Авария на АПЛ К-11 при перезагрузке активной зоны реактора

Всем привет!

Продолжу публиковать инциденты из истории советского и российского подводного флота. На этот раз речь пойдет об аварии, случившейся с АПЛ К-11 при перезагрузке активной зоны реактора в феврале 1965 года.

Взято отсюда.

ЧАСТЬ 1

Наверное, сейчас уже не осталось никого в живых из тех, кто помнит в деталях все события, связанные с аварией на подводной лодке К-11. Мне пришлось в силу должности принимать участие во всех этих событиях с самого начала.

В 62-67 годах работал в медсанчасти, которая обслуживала оба Северодвинских завода, в должностях санитарного врача и с правами главного санитарного врача этих объектов. В то время мои интересы были сосредоточены целиком на вопросах радиационной безопасности, поэтому был тесный контакт со службами радиационной безопасности заводов и в какой-то мере и с флотскими химслужбами базы и двух бригад.

Сама авария произошла в феврале 65-го года на заводе «Звездочка». Но этому предшествовали очень любопытные события.

Лодка, заказ 285, это 8-я по счету лодка первой нашей серии 627 проекта. Во флотской номенклатуре К-11. Перед этим уже более года стояла в ремонте на Севмашпредприятии по традиционной в то время замене парогенераторов. Работы были закончены, и вплотную под Новый год, пришло время выходить в море на ходовые испытания. Но когда начали швартовые испытания, обнаружилось, что в кормовом аппарате существенная неплотность ТВЭЛов, т.е. тепловыделяющих элементов реактора.

Начала нарастать радиоактивность в воде 1-го контура. Как ни странно какое-то время этот вопрос как-то терпелся. Но когда надо было идти в море, в один прекрасный момент, меня вдруг меня привозят на завод на дебаркадер, у которого отшвартована лодка, и просят подписать бумагу, "что можно идти в море на ходовые испытания".

Все это было связано с тем, что если выйти на ходовые испытания, заводу засчитываются работы, соответственно, будет оплата, премия и прочие радости. Ходовые испытания – это как бы точка окончания ремонта.

Что меня удивило: бумага состояла из 4-х строчек текста, типа что «рассматривая существующие обстоятельства, считаем возможным выйти на ходовые испытания». А весь остаток листа был занят заделанными 2-мя столбами подписей от сдающих и принимающих. И вот что еще интересно, эта бумага, которую предлагали мне подписать со стороны сдающих и со стороны военной приемки была "не секретной". Хотя в то время, чуть не туалетная бумага была секретной. Потом не разберешься, т.е. в зависимости от обстоятельств ее могут либо засекретить и выложить, либо просто потом исчезнет.

Вопрос выхода в море лодки, когда все уже готово, меня никогда не касался и никто по этому поводу обычно не обращался. Если все нормально и медкомиссия пройдена, то уходили на испытания.

Начальник службы РБ СМП Федор Кошуняев, очень мудрый человек, мне подмигнул :- значит, что-то неладно. Я попросил время разобраться. Он мне поведал что вода в контуре имеет такую радиоактивность, которая допускается при 100%-ой мощности аппарата. А аппарат стоит на 10% мощности, только-только турбогенераторный режим. Ну, говорю, давайте еще раз отберем пробы, посмотрим, что происходит, попробуем проанализировать.

Стали отбирать пробы. В то время это делалось примитивно, т.е. просто снаружи лодки, на легком корпусе, выводилась трубка, крантик открывали, сливали часть воды в "грязную" емкость, потом отбирали пробу, паровая фракция "сбрасывалась" в атмосферу. И когда мы эту паровую фракцию сбросили, на стоящем по ветру соседнем дебаркадере, это дело почувствовали. Чувствуют обычно арки. Арки, которые проверяют загрязнение человека и одежды. Ну, они и зазвенели, дали сигнал, что проскочило это облако.

Стало ясно, что ситуация совершенно экстраординарная, и ни о каком выходе в море и речи быть не может. Причем "выпихивал" лодку в море ни много ни мало лично начальник 1-го Главного Управления судпрома Валентин Вашанцев.

Я предложил такое решение: «Да, я готов подписать бумагу, при условии, что лодка пойдет в море... без рабочих завода».

Это была полная глупость, очевидная и откровенная, но как ни странно, за это потом зацепились. В общем, "да-да-да идти нельзя", да никто и не хотел идти, все боялись. Было принято решение перегружать аппарат. Заказ перетащили на другую сторону, на завод «Звездочка».

ЧАСТЬ 2

Февраль 1965 г. Пришла перегрузочная база, 326-й проект. Это суда которые строились специально для флота по проекту ЦКБ «Айсберг». С самого начала повелось, что перегрузка атомных подводных лодок была за военными. Базы эти плавали под вспомогательным флагом флота, экипаж вольнонаемные и срочники, а руководство офицеры.

Когда нужно было делать перегрузку на базу прикомандировывалась перегрузочная партия. Роль завода здесь заключалась только в том, чтобы подать береговое питание и вырезать съемный лист.

Когда делается перегрузка, вырезается так называемый малый съемный лист. (А когда делается ремонт и надо доставать парогенераторы, вырезается большой съемный лист) дальше все вопросы обеспечиваются военными службами. Завод помогает, если что-то попросят.

При первой попытке поднять крышку дело кончилось тем, что оттуда вылетело небольшое облачко пара. Его почувствовали снаружи приборы. Крышку сразу опустили на место, и работы остановили.

Прошло какое-то время. Я приехал на завод, в службу РБ «Звездочки». Начальник Александр Антонов мне рассказал о произошедшем. Я пошел на дебаркадер и перегрузочную базу к военным, но ничего толкового из них выжать не смог. Ответы были весьма расплывчатыми, - "да, ничего", "все нормально", "это самое там"... Что-то на логарифмической линейке все время считали.....

Нужно сказать, что отношения между службами РБ заводов и флотскими химслужбами – были установлены и скреплены "положениями о взаимодействии". Хотя абсолютного доверия к флотским не было. Потому что они могли и "грязную" воду втихаря слить и газ стравить. В разумных пределах мы естественно сотрудничали. Зачастую, чтобы не дублировать друг-друга. Например, для того чтобы выдавать дозиметры и вести карточки учета, достаточно было посадить одного человека. Дезактивацию обычно помогали делать военные . Военные с нами делились оснащением, которое не поставлялось по гражданской линии, например КЗИ или пластиковые мешки.

Через какое-то время раздался истошный звонок Саши Антонова: "срочно приезжай к нам". Приезжаю. Узнаю, что из отсека вылетело облако пара. Его сразу почувствовали арки дозиметрического контроля на соседнем дебаркадере, на нашем и на перегрузочной базе – везде "увидели" это облако. Крышку реактора опустили, но что там на самом деле творится в отсеке – было совершенно непонятно.

Попытка опять "разобраться" с военными... Я пошел на этот самый дебаркадер, при котором стояла лодка. То, что я увидел, напоминало "звездное небо" – одни погоны, причем с большими звездочками.

Единственным человеком с лейтенантскими звездами был Жора Мулява. Он сидел при пистолете и "обнимал" телефон, охраняя его от попыток оторвать. Всем надо было куда-то срочно звонить.

