142
Начну, наверное, с парада на 9 мая. В тот год дед приехал с деревни и предложил забрать нас с братом Сашкой к себе. Время было что-то неспокойное, а в деревне, как полагал дед, была сплошная благодать. Дед был со статусом «пострадавший от режима – репрессированный», и его что-то долго очень в свое время не признавали ветераном ВОВ. Сразу после войны дед пять лет помотался по лагерям, а потом еще три года пробыл на поселении где-то на севере. Он был кавалером нескольких боевых наград, две из которых он называл «штрафбатными». Как оно было там на самом деле сейчас не один архив правду не скажет, а только Капитуляцию Германии дед встретил в госпитале в статусе штрафника. Сразу после Победы, деда кинули в Манджурию, но поучавствовать там не успел. В апреле 46 года деда отправили прямо из армии не домой, а в лагерь. Такой вот был дед, царствие ему небесное там! Но в тот год он был живой и бодрый. Вот только небодрые для меня мысли вкладывал родителям. И те больно что-то тогда уши развесели. Деду при Ельцине внезапно стали выплаты солидные делать, поставили коттедж кирпичный, пенсию ветеранскую назначили, хотя на парады дед никогда особо не стремился. А тут его что-то потянуло поучаствовать. Но была определенная проблема. Года два как парады не проводили. Был какой-то негласный мораторий по всей стране на парады. День победы был, а вот парадов хрен. Не было! Деда тогда это сильно покоробило, когда он к памятнику на «Аллее скорби» шел. Дед тогда еще не знал, по причине отсутствия телевизора в деревне, что еще пару лет назад с Новым годом поздравлял даже не Ельцин, а юморист Задорнов, который подменил единственный раз в истории президента РФ. Что-то надломилось тогда в душе и в самом организме деда и он что-то быстро смотал к себе в деревню без нас. На прощание на перроне вокзала он угрюмо осмотрев меня, сунул мне в руку смятую зеленую купюру «пятисотки» - на халву. И пропал. Я потом его увижу только в 2000-ном. Дед сильно сдаст, но я тогда буду очень благодарным ему…
Это было еще в младших классах, но вспомнилось, почему-то это уже когда начал описывать вторую половину 90-х. Извините уж, за такой флэшбэк в прошлое.
С наркотой бог миловал. Обошлись без этого, хотя по ощущениям пусть не кололись, но курили траву тогда если не 80%, то половина моих сверстников уж точно. Оправдывались тем, что жить херово, а тут вроде как послабление какое-то. Не знаю про послабление, но помню как самого мелкого со двора, Ярика Урманова, 10-летнего пацана доставал из коллектора бездыханным. Он был не местным. Переехал из близлежащей деревни с родителями в город, надеясь на хорошую жизнь. Был он очень простоватым и прямым, как чурбачок, а потому старался сразу всем понравиться, чтоб его приняли в компанию, признали своим. Я пацанам со двора сказал, чтоб присмотрели за Яриком, но разве за всеми уследишь? Связался он с соседним двором. Точнее с отдельными двумя личностями с 47-го дома, которых мы очень не уважали и били где только можно смертным боем. В общем, научили его покуривать траву. Ярик знал, мое отношение ко всему этому, а потому прятался он с этими двумя товарищами в канализационном коллекторе.
В тот день мы сидели с пацанами и рубились в нашем подвале в «дурака», когда прибежал Димка Портнягин (кличка «Сопля» - я умел давать клички, чего уж там) и сообщил, что Ярик, кажется, того… Чего там «того» я не разбирал. Единственная мысль была только спасти человека. Это был мой человек, и я, как старший, отвечал за его голову перед родителями Ярика. Мы жили тогда по другим ценностям. У нас было другое воспитание. Именно поэтому бились тогда дом на дом, район на район. Потому что дом – это были «свои», которых нужно было защищать. Помню, как-то меня трясли в самом начале 90-х на предмет денег в перелеске около ПТУ трое взрослых парней. Было очень очково и я покрывался холодным предательским потом, но на беду парней, это кто-то увидел из «наших» со двора. Расправа была быстрая. На следующий день Цыпа, Бэт и Булат – трое наших старшаков таких люлей отвесили этим ухарям, что трясти кого-то в перелеске птушники надолго забыли. Но не насовсем.
