Короткие истории и случаи из жизни 24.4.21

Продолжая тему.

Будет 23 фото

Леонид Быков не скрывал от родных увлечения авиацией. В будущем занимавшийся боксом и футболом юноша видел себя в кабине пилота и с мечтой о небе дважды поступал в летное училище. В 1943 году, в эвакуации в Барнауле, 15-летний подросток с детским лицом (Быков всю жизнь выглядел моложе своих лет) приписал себе три года и пошел проситься в армию, в ВВС. Военком посоветовал накопить силенок. Не поступив в летную школу в Ойрот-Туре (на Алтай было эвакуировано Ленинградское училище военных летчиков), Быков не сдался и спустя два года все же поступил учиться на летчика в Ленинграде. Но через месяц, по окончанию войны, летную школу расформировали.

Побывать за штурвалом будущий артист и режиссер сможет на киноэкране. Когда картина "В бой идут одни старики" была готова к запуску, Быкову, наконец, выделили на киностудии крохотную комнатушку, куда едва поместился стол (его пришлось подтесать). Из двух выписанных завхозом казенных кресел в кабинет смогли впихнуть лишь одно – второе поставили у редакторов (сразу после похорон Быкова оба кресла таинственно исчезли).

Картину «В бой идут одни старики» он посвятил памяти друга юности Виктора Щедронова: в отличие от Леонида Быкова, тот стал летчиком и всего месяца не дожил до Победы. По мистическому совпадению, оба друга погибли в один день (с разницей в 34 года) и оба – на дороге: подбитый фашистами самолет Щедронова упал на трассу Братислава-Прага 11 апреля 1945 года, а Быков разбился в автокатастрофе 11 апреля 1979-го…

«Осталась во мне только злость, уже и не знаю, на что, - признавался автор горьких строк бессонной ночью 20 апреля 1976 года. – Жить не хочется, не вижу смысла. Что-то во мне сломалось и ремонту не подлежит».

За три года до роковой аварии восстанавливавшийся после инфаркта Быков вдруг написал завещание, попросив не хоронить его от киностудии. «А то встану и уйду», - в шутку пригрозил за ослушание, попросив исполнить на похоронах «Смуглянку».

Фрагменты из статьи Вячеслава Капрельянца

Мэрилин Монро поздравляет Джона Кеннеди, 1962 год.

Актриса появилась на сцене в полупрозрачном облегающем платье, усыпанном стразами. Белья под ним не было. Сама Мэрилин называла свой наряд, сшитый у дизайнера Жана Луи, «кожей и бисером». Позже Эдлай Стивенсон, посол США в ООН, также присутствовавший на вечере, написал Мэри Ласкер: «Я не видел бисера!»

Монро, которая была заметно пьяна, подбежала к микрофону маленькими шажками, отчего многие сравнили её с гейшей. Волосы выглядели неестественно — существует предположение, что на ней был парик. Когда Мэрилин начала петь, зал на мгновение замер. Манера исполнения невинной песни «Happy birthday» была очень эротичной — трудно было поверить, что это происходит в огромном зале, наполненном людьми. Журналист Дороти Килгаллен позже описала это так: «Словно она занимается любовью с президентом на глазах сорока миллионов американцев».

На этой фотографии 1924 года запечатлены танцовщицы кабаре «Мулен Руж» после очередного шоу. Знаменитая «Красная мельница» была построена в 1899 году. Открытие приурочили к окончанию строительства Эйфелевой башни и началу Всемирной выставки в Париже.
Публика в «Мулен Руж» бывала самая разнообразная: аристократы и представители среднего класса, художники и поэты (Пикассо и Оскар Уайльд) и даже особы королевских кровей — например, принц Уэльский.

Главной достопримечательностью кабаре как тогда, так и сейчас является знаменитый канкан. Этот танец считался невероятно неприличным для того времени. Канкан появился во французской столице в 1820–1830-х годах как потомок кадрили. Поначалу его исполняли лишь на публичных балах в рабочих кварталах. Махи ногами и шпагаты были позаимствованы из репертуара парижского танцора и акробата Шарля Мазурьё.

Кстати, первоначально канкан танцевали не только женщины, но и мужчины, но впоследствии эта традиция была утрачена.

В начале XX века корнет Николай Савин приезжает в Сан-Франциско, снимает лучшие гостиничные апартаменты и представляется всем графом де Тулуз-Латреком. Он раздает интервью, в которых рассказывает о специальном задании российского правительства – найти хороших американских промышленников с целью поставки материалов для строительства Транссибирской железнодорожной магистрали. Доверчивые предприниматели буквально встают в очередь, чтобы познакомиться с "графом" и преподнести ему ценный подарок, дабы он замолвил за них словечко. Поездив по Калифорнии и собрав приличный капитал, Тулуз-Латрек исчез вместе с крупными деньгами и надеждами на солидный контракт.