Спрашиваю, в чем дело? Говорят - поднимали крышку и вот такая-то ситуация, но что случилось непонятно. В то же время они же заклинают: "не может быть, не может быть". Чего не спросишь – "не может быть!"

Встречаю своего знакомого - главного радиолога Северного флота Евгения Величкина. Он перед этим служил в Северодвинске и был заведующим лабораторией бригады строящихся кораблей, затем перевелся в Североморск на повышение и стал радиологом Северного флота, а потом и всего Флота, заменив Анатолия Артемьевича Шереметьева-Самусюка. Тот в свою очередь, стал директором НИИ в Ленинграде, где я и работал с 1967г. после отъезда из Северодвинска.

Женя, что происходит? Он говорит: подожди, подожди, подожди. Судорожно ищет... презервативы. Зачем презервативы? У него появилась идея как-то надеть презерватив на термопару и попытаться попасть в зазор, образовавшийся между крышкой и корпусом реактора, опустить это устройство и промерять температуру воды. "Есть подозрение, что "аппарат идет"... Когда опустили крышку, она на место не села и держит привод компенсирующей решетки. Не исключено, что аппарат работает на какой-то мощности." А презервативы это считай штатное снабжение-изделие №2 в коробках по 1000 шт. Отличный разовый чехол для защиты приборов от загрязнения.

Тут и выясняется, что перегрузочная партия с тем чтобы сэкономить работы, зная что предстоит перегружать оба аппарата, разделила имеющийся запас нештатных поглотителей аварийной защиты пополам. Положила 10 в один аппарат и 10 в другой. Это при том, что аппараты, как выяснилось, были с очень малой энерговыработкой. Реакторы 1 поколения ВМА. Мощность регулируется КР-компенсирующей решеткой- это грубая регулировка. По мере выработки энергозапаса решетка приподнимается вверх. Тонкая регулировка достигается стержнями АР - автоматического регулирования. Аврийная и полная остановка достигается 20 стержнями АЗ-аварийной защиты опусканием КР в нижнее положение.

Нештатные поглотители кладутся, заменяя штатные, когда начинается перегрузка. Штатные вынимаются, на их место кладутся нештатные. А привод компенсирующей решетки, это шток, который входит в центральное отверстие через всю крышку. Наверху потом соединяется с управляющими механизмами. Полагается ставить упор. Упор, который не позволяет потянуть за собой вот эту решетку.

Я не знаю точно, Мормуль в своей книге пишет что поставили короткий упор. Насколько я помню, вообще упора не поставили. Ну, это сейчас и не столь принципиально.

Через некоторое время, где-то в пределах часа, из отсека показался дым, легкий дым. Крановщик докладывает: "дым из отсека!". Команда -"продолжать наблюдение!". В течение этого часа в отсек никто не ходил. Дозиметристы, естественно, никого не пускали, пока не прояснится обстановка.

И вот, пожар. Переполох начался страшный, все бегут, хватают какие есть под рукой огнетушители. С соседнего дебаркадера, с лодки бегут ребята и начинают зашвыривать огнетушители внутрь лодки, прямо в проем вырезанного листа. Собственно, огнетушители попадали в аппаратную выгородку. Объем этой аппаратной не велик. Они его быстро завалили, но от этого пожар не прекратился. Он разгорался все сильнее.

Кончилось дело тем, что вызвали пожарных. У тех единый прием, благо вода рядом. Развернули брандспойты и залили под завязку весь этот отсек. Лодка проседает. Паника: в шестом, в смежном отсеке. Пятый отсек реакторный – он и горит, шестой турбинный - туда и течет. Команда охлаждает переборку брандсбойтами изнутри со стороны шестого, все это льется, в трюм.

Страшно, что лодка может утонуть. Тут меня за шиворот, к телефону, говорят, звони. Вот я по этому флотскому телефону, через все эти добавочные, позывные, дозваниваюсь в свой главк. Это было Третье главное управление Минздрава, к своему куратору начальнику отдела - Камышенко Игорю Даниловичу. Его нет на месте. Звоню начальнику главка - Правецкому Владимиру Николаевичу. Его тоже нет на месте.

Единственный инспектор из отдела, который меня курирует, Аркадий Спиридонов, говорит: "нет-нет-нет-нет, такого я не могу разрешить!". А я прошу: "дайте сбросить воду за борт!". Сделали анализы уже к этому времени. Вода, прямо скажем, 1-5 * 10-3 (минус третий) кюри на литр. Это на 4 порядка больше чем можно было бы сбросить за борт внутри бухты в аварийном случае.

Вода в шестом отсеке на порядок чище. Значит, 1-5 *10 - 4 Самое интересное, что вода обнаруживается и в седьмом отсеке, где переборка не горела, все было цело. А седьмой это электромеханический отсек. И там в трюме начинает тоже накапливаться вода. Но она там тоже на порядок чище получается. Почему и туда залило, по моему медицинскому уму, непостижимо. До и остальным в тот момент не до этого было.

В общем, замерли, подсчитали. Не ручаюсь за точность, но помнится 300 т. в 5 отсеке, 150 т. в 6 отсеке и 50 т. в 7 отсеке. Прекратили всякое движение по заливу, чтобы не дай бог ни качнуть, чтобы волны не было. Давайте лихтер штатный. Подогнали. И все это не так быстро как я рассказываю, в действительности - дни летят.

ЧАСТЬ 3

Воду откачали. Теперь надо лезть в отсек смотреть. И в первой партии нас собралось человек 6. Я был, начальник службы радиационной безопасности СМП Федор Кошуняев, из Москвы - Игорь Камышенко, начальник отдела. Они все и комиссия военная приехали на следующий день после начала аварии. Из Института биофизики был Ушер Яковлевич Маргулис – физик. Из личного состава лодки- Семен Вовша, командир БЧ-5 (к сожалению 3 года назад умер. Его канадка еще служит на яхте- бережем). Остальных, к сожалению, не помню.

Самое неприятное, что не было возможности в лодку не идти. Для начала, как смогли, крючками вытащили огнетушители. Но дело осложнялось тем, что в отсек в момент пожара было опущено очень много армированных вентиляционных шлангов. Они сгорели, и вот эти спирали миллиметров по 100 в диаметре там остались. Они за все цеплялись и мешали страшно.

Перед "выходом" замеряли радиационную обстановку в отсеке путем опускания 50 рентгеновских карандашей на веревочке. И по секундомеру засекали время. Примерно прикинули что там получится. Обвешались дозиметрами, оделись, все "как положено". Расписали роли, кто что будет смотреть, кто что записывать, кто что зарисовывать.

Увидели: крышка аппарата приподнята, но стоит наклонно. То есть она на место не села. Позже выяснилось, она провернулась на тросе, вокруг собственной оси. Из корпуса реактора она еще не вышла, но вышла из жесткого зацепления, из уплотнения , там где прокладка. И когда ее стали опускать на место, она на место не встала, а наклонилась на 7 градусов и закусила в себе шток привода компенсирующей решетки. То есть, шевелить эту крышку опасно, - если продолжить потащится решетка.