Вот таким же холодным потом покрылся и я, когда спустился коллектор. Я не знаю, чего они сотворили, но все трое были в стадии трупов. Я не помню, как я откачал Ярика. Видимо, бог помог. Один из нариков тоже очухался сам, и перевернувшись набок, его долго и продолжительно рвало какой-то зеленью. Третий ушел в другой мир. Ярика я доставал сам, уделался я тогда в блевотине и ржавчине конкретно, но в итоге парни сверху приняли его и мы его вытащили. Этих двух перцев я вытаскивать не собирался. Парни сбегали до участкового и тот уже сам ими занимался. Мы отмыли Ярика в подвале и кое-как привели его в более-менее вменяемое чувство, чтоб отпустить до хаты, а сами, мягко говоря мандражировали от происходящего. Всех трясло. Только мои пацаны в открытую выражали чувства, а я внешне оставался спокойным. Я был старший, и они смотрели на меня. Но ночью я спал очень плохо. Снилась такая дичь, что вспоминать даже не хочется. Ярик, пусть не сразу, но завязал со всем этим. Спустя пару лет он с родителями уедут в другой район и я с ним пересекусь уже будучи дембелем. Встреча будет, честно говоря, так себе. А вот тот выживший нарик станет моим лучшим другом и товарищем (после брата естественно).
Звали этого хрена Олег Адгюзалов, но все с моей подачи стали звать его просто «Гюз», а я лично обращался не иначе, как «Грыз». Был он задохлик, которого дрочили в школе все кому не лень. В своем дворе он был явно изгоем и прибился потому к нам. Грыз был в переходном периоде, когда дрочка заменяла все развлечения, и единственное о чем он помышлял, это был пакет с клеем и дрочкануть, на какую-нибудь картинку. Ох, и намучился я с этим хреном! Один раз даже довольно сильно избил, когда он нанюхавшись, заблевал нам весь диван, пока нас не было там. А потом я его пристрастил к качалке и был сражен наповал. Он был из очень неблагополучной семьи. У него было два брата и сестра. Все они наркоманили с родителями и планомерно спивались. Я не мать тереза, а потому мне было все равно до окружающего мира, но самого Грыза было почему-то мучительно жалко. Я не знаю, что именно повлияло на его трансформацию. То ли мои пиздюли и нравоучения поспособствовали, то ли он увидел, что можно жить не так, как ему там мерещилось в бесхитростном детском умишке, а только подсел он на гири и штангу. За год он раскачался до такой степени, что вполне можно было на региональные соревнования по бодибилдингу выставлять с явным намеком на призовое место. Это было реально удивительно, тем более, что никаких стероидов и анаболиков мы тогда не знали, да и если бы знали – где их в большой деревне достать? Да и со жрачкой и большинства пацанов со двора было весьма проблематично. С чего там быть мышцам? Тем не менее почти все мои пацаны к десятому классу вышли в прекрасной физической форме, а трое (в том числе и Грыз) превратились в таких «терминаторов», что их в морпехи забрали чуть ли не со школьной скамьи.
