладонью, пошла в ванную. А я пошел за ней. Она разделась. И я разделся. Она залезла в ванную, и я залез следом. Мы даже синхронно вскрикнули, когда из лейки хлынула ледяная вода.

А дальше был анатомический театр, где мы исследовали тела друг друга, периодически дергаясь, когда из душа начала течь вместо теплой ледяная или раскаленная вода.
– Новостройка, – промурлыкала она подсевшим голосом мне в ухо. И тут она заметила разорванную когтями спину.
– Это не то, что ты думаешь, – тут же запаниковал я.
– А что я думаю?
– Ну, что это мне девушка… расцарапала… там…
– Там?
– Ну не там, а там, – дернул я плечом.
– А что, есть девушка?
– Нету!
– Как это нету, а я?
– Грешно смеяться над больными людьми.
А она смеялась. Одними глазами, в которых танцевали веселые искорки.
Амур бросил лук с опустевшим колчаном и сейчас тыкал в меня ножом…
– Тебе не больно?
– Нет, к утру само затянется.
– А не врешь, чтобы показаться еще более мужественным?
– Чтоб мне провалиться.
– Не нужно проваливаться никуда, – она прижалась ко мне, мокрая и горячая.
Мне показалось правильным отнести ее, закутанную в полотенце, на руках. Она была не против.
Так. План. Нужен план. Сейчас я, значит, бережно кладу ее на белоснежные простыни… А потом… Потом… Диван оказался не разложен, а белыми простынями даже не пахло. Меня переклинило, и я, прямо с ней на руках, стал диван этот раскладывать – по плану я кладу ее на простыни! Плана нужно придерживаться – он единственный сдерживал от того, чтобы наброситься на нее прямо так, где и как придется. Она так смеялась, что чуть не свалилась, но я удержал – она была совсем легкая, почти невесомая. Постельное нашлось в диване. И расстелить его одной рукой и зубами было то еще приключение. От смеха она раскраснелась, губы влажно блестели, а в круглых очках отражались мои полубезумные глаза. Вроде, я даже чуть светился.
Потом все-таки были простыни и одеяло, где мы замерзшие, отогревались, просто обнимаясь. Она уютно устроилась на плече, и о чем-то серьезно задумалась.
«Сейчас заснет» – подумал я. А как она интересно воспримет новость, что я не умею спать?
– Очки сними, – прозвучал впервые за этот странный день ее тихий голос.
«Какие очки? Я не ношу очки»
– С меня сними, – чуть рассердилась она, дернув мокрым хвостиком, который мы забыли распустить. Неужели я вслух это сказал?
Я снял очки и аккуратно положил на журнальный столик.
– Ну, а теперь, открывай последнюю на сегодня дверь, первооткрыватель, – совсем тихо прошептала она, переворачиваясь на спину.

Само собой, у нас мало, что получилось. Но я чувствовал такую эйфорию, что светился ровным голубоватым светом, от чего было ощущение, что в комнате включен телевизор.
А что дальше? Вот сходили в душ. Снова притащил ее обратно. Лежим, обнимаемся. Что дальше то делают люди? После этого? Можно дальше продолжать или сейчас нужно спать? Она вон уже ровно дышит, отвернулась, ко мне спиной прижалась… Теплая, мягкая, моя...
У меня аж глаза заболели от нежности. Потихоньку, по чуть-чуть, я запустил свои руки исследовать темную сторону луны, отвернутую от светящегося голубоватого солнца. Она заворочалась и, не открывая глаз, стала втираться в меня, словно кошка…

На этот раз все получилось, как, по крайней мере, я себе это представлял.
– Спи, моя радость, усни, – я поцеловал её в ухо и ткнулся носом в шею.
А она и так уже спала, улыбаясь во сне.
А мне предстоял прогул без уважительной причины, предстоящий вынос мозга «на ковре» и часов шесть раздумий о жизни под просмотр потолка – ну не мог я от нее пока уйти.