Затем Савин двинулся в Рим, где военное министерство объявило о желании обновить свой конный парк. Там он сыграл роль крупного российского коннозаводчика, причем успешно: правительство быстро заключило с ним договор о поставках. Забрав аванс, Савин скрылся. В столице Болгарии его принимали уже как великого князя Константина Николаевича. Мошенник был настолько убедителен, что ему предложили ни много ни мало занять трон. Если бы не софийский парикмахер, лично стригший князя Константина и опознавший самозванца, скорее всего, эта афера имела бы успех. Еще одной смелой выходкой Савина была продажа богатому американцу Зимнего дворца. Схема использовалась та же, что и у "Червонных валетов". На руку Савину сыграла Февральская революция – по причине царившей в то время в стране анархии никто не стал заявлять в полицию

Холокост: список Геринга
Нет, это не то, о чем вы подумали, этот список скорее сравнивают с широко известным списком Шиндлера, а автором его является Альберт Геринг — младший брат "того самого" Геринга.
В 1938 году, вскоре после аншлюса Австрии, Альберт Геринг, идя по улице, увидел, как немецкие штурмовики вместе с жителями Вены потешаются над несколькими женщинами-еврейками – им дали тряпки и щетки и заставили мыть улицу. Альберт подошел, снял пиджак, взял щетку у одной из них и опустился на колени рядом. Эсэсовцы схватили его и потребовали документы, но, увидев фамилию, ретировались.
При помощи своей фамилии Альберт не раз спасал евреев от концлагерей, давал им деньги и фальшивые документы и помогал бежать за границу. Он устроился на важную работу начальника экспортного отдела автомобильного завода компании «Шкода» в захваченной немцами чехословацком городе Брно.
Самый большой вклад в дело спасения евреев Альберт сделал, приехав с несколькими грузовиками в концлагерь Терезин к северу от Праги. Свидетель тех событий Жак Бенбассат позже рассказывал, как Альберт заявил коменданту лагеря: «Я Альберт Геринг завод „Шкода“. Мне нужна рабочая сила». Коменданту не оставалось ничего иного, как выполнить приказ. Грузовики выехали с территории лагеря, до отказа забитые узниками. Отъехав на безопасное расстояние, машины остановились у большого лесного массива, и несколько сотен узников получи свободу.
Бойцы чешского Сопротивления после войны рассказали, что Геринг младший был связан с ними и передавал через них в Москву и Лондон важную информацию о военных объектах и в том числе о планах нападения на СССР.
К 1944 году гестапо вышло на след Альберта Геринга. Узнав, что брату угрожает смерть, рейхсмаршал лично попросил Гиммлера замять дело, но предупредил брата, что больше помогать ему не сможет.
Последняя встреча между братьями состоялась в американском лагере для военнопленных в Аугсбурге в мае 1945 года.
«Тебя скоро освободят, — сказал Герман Геринг младшему брату. — Позаботься о моих жене и ребенке».
Однако, Альберта Геринга освободили лишь в марте 1947 года.
Перед этим, находясь в камере, он составил список спасенных им людей. Когда его вызвали на допрос, следователь с изумлением уставился на З4 фамилии, среди которых были австрийский эрцгерцог Иосиф Фердинанд IV, киносценарист Эрнст Нойбах, канцлер Австрии Курт фон Шушнигг, инженер Оскар Пильцер, кинорежиссер Вильгельм Шекели.
Прошел год, список Геринга попал в руки очередного следователя, им оказался офицер разведки Виктор Паркер, племянник Франца Легара. Он знал, чем семья обязана братy «нациста номер два». Паркер подтвердил слова Апьберта. И все равно союзники не осмелились освободить Геринга, они передали его Чехословакии. Новый следователь собрал показания работников «Шкоды», получил письменные свидетельства тех, кому он помог. Одновременно американцы обнаружили дело, заведенное на Альберта Геринга в гестапо, где были перечислены все его «преступления» против Третьего рейха. В 1947 году его выпустили на свободу.
Альберт вернулся в Зальцбург но, услышав фамилию, все шарахались от него как от прокаженного. Никто не хотел брать его на работy. Он умер в декабре 1966 году от панкреатита в одиночестве и забвении.

Алла Покровская рассказывала, что Ефремов так заразил своих актеров любовью к системе Станиславского, что любые посиделки заканчивались дискуссиями именно на эту тему. Однажды на гастролях в Румынии артисты собрались после спектакля в одном из гостиничных номеров. Как водится, речь зашла о системе Станиславского. Калягин и Гафт заспорили о Системе, а Евгений Евстигнеев , наотмечавший окончание рабочего дня пуще всех, завалился на кровать и заснул.

В конце концов Гафт с Калягиным доспорились до того, что решили выяснить, кто лучше сыграет этюд на “Оценку факта”. Фабулу придумали такую: у кабинки общественного туалета человек ждет своей очереди. Ждет так долго, что не выдерживает, выламывает дверь и обнаруживает там повешенного.