Зрелище!!! На всю жизнь перед глазами картина - обгоревшее пространство, везде висят лохмотья. Изоляция Ф-7 (негорючая),- сгорела. Кабели - обгоревшие. Представляете, пучки этих кабелей, идущие по бортам? Их там очень много! Вся изоляция исчезла, голые жилы висят. Кругом копоть.

Самая высокая температура, видимо была около поста вахтенного. Ну, кто помнит устройство этого отсека,- в корму, за аппаратными выгородками, есть некое пространство, именно там он и распологается. Там телефон, пульт «Каштана» - связь и "конторка", чтобы вести журнал. Чуть позади, слева, стойка щита АРН с кучей подводок кабеля. На подволоке оплавленные силуминовые корпуса светильников. И в виде сосулек стеклянные плафоны.

Пребывание в отсеке обходилось в 2 рентгена в час, если заходить в аппаратную выгородку. Потом вскрыли погрузочный люк, чтобы не лазить лишний раз через аппаратную выгородку. В этом случае был 1 рентген в час.

Эти цифры были очень важны с точки зрения расчета "людского запаса". В то время мы - гражданские жили по нормам 5 бэр в год, или 3 бэра однократно. Это значит тебе 3 часа работы в этом отсеке. А у военных еще действовали нормативы 15 бэр в год либо 12 однократно. Теперь после Черноболя и Чажмы эти уровни излучения выглядят копеечными. Конечно "сходить и посмотреть" вполне хватает. Но ведь работать надо "не в костюме за столом". Как и положено, разрешены были аварийные 25 бэр. Мы с Кошуняевым эту "пайку" выбрали быстро и на всех остальных тоже хватило. Каждый день мы следили за обстановкой в лодке и докладывали результаты на комиссии.

Теперь надо сказать, что в момент вспышки в отсеке находилось двое матросов. Они выскочили сразу "умеренно грязными". Паровое облако, как бы прошло мимо них. Они стояли сбоку. Но они утверждали, что видели вспышку. В аппаратной, отразился свет вспышки. То есть это что-то, напоминающее "черенковское свечение".

Ребят сразу забрали в госпиталь, затем на самолете отправили в Ленинград в Первый военно-морской госпиталь. Они не в Москву полетели, не в 6-ю клиническую больницу (нашу гражданскую), а военные забрали их к себе. Отправили как-то – и забылось.

ЧАСТЬ 4

Начала заседать комиссия. Во главе комиссии вице-адмирал Козьмин - интеллигентный человек, как он мне запомнился. Он был начальником технического управления флота.

Его наместником в Северодвинске был Ольгерт Бенедиктович Герцберг удивительно интересный и образованный человек, с которым у меня сложились хорошие отношения, когда начиналась довольно опасная операция – загрузка зоны первой жидкометаллической опытной лодки К-27.

Там была интересная ситуация. Даже если 3 человека подходили к стенду, куда укладывалась эта зона, то сразу возрастал нейтронный поток. То есть она очень была высокообогащенной и потому были там специальные требования. Не дай бог ведро воды не поднесли бы или парафин и прочие такие замедляющие вещи.

Собственно Герцберг отвечал за объем ремонта, оплачивал ремонт, согласовывал ремонтные ведомости, организовывал передачу или заводу или флоту оборудования, которое снималось с лодок или для хранения-затопления, или для дальнейшего ремонта.

Естественно, он близок был к этой ситуации с аварией. Тонкость вот в чем - реакторы не были заявлены на перегрузку при постановке лодки в ремонт первоначально, и не было замечаний, что каналы потеряли герметичность. Канал - это труба длинной около 4 метров и диаметром примерно 60 мм. В нижней ее части размещены урановые ТВЭЛы - тепловыделяющие элементы. Как связка сосисок. Они омываются водой 1-го контура. Если на них появляются микро трещины то содержимое начинает вымываться в воду.

По-видимому, это как версия, был нарушен водный режим хранения. И за время ремонта это вызвало потерю герметичности тепловыделяющих сборок. Ну а за хранение тоже отвечали военные, экипаж и те лаборатории, которые там были. Так что Герцберг тут тоже активно участвовал и мы с ним всегда делились результатами того что наблюдали.

В составе комиссии был Мормуль, он, кстати, тоже недавно из Северодвинска уехал на Северный флот. Был там запомнившийся человек, очень известный - Борис Акулов. Женя Величкин - врач. Командир лодки был Виктор Смарагдов, командир БЧ-5 Семен Вовша. Фамилию начальника перегрузочной партии, капитана 2 ранга, я помню, но не буду называть, потому что все это натворил именно он.

И когда его допрашивали на комиссии, вице-адмиралу было просто стыдно, что такое можно было натворить. Ну как же вы могли допустить, как же вы… двадцать же положено поглотителей? Тот оправдывался почему не поставили упор. Да потому что были случаи, когда ставили упор, поднимали крышку, и этот упор наоборот гнул привод компенсирующей решетки. И возникала еще худшая ситуация, потом приходилось доставать эту решетку, разгружать сборку т.е. потроха реактора.

Собственно, моя роль… Я не был членом комиссии, Им был представитель нашего главка Минздрава Игорь Камышенко, там постоянно сидел. А я, когда была возможность, после своего доклада, мог там просто оставаться и что-то послушать.

Конкретно моя роль заключалась, что мы с начальником службы РБ СМП Федором Кошуняевым, должны были ежедневно на комиссии докладывать радиационную обстановку и намечать мероприятия, которые выполняла служба радиационной безопасности «Звездочки», чтобы как-то ограничить распространение "грязи".

И, главное, подготавливать расчеты трудоемкости работ с точки зрения дозовых нагрузок. То есть если намечалась какая-то работа, надо было оценить, во что она нам выльется и кого туда лучше послать, чтобы, с одной стороны, работу сделал, а с другой стороны, чтобы приберечь дозы облучения для более грамотных людей. Когда комиссия работала, там напряжение было, конечно, страшное, и вплоть до того, что я, даже живя в Северодвинске, домой не приходил, а ночевал в гостинице на Яграх. Там всем были выделены места.

Вообще комиссия заседала таким образом: мы собирались в 5 вечера, докладывались, обсуждались, где-то к 8-9 вся комиссия заваливалась в Ягринский. Ресторан закрывался, никого посторонних уже не пускали. Как бы обедо-ужинали все вместе. И падали на койки. Тогда может и родилась гениальная формула принципа питания в командировке - РАЗ В ДЕНЬ НО С ВОДКОЙ! Вспомните этот приют, хоть на первом месте был Адельман. Про это я еще расскажу.

А вот дозы выбирались очень быстро. Механическая служба самой лодки очень быстро выбрала. На Семенова уже было вообще страшно смотреть, он как с креста был снятый. На него, естественно, пытались повесить то, что он в течение часа не осматривал отсек. Вот тут я его прикрыл - по всем понятиям радиационной безопасности пока не уяснишь обстановку – туда лезть нечего.

Кончилось дело тем, что его канадку я еще долгое время донашивал и еще кому-то из племянников своих подарил, так она мне от него осталась на память. Подарил он мне ее. Ее списали как загрязненную. Это было тогда просто.

