Суперфинал победителей и призёров всех ККК. Читаем работы

Сайт «ЯПлакалъ» и раздел «ЯП-издат» представляют:

Это будет Суперфинал, в котором участвуют победители и призёры всех предыдущих "Конкурсов Коротких Креативов". Приглашали всех поимённо, но, как говорится: "Иных уж нет, а те далече..." Рассказы прислали тринадцать амбициозных и ответственных людей, гении ЯПовской и не только, литературы. Цифра интересная, предполагающая множество трактовок и ассоциаций. Посмотрим, что из этого получится.

Итак, дамы, господа и не определившиеся, мы начинаем!

Вы можете проголосовать за три понравившихся рассказа. Делать это надо одномоментно, за все три сразу. По одному не получится((

Приятного вам чтения и, пожалуйста, не забывайте оставлять свои отзывы о прочитанном. Авторы более всего ждут вашу критику, объективных и остроумных комментариев! Самих авторов я прошу тоже активно участвовать в обсуждениях. Помните, каждый ваш коммент делает тему видимой в боковой ленте и привлекает новых читателей, что нам позарез необходимо.

На то, чтобы вы прочли все рассказы, выбрали фаворитов и проголосовали за них, отводится 10 дней, не включая сегодняшний. Последний день, когда ещё можно будет отдать свой голос кому-либо, это 21-е февраля, 23-55 по Мск.

***

В этот раз спонсоры и меценаты в очередь не вставали, и призы будут чисто символические. Поэтому призываю неравнодушных и щедрых людей назначать собственные номинации и призы для понравившихся рассказов. Авторам это будет греть душу и поднимать не только самооценку.))

1. Последнее изгнание

С последнего изгнания прошло больше месяца и денег оставалось лишь на хлеб, но я предпочитаю скотч. Благо, что здесь, на его родине, проблем достать подобное не возникает.
Проклятые крестьяне, наверняка, жалеют о том, что молились о дожде неделю назад, ведь с тех пор он не прекращается ни на минуту. Теперь их посевы медленно тонут в безжалостной воде в то время, как мужики тонут в безжалостном вине.

Крыша моей лачуги прохудилась, и вода стекала на единственное кресло, отчего весь дом пропах мокрой псиной.
Холодный виски согревал ненамного лучше того дерьма, что Склиф называет чёрным чаем. Мне приходилось то и дело подбрасывать мебель и книги в огонь, но тот был ненасытен — прямо как мой компаньон.
«Проклятая дыра!»
Последние три дня я только и делаю, что слоняюсь из угла в угол, читаю и гоняю в голове одну и ту же мысль: «Почему?»

«Почему вся слава и деньги достаются Склифу? Он живёт в лучшей гостинице города, ест мясо, пьёт холодное вино и трогает горячих женщин. В то время как я вынужден дышать плесенью и дожидаться, пока моё тело окончательно умрёт от лихорадки! Нет, я конечно понимаю, что Склиф у нас — звезда шоу. Он, безусловно, отличный актёр: эти его горящие глаза, дымящееся распятие и та тарабарщина, что он изрыгает своим беззубым ртом — всё это производит впечатление на безграмотных чурбанов.

Я снова наполнил стакан, и, отломав ножку кресла, бросил её в затухающий камин.
«Да, он находит жертвы. Он видит людей насквозь, слышит их разговоры, он всегда точно знает, где больше заплатят. Но это я делаю всю работу!
Я вынужден теснить эти противные душонки из грязных тел их хозяев! Я ношусь по стенам и потолкам, цепляясь ногтями за камни и доски. А ведь детские пальцы такие слабые, разве это справедливо?!
Меня бьют, связывают, прижигают калёным железом, а потом появляется Склиф в своём белом платье. Он приносит «святую воду», которую набирает из колодца за домом, и распевает: «Ля-ля-ля тра-та-та» — поёт фальшивым голосом какую-то бессвязную чушь. Уверен, что он понятия не имеет что несёт. Если бы Склифа слышали носители языка, то изгнали бы его, а не меня.

А ведь так хорошо всё начиналось: деньги, бордели, молодые тела, я жил как герцог, а потом он решил потянуть одеяло на себя. Но я не намерен больше это терпеть, с меня хватит!» — мой кулак с грохотом опустился на стол так, что стакан подпрыгнул. Я выпил остатки пойла прямо из горла.
«Решено: никакого больше экзорцизма, пентаграмм, молитв и распятий! С меня хватит всей этой ерунды! Пускай Склиф ищет себе другого демона, а я найду себе новое тело — какого-нибудь самоубийцу. Обрету покой вместе с этим заплутавшим грешником, отправлюсь в горы, подальше от людей. Буду пасти овец и пить виски до тех пор, пока солнце не испепелит эту гнилую планету».

Тук-тук-тук...
— Кого там чёрт принёс?!
Шатаясь на нетвёрдых ногах, я дошёл до двери и открыл её. На пороге стоял Склиф. С его седой бороды на пол стекали холодные ручьи.
— У нас новое дело, — улыбался старик.
— Послушай, — начал я заплетающимся языком...
Но он не давал мне вставить слова: — Сдешний аббат — просто находка!
— Склиф, я хочу сказать…
— Помолчи пожалуйста. Так вот. Этот тип принесёт мне, нам, кучу золота! Местные в нём души не чают, а моё начальство давно мечтает его сместить. Этот тип зазнался, он считает себя святым! Представляешь? Святее, чем я! — он истерично размахивал руками, но я не слушал.
— Я хочу уйти, — наконец сказал я так, что Склиф меня услышал.
— Уйти? Сейчас? Ты не имеешь права уходить сейчас, когда всё так хорошо!
— Я не спрашиваю твоего разрешения! — рявкнул я на него.
— Хорошо-хорошо! Ты можешь идти — это твоё право, но почему бы не заработать на дорожку немного денег?
— Ты платишь мне вшивые двадцать процентов!
— Давай так: я заплачу тебе пятьдесят и разбегаемся, договорились? — вид его был таким серьёзным, что я не мог учуять подвоха, даже мысли прочесть было невозможно.
— С чего вдруг такая щедрость?
— Я стану их новым аббатом! Мне не нужно будет больше заниматься этим. Ты сможешь уйти, а я останусь здесь. Устраивает?

Я попинал ногой косяк двери. Денег и правда не было, даже на дорогу.
— Чёрт с тобой, когда нужно идти?
— Сейчас, — широко улыбнулся он, и мы вышли в холодную сырую ночь.
— Это что за полудохлый сморчок? — смотрел я на скулящего во сне худого старика, который, казалось, мог умереть от сквозняка.
— Это твой новый дом! — радостно шептал Склиф. — Йосиф О`Шакпи. Наше начальство зовёт его просто — Йош. Тип много и красочно болтает, считает себя знатоком всего на свете, но реальных дел никогда не касался, для тебя — раз плюнуть.

Я смотрел на болезненную кожу старика с отвращением. Мне не хотелось лезть в его шкуру, но это было последнее дело, и я согласился.
Несмотря на слова Склифа, душа Йоша была не так проста и мне пришлось попотеть, но в итоге я заткнул его внутренний голос и приступил к тому, что мы с моим компаньоном называли балаганом.
Крики на выдуманном языке, безумные глаза и ползания по стене быстро сделали своё дело, и по городишку поползли слухи.

Охваченные ужасом люди не покидали домов. Их единственная защита от дьявола была повержена. Йош, в чьи руки они вверили свои души, был одержим. Меня силой привязали к кровати и провели несколько своих идиотских ритуалов. Я лишь смеялся и плевался желчью им в лицо.
Город собирались сжечь, но тут, как нельзя кстати, оказалось, что в местной гостинице проживает один святой отец, чьё имя и слава экзорциста известны на всю Европу.

Склифа доставили ко мне. Обойдя мою кровать с умным видом и деловито цокая языком, он, как обычно, заявил об уникальности случая и дороговизне обряда. Склиф произносил цифры, а я высчитывал свою долю и пускал слюни.
Вечером начался процесс изгнания. Меня привязали к деревянному кресту и установили под сводом здания, чётко посередине —для лучшей связи с небесами. Клоуны!
Нос царапал запах тающего воска и ладана. Весь храм был усеян горящими свечами, а десятки людей держались за руки и шептали молитву в унисон. Признаюсь, таких пышных проводов я не ожидал.

Наконец в зал вошёл Склиф. Его наряд блестел чистотой и был выглажен до последней морщинки. Священник выглядел трезвым и даже чересчур официальным — таким я его ещё не видел.
Он достал своё распятие и флягу, наполненную грязной водой из местного источника.
Началась моя любимая часть. Склиф что-то бормотал себе под нос, несколько раз вскрикивал, словно ему наступили на ногу, а потом началось странное:
— Назови своё имя, демон! — крикнул он мне.
Этого не было в сценарии, но я решил подыграть.
— Пошёл ты! А-у-у-э!
— Слушайся меня, слуга Сатаны, нечисть, тварь, которая пришла захватить души этих несчастных людей! — выл он противным голосом, а затем плеснул мне в лицо из фляги. Кожа моя зашипела, и я почувствовал ужасную резкую боль.
— Что за ...?! Какого хрена?!
— Имя!!! — наращивал громкость Склиф и снова плеснул мне в лицо водой.

Это было невозможно, я чувствовал невыносимую боль. Плоть дымилась, а сердце стучало в ушах.
— Что ты задумал, старик?! — взревел я.
— Я хочу знать, как тебя зовут, чтобы изгнать навеки! — с этими словами он направил на меня распятие, и я понял, что оно другое. Голова моя запрокинулась, из глотки вырвался истошный вопль, который был следствием моих душевных и физических страданий.
— Имя! — повторял этот разодетый попугай.
— Ты знаешь его! Чёртов ублюдок! Люди, эй вы! — обращался я к горожанам. — Он дурит вас! Послушайте, он просто хочет забрать ваши деньги, гоните его прочь, я оставлю в покое вашего аббата, умоляю!
— Тебе не обмануть нас, лучше просто назови имя и вали в ад! — кричали мне в ответ из толпы.

На лице Склифа сияла жестокая улыбка. Этот ублюдок победил. Он был их спасителем, а я не мог вырваться из тела, потому что рядом не было других. Склиф снова облил меня водой и начал читать молитву. Тело моё ломало, кровь сочилась наружу изо всех щелей.
— Имя!
— Аммок! Аммок!!! Ты, чёртов предатель! А теперь оставь меня в покое, ты обещал, что это последнее дело и я уйду!
Склиф замолчал. Онспокойно смотрел на мои мучения, а когда я успокоился, то он позволил прочесть его мысли:
— О, ты уйдёшь, я обещаю! Ты думал, что можно просто взять и кинуть меня?!
Ты просто жалкий чертёнок, слабак! Мы могли стать богачами! Всё так хорошо начиналось. Мы заработали имя, стали популярны. Да, была пара провалов, но сейчас всё должно пойти в гору, а ты решил уйти.
— Мне не нравится эта работа! Я не хочу причинять боль людям! Ведь я знаю каково им — я всё чувствую, когда вселяюсь в них!
— Тогда почувствуй это!

Он снова заговорил. Из его рта вырывались слова неизвестной мне молитвы, где постоянно фигурировало моё имя. Я чувствовал, что сгораю заживо.
Люди радостно галдели, глядя на представление. Я чувствовал, что это конец, а потому решил, что нет смысла утаскивать за собой аббата и вышел из тела, которое тут же обмякло. Он жив, я знал. Склиф не успел нанести фатального разрушения. Мой дух устремился прочь из храма, но почему-то не под землю, а наверх, к куполу.

Я достиг свода и прошёл сквозь него.
Вечер был безветренным и тёплым. Снизу сотни факелов, словно светлячки, окружали храм, ожидая развязки. Но я больше не принимал участия в этом балагане. Меня несло в сторону горных вершин, туда, где не было ни единой души. Со мной говорил голос, но это был не Склиф. Он рассказал мне о том, что я спас святую душу, а та, взамен, спасла меня. Это был мой билет в спокойствие, которое я ощутил впервые за десятки прожитых лет. Я был свободен.

Это сообщение отредактировал Gesheft - 11.02.2021 - 13:35

2. Te absolvo

Ну, вот зачем я втянулся в эту беседу? Ведь ничего не предвещало такого финала. Прощай отдых, прощай, пенсия. Здравствуй, тяжелый труд.
А как все хорошо начиналось сегодня…
***
Спокойное утреннее солнышко ласково гладило меня своими теплыми лучами. Я растянулся в удобнейшем гамаке, сотканном из нежного паучьего шелка. В двух шагах мерно шелестел безмятежный океан, убаюкивая и заставляя закрываться мои уставшие всевидящие глаза. Легкий порывистый ветерок постепенно выдувал из моей мудрой головы все мысли о работе.
Уже бывшей работе.

Сегодня я объявил о своей отставке. Хватит, натрудился. Как сказал кто-то из смертных: «Я устал. Я ухожу».
Пора на склоне лет заняться собой. Привести в порядок мысли и подумать, что делать дальше. Быть может, поправить фигуру — убрать животик, вислые складки на боках. Начать бегать. Но это позже. Сейчас я просто слушаю пятый концерт Бетховена сквозь шорох волн и потягиваю через соломинку одно из величайших изобретений человечества — прохладный дайкири.
За Бетховена и дайкири я многое готов простить людям.
Даже то, что они от меня отказались.

Все течет, все меняется, я сам придумал и воплотил такие законы. Люди растут, умнеют, развиваются. Человечество как один огромный организм повторяет путь своих короткоживущих составляющих. Оно тоже растет. Настало время отпустить его, как мудрый родитель отпускает в свободное плавание свое выросшее дитя.
Я захлюпал последним глотком коктейля и, недолго думая, дунул в соломинку. Остатки липкого напитка брызнули на мои белоснежные штаны, образовав из капель мокрый кукиш, который затем перетек в ехидную ухмылку Люцифера.

Улыбнувшись, я пощекотал его ноздри сотворенным перышком, отчего Люций сморщился и чихнул, а потом я, издевательски усмехаясь, заставил его профиль переползти на свою задницу.
Я с наслаждением зевнул, почесался и сотворил себе еще одну порцию дайкири, прохладную, как ладошки Мораны — моей самой большой радости и самой большой ошибки. Думать будем завтра. А сегодня лучший день в моей жизни. Сегодня я в первый раз напьюсь.
Я прибавил громкости и щелчком пальцев включил токкату и фугу ре минор Баха. Вспомнил, как люди объявили эту музыку гласом небес, и улыбнулся. В чем-то они были правы: ведь именно я вложил в голову посредственного сына посредственного музыканта эти ноты, кратко обозначив свои туманные пожелания. Но какова реализация! Каков молодец!

Я опустошил новый бокал одним хорошим глотком и приготовился было внимать собственным божественным нотам.
Хлоп! Рядом возникло дрожащее облачко, тут же взорвалось разноцветным конфетти, и меня обдало терпким запахом пачулей с ноткой иланг-иланга.
Из парфюмерного салата высунулся посох, следом осторожно выглянул седобородый старик с хитрым подвижным лицом. Под мышкой у него торчал бесформенный сверток грубой рогожи грязно-розового оттенка. Увидев меня, старец с видимым облегчением возвел очи горе, чихнул и, уцепившись за подол балахона, вылез полностью. Отряхнулся, снова чихнул, выпучил глаза и открыл рот...
Я раздраженно махнул рукой и отвернулся.
— Люцифер, я же просил сегодня ко мне не лезть. — Я повернулся на другой бок и демонстративно захрапел. — Имей совесть. В конце концов, я заслужил этот отдых хотя бы тем, что знаком с тобой.
— Сла-а-а-вься, славься, Творец Первозданный! Мы лю-у-у-бим тебя и гордимся тобой!! — безбожно фальшивя, гнусаво заорал Люцифер. С пальмы упал недозрелый кокос, а чайки в небе в ужасе брызнули врассыпную.

Моя спина красноречиво выражала отношение к вокальным экзерсисам гостя. Я молчал, ковыряя в носу.
— Ну, ладно, если ты не в настроении, я опущу эту часть. — С этими словами визитёр извлек из воздуха черный шезлонг с черепами вместо подлокотников и, отдуваясь, плюхнулся на него, придавив задницей сверток. Тот яростно задёргался, пытаясь выскользнуть на свободу. Люцифер цыкнул на него, сверток испуганно зашуршал и тут же прекратил борьбу.
Сдерживая себя, я медленно перевернулся и сел. Спустил босые ноги с гамака.
— Друг мой. Если я говорю сегодня ко мне не лезть, значит, сегодня лезть ко мне не нужно. Компрене ву?
— Си, падре! Яволь! Просто мы с ребятами подумали, что твою депрессию нужно лечить. Ну, и крайним, как всегда, выбрали меня. Не вели казнить, вели слово молвить!

— Люций, старый ты перечник. Депрессия — это человеческое свойство. Побочный продукт наличия разума. У меня депрессии быть не может по определению. Сгинь. — Я почесал коленку и сурово уставился на посетителя.
Люцифер наморщил лоб и начал загибать пальцы, бормоча себе под нос.
— У тебя не может быть депрессии, так как она продукт разума… Это значит… это значит... О как, зачем это ты на себя наговариваешь, батюшка ты наш вселенский? — Глаза Люцифера широко раскрылись, рот округлился бубликом, придав ему вид деревенского дурачка.

Сверток пару раз качнулся вверх-вниз, что, видимо, означало согласие с выводом. Или несогласие. Люцифер поджал губы и скосил на него левый глаз. Сверток затих.
— Не смешно, — процедил я, сверля взглядом переносицу Люцифера. — Ты все еще здесь?
Старик вздохнул и поерзал, устраивая поудобнее свой тощий зад.
— Ну, ладно. Мы с ребятами думаем, что люди поступили с тобой несправедливо. В конце концов, ты их создал и поддерживал всю дорогу, а они в итоге отплатили тебе тем, что окончательно заявили: тебя не существует. Тебе стало обидно, ты покинул свой пост Творца, уведомил всех, что выходишь на пенсию, после чего надул губы и исчез. И кто знает, что ты там себе надумал? Вот мы и решили не дать тебе наделать каких-нибудь глупостей.
Мне стало смешно.

— Люций, вы там в своем уме? Вы боитесь, что я наложу на себя руки, что ли? Интересно, как это возможно для бессмертного существа?
Я поковырял мизинцем в ухе, представив себя висящим на пальме и яростно пытающимся помереть.
— Ну, ты всегда был хитроумным, может, и придумал бы что, — хмыкнул Люцифер. — Нам-то откуда знать, что у тебя в голове?
— Ну, положим, хитроумным люди прозвали в свое время именно тебя. Тебе же всегда нравилось тереться среди них, нравилось, что они ценят твой блестящий ум. То вон коня деревянного изобретешь, попутно разрушив красивый город, то подкинешь идею-другую Дедалу с Икаром. Жалко мальчика, кстати. Способный был. А Арес до сих пор на тебя зуб точит за Трою.
— Ха! Зато я выиграл пари у Инанны, что возьму Трою, не прибегая к божественным штучкам. А твой Арес пускай еще пару тысяч лет дуется, если головой думать не умеет и не может защитить вшивый прибрежный городишко. Причем гордо зовет себя богом войны, ага. — Люцифер тряхнул бородой и довольно захихикал, вспоминая давно минувшие дни. — А помнишь лицо Зевса, когда ему доложили, что орел, клевавший мою печень, сдох от отравления?
Боже ты мой, я аж записывать начал! Таких смачных фразочек в свой адрес я даже от Гефеста не слышал, когда облил и заморозил его крыльцо, а тот по пьянке навернулся и ногу сломал! — Тут сверток мелко задергался. Люцифер поднял бровь и влупил ему щелбана.
— Неудивительно, если вспомнить, сколько вы с Дионисом через эту печень вина прогнали. Орел еще молодцом держался, я думал, он раньше сдохнет. — Я прекрасно помнил эту историю. — Напомни, какие еще имена давали тебе люди, старый хитрец?
Я понемногу начал оттаивать и рад был поддержать разговор о старых добрых временах, когда люди еще верили в нас. В богов.
Люцифер почесал зад и сделал вид, что вспоминает.
— Да я уже и не помню, много их было. — Старый интриган все прекрасно помнил, но хотел, чтобы подсказал я.

Я тихонько начал раскачиваться в гамаке, копаясь в памяти.
— Локи, например. Хотя под этим именем ты остался в людской памяти как порядочный ублюдок, друг мой. Чего только стоит освобождение Фенрира, поставившее на уши весь Асгард! — Я достал из воздуха очередной стакан с дайкири и отпил глоток.
Люцифер потупился, изобразив крайнее смущение. Прислушивавшийся сверток тоже поник. Видимо, из солидарности.
— Ну а чего они, взяли и свинтили моего волчонка. Он же смирный был, не кусал никого. Просто попугать их любил. Нежные они какие-то, асы твои с ванами. Да и Феня всё-таки плоть от плоти моей. Сынишка. Чадо, можно сказать, любимое. А они в цепи его… Сами они волки позорные.
Люцифер шмыгнул носом и поскреб плешивый затылок.

— Тоже мне, «чадо любимое». Последствия новогоднего корпоратива, лучше скажи. Ну, это ладно, а вот зачем ты простому сыну плотника вдолбил, что он мой сын? Они же там до сих пор с ума сходят, крича, кто громче его любит! Передрались все…
— Тогда мне казалось, что это прикольно. Да и он, когда в пустыню ушел, таким потерянным казался. Разочаровался в жизни. А парень-то хороший, умный и добрый. Вот я явился ему и успокоил: не ссы, мол, прорвемся, батя тебя поддержит, если что! Как, пацан, ты не знаешь, кто у тебя батя? Ну ты даешь, мол! И начал ему в уши дуть. А он и рад их развесить! Пацан на этой волне в себя поверил и интерес к жизни обрел. Ну, потом и понеслось... — Люцифер вздохнул. — Кто же знал, что оно так обернется? Я ж не всеведущ!
Солнце тем временем поднялось в зенит и стало припекать. Не люблю жару. Я быстренько перетянул светило к горизонту и подвесил его там. Оно немедленно покраснело, и жара начала спадать. Зато получился красивейший закат. Подвешивание, точнее.

Я почувствовал, что начинаю ценить такие простые вещи.
Люцифер помолчал немного и, порывшись за пазухой, выудил из глубин балахона бутылку с кефиром. Взболтал, открыл со смачным чпоком и уже вытянул губы трубочкой, чтобы присосаться, как вдруг вспомнил обо мне.
— Хочешь? Свежий, холодный. И полезный! — Воздев грязный палец, мой заботливый друг назидательно добавил: — Для нервов хорошо, успокаивает.
— Спасибо, друг. Я совершенно спокоен. — Я откинулся на гамак, заложив руки за голову.
— Ну, как знаешь, потом поздно будет.
Пожав плечами, Люцифер шумно хлебнул из горла. Довольно выдохнув, он вытер губы ладонью, устроился поудобнее, уставился на закат и наконец замолчал.

