119
Необходимое вступление:
Я очень хотел поучаствовать в ККК-26 и написан был мною «Лавр» уже к 3 мая, но жизнь – штука запутанная, и мы в ней, как кое-что в проруби мотаемся и бултыхаемся, неприкаянные. К огромному сожалению, я психанул и вышел за положенные 10К знаков, необходимых для конкурса, а это – нарушение правил. Можно было попытаться разбить «Лавра» на три отдельных рассказа, но… черт с ним с этим денежным призом. Не были богатыми, не фиг и начинать! Пусть уж лучше рассказ будет цельным, а не обрезком. Я съездил к матери Лаврика, чтобы просто посмотреть на того, кто был и остается моим настоящим другом.
Лавр
Памяти гвардии сержанта
Лавра Сергеевича Фролова
Чтобы помнили…
Мы с ним сошлись, как плохо подогнанные детали, которые при всяком соприкосновении дают стружку, греются, а то и ломаются. Наверное, это и есть та самая дружба, когда ты человека люто не переносишь, но и без него, как-то пусто. Мы почти пятнадцать лет с ним не виделись вживую. И вот сейчас я стою около свеженасыпанной могилы, на которой сиротливо примостился пока что временный деревянный крест с еще «доармейской» фотографией Лавра. Он никогда после армии не снимался, и я не совсем уверен, что он когда-то смотрелся потом в зеркало. Когда в 2003 году я первый раз после ранения подсунул ему с разбинтованной наконец головой зеркальце, он посмотрев в него только бросил: «Бывает и хуже». И после никогда при мне в зеркало уже не смотрел.
Я смотрю на фото своего даже в детстве хмурого товарища, и думаю, что нас осталось слишком мало. К сорока годам доползло, добрело по жизни что-то подозрительно немного моих сослуживцев. Вот и Лавр не дошел. Хотя он был самый живучий из нас.
Лаврику было за что меня не любить. Когда в Белогорске мы зависли на пару дней на сборном пункте в 2001 году, Лавр по простоте душевной поведал о своей житухе до армии. Там многие делились своими историями, и все они были не особо какими-то веселыми. Я все отмалчивался и больше слушал, иногда подбадривал что-то совсем раскисших пацанов. Но когда Лавр начал историю на тему, что вот, дескать, жили они в деревне без отца, я простодушно брякнул, что батя его, по имени Сергей, урод и распоследняя гнида, так как семью бросил. И в целом дети должны жить с родителями, в полноценной семье, а не в книжках читать, что есть такое понятие, как мама и папа… Тут он на меня налетел и мы долго барахтались меж столов и стульев серого неуютного отстойника Белогорского военкомата.
Так наши пути и разошлись. Мы призывались достаточно поздно, а потому угодили не прямо в часть, а отправили всех нас в учебку. Лавр угодил в команду, которая следовала постигать премудрости управления БМП, а меня, судя по всему, за какие-то грехи, сунули в учебную часть, где готовили специалистов для артиллерийского дивизиона. Артиллеристы подобрались сплошь, как следует, а потому надо ли удивляться тому, что наши инструкторы, бешено вращая красными глазами, орали при каждом удобном случае о том, что прошлая команда, имевшая в среднем за плечами 11 классов в школе, просто нобелевские лауреаты по сравнению с нами. И были на то причины. В нашем учебном взводе обреталось трое конкретных залетчиков, которые лево с право не путали, но могли проебать в принципе, любое имущество, оказавшееся в их распоряжении. Самый конкретный долбандор, был Леха Известкин с какой-то неизвестной всем нам деревушки Константиновки под Новгородом и еще один чумазоид с Биробиджана, который в итоге, к слову, так и не постиг всей нашей науки и единственный аттестовался на хозотделение, где занимался инженерными работами. Первый наш НП на учебном полигоне мы отрывали самостоятельно, а в дальнейшем этим занималось хозотделение, которое даже спало в обнимку с лопатами. Так вот главное свое оружие – лопату биробиджанский воин умудрился где-то потерять. Пооткрывав по-рыбьи молчаливо рот, их инструктор – сержант Аслан Джакоев выдал еще одну лопату на время, пока не подготовят отделением новый НП для взвода артиллерийской разведки, но спустя полчаса, мы наблюдали потрясающую картину побега биробиджанца, который умудрился замененную лопату свою сломать. Пока сержант гонялся с черешком от ломаной лопаты за этим уникумом, Известкин – второй проебщик, где-то просахатил портянки. Вот они были на бруствестере окопа, где Леха их на солнышке сушил, а вот их нет. И такое чуть ли не каждый день.
