Этот очерк был написан двадцать пят лет назад.
Судите сами о том, насколько он оказался пророческим…
Мы вернемся!
– Вот же мразь, эти телевизионщики! – прапорщик, деливший со мной палатку, в сердцах ткнул пальцем в кнопку выключения телевизора, и экран мгновенно погас. – Мразь! Мы еще с Северного не ушли, а они его уже «аэропортом имени шейха Мансура» называют.
Злость прапорщика была бессильна, а потому непроходяща и едка.
– Чего ты кипятишься? Теперь все равно, как они что назовут, – старлей-связист, зашедший на огонек, безразлично пожал плечами. – Потерявши голову – по волосам не плачут. Чечню им сдали, вот они и творят что хотят. Шейха Мансура? Да хоть папы римского. Вон уже в Грозном площадь Дудаева появилась, проспект «Имени борцов с русской агрессией». Бульвар «Шестого августа»…
– Да плевал я на «чехов». Я не о них, – огрызнулся прапорщик. – Я об «Останкино». Российское телевидение называется. А смотришь, как зарубежный телеканал.
Разговор, как обычно в последние недели, зашел в тупик. И потому все сразу засобирались на улицу, где шла подготовка к отправке очередного эшелона.
Ханкала угасала. Когда-то многоголосный палаточно-досочный город, пыхавший сотнями труб-буржуек, стрекотавший бесчисленным количеством дизель-генераторов – ощетинившийся десятками танковых и пушечных стволов городок-крепость теперь угасал, как безнадежный больной.
Кругом царило запустение. Там, где за земляными «каре» жили недавно полки и бригады, теперь дождь размывал уродливые руины. Заплывали жирным черноземом стрелковые ячейки и окопы. На месте блиндажей из палаток стояли ровные ряды прямоугольных дождевых прудов и луж.
Громоздились свалки брошенных картонок, кусков кабелей, «колючки», бумаг, каких-то железок, арматуры.
Раскисшие под дождями бумажные мешки с песком развалились и теперь напоминали полуразложившиеся тела, наваленные в беспорядке друг на друга.
Тут и там под нудным бесконечным дождем-туманом едко чадили кострища, в которых дотлевали какие-то тетради, схемы, бумаги.
Было холодно, сыро, пусто и убого…
У штаба в туманной мгле переминался под грибком продрогший, безразличный ко всему часовой. Рядом с ним – через тротуар – глаза резанула покосившаяся, облезшая табличка над оплывшим холмиком: «Неизвестный русскоязычный мужчина с протезом левой ноги». И мне вдруг почему-то стало очень жалко этого неизвестного русского мужика, оставляемого здесь нами на полное забвение, стыдно перед ним.
Уйдем мы, и безжалостные, ненавидящие чеченские руки или сапоги собьют этот колышек, затопчут, сровняют с землей холм, лишат этого русского человека его последнего права – права на могилу…
– Прости меня, брат! Я не виноват в том, что мы бросаем тебя. Я не виноват, но виноватым себя чувствую. Прости!
У железнодорожных платформ было многолюдно и суетно. С бетонной эстакады на платформы, рыча дизельными выхлопами, неуклюже забирались бээмпэшки. Дергались, елозили, вертелись, крутили башнями, выстраиваясь в длинную бронированную «гусеницу».
Найтовали, закрепляли растяжками тросов автомобили, кухни, кунги, прицепы.
Люди работали яро, зло. Матерились. Пыхтели, орали. Желая побыстрее закончить все, уехать отсюда подальше и забыть этот день, эту погрузку, это место, словно жег всех какой-то неосознанный горький стыд, стыд за то, что уходили батальоны из Чечни не маршем победителей, под развернутыми знаменами, «дербаня» на броне резервы сухпаев, обжигая глотки затаренной на дорогу водкой, весело, ухарски, уверенные в себе. А выезжали воровато, торопливо грузясь под мерзким дождем на платформы. Без победы. В угрюмом ожидании очередных провокаций, обстрелов по дороге, мин, взорванных путей.
…За воротами КПП, метрах в двадцати, стоял крашеный зеленый вагончик. Над ним обвис мокрый, бесформенный стяг, в складках которого еле угадывалась хищная морда чеченского герба – волка на зеленом фоне.
…Преподлое, кстати, животное волк – безжалостное, не знающее меры, благородства, вечно голодное…
У вагончика свой шлагбаум. Опершись на него, лузгали семечки, сплевывая в нашу сторону шелуху, двое «чехов» в камуфлированных бушлатах с автоматами за спиной.
– Чехский капэпэ, – пояснил капитан, старший на блокпосту. – Хочешь выехать – проходи у них досмотр и жди потом, пока приедет сопровождение.
– То есть?
– А их комендант, после того как наши колонны по дорогам стали разоружать, грабить, людей захватывать, объявил, что гарантировать их безопасность он не может. И теперь все русские колонны должны перемещаться только под контролем и охраной чеченской стороны.
– И что?
– Что-что? Так теперь и ездят. Впереди «джип» с боевиками и сзади. В окна – свои знамена, стволы. А наши флаги требуют снять – «чтобы не возбуждать излишне местное население». Черт знает что! Русские войска под охраной «чехов» и без знамен. Чтоб, значит, пообиднее было.
– И наши терпят?
– А куда ты денешься: за каждый выстрел с нашей стороны – уголовное дело за срыв мирного процесса. Зато им – хоть бы хрен. Каждую ночь обстрелы.
Капитан зло отшвыривает окурок далеко в сторону «чехов». Те тут же ловят этот жест и вызывающе, надменно выпрямляются. Только капитан этого уже не видит. Презрительно отвернувшись, он, не торопясь, вразвалочку идет вдоль дороги к блиндажу.
У разведчиков всегда есть чем накормить гостя, и стопка всегда найдется.
– Мы последними уйдем, – ротный задумчиво вычищает ножом грязь из-под ногтей. – Когда последняя колонна выйдет, свернемся и вместе с остатками штаба на «вертушках». Если, конечно, дадут.
– Кто?
– «Чехи», кто еще? Они нам давно грозятся кровавую баню на выходе сделать. Только на нас обломятся. Мы им такие поминки устроим – мама не балуйся.
Ротный крепок и как-то по-кошачьи грациозен. В каждом движении – сила, упругость. Он потягивается до хруста в костях.
– Эх, было времечко! Какие мы с Шамановым и Трошевым дела делали. Вот золото мужики. Ничего не боялись. Настоящие генералы! С такими хоть к черту в пекло. Возьмем без потерь и флаг водрузим. Лучшее время было, когда здесь Шаманов, Трошев и Тихомиров командовали. Тогда жили спокойно. А у «чехов» земля под ногами горела. Давили их, как тараканов. Наших бы генералов в Москву, в Генштаб, в министерство, тогда бы не сидели сегодня в этом дерьме по уши. Юрченко, что там со связью?
– Та нема, командир, – откликается откуда-то из угла прапорщик-связист.
https://vk.com/wall-106160452_354093
yaplakal.com