Я вдруг понял, чего мне не хватает для полного наслаждения моментом. Опустив руку вниз, я улыбнулся, ощутив под пальцами мягкое прикосновение теплого кошачьего носа. Потершись об руку, белоснежное чудо легко запрыгнуло мне на грудь, немного повозилось, ткнулось в подбородок и замурчало.
Улыбаясь, я поглаживал его нежную шерстку и чувствовал, как отступают куда-то далеко все ненужные мысли. Обида на человечество тоже испарилась. Да, обида, конечно, была, уж себе-то я мог в этом признаться. Ну, как так — создаешь человека по образу и подобию своему, вкладываешь в него всю свою душу, даешь ему все, что нужно для жизни, даже иногда общаешься с ним, а он в итоге плюет в душу. Правда, общался с людьми я крайне редко, как воскресный папа. Может, в этом все и дело? Надо было чаще являться? Хотя они тогда бы и не вылезли из Эдема, так и оставшись инфантильными капризными детьми.

Ну, что сделано, то сделано. Значит, так тому и быть.
Умиротворяющую тишину прервал громкий храп. Конечно, это Люцифер полностью расслабился, уснул и даже пустил ниточку слюны из приоткрывшегося рта. Ниточка дотянулась до свертка, который прагматичный старикан использовал вместо подушки. Тот недовольно увернулся и брезгливо встряхнулся, как породистый пес.
— А? Что? Кто здесь?
Старик встрепенулся, оглянулся кругом, успокоился и дал свертку леща. Тот недовольно съежился и обиженно затих.
Тут я вспомнил.
— Кстати, Люцифер. Все время забываю спросить. Последние пару сотен лет ты всюду таскаешься с этим вот непонятно чем. Что это вообще такое и зачем оно тебе? — Я вопросительно поднял бровь, кивнув на розовый мешок.

Люцифер непонимающе посмотрел на меня честными голубыми глазами.
— Ты о чем, Творец?
— Люций. Ты прекрасно знаешь, о чем я.
— А, это, ну конечно!.. Так обычный этот самый, ну как его, блин... — Люцифер сделал вид, что вспоминает, и щелкнул пальцами, подбирая слова. Потом махнул рукой.
— На самом деле долгая и скучная история, расскажу как-нибудь потом. Ты лучше скажи, что теперь делать будешь? Цели в жизни больше нет, а заниматься чем-то надо даже тебе. Иначе никому мало не покажется. Вообще-то, была у меня одна мысль. Может, тебе будет интересно… — Тут мой друг замялся и махнул рукой. — Ладно, проехали. Хотя нет! Или… Короче, забудь.
Я устало улыбнулся, продолжая поглаживать мурчащего кота.
— Люций! Если ты думаешь, что я поведусь на этот древний развод, то мимо. Я даже спрашивать не буду, о чем ты молчишь. Надо будет — скажешь сам. А если не скажешь, значит, и не надо было. — Кот широко зевнул, блеснув зелеными глазищами, и извернулся, подставив под руку пушистое пузико. — Видишь, у меня сейчас более важные заботы, чем выслушивать твои очередные идеи.
Правда, мягонький мой?
Кот согласно мявкнул и раздраженно дернул хвостом в сторону Люцифера.
Люцифер посерьезнел и собрался с мыслями. Встав с шезлонга, он похрустел суставами, как будто разминался перед прыжком в пропасть. И наконец прыгнул.
— Ладно. Смотри, мысль такая: а что, если тебе создать новый, более совершенный мир? С учетом прошлых ошибок?
Вывалив на меня все это, он выдохнул и выжидательно уставился на меня. Сверток тоже насторожился, встрепенувшись.
У меня сам собой открылся рот и пропал дар речи. Поперхнувшись, я поднял глаза, не веря своим ушам.
— Люцифер? Мне сделать... что? Наступить на те же грабли? Об этом не может быть и речи. Считай, я этого не слышал. А еще лучше — считай, что ты этого не говорил!

Мой старый друг и соратник замотал головой и быстро заговорил, глотая слова:
— Нет, ты просто послушай, Эру. Послушай, подумай, а решишь потом, хорошо? Вот смотри, я все продумал! Все наши ошибки ты уже знаешь. И, что еще важнее, знаешь и видишь свои собственные! Говорю же, я все продумал! Только послушай!
Люцифер говорил горячо, размахивая свободной рукой, придерживая сверток второй. Я смотрел на него, улыбаясь про себя, и думал, что этот старый пройдоха умеет быть настойчивым, когда надо. Что ж, послушаем, времени у меня теперь хоть отбавляй. Я сотворил столик, облокотился на него и приготовился слушать.

***
— ...А если ты изначально пропишешь такие параметры, то ошибка Творца не проявится. И все будет как надо! Каково, а?
Люцифер в последний раз постучал пальцем по столу, затем откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди, победно глядя на меня. Его сверток приосанился и вертел одним концом туда-сюда, как будто заглядывая в глаза то ему, то мне.
Я задумчиво смотрел на модель нового мира, медленно вращавшуюся перед нами. Встал и прошелся в сторону океана, сунув руки в карманы. Солнце висело на том же месте, что и несколько часов назад. Кот давно уже посапывал на освободившемся шезлонге Люцифера, свернувшись клубочком. Плевал он на наши споры со своей кошачьей колокольни. Может, он более мудр, чем мы?

Я поскреб подбородок и снова подошел к столу, присев на край.
— Хорошо. Ты предлагаешь создать новые, изначально разумные расы. Эльфы, гномы, хоббиты. Долгоживущие, мудрые, все из себя правильные. А как же люди? Им в новом мире ты места не отвел? Ты же говорил, что люди — это лучшее из всего созданного мной, а, Олорин?
Люцифер удивленно посмотрел на меня.
— Давно ты не называл меня моим первым именем. Спасибо, что еще помнишь его. — Он тихо усмехнулся в бороду. — Люди… Готов поспорить, что люди там вскоре появятся. Сами. Из ниоткуда, как тот таксист на перекрестке из их же анекдотов. Вот и посмотрим, что из этого получится.
Олорин помолчал, глядя вдаль.
— Главное — подобрать правильную Музыку Творения. В ней не должно быть ни одной фальшивой нотки. Ну, и оставить старым помощникам старый мир, а для нового, думается мне, лучше сотворить новых. Впрочем, сам разберешься, не мне тебя учить. — Олорин мягко улыбнулся.

Мы немного помолчали, думая каждый о своем. Потом Олорин, кряхтя, поднялся с кресла, поправил сверток под мышкой и подошел ко мне.
— Ну, я побегу? Куча дел, знаешь ли. Рад был увидеться, поболтать и все такое! Дай знать, как чего надумаешь, хорошо? — Олорин хитро улыбнулся и потряс мою руку. — Всем чмоки, особенно несравненной Инанне!
С этими словами старый пройдоха и мой самый верный друг перекинул сверток под другую руку и шагнул в возникшее облачко, пахнущее сладкой сиренью и терпким крыжовником. Не оборачиваясь, помахал рукой, и облачко замерцало, схлопываясь.
— Э-э, а как же история про сверток? — вспомнил я, но поздно, в который раз.
Облако взорвалось шумным салютом, раскидав на полнеба цветастые слова: «У тебя все получится, Эо Илуватар!»
Рад, что хоть кто-то в меня верит.

А человечество… Что ж, пришла пора простить ему все и попрощаться. Я дал им все, что мог, и даже больше. Счастья вам, люди. И веры в себя. В свои и только свои безграничные силы.
Мне же пора смотреть вперед.
Смахнув непрошеную слезу, я тихо прошептал в пустоту:
— Absolvo te, homo!

Это сообщение отредактировал Gesheft - 11.02.2021 - 13:35

3. Со мною что-то происходит и это что-то неспроста

Началось все с банальной простуды и, скорее всего, её бы и закончилось если бы не моя сестра.
Я до сих пор не понимаю, как повёлся на её предложение «вылечить по-быстрому». Мою сестру проще найти на ретрите, випассане, в духовном уединении в каком-то ашраме в Индии, чем на работе. Собственно, именно этот аспект её жизни должен был заставить меня напрячься... Она работает ведущим специалистом Virgin Communication с годовым окладом в два с половиной миллиона евро и, как я и сказал, на месте её никогда не бывает. Время от времени она встречается с главой компании и вероятно каким-то образом накладывает на него чары, потому что иных вариантов того, почему её ещё не уволили просто нет. Ну или возможно потому, что возглавляемый ею отдел постоянно повышает, улучшает, способствует и так далее работу компании до такой степени, что все работающие под её началом имеют статус неприкасаемых.

Итак, я засопливел, захандрил, остался дома и в этом состоянии открыл ей дверь. Торнадо в Оклахоме имеет значительно меньшую силу, чем целеустремленная сестра. Через полчаса у меня в квартире дымилось с полдюжины ароматических палочек, в гостиной занимался песнопениями малый состав ашрама, а я сидел с чашкой странного на вкус чая и внимал рассуждениям сестры о том, что «это надо пить три раза в день, вот эти корешки она сама мне заварит, потому что ты безголовый и вообще только аюрведическая медицина безопасна для человека». Честно сказать мне действительно сразу стало лучше и выпроводив Наталью с её свитой я даже хотел надеть цивильное и отправиться на работу. Но я допил чашку, потушил источники дыма и прилёг вздремнуть.

Проснулся я вечером. Потушил горящие ароматические палочки (вроде бы я это уже делал), машинально налил в кружку наташкин чай из серебряного кувшина, выпил и засел перед ноутом. Иногда лента новостей кажется написанной пациентами буйного отделения психиатрической лечебницы.
Biden resigned, Pence jumped out of window.
In Texas, the plebiscite ended – the Lone Star is now free!
Medellin cartel say a strong NO to drugs!
В России арестован десятый олигарх из списка Форбс. Что дальше?
Песков не отдупляет, что происходит...
Странная череда смертей в Казани. Вот уже тридцатый человек выпрыгнул из окна, оставив записку с описанием своих преступлений. В полиции разводят руками....

Смурфики кивочат напстеры. Хлопобуды могут стать новым трендом недели...
Когда я понял, что не могу вникнуть в то, что вижу на экране ноутбука я достал табак, набил гильзу и вышел на балкон покурить. Чистое небо в Питере большая редкость. А чистое небо со звездами проходит тут по разделу мифотворчества. Я курил и рассматривал темно синий небосклон с неяркими вкраплениями звезд. Внезапно увидел размытые, туманные полосы в небе, складывающиеся в замысловатый узор. Скоро этот узор стал немного ярче, стал пульсировать, то там то здесь наливаясь свечением. Завороженный, я смотрел на игру света. Северное сияние? Да бог его знает, я всё равно никогда не видел его вживую.
Вернулся в комнату. Состояние все-таки странное. Такое ощущение, что на периферии зрения всё плывет, фоном идут звуки разнообразные, и тоже на пороге слышимости. Взял чашку с чаем, немного отпил (смотри-ка – совсем не остыл!), заметил, что по рукам тоже ползут туманные полосы, сплетаясь в символы, знаки, Руны??? Надо температуру измерить, в детстве, когда была высокая температура тоже всякое мерещилось... Сейчас посижу и измерю... Вот только глаза закрою на секунду...

- Ты что — таки спал на диване? А, молодец, чай пьешь! - голос сестры вырывает меня от сна. – Я тебе приготовила салат и рыбу. Есть будешь?
- Есть буду, - ответил я. – А ты что так долго в городе? Как випассаны с ретритами?
- Нормально. Завтра поеду на Алтай.
- Слушай, а как тебя твой американец до сих пор тебя не уволил?
- Какой американец?
- Ну я думал, Virgin американская компания...
- Он бредит! Я так и знала. Я работаю и всегда работала в Центре Тяжелого радиостроения! Virgin Communication это агент в Европе, который нагло продвигает все наши разработки и оборудование. Всё я полетела! Еда в холодильнике. Чмоки! Пей чай!
Дверь захлопнулась, а я полез в стол в поисках визитки моей сестры. Вот он – синий с золотом прямоугольник с надписью сверху Virgin ... Хрен там! НПО Центр Тяжелого Радиостроения. Главный инженер коммуникационных систем. И голографический первый спутник над визиткой летит в бескрайнем космосе...

Так. Надо что-то делать. Пройтись что ли? Точно. Пойду на улицу.
Голова ещё ватная, руки ноги тоже, но ходить уже можно. Как по поролону... Ноги мягко проваливаются, походка как у уточки. Глянул в зеркало — тот ещё видок, в глазах всё немного плывет ещё. Открыл дверь, вышел на лестницу. В столбе света, льющемся из окон подъезда пляшут разноцветные пылинки, некоторые переливаются всеми цветами радуги – или зрение ещё глючит. Но в целом жить можно. Добрался до перил и медленно пошел вниз, мимо проехал лифт. Сквозь сетку лифта я рассмотрел колоритную парочку. Молодой офицер с ромбами в петлицах и очень даже симпатичная девица в легком летнем платье, босоножки, короткие носочки на ногах. Они самозабвенно целовались. Офицер мельком взглянул на меня с недоумением... Ну да – давеча в зеркале я тоже себя не сразу опознал как homo sapiens.
Идем дальше. Вот не замечал раньше какие у нас в доме красивые лестницы! Мрамор! Перила лестницы из отличного полированного дерева. Где-то звучит музыка... За окном гомон, невнятные выкрики. Опять, пожалуй, митинг кто – то устроил... Спустился на площадку и посмотрел в окно...

Вся площадь перед окнами заполнена людьми в черной униформе. На трибуне до боли знакомый человек в красной повязке на рукаве яростно орет,
- Sie dachten, sie könnten uns für immer betrügen! Nein! Nieder mit diesen dreckigen Schweinen!
Море людей, в едином порыве, вскидывает руки, приветствуя слова лидера, - Sieg Heil!!!!!
Яростные, черные, горящие глаза Адольфа смотрят на меня. Отступаю от окна вглубь площадки, опираюсь спиной на перила и закрываю глаза. Не может быть, невозможно, что же это такое...
Пойдем как домой, друг болезный. Рано тебе ещё на улицу. Вон. Видения всякие за окном... На площадке соседнего этажа открыта дверь в квартиру. Вижу экран телевизора в гостиной...
... мы можем только косвенно судить о мощности первого фронта тау-излучения. Не забывайте так же о майндшоке, внезапно получивших полный доступ к всему массиву нейронов людей в конце 2020 года – начале 2021...

На экране, за столиком с фруктами и с высокими бокалами в руках три человека.
- Это сейчас мы можем говорить о том страшном времени в спокойном тоне. Но вспомните скандал с неизвестно откуда явившимися гуманоидами, спешно покинувшими Землю...
Да... Ужасное прозрение миллиардов человек. Да да, тот самый майндшок... Вы знаете, что и сейчас тех, добровольно ушедших в изгнание, так называемых «политиков», наша молодежь призывает судить и отправить на работы в пояс Койпера.
- Хотя не знаю, что там делать этим старым и, в сущности глубоко несчастным людям. – Мощный старикан с красивым загаром развел руками. – В пояс Койпера, как известно, очередь. Все хотят в шахтеры. Все хотят на буксир и летать к Луне, доставлять астероиды на наши заводы.

- Собственно, да! – это уже весьма симпатичная девица в очках. – Мода не звездолетчиков прошла. Детям теперь интересны биология, марикультура, экология. Конкурс при поступлении на эколога 100 человек на место и это, заметьте, при том, что за последний год ещё сто университетов открыли набор на эту специальность.
- Давайте всё же вернемся к теме нашей беседы, - вклинивается ведущий в стильном костюме. – Мы все знаем, что в тот момент многие испытали различные и порой пугающие состояния. Внезапно возросшая активность нейронов привела к лавинообразному изменению сознания у миллионов людей. И многие, родившиеся уже в наше время, отмечают периодические возникновения синдрома «Воспоминания о прошлом». Говорят, что эффект присутствия поразительный! Люди верят, что совсем недавно они были в 2021 году и вдруг...

Этажом выше громко хлопает дверь, и с визгом и хохотом мимо меня проносятся мальчишка и девчонка. На площадке они останавливаются и пускают в меня мыльные пузыри и бегут вниз по лестнице. Самый большой пузырь завис напротив, и я вижу свое искаженное отражение. Заросшее щетиной лицо, осунувшееся, мешки под глазами.
Включаю холодную воду и с удовольствием начинаю умываться. Ледяная вода течет по шее, приятно охлаждая тело. Надо бы побриться. Как говорил наш инструктор по выживанию – Личная гигиена – ключ к самодисциплине! Сегодня ты поленился побриться, а завтра тебе будет лень автомат почистить.
Стоп. А как же подъезд? Мрамор, перила, факельное шествие чернорубашечников? И эта передача в телевизоре...

Я открыл глаза. Тикают часы в коридоре. Полосы света скользят по потолку. Запах благовоний. На экране смартфона 04.00. Смотрю на свои руки. Синие сполохи скользят по коже, сливаясь в сложные узоры. Руны. Символы. Смотрю на серебряный кувшин. Мысленно беру его в руки и наливаю себе ещё одну чашку чая. Потом беру эту чашку, зависшую над столом и пью...
Майндшок, говорите. Тау-излучение... В древности Тау было символом жизни и воскрешения, вряд ли что-то изменилось. Вот значит, как. Если та передача в телевизоре не есть плод больного ума, что отрицается только что проведенным экспериментом с чашкой – то... А интересно – вдруг всё это осознанное сновидение? Ну да заболел, мозг сбоит, драйвера слетели... Включаю запись видео в телефоне. С чего начать то? Заставляю чашку ещё раз слетать к кувшину и доливаю последние капли чая, хочу сигару! Настоящую кубинскую сигару! Прямо ощущаю фактуру табачного листа в руке, запах. Некоторое время с удивлением рассматриваю сигару в руке. Пересматриваю видео и не могу заметить тот миг, когда она появляется. Вот её нет и вот она в руке. Допиваю остатки чая и проваливаюсь в сон...

... Утро. Захватив по пути сигару, выхожу на балкон. 150 этажей – это простор и чистый горный воздух. (Ссука, страшно то как, кто придумал прозрачный металлопласт???) Мимо пролетает рейсовый цеппелин Санкт Петербург – Лондон – Майами. Девицы какие-то на прогулочной палубе пьют шампанское и машут мне. Тоже помахал им в ответ. Вернулся в квартиру. Сел на диван. Посмотрел на пустой кувшин из-под чая. А ведь раньше это был 20 этаж монолита на окраине Санкт-Петербурга.
Интересно, а что ещё изменилось. И какое отношение к этому изменению имею я... Интернет, телевизор...
Нет, всё же стоит начать с водных процедур. Иду в сторону ванной по дороге отмечая прямо-таки разительные перемены в моей квартире. Два яруса, окна «Второй Свет», ажурная лестница со стеклянными ступенями, ведущая на второй ярус. Нееет. Сначала душ, а уж потом исследовательская экспедиция по квартире.

Хорошо быть чистеньким, хорошо помытым, а уж чисто выбритым – вовсе зашибись! Выхожу в халате и слышу бубнёжь телевизора, звон тарелок и аромат свежей еды.
- Привет, соня! Так и знала, что до еды у тебя ноги не дойдут! – ага, это доморощенный ураган в юбке. – Как себя чувствуешь?
- Хорошо себя чувствую, - иду на голос и попадаю на футуристического дизайна кухню (всегда хотел что-то подобное) - Как тебе моя квартира, кстати?
- Хорош уже хвастаться, а? Полгода живешь и всё не нарадуешься... Ладно, всё разогрела – я на самолет скоро начну опаздывать, целую. Пока!
Вкушаю пищу богов (сестра бесподобно готовит рыбу) и гоняю каналы на телеке.
... На заседании Совета народных депутатов было принято решение продлить членство Соединенных североамериканских штатов во Всемирном экономическом Совете с правом совещательного голоса. Представители республики Техас выступили с программным заявлением...

Дальше. Следующий канал. Китайская обсерватория на орбите Юпитера, что-то там эпохальное открыли. С китайским у меня плохо, надо бы подучить.
Дальше. Дно океана, справа спрут какой-то улепётывает от подводного робота, который тащит контейнер из металлопласта, в котором видны бочки со знаком Радиационная Опасность. А. Это в Тихом океане началась очистка дна.
Выключил телевизор. Поднялся на второй ярус, обошел массивный дубовый стол, сел в кресло. Может это и неправильно. Может стоило всё разрушать и уничтожать, наказывать тех, кто довел тогда (когда?) Землю до глобального концлагеря... Но мне всегда нравились романы Стругацких и там был Триумф Духа, интересная работы, сильные и красивые люди. Пусть будет так. Пускай все забудется, как кошмар перед пробуждением...

... Проснулся на диване. На столе допитый кувшин, догорают благовония...
За окном традиционный туман.
Вышел на балкон.
Всё на месте. Туман, слякоть. Мат на стройке под окном. 20 этаж. Но вот туман меня доконал. Взмахнул рукой, разгоняя опостылевшую серую муть. Вот такой рассвет, с сочными красками пылающего неба мне нравится. Смарт вибрирует на столе. Иди сюда, мой дорогой...
- Алло! Я уже в аэропорту, - немного сонный голос жены. – Ты представляешь – всё получилось. Даже помещение выделили под проект. И в банке предложили прямо-таки сумасшедшие условия. Даже не думала, что такие смешные проценты могут быть!
- Отлично! Я тебя встречу, - а куда бы они делись, если муж взялся за бразды правления. – Самолет в 9 утра прибывает? Всё, до встречи! Люблю, мою сладкую...

Ну что же... Золотой миллиард, Новый порядок…У вас есть свои планы на этот мир? У меня тоже есть планы и боюсь ВАМ эти планы скоро не понравятся. В руке появилась маленькая кофейная чашка с настоящим итальянским black coffee... Первым делом надо переделать квартиру. Тот вариант мне очень понравился. А потом...
... Сегодня первый новый день.

Это сообщение отредактировал Gesheft - 11.02.2021 - 13:36

4. Слушай

- Коробкин, мля! Ты совсем очешуел, спать на работе?
Автослесарь Коробкин не был лентяем или алкоголиком. Просто он лег спать текущим днем в три часа утра, после обоеоклеечных работ в квартире гражданской жены Анастасии, и плохо понимал, где сейчас находится – в смотровой яме под серебристым «Ниссаном» депутата Уздечкина или в теплой ванне с мыльными пузырями и плавающей между ними резиновой уточкой Хряпой.
- Вот ты мне скажи, птица, что этим бабам надо, а? – Делился Коробкин наболевшим с уткой. – Обои меняли три года назад! Какого купороса?!
Хряпа сочувственно кряпала и прыскала в лицо Коробкина теплой водичкой, чтобы утешить.

- Коробкин! Я тебя сейчас уволю без выходного пособия!
Автослесарь вынырнул из голубой нирваны и понял, что влагой на него брызгала не Хряпа, а начальник смены, вечно недовольный Махалыч, брызгал в смотровую яму минералкой из бутылки.
- Чо орать, - угрюмо пробормотал Коробкин, мысленно взрывая богомерзкого Махалыча, запертого в «Ниссане» вместе с Анастасией. Хотя нет, «Ниссан» жалко, он ни в чем не виноват. Тогда в заниженной «Приоре». Распылить начальника на атомы, падлу. А Анастасию замуровать в стену, а потом оклеить обоями.