Наш инструктор по артразведке полуглухой дерганный и худой, как глист, старшина Дмитрий Мальцев, патетически закатывая глаза, заявлял во всеуслышание: «Вы, вашу мать, будущие разведчики, я не побоюсь этого слова, даже артиллеристы, мля. Но глядя на ваши кислые тупые рожи, у меня возникает ощущение, что родина даже вздохнет спокойно, если вы все никогда в жизни не приблизитесь к боевому оружию ближе, чем 30 километров». И тому тоже были причины. Среди наших инструкторов попадались такие, которые могли предельно емко и просто в двух матерных словах объяснить нам боевую задачу, но которые даже иногда терялись, когда мой сосед по койкам в казарме Борька Василенко по кличке «Сабзира», никак не мог уяснить, каким, таким образом наша артбатарея давала по 2,5 выстрела в минуту. Он не мог понять, как эти полвыстрела выглядят. И нахрена они в целом нужны.
Сабзира, к слову, был толковым, просто временами тупил так, что командир взвода управления огнем, в котором он состоял, временами гонялся за ним по окопам с жестким намерением пришибить, яростно крича, что его за такие дела не то что не осудят, а дай бог еще и наградят, ибо спасет он, таким образом, все человечество.
И все бы ничего, но когда через шесть месяцев нас выпустили кого куда, с разнообразнейшими учетными специальностями, я на должности командира отделения артиллерийской разведки, угодил не во взвод управления огнем в части, располагавшейся где-то по слухам под Ростовым, а угодил прямиком в зону боевых действий. И я был далеко не один такой.
С балбесом и относительно моим земляком Сабзирой (этот дамбалдор решил перед самым выпуском с учебки перегнать на морозе через лом незамерзайку, в результате дальномерщики тогда знатно траванулись), рыжим парнягой из Магочей, мы попали в общевойсковую часть, что вовсю и достаточно давно уже осела близ Гудермеса. Естественно, что часть из одной пехоты не состояла, имела приданную горную батарею и раскидана она была по всем близлежащим блокпостам и населенным пунктам. Сходу угодив под доблестные вылинявшие в мутную жижу очи старшего лейтенанта Пустяка, что на тот момент занимался обменом матами с кем-то по рации, мы своих учетных специальностей лишились. Это мы узнаем только спустя полгода. На тот же момент, едва мы отдали писарям свои документы, как Пустяк, подскочив к нам, выхватил мой военник у ефрейтора, что старательно принялся что-то там переписывать в свой журнал, и листанув его, тут же бросил:
- Ага, артиллеристы, мать его! Вас-то мне и надо. У меня как раз артиллерия под «шестым» застряла. Найдите взвод Пилипенко и махом туда. Исполнять!
-Есть! – откозырял я, ровным счетом нихрена не поняв. Но это ж армия…
Когда через пять часов мы прибыли на блокпост с Пилипенко, чуть живым от жесточайшего поноса старшиной с жесткой щеткой карабасо-барабасовых усов под носом, мы, мягко говоря «удивились» жесткому юмору нашего нового командира.
Артиллерия, блин! Блокпост располагался на дороге прямо на склоне горы, которая плавно перетекала в холмистую долину, по которой протекала не шибко быстрая, но холодная речушка. Вот на одном из мостов, что перекинут был через речку и «застряла» артиллерия этого гребанного шутника Пустяка. Почему гребанного? Потому как взвод Пилипенко с момента нашего прибытия к нему, состоял теперь из трех человек: самого старшины Пилипенко, младшего сержанта из взвода управления огнем – то бишь, меня, и дальномерщика и моего подчиненного Василенко. Охеренный взвод. Ремонтный. Из трех бойцов, один из которых обсирался от каждого сотряса УАЗика, на котором мы добирались до блокпоста. Пока мы ехали, он раз пять минимум скакал в канаву, где яростно орошал, как из распылителя жидкой струей из задницы местную не слишком жирную земельку.
