Напоминает одного "ревнителя духовных скреп" из повести Ю.Алексева "Бега"
"Когда-то на месте нынешнего Арбузова простирались заброшенные бахчи. На плоской, лишенной горизонта земле копошились толстенькие суслики, в бездонном небе слышался тонкий флюгерный посвист ястребиных крыльев.
Грызуны объедались дикими кавунами, а ястребы избавляли их от резей в желудке. Чучела этих коренных обитателей и составляли основной фонд краеведческого музея. Раз в месяц экскурсоводы пересыпали сусликов нафталинной крошкой и заодно чистили пылесосом «Вихрь» живописную стаю стервятников, приколоченную к стене.
Музей занимал целый этаж, и его единственными посетителями были тайные агенты различных организаций, покушавшихся на великолепную площадь. Директор музея Орест Орестович Береста вел с ними позиционную гражданскую войну.
В среду после очередной атаки на музей со стороны безземельного женского клуба «Искатели», он начистил зубным порошком медаль, лично выданную ему полковником Егуповым, и пошел в горсовет объясняться.
Ночью прошел дождь, и лужицы на тротуарах сверкали как зеркальные осколки. Пересекая «Парк энтузиастов», Орест Орестович поразился тому обстоятельству, что ограда перекрашена за ночь в неприличный мимозный цвет. Запах свежей краски действовал на птиц одуряюще, и они пробовали голоса так робко и заискивающе, будто в них целились из рогатки.
-Новаторы! — буркнул Береста уже на площади и, заранее сердясь, поднялся по цементным ступеням в горсовет.
-Так, значит, история больше не наука?—сказал он вместо «здравствуйте».— А мы с вами, Егор Петрович,— Иваны, родства не помнящие! Так? — Береста уперся кулаками в стол и посмотрел на председателя страшными, как у
боярыни Морозовой, глазами.
-Ну зачем же так ставить вопрос, Орест Орестович! — поежился председатель.— Помещение и для живых ястребов великовато. А город растет. Молодежь кафе требует...
-Вот именно растет,— перехватил инициативу Орест Орестович.— А его престиж?.. Где освоение былинного прошлого? Где летопись родных и близких сердцу мест? Узко мыслишь, дорогой Егор Петрович! Для ястреба оно, может, и впрямь велико... А для мамонта?
Егор Петрович распахнул на взлете белесые ресницы:
-Какого еще мамонта?!.
-Обыкновенного! Чем же наша земля хуже, чтобы по ней мамонтам не ходить? Ты не думай, раскопаем...
«Бред какой-то»,— подумал Егор Петрович и сказал против воли:
-Ну, конечно, богатство наших местных ресурсов...
-Тем более,— поймал на слове Орест Орестович.— Значит, помещение за нами?
-Я этого не обещал.
-Да пойми меня правильно, Егор Петрович,— с горечью сказал Береста.— Уже само слово «кафе» — бразильское и настраивает на карнавал. И кого? Трудовую часть нашей арбузовской молодежи!.. «Искатели»!.. Знаем мы, чего
они ищут. А нужны нам такие настроения? Нет, не нужны.
Орест Орестович говорил в испанской манере самовопроса, при которой оратор зажигает себя гораздо больше слушателей и в конце концов сам начинает верить в то, что говорит."