И вот что было еще из любопытных моментов. В один из дней, когда мы шли по концевым отсекам (старались в отсеки ходить через носовой и кормовой люки чтобы не пачкаться). Между 5 и 6 отсеками проход оставался.

Переборку между 5-ым и 4-ым отсеком закрыли. Идем в 7-м отсеке, зарисовываем картограмму, берем мазки... И вот, труба, зеленая труба, посмотрели прибором – "светит". Что за труба? - насоса сушения 6НВ2 Откуда качает? - из трюмов! Куда качает? - за борт! Берем журнал, смотрим. Насос включали в момент, когда пожарные заливали отсек водой и вода стала поступать в 6-й. Время включения-выключения записано, посчитали.

Ответственность на Вовше. Но за это ни я, никто другой, в общем, не посмели его упрекнуть, потому что утопни эта посудина у берега – было бы еще хуже. В общем, там по расчету активности где-то 100 кюри получилось, около 100 тонн он успел за борт сбросить. При его должности - правильно сделал.

Но что интересно. Они удачно очень сбросили "грязную" воду, потому что, когда я посмотрел таблицы прилива и отлива, посчитал поправку то понял, что моряки удачно "попали" в отлив. Вода быстро сбросилось в ток Белого моря, кольцевой ток, который идет против часовой стрелки. Попробовали взять на анализ водоросли где подводное обрастание, все чисто. Как говориться, "забыли" этот вопрос. А вот я то струхнул "дать добро".

Хуже было другое. В один прекрасный день, идем по носовым отсекам, смотрим во 2 отсеке на нижней палубе щиток электрический. Подставляем прибор – "светит". Ну, первая мысль: лодочные дозиметристы могли спрятать туда контейнер с калибровочным источником. Такое бывало, могли запрятать. Открываем.И нас обливает водой. Ну, собрали эту водичку, на тряпочку выбрали, что могли (там литра 2, наверное, было воды). Стали смотреть по остальным щиткам. Еще один нашли щиток, тоже залит водой, но уже знали, что там вода, подставили пластик, собрали все в ведерко. Вода ровненько из 5-го отсека. Та же ровно активность, тот же спектральный состав.

Вот когда мы на комиссии доложили это дело, и была дана команда проверить вообще все щитки – это уже сам экипаж занимался, аккуратно подставляя на всякий случай ведерки. влага была очень «ядовита». Все из 5 отсека. Что-то около 7 щитков было залито.

Оказалось, что сгоревшие кабели в 5-м отсеке не имели продольной герметичности, и давление столба было достаточным, чтобы пропихнуть воду в 4-й, в 3-й, 7-й, во 2-й отеки. Вроде еще и при проверке герметичности концевых отсеков подсосали. В первом не помню, были или нет, но в корме тоже начали обнаруживаться.

И вот когда мы это доложили комиссии электрики сказали: "Э-э, братцы, может, с радиоактивностью мы как-нибудь и справимся, но делать с сопротивлением изоляции, если эти кабели сплошь и рядом сквозные, то есть идут через все отсеки... Все их надо будет менять, потому что иначе не сдать лодку".

С самого начала, когда это все произошло и когда начали думать о ремонте, директор завода СМП Евгений Павлович Егоров, государственного ума человек, сказал: "Ну, пусть помаются дурью, все равно отсек я вырежу!".

К этому времени уже был опыт вырезки отсека К-19 - «Хиросима», он все еще стоял на заводе с приваренными понтонами. И вообще директор завода был сторонник такого способа ремонта аварийных реакторных отсеков.

ЧАСТЬ 5

Но тут возникла следующая ситуация. Военные конечно понимали, что целиком во всем виноваты и хотели обойтись как можно меньшими потерями. И они решили, что они смогут лодку дезактивировать.

Комиссия постепенно уехала, ну, она работала, может быть, недели три, не помню сколько точно. Зима. Навесили на всех остающихся некие поручения. И военные стали отапливать этот отсек. Почему? Потому что там "свеженькие" парогенераторы стоят. Да аппараты разгрузили. Носовой и кормовой. Но с разгрузкой кормового аппарата вышла совершенно идиотская история.

Мы медики между собой называли все это "пожар в бардаке с наводнением". Когда откачали воду, засунули тоненькую трубочку в зазор между крышкой и корпусом аппарата, стали откачивать оттуда воду и заливать туда раствор бария, хорошо поглощающий нейтроны .

Когда залили это все бариевыми солями, тогда спокойно достали крышку, это уже не было опасности, что "аппарат пойдет". Стали ставить наводящие устройства. Наводящие устройства – как бы это объяснить, перевернутый стакан такой, 8 тонн весом, на донышке стакана 2 эксцентрично вращающихся диска. Нониусы. Которые позволяют, установив на них контейнер, втягивать в себя поочередно по одному каналу и переносить в хранилище перегрузочной базы.

Ставим это наводящее устройство, но оно не становится. На это уходят сутки. Это пробуем, это пробуем. Но не будешь же там постоянно сидеть. Ничего непонятно. Возникает одна из версий, что установке наводящего устройства мешают "петушки". Механики, которые с этим были связаны знают. Это таких 4 клинышка размером побольше клиньев, которые забивают в обух топора, чтобы не соскакивал. Стальные клинья. Они забиваются между корпусом, боковой стенкой корпуса реакторов, в той, в расширенной части, и крышкой. Для того чтобы отцентрировать крышку точно, чтобы она своей узкой, нижней частью, точно села на посадочное место, на прокладку. И чтобы потом нажимным фланцем уплотнилась.

И вот высказывается подозрение, что эти петушки могут мешать. И возникнет опасность, если наводящее устройство собьет этот петушок, а он пригорел к корпусу реактора и может упасть вниз, попасть на головки каналов, и потом помешать работе перегрузочного устройства.

Значит, надо эти петушки убрать. Кого посылать? Посылать туда в такой ситуации, туда внутрь, а надо лезть внутрь аппарата, ногами на головки канала.

Подзастелили немножко свинца, отсосали воду до уровня головки каналов. И вот мой начальник Игорь Камышенко говорит, ладно, посылать никого нельзя, пошли-ка мы с тобой вдвоем это дело и сделаем. Опустили карандаши, прикинули дозы. Оделись по полной программе. КЗИ, перчатки, маски. Спустились на лесенку, прикинули по 2 минуты каждому. Первый я залез, сбил эти 2 петушка. Успел их выкинуть наружу, выскочил. Потом полез Игорь. Я ему отсчитываю 2 минуты, он сбил вторые 2 петушка, выкинули. Вылезли.

Естественно, одежку нашу никто не отмывал, ее просто свернули выкинули. Врач бригады, Рапопорт, помню сейчас, преподнес полстаканчика "под капустку", как положено. Дозиметр на 50 рентген, который был на поясе, того хватило, на груди – хватило. Который был в бахиле, на уровне колена – тот зашкалил. Чего там ниже было – черт его знает!

Панику поднимать не стали. И что вы думаете? Опять не становится. Опять эта наводящая не становится на место. Наконец выясняется: кто-то там уже сообразил, давайте подумаем-померяем. Наводящее устройство должно своими четырьмя отверстиями встать на 4 шпильки. Из тех не то 16, не то 24 шпилек вокруг аппарата. Такие, миллиметров по 80 диаметром, которыми потом закручивается нажимной фланец и уплотняет крышку реактора.