Второй шутейкой старлея была «застрявшая артиллерия». Когда Пилипенко, придерживая совсем прохудившееся штаны, увидал совсем развалившийся деревянный мост, из четырех бревен, что были когда-то скреплены скобами и перекинуты через речушку, а нынче валялись внизу в воде, где на боку еще и лежала наша БМП, он настолько емко выразил наше нынешнее положение, что я всерьез усомнился в своем решении пойти послужить. Экипаж БМП живой и здоровый, услышав знакомую речь, тут же полез из реки к нам знакомиться. Знакомство было такого плана: «Ага, здарова, мужики! Откуда сами? Артиллерия? Хер-р-расе, прости господи… А мы чего? Тоже не пальцем деланные, ага».
Командир БМП, старший сержант Татаренко из Воронежа уже вечером у костерка, что мы там разложили у речки, рассказал нам историю о том, как он пару лет назад подобным образом получил очередную «соплю» на погоны, после того как они с нашим Пустяком погнали за водкой к соседям, да и разбили траки, улетев с дороги. Тогда вот дали «сопли», а нынче дадут по соплям, ибо сейчас Пустяка рядом не было, а улетели они по своей дурости. Правду сказать, мы потом бревна смотрели – перепилены они были, но кому ты теперь про диверсию рассказывать будешь? В общем, сутки мы там провозились, пока Пилипенко не тормознул проходящую мимо блокпоста очередную колонну с латанным-перелатанным танком и, малость поматерившись, выдернули ту злополучную БМП из реки.
По возвращении из похода по спасению «артиллерии», мы не убыли на батарею, которой мы, наверное, были очень нужны, а были отданы в распоряжение ремонтника Пилипенко, который наотрез отказался куда-то меня отпускать, после того, как я его накормил углем из противогазного фильтра и понос от него отступился. Пробыли мы в распоряжении у старшины ровно месяц. Ровно до того момента, когда Пустяк решили с молодым летехой из разведроты отправиться в Гудермес на юбилей комбата. Как там оно было на самом деле, сейчас ни один человек, наверное, не скажет, а только поехали два человека, а на следующий день нашли одного. Точнее нашли то, что от него осталось. На обочине дороги стоял выгоревший остов «жигулей» - где-то подобранной гнилой хламины, которую реанимировав, использовали наши «штабные» ухари для разъездов. Там же в «жигулях» нашли и Пустяка. Вроде как…
Сразу была объявлена тревога, подняли все роты и взвода нашей части, и брошены на поиски лейтенанта, который приходился, как оказалось, родным племяшом нашему полкану. Пилипенко отродясь не собирался отдавать свою «бригаду» на патрулирование, но получив, судя по тому, что он пришел, держась за правое ухо, по башке, старшина послал нас в пешее эротическое, а заодно и в команду капитана Мордвинова, который посадив всех нас на БМП, гонял три дня по округе. Еще месяц мы рыскали по ближайшим аулам и прочесывали вокруг зеленку – ничего. За этот месяц мы перезнакомились со всеми экипажами БМПшек, пока не наткнулся на 56-ую. Когда из нее выгребся в люк бушлатной масляной спиной наружу здоровенный младший сержант, я не сразу даже признал в нем Лаврика. За те восемь месяцев, что мы не виделись с призывного пункта, Лавра сильно изменила армейка. Он вроде, даже набрал массу и раздался в плечах, хотя как такое было возможно в армии, да еще в первый год службы – я хз… Поцелуев с объятиями не предвиделось, и первое что я от него вместо «здрасти» услышал – «опять в рожу хочешь?»
