ТС, а че не до конца скопировал? там продолжение есть:
"Впрочем, излагает все это молодой человек теоретически — сам он, по его словам, жену не бил и бить не собирается: «Моего одного недовольного взгляда хватает».
Новые знакомые удивляются, когда мужчина признается, что он не чеченец и когда-то его звали Антоном. Два года назад мать Абдуллы, замдиректора по безопасности в одном из грозненских лицеев, тоже приняла ислам. «Всё-таки сын мусульманин, внуки будут расти в исламе, — объясняет Абдулла. — Она хорошая женщина, добропорядочная, ей ничего не оставалось, кроме как совершать пять раз молитвы в день».
«Хорошо, не побили в первый день»
Православный храм в центре станицы Наурской стоит впритык к территории местного РОВД. Глухая церковная стена даже повыше участковой. Настоятель отец Амвросий жалуется на глазомер: «У меня всегда были проблемы: я не могу, когда говорят там комната 5×7, оценить и представить. Когда обсуждали забор, я прикинул — ну я ростом два метра, еще чуть выше — это метра три, значит, надо четыре метра. Говорю рабочим, а они: «Батюшка, это ж Великая китайская стена будет». В итоге договорились примерно на двух с половиной метрах. «Я, конечно, поворчал для порядка, мол, кирпича вам жалко что ли, но в итоге вышел нормальный забор».
Кирпича в самом деле не жалели: спонсора для строительства храма нашел Рамзан Кадыров — им стал Игорь Алтушкин из «Русской медной компании». Семь видов гранита, мрамор, кирпич и даже иконостас ехали в чеченскую станицу Наурская из Екатеринбурга. К делу подошли с размахом: полы сделали с подогревом, и люстру по каталогу выбрали самую крупную.
Привезли люстру, которая для храмов высотой 55 метров, а тут всего около 30. Я захожу в церковь, а она как елка на полу стоит.
Пришлось рабочим исхитряться и под размеры храма крепление подгонять. На открытие церкви в 2016 году приезжал глава Чечни.
Церковь Рождества Христова — один из двух православных храмов в республике (первый в Грозном). Наурский район исторически считается казачьим — в состав Чечни он попал только в 1957 году. Согласно переписи 1959 года, русских здесь было больше 80%. В 2010 года их насчитали около четырех тысяч, то есть 8%, что в пять раза больше, чем в среднем по республике. В самой станице русских всего пятьсот человек, прихожан из них до сотни. Пожилых нет — по рассказам священника, их во время военных кампаний увозили в первую очередь: «У пенсионера есть пенсия, то есть приехали на новое место жительства, еще ничего нет, а пенсионер уже деньги получает». Паства почти вся трудоустроена: работают учителями, врачами, бухгалтерами, а «молодежь вся в полиции».
До приехавшего из Ставрополя восемь лет назад монаха отца Амвросия священники в Науре не задерживались: срок службы составлял от трех месяцев до года. Объясняет отец Амвросий это спецификой региона:
С моим предшественником я общался, он очень свободолюбивый был. У них был случай: они с матушкой пошли на рынок, он в шортах, матушка в кофточке с большим вырезом сзади. Естественно, это было воспринято как бомба какая-то. Здесь в шортах не ходит никто, это табу строжайшее. Им замечания стали делать, очень ему это не понравилось.
В 1990-х была пара лет, когда настоятеля в Науре и вовсе не было. Это вообще было для православных священников в Чечне непростое время — батюшек похищали и убивали. Амвросий вспоминает об отце Анатолии Чистоусове, похищенном и расстрелянном, и других случаях. На вопрос, не бывает ли сейчас каких-то трений с чеченским населением, батюшка невозмутимо отвечает: «Ну я же пешком сюда пришел».
Но традиция при этом не прерывалась: певчие, зная устав, совершали службу без священника — просто исполняли свою часть реплик. Сейчас в церкви Амвросий служит один — живого звонаря, который мог бы управляться с колоколами, у него нет. Зато есть «автономный звонарь» — механизм, который приводит колокола в действие без помощи человека.
У меня в телефоне записан контакт "Колокольня". Я во время службы на неё звоню, перевожу в тональный режим и выбираю мелодию, их больше пятидесяти. А потом, когда надо закончить, нажимаю решётку.