- Ты лежишь в этой яме третий час, Коробкин. - Сообщил Махалыч, перекидывая зубочистку из одного угла рта в другой. – А воз и ныне там. А Уздечкин, между прочим, добросовестно крышует нас пятый год.
- Да и эндоскоп ему в жо…
- Коробкин!
- Сейчас ликвидирую утечку масла и закончу, вашблагородь.
- Кого пороть?!
- Идите чаю попейте, Иван Махалыч, а то у вас в глотке вскипело.
- Я тебе не закрою заказ-наряд, поглядим, у кого тогда вскипит, - начальник картинно бросил в яму тряпку, которой вытирал вспотевшие от переговоров ладони и резвым козлом поскакал в свою наблюдательную коморку.
Замученный начальническим произволом, Коробкин начал выползать из-под автомобильного тяжелого чрева. «Ниссан» угрюмо подвинулся, выпуская человека на свет божий, и тут случилось непоправимое. Подъемник, которому давно пора было делать профилактику, крякнул и уронил с одной лапы автомобиль, отчаянно крикнув Коробкину «Ложись!»
Полусонный слесарь не успел отреагировать на предупреждение, как и удивиться говорящему подъемнику, и перекошенный на правый бок «Ниссан» шваркнул ему в ухо тяжелым колесом, погружая Артема в ту же нирвану, откуда он вынырнул.
В нирване было хорошо: в густой вязкой синеве хороводом плавали золотые котики, сцепившись лапами и хвостами, и мурлыкали звезды. Внезапно в центр хоровода выгребла Хряпа, встревоженно заглядывая в глаза Коробкину.
- Очнись, слышь, кряп-кряп. А то останешься тут навсегда, двенадцатым котиком в третьем ряду.
- Тут хорошо, - сонно бормотал Коробкин. – Мур-мур.
Но утка больно долбанула его в висок, и слесарь очнулся. От нирванной синевы не осталось и следа, только белая шуршащая простыня незнакомого потолка, наползающая на глаза крахмальными углами. Коробкин осторожно повернул голову, чтобы оценить общую дислокацию, и понял, что он в больничной палате.
На тумбочке рядом с кроватью стояла утка. Нет, не его Хряпа, а убогая сортирная инсталляция, в которую несчастные пациенты вынуждены помещать отходы собственного физиологического производства.
- Не вздумай! – Испуганно пискнуло судно.

Коробкин понял, что его накрыло «на отличненько» и прикрыл глаза, пытаясь вспомнить Всё. Обои в желтый ромбик с фиолетовыми лилиями, суровая амазонка в бигудях, педантично требующая совмещения клеточек до миллиметра, лапы электрогидравлического подъемника с ободранной синей краской…
Последним грозовым облаком, застилающим чистое небо памяти, было черное брюхо «Ниссана», плавно опускающееся ему на грудь.
- Черепно-мозговая травма, типа… - Любезно сообщил кто-то Коробкину, и он снова приоткрыл глаза, чтобы увидеть источник голоса.
Теперь с ним говорила система внутривенного введения лекарств, которая стояла в ногах кровати.
- Изыди! - Подумал Коробкин и нервно дернул ушами, по которым топотали мурашки.
- Ну и подумаешь, - обиделась капельница. – Ну и говори с утками - хоть жопой, хоть головой.
- ААААААА! Да отпилите мне уже голову кто-нибудь! – Заорал пациент. Тут же палату наполнили набежавшие медсестры, которые волновались за органы Коробкина, как за свои личные, и погрузили его в милосердный сон.

За месяц стационарного лечения коробкинского мозга, больного проведали только три посетителя – сестра, директор СТО, переживающий, что его засудит собственный работник, и Анастасия, которая привезла ему личные вещи: летние кроссовки, старенький планшет, утку Хряпу и рюкзак с носками.
- А обои мне сосед Геннадий переклеил, - оповестила она Коробкина, отводя взгляд. – Зашел тут как-то… соли попросить. И заметил, что ромбики кривые…
- Пизззздит как дышшшшит, – хладнокровно сказал градусник с тумбочки. А из рюкзака тут же кто-то подхватил – то ли планшет, то ли носки:
- Геннадий этот давно ее обои окучивал - года два, как минимум.
- Да и весла ей в руки, кря-кря, - это уже Хряпа.
- Заткнитесь! – Мрачно буркнул Коробкин. Разговоры с вещами он списывал на действие обезболивающих веществ, поэтому не парился состоянием психического здоровья. По большому счету, эти беседы его не раздражали. И градусник, и капельница, а уж тем более, утка вели себя даже более разумно, чем многие окружающие люди.

- Эти таблетки можешь не хавать. - Советовал градусник. – От них никакого проку, наследие совковой медицины.
- Но-но! – Воздевала к потолку лапу с пластиковой трубкой капельница. – Без этого наследия медицина бы и вовсе скончалась в судорогах!
В углу скептически хмыкала тумбочка на шатких ножках, видавшая времена покорения Крыма, далее начинал ржать холодильник «Псков» 1978-го года выпуска, так заразительно, что хохот подхватывала остальная мебель, а потом и Коробкин. Хорошо, что палата была одноместной – лечение честно оплатил его работодатель, иначе больного можно было плавно сдать по истечении месяца в психушку.
Впрочем, только благодаря этому общению Коробкин и выздоровел.

При выписке он оглядел стены палаты и почувствовал, как у него увлажнились глаза.
- Братаны! - Прочувственно сказал он, сморкаясь в полотенце, которое всегда молчало. – Спасибо вам, и прощайте.
- Может быть, свидимся, - также шмыгнул ртутью градусник.
- Лучше не надо, - пророкотал «Псков». – Бывай, не кашляй. Приятно было пообщаться. Сам знаешь, тут все больше молчат.
- А вот, кстати… Почему раньше я вас не слышал. Может быть, я все-таки того… Ебобо?
- Не слышал, потому что не хотел… - Вступила в прощальные диалоги кровать, скрипнув пружинами. – Вы же никого, кроме себя не слышите. Иногда даже себя. Уши вам мироздание приделало. Даже два. А вы ими только лапшу собираете. Венцы эволюции, мля…
- Да что там… Царь. Просто царь, - улыбнулся Коробкин и прошел по периметру комнаты, прикасаясь пальцами к стенам. Даже если он и сошел с ума, то возвращаться в него никакого резона нет. Он выздоровел.

- Салют инвалидам! – громыхнул кофейный автомат, стоявший за стеклянной входной дверью ООО «АвтоМонтажЧихПых»..
- Бонжур! – махнул надкушенным утренним бутербродом Коробкин. – Как ваше электрическое здоровье, не подкашивает?
- Вашими динамическими молитвами, мон шер.
- Ты чо, с кофейником разговариваешь? – озадаченно спросил Махалыч, встречающий на входе выздоровевшего автослесаря.
- С господом нашим. По утрам так взбадривает. Не молитесь, случайно, всуе?
У Махалыча изо рта выпала надкушенная зубочистка, а Коробкин, насвистывая, отправился в цех, здороваясь по дороге с котами, инструментами и ранеными машинами.

Работать после травмы стало значительно легче. И не просто легче – архилегко! Машины послушно показывали больные места, распахивая двери, обнажая подкапотное пространство и втягивая в себя диагностический провод или эндоскоп.
Для Коробкина не осталось никаких тайн в прошлом любого механизма: скрученный пробег, жадный владелец, жалеющий денег на замену масла, продавцы-обманщики и дефекты завода-производителя. Махалыч закрывал заказ-наряды подчиненного, озадаченно крутя головой – ремонтные работы Коробкин проводил в три раза быстрее, чем прочие. Его диагнозы были стремительны и безошибочны, как броски гепарда.
К чудо-мастеру сформировалась очередь вперед на полгода, что не очень-то нравилось коллегам Карпюку, Виктюку и Брулько, теряющим клиентов.
- Нам к Артему, - кивал Махалычу депутат Уздечкин, сменивший «Ниссан» на «Порш Кайен турбо».
- Через неделю, - небрежно отвечал Коробкин, поглаживая крыло битой «Тойоты» 1980-го года выпуска. – Вот переберем коробочку у красавицы, колодочки обновим, бочок выправим… да, милая?
- Мрррр… – Урчала довольно «Тойота» и подмигивала слесарю хрустальными фарами.
- Берега попутал, Коробкин? – не выдерживал начальник.
- А ты меня уволь, гыгы.
И Махалыч сглатывал горчащую от недовольства слюну.

«Порш» Уздечкина он взял в работу даже раньше – через пять дней. Восхищенно посмотрел на свое отражение в глянцевом боку, заглянул под капот.
- Ух, силищщщааа. Тебя как звать-то, гламурный мой?
- Игорь. Просто Игорь.
- Ну и чего будем с тобой делать? На мой взгляд, ты здоров, как бык.
- Да заколебал он меня, придурок лысый. То телок в багажнике пытается трахать, то по городу гоняет невменько. Трижды автобог миловал от поцелуя с фурами и столбами. Но ведь такое везение не вечно, - пригорюнился «Порш». – Прикинулся, что мозги глючат. Хоть недельку от него передохну.
- А где его предыдущий мобильчик, не знаешь? «Ниссан» такой серенький?
- А он его сыну отдал, такому же долбойогу, как и сам. Тот перевернулся на нем месяц назад, да бросил в разборку на Пушкинской. Вот и меня такая же участь ждет, чуешь?
- Ладно, попробую тебе помочь. Есть у меня тут один знакомый, болеющий «поршами». Свои машины обожает. Моет, меняет расходники вовремя, чуть в бампер каждое утро не целует. Ему бабу не надо – только лошадиные силы подавай. А Уздечкину мы промоем мозги, что ты уже не модный, и вообще бортовой компьютер надо новый заказывать, а это ждать месяц. Депутату надо на «Хаммере» ездить, да? На «Хаммера» где сядешь, там и слезешь, он же танк. Утопит Уздечкина на рыбалке и не поморщится. А твою нежную ЦНС надо в надежные крепкие руки.
- Ой, буду тебе благодарен по самый кардан.
- Так где, говоришь, «Ниссан» наш базируется?


Разборка на Пушкинской была из недорогих. Видимо, крепко разбабахал уздечкинский пасюк папочкино авто.
- «Ниссан», цвет «снежная королева», не старше пяти лет, можно без пробега по России, - перечислил Коробкин свои требования. Он старался не смотреть по сторонам, мертвые и смертельно больные машины «на органы» его морально подкашивали.
Хозяин разборки, москвич в десятом поколении по имени Гоги, юмора не оценил, затарахтел заученно:
- Есть одна такая, буквально вчера сдал один, деньги понадобились, практически целая… Заменить двери, пороги, перебрать коробас…
- Ты мне по мозгам не мороси, - перебил его монолог нестандартный покупатель. – Я вижу металл насквозь, так что не трать мое и свое время.

Бедняга «Ниссан» был еще жив, хотя выглядел мертвой недвижной грудой металлолома. Он узнал Коробкина и вяло перекинул дворники слева направо.
- Вот так, значит… То меня отправили в нокаут, а сейчас твоя очередь, - пробормотал Коробкин, ежась от острого чувства жалости.
- Не моя вина, сам знаешь… - Прошептала машина.
- Не твоя, - согласился человек. – Но я тебе благодарен. Сам знаешь, за что. Ты заставил меня Услышать. Это бесценно.

- Сколько? – Повернулся Коробкин к Гоги. – Повторюсь, не трать время, не озвучивай то, что ты сейчас думаешь. Дели на шесть цену – и я заберу его через полчаса. Он дорог мне, как память о бывшей.
Гоги был продавцом, но не идиотом. Он умел читать по глазам. А во взгляде этого клиента плескался бензин, готовый заполыхать от брошенной спички.
Они ударили по рукам, и Коробкин рванул за деньгами, которые заботливо откладывал на первый взнос за ипотеку. Жил-то он пока в комнатке СТО, которую выделил ему экономный директор, в обмен на несколько ночных смен вместо сторожа.
- Слышь, брат… - На последнем издыхании обратился к нему «Ниссан», когда он грузил его уже на эвакуатор. – Забери на сдачу вон ту зеленую «девятку». Видишь, за «Газелью»?
- Зачем? – Не понял Коробкин. – Она же покойная.
- Просто анабиоз, без аккумулятора. Забери, у тебя погрузчик двухуровневый. Не пожалеешь, газ даю. Машины не умеют врать, сам знаешь.
Коробкин пожал плечами и вернулся за кладбищенскую ограду. Когда он вернулся, «Ниссан» уже впал в кому.

Эвакуатор был не особо разговорчивой рабочей лошадкой.
- Акция милосердия? – лязгнул он нижней платформой.
- Нет, расплачиваюсь с долгами.
На душе у Коробкина было тепло и радостно. Золотые котики, которые танцевали с ним в синеве, одобрительно кивали головами и пели мартовские победные песни.
- Ну, выгодный бартер, брателла. Приведешь в сознание зеленую – аккуратнее с картами. У нее ресурсов двигателя на твоих внуков припасено.

Какие карты имел в виду эвакуатор, Коробкин понял только через месяц, когда руки дошли до своих приобретений.
Он начал с «девятки», как менее финансовозатратной операции. Стал менять крылья, прошитые словно металлической дробью («стреляли, малышка?»), копаться в проводке, латать гнилые места. Правда, к чести отечественного производителя, ржавчины было немного. «Девятка», недоверчивая особа, сначала помалкивала. А потом скрипнула осторожно: «В двери загляни, да смотри, чтобы обмороком не ударило».
Коробкин снял обшивку дверей – и обомлел. Кажется, прежний хозяин «зеленки» копил деньги не один год. Либо… его грохнули братки из конкурирующей организации. Баксы, упакованные в несколько слоев пергамента, а потом в полиэтилен и скотч, размещались по периметру машины, аккуратными кирпичными пачками.
В обморок Коробкин падать не стал, но тут же разбудил Ниссаныча, как он его любовно называл.
- Двадцать шесть пачек соток, чувак! – орал он, танцуя в ночном гаражном боксе и вскидывая в воздух руки с зажатым в них динамометрическим ключом.
Машины радостно вторили ему сигналами клаксонов в ритме «ча-ча-чачача»; Хряпа, стоящая на приборке «Ниссана», подкрякивала и размахивала крыльями в такт, а золотые котики бешено крутились по часовой стрелке над головой Коробкина, создавая подобие светящегося нимба.

Ну что еще можно рассказать тебе, любезный читатель, если ты добрался до эпилога?
Коробкин ушел из своей конторы (бывший директор рыдал и рвал волосы на теле, уговаривая Артёма остаться на любых условиях).
Сначала раскрутил маленькую станцию техобслуживания с шиномонтажкой, неспешно расширяя ее и добавляя оборотов. Автомойка, ТО, запчасти, обмен и продажа, поиск стареньким машинам новых хозяев (только в хорошие руки, иногда почти даром). Обмануть Коробкина было невозможно, он видел будущих владельцев насквозь.
- Пойдешь к этому, а? – кивал он гордому, но намучившемуся с хозяйкой-блондинкой, «Опелю» на претендента - работящего мужика из пригорода. – Свой гараж, не пьет, три кота, никаких кур, дети взрослые, им руль не доверят.
- Ну-уу, вроде ничего, - соглашался «Опель». – Эта тупая дура провоняла меня всего своими ментоловыми сигаретами. Этот не курит?
- Ты куришь? – поворачивался Коробкин к мужику.
- Бросил пять лет назад, - отвечал тот обалдело.
- Раз ты ему нравишься, десять процентов скидка, - говорил покупателю нежадный Коробкин, и участники сделки хлопали по рукам.
Бизнес процветал, машины и новые хозяева души друг в друге не чаяли, телефон Коробкина передавали из рук в руки, как величайшую драгоценность. Попытки же конкурентов наехать и отжать плоды его труда заканчивались всегда плачевно. То горела крыша, то угоняли технику, то наезжала налоговая.
Ясен пень, автомобиль начальника налоговой лечил тоже Коробкин.
Хряпе хозяин выделил отдельный бассейн и запустил туда компанию – резинового селезня с десятком мелких детишек, пищащих на разные голоса.

Анастасия пыталась обменять невыгодный товар – соседа Геннадия - на ставшего вдруг олигархом Коробкина, но он решительно отмел самые выгодные предложения, мысленно перекрестившись и вспоминая холодные бессонные ночи на кухне (неровный потолок), туалете (неровная плитка), ванне (неровные полы).
К тому же, в его предприятие устроилась неглупая симпатичная женщина (да-да, бывает такая ошибка эволюции), которая показывала неплохие результаты в качестве диагноста-электрика.
У Коробкина были далеко идущие планы. Ронять ей на голову Ниссаныча он, конечно, не будет. Но научить лечить автомобили, и, может быть, даже Услышать их (!) он попытается.

Это сообщение отредактировал Gesheft - 11.02.2021 - 13:36

5. Улетая

- Лёнька! Лёнечка! Ты же всё понимаешь. Ты эти свои разработки делаешь, с какими-то там плавающими запятыми, а я даже плавать не научилась, ну... — шептала она ему на ухо мягкими губками, щекотала и целовала шею.
- Я разберусь сама с остатками прошлых глупостей, сама... Пойми, это не твои проблемы. Я теперь твоя проблема. Я люблю тебя и буду портить, Лёнька, жизнь нашу, пока смерть не разлучит нас.
- Анжела, ангел мой! Ты будешь ждать меня на перроне послезавтра? Ты оденешь ту, рыжую шубку, с пояском лохматым? Я привезу тебе цветы или папку с патентом… Чего тебе больше хочется? И мы поедем на такси в ЗАГС одни, чтоб никто рядом не кружился, не сверкал смартфоном, не обнимал нас за плечи в грубой радости, - отвечал он ей, глядя прямо в глаза и держа ладонями её розовые от мороза щёки.
- Это хорошо, что ты меня проводить не сможешь. Иначе я не уеду. А так, соберу бумаги, проверю в сотый раз расчёты и патент будет моим… Нашим! Ты только встреть меня, милая… Просто встреть.

- Встречу. Что ты распереживался? Я буду ждать тебя там, когда поезд прибудет из тумана утром... Нашим утром. А потом распишемся, как тайные агенты, и уедем, улетим отсюда, пусть на неделю, пусть на месяц. Да хоть навсегда! - крикнула она ему, отталкивая мягко варежками.
- Да... да… да... — эхом отозвались серые пятиэтажки.
И это слышал весь мир, всё городское утро и мелкие снежинки в сухом морозном воздухе. В золотых локонах Анжелы эти снежинки путались, словно рыбки в тонких сетях.
И они, двое этих влюблённых безумцев, стояли на хрустящем снегу, обнимаясь в облаке пара. А мимо них спешили по своим делам угрюмые прохожие, словно в иной реальности, по иным утоптанным дорожкам.

***

Уже свет за окнами потускнел. Ощущение уходящего зимнего дня стало почти реальным - как головная боль после паров формалина и стопки судебно-медицинских заключений. Сегодня было много разных остановок на человеческих путях. Много рабочей суеты: вскрытия, гистология, подготовка материала в лабораторию.
Описывать травмы, несовместимые с жизнью, подозревать отравление или насильственную асфиксию. Делать промежуточные выводы. И всё это на фоне постоянно толкущихся в помещении оперов, следователей или судебных представителей. Они же не виноваты. Им бы протоколы составить да расписаться в журнале. Ну и словечком перекинуться, словно в заводском цеху. Да только цех тут особенный и конвейер необычный.
Люди гибнут самыми чудными способами и если для тех, кто потом приезжает забирать тело — это трагедия, то здесь, в прозекторской — это рутина и завал.
Ульяна Аркадьевна бросила перчатки в пластиковый бак и направилась в комнату санобработки. Из служебного кабинета уже раздавался рыкающий бас сменщика Бориса. Дежурство закончилось. Остаётся только сложить все бумаги в папки, одеться и вставить ключ в замок зажигания кредитного «Соляриса». А там, неторопливо, по свежим, сверкающим проспектам, мимо зелёных светофоров, в уютную «трёшку» на улице Горького.
Олег, наверное, уже дома, если не будет консультаций у студентов. Впрочем, он всё равно вернётся в запорошенной снегом красной куртке с меховым капюшоном. Он всегда возвращается и мусор выносит… Мужчина.

- Ульяна Аркадьевна! Вы меня не любите, — раздаётся за спиной знакомый голос.
Ну вот, здравствуйте вам! Семён Болотов — давно уже не молодой следователь из Правобережного. Только он так нелепо и наивно обращается к ней. И не потому, что он паталогически беспардонен, а просто человек забавный и его «все не любят», от бухгалтерии до судебной лаборатории.
- Как же вас любить, Семён Палыч? Вы же всегда к концу дежурства появляетесь. Да, как правило, с неопознанными и проблемными гостинцами, — ответила прозектор. - Вон уже Борис кофе допивает. Он бодренько и весело оформит ваш визит.
- Нет, Ульяна Аркадьевна. Я с вами по жизни завсегда идти буду, такая моя любовь к вам - широкая и светлая. А привёз я объект без загадок и ребусов. Классический случай. Гараж, автомобиль, любовнички, погрелись, уснули.
Угорелую дамочку лет под двадцать семь вытащили по злым наветам соседа по гаражу. А любовник... - начал следователь свою речь.
- Он вас обижает? - остановил его зловещим рыком сменщик Борис.
- Прошу вашей защиты, Борис! — театрально взмолилась Ульяна Аркадьевна.
- Ну вот. И рыцарь при ней с войском из медбратьев. Как дальше жить? — жалостливо запричитал Болотов.
- Смириться и залить горе работой! — строго ответила эксперт.
- Эх, не любите вы меня... - вздохнул следователь и обратился к санитарам. - Давайте занесём родимую, а то мне ещё на кражу в Ситовку тащиться...

***

Солнце уже завалилось в сторону, пока ещё далёкого от вечера, горизонта. Мелкий снежок искрился, наивно радуясь редкому бодрящему морозцу.
В гаражном кооперативе «Колос» белый «Дастер» аккуратно въехал в распахнутые ворота с номером 247. Затем створки медленно захлопнулись и только через четыре гаража далее мужичок в чёрной фуфайке резво шкрябал лопатой, расчищая место перед воротами. За полчаса он раскидал положенное количество снега и заперся в помещении. Вскоре из металлической трубы гаража повалил густой тёплый дым с запахом сосновых поленьев. Иметь «буржуйку» в гараже — дело хорошее. Это всякий знает.
Ворота с номером 247 так и оставались закрытыми. А там, за ними, в отделанном вагонкой помещении, в запертом «Дастере» двое на передних сидениях смотрели в глаза друг другу. Она с жалостью и усталостью, а он с трепетом и похотью.
Она накрыла его широкую ладонь своей, изящной с розовым маникюром.
- Ты отпустишь меня. Ты сильный мужчина и умный. А я просто легкомысленная дрянь, о которой и думать не стоит, — сказала она ему.
- Не могу я тебя отпустить. Внутри словно пружина на пределе. Того и гляди лопнет! Вот пальцы твои, руки, губы… Всё в сердце прикипело, — наклонился он к ней.