Так мы с ним и не поговорили. А через день Лаврик и еще две БМП подорвутся на своих же минах. Это были, конечно же, слухи, но что-то мне подсказывает, что так оно и было, так как кое-кому из поискового отряда прилетит шибко тогда по шее. Весь экипаж Лавра отправиться вместе с ним в госпиталь, где он, отлежав пару месяцев, еще наберется массы, и в самом начале июня 2003 года я с ним пересекусь уже на блокпосте недалеко от п. «**кого», где ждали проезда самого командующего округом, который, вроде как, ехал показывать журналистам «мирные места». Никакого генерала мы так и не дождались, зато по месту возможного следования на всех блокпостах должна была показушно торчать хоть какая-нибудь боевая техника. В нашем случае, это была латанная БМП моего недруга Лаврика, который наотрез отказывался со мной общаться. Наплевав на его обиженность, я от нехер делать, принялся обустраивать блокпост. Место было новое, и не особо кому нужное. Я к тому моменту был уже «разжалован» из артиллеристов и, судя по записи в военнике, плавно перекочевал из артиллерийской в войсковую разведку. В чем была принципиальная для меня разница, я до сих пор не пойму, ибо никогда не состоял ни при батарее, ни в разведроте, правда вместо пушек на петлицах, теперь у меня красовались обшевойсковые звезды.
Меня временно поставили командиром блокпоста до прибытия прапора Донца, который вроде как должен был уже давно прибыть к нам, но который, наступив где-то на гвоздь, целый месяц проваляется в санчасти. О том, что на блокпосте из начальства только недавно сваренный сержант, предпочли как-то позабыть. Этот месяц я развлекался тем, что занимался земляными работами. Я заебался сам, и заебал только-только прибывшую в часть молодежь, которые по слухам угодили, чуть ли не сразу к нам после присяги. Они глядели на меня как смотрели в свое время, наверное, еретики на святую инквизицию.
«Духи» были из-под Читы, где еще на карантине их взял в оборот один полоумный тувинец, который на духанке, по-видимому, натерпелся достаточно, чтобы потом затаить злобу на весь людской род, и он пошел их «дрочить». В чем там заключалась «дрочка» я не буду уж рассказывать, а только после того, как один из их карантинной роты подвесился на своем ремне, их кинули на присягу, а потом сюда пнули, где, после недолгих метаний осели на этом блокпосте у меня.
Честно говоря, угодив после учебки в боевую часть, мы как-то опустили в первые месяцы все эти неуставные звания, ибо было реально не до этого. Одно патрулирование с дыркой в боку и представление меня к медали чего стоило. И если в «слоны» меня «посвящали» в учебке наши же инструкторы, которые исхлестали нас ремнями во славу будущих наших геройских свершений, то вот в «черпаки» меня посвящал уже Лаврик.
Свое «духовенство» я старался сильно не притеснять, но и в рот им не заглядывал, в отличие от полоумного Сабзиры, который, хоть и был по специальности дальномерщик, но по жизни был круглым дураком и комформистом. Сколько его в учебке не пиздили, ничего у него так на ум и не отложилось. Был этот гражданин из Магочи, поселка где-то в жутких ебенях нашей многострадальной Амурской области и как всякий представитель нахер никому не сдавшейся деревни, полагал, что именно его деревня в три двора и есть тот самый пуп земли, о котором всем надо непременно знать. Любимая у него была тема, ебануть где-то услышанную фразу: «Бог создал Сочи, а черт Сковородино и Магочи», и тупо при этом ржать «гы-гы-гы», полагая, что это какая-то невьебенная шутка. Духи, активно и услужливо хихикали при всяком упоминании «сочи-магочи», опасливо озираясь в предвкушении пиздюлей от нас, но постепенно стали расслабляться, а при рытье хода сообщения в сорок метров от пулеметного гнезда до нашей «казармы» и вовсе стали филонить, и «ебать мне мозги» до такой степени, что в определенный момент я поставил все на свои места…
Пацаны были реально задохликами, и бить их по мордасам не стал, а только раздал пару лещей, да отпинал сапогами так, что кой у кого с задницы рубчатые следы сошли только через неделю. А вот Сабзиро отделался прямым попаданием по зубам, в результате чего он свалился с мешков с песком, на которых сидел и ржал с пацанами. Смеха в тот день больше не было. А вечером ко мне подсел Лавр, который три последних дня молча со своим экипажем наблюдал за моим командованием и озвучил очевидное:
- Дерьмо ты, а не командир, Шатун! – Лавр достал банку тушонки из мешка, что приволок с собой, пару каких-то брикетов и сунул все это сунувшемуся к нам Сабзире. Глянув хмуро на разбитые вареники губ моего дальномерщика, он только бросил – Свари нам с Шатуном кондера, ушлепок… - И весь день волком смотревший на меня Сабзиро тут же заметался в поисках котелка.
