Во время 2-й мировой, в жизни людей происходили самые разные события.
Но, я уверен! Советские люди проявляли массовый героизм и доблесть. И победили.
Jakobjr - задай себе вопрос, почему немецкая армия была уничтожена?
И почему среди нас они выискивают предателей и суют им печеньки?
Войной на нас они не пойдут. Кишка тонка, а вот путем предательства и обмана "западные партнеры" будут ослаблять Россию.
Добавлю эпизод из повести В.А. Закруткина "Помненька"
http://zakrutkin.ru/content/view/10/К исходу вторых суток, вечером, я вернулся в оранжерею. Мои товарищи
сидели на заветной куртине. Американцы стучали шарами пинг-понга.
Христиансен играл на скрипке, а рыжий Дик сосал трубку и смотрел на
Ридушку.
Эжен, увидев, что я пришел с пустыми руками, захохотал, шутливо
раскланялся и возгласил:
— Внимание, господа! Мсье Тартарен из Тараскона возвращается с
удачной охоты! Следом за ним идет обоз дичи! Среди его трофеев — лучшие
экземпляры местной фауны!
Дядя Вацлав укоризненно взглянул на меня — два дня тому назад мне был
выдан двадцать девятый по счету патрон — и проворчал:
— М-ммм! Ав-ввв!
Ридушка, моя милая, хорошая Ридушка, поднялась со скамьи и сказала
мне:
— Вы не убили даже тетерева, Алексей?
Я посмотрел в ее голубые с морской прозеленью глаза.
— Сегодня я убил двух тетеревов, Ридушка, — сказал я. — Вот их
пистолеты и документы...
Американцы оставили пинг-понг, Христиансен подошел ко мне со скрипкой
в руках. Посыпались сотни вопросов, и я должен был несколько раз повторить
рассказ о встрече с немцами.
Рыжий Дик Смайлз, от которого до этого никто не слышал ни одного
слова, свирепо закричал дяде Вацлаву:
— Что же ты медлишь, старик! Мой черед идти на охоту. Давай мне
тридцатый патрон. Я пойду к ночи.
Когда я предложил Дику новехонький немецкий вальтер, он обиженно
поджал губы, передвинул трубку в уголок рта и процедил:
— Сэр. Я стреляю из ружья не хуже вас...
Он взял ружье, один патрон и ушел не простившись. В этот вечер алый
букет львиного зева не был поставлен в комнате Ридушки. Все понимали, куда
ушел Дик, и я заметил, что товарищи волнуются. Ночью ко мне в теплицу
пришли негр Джемс Муррей, маленький Гарри Линсфорд — он был военным
врачом, мы называли его «доктор Гарри» — и лейтенант Том Холбрук. Сверкая
стеклами очков — все они были в очках, американцы чинно расселись на
стульях, закурили сигареты и перебросились со мной несколькими
незначительными фразами. Потом лейтенант Хобрук, болтая ногой, сказал
сердито:
— Мистер Григорьев! Мы пришли заявить вам о том, что вы поступили
опрометчиво. Ваше нападение на немцев не принесет ничего хорошего. Они
обнаружат нашу оранжерею, и тогда нам несдобровать...
Он говорил все это, опустив глаза и с трудом подбирая слова. Мне
неловко и стыдно было слушать его, но я молчал, дожидаясь, что будет
дальше. Черный Джемс сердито сопел, поглядывая на лейтенанта. А тот угрюмо
и нудно бормотал о том, что мы не имеем права рисковать судьбой женщины,
что «товарищеская корпорация» протестует против моего поступка, что
партизанские действия противны международным законам ведения войны и
офицерской рыцарской этике...
Мне надоело в конце концов слушать нотацию Холбрука, и я спросил,
повернувшись к негру:
— Вы тоже так думаете, капрал Муррей?
Негр пожал плечами и ответил смущенно:
— Нет, мистер Григорьев, я думаю совсем иначе... Но дело в том, что
лейтенант Холбрук приказал мне идти к вам и не предупредил зачем...
Тут впутался доктор Гарри и стал говорить, что нам нечего совать свой
нос в домашние дела чехов — он так и сказал: «в домашние дела», — что мы
все уже свершили свой солдатский долг и что нам, дескать, остается
спокойно и мирно дожидаться конца войны, пользуясь гостеприимством
Ридушки...
Одним словом, они долго уговаривали меня, пытались даже угрожать, но
я сказал им, что у меня как у советского офицера есть свои понятия о
солдатском долге и что я сам поговорю с товарищами и узнаю мнение Ридушки.
Когда американцы уходили, негр задержался, украдкой пожал мне руку и
шепнул тихонько:
— Не верьте им, мистер Григорьев. Никто из товарищей не знает об их
приходе, и все восхищаются вашим поступком...
Потом я поговорил с друзьями и понял, что они настроены по-иному. На
другой день вернулся Дик Смайлз и молча выложил перед нами изрядно
потертый, но вполне исправный парабеллум и воинскую книжку с именем
унтерштурмфюрера Иоганна Зеннера. Оказывается, Дику даже не пришлось
пускать в ход ружье, так как он подкараулил пьяного Зеннера у ворот
придорожной корчмы и прикончил немца садовым ножом.
Григорьев, задумавшись, опустил голову, тяжело вздохнул и продолжал:
— Однажды вечером мы собрались на куртине. Председательствовал
Христиансен, которого, правда, никто не выбирал. Он отложил скрипку и
сказал, помахивая смычком:
— Друзья! Капрал Джемс Муррей к ночи идет на опушку леса, туда, где
проходит дорога. Он говорит, что идет «охотиться». Лейтенант Григорьев
начал эту «охоту», а сержант Дик Смайлз и капрал Муррей следуют его
примеру. Мы все уже знаем, куда ходят наши товарищи, и не хотим оставаться
без дела...
Конечно, лейтенант Холбрук снова затеял разговор об опасности и до
того распоясался, что стал кричать на негра, но тут на лейтенанта
накинулись все остальные. И, представьте себе, Ридушка вдруг поднялась с
места и сказала нам всем тоненьким голоском: «Я, говорит, здесь хозяйка, и
я считаю, что русский офицер прав: нам нельзя прятаться от войны под сенью
зеленых пальм. Кому, говорит, это не нравится, тот должен будет покинуть
нас, потому что теперь у нас начнется иная жизнь...»
Ну, конечно, споры прекратились. После слов Ридушки Холбрук сдался, и
даже когда француз предложил выбрать меня командиром отряда, он ничего не
сказал, только нахохлился, как сыч, и все сидел и кисло посмеивался.
Кандидатуру мою все поддержали, и я предупредил, что отныне товарищи
должны беспрекословно подчиняться моим приказам, как и положено на войне.
Ридушка при этом взглянула мне прямо в глаза. То, что она сказала, мы
едва услышали — так тихо и робко она сказала:
— Я готова вам вверить свою жизнь, Алексей, — сказала она, — я пойду
с вами куда угодно, только... только... мои цветы...
— В честь вас и ваших цветов, — галантно возразил Эжен Мишле, — мы
назовем отряд именем цветка, который вы укажете...
Все взоры обратились к Ридушке. В ее глазах блестели слезы.
— Если это можно, — сказала она, — пусть нашим знаком будет цветок
помненька. Пусть он напоминает каждому из нас голубое небо родины...
Так двадцать девятого сентября тысяча девятьсот сорок второго года в
прилабских лесах Чехословакии родился партизанский отряд «Помненька». Уже
через две недели мы наводили ужас на все близлежащие немецкие гарнизоны.
yaplakal.com