- Это просто страсти бесятся. Но у тебя уже есть много всего — жена, квартира, работа хорошая. А я уйду из университета, с кафедры… Из жизни твоей, чтобы свою устроить с любимым человеком. Так получилось и мне об этом говорить сегодня легко. Ты же понимаешь, о чём я? - спокойно отвечала она.
- Да, понимаю. Да, всё это не так, как должно быть… Но будь добра ко мне хоть сегодня, сейчас... Не улетай так внезапно, ангел мой... - шептал он, целуя тонкую руку.
- Ты хочешь меня сейчас, немедленно? Я тоже всё понимаю, хоть и не правильно это. Последний раз, слышишь, последний раз... — серьёзно говорила она ему перед тем, как поцеловать в губы.
Через минуту она была на задних сидениях, расстёгивая голубую шерстяную кофточку. Волосы её золотистые уже были распущены, а глаза сияли в предчувствии шальной прощальной близости. Может там были и слезы, но тут можно ошибиться.

Он спешно возился у входной двери, натягивая на выхлопную трубу шланг, отводящий на улицу опасные выхлопные газы. Так обычно он прогревал мотор в морозные дни.
Но сейчас он хотел, чтобы в машине было тепло и уютно, чтобы она, женщина его не покрывалась «гусиной кожей» и не сжималась, словно под осенним дождём, как в тех посадках с жёлтыми листьями. Ну той, прошедшей, осенью, когда они первый раз слились в безумном полёте к экстатическим вершинам.
Он завёл мотор. Тёплый воздух из отопителя наполнял салон, словно метафизическую ванну наслаждения. Он яростно скинул одежду на деревянный верстак и, словно вор, проник в мягкую крошечную «спальню», где она уже ждала его, нагая и грешная…
Последний раз, последний раз. Да что это она, чёрт возьми, такое говорила?

***

Ульяна Аркадьевна уже одела свой белый пуховик и бросив в сумку вязанную шапочку, направилась было в коридор. А там уж через охрану на улицу, на воздух свежий.
Но вот беда! Две не оформленные бумажки валялись на полу под столом. Ах, чтоб тебя!
- Борис! Борис, ты уж прости, — заглянула она в прозекторскую.
Там сменщик и следователь стояли возле серого трупа стройной девушки с длинными распущенными волосами. Лицо её было красиво даже при холодном, неестественном освещении, даже с этой сухой мёртвой кожей.
Лаборант записывала со слов Болотова детали происшествия. Борис обыденно раскладывал инструменты на поддоне из нержавейки.
- Да, Ульяна Аркадьевна… - отозвался он, поворачиваясь к женщине.
- Тут вот я, не успела… Выручишь меня? Ничего сложного, ДТП… — попросила она.
- Не вопрос, положите возле объекта.
Эксперт прошла мимо столов и оставила бумаги рядом с телом, накрытым кровавой простынёй.
Торопливо уходя из помещения, она слышала монотонный голос следователя:
- Гаражный кооператив «Колос», номер 247. Предположительно, отравление угарным газом… На вид лет двадцать пять — тридцать. Обнаружена рядом с мужчиной на заднем сидении автомобиля... Мужчина в реанимации. Видимых следов насилия нет...
На поддоне звякнули никелированные инструменты. Борис частенько ронял что-нибудь.
Вскоре женщина уже садилась в машину и доставала из сумочки ключи зажигания. Внезапно в её голове вспыхнула яркая вспышка, а затем большим шрифтом без засечек отразились чёрные слова: «Колос, 247». Такого не может быть! Это гаражный кооператив мужа, это его номер. Нет, есть ещё один «Колос» за прудом, на Опытной. Но там, кажется, «Колос-2».

Вернуться в морг? Спросить у Болотова? Мужчина в реанимации. Нет, ерунда какая-то.
Ульяна Аркадьевна достала смартфон и трясущимися пальцами пролистнула «Контакты».
- Олег, ты должен ответить! Ты всегда отвечаешь... — сказала она в трубку, пока шёл мучительный дозвон.
И на звонок ответили… Из отделения интенсивной терапии, что на улице Космонавтов.
В непонятном испуге Ульяна Аркадьевна сбросила вызов, швырнула смартфон на пассажирское сидение и уткнулась головой в руль.
Сквозь головокружение и противный туман она слышала, как «разрывался» телефон. Звонил громко и напористо. Да, там у него она как «Жена» записана, потому и звонят. А почему раньше не могли? Столько времени прошло. Чем они там занимаются, эти реаниматологи чёртовы? И вообще, почему Семён Палыч не удосужился сразу установить родственников? Ну конечно, «Скорая» спешно увезла пациента. Каждая секунда важна. Да, каждая секунда...
Все эти вопросы пронеслись в её голове вместе с серым лицом той девушки с длинными волосами, вместе со снежной метелью и воротами под номером 247. Кто она, эта красавица? Почему...

Слабыми руками женщина взяла смартфон и ответила на звонок.

***

Леонид предъявил проводнице билет и паспорт. Девушка в форме улыбнулась ему и сказала:
- Проходите в вагон, ваше место боковое. Приятной дороги!
Леонид быстро нашёл нужный номер, снял тёплую куртку и устроился на гладком сидении, лицом по ходу поезда. Пока вагон заполнялся пассажирами, он достал из портфеля папку с документами. Медленно перелистывая страницы, он бегло сверял цифры и графики. Было видно, что вся эта процедура уже не имела цели как-то что-то изменить. Просто молодой человек любовался замысловатой информацией на бумаге, пытаясь оттянуть время до отхода поезда. В конце концов, он захлопнул папку, аккуратно положил её в портфель и достал смартфон.
Разблокировав его он зашёл в «контакты» и выбрал имя «Ангел». Леонид сделал вызов и долго ждал, пока в динамике не прозвучало бездушное: «Абонент сейчас не может ответить на звонок, ваш вызов будет переадресован...». Он ещё пару мгновений смотрел на лицо девушки, закреплённое за этим номером, затем улыбнулся ей и сбросил вызов.

Положив устройство на столик, он взглянул в окно, за которым суетились опаздывающие пассажиры и персонал вокзала. Весь перрон освещали яркие прожекторы, и утоптанный снег криво отражал холодные, неживые лучи.
Внезапно Леонид заметил молодую женщину в длинном белом пуховике и изящных, тоже белых, сапожках. Она была без шапки и порывистый ветер трепал её тёмные волосы с какой-то дикой злобой. Женщина просто стояла и глядела в его окно, опустив руки, словно не было ни ветра, ни мороза. Её взгляд был пуст и уходил куда-то по ту сторону вагона. Что-то потерянное было в этих глазах, в этих сапожках и опущенных руках. Живыми были только волосы, которые как бы пытались разбудить хозяйку от плохого сна.
И только заметив, что Леонид смотрит на неё, женщина испуганно вздрогнула и, резко развернувшись, пошла прочь с вокзала в холодную темноту.
Свистнул локомотив и дёрнулся вагон. За окном поплыли строения и люди, словно улетая куда-то в прошлое. Проводница громко сообщила, что скоро будет разносить чай.

***

В тёмном небе уже замигали первые звезды. Над гаражным кооперативом опустился ласковый вечер и очищенная от снега дорога, словно серая река, пролегла между пушистыми сугробами. Тёмные гаражи с номерными воротами готовились ко сну.
По дороге, в направлении бытовки вахтёра, шёл тот самый мужичок в чёрной фуфайке, что намедни снег чистил. Он был слегка под мухой и напевал какую-то дрянь из шансона.
Возле гаража под номером 247 он остановился и замолчал. Он смотрел на полоску света из дверного проёма и на отрезок шланга в крошечной прорези левой воротины. В этом месте образовалась широкая воронка от тёплых выхлопных газов.
- Э-э-э, так не пойдёт. Дверцу надо бы открыть, газ он по низу стелется. Сколько дуракам не объясняй, а всё равно травятся, — сказал мужичок сам себе.
Потом он подошёл к воротам и громко постучал в дверь. Было слышно, как внутри помещения работал двигатель и больше никаких живых звуков.
- Эй, там! Всё в порядке? - крикнул он в замочную скважину.
И снова никакого ответа.

Тогда мужичок тревожно и сильно забарабанил в ворота, понимая, что всё это молчание может быть весьма печальным. Так оно, собственно, и случилось. Уже потом, когда вызвали полицию и МЧС со «Скорой».
Двоих «спящих» на задних сидениях «Дастера» оформили разными способами. Мужчину в «интенсивную», а девушку в судебный морг. Ругаясь на застрявшую где-то «труповозку», опера с дежурным следователем самолично «упаковали» тело девушки в какое-то грязное покрывало и уехали на «буханке» последними, заполняя на ходу протокол. Ворота гаража были ими же и опечатаны.
Мужичок в фуфайке постоял пару минут на месте происшествия, а затем вернулся в свой гараж за бутылкой самогонки. Эту бутылку он и распил с вахтёром, вытирая едкие слезы на морщинистых щеках.
- Вот дураки… Ей Богу, дураки... — повторял он после каждой выпитой стопки.

***

Людмила Аркадьевна доехала до поворота на привокзальную площадь. Ей неприятен был яркий свет прожекторов, люди с сумками и дым из вагонных труб.
Она оставила машину возле какого-то дома, стоящего впритык к железнодорожным путям. Она пошла прочь от неё, сначала в сторону блестящих линий рельс. Но потом подумала, что это уж слишком глупо - бродить по путям, подобно Анне Карениной.
Мир другой - мир полон всякого нужного и не нужного. Но всегда лучше идти на свет, даже если тот разденет тебя наглым образом перед зрителями и скажет: «Вот она, брошенная и пропащая душа, кидайте в неё камни...».
И пошла она, вдоль вагонов заглядывая в окна, за которыми возились с багажом люди, покидающие город по своим особенным делам. У всех есть дела, и нет исключений в них для одинокой женщины - судебного эксперта.

Вот она смотрит, как молодой человек улыбается кому-то в смартфоне. Может быть там, на экране, его любимая тоже улыбается ему, а не лежит на металлическом столе с распущенными волосами с мутными глазными яблоками.
Совсем неожиданно он кладёт телефон и смотрит через окно прямо на неё. Это не хорошо. Это даже более глупо, чем не хорошо.
Людмила Аркадьевна с бьющимся сердцем отворачивается от поезда и позорно отступает в сторону оставленного автомобиля.
Надо ехать в клинику. Надо решить все эти хреновы дела, для которых у неё нет никаких исключений. Пусть улетают минуты, пусть улетают снежинки, пусть улетают веры и надежды всякие. Так или иначе, что-нибудь останется. И с этим придётся жить. Иначе зачем солнце каждый день упрямо встаёт на востоке, а на столе в кабинете ждут папки с результатами посмертных экспертиз?

6. Разматывая жизнь

"Моя мама всегда говорила: "Жизнь как коробка шоколадных конфет: никогда не знаешь, какая начинка тебе попадётся"". Форрест Гамп. Помните, да? Я не так поэтичен, как мама Форреста. В моём понимании жизнь больше напоминает рулон туалетной бумаги. У кого-то мягкая и трёхслойная, кто-то довольствуется жёсткой и серой, но одно одинаково для всех - чем ближе к концу рулона, чем он тоньше, тем быстрее он кончается.

Благословенное детство, каким бы тяжёлым и неблагополучным оно не было, растягивает время почти до бесконечности. Вечером ложишься спать, и даже страшно вспоминать, что произошло за огромный и долгий день, что успел нафантазировать в школе, успел пережить, от ужаса наказания за тройки до восторга от того, как твою земляную плотину прорывает звонкий весенний ручей. И ты полностью синхронизирован с миром, знаешь, что всё в полном порядке и так будет всегда. Проходят годы, и время начинает ускоряться уже после 30 лет. А до этого тянется и тянется.

Институт, любовь, свадьба, дети. Разводы тоже никто не отменял. Но мы молоды, у нас всё впереди. Что – "всё", почему-то никто не рассказывает, и никто не подскажет, что делать дальше, когда "всё" в твоём понимании уже произошло. Привет, кризис среднего возраста.

Среднего? У меня? Но ведь это я детально помню выпускной, летние вечера на каникулах в институте и номера машины, которая была во главе свадебного кортежа.. Всё помню. Друзей, игрушки, первый магнитофон, даже первый мобильник. Про десяток первых любовей и говорить нечего. А когда это было? Пятнадцать лет назад? Когда пролетело это время? Когда оно начало так безудержно разматываться? Зачем слилось в единый шумящий вагон, в который время от времени заходят люди, но, к сожалению, всё чаще выходят? А ты так же мчишь от станции к станции, хотя что там за станции? Новая работа? Новая машина? Отдых в Турции?

Начинаешь интересоваться политикой. Самое забавное - уже в чём-то разбираешься, но выйти и отстоять свои права, заявить о себе как о том самом "гражданине" уже нет душевных сил. Пусть кто-то решает, решает за меня, лишь бы в моём маленьком мире было стабильно. Хуже, чем раньше, но стабильнее.
Рулон разматывается, и становится всё Уже. Актёр Абдулов сказал как-то: "Не слишком важно, какой длины твоя жизнь, важно, какой она ширины". А у тебя сужается. Нет сил послушать новую музыку, посмотреть новые фильмы. Потому что всё "уже не то" и, разумеется, "в наше время было лучше".

Начинаешь жить не для себя. И вообще, что это такое - жить для себя? Рождённые в СССР помнят, что жизнь другого - важнее. Уступи, сделай ему лучше, а твои желания... Ну, когда-то кто-то уступит и тебе. И живёшь. Для жены или мужа, для детей, которые становятся центром мироздания, а когда мироздание, заросшее щетиной, приходит и знакомит тебя со своей девушкой, тебе чуть ли не до слёз обидно. Что он сейчас уйдёт. Уйдёт навсегда, даже если и будет с женой заезжать в гости.

А ведь вы вместе с сыном и на санках катались, и рыбу ты его учил ловить, и костры разводить. С дочерью ещё сложнее прощаться. Но это жизнь. И уже почти не твоя.
Звонишь взрослым детям не слишком часто, потому что знаешь сам - когда на дисплее номер с подписью "Мама" или "Папа" (дай-то Бог, что они дожили, более-менее бодры и в здравом уме), в первую очередь в голову приходит идиотская фраза – "Что-то нехорошее случилось". И на звонок отвечаешь с едва скрываемой тревогой. И уже по первому "Привет" спокойно выдыхаешь. На этот раз обошлось. 
И, чем ты старше, тем интереснее пожелания в день рождения. Лет в двадцать тебе желают стать рок-звездой и собирать стадионы, а пролетает десяток годков - и желают только здоровья. Желают с полными рюмками водки и дарят дорогущий алкоголь в коробках.

Прошлое не отпускает. Прошлое зовёт. Зовут одноклассники на встречу выпускников. И ты приезжаешь, и вам весело, иногда грустно, но в целом всё "как тогда". Поздно вечером возвращаешься с этой встречи домой, печально и пьяно рассуждаешь, как все постарели, а в лифте смотришь долго на себя в зеркало и думаешь: "Да, они постарели. А я-то ещё ничего так!" И подмигиваешь себе. И точно так же делает каждый выпускник 30-летней давности, глядя на себя в зеркало.

Безжалостные соцсети тоже делают далёкое близким. И расстояния сокращают, и время. Смотри школьные фото, фото улицы, на которой вырос, думай и мечтай, как было бы здорово опять пробежать по улицам, именно пробежать, а не, сипло задыхаясь от сигарет, пройти по тем же дворам и сказать себе: "Наших-то тут уже совсем не осталось, одни приезжие". Печалишься минуту – и обратно, в свой марафон. Некогда печалиться. Работа, семья, жизнь, одним словом. А что за жизнь? Какой она должна быть? Как надо жить, как не надо? Есть какие-то правила, морали, установки. А ты сам чего хочешь? Очень тяжело признаться именно себе. Ещё тяжелее все желания реализовать. Потому что, опять же, установки, правила и нормы морали. В жизни всё сложно. Смерть, кажется, проще.

У меня каждый раз разрывается сердце, когда я вижу в ленте фейсбука сообщения вроде "Андрей умер. бога нет." Или "Сегодня отошла ко Господу любовь всей моей жизни, Леночка. Не знаю, как мы с дочками будем жить дальше без неё". И даже в словах видно разницу. Даже в словах. Для кого-то не стало бога (именно с маленькой буквы), а у кого-то жена просто о т о ш л а. Отошла к Господу. Но не вернётся, а будет сама терпеливо ждать. И обязательно дождётся. И верить в это хочется изо всех сил, что ждут, дождутся и что всё не просто так. А вера слаба и верить по-настоящему страшно. Смерть так смерть. А что там? Никто не рассказывал. Никто не возвращался. Рулон заканчивается. У кого-то без втулки, просто пшик - и всё, кто-то отрывает последний клочок с клеем и кусками бумаги, а особо везучим достается растворимая в воде втулка. Но итог один. И кажется, что ничего не осталось, все размотано до конца, но закон Ломоносова-Лавуазье никто не отменял. "..Сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому. Так, ежели где убудет материи, то умножится в другом месте". И ты понимаешь это в самые вдохновляющие моменты жизни. Ты чувствуешь душу. Пусть и на мгновение. Понимаешь, что даже когда кончится твоё тело, та торжествующая душа будет жить в мире, не тронутом человеческой злобой и безразличием, а станет единым целым с ветром над озером, бескрайними лесами и пронзительным синим небом  Мы не кончаемся. Я не прощаюсь.

7. Путаник

Если путаники существуют, то мой – взбесился. Спору нет, его проказы – чепуха, не стоящая нервов, но только до тех пор, пока он не начинает вредничать по десять раз на дню. Прямо житья от него нет. Что у него в голове, у путаника этого? И есть ли она у него, голова-то?
Я распутываю шнурки, стянутые в какой-то нелепый узел, мысленно умоляя путаника больше так не делать. Или, если уж ему неймётся, хотя бы не в такие моменты, когда важна каждая минута.
Откуда я знаю, что это дело рук путаника? Хм...

***
Я вообще-то в нагрудный карман за зажигалкой полез, думал сигарету закурить и наткнулся на наушники-капельки. Знаете, как оно бывает? Ты собираешься сделать что-то, но отвлекаешься на мелочь, и эта самая мелочь полностью тебя затягивает. Наткнулся на них пальцами и понимаю, что это сплошной узел. Вот как? Как они в кармане запутываются? Аккуратно вроде бы складываешь, по всем правилам петельку делаешь, но нет! Проходит полчаса-час, ты в кармане ничего не искал, а они уже как бабушкин клубок, с которым кот игрался.
Достал я их, бармену кивнул, чтоб он повторил и принялся распутывать наушники прямо на стойке. А там, реальные морские узлы. Да еще и, пока провод одного развязываешь, второй то за микрофон зацепится, то ещё туже затянется. Когда такое повторяется раз за разом, кто угодно из себя выйдет. Словом, я настолько сильно сосредоточился на этих гадских наушниках, что даже не заметил, как подошла и стала пристально наблюдать. А то, что за мной кто-то наблюдает, я понял только тогда, когда её рука взяла у меня наушники и в три движения развязала все узлы.
– Путаник шалит, – сообщила она, отдавая мне распутанные наушники. – Я присяду?
Я пожал плечами, мол, дело твоё.
И она присела на соседний стул.

***
Такси уже стоит под подъездом. Блин, веселая поездочка будет – дитя гор за рулём.
Диктую адрес, и водитель срывается с места, будто сел за руль сразу после того, как несколько часов играл в «Need for speed» и в его горячую голову ещё не пришла мысль о том, что в реальности не нажмёшь на escape, чтобы выбрать пункт меню «начать трассу заново». Но сейчас это даже хорошо. Потому что Лина не берёт трубку. Прислала СМС и не берет трубку.
Раз за разом набираю номер, слушаю длинные гудки до талого. Набираю ещё раз.
– Опаздываэш? – заинтересованно спрашивает водитель.
Киваю и жму на кнопку вызова снова.
– Успэим, – заверяет он.

***
Мы сидели на крыше её шестнадцатиэтажки, отпивая вино прямо из бутылки и провожая ночь, покрывало которой неуловимо таяло, уступая место дню, нахально заглядывающему в окна, распластывающемуся на дорогах, занимающему город всё основательнее.
Она встала, оглядываясь на уходящую ночь, и подошла к парапету, встав лицом к утру. Не то чтобы я боялся высоты, но если доводилось смотреть вниз, например, с крыши или моста, внутри у меня всё сжималось. Аналогичные ощущения я испытывал и тогда, когда видел человека, стоящего на краю чего-то. Мозг словно примерял ситуацию на себя.
Именно поэтому я отставил бутылку и тихо, чтобы случайно не напугать, подошёл к ней.
– Ты б отошла от края-то, – попросил я её.
– Если улетать отсюда, то вот так, на рассвете, – проигнорировала она мою просьбу и легко встала на парапет.
– Линка, блин, прекращай, – попросил я. – Жутко наблюдать.
Она развернулась ко мне и её платье красиво всколыхнулось.
– Ты чего? Это же так здорово. Весь город под ногами.
– Ага. И метров пятьдесят воздуха между тобой и землёй.
– Лови! – весело просит она, спрыгивая с парапета ко мне в руки.
Я поддерживаю Лину, смягчая её прыжок с парапета на поверхность крыши, и она оказывается в моих объятиях.
Мы долго целуемся в лучах восходящего солнца.

***
– Ай дурная твоя баран-галава! – ругается водитель на кого-то из участников движения. – Права купиль, а ездить нэ купиль! Кишлак свой эдь и там вакруг авчарни виёбивайса!
Абсурда ситуации добавляет то, что приезжий таксист ругается на явно коренного жителя, предлагая ехать ему в свой кишлак. Но я даже не улыбаюсь. В очередной раз давлю на кнопку вызова. Длинные гудки.
– Чилавэк таропытся, – с напускной злобой продолжает возмущаться таксист, когда ему удаётся обогнать машину, на водителя которой он ругался. – А он тут пад нагамы путаэтса!