Наурский район — территория Терско-Сунженского казачества, что накладывает отпечаток на паству, которая от ставропольской, по словам отца Амвросия, отличается разительно: гордая и без лже-смирения. «Помню, первую службу служили в старом храме. А я ж только переезжал, вещи свои из машины брал, преклонился, и мантия у меня запачкалась о край машины немножко. После службы ко мне подходит одна казачка, говорит: “Батюшка, вы наше лицо, — показывает мне на мою мантию, — если не можете сами постирать, отдайте нам, и мы постираем”. Я думаю: ничего себе, хорошо хоть не побили меня в первый день».
Живет священник в бывшем одноэтажном административном здании — от длинного коридора, где раньше сидели очереди, по обе стороны отходят комнаты-кабинеты. Правда, начинка совсем не административная: кругом портреты церковных иерархов, на стуле растянулась серая вислоухая кошечка по имени Мышка, а в саду цветет розовый сад: заваривая чай, отец Амвросий срезает бутон чайной розы и нарезает лепестки в чайник.
Единственный диссонанс с идиллией обнаруживается в уборной - на стиральной машине лежит книга "Противодействие информационному экстремизму в межнациональной среде. Гендерный аспект". "Я обычно такие книги дома не держу, но так как надо готовиться к конференции, приходится. А где их еще читать?" - объясняет священник.
Амвросий — член общественной палаты и двух профильных комитетов при чеченских министерствах. Он входит и в этнический консультативный совет при Рамзане Кадырове. О своей общественной работе отец Амвросий за чаем рассказывает сдержанно: мол, национальные ансамбли опекает да возлагает к памятникам цветы. Но на деле он участвует и в куда более зрелищных мероприятиях — например, вместе с председателем парламента Чечни Магомедом Даудовым и Хирургом из «Ночных волков» выступал на митинге в поддержку Кадырова в январе 2016 года, где чеченская полиция насчитала миллион человек (население всей республики всего около миллиона четыреста тысяч). Монах зачитывал послание Махачкалинского епископа.
Начиналось оно со слов: "Ваше превосходительство Глава Чеченской Республики Рамзан Ахматович Кадыров".
На вопрос, нравится ли ему общественные обязанности, священник уклончиво отвечает: «Периодами. Иногда да, иногда нет» — и переходит к рассуждению о том, что человеку верующему категориями «хочется — не хочется» вовсе не подобает мыслить.
«Вся надежда только на скотину»
Ольга Владимировна* и Александр Викторович* в наурскую церковь не ездят. «Но нас и не звал туда никто. Нас как будто забыли здесь, они даже тут не рекламируют».
Супруги живут на окраине одной из станиц Наурского района у самого Терека в деревенском доме из двух комнат: спальне, стены которой увешаны коврами, и кухни, прямо на полу которой стоит небольшая буржуйка. Другого отопления в доме нет. На полу сложены огромные мешки с рисом и мукой — соседи-чеченцы приносят подарки, когда у них кто-то умирает. Туалет на улице, ходить туда надо с фонариком.
Супруги из станицы в Наурском районе ездят к детям только одним днем - иначе не на кого оставить хозяйство. Подвозит их обычно сосед-чеченец.
Ольга Владимировна родилась в Ленинграде, но уже в молодости приехала в Чечню на практику — работала дежурной на железнодорожной станции. Здесь же она познакомилась с будущим мужем. У пары двое сыновей, оба они уехали из Чечни — один в Краснодар, другой в Ставропольский край. Дети родились во время войны, которую супруги встретили здесь же: «В подвале с детьми сидели». Поверх двора шла перестрелка: войска стояли за станицей и стреляли через Терек в сторону Грозного.
До войны в станице жили в основном русские. «Но когда начался бардак, все стали уезжать. Ко второй уже все уехали», — вспоминает Ольга. Одна из причин, которая держала и держит семью в Чечне — это обширное хозяйство.
Жизнь супругов полностью зависит от двора: нам с гордостью представляют корову Апрельку, телка Зорьку, барана Боню, кролика-производителя Василия с сонмом крольчих, кур, уток, индюков и даже пять рыжих кошек, которые берегут дом от мышей.
«У нас вся надежда только на этот скот, если честно сказать», — признается Александр.