Время было интересное. Живое и неповторимое. В какой-то момент родилось поветрие на отказ от портфелей и сумок. Носить в дипломатах учебники внезапно стало «западло» и в школах все чаще стали попадаться типы с пакетами. Лично я свой дипломат проносил ровно месяц. Он был какой-то навороченный, не пластиковый, а обтянутый дермантином и с кодовым замком (по секрету код – 000). Этот самый код и подбор цифр очень смутил моих школьных товарищей, и в какую-то перемену мне-таки подломали замок. Ремонтировать никто не собирался, родители ближайший месяц были оба в отъезде, а потому я тоже пересел на пакет. Пакет казался удобным до поры до времени. По крайней мере, я запомнил момент, когда все пошло с пакетами у меня не по плану. Это был мой девятый класс и к нам в школу пришли ПТУшники, которые выцепили меня за школой. Я нещадно пиздил нариков около своего дома, а среди них оказались и ПТУшники. За них то и решили поквитаться эти парняги. Парни были на год старше, но почему-то по одному ходить ко мне опасались, и непременно приходили драться по двое-трое. Пакету тоже доставалось, и в какой-то момент я решил, что пора с этим кончать. Мы забились в один день прямо на пустыре за ПТУ на сходку и там мне дали обрывком цепи по башке так, что из учебного процесса я выпал в девятом классе ровно на год. Не было тогда никакого экстерна, да и кто мог знать, что та драка так скажется на здоровье?
Город был дохлый в прямом и переносном смысле. Томографию делать было негде, некому, да и не на чем. Меня уторкали в областной центр на скорой и там в положении «овощ» месяц меня обследовали. Что-то кололи. Капельницы круглосуточно. Но найти причину почему я не вставал с кровати не могли. Не, я вставал, но башка кружилась и меня мутило страшно. Спать я боялся. Но приходилось. В той драке мне еще и перебили ключицу. Что-то там то ли не так срослось, то ли еще чего, а только на правом плече образовался постоянный вывих. Плечо выскакивало из суставной сумки постоянно. Днем я еще лежа мог за собой проследить, а вот во сне какой уж там догляд? Забывшись, я ночью закидывал руку под голову, и утром просыпался с вывихнутым плечом, опухшей в верхней части рукой и бугром вышедшей из сустава кости, что выпирала сбоку от плечевого сустава. Так я научился вправлять кости. Потихоньку, скуля и рыча, я двигал левой рукой повисшую безжизненно правую руку до такого состояния, пока она не вставала в сустав как надо. Первые разы было мучительно больно, а потом я как-то привык к этой боли, а может, и не так больно уже было.
Я полгода еще валялся дома. Экстерна никакого, повторюсь, тогда не было, домашнего обучения и слыхом не слыхали, а потому из учебного процесса я на год выпал. Врачи ничего не могли сказать, что происходит, и только прописывали таблетки каких в городе отродясь не было. Какая-то бабка из соседнего подъезда посоветовала родителям поить меня настойкой радиолы розовой, которая должна была поставить меня на ноги, но вставать я постепенно начал, скорее всего, со злости и отчаяния. У меня за эти полгода дома перебывали все пацаны. Они пытались хоть как-то поддержать меня, но ужас который я пережил, они не смогли как-то погасить во мне. Зимой приехал в город какой-то невролог. Его привез к нам батя, и он долго разговаривал со мной, что-то щупал и мял мне шею, заставлял встать и походить по комнате. Ощущал я себя очень херово. Заверив, что все хорошо, доктор вышел и за дверью родителям сказал, что в принципе, все достаточно неплохо, только их сын инвалид теперь, который никогда не сядет за руль автомобиля, которому нельзя смотреть телек, нельзя читать, бегать, играть во что-либо, во избежание последствий. Я тогда, честно говоря, труханул страшно. За последующие полгода я встал на ноги. Грыз, уже вовсю эксплуатирующий железяки в подвале, был при мне самой натуральной нянькой тогда. Именно тогда мы и сдружились крепко. Часто он ночевал у меня. Спал на раскладушке в углу. Утром мы вставали и он тащил меня умываться, а потом спускал в подвал, где мы и завтракали.