Так вот оказалось, допуски на установку шпилек и допуски на сверление отверстий на наводящем устройстве разошлись между собой в крайние стороны. Вот бывает – не везет!

Когда сообразили, в чем это дело, вывернули одну из шпилек (легко сказать – вывернуть эту шпильку!). Все не так просто. Это все -время, это дозы облучения.

И тогда на 3 шпильки, которые оставались, это наводящее устройство наконец встало. Начали разгрузку, разгрузили. Но, по-видимому, из-за вот этого сдвига, нониусы сбились, и 6-7 каналов из аварийного аппарата не удалось достать. То есть цанговый захват их не захватил. А носовой аппарат разгрузился полностью. Вот с этими оставшимися каналами этот отсек был потом и захоронен в заливе Абросимова. Но уже без меня. Я эту тропку протоптал с отсеком К-19.

Когда все разъехались, завод помог флоту, установил тамбур-шлюз, через который вентилятором, через паровую грелку, гнался теплый воздух, в отсек, чтобы согревать его, чтобы не разморозить парогенераторы. Но по мере высыхания вот этих обгоревших поверхностей с огромной площадью… Особенно эта изоляция, все, что туда дулось, стало оттуда и выдуваться.

И дошло дело до того, что в радиусе уже 100 метров на подоконниках ближайшего цеха, когда мы брали там мазки, загрязнение достигало ровно 25 тысяч на 150 квадратных сантиметров, то есть это норма загрязнения, которая допускается внутри зоны строгого режима, где ведутся грязные работы. А это уже было на подоконниках.

А я ничего не могу сделать. Моя власть на флотский заказ не распространяется. Попытки зайти через начальника… через начальника химслужбы и флагманского врача не очень и помогают –эти люди подчиненные. Но тут уже я был достаточно хорошо знаком на верхнем уровне. Банька и предобеденный стаканчик с Борисом Ефремовичем Ямковым, это адмирал, командир базы. И Гаранцов - это командир бригады ремонтируемых кораблей. Такой мужичишка, ему бы скорей партизанским отрядом командовать (Кирток – это строящихся кораблей что на СМП). А вот Ямковой удивительно приятный, интересный очень человек, и «мордой лица» напоминавший Геринга (простите за сравнение).

Я ему объяснил это все спокойно. Он говорит: "подождите, мы не можем это прекратить, дайте нам какое-то время". Тогда я собрал бумажки, картограммы все приготовили и полетел в Москву. В Москве хватило ровно 15 минут, чтобы доложиться начальнику главка обстановку. Он набрал трубку заместителя министра Аветика Игнатьевича Бурназяна, который имел права главного государственного санитарного врача, попросил его разрешения на его подпись. Бумажку позже подвезем в Министерство. Тот дал добро, и тут же дали по ВЧ телефонограмму, что бы завод просто перекрыл гнать этот пар – и все. Очень оперативно решались вопросы. Сварили паровые грелки.

Дня через 3, я возвращаюсь в Северодвинск, мне говорят военные: "Ой, господи, а чего мы вообще грели этот отсек? Грели эти самые парогенераторы? Чего их было греть? Они же были залиты морской водой. А хлориды для нержавейки – это гроб полный". Так вот это прошло уже, наверное недели 3-4 до того когда до этого сообразили.

Ну, кончилось дело тем, что на "Звездочке" работы были закончены. Лодку опять оттащили на Севмашпредприятие. Швартуют на глубоководной набережной, напротив 9-го цеха. И военные во главе с 1 НИИ ВМФ начинают, так называемую, дезактивацию. Через этот отсек пропустили и одну бригаду, и вторую бригаду, и еще из Питера курсантов присылали. Куча воды грязной в лихтер слили. Результаты дезактивации выражались, дословно, цитирую по протоколу: «проведенная дезактивация позволила несколько снизить уровни поверхностного радиоактивного загрязнения, существенно увеличив объем жидких радиоактивных отходов».

С тех пор, кстати, у меня как-то так в душе осталось, что вообще дезактивация – вопрос дохлый. Хорошо, что объемы, как загрязнения, в наших условиях, корабельных как правило, невелики, проще выкинуть, чем дезактивировать. Или по крайней мере принять меры заранее, застелить все пластикатом, и этот пластикат захоронить.

Ну, естественно, отсек вырезали, изладили новый. Лодку снова перетащили на "Звездочку", где она стояла в ремонте. Врезку сделали на Севмашпредприятии, а потом достройку всю отдали на "Звездочку". И она еще очень долго стояла в ремонте. Я уже уехал из Северодвинска в 1967г.

Приезжал туда в командировки регулярно, заходил, потому что на этой лодке оказался мой однокашник по 9-му классу, еще во Львове, такой Валера Гаврилов. За это время он из рядового "штурманенка" вырос до старпома. Он потом в Москве жил. И так мы с ним регулярно встречались, общались. Он мне рассказывал, в деталях историю гибели в Бискайском заливе К-8. Потому что трех матросов «восьмерки», оставшихся в живых, прислали к нему на борт дослуживать. Ну, зная, что в море уже пойти им не придется. (И ЕСЛИ КТО ЗНАЕТ ПРО ВАЛЕРИЯ ГАВРИЛОВА он в Москве - дайте знать.)

И он, конечно, в деталях мне эту всю историю рассказал. Эту историю мне рассказывало несколько людей, занимающих разные иерархические ступени. В частности, в деталях мне эту историю рассказывал Ольгерт Герцберг И потом в Москве мне эту же историю рассказал генерал-лейтенант начальник одного из управлений Генштаба, мой не прямой родственник, до которого все это доходило позже и в другом ракурсе.

Интересно, что у всех трех людей, занимавших разные иерархические ступени, окраска этих событий была совершенно разная.

ЧАСТЬ 6

Интересная ситуация возникла с выяснением причины пожара. Нужно сказать, что вице-адмирал не допускал на заседания комиссии "сероглазых", а заседали в кабинете главного инженера «Звездочки» (Зрячев). Они же все время вертелись в приемной. И совершенно нахально воровали бумаги. И выспрашивали, подслушивали. Все их знали, и поэтому старались от них держаться подальше. Но каждый день готовилась справка с кратким изложением событий и вручалась всем заинтересованным. Учли опыт предыдущей аварии с источникам для дефектоскопии. Это сентябрь 1964 года. В результате в Москве все получали одинаково и не было повода судачить.

Но пришло время. Адмирал вызвал их к себе и поставил перед особистами задачу: "определить причина пожара!". Пожарные специалисты установили, что начало пожара было в районе щитка автоматического регулирования напряжения - АРН. Вот если вы стоите за конторкой в пятом отсеке, то он будет чуть за спиной слева. На нем висел противогаз ИП-64.