Дом Александра и Ольги — один из немногих в станице, где есть маленькая цепная собака, которых мусульмане не любят.
Раньше шкодили чеченцы, лазили воровали, когда беспредел был. И кроликов у русских таскали. И собак травили. Без собаки никак, она нам как дверной звонок.
В этот момент пес на улице заливается лаем: сосед-чеченец зашел узнать, как лучше разводить кроликов. Александра Викторовича нет несколько минут, после он возвращается в легком раздражении: «Я ему объясняю: ты самку к нам принеси. Где это видано, чтобы с самцом к самке идти?».
Кролик Василий — одно из немногих животных, которому, по крайнее время в ближайшее время, ничего не грозит. Остальных рано или поздно отправят под нож — даром хлеб в семье не ест никто. «Выхожу во двор, посмотрю на него, выбираю, кого зарезать не жалко. Вообще жалко, конечно, но что делать, не будешь их всю жизнь кормить». В семье, говорит Александр, есть проблема «с валютой». Фактически супруги живут за счет натурального хозяйства и бартера: например, Зорьку скоро обменяют на зерно и сено для его матери Апрельки.
Александр всю жизнь он проработал комбайнером в соседнем колхозе, однако почти десять лет назад потерял работу и теперь занимается только хозяйством.
Колхоз всю войну проработал, а при Медведеве взяли и разогнали. Приехали из Грозного, сказали, что колхоза вашего больше нет. Трудовые книжки выдали, комбайны на металлолом увезли, деньги в карманы попрятали.
Ольга Владимировна работала в детском саду, но после войны его закрыли. Женщина десять лет стояла на трудовой бирже, пока не получила работу на местной почте с зарплатой 2,5 тысячи рублей в месяц. Так что теперь она думает написать новому главе почте России: «Попрошу, чтобы почтальонам зарплату прибавили. Слышали, предыдущий себе 95 миллионов выписал? А то никто же не спросит, а люди здесь, блин, за чашку супа работают».
С соседями-чеченцами супруги общаются, вместе отмечают праздники, а Александр Викторович даже иногда выпивает:
Все пьют, на самом деле. И в карты играем, зовут, чтобы никто не видел.
По воспоминаниям супругов, жители станицы не были религиозными до войны: «Мечеть в селе построили уже при младшем Кадырове». Ольга Владимировна платок надевать не стала: «Да и кто меня заставит?».
Ольга и ее муж заметно скучают по временам СССР, на выборах голосуют за КПРФ и уверяют, что эти чувства разделяют и соседи. «Раньше работа была, раньше был клуб, который уже тридцать лет закрыт. Скучная жизнь. В мои годы молодежь была! Встречались — и драка стенку на стенку. И цепи были, а арматура. Мы за территории дрались. Ну сейчас это смешно. А теперь — куда [хочешь] ходи, никто и не спросит, куда. Мы и двери не закрываем».
Неожиданно Александр грустнеет и говорит: «Если вам интересно, какая у нас проблема — у нас проблема одна. Не дай бог кто умрет. Хоронить некому. Нас двое здесь из мужиков, третий умер. Теперь проблема, если кто умрет — из соседних станиц звать придется».
«Сюрприз для Рамзана»
Но и есть русские, которые в Чечню приезжают. Последние годы глава республики неоднократно в своем инстаграме заявлял, что там всегда рады русским специалистам. Владимир Хлебников, главный дирижер симфонического оркестра Чечни, переехал в Грозный шесть лет назад.
Дирижер уважаемый человек в республике, но проблемы у него такие же, как у старушки Клавдии Леонидовны. В здании Государственного русского драмтеатра имени Лермонтова тоже несколько месяцев не работает лифт. «Там с деталью что-то», — объясняет Хлебников. 66-летний дирижер легко поднимается на пятый этаж и смеется над тем, что нам приходится перевести дух на лестничной площадке. На стенах его кабинета два портрета — Рамзана Кадырова и его отца Ахмата-Хаджи.
Специально для детей в Чечне дирижер Валерий Хлебников придумал большой проект ”путеводитель по оркестру” - во время программы слушателям дают послушать каждый инструмент по отдельности.