Не поленились, соорудили повешенного из подушки и поместили его в стенной шкаф. Один сыграл неподдельный ужас и бросился с криком за помощью, другой, представив возможные неприятности, тихонько слинял, пока никто не увидел... Оба сыграли классно. “Судьи” в затруднении. Тогда решают разбудить Евстигнеева и посмотреть, что придумает он.

Растолкали, уговорили, объяснили ситуацию... Евстигнеев пошел к шкафу. Уже через секунду весь номер гоготал, видя как тот приседает, припрыгивает перед дверцей стенного шкафа, стискивая колени, сначала деликатно постукивает в дверь “туалета”, потом просто барабанит. Наконец, доведенный до полного отчаяния, он рвет на себя дверь, видит “повешенного”, ни секунды не сомневаясь, хватает его, сдирает вместе с веревкой, выкидывает вон, и заскочив в туалет, с диким воплем счастья делает свое нехитрое дело, даже не закрыв дверь!

Громовой хохот, крики “браво”, и единогласно присужденная Евстигнееву победа. Артист раскланялся и рухнул досыпать.

Навсегда врезался в память, конечно, арест отца. Вечером пришли двое в штатском, один сказал: „Ну, сейчас я вас обрадую“. Сел на стул и достал ордер на арест. Папа спросил: „За что?“ — „Вам объяснят“. Сделали обыск и забрали его с собой. Потом уже мы узнали, что его взяли как „социально вредный элемент“. Отец в прошлом был нэпманом, по-нынешнему — предпринимателем.
⠀
Мне было двенадцать или тринадцать лет, когда на уроке литературы учитель попросил меня описать образ Обломова. Выслушав мой ответ, он спокойно сказал: „Вы сейчас высказали точку зрения Бухарина“. Я извинился и сел на место. Меня тут же вызвали к директору, и тот стал запугивать тем, что сдаст меня в НКВД. До сих пор помню, как у меня мгновенно пронеслось в голове: „Только что отца арестовали, а тут еще и меня посадят. Этого мама не вынесет!“ К счастью, все обошлось. Отец отсидел года полтора, потом его выпустили и даже выплатили зарплату, которую он не получил из-за отсидки. Признали ошибку! Но из-за этого ареста я долго чувствовал себя изгоем.
⠀
©️ Владимир Этуш

В 1906 году безработный нелегал Фридрих Вильгельм Фойгт купил в берлинском предместье Кёпенике подержанную форму капитана прусской армии и направился в ней к местной казарме. Там он встретил четырех гренадеров и сержанта, которым приказал следовать за ним до городской ратуши для того, чтобы арестовать бургомистра и казначея. Солдаты не осмелились ослушаться офицера и беспрекословно выполнили его приказ. Вильгельм Фойгт объявил чиновникам, что те задержаны за хищение государственных средств, а все имеющиеся деньги конфискованы в качестве доказательств по делу. Приказав солдатам охранять задержанных, Фойгт отправился с казной на вокзал, где попытался скрыться.

Через 10 дней мошенник был пойман и приговорен к 4 годам тюрьмы. Спустя пару лет история дошла до Вильгельма II и так развеселила кайзера, что тот освободил афериста своим личным указом. В 1909 году об этом удивительном событии была написана книга, а чуть позже снят фильм и поставлена пьеса. Сегодня на ступенях городской ратуши Кёпеника красуется бронзовая статуя легендарного "капитана". Фойгт вышел на пенсию богатым человеком.

Первую аферу Виктор Люстиг провернул в 1910 году, когда ему было 20 лет. Он продемонстрировал потенциальному покупателю сконструированный им компактный станок для печатания фальшивых стодолларовых купюр, объяснив, что единственный его недостаток заключается в низкой производительности – одна банкнота за шесть часов. После удачной демонстрации состоялась сделка: Люстиг получил $30 000, а клиент унес чудо-станок. Молодой мошенник сразу же засобирался к отъезду, поскольку хорошо знал, что произойдет дальше: придуманное им устройство вместо очередной купюры выдаст одураченному покупателю чистый лист бумаги – фальшивым был сам станок, а демонстрационные стодолларовые купюры являлись подлинными.

Однако самая известная афера Люстига состоялась спустя 15 лет, когда в Париже планировался очередной ремонт Эйфелевой башни. Люстиг воспользовался этим, изготовил себе фальшивые документы на имя высопоставленного чиновника Министерства Почт и Телеграфов, в ведении которого находилась башня, и разослал приглашения пяти самым крупным торговцам железным ломом.
Во время личной встречи Люстиг рассказал откликнувшимся предпринимателям, что Эйфелева башня обветшала и представляет собой угрозу для жителей Парижа и его гостей, поэтому городские власти приняли решение утилизировать ее. А поскольку такой шаг может вызвать возмущение общественности, он уполномочен провести закрытый аукцион на подряд по разборке башни. Когда покупатель выписал Люстигу чек на 250 000 франков, мошенник обналичил деньги и скрылся из страны.

