Воспоминания о Багдаде: каково было иракцу в первые несколько месяцев американской оккупации

Когда мне было 28 лет, США прибыли в Багдад. Солдат объявили освободителями, а их лидеры говорили о демократии. Я наблюдал, как падают статуи режима и Саддама, царит хаос и разворачивается межконфессиональная война.

9 апреля 2003 года я стоял на крыше своего дома в Багдаде, глядя на чистое небо. В городе было тихо; американцы прекратили бомбардировки рано утром. Вдалеке я увидел вертолет, низко висящий над домами. В отличие от пухлых русских, к которым мы привыкли, которые раскачивались влево и вправо, как гигантские летающие тараны, этот был проворным, как сердитая оса.

Тридцать пять лет правления Саддама Хусейна растворились в одночасье, рухнув без следа. Багдад, этот город страха и угнетения, был свободен в течение часа, приостановленного между уходом диктатора и приходом оккупантов.

via
5 фото

В годы, предшествовавшие войне, я жил в маленькой комнате, в которой едва помещались односпальная кровать, письменный стол и сундук. В уголке в одном конце располагались раковина, плита и туалет. Для украшения я покрасил одну стену в яркий оранжево-красный цвет, который усиливал и излучал жаркий багдадский солнечный свет. Старый кондиционер сдох, а у меня не было денег его починить. Летом 2002 года в комнате было душно и жарко, и я почувствовал, что стены давят на меня. Я не платил за квартиру в течение шести месяцев. Мне, архитектору, занимающемуся частной практикой, платили 50 долларов каждые несколько месяцев. В годы санкций я выполнял отвратительную работу для уродливых людей, у которых были деньги, чтобы позволить себе их уродливые дома. Я хотел покинуть страну, путешествовать и ходить по улицам разных городов, но я был военным дезертиром, и без документов я не мог получить паспорт.

Я не подвергался пыткам со стороны мухабарата, спецслужбы режима, и никто из моей семьи не исчез в братской могиле, но, как и вся остальная нация, я оказался в ловушке без надежды и перспектив. Что, если, задавались мы вопросом, лидер однажды смертельно заболеет? Как изменится наша жизнь после его смерти? Будет ли нами править один из его сыновей? Было бы это лучше, чем это? Хуже? За годы до вторжения я чувствовал, что моя жизнь медленно утекает в это жаркое и гнетущее место, которое я называл домом. Теперь, в возрасте 28 лет, казалось, что возможна другая жизнь.

Я спустился в свою комнату, чтобы послушать сводку новостей, когда сосед постучал в мою дверь. “Американцы здесь”, - сказал он с волнением.

“Да, я слышал по радио, что они достигли Хиллы”, - сказал я, имея в виду город в 60 милях к югу от Багдада.

“Хилла?” - с усмешкой спросил сосед. “Они здесь, на улице”.

Я спустился вниз и увидел несколько бронированных машин-амфибий, похожих на лодки, разбросанных по перекрестку возле моей квартиры, как будто берега Нормандии лежали прямо за зданиями. Они были перевешаны большими солдатскими рюкзаками, покрытыми пылью. С одной из этих лодок спускались американские солдаты, похожие на тех, которых мы видели по телевизору, на моей улице, в моем родном городе.

Солдаты рассредоточились по дороге, встали на одно колено и направили оружие на нас, горстку людей, которые стояли и смотрели на них. За солдатами шли люди, одетые в синие жилеты, с большими камерами в руках. На их шлемах были буквы “TV”.

Я сидел на обочине, наблюдая, как солдаты наводили оружие на здания вокруг них. Один из мужчин в синем, высокий, с лысой головой, с двумя камерами с большим увеличением, осторожно приближался к нам, как фотограф дикой природы, приближающийся к стаду диких животных, не желая их спугнуть и в то же время не уверенный, что они могут напасть на него. Он присел на корточки в нескольких футах передо мной и направил на меня длинный белый объектив; отвали, я прогнал его, я не хотел становиться предметом новостей, еще одним лицом побежденной нации. Солдаты забрались обратно в свои бронированные грузовики и поехали по дороге, мимо национального театра и вниз по Садун-стрит. За ними последовала небольшая толпа мужчин и детей.