Выпускник Ленинградской консерватории по классу гобоя в 90-е занялся дирижированием и уже в 2002 году возглавил Национальный симфонический оркестр Алании. Шесть лет назад дирижера пригласили в Чечню — восстанавливать традиции. «Целое поколение выросло, не имея никакого отношения к классической музыке. Мы, конечно, столкнулись с некоторыми сложностями, для преодоления которых меня и пригласили», — рассказывает Хлебников.
Сложности были вот какие: в 2011 году «здесь не было ни одного человека, который бы играл на инструменте, который находится в составе симфонического оркестра. Вообще ни одного».
Сейчас в оркестре есть русские, украинцы, армяне, однако ни одного чеченского музыканта, и по оценке самого дирижера, появятся они не скоро: на воспитание нового поколения потребуется не меньше десяти лет. Его приходится буквально выращивать: специально для этого дирижер создал детский симфонический оркестр.
Утрачены были не только кадры, но и сама привычка слушать классическую музыку. Хлебников признается, что в начале работы в Чечне его главной задачей было убедить людей, что им вообще нужно ходить на концерты симфонического оркестра. Поэтому начали с аранжировок чеченской народной музыки и популярной классики, «то, что, грубо говоря, есть у каждого в телефоне»: «Маленькая ночная серенада» Моцарта, «Шутка» Баха, отрывки из балетов Чайковского и другие классические шлягеры. Сейчас в репертуаре — Григ, Равель и Вивальди. На оснащение оркестра руководство Чечни не скупилось:
Купили два автобуса, купили костюмы, миллионы потратили на инструменты, какими не может похвастаться, наверное, ни один оркестр в России кроме Валеры Гергиева. Купили концертный рояль, пюпитры, ноты, все аксессуары, канифоли, трости - все.
Рамзан Кадыров концерты оркестра посещает регулярно, с гордостью рассказывает Хлебников: «Сидит, аплодирует. Иногда, говорят, у него даже слезки появляются на глазах — мне так говорили, сам я не знаю». Специально для главы Чечни Хлебников сочинил пьесу: «Я однажды заметил, что он когда-то давал интервью под мелодию из кинофильма “Ромео и Джульетта” Нино Рота знаменитую. Потом он безумно любит “Грозу” Вивальди. И чеченская музыка. И я соединил эти три мелодии, мы сделали одно большое произведение — он был в совершенном восторге». Названия для пьесы дирижер пока не выбрал, но рабочий вариант звучит как «Сюрприз для Рамзана».
Кадыров тоже любит сюрпризы. Не так давно он подарил Хлебникову квартиру, причем эффектно - вышел прямо на сцену и вручил ключи.
Теперь Хлебников живет в центре Грозного и пользуется большим уважением местных жителей: «Идешь по улице, останавливается автомобиль, маэстро, давайте подвезу вас!» На рынке бесплатно предлагают продукты. На вопрос, были ли трудности в культурном и бытовом плане, дирижер ответить затрудняется: «Мне сложно говорить, потому что я как бы штучный товар, ко мне особое отношение. Может быть, некоторые моменты, которые касаются других — меня не касаются».
Общается дирижер и с другими чиновниками, например, с замминистра МВД Алты Алаудиновым — мужчины ходят по ресторанам и много говорят о религии и классической музыке. «В Ростове я с трудом представляю, что начальник полиции попросит что-нибудь рассказать о Моцарте. А он просит». (Имя Алаудинова чаще в СМИ всплывает не в связи с Моцартом, а в несколько иных контекстах.).
«Живое доказательство, что в Чечне жить можно»
Замминистра Чеченской республики по национальной политике Екатерина Курашева тоже русская. Несмотря на профильную должность, она утверждает, что ей «странно, когда люди спрашивают друг друга о национальности».
Курашева приехала в Чечню, по ее собственной шуточной формулировке, «из инстаграма». В марте 2013 года, когда глава республики только завел аккаунт, она оставила ему комментарий с вопросом, мол, как там у вас все на самом деле, в ответ Кадыров пригласил Курашеву в гости. В первый же вечер он устроил сюрприз — сам на машине повез кататься и показывать город. Всего девушка провела в республике четыре дня — она красноречиво оговаривает, что «не была ограничена в своих передвижениях, меня никто не сопровождал».
Замминистра Чеченской республики по национальной политике Екатерина Курашева считает, что на протяжении долгих лет СМИ раздували плохие новости о Чечне - "позитив продается хуже".