К тому моменту в городе заглохло все. Производство встало. Закрыли все комбинаты, закрыли «Бамстройиндустрию», которая и так на ладан дышала. Сократили вагонное дэпо. Работать в городе стало негде. Жрать стало тоже особо нечего. А тут еще дефолт нагрянул. В домах у людей шаром покати. Выживали своими огородами. А что делать то? У нас был район в городе под названием Шанхай – район двухэтажных деревянных бараков, куда в начале 80-х заехали строители БАМа. Тогда это был молодежный, веселый район, и все это было очень временным, так как город предполагался расширяться, и этим строителям были обещаны квартиры в третьем и четвертом микрорайонах, но успели к 91 году достроить только вторую микраху, в крайнем доме которой я и жил на пороге леса. Шанхайских заселяли временно в эти пропрелые гнилушки, но остались они там бедовать на добрых 30 лет. В этих бараках у меня и случилась первая школьная любовь. Сестра Грыза – Анька рано съехала от родителей. Сразу после девятого класса ушла в ПТУ, где связалась с какой-то веселой компашкой. В итоге два аборта не понять от кого и малюсенькая комнатка в одном из деревянных бараков на втором этаже. Там была печка-буржуйка, дырявая труба которой выходила прямо в окно, которую Анька и ее сожитель, которого я так никогда и не увидел, топили второй половиной барака… да-да, ребята. Половина квартир в бараке на тот момент уже пустовала. Соседи вскрывали эти хаты, и стапливали в буржуйках все что там было горючего – вплоть до пола. Потом начинали разбирать стены и крышу – в печь шло все. Могло быть так, что барак уже был целый наполовину, а другую тупо уже стопили оставшиеся жильцы. Раз я видел, как Анька топила печку подарочным изданием «Войны и мира» в бархатном переплете с золотистыми страницами. С ее слов соседка баба Нюра померла намедни, а после нее много чего осталось. Доски, размалеванные и гора старых книг. Эта дура, как оказалось впоследствии, стопила несколько старообрядческих икон и старое-престарое рукописное евангелие. Но разве мы могли тогда оценить ценность всего этого? Тем более, что Анька меня познакомила с женским телом.
Она была старше, но вот насколько, я так до сих пор и не понял. Жизнь и девяностые ее так изволохали, что тогда она мне казалась уже взрослой видавшей виды теткой. Я был совсем еще пацаном по нынешним меркам, и баб голых до этого не видел. А тут на меня прямо при ее брате, навалилась внезапно полупьяная Анька, с которой мы причастились полубутылкой самогонки и пошла давить своими горячими, большими сиськами, жадно целуя меня. Грыз тогда догадался выйти, а Анька… я был у нее еще два раза после этого. Каждый раз она набрасывалась на меня как зверь на мышку. Никаких контрацептивов мы тогда не знали. В единственной уцелевшей аптеке тогда из контрацептива был только аспирин, да зеленка с йодом. С учетом молодости и неудержимого напора нас обоих, я вполне мог скоро стать с такой прытью отцом, но четвертой встречи у нас уже не было. Анька сожрала каких-то там таблеток и отъехала в больничку, где закрутила роман с нашим единственным мужиком-хирургом на весь Задрищенск. Куда она потом делась – даже не знаю. Да я и не особо интересовался.
Пока я восстанавливался после той самой драки с ПТУшниками, я перечитал хренову гору разнообразной литературы. Читать, по словам врача было запрещено, но родители мне не запрещали. Я к книгам до девятого класса интереса не питал никакого. Именно поэтому все средние классы ознаменовались разгромными итоговыми оценками. Только трудовик и физрук неизменно ставили пятерки, а вот по остальным я был вечным троечником. Я мог в школе учителю ОБЖ на пальцах объяснить, почему в нашей тайге ориентация на север по мху на деревьях затея не только глупая, но и вредная, ибо мох у нас тебе север не укажет, а наоборот введет в заблуждение, ибо растет он часто сразу во все стороны, а не в определенную, да и вообще, все эти инструкции и наставления по выживанию в лесу, на мой взгляд писались такими дилетантами и диванными аналитиками, которые дальше городского парка никогда в лесу не бывали. По компасу определи направление и иди. Ну, естественно, у нас же все грибники с компасом ходят! А что делать, если компаса нет? А что делать, если стрелка компаса не стоит на месте и крутиться?