***
– Путаники у многих есть, – рассказывает Лина, вертя в руке бокал. – Кто-то раздражается от их мелких пакостей, кто-то относится спокойно, но очень часто. Что-то спутанное – это не стечение обстоятельств, а их проказы.
– И как они выглядят? – подыгрываю я.
Хотя, наверное, не подыгрываю. Мне действительно интересно.
– Не знаю, – отвечает Лина, пожимая плечами. – Я их никогда не видела.
Незнакомки из бара могут доставить тебе уйму приятных мгновений, а могут и наоборот. Всё зависит от того, по какому поводу она пришла в бар в одиночестве и сколько коктейлей уже плещется в её желудке. Нет, я не про секс. Иногда среди них попадаются очень интересные собеседницы, готовые несколько часов спорить о влиянии поэтов серебряного века на поэтов века двадцать первого, или оторвы, которые зовут тебя на крышу ближайшей высотки для того, чтобы побыть ближе к звёздам.
Случаются, конечно, искательницы приключений на почве интима, но такие встречи очень быстро выветриваются из памяти из-за своей однообразности. Да и нет в таких встречах попыток сблизиться. Девочки либо мстят своим бывшим, либо сбрасывают пар, потому что у них давно не было, или даже делают это на спор. В итоге, либо ты уходишь в ночь, после того как всё случилось, либо вызываешь такси для того, чтобы уехала в ночь она. Хуже этого только проснуться утром чужими людьми, которым и секс-то нужен был не как цель, а как средство решения заморочек в собственной голове. Хотя, как показывает практика, заморочки никуда не исчезают. Может, на какое-то время отступают на задний план, чтобы спустя время вернуться и привести с собой новые.
– Но знаешь, что они есть, – уточняю я.
– Конечно, – улыбается она. – Чем ещё можно объяснить запутавшиеся в кармане наушники? А завязывающиеся в нераспутываемый узел шнурки? Хотя, когда ты завязываешь их, то аккуратно выравниваешь обе петельки бантика. Ложка соли, брошенная в чай вместо сахара, хлеб, который ты кладёшь вместо хлебницы в морозилку.
– Свернутый в рулон отрезок витой пары, – подхватываю я. – Его ж никогда не получается размотать без петель, хотя, когда сворачиваешь, стараешься уложить виток к витку.
– Вот-вот! – оживленно кивает Лина. – Да вообще провода от компьютера, они же всегда лежат где-то с той стороны стола. И укладывая их, ты ведь их никогда не стараешься переплести между собой. Но когда нужно перенести компьютер в другое место или просто отсоединить какое-либо устройство, нужный провод невозможно же вытащить.
– Чёрт, я начинаю верить в эту теорию, – улыбаюсь я.

***
– Тут срэжэм, дворами быстрээ, – сообщает мне таксист, сворачивая в какой-то проулок.
Я снова молча киваю, продолжая слушать длинные гудки у уха. Отмечаю краем глаза, как автомобиль несколько раз меняет направление, вписываясь в повороты между домами.
– Все улыцы параллэльно и пэрпэндыкуларно, – продолжает объяснять водитель. – Нэ запутаешса!

***
– Ты чего такая… – я подбираю слова. – Как не в своей тарелке.
Лина никак не реагирует на мои объятия. Она всё так же стоит у окна и смотрит в ночную темноту.
– Линка-картинка, – зову её ещё раз.
– Путаники, – говорит Лина встревожено.
– Чего в этот раз?
– Теперь они путают мои мысли.
– У всех бывает, – успокаиваю я её, зарываясь лицом в её мягкие, пахнущие дождём волосы. – Я, например, очень часто «понимаешь» и «подразумеваешь» путаю. В голове одно, а озвучиваю другое. Исправляюсь потом, конечно, когда вылетело уже…
– Это не то, – возражает она, перебивая. И её в голосе я слышу испуг. – Они путают мысли о жизни с мыслями о смерти. Мы ведь умираем, а не живём, понимаешь? Просто это растянутый во времени процесс. Жизнь никогда не заканчивается ничем, кроме смерти. Мы к ней идём с самого рождения. Это путаники вплетают смерть в нашу жизнь. Понимаешь?
Я какое-то время молчу, собираясь с мыслями. Её фразы загнали меня в тупик и подперли внезапностью.
Видя, что я молчу, Лина добавляет:
– Сегодня я долго пыталась распутать «лететь» и падать». Потому что падать – это ведь тоже лететь, только вниз. Мне страшно.
– Мне тоже, – говорю я, чтобы сказать хоть что-то.
– Ты же всегда будешь рядом?
– Мы распутаем твои мысли, обещаю, – говорю я и целую её в макушку.
– Правда? – доверчиво спрашивает она.
– Правда-правда, – говорю я. – Ты только не молчи. Всегда говори, если что-то не так. Например: «Я запуталась».
Я не вижу её лица, но чувствую, что её губы тронула улыбка.
– Пусть это будет нашим кодовым словом, – добавляю я.
Я понимаю, что в ближайшем будущем её как-то нужно заманить к психологу. Но не стоит затевать этот разговор прямо сейчас. Нужно дождаться подходящего момента.

***
Взвизгнув тормозами, такси останавливается у нужного мне дома. Я выскакиваю из машины и бегу к подъездной двери. Четырежды сбиваюсь при наборе цифр на домофоне.
Долбаный путаник, думаю я. А ещё я думаю о том, что чем критичнее ситуация, тем суевернее становишься.
С пятого раза дверь открывается. Лифт, – ну надо же! – стоит на первом этаже. Его двери открываются сразу. Давлю на цифру шестнадцать. Кабина дёргается и начинает тащить меня вверх. А я пока достаю ключи.

***
СМС с текстом «Я запуталась» приходили четырежды. И каждый следующий телефонный разговор длился всё дольше. Потому что времени для приведения мыслей в порядок ей требовалось с каждым разом всё больше. Предлагать поход к психологу во время срыва – самое глупое из приходящего в голову. Поэтому я каждый раз решал выждать пару дней. И вот, в сегодняшнем сообщении было написано «Я запуталась окончательно». И трубку она не брала.

***
Лифт дергается, останавливаясь. Открывается, выпуская меня из своего нутра. Я подбегаю к двери, вставляю ключ в замочную скважину, но она оказывается незапертой.
Лина лежит на диване. Слишком бледная, слишком неподвижная для живого человека. Перевернутая аптечка, пустые блистеры из-под таблеток и… нечто аморфное, полупрозрачное, зависшее над телом девушки. Ближайшее, приходящее в голову сравнение – аморфный осьминог, нарисованный рукой пятилетнего ребенка. Количество конечностей существа непрерывно меняется. Одни втягиваются внутрь такого же полупрозрачного, как и щупальца, тела, другие – наоборот, отрастают и проникают в голову Лины, словно мерзкая тварь – это голограмма.
Оно вытягивает из головы девушки какие-то тонкие нити, тоже полупрозрачные. Переплетает их между собой, связывает в узлы, обрывает одни, привязывая к ним другие, и затрамбовывает обратно в голову Лины. Откуда-то я знаю, что эти нити – мысли Лины.
Существо дергается. Я не вижу его глаз, но точно знаю, что оно смотрит на меня. Потому новые полупрозрачные щупальца потягиваются ко мне, становясь ближнее и приближённее. Что-то начинает совершаться. Я ловлю себя на мюсли, что заматываюсь в собственных думаньях. Растериваюсь в них, попытываясь противнеть его наваждению. Путаники существуют. Теперь я это точно… знамение.

8. Космонавт

Теплый летний вечер. Солнце уже намерено уползти за горизонт, но это ничего страшного: при условии, что со двора ни шагу, родители разрешают гулять до девяти. В песочнице рядом с домом царит суета, причем довольно необычная. Вместо моих одногодков, которые с любопытством наблюдают за происходящим поодаль, возведением замков и рытьем канавок заняты «старшаки». Те самые, что с наступлением темноты оккупируют лавочку в дальнем углу двора, где курят, брынчат на гитаре и звенят бутылками.

Причину столь странного поведения «дядек» 14-15 лет отроду разъясним мне сосед Димка. Оказывается, в «Детский мир» завезли солдатиков и военную технику, несколько наборов которых скупили «старшаки» и сейчас они устроят войну. План боевых действий был прост. Сначала отстраиваются укрепления, в них размещается пехота, пушки, грузовики и БТРы, а потом это все подвергается атаке — забрасывается самодельными бомбочками из набитых смесью магниевой пудры и марганцовки туго стянутых изолентой бумажных цилиндров с охотничьей спичкой в качестве фитиля.

Зрелище действительно получилось фееричным. Взрывы, фонтаны песка, разлетающиеся в разные стороны фигурки несчастных пехотинцев. «Старшаки» подготовились основательно, наделав целую кучу боеприпасов разной мощности, от слабеньких, с палец размером, петард, до целой «царь-бомбы», которой был подорван заглубленный на полметра бункер. А когда оборона противника была полностью уничтожена, начали добивать уцелевших. И если металлические машины и броневики более-менее переживали взрывы, то пластмассовым солдатам досталось по-полной.

Эй, малой, тебя как зовут? - обратился ко мне рослый пацан.
Ваня Колбаскин, - промямлил я. Почему Колбаскин? Я хоть и Ваня, но фамилия с колбасой ничего общего не имеет.
Колбаскин? Ха-ха! А что у тебя в руке?
Вот, - сказал я и протянул вперед раскрытую ладонь с лежащим на ней пластиковым космонавтом. Дутый такой, с растопыренными руками-ногами, кислородными баллонами на спине и выпуклой надписью «СССР» на шлеме.
Давай его взорвем? - предложил парень.
Нельзя, это мой лучший друг! - я спрятал игрушку за спину и отступил на шаг назад.
Ну если друг, то правда нельзя.

Последующие несколько лет мы немало пережили вместе. Какой может быть космонавт без парашютной подготовки? Полиэтиленовый пакет, стропы из ниток, а то, что полый и легкий, так то не проблема — пару минут в тазике и через дырочку сверху шлема будущий парашютист под завязку наполнен водой. Теперь на балкон, этаж всего лишь четвертый, с крыши, с девятого, было бы лучше, но стоило только подумать, что сделает батя, если узнает... Первый же прыжок оказался неудачным — порывом ветра героя снесло и купол запутался в ветвях. Спасение стоило мне нескольких ушибов и ссадин, когда под ногой хрустнула ветка и я грохнулся на землю с высоты полутора метров.

Потом пришлось отбивать космонавта у мальчишки постарше из соседнего двора. Вряд ли ему так была нужна копеечная игрушка, к тому временем уже порядком обшарпанная. Скорее хотелось поглумиться, но я не позволил: с диким воем вцепился руку, отобрал, неумело стукнул противника в нос и убежал. Правда, потом еще две недели ходил и оглядывался.

Мы сплавлялись на плоту от самого дома аж до вокзала, когда шел дождь. Точнее, в плаванье уходил он, а я следил за его приключением и не давал сгинуть в ливнёвке. Исследовали песчаные дюны далеких планет и воевали с колонией инопланетных муравьев. До сих пор стыдно перед мурашами, пожалуй только детская фантазия может превратить микроскопических и безобидных насекомых в бронированных кровожадных тварей и истреблять их десятками с детским же отсутствием понимания чужой боли и ужаса. И мечтали о настоящем космосе. Куда мы обязательно отправимся, когда я подрасту. В школе же он просто лежал в боковом кармашке портфеля и терпеливо ждал, когда закончится скучная учеба и мы найдем себе новое увлекательное занятие. Показывать его остальным и рассказывать о нас совершенно не хотелось. У нас был свой мир на двоих и чужакам там места не было.

А каждый вечер тщательно отмытый с мылом лучший друг занимал свое законное место с краю кровати, рядом с подушкой. Частенько утром я находил его на полу, а то и под кроватью, куда мог спросонок случайно запихнуть ногой. Порой закрадывалась мысль, что по ночам он уходит и переживает без меня необыкновенные приключения, а потом просто не может забраться обратно — высоковато все таки.

Но вот, настал тот день, когда он пропал. Причем не просто пропал. Я забыл о нем на несколько дней. А когда понял, в чем причина смутного беспокойства, что гложет последнее время, тут же рванул домой. Залез под кровать и нашел его в самом углу, покрытого тонким слоем серой пыли. Я прижал крохотную пластиковую фигурку к груди и разрыдался. Мне было горько и стыдно за свое предательство. Я лил слезы и клялся, что больше так никогда не поступлю. В ту ночь я долго не мог уснуть. Водил пальцем по буквам на шлеме и вмятинке на одном из баллонов. Во время одного из приключений снаряжение моего друга сильно пострадало, я пытался все поправить, но в итоге расковырял приличных размеров дырку. И тогда пришлось идти на радикальные меры — с помощью спички неисправность была устранена, но баллон оказался изрядно деформирован. Все чертовы инопланетяне с Альфа-Центавры! Но ведь настоящий ветеран и покоритель глубокого космоса не может быть без боевых шрамов.

Потом он пропал еще раз. Я вновь отыскал его и снова оправдывался. И чтобы такого больше не произошло и он всегда был на виду — поставил его на стол, прислонив к стене. Прошло еще какое-то время и он исчез навсегда. Щемящего чувства утраты больше не было, лишь легкая печаль и тщетно отгоняемое осознание того, что я потерял нечто большее, чем помятый и исцарапанный пластмассовый космонавт.

Лишь спустя годы я понял, что никого не предавал. Всего-навсего закончилось детство и самому лучшему другу просто необходимо было уйти. Отправиться дальше покорять космос, оставив меня здесь, раз уж мне не хватило духу последовать за ним. И я его тоже ни в чем не виню.

9. То, что нас убивает.


- Ляль, я скоро вернусь, честно-честно. Стандартный курс, а потом домой. В прошлый раз, помнишь, как я быстро справилась?
- Помню, мам. Ты же сильная.
- Это ты у меня сильная. И очень взрослая, Алевтина. Следи тут за отцом... Чтобы ел вовремя, одежду носил чистую. Не ругайся с ним… Давай, беги, а то уже темнеет, я буду волноваться. На маршрутку есть мелочь?
- Есть, я же запасливая.
- Позвони мне, как будешь дома. А то завтра у меня начнутся процедуры, я не всегда смогу разговаривать по телефону. Люблю тебя, ребенок.
- И я тебя, ма.


На маршрутке Леля ехать не хотела, она любила трамваи – неторопливые, чуть дребезжащие красные усатые коробочки.
В прошлом году маршрутка, в которой она ехала из школы, перевернулась на дороге в час пик. Из десяти пассажиров выжили только двое – Леля и ее одноклассник Рустам, который жил в конце улицы.
- Ангел-хранитель у них сильный, - сказала бабушка Рустама Лелиному отцу, когда они ждали своих детей в приемном покое. Рустам отделался сломанным запястьем, Леля – ушибом грудной клетки и ссадиной на лбу.
Самого происшествия девочка не помнила. Ехала в полудреме, цепко удерживая в руках рюкзак с учебниками, и тут что-то толкнуло внезапно в колени, потом подбросило вверх – в тьму, в которой взорвались звезды.

Маме об инциденте сообщать не стали, чтобы ее не расстраивать, пока та в больнице. Ссадину на лбу Леля объяснила падением с брусьев на физкультуре. Мама не поверила, конечно, но была слишком слаба, чтобы докапываться до сути.
О том, что Леля видит иногда пассажиров из той маршрутки в отражениях окон и зеркалах, она тоже рассказывать ей не стала.
Они приветливо махали ей, иногда писали на стекле какие-то цифры и буквы, вроде бы даты. Она махала им в ответ и улыбалась. Иногда даты совпадали с приятными событиями, вроде «пятерки» по контрольной. Иногда явно предупреждали о неприятностях.

Трамвай ехал «в депо», практически пустой: только на заднем сиденье спал юноша в надвинутом на лоб капюшоне, да на выходе стоял старик, который не хотел пропустить свою остановку.
Леля села на свое любимое место, слева второе у окна, и прислонилась лбом к стеклу. В нем тут же появился «пассажир» из маршрутки, дядька в спецовке с перевернутыми отражением буквами АФТ. Он странно гримасничал, встряхивая плечами и приставляя к ушам развернутые ладони. Леля даже засмеялась, наблюдая за его манипуляциями, а потом впервые ответила ему: нарисовала на стекле, со своей стороны, мордочку кота с вытаращенными глазами. Потом подумала и подправила рисунок – удлинила уши, добавила бант на хвосте.
«Пассажир» АФТ прижал нос к рисунку, вглядываясь, потом улыбнулся и растворился в темноте бликующей вспышкой.




Он лежал в мусорном баке, завернутый в грязную промасленную тряпку и даже уже не скулил, а тихо, почти по-человечески плакал. Одно ухо было оторвано почти полностью, хвост отрублен наполовину.
- Бедняга. Кто это сделал с тобой?
Его взяли под брюхо и потянули вверх, к свету.
- Ты ведь живой, да? Ой, а бок кто тебе так разодрал…
Он закрыл глаза и вздохнул.

Домой щенка нести было нельзя. Отец будет орать и топать ногами. Или, не дай бог, выкинет его в ту же мусорку. Леля нерешительно потопталась у двери, а потом вспомнила, что у нее есть ключи от стайки в подвале. Там тепло и безлюдно. А потом она что-нибудь придумает. Послезавтра отец уйдет на смену, она отмоет детеныша и высушит у батареи. Не такой уж он и пушистый.

Наконец-то тепло. Его напоили бульоном и положили на одеяло у батареи. Девочка положила руку на его израненную голову, вслушиваясь в дыхание.
- Ты выживешь, обязательно выживешь. Сейчас спи, а я вернусь утром, хорошо? Во сне все раны затягиваются быстрее, так говорит мама.
Он снова вздохнул и уронил голову на лапы.
Леля накрыла его сверху шерстяным платком и тихонько вышла.

- Где ты шляешься? – раздраженно спросил отец, когда девочка попыталась незаметно проскользнуть в свою спальню. – Я послал тебя выкинуть мусор час назад.
- Соседка просила помочь поднять коляску, - быстро ответила Леля. – А потом мы немного поговорили.
За последние два года маминых отсутствий она научилась быстро отвечать на вопросы. И убедительно врать.


Когда она пришла рано утром, детеныш уже не спал. Он вжался в одеяло, пытаясь уклониться от ее руки.
- Не бойся, - уговаривала она щенка, разворачивая платок. – Я только посмотрю…
Леля осторожно погладила его по голове, ощупывая ухо, детеныш взвизгнул.
- Кровь не течет, видишь?
Она повела рукой по холке, потом подняла по очереди лапы, щенок не сопротивлялся, поняв, что ему не причинят боли.
- Эх, хвоста почти не осталось, - сокрушенно пробормотала Леля. – Ну да ничего, без хвостов тоже собаки живут, очень даже нормально. Это котам хвост очень нужен. И белкам…
Щенок слушал, приподняв второе оставшееся ухо, потом лизнул ее в ладонь.
Леля накормила его овсяной кашей, куда накрошила куриного фарша, потом снова укутала в одеяло.
— Вот тут вода, - показала она ему на железную миску. – Не опрокинь. Я сейчас в школу, потом к маме в больницу, а потом сразу к тебе. Спи.


Суточное дежурство отца удачно совпало с воскресеньем. За прошедшие два дня щенок слегка потяжелел.
- Ты молодец, - сказала Леля. – Ты обязательно вырастешь и станешь большой и красивой собакой.
Она открыла дверь подвала и выглянула в коридор. Главное, не столкнуться с соседкой, которая может сболтнуть отцу лишнего.
Ляля никогда не называла его по имени или папой. Только Он. К маме отец вернулся, когда дочери исполнилось десять лет, отсутствуя в семье с самого ее рождения. Леля никогда не задавала маме вопросов, почему так случилось, а та не рассказывала.

Быстро пролетев два этажа, девочка заскочила в квартиру и опустила сверток с щенком на пол.
Он неуклюже выполз из платка и сел на пол, озираясь.
- Сейчас я тебя вымою с детским мылом, а потом намажу зеленкой, посушу и накормлю. А потом мы с тобой будем лежать и смотреть мультфильм.
Щенок наклонил голову, вслушиваясь в ее голос, а потом тявкнул. Хотя это «тяф» напоминало скорее скрежет металла по стеклу.

- Надо бы тебя показать собачьему врачу, - озабоченно сказала Леля, разглядывая спину питомца. – Ты весь в шрамах. Вот только где взять денег?

К удивлению девочки, щенок не сопротивлялся, когда она поставила его в ванну и направила струю теплой воды. Более того, он явно получал удовольствие, урча и встряхиваясь так, что в стороны летели брызги и клочья шерсти.
Выкупанного щенка Леля завернула в толстое полотенце, отметив, что он сильно линяет – в сливе ванны набился изрядный шмат серо-желтого пуха.

- Красавцем тебя, конечно, не назвать, - расчесав щенка после сушки, заключила Леля. – Ты не пушистый, у тебя нет уха, а ноги кривые и короткие. Зато у тебя голубые глаза. Красавчик. Как думаешь, как тебя можно назвать?
Щенок свернулся в клубок у нее на коленях и что-то проскрипел.
- Ладно, пусть будет Скрип. Мама бы согласилась тебя оставить… Может быть, ее выпустят домой хотя бы на новогодние праздники, как думаешь?
Под бормочущий телевизор и сопение щенка девочка задремала, свернувшись на диване.
Но и во сне в ней работал встроенный будильник, который отщелкивал час и минуты до возвращения отца.

Когда на следующее утро Ляля закрывала Скрипа в подвале, он посмотрел на нее так укоризненно, что у нее екнуло сердце.
- Я же вернусь, - пообещала она, присев возле коробки с одеялом. – Я обязательно приду. Если я оставлю тебя на улице, тебя кто-нибудь обидит, а меня не будет рядом.
Щенок вздохнул, а потом залез в коробку и улегся, потоптавшись.

Вот так и потянулись дни и недели. Леля забирала щенка домой в дни рабочих смен отца, а по выходным запирала его в подвале. Скрип рос не по дням, а по часам, впрочем, красоты ему возраст не добавлял.
Хвост щенка рос вместе с ним, превратившись в упругий гибкий хлыст с кисточкой на конце. Ухо слегка запаздывало с регенерацией, но также меняло очертания.

- Кажется, ты лев, а не собака, - шутила Ляля, обнимая питомца за шею и почесывая его за ухом. – А может, динозавр?
Прикосновение к хвосту питомец не любил – ворчал и вырывался из рук. Особенно, когда девочка пыталась разглядеть кончик – темный и тяжелый, как острие копья, прикрытое волосками.
Чтобы щенок не мерз, она связала ему свитер. Но, кажется, Скрип не нуждался в одежках, его кожа была так горяча, что снег плавился под лапами, когда вечерами они гуляли на соседних улицах.

- Странная порода, впервые такую вижу, - заметил как-то старичок из инвалидной коляски, которого прогуливали родственники в парке. Он внимательно разглядывал морду Скрипа и качал головой. – Как называется?
- Очень редкая египетская борзая, - быстро соврала Леля и поспешила увести пса.

Она и сама чувствовала, что ее любимец не от мира сего. В холке он уже достигал полуметра, но продолжал расти. Когти втягивались в подушечки лап, как у кошки, уши разворачивались остроконечными зонтиками, а глаза были защищены надбровными костяными наростами.
- Отрасти крылья и превратишься в «ночную фурию», Скрип.
Пес довольно урчал, облизывал хозяйкин нос и укладывался рядом с ней на диване, обнимая лапами и хвостом.
Ну и не собака, подумаешь. Зато он умеет бегать по стенам и бесшумно прыгать на балконные рамы, чтобы пугать птиц.


