10
Галина Ивановна? Это по паспорту. А так во дворе меня все зовут бабой Галей, и я не против. Чего обижаться на имя, если оно как почетная грамота за умение ладить с людьми? Рассаду пусть те бабки выращивают, которые этим заниматься хотят. А вот если у нас в тихом дворе начнётся криминальная «катавасия» — то все ко мне, будто я тут местный «генерал» по особым делам, без погон, но с чутьём.
Пенсия у меня не депутатская, но жизненный опыт дороже всяких денег. Глаз как у ястреба, ни одной мелочи не пропущу, слух такой, что, если муха в соседнем подъезде чихнёт, я всё знаю. И чтобы вы себе ни думали скучать мне не приходится.
У меня на лавочке, свой «детективный штаб». Я местный сыщик на общественных началах, без «нюансов» и «бумажек», как говорят эти умники в кабинете. Во дворе меня называют «Око», потому что от меня ничего не укроется. И пусть попробуют найти сыщика, умеющего распутывать дела лучше меня, да ещё и оладьи печёт с душой.
Лавочка моя, как жизнь, — то скука смертная, то цирк шапито. То бабки косточки перемывают, то коты из-за помойки дерутся, то сосед-Водолей очередной потоп устроит.
Сижу я на лавочке и наблюдаю за двором, и вдруг «гром грянул, откуда не ждали…». На неё, как перепуганный воробей, плюхается Ольга Петровна, директор музея. А эта дама как с обложки журнала — и маникюр, и причёска, и шляпка. Но в этот раз от её шика ничего не осталось: бледная как мел, трясётся как осиновый лист, а в глазах такая боль. Ольга Петровна буквально влетела на лавочку, сбив ногой бедного воробья, и, присев рядом, схватила меня за руку. Её макияж поплыл, шляпка съехала набок, а сама она тряслась как осиновый лист. Сияющие глаза Ольги Петровны были полны ужаса. Она выдавила из себя всего два слова, и в них было всё: паника, страх и бессилие. — Подменили… — выдохнула она, и голос её сорвался на хрип. «Казанскую Богоматерь… подменили!»
Ольга Петровна дрожащим голосом рассказала, что пропала старинная икона «Богоматерь Казанская» XVII века в серебряном окладе с драгоценными камнями. Икону заменили копией, которая по всем показателям, включая вес с точностью до грамма и спектральный анализ красок, совпадала с оригиналом на 99,9%. Подмену заметили только при сверке с помощью цифрового микроскопа, когда обнаружили микроскопическое отличие в одной линии. А у них и охрана, и сигнализация.
Сначала я не могла понять, что происходит. Но когда она, переведя дыхание, начала тараторить: «невероятно качественная подделка», «срочное совещание», мол, директор департамента культуры едет с проверкой и что «скандал будет невероятным» … вот тогда-то я и поняла: это далеко не просто «мелкое хулиганство».
Грядут настоящие неприятности! Баба Галя отправилась на место преступления. Большие окна пропускали солнечные лучи, и от этого внутри музея было спокойно и уютно. Стены светлого тона, а на полу лежал гладкий, блестящий паркет. Пахло свежими цветами, и краской. У стойки информации стояла молоденькая девушка с вежливой улыбкой, похожей на маску больше, чем на проявление радушия, и смотрела на меня то ли с подозрением, то ли с пренебрежением. Она дала мне буклет и карту музея, рассказала, как этим пользоваться, но от слов остался горьковатый привкус фальши.
Икона исчезла. Витрина стояла запертой, замки не тронуты, стекло сияло чистотой, без единой царапины. Приблизившись, я вгляделась — икону просто вынули. Это не кража, а подмена — гораздо более опасная. Я взялась за персонал.
— Какой-то странный мужик в чёрном сегодня ходил, — проговорила баба Надя, протирая перила. Он не столько на экспонаты смотрел, сколько на план эвакуации. Прямо стоял и разглядывал все выходы, все коридоры. А потом ходил по музею, сверяясь с этим планом, прокладывал маршрут. И это выглядело странно, зачем ему так тщательно изучать пути эвакуации? Я посмотрела на неё.
— План эвакуации?
— Да этот, на стене у лестницы.