Вообще за этими противогазами слава не очень хорошая. Известно что они могли самовозгораться, но для этого надо либо воду, либо масло, либо что-то еще может и неведомое. Отвлекусь чуть. Были еще и пластины регенерации которые поглощали углекислый газ и выделяли кислород. Чтобы хорошо работал СО2 надо было побольше, чем следовало бы, и кислорода давали повыше. Если господь создавал нашу землю, то он четко определил 21% кислорода. Чуть более и резко меняется пожароопасность. Не буду вдаваться в научные аспекты. А вот применение этим пластинам стирать робу или снимать старую краску известны.

Расскажу случай. Рабочий режимного цеха 42 прошел проходную и закурил. Столб огня.

А тут и скорая машина подвернулась. Медсанчасть тогда была рядом с 56 вахтой. Ожег живота и груди. Под праздники директор завода посетил палаты и когда узнал в чем дело перевел беднягу в литейный цех. Накрылась и горячая сетка, и обед, и 6-часовой рабочий день, и 24 дня к отпуску, и иногда доплата за подводные. Погорел.

Вернемся в 1965 год. Было несколько версий, я все не помню. ИП-64 одна из версий. Вторую версию в деталях разработали физики. Они посчитали, что в момент, когда произошла СЦР-самопроизвольная цепная реакция, был выброс радиоизлучения и могла произойти ионизация воздуха. И вот эта ионизация воздуха вызвала пробой между оголенными близко стоящими клемниками. Клемники которыми кабель заканчивается и заводится в щиты. И это могло быть причиной пожара. Они доложили. Их внимательно выслушали. И тут мы с моим начальником из главка с Игорем Камышенко перешепнулись. Те два парня, моряка, что были около аппарата, при такой-то дозе они вроде как должны были обуглиться, ну в лучшем случае им 2 недели жизни. Давай-ка позвоним. Ну, через главк, через Москву, созвонились с Первым морским госпиталем. Мы военных даже не стали здесь тревожить. Узнали что ребята живы. Забивают козла в столовой. Реакция крови, ну где-то на 100-120 рентген, разовая доза. Ничего особенного, выздоравливают, будут живы-здоровы, даже, может и инвалидность не понадобится.

И когда мы на следующий день доложили это дело на комиссии, что вот эти расчеты по ионизации, они как-то не шьются. Адмирал подвел итог - ну, да, бывает. Ну, что ж, скажем спасибо физикам, интересная была версия. В общем, кончилось дело классической формулировкой - «САМО СГОРЕЛО». То-есть причину пожару установить толком не удалось. Вся эта история была закрыта и потихоньку забылась. При случае я спрашивал у операторов и механиков. В лучшем случае что-то слышали. Им не преподавали и не анализировали. Прошло 20 лет выросло новое поколение и устроили Чажму. Только вот последствия куда хуже.

Может я и не все знал- тогда своих забот хватало. Извините. Кто знает дополните.

У меня всё, интересного чтения!

Еще один источник, укороченный так сказать вариант:

В августе 1963 года после окончания штурманского факультета Высшего военно-морского училища им. М.В. Фрунзе я был назначен на одну из первых атомных подводных лодок «К-11» 627-А проекта командиром электро­навигационной группы штурманской боевой части. С точки зрения военно-морской карьеры офицера это было хорошее назначение. Но подводная лодка «К-11», несмотря на свою «молодость» (она вошла в состав ВМФ в 1961 году) уже была направлена в ремонт в г. Северодвинск на завод «Звёздочка». Здесь нужно заметить, что очень слабым звеном всех первых атомных энергетических установок подводных лодок были парогенераторы. Практически ни один выход в море не обходился без сигнала «Радиационная опасность», связанного с выходом из строя одного из парогенераторов. А это значит, что произошла утечка радиоактивности, и шло её распространение по другим отсекам со всеми отсюда вытекающими... Вышедший из строя парогенератор отсекался, проводился ряд мероприятий по устранению последствий ухудшения радиационной обстановки, и корабль продолжал выполнение поставленных задач с некоторым ограничением допустимой мощности атомной энергетической установки. В завод подводные лодки приходили с половиной и более заглушённых парогенераторов (а всего их было 16). Сия участь не миновала и нашу «К-11».

На ремонт нам был отпущен год с небольшим, в конце 1964 года мы должны были его закончить и убыть в родную 3 дивизию 1 флотилии подводных лодок Северного флота, базирующуюся в губе Западная Лица.

Здесь, мне кажется, не лишним будет ознакомить читателя с командным составом подводной лодки. Перед уходом в ремонт первый командир «К-11» капитан 2 ранга Юрий Николаевич Калашников отправился на учёбу в Военно-морскую академию и командиром был назначен старший помощник, капитан 3 ранга, Виктор Васильевич Смарагдов. Старшим помощником был назначен окончивший Высшие офицерские классы ВМФ бывший помощник командира капитан 3 ранга Кутафин Евгений Иванович. Заместителем командира по политической части оставался капитан 2 ранга Гандюхин Андрей Егорович, помощником командира был назначен командир мино-торпедной боевой части капитан-лейтенант Абрамченко Владимир Васильевич. Командиром штурманской боевой части (моим непосредственным начальником) некоторое время ещё оставался капитан- лейтенант Рамодин Юрий Сергеевич, затем его сменил пришедший с первой и единственной в то время атомной подводной лодки с атомной энергетической установкой с жидкометаллическим теплоносителем «К-27» проекта 645 старший лейтенант Лесков Александр Яковлевич. Должность командира мино-торпедной боевой части некоторое время оставалась вакантной, затем на неё был назначен капитан-лейтенант Гаврилов Валерий Владимирович, пришедший с дизельной подводной лодки 613 проекта. Командиром боевой части связи (он же начальник радиотехнической службы) был назначен выпускник Высшего военно-морского училища радиоэлектроники им. А.С. Попова лейтенант Алексеев Жан Сергеевич. Начальником химической службы был назначен выпускник Бакинского высшего военно-морского училища лейтенант Сыч Виктор Фёдорович. Офицерский состав электромеханической боевой части сменился практически полностью. Командиром её стал командир дивизиона живучести капитан 3 ранга Вовша Самуил Израилевич (в просторечье - Семён Иванович), командиром дивизиона движения стал командир группы дистанционного управления капитан-лейтенант Мулява Георгий Иванович, командиром электро-технического дивизиона оставался капитан 3 ранга Назаров Валентин Иванович, которого несколько позже сменил капитан 3 ранга Юрченко Олег Юрьевич, пришедший к нам с должности командира электро-механической боевой части дизельной подводной лодки 611 проекта, командиром дивизиона живучести стал командир турбинной группы Кирилин Дмитрий Маркелович. Начальником медицинской службы оставался майор Новиков Лев Филиппович. Я так подробно перечислил командиров и начальников, поскольку все они в той или иной степени были участниками той аварии атомной энергетической установки, ради которой и пишется этот рассказ. Офицерский состав первичного звена - это командиры групп электро-механической боевой части составляли в основном лейтенанты - выпускники Высшего военно-морского инженерного училища им. Ф.Э. Дзержинского 1963 года.