Однажды Георгий Товстоногов решил пресечь в своем театре кошачью вакханалию и запретил кому бы то ни было - от уборщицы до примадонны - подкармливать обнаглевших четвероногих. А надо заметить, что среди кошек Большого драматического театра была всеобщая любимица - естественно, Машка. Весь театр прятал ее от глаз сурового мэтра, тихо подкармливая и балуя за кулисами.

И вот однажды идет репетиция. Товстоногов в ударе, артисты хорошо играют. И вдруг он замечает, что лица актеров напряглись и они явно не думают о спектакле. Артисты со сцены видели, как по центральному проходу совершенно раскованной походкой к ним направляется Машка. Товстоногов заметил ее тогда, когда она подошла к сцене и попыталась запрыгнуть на нее. Но, поскольку Машка была глубоко беременна, она свалилась, чем еще больше усилила напряжение в зале. Кошка пошла на вторую попытку. Прыгнула и на передних лапах повисла, не в силах подтянуть тело.

“Ну помогите же ей кто-нибудь”, - пробасил Товстоногов

Бывают стихи, которые западают в душу после того, как их услышал всего один раз. Именно таким стихотворением являются строки, написанные Леонидом Филатовым незадолго до смерти и ставшие посвящением его внучке Оле. Строки о том, ради чего человеку стоит жить.

Леонида Филатова помнят и любят по фильмам «Экипаж», «Забытая мелодия для флейты» и многим другим. Но уникальна его работа в последние годы жизни - программа «Чтобы помнили», рассказывающая о великих актерах прошлого, которых незаслуженно забыли. Однако многие считают: именно эта работа и довела актера до гибели. Ведь, пропуская через сердце чужие трагедии, он искренне сострадал.

Программы были фактически «похоронным звоном» по актерам, разыгравшим трагедию своей жизни, забытым, ушедшим… Узнавая их истории, актер нередко плакал – в общем, не жалел себя эмоционально.

«Меня предупреждали, что шастать по могилам – не полезно для здоровья, – вспоминал Филатов. – Но кто-то должен был вспомнить об этих людях». В августе 1993-го работа прервалась. Актер оправлялся от инсульта, но потом снова пережил критическое состояние и едва не умер.

Как он сам вспоминал позже, жизнь ему спасла… маленькая внучка. Об этом случае со слов актера рассказывала редактор программы «Чтобы помнили» Ирина Симушина. «Этот период был для него безумно сложным, – вспоминает она. – Лёня говорил, что после операции ему спасла жизнь внучка Оля. Она все время приходила к нему в больницу. И вот они ходили гулять по какому-то прибольничному садику. Она была маленькая, шла медленно и все время говорила: «Деда, погоди, погоди!» Это «погоди!» его и спасло. Потому что в тяжелые моменты болезни это слово звучало для него как «Не уходи!».

Своё последнее стихотворение Леонид Филатов посвятил именно ей – внучке Оле.

Тот клятый год уж много лет,
я иногда сползал с больничной койки.
Сгребал свои обломки и осколки
и свой реконструировал скелет.
И крал себя у чутких медсестер,
ноздрями чуя острый запах воли,
я убегал к двухлетней внучке Оле, туда,
на жизнью пахнущий простор.
Мы с Олей отправлялись в детский парк,
садились на любимые качели,
глушили сок, мороженное ели,
глазели на гуляющих собак.
Аттракционов было пруд пруди,
но день сгорал, и солнце остывало,
И Оля уставала, отставала
и тихо ныла: «Деда, погоди».
Оставив день воскресный позади,
я возвращался в стен больничных гости,
но и в палате слышал Олин голос:
«Дай руку, деда, деда, погоди...»
И я годил, годил сколь было сил,
а на соседних койках не годили,
хирели, сохли, чахли, уходили,
никто их погодить не попросил.
Когда я чую жжение в груди,
я вижу как с другого края поля
ко мне несется маленькая Оля
с истошным криком: «Деда-а-а, погоди-и...»
И я гожу, я всё еще гожу
и, кажется, стерплю любую муку,
пока ту крохотную руку
в своей измученной руке еще держу.

©️ Леонид Филатов

Главная беда была - химия. На выпускном экзамене я с ужасом узнал, что химии - две: органическая и неорганическая. Мне одной-то было через голову. Перед экзаменом наши умельцы взорвали в кабинете дымовые шашки, в дымовой завесе украли билеты и пометили мне один точечками с обратной стороны. Всю ночь, как попугай, я повторял какие-то формулы. На следующий день вытащил помеченный билет. Словно автомат, лепил ответ, но попался на дополнительном вопросе: "Как отличить этиловый спирт от метилового?" Я вспомнил, что от одного слепнут, а из другого делают водку. И начал: "Возьмем двух кроликов. Капнем им в глаза разного спирта. Один - слепой, а другой - пьяный".