Беда нагрянула нежданно. Отцу понадобились ключи от подвала: там хранились инструменты, которыми давно не пользовались - дрель, электрический лобзик, малярные кисти.
- Они же здесь лежали. Я осенью чистил стены и оставил ключи в коридоре, - раздраженно выговаривал он Леле.
- Я буду убираться и найду, хорошо? Или надо очень срочно?
Отец буркнул что-то невразумительное и начал надевать куртку и сапоги, явно собираясь спуститься в подвал сам.
Леля застыла на мгновение, соображая, что делать, потом запаниковала и бросилась за ключами.
Они, как назло, провалились за подкладку рюкзака и не желали появляться на свет, цепляясь за швы колечками.
- А-аааа, да что ж такое! – Леля рванула связку так, что подкладка разлетелась по шву, и выбежала в подъезд, накинув куртку.
Да, Скрип совсем не агрессивный, он не нападает на людей и животных, но кто знает, как он поведет себя, испугавшись? Подвальную комнатку он считал своей и мог счесть визит чужого человека за вторжение. Тем более, что замок на дверях был сущей фикцией, петли легко отжимались от косяка, позволяя зайти внутрь.

Она опоздала. Отец сидел на полу у распахнутой двери стайки, уставившись остекленевшим взглядом в потолок. Перед ним в стойке застыл Скрип. Передние лапы он положил на плечи мужчины, а кончик подрагивающего хвоста был погружен в шею.
- Скрип! Фу! Не надо!
Пес виновато покосился на хозяйку и опустился на все четыре конечности, отпустив жертву.
- Ты убил его? – Леля осторожно тронула отца за плечо, разглядывая его в тусклом свете подвальных светильников. Вроде жив-здоров, только в каком-то столбняке.
- Он видел тебя? Пытался ударить?
Скрип сел, подвернув под себя лапы, совсем по-кошачьи. Потом невозмутимо начал вылизывать хвост.

- Аля? Ты здесь? Ты нашла ключи?
Леля выдохнула с облегчением. Обошлось…
- Нашла. Они были у меня в сумке. А что случилось?
- Я и сам не понял. Дернул дверь, чтобы снять ее с петель, она выпала прямо на меня и ударила в лоб.
Мужчина потер шею, с удивлением уставился на пальцы, испачканные кровью.
- Поранился вот…
- Пойдем, я обработаю рану.

Леля укоризненно погрозила пальцем Скрипу, когда отец отвернулся. А потом поняла, что он просто не видит пса, и это нельзя списать на темноту. Скрип – невидимка.


Дома Леля протерла ваткой с антисептиком кожу на шее отца, но никакой раны не обнаружила. В месте кажущегося укола осталось крохотное синее пятно, напоминающее татуировку – кружок, топорщащийся лучами.
- Не болит? – задала вопрос на всякий случай.
Отец выглядел странно. Он словно к чему-то прислушивался, наклоняя голову к плечу. Потер ладонью левую часть груди, у ребер.
- Вроде… сердце болит… Ноет, - неуверенно ответил он.
- Покажи, где.
Отец распахнул рубашку, и Леля увидела точно такое же пятно под левой ключицей.
- Может быть, тебе полежать?
- Все хорошо, Аля.
Она удивленно уставилась на отца, который за эти десять лет ни разу не обратился к ней по имени. Как и она к нему.


- Скррр.
- Я нарисовала тебя… Как сумела. И загрузила картинку в поисковые системы. О тебе впервые написал Ктесий Книдский, Скрип. Он жил в пятом веке до нашей эры. Этот историк называл тебя мартихорой.
- Скрр?
- По его мнению, ты людоед, ха-ха. У тебя во рту зубы в три ряда, а своих жертв ты убиваешь ударом ядовитого хвоста. И да, у тебя действительно голубые глаза. Только одна несостыковка. Он пишет, что твой голос может звучать как свирель или труба… А у тебя голос сверчка.
- Скрр…
Скрип потерся головой о колени девочки, требуя ласки.
- Ерунда какая… Ты просто испугался…
- Скррр…
- Ты мой хороший. А эти бестиарии врут, правда?
Леля обняла пса за шею и спрятала лицо в шерсти на загривке.



Прятать питомца в подвале больше не было необходимости. Скрип разгуливал по квартире, грелся на балконе под ранним весенним солнцем, выглядывал в открытое окно – его не замечал никто. Как она раньше не догадалась? Хотя… старичок в парке?
Сначала она оставляла питомца дома с тяжелым сердцем, но волноваться не было причин – отец и пес сосуществовали в одной квартире, как существа разных измерений.
Хотя поведение отца после укуса изменилось кардинально. Он начал готовить Ляле завтраки, спрашивать, как прошел день в школе, не помочь ли ей с уроками.
- Ты ему впрыснул немножко любви, правда, Скрип? Или что-то другое… Яд, который нейтрализует ненависть и равнодушие…
Пес сонно жмурился, не отвечая на вопросы хозяйки.


У Лели была собственная версия с объяснением происходящего. Нужно было проверить ее, прихватив Скрипа в больницу.
В последний визит ее не пустили к маме, сославшись на плохое состояние. Не захотели пропускать и сегодня, объясняя, что пациентка погружена в медикаментозный сон.
- Пожалуйста, дайте хотя бы взглянуть на нее! – взмолилась Леля. – Только на минуточку, прошу вас!

Дежурная медсестра, которая знала девочку, как облупленную, хмурилась и качала головой. «Нельзя, понимаешь? Нельзя».
Леля уже повернулась к выходу, потеряв надежду, но тут ее потянул Скрип, который смирно стоял за спиной.
- Что?
Он снова дернул ее за рукав, прихватив аккуратно зубами, и мотнул головой в боковой коридор.
Леля нерешительно глянула на медсестру, но, кажется, она совсем потеряла интерес к настырной девчонке, занявшись своими делами.

- Нам в левое крыло, вот туда, Скрип. Только надо улучить момент, когда будут открывать дверь изнутри.
Скрип по-хозяйски зашагал по коридору, оглядываясь на хозяйку, чтобы не отставала. Снующие по коридору врачи не обращали никакого внимания на странную парочку, словно каждый день по отделению радиологии бродили тринадцатилетние девочки с полульвом-полупсом.


Маму Леля не видела вот уже две недели и ужаснулась, как та исхудала, почти истаяла до костей.
- Мамочка, - шмыгнула она носом. – Ты слышишь меня? А я сегодня не одна. Со мной моя собака Скрип. Помнишь, ты обещала мне подарить на новый год щенка? А он взял и подарился сам.
Скрип подошел к кровати и уставился на лежащее тело, склонив набок голову. Так же, как наклонял сейчас голову отец, вслушиваясь во что-то невидимое.

- На улице наступает весна… Слышишь, как стучат капли по подоконнику? У нас дома кактус зацвел, твой любимый. Соседка все спрашивает, как ты… Тетя Соня. И отец приходил к тебе дважды на этой неделе, но его не пустили…

Молчание, только приборы у кровати чуть слышно попискивали, отсчитывая бег крови и времени.
- Ты знаешь, он очень изменился. Словно увидел меня впервые… Скрип, а ты можешь ее разбудить? Уколоть… Но так, чтобы не повредить ей?
Скрип обернулся на Лелю, его глаза блеснули двумя голубыми звездами.
Пес качнул головой, словно раздумывая. Отступил от кровати, изгибая хвост кольцом.
- Только не делай ей больно, ладно?

Хвост метнулся к шее женщины, осторожно ощупал лоб, сполз к переносице, потом опустился на шею.
Леля с волнением наблюдала за танцем кисточки с жалом, но все равно не успела увидеть тот момент, когда Скрип ударил.

- Я слышу тебя, Аль.
Голос матери был так же прозрачен и невесом, как ее тело.
- Мам! Он разбудил тебя! Правда, разбудил! Скрип, ты молодец.
- Как ты прошла с собакой в больницу? Как ты сюда попала?
- Просто прошла. По коридору… А ты видишь Скрипа?! Мааам?!
- Такое странное ощущение, когда ничего не болит… Что происходит?
- Я очень соскучилась по тебе, ма.

Леля заползла на кровать, под бок матери и положила ее ладонь к себе на лоб, как делала когда-то в детстве по ночам, когда ей снился страшный сон. Скрип прыгнул в ноги, потоптался, укладываясь, как кот, и свернулся в клубок.
- Вас же выгонят отсюда с треском, лапы мои. Где ты взяла собаку? Какой милый… но страшненький.
- Подобрала на помойке. Еще до нового года.
- Отец разрешил тебе завести дома животное?!
- Он, так скажем, не против… И вообще, он изменился, знаешь… Перестал быть таким…
- Говнюком? – подсказала мама, улыбаясь.
- Лучше и не скажешь…

Они замолчали, наслаждаясь каждым мгновением, проведенным рядом.
- Я перед ним очень виновата, Аль, - вдруг сказала мама, и Леля почувствовала, как ее пальцы, перебиравшие волосы девочки, застыли.
- Андрей думает, что ты не его дочь.
Леля подумала, что ослышалась.
- Я даже думаю, что моя болезнь – это наказание, понимаешь? Боль в ответ на боль, которую причинил любящему тебя человеку.
- … Он не мой отец?
Мама вздохнула, и приборы рядом с кроватью отозвались тревожным писком.

- Мы дружили со школы, и я всегда знала, что Андрей никогда не предаст и не обманет. Я даже не представляла себе жизни без него. Мы поступили в один институт, закончив его одновременно и поженившись после его окончания. Мы любили одинаковые фильмы и книги, нам нравилась одна и та же музыка. Я изменила ему после пустяковой ссоры… Он ушел и хлопнул дверью. И мне показалось, что он ушел навсегда. Понимаешь?

Леля не понимала ровным счетом ничего. Она слушала мамин безжизненный голос, и внутри нее тоже росла безжизненная серая пустота.

- Я забеременела. И отказалась делать аборт. Ведь маленький человечек внутри меня ни в чем не был виноват… И он уехал на долгие десять лет. Потому что не мог смириться… Мы… ходили по врачам, и они единогласно выносили свой приговор – у Андрея не могло быть детей.
- А почему же он вернулся?
- Я написала ему о своей болезни. И о том, что ты можешь остаться совершенно одна. Если он не захочет… не сможет стать опекуном.
- И вы даже не захотели проверить, могла ли я быть его дочерью?
Мама молчала и смотрела в потолок. Потом перевела взгляд на дочь.
- Знаешь, сейчас я бы заставила его сдать тест на отцовство. Потому что… потому что…
- Мам, ты выйдешь отсюда, обязательно выйдешь. И в первую очередь мы пойдем и сделаем этот тест. Правда? Только ты прости себя. Пожалуйста. И тогда он простит тебя тоже.

В ногах зашевелился Скрип. Приподнял одно ухо, а потом мягко перетек с кровати на пол, цокнув когтями по линолеуму. Обернулся на хозяйку, встревожено скрипнул, предупреждая.
- Родионова! Вы почему… Почему в палате посторонние? Что тут происходит? Ей нельзя! Вы с ума сошли! – в палату влетела медсестра, размахивая кипой каких-то бумаг.
- Я только на пять минуточек, я сейчас уйду, честное слово! – зачастила Леля, спрыгивая с кровати и оглядываясь в поисках Скрипа, который выбежал из палаты наружу.

Побег из больницы напоминал съемки остросюжетного триллера. Девочка бежала по коридору, пытаясь натянуть на себя куртку и уворачиваясь от встречного медперсонала и каталок у стен. Скрип огромными прыжками несся впереди, выбирая дорогу и оглядываясь, не отстала ли хозяйка. За пять минут они преодолели расстояние от палаты до наружных дверей и выскочили на улицу, под яркое дневное солнце.
Скрип тут же полетел пугать беспечных голубей, купающихся в луже под водосточной трубой, а Леля встала, запрокинув голову и выглядывая окно маминой палаты. Третий этаж, левое крыло, пятая палата… Пятое окно? Нет, там стоит цветок, а рядом кто-то из пациентов. Хотя… Нет, это же не пациент, а «пассажир», тот дядька в спецовке с буквами АФТ. Он увидел, что девочка смотрит на него, и помахал ей рукой.
- Не обижайте там ее, - пробормотала Леля. – И не пугайте. Лучше расскажите, что надо любить вовремя, при жизни.


- Аля?
- Да, пап. Мы пришли. То есть… я дома. Ты готовишь что-то вкусное? Пахнет офигительно.

Из кухни выглянул отец с половником в руке.

- Я была у мамы.
- А разве к ней пускают?
- А мы… А я… Ну, на пять минуточек заглянула. И меня сразу выгнали. И заорали, что я занимаюсь этим, как его… Мракобесием. То есть, безобразием.
- Ой, Алевтина, - покачал головой отец. – Неслух ты. И блудня. Вся в меня.

10. Сказочные

Начну с начала, пусть с конца начинают урологи.
Одним прекрасным весенним днем Лиза шла по оживленной улице и во всю наслаждалась жизнью. А почему нет? Солнце светило, небо голубело, под короткую юбку проникали шаловливый ветерок и мужские взгляды - хорошо быть молодой и беззаботной! Лучше даже, чем средних лет и озабоченной.
- Девушка, а как вы относитесь к сексуальным маньякам?
Лиза не спеша обернулась и увидела улыбающегося молодого человека.
- Хотите, нанесу тяжкие телесные наслаждения? - предложил он с надеждой.
"Ещё один!" - вздохнула Лиза, которую частенько пытались снять на улице. Стройная блондинка с натуральными губами, ногтями и грудями, девушка была хороша. Чтобы представить ее, вспомните свою самую яркую эротическую фантазию, уберите оттуда Гаечку и мулаток, - это и будет Лиза. А так как в Москву она приехала из Кременчуга, столицы флирта, то не полезла за словом в карман.
- Типа, подкат такой? А что случилось с дырявым мешком, полным красавиц, и зятем, который не нужен моей маме? - вежливо поинтересовалась девушка.
- Вчерашний день! - махнул рукой парень. - Терпеть не могу банальности.
И тут же банально пригласил ее в кабак. Лиза, поломавшись для вида, согласилась.

И понеслось. Петр, так звали незнакомца, приударил за ней со всем пылом мужчины, ещё не переспавшего с конкретной женщиной. Он водил девушку по ресторанам, ночным клубам, чебуречным, швырял деньги налево и направо, и даже защитил её от хулигана, хотя тот никого не трогал, а мирно писял на трансформаторную будку.

Мама Петра, Изольда Гаврииловна, не сильно радовалась выбору сына.
- Лиза из Чингачгука? - поднимала она нарисованные брови.
- Из Кременчуга! - злился Петр. - И не делай вид, что не расслышала!
- Да ей только деньги твои нужны!
- Я люблю Лизу! И мы поженимся!
Известно, чем моложе человек, тем всех умнее, да и денег, оставленных покойным папой, хватало. Перед мамой извинились, для родни из Кременчуга сделали свадьбу "дорого-богато", а молодые после регистрации улетели на Мальдивы.

И вот настал тот день, когда Петр провел новоиспечённую супругу по дому, где жил вместе с Изольдой Гаврииловной. Французские окна, дубовая лестница с резьбой, шесть спален, сауна, бассейн, бильярдная, спортзал, гараж на три машины, туалет с унитазом, - вилла покорила девушку.
- А это наша помощница - Нина Ивановна Булкина, - представил молодой человек невысокую пожилую женщину. - Повар, экономка, кухарка, консьержка и многое другое в одном лице. Давай, Нина, шевели фамилией! Покажи моей жене её комнату.

Так Лиза стала жить с Петром и его мамой. И в тот же день в доме начали пропадать вещи.
Сначала по мелочи - фен, кастрюля "Цептер", робот-пылесос, коллекция бабочек.
- Домовой шалит! - смеялись молодожены.
Но когда у Петра ушли часы за десять тысяч зеленых, а у Лизы прокладки, стало не до шуток. Хотели было вызвать полицию, но мама удержала:
- Не потерплю, - говорит, - чтобы в грязном белье у всех на глазах копались!
Что там у неё за бельё было, никто, слава богу, не видел, но пришлось уволить экономку - делать то что-то надо. Та конечно рыдала, сморкалась, клялась в полной невиновности, но кто тогда вещи крал?
- Может, это барабашка! - рвала на себе волосы Нина. - А я точно ни при чём!
- Да-да! Знаем мы эту барабашку! - отвечал Петр. - По отчеству Ивановна, по фамилии Булкина. Ступай себе с богом!
Наняли другую, но тоже вскоре расстались. Ничего не пропало, но готовила она так, что временами в туалет с унитазом было не пробиться.

А через неделю не досчитались брильянтовых запонок. Перерыли, конечно, весь дом на два раза, но их так и не нашли.
Изольда ещё пуще на мозги Петру капать стала:
- Это девка твоя! Тащит всё без разбора. Дай ты ей денег и развод, пусть уматывает обратно в свою Читобанга-Чучу!
- В Кременчуг! И я скорей в полтергейст поверю, чем в её вину!
Вызвали специалиста из фирмы, тот стены посверлил, провода натянул и установил по всем углам скрытые камеры. После его отъезда на дом рухнула атмосфера недоверия и подозрительности. Петр стал меньше ковырять в носу, а мать не упускала случая, чтобы не бросить в присутствии Лизы что-нибудь жизнеутверждающее насчет ловкачей из Кременчуга или молодых авантюристок, по совместительству шалав.

Неделя прошла без происшествий, вторая... А на третью исчез фамильный кинжал. Это уже был перебор, тем более записи камер ничего не показали. Мама слегла и не выходила из своей комнаты.
Петр поехал в город и привез представителя фирмы. Специально обученный человек долго проверял систему и под конец только развел руками:
- Ничего не понимаю! Никаких багов нет, всё работает! С нашей стороны все в порядке.
Молодожены проводили мастера и уныло вернулись в дом.
- А я тебе вот что скажу, - вдруг сказала Лиза. - Все это устроила твоя мамаша!
- Зачем ей это?
- Да чтобы нас рассорить! Она давно на меня зуб точит!
- Давай рассуждать логически и не плодить лишних сущностей, - поморщился Петр. - Про бритву Оккама знаешь? До тебя из дома ничего не пропадало, а как ты появилась - вещи стали исчезать. И ни при чем тут ни мама, ни домовой, ни барабашки с полтергейстами.
- Бритву не брала. И я не останусь в доме, где меня за воровку держат!
Лиза унеслась в свою комнату и скоро вернулась с чемоданами.
- Обыскивать будешь? - с вызовом спросила она.
- Нет, - мрачно буркнул Петр.
- А зря, - усмехнулась девушка. - Я, может, маму твою по чемоданам распихала. Ну, бывай!
- Давай хоть такси вызову!
- Отвали, - ответила Лиза и, гордо цокая каблучками, покатила чемоданы к выходу.

Петр вздохнул, потерянно поплелся к бару, налил вискаря на два пальца, потом в стакан, и тут заметил ночнушку. Миниатюрная шелковая тряпочка сиротливо лежала на ковре. Сердце кольнуло.
"Сожгу!" - решил Петр, вынес сорочку на задний двор и замер.
Вольготно развалившись на траве, они все были там. Домовой, мелкий старик с морщинистой мордой, кривлялся, сунув брильянтовые запонки в ноздри. Барабашка, разбитной парнишка в рваной рубахе, бил себя швейцарскими часами в лоб, а потом подносил их к уху. Полтергейст, седой джентльмен в бархатном пиджаке, задумчиво ковырял кинжалом в зубах.
Петр, стараясь не шуметь, сделал несколько шагов назад и бросился к машине, на ходу доставая телефон.
***
Сон смежает мне веки, и перо валится из бессильной руки, вынуждая меня закончить рассказ. Поэтому никто никогда не узнает, где веселые бомжи Мелкий, Гнус и Гарри откопали цацки, дозвонился ли Петр до ментов, и зачем Лиза утопила чемоданы в реке.

11. Таёжный роман

На плите медленно закипал чайник. Иван окинул взглядом маленькую кухню — эмалированная раковина со сколом на углу, затянутый цветастой клеёнкой стол, кружевная салфетка под фарфоровой сахарницей. Пыльная герань на подоконнике.
Утреннюю тишину нарушил далёкий металлический звон, который как нож прошёл через стекло и не спеша растёкся по дому.
Вода вскипела. Он налил кипяток в большую синюю кружку, бросил туда две чайные ложки растворимого кофе, достал из холодильника масло, сыр и пару отварных яиц.
Открыл дверцу печи и пошевелил кочергой прогорающие угли, искры сыпались и медленно улетали в дымоход.

— Доброе утро!
Иван не слышал, как она подошла, и стояла теперь в дверном проёме, опираясь плечом на косяк. Еще заспанная, в его белой выходной футболке, без грамма косметики. Розовеющая от печного тепла и вся какая-то полупрозрачная, как тающее масло, с белёсыми бровями, курносая, худенькая. Нежная.
Он улыбнулся.
— Привет! Хорошо спала?
— Да. А что это за звук сейчас был? Я от него проснулась.
— Это зэков на завтрак собирают. Тут зона недалеко, для пожизненных.
Она удивлённо округлила глаза.
— Недалеко?
— Километра четыре. Там многие из наших работают. К сорокету уже пенсию получают.
— А ты?
— А я пожарник.

И он шагнул, чтобы прижать её к себе, охватывая тонкую талию, зарываясь пальцами в мягкие, пушистые после вчерашней бани волосы. Уткнулся носом в тёплую щёку, втянул в себя сладкий, молочный аромат, тронул легко её губы своими. Прошептал: — Пошли завтракать?

***

В посёлок Инна приехала на свадьбу к подруге. Из областного центра на север — ночь на верхней полке купе, островерхие тени в призрачном свете луны, влажный запах леса сквозь приоткрытую форточку.
Провожала её цветная мешанина опадающих листьев, а встретила величественная вечнозелёная тайга.

Конец августа радовал теплом, и столы накрыли прямо на улице, под большим брезентовым навесом, украшенным бумажными цветами и разноцветными фонариками.
Сидя между ядрёными телом и словом сёстрами жениха, Инна чувствовала себя как горошина среди матрасов — иной и чуждой. Она, не отличавшаяся в родном окружении ни хрупкостью, ни манерами, здесь вызывала любопытство.
К ней присматривались, поили на пробу самогоном, подшучивали.
Инна пила и смеялась.
И постоянно натыкалась взглядом на высокого мужчину с губами, как у Клауса Кински.
Худощавый, с крупными чертами лица и русым ёршиком волос, он сидел на другом конце стола и смотрел на девушку, словно на ледяную воду перед прыжком.

На очередном танцевальном перерыве наблюдательная мамаша невесты, тихо страдающая, что выдает родную городскую кровиночку за деревенского хахаля, и остро от того желающая свести здесь с кем-нибудь и её подругу, подхватила Инну за талию, проволокла её через зал и кинула прямо в руки «Кински».
— Инночка, познакомься, это Иван, Серёжин друг. Замечательный парень! Иван, это Инна, умница и красавица.
После чего окинула их довольным взглядом и засеменила прочь, неся добро и свет людям.