Итак, в ноябре 1964 года ремонт, в основном, был закончен. Корабль подошёл к этапу испытаний. Программа швартовных испытаний, естественно, включала в себя ввод главной энергетической установки, в том числе и выход её на мощность 100%. Были введены в действие реакторы обоих бортов и начата проверка работы ГЭУ в различных режимах по плану программы испытаний. Экипаж в рабочее время находился на корабле, а после окончания рабочего дня на корабле оставалась одна боевая смена во главе с вахтенным офицером. Две другие смены находились на плавказарме, часть офицеров и мичманов отпускалась до утра домой. И вот в одну из таких ночей, когда вахтенным офицером был капитан-лейтенант Лесков А.Я., вдруг была объявлена боевая тревога и сигнал «радиационная опасность». С прибытием на корабль мы обнаружили находящуюся там смену с надетыми на лица респираторами, начальника химической службы старшего лейтенанта Сыча В.Ф. в сильном возбуждении. Все приборы радиационного контроля показывали значительное превышение допустимых норм. Мощность установки была снижена до минимально контролируемого уровня. Полностью глушить реакторы было нельзя до выяснения причин такого ухудшения радиационной обстановки. Были созданы различные комиссии, работали крупные и не очень специалисты и т. д. В конце концов, пришли к выводу, что в реакторе правого борта размыт один и тепловыделяющих элементов. А посему корабль до лета 1965 года оставить в заводе г. Северодвинска, произвести перегрузку активных зон обоих реакторов, для чего привести в Северодвинск специальную плавмастерскую (ПМ), предназначенную для перегрузки активных зон. И мы начали активно готовиться к перегрузке активных зон. Для этого над 5-м (реакторным) отсеком вырезался большой съёмный лист. Вход в 5-й отсек со стороны 4-го и 6-го отсеков был перекрыт. За это время была приведена ПМ, специалисты которой контролировали работы, проводимые заводом и личным составом по подготовке подводной лодки к перегрузке активных зон и сами принимали в них участие. Фактически у 5-го (реакторного) отсека стало 3 хозяина: экипаж, завод и ПМ. А, как известно, « У семи нянек...» Командованием корабля было принято решение отправить часть офицерского состава и мичманов в отпуск, с тем, чтобы до начала испытаний за зиму основная часть его отгуляла. В отпуск был отправлен и командир подводной лодки. Мне до сих пор непонятно решение командира 203 бригады ремонтирующихся подводных лодок капитана 1 ранга Горонцова В.В. отправить в отпуск командира во время перегрузки реакторов (которая называется иначе - операция №1). В начале февраля 1964 года всё было готово и принято решение начать перегрузку. Решили начать с реактора правого борта.

Открутив все прижимающие верхнюю крышку реактора болты, с помощью подъёмного крана начали её подрыв. Оторвав крышку реактора от его корпуса, начали медленно поднимать её вверх. И здесь было обнаружено, что вместе с крышкой вверх пошли компенсирующая решётка (КР), стержни автоматического регулирования (АР), стержни аварийной защиты (A3). А это значит, что началась неконтролируемая цепная реакция. Крышка реактора тут же была возвращена на место. И все начальники начали решать, что же делать дальше?

Вечером 12 февраля 1964 года, в пятницу, я должен был заступить дежурным по кораблю. Но днём я встретил Аню, которая работала секретчицей на заводском дебаркадере, к которому была ошвартована наша подводная лодка. Она мне сообщила, что во дворце культуры вечером выступают с концертом ленинградские артисты и у неё есть два билета, и она меня приглашает. Я, конечно, с горечью сообщил, что заступаю дежурить, но постараюсь подмениться. А в те времена выходной был один - воскресенье, и отгулов за дежурство никто не давал. С субботы на воскресенье дежурным должен был заступать лейтенант Сергеев Юра. А он был, в отличие от меня, человеком семейным и ему, конечно, очень хотелось побыть в выходной с семьёй. И когда я предложил ему поменяться дежурствами, он воспринял это, как подарок судьбы. Пошли к старпому Е.И. Кутафину за разрешением. Он, конечно, для порядка пошумел, что вечно у нас всё не как у людей, но разрешил. Дело сделано! Юра отправился на подводную лодку дежурить, а я во дворец культуры на концерт. Концерт нам очень понравился и, наверное, поэтому Аня после концерта пригласила меня на чашку чая. Чаепитие затянулось до утра и, поскольку в те времена суббота была рабочим днём, раненько утром я отправился на плавказарму, дабы привести себя в порядок и в 8 часов стоять в строю на подъёме военно-морского флага. При подходе к плавказарме меня встретило оцепление, состоящее из матросов, которые проверили у меня документы и матрос-химик с переносным прибором дозиметрического контроля начал проверять мою одежду и руки на предмет радиоактивного загрязнения. На мой недоумённый вопрос: «В чём дело?» они не менее недоумённо ответили: «А вы разве не знаете, что на «К-11» всю ночь был сильный пожар в реакторном отсеке?» Я, конечно, не знал.

На плавказарме старпом Е.И. Кутафин на меня сильно накричал за то, что я болтаюсь неизвестно где и отправил меня на корабль, чтобы я сменил дежурного по кораблю лейтенанта Сергеева и предупредил, что своё дежурство (с субботы на воскресенье) всё равно остается за мной.

По прибытии на корабль моему взору предстала страшная картина. Сквозь отверствие съёмного листа был виден обуглившийся и полузатопленный реакторный отсек , над которым ещё струился то ли дым то ли пар, а, может быть, и то и другое вместе. Через люк 8-го отсека я спустился в кормовые отсеки. Там я увидел не менее удручающую картину. 6-й (турбинный) отсек был также наполовину затоплен водой, в 7-м (электротехническом) и 8-м (вспомогательных механизмов) тоже было большое количество воды. И вся эта вода была загрязнена радиоактивными веществами сверх всяких норм и весьма значительно. Из-за такого количества воды в кормовых отсеках лодка получила значительный дифферент на корму. Юра Сергеев рассказал мне, как ночью верхний вахтенный, увидев над 5-м отсеком голубой огонь, доложил в центральный пост. Дежурный по кораблю объявил аварийную тревогу и силами дежурно-вахтенной службы через отверствие съёмного листа с помощью протянутых шлангов попытались загасить пламя. Но оно только увеличивалось. Была объявлена тревога по заводу, бригаде, вызван экипаж, прибыла пожарная машина сначала заводская, а затем и несколько городских. И все они, опустив шланги через отверствие съёмного листа, закачивали в отсек воду. Через выгоревшие переборочные уплотнения кабельных трасс вода стала поступать в 6-ой отсек, а далее через различные неплотности и 7-ой и в 8-ой. Залив полностью 5-й отсек все разъехались.