Через полгода мы пойдем в поход всем классом (новым классом, в который меня приняли после вынужденной годовалой лежки, в котором я был самым старшим). Я специально увел класс в район Трехозерки – болотистый район около нашего города, где я обожал летом пропадать с пацанами на рыбалке. Река наша небольшая, но достаточно полноводная тогда в том месте сильно петляла и образовывала кучу стариц и болот, в которых было до жопы карасей и прочей живности. Это был май месяц, и все были веселыми и жизнерадостными. С нами был и ОБЖшник. Ему там наглядно показал, что такое подстава от магнитного поля. Не знаю, в чем там проблема, но компас там «сходил с ума» и стрелка вертелась волчком, никак не указывая север. Тогда мы классно отдохнули с классом, неплохо порыбачили, и в целом отлично провели время. Но ОБЖшнику я тогда преподнес интересный факт того, что не все написанное в учебниках – правда.
Учебники тоже тогда не прошли мимо меня. За год ничего не деланья я перечитал все старые учебники по литературе и истории, еще и в старшие классы залез. Когда я встал на ноги я стал собирать по всем помойкам книги, что люди связками стали выкидывать сразу с середины 90-х из домов. Я как сейчас помню момент, когда выгорела библиотека при заводе «КПО». Завод фактически, уже не существовал – от него только остался бетонный забор и развалины цеха, в котором давно уже обрушилась крыша, а библиотека с чего-то там еще функционировала. На что там существовал библиотекарь – ума сейчас не приложу. Но тогда все считали так надо. Не знаю сколько бы все там это просуществовало не догадайся кто поджечь эту богадельню. Выгорело все там достаточно странно. Одно помещение подчистую, а вот второе сильно закопченное, практически не пострадало. Вот там то и обнаружились стеллажи с сотнями нетронутых книг. Мы их таскали в подвал вечерами. Не знаю почему, но я почему-то думал, что мы воры самые настоящие. Мы ведь не только книги, но и сами стеллажи перетащили в подвал. Я справедливо считал, что книгам пусть на сухом, но все же подвальном полу лежать нечего. Пацаны, под моим хмурым взором читали помаленьку, но вскоре я понял, что заставить из-под палки я не имею просто права, а потому отстал от них. Но сам читал. Запоями. В большинстве своем полная хрень была, но попадались например, подборки журнала «Юность» и «Искатель», любил я очень «Роман-Газету», в подвале перечитал всего Васильева и Толстого, остро невзлюбил Достоевского, которого возненавидел на всю жизнь, достаточно критично относился к Куприну и Тургеньеву, обожал Астафьева и Быкова, почти наизусть знал «Чевенгур» Платонова, и еще многое и многих я тогда прочитал, но жизнь вносит свои коррективы.
Батю парализовало. Это произошло практически сразу, как закрыли вагонное депо и родители остались без работы. Мама тут же умотала к родственникам, узнать, куда можно там пристроиться на работу, а батя запил. В одном из походов в ларек у дома, он застудил нерв и ему перекосила как у инсультника лицо. Правая сторона двигалась, а левая тупо перестала работать. Отца увезли в областную клинику и мы с братом и Грызом, который неделями жил у меня дома остались одни. Мама перед отъездом поручила нас знакомой тетке, но той было тоже в тот момент не до нас. Тот год выдался исключительно черным для нашего Задрищенска. С Кавказа стали возвращаться один за другим в цинках наши пацаны с города. Вернулся так сын той тетки Цыпа – тот самый, который когда-то отмудохал в 93 году ПТУшников, которые трясли бабосы с меня в перелеске. Я понял, что у нее свое горе и нефиг ее дергать своими нуждами. Не до того ей. Да и взрослый я или нет? Покумекав в подвале с пацанами я решился на отчаянный шаг. Ну а чего делать – жрать нам всем что-то было нужно. Все взрослое население в городе валило на вахту, где пропадали по полгода в те веселые времена. А дети оставались сами по себе. Дворы нас всех и сплотили. Мне стало резко не до книг. Мы пошли бомбить старые гаражи.