Мне поставил тройку условно, взяв с меня обязательство никогда в дальнейшей жизни не соприкасаться с химией. Что я честно выполняю. Кроме разве прикосновения к спирту, хотя до сих пор не знаю, что я пью - этиловый или метиловый. В связи с тем, что вижу все хуже и хуже, думаю, что пью не тот.
⠀
©️ Александр Ширвиндт, «Schirwindt, стертый с лица земли. Книга воспоминаний»

При поступлении в театральный институт Бориславу Брондукову сказали: "С такой внешностью, как у вас, прорабом работать нужно, а не в театральный проситься". По воспоминаниям сценариста Виктора Мережко, ставшего впоследствии близким другом актера, при первой встрече в гостиничном номере он и вовсе принял его за уголовника:

"Я лег поспать, потом проснулся и вижу, что на соседней кровати лежит человек с явно уголовным лицом. У меня были какие–то деньги, и я начал прятать их под подушку. А он заметил это и сказал: "Вовремя среагировал, так бы денежки могли тю–тю". Я пошел жаловаться администратору, и тогда он рассказал, что это артист".

За свою жизнь Брондуков сыграл более 130 ролей. Самыми яркими из них стали инспектор Лестрейд и алкоголик Федул из "Афони". Он неоднократно сам отказывался от главных ролей. Не отказался лишь однажды, выступив в весьма неожиданной для зрителя роли легкоранимого влюбленного ветеринара Дежкина в картине "Вас ожидает гражданка Никанорова".

Фрунзик Мкртчян о своей клинической смерти

"Я вернулся с того света. Если бы ты знал, что там за место… Самое роскошное путешествие в моей жизни. Все остальные путешествия – ничто. Все остальные места – обычные пошлые населенные пункты. Тяготы, боль, нелепости… Теперь я знаю, что такое счастье. Какой у него вкус, цвет… Потусторонний мир – это такое неописуемое место. Такой покой, такая легкость… Ни крови, ни кожи, ни тела. Свет и счастье. Ада нет. Блеф, выдумка. Придумали, чтобы людей пугать… Моя жена говорит, что тело у меня было в жутком виде, лицо помертвело, посинело, глаза куда-то закатились. А я был счастлив… И весь в сиянии… То трепетное счастье, которое было в лучезарном сиянии, я никогда не испытывал в этой жизни. И так легко уходить. А я всегда думал: чего это умирающие не сопротивляются. Я там мало пробыл. Какой-то миг. Неописуемый лучезарный миг, длившийся вечность…

Я испытал огромное, незнакомое счастье, необъяснимое состояние. Чем измеряется счастье здесь? Овациями? Видишь, тому досталось меньше аплодисментов, чем мне. Пускай лопается. Чушь! Пустое постыдное чувство. То счастье космическое, несравнимое. Жаль, не успел, сразу вернулся. Как советский турист в годы «железного занавеса». Тем не менее поблагодарил врачей за то, что вернули. Но, между нами, как увидел дымящуюся трубу завода, пожалел, что вернулся…"

После этого интервью Мкртчян прожил всего несколько недель. В Ереване десятки тысяч людей с зажженными свечами провожали в последний путь славного сына своего народа.

Из книги Федора Раззакова "Как уходили кумиры. Последние дни и часы народных любимцев"

Альберт Швейцер родился в 1875 году. Сын пастора, он учился в Страсбургском университете. Стал философом, теологом, музыковедом. Прекрасным органистом.

В 30 лет решил, что должен жить не для себя, для других. Пошел учиться на врача. Закончив медицинский факультет, уехал в Африку, в Ламбарене.

Открыл там больницу на свои деньги. Ну, как больницу. Сначала это была одна хижина, которую Швейцер и его жена (тоже врач) побелили, очистили. В ней кипятили бинты и инструменты, делали операции. Страдая от жары, опасаясь малярии, лихорадки, чесотки, ядовитых змей, они лечили всех.

Вот как тот доктор Айболит, Швейцер принимал роды, вырывал зубы, вырезал аппендицит. Если надо было, то и коров лечил, и обезьян.
Когда заканчивались деньги, он возвращался в Европу и давал концерты, играл на органе Баха, читал о нем лекции.

Бах был для него не просто композитором. Бах был для него почти Бог и точно лучший товарищ. Швейцер подчеркивал, что деньги на больницу дал "лейпцигский кантор Бах".

Однажды Швейцера попросили написать методичку о том, как лучше играть на органе Баха. Швейцер сел писать и не смог остановиться, пока не сотворил монументальный труд о Бахе, который переведен на многие языки и до сих пор переиздается.

Швейцер получил Нобелевскую премию мира в 1952 году. Когда его спросили, на что он ее потратит, он тут же ответил, что, конечно, на лепрозорий в Африке. Конечно. Швейцер очень жалел тех, кто по разным причинам не может посвятить свою жизнь служению людям.
Он пережил две войны, сформулировав главное для себя - благоговение перед жизнью.

Там, в Африке, у него был инструмент, старенькое пианино. Иногда ночью он играл Баха. Представляете: экваториальная Африка. Ночь. Бах.