Встал, лишь зариться начало – лежать уже просто сил не было. Хлеб, жареный в яйцах с колбасой, был встречен благосклонно. Она сидела вся мятая, заспанная, закутанная в банный халат и пила из своей большой кружки кофе, скрываясь в ней по брови.
– На работу меня завезешь?
– Завезу. А на чем? – попытался прикинуться я шлангом.
– Ну я рассчитывала на твоей машине, вон на том розовом домике на колесах, – она подошла к окну и ткнула в стоящую на тротуаре Фламингу, – но можешь и на автобусе.
– Ам ам ам, – пытался я сложить в голове пазл, откуда она знает про машину. – Ну на машине, конечно. А как ты…
– Выходя из МФЦ ты этой машине разве что рукой не помахал. Ну и трудно не заметить крадущуюся за нами по тротуару розовую машину без водителя, изрисованную приметными фламинго.
– А я не заметил, – признался я, чуть смутившись.
– Ага, я заметила, что не заметил, – она улыбнулась и чмокнула меня в щеку, повисая на шее. – Дураки мы с тобой.
– Соглашусь, – я подхватил ее и закружил, стараясь не ударить об твердую окружающую среду.
– Ну всё, давай собираться. И так вчера смену пропустил.
Я так ожесточенно задумался, что она наставительно сообщила:
– Тут все просто. Ты никуда не спешишь, хотя всю ночь дергался уйти, но никак от меня отлипнуть не решался. Значит, работаешь по ночам. Ты, кстати, совсем не спишь?
– Да.
– А дети у нас тоже не будут спать?
– Не знаю, – честно признался я. – Никогда об этом не думал. Мы ж вроде предохранялись? Или что? А как ты узнала? Там же время надо… Я не специалист, но читал… Слышал... Смотрел, вернее… Пошли тест купим?
– Стоп паника! Не суетись! Я просто смотрю в будущее – причем, отдаленное. А то ты какой-то чересчур решительный. Уже небось в голове, – она постучала меня по наморщенному лбу, – отрепетировал, как ты мне прямо сейчас делаешь предложение, я соглашаюсь, мы сразу едем покупать люльку и комплект на выписку. И коляску!
– А что не соглашаешься?
– Ну вот, сразу обиделся, – она стерла невольную слезу с моей щеки. – Посмотрим на твое поведение. А сейчас, поехали, я уже начинаю опаздывать.
Ошарашенный, сбитый с толку, полностью погруженный в интригующие, но страшные из-за новизны, мысли, механически оделся и даже не заметил, как спустились на улицу.