И их закружило в волнах чужого праздника и собственных открытий. Его жилистых рук и мягкости её предплечий, кубиков его пресса и упругости её ягодиц, власти и желания подчиниться.
У него были острые зубы, а у неё золотые волосы.
Два дня и три ночи пролетели в жаркой, тянущей и всхлипывающей круговерти.

***

— Вот такое у меня хозяйство, — сказал Иван, вытягивая за уши из клетки крупного зайца. – Осторожно! — он остановил её протянутую руку, — Эта зверюга если задними лапами полоснёт, может до кости руку порвать. Его правильно держать надо, от себя.
Косой замер, тихо покачиваясь на весу и поблёскивая бусинами глаз.
Отпустив зайца обратно в клетку, он провёл Инну к огороженному металлической сеткой вольеру, где развалилась крупная лохматая собака.
— Эту тоже не стоит гладить, да?
— Эту точно не стоит, — Иван рассмеялся, — с этой мы на медведя ходим.
— Понятно. Круто!
Инна сорвала с жухлого куста засохший стручок гороха и сунула в рот жёсткую горошину. Покатала её по языку, попыталась разгрызть и выплюнула.
— Какие у нас сегодня планы?
— А пошли за грибами? Тайгу посмотришь.
— Пойдём!

***

Дома она леса не боялась.
В детстве неделями жила с бабушкой и дедом на старой лесной пасеке. В деревянном домишке с печкой-буржуйкой, старинной витой этажеркой, забитой пожелтевшими журналами Экран, с холщовыми мешками, набитыми сухарями, под потолком. Бегала на небольшую запруду, по утрам там плавали утки, а ночами секли небо летучие мыши. В сухой, рыжий от опавшей хвои ельник, где под ручьем в яме был устроен ледник для продуктов.
Дома лес был светлый, лёгкий, полупрозрачный. Родной.

Но здесь… Тайга началась резко. Сразу за последним поселковым забором взметнулись вдоль узкой тропы стеной уходящие в небо сосны и ели, просветы забивал кустарник и высокая, начинающая желтеть трава. Солнце пряталось за верхушки деревьев, и внизу царил приглушённый кружевной сумрак.
Инна притихла.
— Я пробегусь вокруг, а ты иди потихоньку по тропе. Только с тропы не сходи, ладно?
Иван испытующе посмотрел на неё, Инна бодро кивнула. Желания сходить с тропы у неё не было.

***

Корзину он скидал за полчаса, хотя на жарёху брал только красноголовики и белые, но места здесь были грибные, богатые. Спугнул пару зайцев, пожалел, что не взял с собой ружьё. Набрел на мшаник, густо закиданный брусникой, собрал несколько кустиков, скрутил их травинкой — гостинец от лисички.

Вернувшись на тропу, он поставил корзину, пару раз аукнул, прислушался. Деревья поскрипывали на слабом ветру, где-то простучал в ответ дятел.
— Твою мать! – Иван сплюнул и посмотрел на часы. Стрелки показывали полдень.
Оставив корзину, он побежал по тропе вглубь тайги, периодически крича и прикидывая, как далеко она могла уйти. Если идёт медленно, то минут за двадцать должен догнать.
Через полчаса он остановился. Тропа на этом участке шла прямо и просматривалась далеко.
Инны на тропе не было.

«Наверняка домой пошла, зря я психую», — думал он, опираясь руками на колени и восстанавливая дыхание, но на сердце скребли кошки.
Иван достал сотовый, надеясь на чудо, связь и в посёлке была слабая, но чуда не произошло, антенна темнела крестиком.
«А если нет? Идти домой, час времени, брать собак, собирать людей… Это еще часа два, плюс один... Километров на десять может уйти. Сейчас три, от силы четыре. Но, скорее, меньше».

Он оглядел тропу. Солнце начало клониться вправо, к западу. С той стороны пролегало шоссе и шум проходящих машин был слышен далеко. Другое дело, что ходили они редко.
На востоке, километрах в десяти, с севера на юг текла река. Под лучами солнца лес с этой стороны казался светлее и дружелюбнее. Иван сошёл с тропы и двинулся на северо-восток, крича на пределе связок попеременно «Инна!» и «Ау!»

***

Рыжий хвост – вот, что увело её с тропы. Мелькнувший в кустах шиповника огонь краем глаза.
Сначала она испугалась, первая мысль была – пожар. Но тут же поняла, что это глупость и, осторожно сойдя с тропы, притаилась за ёлкой, разглядывая настоящую лисицу.
Та увлечённо рылась черными лапами в опавшей листве. Инна, стараясь не шуметь, подошла ближе. Лиса неожиданно подпрыгнула, метнув белый кончик хвоста над сухими зонтиками дудника. Чуть припала на передние лапы и прыгнула снова.

Лисица увлечённо мышковала, а Инна кралась за ней, не замечая направления. Пока не упёрлась в поваленный, заросший мхом ствол.
Лиса скользнула под него и ушла тайными тропами неизвестно куда. А девушка огляделась и заорала во всю глотку классическое «Аууу!»
А в ответ ей скрипели сосны, и стучал дятел.

***

Чёртовы ёлки уже вызывали у него отвращение своим молчанием, сосало под ложечкой и хотелось пить.
Больше всего бесило, что он не знал, в какой она может быть стороне. Бесила собственная глупость – оставил городскую девчонку одну в лесу, не контролировал её по голосу, не пошёл в посёлок, понадеялся на себя и на удачу. И где сейчас эта дура?
Иван остановился и заорал, сначала в одну сторону, потом в другую. Связки драло, горло давно пересохло.
Эхом отозвался далёкий, эфемерный звук. Он насторожился, сложил руки рупором, крикнул в ту сторону ещё раз и прислушался.

Инна сидела на вздыбленных корнях старого кедра, прислонясь спиной к стволу. Вокруг валялись кедровые шишки, сбитые и общелушенные, в основном кедровкой. В его собственном таёжном камуфляже, с застегнутой москитной сеткой, мошкара здесь долбила усердно, хотя и не так, как в болотах, спрятав руки в длинные рукава, которые он еще сегодня утром со смехом ей подворачивал.
— Ну что, перекусила?
Он плюхнулся рядом, осознавая, насколько сильно устал, чувствуя удовлетворение, облегчение и раздражение.
— Они пустые, почти все, — голос её звучал глухо, словно под одеждой прятался мансийский деревянный истукан.
— Так попинать надо было.
— Кого?
— Кедр, кого, — он потянулся и ударил пяткой по стволу.
Им под ноги упало несколько шишек.
— Пить хочешь?
— Да!
— И я хочу. А фляжку не взял. Ваня — лох. Думал, за полчаса обернёмся, — он откинулся на спину, примостив голову на торчащий из земли корень.
— Прости… это было очень глупо.
— Да уж. Ладно, главное, что нашлась.
— А я лису видела!
— Отлично! Медведя не видела? А они тут тоже водятся, прикинь. Кстати, о медведях — жрать хочу, как медведь бороться!
— Ты знаешь где мы?

Солнце уже провалилось за лесные верхушки. Иван задумался, теперь надо было как-то выбираться.
— Ты идти можешь?
— Скорее ползти. Могу.
— Тогда смотри. Там, — он махнул неопределённо рукой, — река. До неё ближе, чем до поселка. И мы её точно не пропустим. До темноты успеем, на берегу и заночуем. Напьемся, костёр разведём. А утром потопаем вдоль берега на север, там и идти проще, и блудить негде. Идём?
Он, наконец, улыбнулся.

***

— Ты на кого учишься?
Иван придержал колючую ветку, чтобы она не хлестнула Инну, шагающую вслед за ним, по лицу.
— Политология.
Иван присвистнул, радуясь, что она не видит в этот момент его лица.
— И с чем эту хрень едят?
— В смысле?
— Куда потом работать идти с такой профессией? Или тебя родаки пристроят?
— Нет. Они у меня обычные. Не из политики.
— И за каким лешим ты тогда туда пошла?
— Это же интересно! Когда осознаёшь все эти связи между обществом и властью, как это всё складывалось исторически и почему, видишь причины, анализируешь следствия. А в результате, можно заглянуть в будущее. Куда мы идём. И что надо делать, чтобы прийти туда… куда надо.
— А куда надо?
— В более свободное, счастливое, справедливое общество.

Он усмехнулся, но прерывать девушку не стал, сев на любимого конька, она явно стала идти быстрее.

— Понимаешь, мы семьдесят лет жили общественным коллективизмом. Не высовывайся, не выделяйся, живи интересами других людей. Почему сейчас с экономикой так плохо? Почему малый бизнес не растёт? В Китае на каждом пеньке стартап, а у нас предприимчивых людей, способных поднять своё дело, единицы. Нет свободы мышления, смелости, любопытства.
— Ага. И начального капитала, — хмыкнул Иван, поддерживая беседу.
— Да это же всё элементарно! Ловишь идею, создаёшь бизнес-план, идёшь с ним в банк, берёшь кредит, собираешь команду, строишь. Созидаешь!
— А потом приходит дядя-мент и отжимает.
— А для этого и нужна политика! Ты баллотируешься в думу и там пишешь такие законы, чтобы дядя-мент не смог ничего отжать. Для этого всё и придумано – исполнительная и законодательная ветви власти, независимость судов. Они создают людям безопасное пространство. Твори – не хочу. А почему не хочу? А потому, что совок этот в головах до сих пор сидит!

Иван почувствовал, что начинает злиться. Он повернулся к Инне и широко развёл руки.

— Свобода, говоришь?! Вот она где, свобода! Видишь, как макушки качаются? Вон она летит — свобода, смотри!
— Это коршун? – спросила она, закинув голову.
— Ястреб, — буркнул он в ответ, — хвост прямой.
— Свобода, это когда ты ушёл утром в тайгу с ружьём и сам за себя. Повезёт, зайца подстрелишь, нет – мишку одному со ствола завалить сложно. И нет между тобой и небом никого! И никакая сволочь тебе не говорит, что делать, что говорить, что думать!
— Ну. Да, — она явно смешалась от его напора.
— А справедливость это, знаешь, что? Это когда у тебя дом сгорел, а народ поднялся и всей толпой тебе за месяц новый сруб поставил. И ты будешь жилы рвать, случись у соседа беда. И копейку последнюю принесёшь. Потому, что человек хороший. А козла тайга приберёт, здесь концов не сыщешь.
— Но, блин, кто определяет козёл ты или нет!? Для этого и нужен суд!
— Да мудака сразу видно! Бабло ещё на него переводить. Здание строить.
— Но так нельзя! Насилием не остановить насилие!
— Дааа! Добротой ты его остановишь, как же!

Сквозь редеющие деревья, словно ожидающие заката менквы, проступили заросшие ивняком увалы. В опустившихся сумерках древесные поскрипывания и шорох сухой травы шептали о неведомой опасности.
Иван услышал, как позади треснула ветка, и, кажется, заглушили всхлип.
— Видишь холмы? Это от драги отвалы, здесь раньше золото мыли. Мы почти пришли…

Она молчала. Иван остановился и обернулся.

— А счастье, счастье, знаешь, что такое? – теперь его голос звучал мягче, с нотками сожаления и ободрения. – Это когда я зайца принёс, освежевал, а ты его пожарила и водочки налила.
Он подождал, пока Инна поравняется с ним, и обнял её за плечи.
— И мы сидим вдвоём на крылечке, загадываем желания под падающими звёздами, а в доме тепло и дети во сне сопят.
— И кошка, — ответила она, шмыгнув носом, — которую погладить можно.
— И кошка, — согласился Иван.

И они дошли до берега реки, развели костёр и натаскали лапника для лежанки, и лежали, обнимаясь и согреваясь друг от друга и от огня, шептались и загадывали желания, считая падающие звёзды.
Потому, что был конец августа и над их планетой сгорали Персеиды.

***

Это было ненормальное желание – искупаться августовским утром в парящей туманом таёжной реке. Но воздух казался таким тёплым, а вода такой свежей в своей прозрачности.
Этот шанс выпадает один раз в жизни, и вопрос один – сможешь ли ты?

Инна легла спиной на большой, до плоского обкатанный потоком валун, упираясь пятками в каменистое дно. Вода струилась по ней, сквозь неё, насыщая вибрацией кожу и успокаивая тянущую боль в мышцах.
Выходить было холодно, и она еле сдерживала перестук зубов, осторожно ступая по неровной речной гальке.
Иван только проснулся и с удивлением наблюдал за дрожащей, мокрой и голой девушкой.
Вдруг она остановилась, уставившись на редкие кусты, растущие вдоль берега.
Он перевёл взгляд и тоже на миг оцепенел.

Из кустов появился меховой шар и с любопытным дружелюбием дворового пса покатился к ним на коротких лапах.
Секунду спустя, Иван уже стоял перед Инной, расставив широко руки и оттесняя её в сторону леса.
— Не беги, не отворачивайся, уходи в лес, быстро! Не поворачивайся к нему спиной, слышишь? — шипел он.
— Вань, это медвежонок. Он же маленький. Сука, я описалась, — в её голосе слышалась истерика.
— Иди, быстро!

Она сделала шаг назад, отрываясь от его спины, и закусила в ужасе руку, когда из кустов, вслед за любопытным детёнышем вышла его мать.
Инна мелкими шагами пятилась в лес, Иван осторожно отступал вслед за ней, а медвежонок весело мчался к их ногам.
Мужчина судорожно нашарил в кармане нож, заорал во всю глотку: — Беги!
И остановился.
Девушка побежала, спотыкаясь на острых камнях и оскальзываясь на мокрой от росы траве.

***

Упав в очередной раз, Инна поняла, что больше не встанет.
Увидев неподалёку взметнувшиеся к небу корни поваленного дерева, она подползла к нему и забилась под широкий комель.
Исполосованная колючими ветками грудь горела, как плавящееся под кузнечными мехами железо. На каждом вдохе горло металлическим обручем сжимал спазм с запахом крови.
Она не могла дышать. До темноты в глазах.

Но, потихоньку, отпустило.
Адреналиновый шторм оставил после себя ватную слабость и пустоту. Сквозь которую утекало сознание.

Последнее, что увидел Иван, было восставшее бурое чудовище, жёлтые клыки за чёрными губами, и шибающий в нос запах зверя. А потом пришла волна боли и спасительная темнота.

***

Мир проявлялся, как разводы на кальке.
Кажется, кто-то лизал её лицо.
Длинный, шершавый язык, по щеке, по носу, оставляя неприятное ощущение чужой слюны. Инна замерла, стараясь не дышать. Лизать перестали. Послышался осторожный шорох. Она чуть приоткрыла глаза, пытаясь рассмотреть сквозь ресницы, что происходит.

Красное, словно мир залит кровью. Или рыжее, как лесной пожар. С чёрными, как головешки, ногами и белым, как проблеск надежды, кончиком хвоста. Лисица. Может, та самая, а может, другая. Кто их разберёт.
Зверь тихонько, словно вопросительно, тявкнул. Инна протянула руку и провела по жесткой шерсти, ощущая чужое тепло и дыхание.

«А, может, тут и нет никакой лисы. Может, её прислали таёжные боги. Чтобы провести меня в свои загробные урманы. А может, я сошла с ума? Это было бы нормально», — мысли текли и накатывались друг на друга, как слои остывающей лавы.
Лисица неожиданно зевнула.

Инна ощупала себя, пошевелила ногами. Тело саднило, но отзывалось, как исправный механизм. Она с трудом выбралась из-под дерева. Лиса отскочила и приготовилась удирать.
Солнце стояло высоко, бросая ажурные тени сквозь кроны раскидистых кедров. Инна понятия не имела, где находится. И куда ей теперь идти. Где-то заплакала кукушка.
Лисица потрусила в лес, и девушка пошла за ней.
Потому, что теперь было уже без разницы.
Но, знаете ли, лисы тоже ходят на водопой.

***

Кровавое пятно неподалёку от вчерашнего кострища Инна обошла стороной, стараясь даже не смотреть в ту сторону. Нашла под кустами свои штаны и футболку, сапоги стояли рядом с водой, там, где она их и оставила. Оделась.
Умылась в реке, холодная вода ошпарила лицо, словно кипяток.

Наконец, нашла в себе силы подойти к бурым от крови камням. От них, постепенно истончаясь, к опушке леса тянулся след.
Она никак не могла решиться, представляя себе пиршество под густым пологом, но тайга отрешённо молчала, и Инна рискнула пойти по следу.

Иван лежал под кустами изломанной грудой. Девушка подбежала, упала рядом на колени и приложила пальцы к его сонной артерии. Там еле заметно пульсировала жизнь.
Инна осмотрела его — вывернутая под неестественным углом нога, рваная рана на правом бедре, пропитанная запекающейся кровью штанина.

— Вот она, твоя свобода, — неожиданно прохрипел Иван, скривив губы в усмешке, переходящей в стон.
Она склонилась к нему, запричитала.
— Ваня, Ванечка, посмотри на меня. Не уходи! Смотри на меня...
— Видела бы ты себя. Нанайский мальчик. Заплыла вся. Лицо… мошка забила… Слышишь?
Она разрыдалась, в голос, размазывая слезы по горящим щекам.
— Тихо, дурочка, тихо. Слушай…
Инна замерла, судорожно глотая всхлипы.
— Рокочет, слышишь?
Она быстро кивнула.
— Это вертушка. Знак… надо знак… спички…
Иван морщился и стонал, пока Инна шарила по его карманам, задевая сломанные рёбра. Наконец, нашла коробок, побежала к берегу, вернулась, подхватывая на бегу редкий сушняк и снова понеслась, неловко скользя резиной по разбитому суглинку.

Теперь она его увидела – вертолёт, далеко за рекой, над иззубренным силуэтом лесных верхушек.
Инна кинула хворост на старое кострище, принялась поджигать его дрожащими руками, ломая спички.
Хрупкая серая хвоя на одной из веток занялась, пополз вверх тонкий, прозрачный столбик дыма.
Огненные саламандры танцевали на высохшей коре, но этого было мало.
Она выругалась, длинно, трёхэтажно, призывая на помощь старых богов.

Дико оглянулась вокруг и, вдруг, схватив единственную загоревшуюся ветку, побежала к опушке, и вдоль нее, пытаясь поджечь всё, что только могла – выцветшую листву на земле, осыпающиеся ветки елей, корявые пальцы сухостоя. Огонь неохотно расходился, набирая силу, откашливаясь клубами дыма. Инна бросила головешку в куст шиповника, усыпанный сморщенными рыжими ягодами, и побежала к Ивану.

Он был в сознании. И в ужасе.
— Ты что делаешь?
Кричать он не мог, только кривил свои клаусовские губы, выплёвывая слова.
— Если мы тут сдохнем, то пусть всё горит к херам! Пусть всё горит! – заорала она и, подхватив его под мышки, с трудом, медленно потащила к берегу.
Ветер относил дым и огонь от реки.
И рокот винтов стал нарастать.

***

— Как ты выжил? У тебя был нож, ты смог её ранить? – спросила она его уже потом, в стерильной белизне больничной палаты.
После того, как вертолёт эвакуировал их с речного пляжа, выдернув из узкой полосы между огнём и водой.
После того, как её допросили в полицейском участке и отпустили с богом.
После того, как на неё наорал начальник местной пожарной охраны.
И даже после того, как погасили не успевший разойтись лесной пожар.

— Я притворился мёртвым, — Иван улыбнулся. – Я не представлял больше опасности для её детёныша. А если бы я достал тогда нож, она точно меня убила бы.

Он погладил её волосы, провёл пальцами по щеке, по губам.
— Знаешь, ты очень красивый нанайский мальчик. И умный. И, знаешь… твоё место не здесь. И твоё время не сейчас.
Она отвернулась, скрывая слёзы.
— Я завтра уезжаю. Билет уже купила. В понедельник занятия начинаются.
— Да, я знаю.
Инна поцеловала его нежно, в уголки губ, и встала.
— Подожди…

Иван пошарил под подушкой и протянул ей руку – на развернутой ладони лежал большой, отполированный до лунного блеска медвежий клык.
— Это от другого медведя, — Иван улыбнулся, увидев её замешательство. – На память.
— Как будто это можно забыть!
— А прикинь, когда-нибудь ты будешь сидеть на крылечке и загадывать желания, глядя на падающие звёзды. И в доме будут сопеть дети.
— Обязательно! – она рассмеялась, чувствуя, как щиплет в носу, — И ты тоже!
— И я тоже! А еще, у тебя будет кошка, которую можно гладить.
— А у тебя собака, которую гладить нельзя!

Они смеялись, зная, что больше никогда не увидятся. И никогда не забудут.

12. Мечты сбываются

Семен проснулся за десять минут до сигнала будильника с острой жаждой убивать. Не то чтобы он был каким-то там маньяком или шизофреником. Нет, был он вполне себе обычным японским школьником, как говорят в этих ваших аниме. А если серьезно, то работал Сёма менеджером по продажам в одной конторе типа «купи-продай». Звёзд с неба не хватал, но и дурнем не был. Короче заурядны гражданин слегка за тридцать, с грузом стандартного жизненного опыта в виде алиментов, съемной квартиры, пятничного пива и интернет-сериалов средней паршивости в будние дни.

Желание убивать посещало его и раньше. Обычно с воскресного недосыпу и пятничного перепою. Но что бы вот так. В середине рабочей недели. Это было что-то из ряда вон выходящее. Семен лежал какое-то время глядя в потолок. Желание убивать не уходило. Понимая всю уголовную ответственность за деяния подобного толка, Сёма с головой окунулся в собственную сущность, включив на полную катушку весь доступный ему психоанализ. Выводы получились неоднозначными и противоречивыми.
С одной стороны, никаких причин для подобного настроя у него не было. Ничего принципиально нового в обозримом прошлом не свершилось. Жизнь шла своим чередом, смешивая рабочие и выходные дни в пропорции 5/2. Начальник - зануда? Так у него работа такая. Не давать коллективу расслабиться. Бывало начальство и дубовей. Коллеги идиоты? Ну да, не блещут. Так ведь и не мешают. Да и сам он не блещет, если уж на чистоту. Но в пятницу с ними вполне можно выпить пивка и обсудить что-нибудь животрепещущее. Ну, там, жопу Дейнерис или ремонт «Жигулей».
Нормальные, в общем, коллеги. Личной жизни толком нет? А покажите-ка, у кого она есть в этой круговерти работа-дом-работа. Короче нормально всё. Как у всех.

С другой стороны, он не понимал, что его удерживало от греха все эти годы. День за днем жить в этой бесконечной карусели пустопорожней суеты. Пять дней в неделю втюхивать окружающим нафиг не нужную им ерунду только для того, чтобы хватало средств жить в течении следующей недели наполненной тем же самым? Нонсенс! А кто сказал, что так правильно жить? Общество? А не пошло бы оно?! Разве этого он хотел? Разве об этом мечтал в детстве? Он мечтал стать космонавтом, увидеть Альфа-Центавра ну или, на худой конец, пасть смертью храбрых, защищая Землю от нашествия инопланетных захватчиков.
Повинуясь странному порыву, Семен вскочил с постели, распахнул окно, и хотел уже было закричать, оповестив мир о своих несбывшихся желаниях, когда во дворе раздалось истошное: “Я хотел стать космонавтом!”
Сёма закрыл окно и вернулся в постель. Произошедшее озадачивало. Понятно, что не он один мечтал бороздить космос, но кричать об этом из окна... Пока голова пыталась проанализировать ситуацию, руки, живя своей жизнью, нашли на тумбочке пульт от телевизора и нажали «ВКЛ».
Черный прямоугольник сменился на изображение студии с плашкой «прямой эфир» в верхнем правом углу экрана. Ведущая утреннего шоу добивала стулом ведущую прогноза погоды. Семен нажал «ВЫКЛ».