За первые пять лет новой власти из города свалило больно много народа. По большей части уезжали-бежали молодые, но немало покинуло город и стариков. Правда «сбежали» старики по большей части не в другие города, а к всевышнему. Если еще в начале 90-х около придомовых «самостийных» гаражей – слепленных из дерьма и палок сараев, обитых жестью, а где и стальным листом крытым еще копошились наши отцы и деды, то к второй половине 90-ых большая часть этих гаражей уже давно потеряли своих хозяев. Сначала мы делали «сторожки» – крутили так называемые пломбы на замках с помощью проволоки (это я вычитал в каком-то детективе), чтоб проверить – брошенный гараж или нет, то спустя пару месяцев херней мне надоело страдать и мы тупо пошли «бомбить» дальнюю шеренгу гаражей без всякого разбора. К слову сказать, через год в дом въедет будущий мер города, и он для строительства спортплощадки, снесет ко всем хренам бульдозером эти все гаражи, которые юридически никому и никогда не принадлежали. Но мы успели первыми.
Какое барахло мы там только не находили! И чего только народ не пер с предприятий, где работал в советское время! Я долго не мог понять на кой хрен моему покойному деду-соседу нужна была целая бочка смолы. Мы разбили эту бочку и долго еще кувалдой курочили мутно-желтый огромный кусок смолы. Пробовали жевать – бестолку. Проще было жевать гудрон, которого во вдоре от былых строек валялось по всем углам дофига и больше. Пробовали жечь – не горело. Мы в то время много чего пытались палить на кострах. Часто летом во дворе в кустах полыхал костер, куда под моим чутким руководством летело все, что захломляло территорию вокруг дома. Особенно много было армейского барахла – ну а чего уж, три части в городе когда-то были… Я боюсь даже прикинуть сколько мы сожгли нужного…и наверное, дорогого.
Но поймите и меня – куда это все было девать? Весь подвал был завален ящиками с противогазами разных модификаций и назначений. Чего уж там прибедняться!? У меня запрятаны были даже с десяток противогазов-торб для КРС. Нахрена, спрашивается? Моему ОБЖшнику, когда тот разгунделся на уроке, что нет наглядных пособий, я за неделю с подвала натаскал полсотни противогазов ГП-5 укомплектованных прямо в сумках с комплектом из шести съемных фильтров отдельно, защитной противотуманкой-пленкой в круглых плоских контейнерах, приволок ящик учебных гранат, панораму с какой-то хрен его знает пушки, и полное ведро патронов. Патроны шли в рассыпуху, хотя были у меня и нераспакованные в пачках, были прямо в ленте забитые, но это добро я сливать учителю не собирался. К чести сказать учителя, тот не задавался вопросом откуда это все у малолетнего пацана, а просто поблагодарил. Мне было достаточно. Да и пятерка по ОБЖ была обеспечена до конца школы, хотя как можно этот предмет не знать на отлично?
Примерно тогда же у меня появилось шмотки не те, что подешевле, а то, что мне глянулось. Я прикупил себе черный джинсовый костюм и адидасовские кроссовки. Все сугубо с китайского рынка, а потому фирмой там и не пахло. Зато было куплено на свое. Конкретно кроссы мне обошлись в магнету с полуразобранного урала, который мы обнаружили в одном из гаражей. Костюм тоже шел до меня частями. Я был не один, и полтора десятка пацанов с моего двора смотрели преданными голодными глазами на меня. Они ничего не сказали бы, купи я все и сразу на себя, но у большинства ребят родители к тому моменту активно колдырили и пацаны, откровенно говоря, частенько просто не ели целыми днями. Мой батя, угодив в длительный больничный, человек не глупый, быстро смекнул, что его родное чадо не из воздуха достает деньги, но приструнить меня не пытался, остро поняв, что может выйти между нами конфликт. Я вступил в тот возраст, когда долбоебизм и максимализм юношеский гасил всякий разум.