В конце поездки глава Чечни неожиданно для Курышевой пригласил ее присоединиться к команде и переехать в Грозный работать в правительстве. К этому моменту Курашева находилась «между работодателями» — она успела поработать на руководящих должностях в швейцарской управляющей компании Herculis Partners, «Уралсибе» и ВТБ24. Близкие решение поддержали, так что единственное, что держало девушку без мужа и детей в Москве, — две маленькие собачки, которых она перепоручила родителям: «Я могла бы их взять с собой, но это противоречит местным традициям — здесь собак в квартире не держат».
Курышева - светло-русая, но теперь узнать это можно только по старым фотографиям: весной этого года девушка приняла ислам, поэтому волосы скрывает под тюрбаном.
Впрочем, даже в платке 38-летняя чиновница выглядит по-столичному: у нее идеальный маникюр и очки с логотипом DG. Разговор идет в суши-баре с видом на мечеть и главную площадь.
В министерстве Курашева уже почти пять лет. Прежде чем заняться нацполитикой, она курировала разбором обращений к Кадырову (например, в том же «Инстаграме») и курировала средства массовой информации:
Давайте без иллюзий - любое СМИ - это рупор, средство пропаганды в той или иной степени. У нас государственные СМИ, и они занимаются поддержкой политики, проводимой главой региона, занимают активную позицию в медийных конфликтах, связанных с попытками оклеветать Чечню и чеченцев.
В молодом поколении нужно воспитывать правильное отношение к истории, к прошлому, к президенту, прививать любовь к стране, объясняет она: «Говорят о жестком управлении? А вы знаете мягких успешных руководителей?» Портреты и цитаты из обоих Кадыровых, по словам Курашевой, появляются на стенах домов благодаря активной поддержке самих чеченцев, без принуждения и насилия.
«Хотите, я сейчас подсяду за любой соседний столик и спрошу, что ты думаешь об Ахмате-Хаджи? — вдруг предлагает замминистра печати Чеченской республики. — Люди будут полтора часа рассказывать, какой это великий человек!».
Курашева живет в служебной квартире в высотке «Грозный-сити» и ездит на машине с номерами КРА — по инициалам главы республики. По словам замминистра, никакой привилегии это не дает. Сам Кадыров, впрочем, говорил иное:
Если у человека есть номер КРА, значит ему за что-то дали эти номера, за какие-то поступки, подвиги. Чтобы смог поехать, приехать быстро, когда его позовут, чтобы не останавливали.
(на чеченском, на отметке 9.23)
О лидере республики Курашева говорит с легким придыханием: «У него невероятная энергетика, наполненная верой во Всевышнего и любовью к своей родине. Общение с ним заряжает настолько, что порой невозможно уснуть, если встреча состоялась вечером».
Единственное, чего не хватает в Чечне, по ее словам, так это снега: когда впервые попала в местные горы, от радости прыгала с капота в сугроб. Кроме снега в республике все необходимое есть. Разговор Курашева закругляет фразой: «Я могу быть живым доказательством, что в Чечне жить можно».
«Годы летят, фамилии не спрашивают»
Сгорбленная старушка ходит, не снимая верхней одежды, по комнате в пункте временного пребывания. Замка в двери нет — на его месте дыра. Комната очень маленькая и очень бедная. На кровати вместо покрывала старое одеяло. Каждое утро Аглая Дмитриевна* застилает кровать, складывает подушки горкой, прислоняет к ним фотографии родных и плачет.
Одиноким старикам в Грозном раньше помогал Международный Красный крест, а теперь волонтеры.
Аглае Дмитриевне 88 лет. «Годы летят, фамилии не спрашивают», — бормочет старушка. Как давно она живет в общежитии, ответить не может. Рассказывает, что родилась и всю жизнь провела в Грозном, работала на заводе. У нее вроде бы есть сын и дочь, но где они, неизвестно. Сын когда-то уехал во Владивосток, а дочка как будто в Москве: «Генерал забрал на всю жизнь, начальником милиции будет у него, не скоро приедет». Но на черно-белой фотографии дочери на обороте надпись «21 год, 1971» — это значит, что сейчас женщине должно быть уже 67 лет.