Я бросилась к Ольге Петровне, потребовала записи с камер. Камеры специально для съемки туманных пейзажей устанавливали, потому что кроме размытых пятен на экране ничего не разглядеть. Гениальная маскировка, что и говорить! А наш «учёный» — прямо шпион! Лицо шарфом замотал, шляпу нахлобучил, не икону изучает, а секретный код ищет. Меня, как молнией ударило: чёрное пальто, шляпа, шарф — что за маскарад? Зачем прятаться, если ты честный человек, а не тень? Может, это и не мужик вовсе?
Я вспомнила, как Ксения, старший научный сотрудник, пару раз при мне поправляла свой чёрный шарф. Она пыталась спрятаться с шарфом от чужих взглядов. И в глазах у неё был какой то испуг, смешанный с тревогой. И ходила она тихо, как мышь. Что-то мне в ней не нравилось, я чувствовала нечистое.
Архив — вам не буфет, где всё на подносе. Нужно было проявить изворотливость и пустить пыль в глаза, чтобы меня туда впустили. Я нашла Ольгу Петровну и сказала, что хочу посмотреть старые фотографии, которые были сделаны до реставрации, мол, «для более глубокого изучения». Ольга Петровна посмотрела на меня так, будто я с луны свалилась. Но всё же отправила меня к заведующей архивом, старой карге с вечно недовольным лицом. Стоило мне появиться, как эта бабка встала в боевую стойку: чего это я разгуливаю и зачем ей эти раритеты. Как будто я собиралась унести с собой все государственные секреты. Но я ласково, с улыбкой, рассказала ей о своём интересе к истории и иконам, о том, что хочу их все изучить. В конце концов, скрепя сердце, она дала мне добро, но с таким видом, будто собиралась доверить мне государственную тайну.
Захожу я в архив, книг — как в книжном магазине, а на столе у Ксении схема Казанской иконы, и вся она исписана пометками. Рядом лежал старинный альбом с фотографиями. На нескольких снимках я увидела, как выглядела икона до реставрации, и заметила одну странную деталь: оклад на этих снимках отличался от того, что был на иконе. Он был немного проще, без некоторых драгоценных камней. Это меня очень насторожило. Я огляделась и заметила, как что-то блеснуло под толстым томом по истории церковного искусства. Я приподняла книгу и увидела оклад. Серебряный, с иконы, но не тот, что был в витрине. У меня перехватило дыхание, когда я его увидела.
Присмотрелась и спокойно спрашиваю, будто погоду обсуждаем: —Ксения, милая, а что это у тебя за «научные изыскания»? Она, конечно, начала заливать мне про «научную работу», про «изучение технологий литья серебра», но по глазам было видно — врёт, как дышит. Я надавила, сказала, что вызову полицию, и здесь Ксения «раскололась» как орех.
И здесь Ксения… как будто что-то в ней сломалось. Стоит, молчит, а потом вдруг заговорила, да так быстро, что и слова не вставишь. Захлёбываясь, как будто тонет, начала мне всё рассказывать. Оказывается, не голова у неё забита золотом, а душа пропиталась жадностью насквозь, до самого донышка.
Оказывается, её дед когда-то работал реставратором в музее и рассказывал ей о потайных комнатах и спрятанных сокровищах. Она, когда узнала, что Казанскую будут реставрировать, решила воспользоваться этой информацией.
Она говорит, что как только взглянула на Казанскую, так разум и помутился. Загорелась идеей разбогатеть, как тот Плюшкин из старых книг, и ничто не могло её остановить. Загорелась она идеей стащить икону, да так ловко, чтобы никто не заметил.
Нашла мастера — тот такую подделку своял, что хоть к оригиналу прикладывай, не разберешь, где настоящее, где фальшивка. А сама в спешке не сообразила, куда девать оклад. Сунула его под книги, надеясь, что никто не заметит. А с «мужчиной в чёрном» просто пустила пыль в глаза.
Вот это я понимаю — афера! Детективы Агаты Кристи! Икону вернули на место, а заодно обнаружили, что оклад подменили на более дешёвый — она хотела продать и его, но не успела.
Ксению сдали полиции, а я опять сижу на лавочке, вяжу носки и думаю: какие хитрые мошенники. Надо держать ухо востро, а то и не заметишь, как обведут вокруг пальца. Жизнь — клубок, и только опытная сыщица сможет его распутать, даже если она бабушка с лавочки у дома!
yaplakal.com