Альберт Швейцер умер в 90 лет, в Ламбарене. Прилег отдохнуть в гамаке. Попросил поставить пластинку с фугами Баха и умер. Больница, открытая Швейцером, работает до сих пор.

Братья Гохманы жили в Одессе в XIX веке. Им принадлежала антикварная лавка, в которой наравне с настоящими историческими ценностями частенько продавались подделки. Однако Гохманы мечтали о крупных деньгах, поэтому решились организовать поистине беспрецедентное мероприятие. В 1896 году они продали Лувру уникальную тиару скифского царя Сайтафарна за 200 000 франков. Семь лет весь мир съезжался в Париж посмотреть на чудо, а на восьмом году эпатажный художник и скульптор с Монмартра Эллин Майенс не разоблачил подделку. Несмотря на это, аферисты так и не были привлечены к ответственности, а создатель тиары ювелир Израиль Рухомовский прославился на весь мир.

После скандала с тиарой старший из братьев демонстративно отошел от дел, а Лейба Гохман продолжил заниматься семейным бизнесом, через "третьи руки" снабжая частных коллекционеров (в основном из США). А после революции он 1917 года перебрался в Берлин, вероятнее всего, захватив с собой партию подделок, а возможно, и работавшего над ними мастера. Такой вывод можно сделать исходя из того, что фальшивые ценности, подозрительно похожие на те, которыми торговал Гохман, до сих пор иногда "всплывают" в музеях и частных коллекциях.

В тридцатые годы особенно интенсивно проводилась политика эмансипации, поскольку народному хозяйству нужны были рабочие руки. Женщины шли к станку, становились сталеварами, трактористами, молотобойцами… Однажды у Леонида Утесова спросили:

— Леонид Осипович, а почему у вас в оркестре не видно женщин? Отстаете от времени.

— Я вовсе не против уравнивания прав мужчин и женщин, но если я возьму в оркестр красивых женщин, то это будет мешать музыкантам – отвлекать их. Если же там будут сидеть безобразные женщины, это будет мешать мне.

Георгий Данелия о Галине Польских. События происходили во время поездки на кинофестиваль в Канны.
Как–то вечером нашу делегацию повезли в ночной клуб смотреть стриптиз. Я расчувствовался, да и выпил лишнего, и все деньги спустил на цветы танцовщицам. И вот лежу с утра в гостиничном номере, безуспешно пытаюсь вспомнить, чем же закончился вчерашний вечер. Чувствую себя неважно. Стук в дверь. Входит Галя Польских и ставит передо мной на тумбочку бутылку пива. Мол, вы плохо себя чувствуете, это поможет. Я спрашиваю:
"Где купила–то?" Отвечает: "Внизу, в буфете", – и ушла.
Я потом посмотрел в меню на тумбочке: она заплатила за это пиво половину всех своих денег! А ведь дома у нее ребенок, муж, бабушка. Да и у самой ничего нет: платье и то было одолжено у актрисы Жанны Прохоренко. Она купила это пиво для меня, человека, который ей слова приветливого не сказал!
©️ Станислав Садальский

"Моя мать умерла прежде, чем я добился успеха. Помню, мне было лет десять. Наша квартира на верхнем этаже. Дико холодно. Снизу, из проулка, меня окликают друзья, зовут прошвырнуться по улицам. А мать меня не пускает. Я страшно злился и орал на нее без умолку. Она сносила мои упреки. И тем самым спасла мне жизнь. Понимаете, всех тех ребят, которые тогда звали меня гулять, уже нет на свете. Она хотела, чтобы я не шлялся по улицам допоздна, а делал уроки. И именно благодаря этому я теперь сижу здесь и разговариваю с вами. Все очень просто, верно? Но мы так забывчивы…"
©Аль Пачино

Это сообщение отредактировал zeppelman - 24.04.2021 - 11:23

Как вы полагаете - кому человечество давно должно поставить памятник? В первую очередь? Нет, ни Богу, ни царю, ни полководцу, ни писателю, ни художнику, хотя каждый из них безусловно заслуживает памяти. Это будет памятник обыкновенному пожилому человеку. "В возрасте дожития", как это чудесно называет наша медицина.

В определенный момент этот человек замечает, что его родное, единственное и еще вчера такое послушное тело больше не такое послушное. Человек понимает, какое счастье было его не замечать, и еще понимает что счастье это покинуло его навсегда. Отныне он внутри машины, которая с каждым днем все настойчивее требует капремонта, на ближайших станциях техобслуживания очереди, причем бессмысленные, так как запчастей нет и не будет, да и мастера подразбежались. За кордоном есть и мастера и некоторые детали, но цены такие, что в случае с машиной вы бы уже плюнули и купили новую.