Весь 98 год пацаны со двора питались исключительно у нас в подвале. Единственное чего я не мог перебороть, это пятничные батины гулянки. Обычно часов в шесть на третьем этаже нашего дома с балкона высовывалась взъерошенная шевелюра моего отца, который на весь двор орал: «А ну, пацаны, живо домой, жрать пора!». И если, кто-то из всей нашей детворы замешкивался или стеснялся идти к нам, батя уже вплетал в свой крик еще и сложноподчиненные глаголы и речевые обороты остронецензурной направленности, отчего весь двор махом собирался у нас на хате. Были все, кто был в тот момент во дворе – и пацаны и девченки. Жрать хотелось одинаково всем, без различий на пол. Еда была, конечно скудновата, по большей части картоха и всякая овощная смесь, типа тушеной капусты и тому подобного, но иногда под конец лета, когда батя, когда я на солонцах около города заваливали козу и тогда что-то больно помогал нам этот мясной приварок.
Город умирал медленно, но верно. Из четырех школ к концу 90-х осталась только наша первая и объедененная третья. Не было уже никакого деления на начальную и среднюю. В тот год первых классов на город собрали всего два, да и те были какого-то неполного состава. Ни одно производство не работало, а единственным шансом «вырваться в жизнь» был поход в армию, или уехать учиться в областной центр. Да и чтобы уехать нужны были деньги, а где их взять? И какого черта, я свой Задрищенск поименовал городом? В начале нулевых уже старый деревянный сарай, оставшиеся с царских времен казачьи конюшни, которые в свое время перестроили в ЖД вокзал наконец-то доломали, а выстроили из плит полуразваленной последней городской высотки-девятиэтажки новый вокзал, на котором почему-то пророчески навесили название «Станция задрищенская», хотя испокон веков висел всегда на старом вокзале «Задрищенск»… Веселое было время.
На выпуске с девятого класса планировались какие-то экзамены, но я не готовился. В подвале у нас появилась Денди. Видак был давно уже – старенький заезжанный плеер «Фунай», но мы его уже засмотрели до дыр. Кассет было много. Когдабольшая часть населения нашего Задрищенска через полгода появлялось с вахт дома, то в городе случался наплыв денег, результатом чего люди не умеющие еще запасать впрок, разживались десятками новых кассет, напрочь забывая, что в некоторых хатах уже не то что видика не было, но и телек был давно матерью пропит, а в самой хате света который месяц за неуплату уж нет… Была у нас фильмотека такая, иной провинциальной телекомпании завидовать можно. Чего мы там не смотрели! Разогнав по домам мелких, мы под всякие там «Водный мир» и «Роман с камнем», а то и «Доспехи бога» обжимались в подвале с нашими девчонками, которые взрослели просто на глазах и, пожалуй, быстрее нас. Время шло, приближались экзамены…
Продолжение следует…. (если захотите, конечно)
Прошу прощения, что ударился в какой-то момент в сугубо личное… Но, такой вот переходный период. Все близко слишком воспринималось. Я не стал рассказывать некоторые куски. Особенно опустил кусок из жизни, где меня таскали через полгода, как я встал с кровати после того, как цепью отоварили по башке в больничку для оформления инвалидности. Я месяц провалялся в стационарах с дремучими дедами, которые пытались перед смертью оформить себе зачем-то категорию. Не стал рассказывать и про то, как я горько рыдал на кровати первые два месяца после травмы отвернувшись к стенке, обоссанный и бессильный, ибо встать с кровати не было никаких сил, когда любой подъем с кровати заканчивался полуобморочным состоянием. Я не стал этого рассказывать. Зачем? Организм детский оказался очень живуч и я все это перетерпел, переборол. Сломаться я не сломался, но многие отметили, что я стал постоянно сосредоточенным и не по годам серьезным и хмурым. Инвалидность, кстати, тоже не дали, а спустя положенное, так и вообще в армию забрали, где я оттоптал ровно два года (вру, три месяца я провалялся с контузией и касательным ранением по разным госпиталям), но это будет сильно позже… пока была школа. Как правило, школа жизни.
yaplakal.com