Бронетехника и толпа медленно двигались, проезжая перед посольством Ватикана, где папский дипломат, одетый в черную сутану с пурпурным поясом вокруг талии, стоял, наблюдая за армией вторжения. Он недоверчиво покачал головой и пробормотал всем, кто захотел послушать, что это плохо, что это незаконная оккупация. На другой стороне улицы круглолицый иракец средних лет, стоявший у входа в свой магазин, сыпал оскорблениями, но большая часть толпы, следовавшей за американцами, была взволнована. Старый и пришедший в упадок режим пал. Колонна бронетехники остановилась перед отелями Meridian и Sheraton, где разместилось большинство международных СМИ. Перед отелями стояла большая статуя Саддама, его правая рука неуклюже вытянулась в небо, вызывая презрительные и злобные взгляды толпы внизу, как будто кто-то все еще оставался без приглашения еще долго после окончания вечеринки.

Я стоял и смотрел вместе с несколькими другими иракцами и гораздо большей толпой иностранных журналистов, как горстка восторженных мужчин начала колотить молотками и металлическими прутьями по цоколю статуи, преуспев только в том, чтобы расколоть мраморную облицовку. Это заняло у людей много времени, и журналистам стало скучно, когда одна из бронированных машин с большим подъемным краном сзади начала задним ходом въезжать на середину площади. Морской пехотинец взобрался на вершину и накинул толстую веревку на шею, а затем вытащил американский флаг. Нет, нет, вы не можете этого делать, я ахнул, по крайней мере, позвольте фасаду освобождения продержаться один день. Но нет, со всем высокомерием, присущим каждому солдату-оккупанту на протяжении всей истории, он закрыл лицо побежденного диктатора флагом своей победоносной нации; ненадолго, но достаточно долго, чтобы решить судьбу вторжения в глазах многих.

Но тогда почему бы ему не поднять американский флаг? Возможно, во всех заявлениях и оправданиях войны лидерами и командирами, которые говорили об освобождении и демократии, поступок этого морского пехотинца был самым честным; он понимал войну как конфликт между США и Ираком – конфликт, в котором он и его соотечественники победили. Это было его право установить флаг.


Бронетранспортер потянул, статуя немного сопротивлялась, а затем поддалась чуть выше ног. Он с глухим грохотом рухнул на площадь. Как и его государство, статуя лидера была всего лишь пустой отливкой с единственной металлической опорой внутри, поддерживающей ее. Около дюжины мужчин набросились на статую, избивая ее цепями и ботинками. С тех пор этот культовый образ снова и снова появляется в каждом репортаже об Ираке, как будто эти люди представляли всю нацию; их ликование было оправданием, пусть и кратковременным, для безумия, которое последует. Голову статуи протащили по улицам, и все больше людей плевали на нее и проклинали.

Я встретил друга, тоже стоявшего на площади. Мы обошли квартал, представляя, что будет дальше: надежды, будущее и тревоги. Здание ЮНИСЕФ, расположенное менее чем в 50 метрах от площади, где американцы основали свою базу, находилось в процессе разграбления.

Мы встретили старую женщину, тащившую ковер из управления плотин и ирригации. “Это мои деньги, Саддам украл их у меня”, - сказала она. Ковер был старым, рваным и ничего не стоил, но, возможно, она чувствовала, что это часть режима, часть тирании и власти Саддама, и что заявление об этом может волшебным образом стереть ее страдания последних нескольких десятилетий. несколько десятилетий.

НА следующее утро я обнаружил, что гараж моего дома завален хламом: перевернутый стул, старый кондиционер, компьютерные корпуса и пара мониторов, сложенных друг на друга, все украдено из редакции газеты партии Баас поблизости. Соседка и двое ее сыновей радостно осматривали добычу. Швейцар вошел в гараж, неся еще один компьютерный кейс.

Я решил прогуляться до президентского дворца. Я хотел посмотреть, где жил Лидер. Я думал, что стены комнат и коридоров, по которым он ходил, где он совещался со своими ближайшими помощниками и отдавал приказы об уничтожении десятков тысяч своих людей, могут приблизить меня к нему, помочь мне понять, кем он был и почему он сформировал нашу жизнь и нашу историю так, как он сделал. Или, может быть, это был мой собственный акт осквернения святая святых власти, акт дерзости, такой же, как у людей, грабящих.