С телом это, увы, не проходит. Вы читаете про революцию в науке, про выращенные из стволовых клеток органы, суставы и целые конечности и отчетливо сознаете, что эти чудо-технологии станут достоянием широких масс аккурат на следующий день после ваших поминок. Загибающийся автомобиль сообщает вам о своих проблемах стуками, хрипами, мигающими лампочками. Тело беседует с вами с помощью боли. Оно становится в этом плане таким изобретательным и разнообразным, что порой вызывает искреннее восхищение. И вы с этой сволочью один на один. Жаловаться бессмысленно - у детей вы будете вызывать раздражение: они просто не поймут, о чем вы, у них сейчас совсем другие проблемы. Если вы поддерживаете детей деньгами, раздражение они постараются спрятать. На время. Не все это умеют.

Жаловаться товарищу своего возраста тоже глупо - у него-то как раз те же проблемы и вы в одинаковом положении. К тому же товарищей этих вокруг вас становится меньше и меньше. И не дай бог пожаловаться человеку старше тебя: он тут же намекнет на разницу в возрасте и мягко объяснит что по сравнению с ним вы еще в самом начале этого интересного пути. Можно жаловаться врачам, но мы выяснили, что это как минимум дорого.

А голова? Этот твой домик, внутри которого ты, как тебе казалось, не стареешь и привычно командуешь телом? Долгое время действительно так и было, и вот кончилось: ты по привычке приказываешь себе легко выпорхнуть из машины (она у тебя все еще молодежная, спортивная), а тело нескладно выкарабкивается, медленно перенося вес на ногу, которая, естественно болит. И это еще не основные сюрпризы: то, что ты стал хуже видеть, еще бог с ним: ты купил красивые очки и они тебе даже идут.

Со слухом сложнее: красивых как очки слуховых аппаратов почему-то нет и тебе кажется, что все окружающие с брезгливым любопытством заглядывают тебе в уши, которые заткнуты чем-то вроде кусочков пластилина. А без этих затычек ты либо просишь повторить каждую обращенную к тебе фразу дважды либо сидишь в компании, глупо улыбаясь и делая вид, что слушаешь собеседника, пока не замечаешь, что он уже давно задает тебе какой-то вопрос, а ты продолжаешь благожелательно кивать.

Память начинает вытворять чудеса: услужливо вынимая из прошлого совершенно не нужные тебе фрагменты (причем украшенные микроскопическими деталями) она наотрез отказывается работать в коротком бытовом диапазоне, и скоро твой ежедневный выход из дома разбивается на несколько фаз: вышел - вернулся за очками - вышел - вернулся за телефоном - искал телефон пока он не зазвонил - вышел - вернулся за ключами от машины. Самое ужасное то, что ты начинаешь к этому привыкать. Человек быстро привыкает к хорошему.

Ты перестаешь наряжаться. Потому что дизайнеры всего мира шьют для молодых. И на молодых. И ты понимаешь (хорошо если понимаешь) что узенькие джинсики с нечеловечески низким поясом будут отлично сидеть вот на том длинном худом, молодом настолько, что он еще и с ориентацией-то не до конца определился, а твое брюшко повисает над этими джинсиками на манер второго подбородка, с которым у тебя, кстати, тоже проблемы. Можно, конечно, поискать одежду более взрослую, но она подаст тебя именно тем, кем ты стал так недавно - пожилым слегка склонным к полноте человеком, и тебе отчаянно не захочется выглядеть самим собой. Результаты этих мучений известны: либо плюем на все, донашиваем старое (если влезаем), либо последний отчаянный рывок в мир иллюзий - подкрашенные волосы, совершенно бессмысленные походы в спортзал, диеты, начинающиеся каждое утро и заканчивающиеся каждый вечер, посильное втягивание живота при приближении объекта женского пола (памяти и тут хватает минуты на полторы - потом следует неконтролируемый выдох.)

В общем жизнь ваша наполняется совершенно новыми смыслами. И если вы держите эту безостановочную серию ударов, отлично понимая, что победы не будет и задача в том, чтобы красиво проиграть, если вы не потеряли способности улыбаться, шутить и иногда даже нравиться женщинам - вы настоящий герой. И заслуживаете поклонения и памятника.

Вы думаете, я это все о себе? Да прям. Я только приближаюсь к старту. И иногда наряжаюсь. Как идиот.

©️ Андрей Макаревич

Жизнь мне больше ничего не приносит. Я уже всё видел, всё пережил. Но главное, я ненавижу эту эпоху, меня от неё тошнит.
Я ненавижу этих людей. Всё фальшиво, всё – подделка. Уважения больше не существует, никто не выполняет своих обещаний. Только деньги имеют значение. Каждый день, с утра до вечера, мы только и слышим о преступлениях. Я знаю, что покину этот мир без сожалений.
©Ален Делон

Писателя и литературоведа Виктора Шкловского называли человеком-эпохой. Кем только он не был за свою долгую (1893 — 1984) жизнь: белогвардейцем, революционером, эмигрантом, «возвращенцем», другом Маяковского, биографом Льва Толстого, киносценаристом, одним из первых в мире теоретиков кино... Замечательную историю о нем рассказывал писатель Бенедикт Сарнов в книге «Перестаньте удивляться!».