Фламинга тут же подъехала и распахнула дверь. Водительскую. Демонстративно не замечая девушку, которой я попытался открыть пассажирскую.
– Цукумогамифураминго, ваташи но каноджодесу. Каноджо ва йоба рерю…
*Цукумогами Фломинго, это моя девушка. Её зовут…
– Тебя как зовут? – шёпотом спросил я.
– Александра.
– Каноджо ва йоба рерю Александра.
*Её зовут Александра.
Дверь осталась запертой, а стекла попытались затемниться.
– Има исода ё. Ваташи ва каноджо о ишите ори, аната ва рюхё томо соре ни таисо синакереба наримасен, – чуть повысив тон проговорил я, дергая за ручку.
*Она теперь со мной. Я ее люблю и вам обоим придется с этим смириться.
– Хитобаню ита токо кара дете кудасай, – прозвучал из машины Кузькин голос и добавил, – сосите, аната но джосей о тарисмасу, пикупикуугок.
*Уходи туда, где всю ночь шлялся и самку свою забери, придурок.
– Жосей ва им, джибун джисин о ноботе, бака га даредеару ка о дарека ни симешимасу. Гошужинсама ни соку кайхо дзидоса!
*Самка сейчас сама заберется и кому-то покажет, кто придурок.
Пока я хлопал глазами, стекло опустилось и из щели показалась Кузькина рука с отставленным средним пальцем. Наверняка, он даже заготовил какую-то речь, но не успел.
Саша цапнула выставленный палец и с легкостью загнула его назад с отчетливым хрустом.
Потом просунула руку внутрь, пошарила и вытащила Кузьку.
– Это что? – спросила она у меня.
– Хозяюшка.
– У нас это суседками кличут. Наверняка, Кузьмой зовут? Так? – она безжалостно встряхнула жуткое и опасное потустороннее существо, болтающееся в ее руке как пушистый брелок для сумки.
– Так, – пробурчал Кузька, – приятно познакомиться.
– Взаимно, – она открыла дверь и зашвырнула домового в салон.
– Поехали, а то я опаздываю, – потом чуть подумала, закрыла дверь, встала ровно чуть поклонилась, держа руки вдоль тела, – Аната но мотенаши о риё шите мо идесу ка?
* Могу я воспользоваться вашим гостеприимством?
Фламинга тут же открыла водительскую дверь, потом, после легкой заминки, пассажирскую, а потом и обе салонных.
Я помог девушке забраться в машину, быстро сдернув детское креслице. Потом залез сам.
– А тут уютно, – она поерзала, устраиваясь поудобнее, – я б даже сказала, по-домашнему уютно.
– А это и есть мой дом, – признался я, – живу я здесь. А эти двое – моя семья.
Она поджала губы и промолчала. А я яростно зачесал нос.

Доехали в тишине, что не мешало мне держать руку у нее на бедре. Вышел, помог выйти ей. Она порывисто прильнула ко мне и поцеловала в губы, не стесняясь прохожих. А потом прижалась ко мне спиной, давая обнять себя за плоский, но очень милый животик:
– «Ходячий замок» в оригинале посмотреть захотела – выучила вот в прошлом году. Сводишь куда-нибудь на обед?
– Ага, – обрадовался я, вспоминая свои ночные намерения, – буду к двенадцати.
– К тринадцати, – поцеловала она меня еще раз и упорхнула, мазнув на прощание по носу своим неизменным хвостом.
– А меня зовут… – закричал я, опомнившись.
– Я уже тебя как «Любимый» в телефон записала, – весело крикнула она и скрылась внутри.

Сел в машину в глубокой задумчивости.
– Схвати её и держи крепко, – Кузька уселся рядом и серьезно на меня посмотрел, положив руку мне на плечо, – крутая. Как раз такая нужна для такого, как ты.
– Да понял уж… У тебя как палец?
– А чего мне может смертная сделать? – он продемонстрировал абсолютно здоровую руку.
– Актер.
– Для тебя все стараюсь, а ты то другом обзовешь, то семейником назначишь. Так скоро суженой своей наречешь.
– Не, суженая у меня уже есть, – я откинулся на спинку, заложив руки за голову, – самая лучшая. Так что у тебя нет шансов – можешь даже не мечтать.
– Говорю же – придурок, – Кузька попытался уползти в свое гнездо.
– Я тебя тоже люблю, чудовище ты мое ворчливое, – я схватил его и тискал, пока он не вырвался.
Я сейчас весь мир люблю и хочу обнять.
Завибрировал телефон. Она звонит? Соскучилась?
Директор.
Ну хорошо, не весь мир люблю, и обнять не всех хочу.
После недолгого разговора, который даже погоду умудрился испортить – набежали тучи и подул зябкий колючий ветер, я буквально залетел в машину и сорвал ее с места…

Ну,куда ж без бабы.......
А за буквы плюс автору.
Пиши исчё.
PS: пардон, если поломал.

Это сообщение отредактировал vorrga - 10.01.2023 - 10:51

Не, не поломал:)
Ну пытаюсь в разные жанры - вот решил что пора любовного современного романа

Это сообщение отредактировал JackMcGee - 10.01.2023 - 10:59

Спасибо за рассылку!
Будет, что почитать вечером :)