Было еще рано, и улицы были пусты. Языки черного дыма валили из окон зданий, которые были разграблены накануне вечером. Там были американские контрольно-пропускные пункты, охраняемые молодыми солдатами и мотками колючей проволоки; я пробился через них, заявив, что я британский журналист и что иракская полиция конфисковала мои документы.

Сочетание рюкзака за спиной и моего имитации акцента Всемирной службы сделало свое дело. Я дошел до моста Джимхурия и пересек Тигр. У входа в комплекс президентского дворца я прошел мимо бронетранспортера. Я спросил измученного солдата, который сидел на крыше машины за пулеметом, могу ли я войти внутрь, и он махнул мне, чтобы я проходил.

Я прошел через высокие арки ворот и спустился по хорошо вымощенной, чистой дороге, обсаженной деревьями и кустами роз. На полпути я наткнулся на распухший и почерневший труп, который лежал на обочине дороги. Я колебался, я никогда раньше не видел мертвеца, но продолжал идти.

Президентский дворец маячил вдалеке. Гигантские бронзовые бюсты лидера украшали его четыре угла. Его усатая голова в шлеме в форме Купола Скалы в Иерусалиме смотрела сверху с молчаливым и торжественным величием, не обращая внимания на наглых солдат, занявших его дворец, продолжая смотреть на далекий горизонт.

Внутри молодой американский офицер провел мне экскурсию по огромному обеденному залу с красивым каскадным деревянным потолком, который теперь превратился в большое общежитие с десятками металлических кроватей, поставленных рядом друг с другом. Я хотел пройти дальше к штаб-квартире разведки, еще одному символу режима.

Но американец сказал мне, что бои все еще продолжаются, поэтому я вернулся к воротам и поймал попутку с Джеймсом Миком, британским журналистом, который работал на The Guardian. Он нанял меня в качестве переводчика.

В Багдаде 2003 года царил хаос. Все было дозволено, и все было возможно. Пиво и виски продавались на тротуарах или из багажников припаркованных автомобилей. Толпы грабили правительственные учреждения и министерства, кроме Министерства нефти, защищенного американскими танками. Они разоряли заводы, срывали двери с петель и срывали электропроводку со стен, а затем продавали награбленное оборудование как металлолом. Оружие и боеприпасы из разграбленных военных лагерей и складов продавались на открытом рынке. В последующие месяцы и годы эти арсеналы будут поддерживать гражданские войны в Ираке и Сирии, а некоторые будут вывезены контрабандой для ведения отдаленных войн в Йемене и Сомали. Советские реактивные истребители, спрятанные в пустынях за пределами военных баз, чтобы спасти их от американских атак, лежат, наполовину зарытые в песок, как скелеты выброшенных на берег китов. У них тоже отобрали оружие и металлические пластины. Но, вероятно, не было ничего более болезненного и разрушительного, чем разграбление иракского музея. Было разграблено около 15 000 предметов, большинство из которых исчезли навсегда.

Вооруженные толпы бродили по городу в поисках добычи. То, на что они не могли претендовать, они подожгли, например, национальную библиотеку или теле- и радиоархивы, которые горели несколько дней. В центре Багдада я видел дым, поднимающийся из окон управления по делам национальностей: горели архивы и реестры столетней давности. Да, уничтожить все, подумал я про себя с наивностью самодовольного человека. Зачем нам вообще нужно управление по вопросам гражданства? Разве Саддам не манипулировал всем в своих собственных интересах? Разве он не депортировал десятки тысяч и не лишил миллионы людей воли к жизни? Разве все наше государство не было создано по его воле? Так почему бы не уничтожить все, и из кровавой бойни не родится новая страна, без страха и угнетения, где все будут равны и процветают?