В середине 50-х большая группа московских писателей заселила новый, только что построенный кооперативный дом на улице Черняховского — около метро «Аэропорт». (Сейчас в нашем микрорайоне его зовут «старый писательский»).

Среди вселившихся был Виктор Борисович Шкловский. Вдвоем с женой они заняли сравнительно небольшую двухкомнатную квартиру, разместив в ней свой нехитрый скарб (в основном — книги). Трехкомнатную квартиру, которую Шкловский для себя просил, ему не дали. Так и жил он до смертного часа в этой двухкомнатной, где ему было все-таки тесновато (книги, книги, всегда, где бы ни жил, он обрастал неимоверным количеством книг: это была уже третья его библиотека).

В отличие от Шкловских, многим новоселам достались трехкомнатные и даже четырехкомнатные квартиры.

Среди них тоже были литераторы разного достатка. Но владельцы четырехкомнатных, как правило, были люди богатые, и свой новый быт они устраивали с размахом. Обставляли квартиры красным деревом и карельской березой. Вешали какие-то немыслимые антикварные люстры. Каждый (а каждый из них, говоря словами Зощенко, был «кавалер и у власти») старался в чем-то превзойти соперника. И едва ли не каждый норовил при этом зазвать в гости Виктора Борисовича. (Человек «с раньшего времени», повидал кое-что на своем веку, кто еще, если не он, может оценить истинный вкус).

В иную, более позднюю эпоху мне случилось побывать в одной такой квартире. С несколькими друзьями мы собирали среди писателей подписи под обращением к писательскому съезду в поддержку Солженицына. Мой напарник сказал:

— Давай зайдем к такому-то!

Он назвал фамилию известного драматурга, достаточно сервильного и потому неизменно преуспевавшего: и в сталинские, и в послесталинские времена. Я поначалу уперся, твердо зная, что тот нашего письма ни за что не подпишет. Но напарник меня уговорил.

Драматург предстал перед нами в каком-то неописуемом пурпурном халате, провел в свой кабинет, усадил в ампирные кресла, а сам уселся за письменный стол, за которым впору было бы сидеть Людовику Четырнадцатому.

Прочитав имена писателей, которые уже поставили под нашим воззванием свои подписи, он сказал:

— Нет, этого письма я подписать не могу. У вас ведь тут нет ни одного коммуниста!

В общем, мы с напарником ушли несолоно хлебавши, и в памяти моей от того визита осталась только эта фраза в сочетании с пурпурным халатом и столом Людовика Четырнадцатого.

Тут, конечно, вышло бы очень славно, если бы ту знаменитую реплику, ради которой я затеял этот мой слегка затянувшийся рассказ, Виктор Борисович кинул именно ему, этому коммунисту в барском халате. Но для такого утверждения у меня, к сожалению, нет никаких данных. Твердо знаю только одно: будучи зазван к кому-то из этих «кавалеров и у власти», Виктор Борисович оглядел всю представшую пред его взором антикварную роскошь и с той же неизменной своей улыбкой произнес:

— А вы не боитесь, что придут красные?

©️ Бенедикт Сарнов, "Перестаньте удивляться! Непридуманные истории"

Амстердам-1928, летние Олимпийские игры. Австралийский гребец Бобби Пирс лидировал в четвертьфинальном заплыве с огромным отрывом, а дальше на его пути появились утки:
Позже Пирс вспоминал, как перед финальной частью дистанции его окликнули с трибун: «Утки!». Обернувшись, он увидел, что прямо перед ним воду пересекает утка с выводком. Заплыв проходил не в самом Амстердаме, а в соседней деревушке на другом берегу озера Эйсселмер.

Австралиец остановился, пропуская птиц, этим воспользовался его соперник (крепкий француз Венсан Сорен – многократный чемпион Франции и призер чемпионатов Европы), вырвавшийся вперед на несколько дюймов. Тем не менее на последней 1000-метровке Пирс поднажал и, показав самое быстрое время четвертьфинала, привез Сорену полминуты!

Бобби не только выиграл четвертьфинал, но и уверенно разобрался с соперниками в полуфинале и финале, выиграв Олимпиаду в одиночке. Спустя 4 года он повторил достижение, выиграв золото в Лос-Анджелесе, и стал первым двукратным чемпионом среди гребцов.

Пирса называли лучшим довоенным гребцом планеты, он стал первым австралийским гребцом-победителем Олимпиады, а в 1985 году был введен в Зал славы гребли.


Последняя.

Это сообщение отредактировал zeppelman - 24.04.2021 - 11:20

С позволения ТээСа дополню о Мэрилин Монро. Тот случай, когда лучше один раз увидеть:

Это сообщение отредактировал Jel - 24.04.2021 - 11:37

И пусть меня зашпалят вдребезги, но рассказ Макаревича я перечёл дважды. И каждую строчку примерил на себя...