10.
Ночью деревня опустела: пропали даже игроки, и только я брёл по улочке, как памятник упрямству и глупости. Нет, раз уж встал на путь, то сходить с него нельзя до конца. Иначе какой же это путь — так, загогулины.
Уличных фонарей здесь ещё не придумали, поэтому только луна на небе освещала дорогу. Опять это глупое чувство одиночества. Я будто «девочка, живущая в сети» из песни: никому не нужен и не востребован. Ну и ладно. В первый раз, что ли? Нужно найти спокойное местечко и связаться с тем человечком, который мне ещё в Мёртвом городе разъяснял правила. Чтобы времени зря не терять, поучусь немного — похоже, рыжик на меня обиделся. Его теперь не допросишься, если вообще вернётся.
Хотя куда он денется — заставят. Правила игры такие для него прописали. Мне выпендриваться тоже не судьба — положение ничем не лучше.
Так блуждая, вышел я за околицу села и побрёл по тропинке, размышляя под каким деревом залечь на ночлег. Можно, конечно, попробовать залезть в чужой двор и переночевать в тёплой конюшне или со свинками, но если заметят, то могут погнать через всё село как бомжа, а я гордый — лучше под деревом переночую.
Долго думать не пришлось. Неприятности сами меня нашли.
Затрещало что-то в темноте совсем рядышком, и я остановился. Как будто сухие палочки терлись друг о друга. Щёлк-щёлк. Слева и справа.
Я сразу плохое почувствовал и замер. Звуки таверны давно остались позади, как и село. Я стоял на дороге, освещаемой полной луной. Слева — лес, справа — поле, на котором махает руками одинокое пугало. Ни спереди, ни сзади никого.
Говорили же, что не выпускают новичков из деревни, а я уже её и на горизонте не вижу. Зато щелчки только усилились и будто размножились. Трещали ветки, шумели листья, и я покосился в сторону леса, ожидая увидеть красные зрачки. Нет, что-то там точно было, но показываться не собиралось.
Я осознал, что далеко от людей. Без оружия, без боевых навыков, а рядом бродит смерть, и стало жутко. Начала отсчитывать годы чьей-то жизни кукушка, и я шагнул в сторону дома. Рыжик, где ты, когда мне так нужен?
Из леса выходило нечто на четырех лапах. То же существо шло с другой стороны. И ещё одно. Когда одно из них зарычало еле слышно, я смог уже разглядеть его. Это была то ли собака, то ли волк, но щёлкало оно костями, легко ходившими взад-вперёд по причине того, что практически весь скелет был обнажён. Только на заднице, в голове, на животе болтались куски мёртвого мяса, и пульсировало что-то в районе сердца.
Костяные собако-волки окружали одинокого путника в моём лице. Я замер. Нельзя провоцировать тварей резкими движениями — по крайней мере, так в реальной жизни. А ещё нельзя показывать страх.
Говорят, что они чувствуют его, чувствуют запах адреналина, и ты не скроешь, если боишься. Что ещё? Что ещё?
Псина прыгнула, и я едва успел отреагировать. Топнул ногой и закричал. Тварь неестественно подпрыгнула и отскочила, задние лапы поехали, но она быстро выровнялась и зарычала. Клыки — моё почтение, пасть сохранилась отлично, в отличие от туловища, как и когти на лапах.
Я отступил и едва уклонился от попытки укусить слева. Ещё одна тварь промахнулась, но я почувствовал холод её дыхания на колене.
— Пошла на… — покрыл её всеми крепкими! — И собака заскользила в сторону. Ещё одна попытка справа, и я заорал, топнул так, что взлетела небольшая туча пыли, закрыв визжащую и отскочившую в сторону тварь, но её место уже занимала следующая. Изредка истошно крича, топая и делая угрожающие выпады всем телом, я ещё оставался в живых, и только луна была свидетелем этого неравного сражения. Да, какого сражения — убийства. Собако-волки просто игрались со мной, всё по заветам земных предков: сначала загоняют до истощения, а потом начнут рвать.
Да, я помнил, что всё это иллюзия, что так не бывает, и что я вообще давно мёртв, но так не хотелось умирать. Только не так. Только не в первую ночь, чтобы рыжий сказал насмешливо в душе: «Ну, я же тебе говорил, дед», и ухмыльнётся гад в рыжую бороду.
— Нафиг пошла! — я топнул двумя ногами. Костяные щелчки уже не прекращались; мертвые псы кружили вокруг меня в костяном хороводе, клацая суставами и челюстями.
— Вон пошли!
Самая наглая тварь прорвалась и вцепилась в штанину, да и повисла на ней, болтая головой. Я рванулся в сторону, на грани паники, оступился и упал на бок чуть ли не в объятия холодной костяной волчицы, которая с рычанием бросилась в сторону.
От штанины оторвалась, но теперь могли вцепиться, если не в глотку, то в другое очень уязвимое место.
— Пошла! — я нащупал круглый камень и замахнулся на ближайшую тень, пытаясь подняться. — Брысь!
Тварь залаяла и отскочила. Укус в ногу, и я закричал от неожиданной боли и, главное, страха. Костяные тела в припадке ярости кружили вокруг, и я чувствовал их плотный неприятный запах. До смерти оставалось четыре, три…
— Держись там!
Послышалось или нет — не знаю. Укус во вторую ногу, и, вцепившись в штанину, меня попытались потащить с дороги. Камень ещё в руке — бесполезный кругляшок. Вихрь костей вокруг закрывает Луну. Смерть уже рядом.
— Держись!
Злобный вой, и боль пронзает руку: укусила мертвая мерзость. Ударом камнем по башке — и она отскакивает, рыча. Тяжёлое дыхание сзади, и клыки клацают над ухом. Костяная морда ударяется мне в затылок и отскакивает. Я уже ничего не вижу, кроме костей, глазниц, зубов, чёрных глаз, мельтешения суставов и полусгнивших связок.
Отталкиваю костяной мешок, поднимаю вверх руку с камнем, кричу как сумасшедший индеец и с размаха луплю по земле. Без логики, без плана и чувства самосохранения — тупые инстинкты. ААА! И бабах!
Результат превосходит все ожидания. Глухой удар, воздух оглушает меня, пыль, поднявшаяся в небо, ослепляет, забивает ноздри. Костяные собако-псы одномоментно взлетают, крутятся вокруг своей оси и рассыпаются на мелкие осколки серых костей, осыпаясь дождём.
Я сижу почти оглушённый под светом вернувшейся на небо луны. Что-то пиликает браслет, а я смотрю на приближающуюся уже знакомую красавицу и не могу понять, что происходит. Старческий маразм, не иначе.
У девочки в руках по кинжалу, они неестественно отсвечивают в ночи, будто лезвия намазали густо-густо люминесцентной краской. Она приближается не спеша, хоть и видно, что тяжело дышит и запыхалась. Теперь она никуда не спешит. У меня нет сил не то что сопротивляться, но даже поднять камень с земли. Ноги ослабли и дрожат, как у последнего труса. Я могу только отшатнуться и поднять руки, защищаясь.
— Не трогай меня, симпатюля.
Она останавливается, и я вижу сумку на плече, из которой торчат пучками какие-то травы. Девчонка прячет своё оружие, и кажется, сейчас меня не будут убивать.
— Как интересно, — говорит она, — у нас тут маг-кинетик.