“Великий лидер” доминировал в нашей жизни и формировал всю нацию по своему образу и подобию на протяжении десятилетий. Поэтому, когда его статуя была свергнута, и люди хотели отомстить за годы угнетения, они не только уничтожили символы его власти, его дворцы, его статуи и фрески, они также обратили свой гнев на все, что символизировало государство, потому что государством был Саддам, а Саддам был государством, как он использовал сказать. Даже такие слова, как гражданственность, солидарность, патриотизм, были запятнаны, потому что они ассоциировались с его правлением. В этой разрушительной атмосфере многие, иностранцы и иракцы, были готовы полностью разрушить саму концепцию иракского государства.

Бедняки покинули свои жалкие, перенаселенные кварталы и начали строить военные лагеря и правительственные земли. Эти новые трущобы из одноэтажных бетонных лачуг с ручейками маслянисто-зеленых сточных вод и кучами мусора назывались Хавассим, по имени последних сражений лидера – и то же самое имя дали тем, кто впоследствии приобрел колоссальное богатство.

ЭТО было также время мрачных открытий, раскрытия ужасов, совершенных режимом и его людьми. Массовые захоронения были обнаружены возле тюрем или на отдаленных обочинах дорог, где были похоронены тысячи людей после неудавшегося восстания 1991 года.

Бульдозеры эксгумировали то, что осталось от их тел, среди куч сухой желтовато-серой земли. Женщины, одетые в черное, плакали и в отчаянии царапали лица над грудами костей и черепов, которые лежали на пластиковых простынях, когда дул горячий, сухой и пыльный ветер. Некоторые могли опознать своего пропавшего по фотографии, спрятанной в кармане, или по удостоверению личности; другие поспешно собирали кости, любые кости, чтобы похоронить и, наконец, иметь могилу, на которой можно оплакивать своих потерянных детей. В своих домах семьи вешали фотографии родственников, которые были казнены или давно исчезли из-за режима; теперь они могли показать свою гордость за людей, которых еще несколько недель назад они пытались скрыть и отречься. В других домах на грязных стенах, где недавно висел портрет лидера, появился белый прямоугольник.

История, написанная Лидером, разваливалась, и люди требовали, чтобы ложь была исправлена. Они хотели компенсации и исправлений за притеснения, возмещения вреда, причиненного им десятилетиями. И как только эти массовые захоронения были эксгумированы, местные конфликты, обиды и борьба вышли на поверхность после десятилетий, погребенных под монолитной властью режима. В конце апреля 2003 года я наблюдал, как тысячи людей маршировали к городу Кербела, поднимая ногами густое облако пыли. Они отмечали Арбаин, отмечая 40 дней после дня Ашура, когда имам Хусейн был убит 12 столетиями ранее. Традиционно это день печали и траура – люди плачут и бьют себя в грудь, – но в тот раз это был также день радости, потому что впервые за десятилетия шиитам было разрешено свободно выражать религиозную и культурную идентичность, долгое время подавляемую лидером. Это был резкий контраст с тем, как отмечался день Ашуры несколькими неделями ранее, незадолго до войны, когда я сидел в Хадимии, крупнейшем шиитском храме в Багдаде, и наблюдал, как несколько человек быстро входят и выходят.

В мае 2003 года я встретил старика в бедном и многолюдном пригороде восточного Багдада. Он сидел на пустой жестяной коробке с широкой улыбкой на лице. Он сказал, что американцы, которые привезли все эти танки и самолеты, все исправят в течение нескольких недель.

Они проведут электричество и превратят его несчастный район в рай. Он говорил так, как будто мог видеть, как его крошечный переулок уже преобразился, канализация, текущая рядом с его ногами, исчезает, нищета рассеивается, дома из бетонных шлакоблоков очищены и свежевыкрашены. Но проходили недели и месяцы, а ситуация только ухудшалась. Коллективное опьянение иракцев в конце режима быстро прошло, и жители Багдада перешли от эйфории к разочарованию, а затем к ярости.

Когда они хотели пойти в больницы, они обнаружили, что они разграблены. Школы либо были сожжены дотла, либо были заняты сквоттерами. Никто не контролировал ситуацию, и государственные службы рухнули. У автозаправочных станций образовались километровые очереди, потому что нефтяные скважины и нефтеперерабатывающие заводы были повреждены в результате разграбления. Электричество отключилось, потому что не было топлива для электростанций, а также потому, что опоры электропередач и высоковольтные кабели были демонтированы и проданы как медный лом. Из-за отсутствия электричества водяные насосы и очистные сооружения перестали работать, а неочищенные сточные воды попали в реки. Врачи и медсестры носили оружие и стояли на страже немногих больниц и клиник, которые еще не были разграблены.