- Ну а хули тут… - Пожал я плечами и закурил.
- Ну, так, а я про что. – Хмыкнул Лавр и прикурил у меня от сигареты, задумчиво уставившись в чернеющее небо, на котором стали проступать еще несмело звезды. Мы так молчали, наверное, минут десять, пока он не выдал потаенное. – Сильно я на тебя тогда обиделся, Шатун. Ох, сильно. – Было заметно, что он выдавал все это через силу, подбирая слова.
Он всегда все делал размеренно. С обдумкой последствий. Даже когда через пару недель, когда нас снимут с этого блокпоста и внезапно начнут перебрасывать в соседнюю республику, а он там останется уже с полувзводом десантников и когда на его блокпост нападут ночью, он не потеряет этой своей невозмутимой уверенности в каждом своем действии, а расстреляет лично весь боезопас своего БМП в ночь по вспышкам, а потом преспокойно уйдет спать, как ни в чем не бывало. Ходить будут слухи, что его за то дело представляли к награде, и что какой-то там полковник лично тряс ему руку и во всеуслышание клялся честью офицера, что «мужика» дадут Лавру, но то ли честь была какая-то ненастоящая, либо клятва не шибко крепкая, а только мой товарищ так нихрена и не получил.
Но это было потом, а в тот вечер мы сидели с ним у лампы под открытым небом и хлебали из одного котелка «кондер» - суп из тушенки с какими-то пищевыми брикетами, отродясь мной еще не виданных. Мы ели молча, лишь изредко посмеиваясь и тот самый кондер был самым вкусным варевом за последний год службы. И нам было хорошо.
Напоровшись чаем до усрачки, мы с Лавром резались до полуночи в карты, пока эта гнида Сабзира опять не раскрыл свой поганый клюв…
Мы, наверное, в сороковой раз уже раскидывали «подкидного», когда Лавр озвучил мне очевидное:
- Ты, Шатун, черпак, и на тебе обязанность по обучению духов уважению к дедам, раз дедами тут и не пахнет…
- Да какой он черпак! – Высунулся из пулеметного гнезда, куда я его на всю ночь загнал, Сабзира, и сдал меня с потрохами – Нас не посвящали…
- Здрасти, приехали! – Лавр хищно насупил брови. – Так мы это ща исправим, и, дернув из штанов ремень, пусть и шутя, начал лупцевать им меня сидящего по всему что ни поподя. На шум тут же сыпануло к нам полусонное духовенство, которое уставилось непонимающе на нас. Однако Лавр комедий не любил, а потому он только бросил – «А ну сдуло отсюда!» - и мы остались втроем. Понимая, что экзекуций теперь не миновать я покорно встал и подошел к его БМП к холодной броне которой я и припал башкой. Лавр не стал устраивать торжественной порки, а может, задница у меня уже была натренированной, а только посвящение в «слоны» было, мне показалось, в разы больней. Хотя на заду сбоку синячище все-таки в течение дней десяти было еще видно.
- Ирод ты! – Уже смеясь, крикнул я Лавру и посулил – Я тебе кальсоны скипидаром смажу на заднице, чтоб тебе так же чесалось!
- Иди ты нахер, черпак! – Сплюнул в мою сторону Лавр и пихнул подошедшего к нам Сабзиру. – А тебе что, ушлепок?
- В смысле? - Непонимающе уставился на него житель поднебесных Магочей. – А меня в черпаки?
- До дембеля в слонах походишь… - Криво усмехнулся Лаврик, глядя прямо в глаза разом сбледнувшему с лица Сабзире и бросил, как плюнул ему в лицо – А будешь шестерить с духами, так еще спасибо скажешь, когда дрочить тебя они же начнут.
В деды меня уже не посвящали, я им и так по должности и выслуге был. А через четыре месяца после описываемых сбытий я обосрался, как в прямом, так и переносном смысле.
Продолжение следует.
yaplakal.com