С началом рабочего дня на корабль прибыл экипаж. В кормовых отсеках можно было находиться только в изолирующих противогазах ПП-46. В то время слово «ЭКОЛОГИЯ» было не в моде и вообще его мало кто знал. Поэтому, в связи с тем, что дифферент на корму начал принимать угрожающие размеры, а несамоходную баржу, в просторечье именуемой грязнухой для откачки в неё воды, неизвестно когда подгонят, командир БЧ- 5 капитан 2 ранга Вовша С.И. периодически давал команду на пуск помпы для откачки воды за борт из того или иного отсека. Естественно без записи в вахтенный журнал. Но это, возможно, спасло лодку от затопления у пирса. При убытии экипажа на плавказарму, на дебаркадере все прошли дозиметрический контроль, в результате которого все были раздеты догола, отправлены в душ и переодеты в старенькие постиранные репсовые костюмчики. В дальнейшем эта процедура повторялась при каждом посещении корабля. Все ушли, а я остался ещё на сутки. На следующий день комиссия сделала заключение, что внутри подводной лодки нельзя находиться более 4 часов. И дежурная служба после меня начала сменяться через каждые 4 часа. Мы продолжали дежурить, мыться и переодеваться, а дежурные по кораблю расписывались за пистолет и вместе со снаряжением передавали его друг другу на дебаркадере до тех пор, пока начальнику химической службы Сычу В.Ф. не пришла в голову мысль замерить на нём степень радиоактивного загрязнения. Оказалось 1,5 млн. расп./мин. С тех пор мы стали дежурить без пистолета. Но это полбеды. Беда в том, что эта радиоактивная грязь была разнесена по заводу и даже по городу. Контроль с переодеванием проводился и на заводских проходных и даже на автобусных остановках.

В таком режиме мы продолжали жить довольно длительное время. После откачки воды в грязнуху, мы продолжали службу, которая заключалась, в основном, в поддержании живучести корабля и дезактивации оборудования. А тем временем многочисленные комиссии пытались установить истинную причину происшедшего и решить, что же делать с нашей подводной лодкой? Одни комиссии состояли из настоящих специалистов, которые разбирались в обстановке и могли оказать действенную помощь, другие приезжали непонятно зачем и не только не приносили никакой пользы, но даже вредили. Как, например, комиссия во главе с помощником командующего Северным флотом контр-адмиралом Кучером, который требовал неукоснительного соблюдения уставов и порядка в гальюнах. В результате этого загрязнение было распространено ещё больше, а личный состав получил дополнительные дозы облучения.

О чём говорилось во время заседания этих комиссий, как принимались те или иные решения, мне доподлинно неизвестно, т.к. занимаемая мной в то время должность этого не предусматривала. Доподлинно только знаю, что в результате всех разбирательств был снят с должности старший помощник командира капитан 2 ранга Кутафин Евгений Иванович, исполнявший во время аварии обязанности командира, и назначен преподавателем в Высшее военно-морское училище г. Баку. Как были наказаны другие участники, я не знаю. Знаю, что весь личный состав получил серьёзные дозы облучения, которые никто и нигде не учитывал и никуда не записывал. А, может быть, учитывал и записывал? Во всяком случае, ни у кого в медицинской книжке на этот счёт никаких записей нет. С нами поступили очень просто: произвели замеры наличия радиоактивного йода в щитовидной железе. У кого было более 10 000 расп./мин. - в госпиталь. У кого менее - продолжать службу. У меня оказалось 9 500 расп./мин. Я остался служить. Впрочем, в госпитале тоже народ задержался не на долго. Но в 90-х годах прошлого столетия все офицеры и мичманы приобрели право на получение звания «Ветеран подразделений особого риска» и некоторых льгот. По подводной лодке было принято следующее решение: реакторный отсек вырезать полностью и заменить его на новый. Оборудование других отсеков дезактивировать, насколько это возможно, произвести средний ремонт с некоторой модернизацией. Поскольку эти задачи были в то время не под силу заводу «Звёздочка», нас было решено перевести в 42 цех СМП, где подводные лодки этого проекта в своё время и строились и передать из 203 бригады ремонтирующихся подводных лодок в 339 бригаду строящихся подводных лодок. Причину возгорания, насколько мне известно, установить так и не удалось. Во всяком случае в приказе Министра обороны СССР причиной указано самовозгорание изолирующего противогаза ИП-46, оставленного в реакторном отсеке. На мой взгляд, это откровенная ерунда.

Весь этот комплекс мероприятий продолжался до декабря 1967 года, и 4 января 1968 года подводная лодка «К-11» без проведения ходовых испытаний в сопровождении ледокола «Капитан Воронин» и морского буксира «Иван Плюснин» вышла из завода СМП г. Северодвинска и направилась уже не в 1 флотилию подводных лодок, а в 17 дивизию п. Гремиха, где и были закончены испытания.

Ага

http://www.naslednick.ru/articles/history/history_1378.html
Капитан 1 ранга в отставке Эдуард Трофимович Платонов

Вот и фото К-11

Ни разу не слышал про эту аварию. Это сколько же всего было подобных аварий у нас, а в мире?!

Герои. Я бы съебался

интересно, а почему теме оценку поставить нельзя?
если что, то я положительно голосую.

Первое поколение, первые перезарядки, они были первыми и этот опыт оплачивался жизнями

надо было адмиралам дарить самые светящиеся железки- чтоб им поплохело тоже

Каждому героизму всегда предшествует чье-то распиздяйство

Сложилось мнение по всей этой ситуации. Полный непрофессионализм работ. Все методом тыка.
Одна рука не знает что делала другая.
Это тогда. А сейчас вообще пиздец наверно.

Это сообщение отредактировал roketman - 30.12.2019 - 10:27

верно мыслите, товарищ, так и есть, к сожалению.........

Разгильдяйство и непрофессионализм.
В 1985 в бухте Чажма была еще более серьезная авария, когда рванул реактор подлодки из-за того что какой-то криворукий рабочий оставил кусок электрода под уплотнением верхней крышки реактора. Мгновенно погибли 10 матросов и офицеров.
А менее чем через год рванула Чернобыльская АЭС.

Немудрено . Мёртвые молчат , выжившие персонажи дают подпиську о неразглашении .
Подпиську в папочку с грифом "сов.секретно" , и в сейфик лет на 50 . А потом все быстренько умерли в муках от радиации и никому это уже не интересно , потому что никто ничего не знает .
Романтика . Айда служить на подводную атомную лодку , товарищ . Будем в прицеле империалистов вместе держать .

Удивляют всегда такие авторы. Сам факт-то конечно познавательный. Но! Ну не можешь, не пиши! Или найми литконсультанта, который приведёт всё в читаемый для обычных людей вид.
Перескакивает с одного на другое, куча каких-то непонятных терминов, немцы какие-то ©.
Просто как пример:

Ну конечно помню, я ж, как и 99% читателей, только этим всю жизнь и занимаюсь. Уж не говоря про то, что правильно "располагается".

И такого половина текста.
Можно написать нормальным языком, чтобы понимали обычные люди?

У Овечкина было про неё. Вскользь, но причины описаны.

Вышло мобильное приложение ЯП на Android, скорее качаем!

В то время учился в 1 классе , после окончания занятий , вдруг в раздевалке выдают одежду какие то мужики с приборами в руках , кому то выдают а кому то нет - бросают в кучу . Это я потом уже понял ( по прошествии лет) , что родители притащили домой грязь ,выбросы были огромные. Были проверки по домам , наверно у тех , кто работал поближе к аварии. Проверяли на загрязнения одежды прямо на улицах ,был свидетелем как сняли с женщины пальто с чернобуркой а ведь была зима.

На половине бросил это чтиво, потому как "очень интересно, но ни хрена не понятно"

Эх, красивые лодки были...