Американские солдаты, ошеломленные багдадской жарой, ничего не понимали в этом хаосе, а иракцы, привыкшие к десятилетиям эффективной централизованной бюрократии, были сбиты с толку опрометчивым и произвольным способом, которым американцы управляли страной. Все было решено под влиянием момента. Иногда солдаты пытались остановить мародерство, но в основном они просто стояли в стороне; иногда они пытались контролировать массовые пробки на дорогах, в то время как в других случаях они выезжали на своих танках на середину дорог, вызывая еще большие проблемы. Иракцы не могли поверить, что их новые колониальные хозяева не подготовились к тому, что должно было произойти после вторжения. Или что вся авантюра была основана исключительно на их могуществе и мессианских убеждениях Буша и ко. Когда миф о процветании, созданном американцами, столкнулся с реалиями оккупации, последовали хаос и разрушения. Вся подавляемая ярость предыдущих десятилетий взорвалась.

Я отказался от своей прежней жизни архитектора. Сначала я работал переводчиком и редактором, а затем меня повысили до помощника по новостям – прославленного переводчика и редактора, ведущего странствующий образ жизни. Годами я переезжал из одного гостиничного номера в другой, путешествуя по всему Ираку. На самом деле я – иракец, который никогда не покидал Ирак, – впервые открывал для себя свою страну, как и иностранные журналисты. Моим единственным преимуществом было то, что я говорил на этом языке.

На мои ежедневные гонорары, огромные деньги по сравнению с мизерной зарплатой, которую я получал как архитектор, я купил фотоаппарат и начал снимать хаос, разворачивающийся вокруг меня. Была опубликована одна фотография, затем другая, и к 2004 году меня наняли стрингером в телеграфное агентство.

Примерно в то же время я опубликовал свою первую статью в The Guardian.Я написал, как мы с Саддамом провели нашу первую ночь в американской тюремной камере. Лидер был захвачен ранее в тот же день, и американские журналисты, для которых я переводил, сочли неразумным появляться в родном городе лидера в день, когда он был захвачен их правительством, поэтому я вызвался пойти и сделать несколько вокс-треков. На обратном пути той ночью нас остановили на контрольно-пропускном пункте к северу от Багдада, и американскому офицеру показалось, что мы с водителем выглядим подозрительно. (Ну, у меня была борода.) Через час нам завязали глаза, отвезли на американскую военную базу и заперли в тюремной камере. Мы спали на холодном бетонном полу, а на следующий день, когда нас вывели, я смеялся над иронией всего этого: мы были на бывшей иракской военной базе, которую использовали американцы, и я, который с гордостью провел годы, уклоняясь от службы в иракской армии и избегая плена, был в конце концов, меня заперли в иракской военной тюрьме мои собственные предполагаемые “освободители”.

ГОРАЗДО ПОЗЖЕ НАМ рассказали, что авантюра с войной в Ираке была основана на близоруком видении группы американских неоконсерваторов, которые – в своем желании продемонстрировать американскую мощь в однополярном мире – утверждали, что смена режима здесь принесет демократию не только в Ирак, но и на весь Ближний Восток,сближение с США. Они думали, что нефтяные богатства Ирака окупят его восстановление. Некоторые до сих пор используют тот же аргумент, чтобы проповедовать войну с Ираном.

В мае 2003 года Совет безопасности ООН посмертно признал незаконную войну легитимной, предоставив американцам статус “оккупирующей державы” со всеми радостными коннотациями, которые имеет слово “оккупация” на Ближнем Востоке. После нескольких недель раздумий была создана новая американская администрация во главе с Полом Бремером, близким союзником неоконсерваторов в Вашингтоне. Он стал вице-королем и правителем страны и получил широкие законодательные и исполнительные полномочия, напоминающие британского проконсула индийского владычества. Новая оккупационная власть, называемая Коалиционной временной администрацией, КВА, была укомплектована молодыми, наивными фанатиками, которые обладали неоспоримыми полномочиями переделывать Ирак так, как этого хотели их хозяева. Они представляли собой худшее сочетание колониального высокомерия, расистского высокомерия и преступной некомпетентности. Многие позже напишут книги о своей героической борьбе на землях арабов. Некоторые из этих чиновников CPA были поставлены во главе министерств, перевернув существующие административные системы. Другие управляли целыми городами или провинциями.