Старушка перебирает снимки. Родители. Брат в военной форме. Сестра-«хохотушка». Дочь. Дочь с внучкой. Сын. Подруга «самая дорогая моя». Домашние дни рождения, свадьбы, прогулки. В какой-то момент рассказ становится совсем сбивчивым и путаным: «Это дочка, это зять, это зятя жена». Групповой снимок, на руках у мужчины смешной рыжий кот. «Не надоела я вам?» Женщины на фоне полностью разрушенного здания, на обороте надпись «2001».
Для того чтобы перебрать всю пачку, хватает двадцати минут. "А так у меня больше нет ничего и никого".
Как объясняет Юлия Орлова, соосновательница благотворительной инициативы «Свои чужие», одна из главных проблем русских стариков в Чечне — тотальное одиночество и разобщенность: «В 90-е дети уезжали, а старички оставались охранять квартиры, потому что иначе их просто занимали другие люди. Они пережили все это насилие, видели взрывы, оторванные руки и ноги, боевиков. Для чеченцев это тоже была трагедия, но они живут семьями, в сообществе, в своей культуре. А русские старички остались в основном одни, родственники где-то далеко или умерли, и никакой отдушины».
Похожим образом выглядит и квартира Клавдии Леонидовны: бетонные стены без следа обоев, разваливающийся полированный шкаф и аккуратная бедность. И словно для контраста — тот самый «элитный», завораживающий вид на город: с восьмого этажа столица Чечни видна как на ладони, включая высотки «Грозный-Сити» на горизонте.
Клавдия Леонидовна заваривает кипятком дешевый растворимый кофе из одноразового пакетика и дает нам ржавый консервный нож с просьбой открыть вареную сгущенку. Мы несколько минут неуклюже тыркаемся с ножом, после чего 80-летняя старушка забирает банку обратно и справляется сама в два счета. Светская беседа — о том, что Каспий и Черное не чета холодным северным морям — быстро сворачивает на рассказы о том, как убили маму в 1996-м.
Клавдия Леонидовна уверена, что это сделал сосед-чеченец, чья семья сразу же после этого захватила и въехала в мамин дом — женщина жила в Грозном в частном секторе. Документы на дом пропали тогда же, так что доказать теперь ничего невозможно.
Я куда только не писала с просьбой расследовать, и Кадырову, и Путину - последний раз в 2014 году.
Уже после второй войны Клавдия Леонидовна добивалась, чтобы открыли уголовное дело, приходил следователь, сказал, что нужно эксгумировать тело, но все уперлось в невозможность отыскать могилу: «Дорогу хорошо помню: по аллее прямо и на пятой дорожке направо, а отыскать все равно не могу». Клавдия Леонидовна верит, что это потому, что мамина душа до сих пор ходит вокруг своего бывшего дома и не дает чеченцам там ничего строить.
На огромном и стоящем на отшибе Центральном православном кладбище Грозного могилу и безо всякой мистики отыскать крайне сложно — оно в крайнем запустении. Первый ряд — разбитые, ржавые, упавшие надгробия и примитивные, сваренные из арматуры кресты. Дальше начинается чаща: симбиозом деревьев, крестов и оградок кладбище напоминает Ангкор-Ват. Все собеседники нас от попыток прогуляться по аллеям вглубь кладбища отговаривали: во-первых, змеи, во-вторых, «мало ли что».
Последнее, вероятно, относится к потенциальным вандалам, на которых местные жители несколько лет назад жаловались в правозащитный центр "Мемориал".
В Грозном есть службы, которые с помощью GPS ищут могилы на православном кладбище на коммерческой основе: цены начинаются от трех тысяч, для тех, кто не желает приезжать, могут выслать отчет об обустройстве надгробия дистанционно.
У въезда на одну из аллей в машине дежурит молодой мужчина из организации «Наш дом — город Грозный», тоже помогающей искать могилы. Создатель организации, чиновник Сайпуддин Гучигов рассказывал в интервью о русских:
Очень мало людей возвращается. Можно сказать, что это единицы, к сожалению.
В какой-то момент после смерти мамы, рассказывает Клавдия Леонидовна, ей приснился сон. Как будто встает она ночью и выходит в коридор, под ногами крутится ее собачка, а на стене красным проступают буквы: «Доченька, уезжай отсюда. Ничего хорошего тут не будет».
Она осталась.
yaplakal.com