В Багдаде президентский дворец, бывшие правительственные здания и прилегающие улицы превратились в зеленую зону, центр бредовой администрации. Доступ к американцам в эти хаотичные дни, когда пачки долларов раздавались без надзора, создал модель коррупции, на которой будет основано новое государство. Контракты на проекты, которые так и не были построены, были завышены, а в некоторых случаях в самом CPA была коррупция. Наживались состояния, коррупция была узаконена. У ворот зеленой зоны образовались длинные очереди; среди них были искренние, желавшие американской помощи в создании НПО, независимые племенные шейхи, которые хотели признания и финансовых субсидий, и оппортунисты, ищущие любые ниши, которые они могли бы использовать.

В последующие годы многие западные писатели и журналисты утверждали, что первые два роковых решения Бремера – роспуск иракской армии и всех служб безопасности и запрет членам партии Баас работать на общественных работах, оба из которых оставили сотни тысяч мужчин без пенсий или зарплаты – помогли спровоцировать мятеж, который поглотит страну. Эти западные понтификаторы сетовали на глупость Буша и неоконсерваторов. Если бы только, по их словам, они сделали свою домашнюю работу и спланировали Ирак после вторжения, все могло быть совсем по-другому. Но правда в том, что оккупация была обречена на крах и провал, потому что нацию нельзя бомбить, унижать и подвергать санкциям, затем снова бомбить, а затем приказывать немедленно стать демократией. Никакое планирование не могло превратить незаконную оккупацию в освобождение.

Война, основанная на лжи, не только разрушила Ирак и развязала межконфессиональную войну, которая охватит весь регион, но и навсегда подорвала демократию на Ближнем Востоке. Итак, демократия стала еще одной жертвой преступно некомпетентной администрации. “Вы хотите демократии? Разве вы не видели, что демократия сделала с Ираком?” стало постоянным рефреном диктаторов и властителей по всему региону.

автор: Гейт Абдул-Ахад

это не оккупация а освобождение от тирании. в глобальном плане америка не деструктивная сила, а созидательная.

Сам ты пухлый!

кому и корова невеста - ©

Как быстро ты читаешь!

А, Вы, батенька, я смотрю знатный тролль!

Размещено через приложение ЯПлакалъ

ну да ну да, не украине две глобальные силы созидают

Это было освобождение от тирании и насаждение демократии. Очень наглядный пример с лохлами. Там тоже все демократичненько.

у них есть достойные подражатели

Як не странно, но в той войне укровермахт тоже замешан. Они-то там чего забыли?
Фото Мосула. Марик считай целый епта.

Это сообщение отредактировал Kkw - 21.02.2023 - 12:23

А 'Великий Лидер" в это время трусливо прятался в подвале

Размещено через приложение ЯПлакалъ

а назовите ка мне страну за последние лет 30, где с приходом демократии изменился сильно уровень жизни или эта страна стала иметь хоть какой нибудь вес на политической арене.

Аж всплакнула, вспомнив безвременно ушедшего ДТрампа

Тоже сразу подумалось типа - так вот кто научил украинцев памятники сносить:)

Ты текст то читай, речь шла о вертолетах

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Американских оккупантов - под суд!

Это сообщение отредактировал romMsk - 21.02.2023 - 12:23

Лень читать, честно говоря. Может кто вкратце рассказать нарратив? Типа Саддам няшечкой был, положительней самого плюса, но пришли злые америкосы и все похерили? Так?

Это сообщение отредактировал BeerNinja - 21.02.2023 - 12:23

Это преступный и лживый режим, который должен исчезнуть с лица земли. К сожалению, он как спрут, опутал своими мерзкими щупальцами большую часть мира и уничтожить его очень сложно. Но это возможно и рано или поздно он падет.

однобокая писанинна, предвзятости много

А никого не спрашивают.
Её раздают насильно, подкупив верхи...