Сёма прислушался к себе. Желание убивать, насколько он мог понять, никуда не ушло. Однако крик во дворе и картинка в телевизоре намекали, что в мире определенно творилось что-то непонятное. Мобильный телефон, на коем сработал будильник, был на автомате подхвачен и вышвырнут в окно. Сёма с удивлением перевел взгляд с собственных рук на дыру в стеклопакете. Определенно, творилось что-то непонятное.
Появилась мысль отзвониться на работу, сказаться больным и отсидеться сегодня дома. Дыра в оконном стекле намекала на трудности с реализацией подобной идеи. Во дворе многоголосый хор вещал о детских мечтах. Тяжело вздохнув, Семён стал собираться на работу.

Через полчаса, сытый, умытый и морально готовый к любым странностям дня грядущего он привычно осмотрел комнату, проверяя, не забыто ли чего в утренней спешке. Утюг выключен. Телевизор молчит. Костюм с галстуком весит на вешалке. Папка с документами по сегодняшней сделке лежит на кровати. Вода в ванной открыта, слив заткнут. С кухни приятно попахивает газом. Вроде всё нормально. Всё как всегда.
Семен взглянул на своё отражение и довольно кивнул. Камуфляжные штаны и тяжелые армейские ботинки, в которых он обычно гулял по лесу, прекрасно сочетались с толстовкой, банданой, повязанной вместо маски, и турецкой пневматикой магнум класса. Толку с такой, конечно, не много, но всегда можно отделать прохожего тяжелым прикладом. Тщательно прикрыв за собой дверь, чтобы наверняка обеспечить концентрацию газа, Сёма отправился на работу.
Судя по звукам, в лифте кто-то застрял. Обычное утреннее дело. Семён улыбнулся и сбежал во двор по заляпанной красным лестнице. Во дворе приятно пахло горелым. В воздухе кружились крупные хлопья сажи. Где-то вдалеке красиво стрекотал пулемет и пересвистывались сирены.

Местная дворняга тащила в зубах чью-то руку. Семён отнял у шавки добычу и весело прокричав: «Шарик, апорт!» - закинул конечность на детскую площадку, не забыв ускорить блохастую тварь увесистым пинком.
Меж тем ощущение странности происходящего усиливалось. Сёма сделал над собой усилие, пытаясь понять, что конкретно его смущает, отсутствие короткоствола или забытый дома туристический нож. Возвращаться не хотелось, все же не самая хорошая примета. Перехватив воздушку за ствол и размахнувшись ею как дубиной, Сёма выбил из седла проезжавшего мимо скутериста. Он бы предпочел что-то более
удобное, например БТР, но время поджимало. Он должен был первым добраться до бухгалтерии. И неплохо было бы прихватить по пути каких-нибудь гостинцев для зажравшихся стервозин. Например, пару гранат.

В центре города Семен наткнулся на пробку. Два догорающих танка наглухо перекрыли движение. Если бы не маневренность скутера тут можно было бы застрять надолго.
«Жизнь — странная штука» - думал Сёма, отвешивая тумаков желающим урвать его скутер - «Живешь себе такой, хочешь стать космонавтом, например. Потом настает «взрослая жизнь»™ с её бесконечными «надо» и «обязан». С социальными нормами и социальными ролями. Совсем не та взрослая жизнь, к которой тебя готовили. И что в итоге? Нереализованность. Затаенная озлобленность на мирскую несправедливость. Как результат — попытки урвать честно угнанный скутер. Стоит ли оно того? А может вся беда в завышенных ожиданиях? Нет, ну какой из меня космонавт с плоскостопием? Но ведь все равно есть та самая неудовлетворенность, загнанная в глубины подсознания. Та самая, о которой самому себе признаться не имеешь права. Потому что кончились на Земле не открытые земли. Потому что нет возможности плюнуть на всё и мотнуть на Марс сажать яблоки или целиком отдаться иной великой Идее дающей нечто большее, чем сраные нули на банковской карте. И нельзя, никак нельзя, признаться себе в своей бесполезности, потому что тогда весь твой выстроенный «как у людей» мир рухнет. А если ты не один такой? Что если таких — большинство?

Что если какой-нибудь случайно мутировавший вирус бешенства или боевые психотропные вещества неизвестного противника спустят эту пружину? Страшно представить какой бардак может начаться в мире на такой-то закваске.»
Семен подъехал к офису и ловко спрыгнул со скутера. Двухколесная машина пошла юзом и сбила с ног трёх дерущихся мужиков. «Страйк!» - восторженно закричал Сёма и в этот момент что-то ярко вспыхнуло.
Через несколько секунд, с трудом проморгавшись, Сёма увидел поднимающееся из-за крыш домов грибовидное облако и великое множеству входящих в атмосферу инопланетных кораблей.
- Ну, наконец-то, блин. - облегченно выдохну он. - Давно пора

13. Охота на монстра

- Ребята! Ребята! Мурка шестерых котяток родила!
Голос Машеньки звенел от восторга и чистого, искреннего детского счастья. Её было слышно издалека, от крайнего деревенского дома, хотя от него до секретного детского штаба было метров триста. Но радость Машеньки была столь велика, что крепиться, пока она добежит до друзей, не было никаких сил. По дороге девочка поделилась новостью с каждым встреченным человеком, со старым псом Шариком и, даже, с глупой коровой Маркизой. Все, включая корову Маркизу, провожали её тёплым взглядом, радуясь и немного завидуя тому упоительному, всепоглощающему счастью, которое можно испытать только в возрасте неполных семи лет.

Под старой липой, на которой располагался домик-штаб, сооружённый из двух старых покрышек, обрезков досок и листов фанеры, Машу встретила радостным лаем Дуська - дружелюбная дворняга в розовом ошейнике.
В домике шло совещание. Присутствовал весь личный состав. Командиром и начальником штаба был Витька: конопатый шалопай-заводила, неизменно свободный, как ветер, так как его мать вечно пропадала на работе, а бабушка, на попечение которой он оставался каждое лето, непрерывно была занята по хозяйству. Заместителем Витьки был его лучший друг - Димка, серьёзный парнишка, старший брат и вынужденный опекун Машеньки, по этой причине искренне завидующий предоставленной Витьке безграничной свободе.
Третьей в команде была хозяйка Дуськи - Алёнка. Про таких говорят: “девочка-пацанка”. Джинсы, кроссовки, короткая стрижка, “острый язык” - это всё про Алёнку. Димка был в неё тайно влюблён, давно и безнадёжно, что нисколько не мешает дружбе в этом возрасте.

Пыхтя и то и дело ойкая, Машенька вскарабкалась по шаткой отвесной лесенке к развилке ветвей, на которой располагался Штаб. Вход был через одну из покрышек, как через люк. Наконец, её сияющее счастьем лицо показалось в домике. Уже давно поджидавший её Димка, как и положено старшему брату, был суров:
- Машка, опять ты везде лезешь! А если навернёшься? Кто тебя звал? Я сколько раз просил не лазить за мной?!
Машенька, привычно пропустив мимо ушей нравоучения брата, поспешила поделиться радостью:
- Димка! Мурка котяток принесла! Шестерых!
- Да слышали мы, ты же всю дорогу от деревни орала, давай, ползи вниз уже! У нас тут совещание.

Маша искренне оскорбилась таким невниманием:
- Знаю я ваши совещания - снова курить будете. Я же про вас никому пока не рассказывала!
Витька, для вида, пригрозил ей кулаком:
- Только попробуй!
- Да ладно вам, пусть тоже посмотрит - вступилась за девочку Алёнка.
- Ну, пусть, - неожиданно легко согласился Димка и злорадно продолжил - Вот съедят твоих котяток и глазом моргнуть не успеешь!
Машины глаза распахнулись от ужаса, губы задрожали, по щеке моментально скатилась крупная, пока одинокая слеза, от былого счастья не осталось и следа:
- Как это "съедят"?! Кто съест?!
- Кто-кто, Пират! Бандит своего удава на лето привёз. Во-о-о-н, видишь?

Дерево с домиком-штабом росло возле большого пожарного пруда. Лет десять назад огромный участок на самом его берегу выкупил городской мужик, которого в деревне никто не называл "за глаза" иначе, как "Бандит". С Бандитом почти никто из деревенских не общался, да он и не горевал об этом. Обнёс участок глухим трёхметровым забором и отгрохал кирпичный дом со странной плоской крышей. Правда, ещё он очистил грязный пруд, где никогда раньше не водилось ничего, кроме бычков с лягушками и запустил в него карасей и карпов. В деревне Бандит не жил. Он часто бывал наездами летом, изредка зимой, а всё остальное время и дом, и участок пустовали. Что там у Бандита и как устроено, рассказывал скупой на слова Митрич, которого Бандит нанял следить за хозяйством на время своего отсутствия.
Он-то и поведал деревенским, что во дворе у Бандита выстроен большущий стеклянный загон - террариум и на лето Бандит привозит туда огромного трёхметрового удава с говорящим именем: Пират.

Заглянуть за трёхметровый забор и увидеть что-то во дворе можно было только со "штабного" дерева. Ребята всё утро по очереди разглядывали дом и участок в старый армейский бинокль с треснутым стеклом. Его, бинокль, и протянул сейчас Димка Машеньке:
- На, смотри. Справа у забора видишь на солнце блестит? Это террариум. Там удав и живёт.
Машенька, вначале со страхом, а затем всё смелее и смелее разглядывала что-то длинное, толстое и пятнистое, шевелящееся за стеклом.

Наконец, она со вздохом облегчения вернула бинокль Димке:
- Не съест. Он же в аквариуме сидит!
Витька на это недобро усмехнулся:
- Мне брат перед армией рассказывал, что Бандит на ночь выпускает своего гада и тот ползает по деревне, пока не сожрёт кого-нибудь! Он собаку или кошку целиком проглотить может, а твоих котяток ему с десяток нужно, чтобы только червячка заморить!
Димка с Алёной зашикали на Витьку, но было поздно. Глаза Машеньки снова распахнулись от ужаса и она, в поисках поддержки, обернулась к старшему брату:
- Димка, это что, правда?!
- Ну... да, мы с Алёнкой тоже слышали. Говорят, прошлым летом у дачников собака пропала и несколько кошек. Так что ты давай, беги домой, стереги своих котят.
- Только не болтай там никому! - крикнул вслед исчезающей в люке макушке сестры Димка.

* * *

Когда всхлипывающая Машенька убежала домой к котятам, друзья вернулись к прерванному её появлением разговору. Договорились о предстоящей, уже наскучившей рыбалке и развлекались тем, что разглядывали в бинокль двор Бандита.
Тут-то Витька и разглядел в траве, в дальнем углу выходящего на пруд сплошного забора, прямо возле углового столба, небольшую щель между нижнем краем забора и землёй. То ли промоина, то ли собаки прокопали. Но Витька решил, что это специально отрытый для удава охотничий лаз.
Он кипятился, насильно впихивал в руки друзьям бинокль:
- Вон там, видите, под забором проход! Оттуда Пират и выползает по ночам, отвечаю!
- Да откуда ты знаешь?
- Ты в бинокль гляди лучше! Откуда ему ещё выползать-то?

Убедив в своей правоте Димку с Алёной, Витька неожиданно предложил:
- Давайте устроим охоту на удава! Рыбалка уже немного надоела, а это будет настоящее “Приключение лета!”
Димка с восторгом поддержал идею, Алёнка отнеслась скептически и разговор переключился на обсуждение вариантов поимки гигантской змеи. Мальчишки спорили из-за каждой мелочи, чуть не до драки, Алёнка их разнимала, потом, когда надоело, обозвала “ненормальными” и предложила самим делать ловушку, без неё. Всё как обычно!

По домам разошлись только к вечеру.

* * *

- Муська, Муська, Муська! Кис-кис-кис!
На следующий день, в районе обеда, который до сих пор в деревнях наступает около полудня, Димкина соседка баб-Зина громко искала свою кошку.
- Мальчики, вам Муська не попадалась? - увидев возвращающихся с рыбалки Димку с Витькой взволнованно поинтересовалась старушка.
Ребята загадочно переглянулись.
- Нет, баб-Зин, не видели, - ответил за обоих Димка, - придёт ещё, не переживайте!
- Да волнуюсь я что-то, она же совсем старая, подружка моя, уж и не ходит со двора никуда. Всегда утром ест, а сегодня вон - нетронутое всё лежит и Муськи нигде не видно.
Баб-Зина смахнула слезу с морщинистой щеки и медленно двинулась к огородам, непрестанно выкликивая пропавшую Муську.

Парни же, мигом побросав удочки и снасти во дворе у Димки, со всех ног кинулись в Штаб где, вырывая друг у друга бинокль, внимательно осмотрели двор Бандита. Во дворе всё было так же как и вчера, ничего подозрительного.
А вот трава у норы в конце забора была примята...

Витька торжествующе обернулся к Димке:
- Вот! Видишь? Я же говорил!
- Ладно, ладно, говорил.
Спорить перед лицом прямых и явных доказательств Димка не стал.
Решили, что сейчас всё расскажут Алёнке, а к вечеру соберутся здесь же, в Штабе, с вариантами ловушек.

Но уже в пятом часу Витька примчался к Димке с толстой книгой под мышкой. Было видно, что его распирает от желания срочно поделиться новостью, но пришлось ждать: под бабушкиным присмотром заботливая Машенька как раз капала Мурке в рот витамины пипеткой, а Димка, напялив старые отцовские сварочные перчатки, держал вырывающуюся кошку. Наконец, отпустив Мурку к пищащим котятам, ребята забились на чердак, где Витька торжественно представил найденный чертёж ловушки.

Схема была простая: большая клетка с приманкой внутри устанавливается на подставку-качалку таким образом, что когда змея заползает через вход внутрь, клетка под её весом опускается и перекрывает выход.
Такой большой клетки у друзей, конечно, не было, но в Димкином сарае нашёлся фанерный ящик подходящего размера, от батиного мотоблока. Подставку-качалку придумали соорудить из оструганного бруска. На роль наживки назначили цыплёнка.

Алёнка, оглядела получившуюся готовую конструкцию и с сомнением покачала головой:
- Не сработает! У вас же ящик, а не клетка. Как удав цыплёнка увидит?
- По запаху, - Витька предварительно тщательно изучил вопрос, - они добычу по запаху находят, а не глазами!
Но Алёнка не сдавалась:
- А вдруг она не сработает?

Димка подумал, что-то прикинул в уме и привёл Машу, как наиболее близкую по ширине к размерам удава. С большим трудом, за три порции мороженого им удалось уговорить девочку заползти внутрь коробки. Вначале ничего не происходило, но когда Маша в очередной раз шевельнулась внутри, ловушка нехотя опустилась, перекрывая выход.
Димка с Витькой так обрадовались, будто уже поймали удава. Они прыгали вокруг ящика, как сумасшедшие, пока Маша не начала хныкать и угрожать наябедничать на них бабушке. Только тогда девочку не без труда извлекли, а испытания признали успешными.

Поздним вечером, чтобы избежать чужих глаз, искусанные комарами с ног до головы мальчишки, отнесли ловушку в старую баньку-развалюху, расположенную на берегу пруда, недалеко от норы под забором Бандита. Цыплёнка, которого бережно несла Алёна, привязали за лапку и запустили внутрь ящика, бросив туда же пару горстей корма для пропитания. Цыплёнок перестал пищать и начал деловито и громко склёвывать зёрна:
- Тук-тук-тук...
Всё, оставалось только ждать добычу!

* * *

Прошла неделя.
Цыплёнок мирно жил в ящике, привык к новому дому, заметно вырос, откормился, пищал уже не тоненько, а басом и пребольно клевался. В общем, был жив и здоров, как в первый день, а в деревне почти каждую ночь пропадало по кошке.
Для слежки за норой друзья установили ночные дежурства в Штабе, но ночью с такого расстояния, даже в бинокль, ничего, кроме лёгкого шевеления травы, разглядеть ни разу не удалось, хоть Витька и уверял, что заметил однажды какое-то движение у баньки.

После очередной безрезультатной для охотников ночи, на общем собрании в Штабе, Витька, почесав затылок, начал непростой разговор:
- Знаете, что я думаю? Мы не можем его поймать, потому что он не ест цыплят, так как большой очень. Я думаю он к кошкам привык, ну и к собакам, может быть.
- Так что, сворачиваем охоту? - расстроился Димка.
- Нет, - на всякий случай Витька отодвинулся подальше от Алёнки, - я предлагаю в качестве приманки посадить в ловушку Дуську...
Отодвигался он не напрасно, потому что Алёнка, буквально взорвалась от негодования:
- Ты с ума сошёл, “мыслитель”?!
- Нет! Я... Мы же не просто так посадим, а в “переноске”!
- Ты смотри, он всё уже продумал!? Да я тебя самого туда посажу, козёл! Ты подумал, как ей там страшно будет!..
- Ладно-ладно, уже и спросить нельзя! - перед лицом бушующей стихии Витька быстро сдался, но Алёнка разошлась не на шутку...
Вечером, с огромным трудом успокоив разбушевавшуюся подругу, мальчишки отправились кормить цыплёнка, а затем разошлись по домам.

Алёнка осталась в Штабе. Сегодня было её боевое дежурство, или, проще говоря, сегодня была её очередь наблюдать за норой и проверить рано утром ловушку. Пользы от этой затеи Алёнка уже не видела, но уговор - есть уговор.
Поиграв, пока не стемнело, с Дуськой в мячик, Алёнка поднялась по скрипучей лесенке в Штаб и устроилась там, подальше от комаров, с фонариком и книжкой.
Тёплыми летними ночами, когда шепчет листвой столетняя липа, медленно гаснут рубиновые угли заката, освобождая небосвод для недостижимых и от того ещё более желанных звёзд, в мире нет лучше места читать и мечтать о космических путешествиях и романтических приключениях, чем домик на дереве. Убаюканная монотонным пением сверчков и мерными покачиваниями домика, сама не заметив как, Алёнка задремала. Под деревом Дуська, иногда вставая в траве на задние лапы, словно маленькая Годзилла, гоняла лягушек и охотилась на жирных, мерцающих светляков.
Но охотилась этой ночью не она одна.

* * *

Разбудил Алёнку настырный утренний ветерок. Он дерзко забирался за шиворот, холодил поясницу, вызывающе листал страницы выпавшей из рук книги. Сладко потянувшись, девочка спустилась на землю по тёмным от утренней росы скрипучим перекладинам лесенки, словно вошла по пояс в озеро молочного тумана.
Поёживаясь от пробирающей рассветной сырости окликнула:
- Дуська! Ко мне!
Тишина.
- Дуська! Дуська!
Ни привычного радостного тявканья, ни шороха травы, ничего.
Сердце девочки тревожно сжалось от нехорошего предчувствия.

Витька, собиравшийся ехать к Штабу, выкатил со двора велик и сосредоточенно подкачивал немного спустившую заднюю шину. Неожиданно рядом с ним резко затормозил велосипед. Парнишка едва успел обернуться, когда подлетевшая Алёнка пихнула его с такой силой, что он влетел спиной в забор.
- Ты Дуську увёл?!
Витька ошалело уставился на пылающую бешенством подругу:
- Вот психованная, пальцем её не трогал, даже не видел сегодня!
Алёнка, несколько секунд пристально вглядывалась ему в глаза, потом опустилась на корточки, словно из неё, как из надувной игрушки, разом выпустили весь воздух, закрыла лицо руками и горько, навзрыд расплакалась. Это так сильно поразило Витьку, что он вмиг забыл об ушибленной спине:
- Алён, да что случилось-то?
- Дуська пропала...

Витька сразу понял, что нужно делать:
- Так, ты по этой улице спрашивай, а я за Димкой, остальную деревню мы с ним прочешем.
- Встречаемся в Штабе через час! - уже бешено вращая педалями прокричал он, удаляясь.
За час с небольшим ребята успели обыскать всю деревню, спросить про Дуську у всех, кого встретили и собрались в Штабе. Дуську никто не видел.

Идей, где ещё искать собачку, не осталось. Напряжённое молчание затягивалось. Понурый Димка разглядывал в бинокль двор Бандита, чтобы только не видеть расстроенное, со слезами в глазах, лицо Алёны, как вдруг напрягся и охнул.
- Что, что там? - сразу вскинулась Алёнка, требовательно потянувшись к биноклю.
- Алён, не надо, не смотри! - неуверенно начал Димка.
Но девочка перехватила у него бинокль и... сразу увидела в траве возле норы какой-то розовый предмет.
Даже с такого расстояния в нём угадывался розовый Дуськин ошейник.

* * *

Следующим утром Штаб было не узнать. Уныние и, хуже того, обречённость царили в секретном убежище друзей. Да и сама дружба, недавно крепкая и надёжная, как скала, сейчас трещала по швам. Алёнка тосковала и вынашивала планы мести, Димка безуспешно пытался хоть как-то её успокоить, Витьки пока не было.

Искренне переживающий горе подруги Димка, глубоко вздохнув, предпринял очередную попытку:
- Алён, хочешь, я тебе фару к велосипеду отдам, или приставку игровую?
Алёнка, сосредоточенно оттиравшая гудрон с кроссовка, даже не взглянув в его сторону, отвернулась к окну:
- Нет, Дим, не хочу. А керосин у вас в сарае есть? Или бензин?
В этот момент её внимание привлёк вздымающий дорожную пыль велосипедист. Вдоль пруда сломя голову нёсся Витька, возбуждённо оглядываясь и едва сдерживаясь, чтобы на закричать прямо от дороги. Подъехав к дереву он задрал голову и восторженно выкрикнул:
- Ребята! Я змея поймал!

Димка с Алёной переглянулись, затем мигом слетели по лесенке, оседлали велики и помчали за нетерпеливо махнувшим рукой командиром. Запыхавшийся, раскрасневшийся Витька по дороге рассказывал:
- Я вчера пошёл в баньку корма насыпать и обнаружил там погреб в предбаннике. Так я люк с него снял и картонкой тонкой накрыл, получилась ещё одна ловушка. На всякий случай. Сейчас заехал проверить, а она сработала! Картонка провалилась! Попался гад!
Димка резко затормозил:
- Кто попался? Как проверить-то? В погреб к нему лезть? Может он сбежал уже?
- Не, я вчера туда, в погреб, брезентовый чехол от резиновой лодки засунул, как мешок. И затянул его перед тем, как за вами ехать, и дверь в баньку закрыл. Он там шевелится внутри!
- А ты сам заглядывал в мешок?
Витька отвёл взгляд:
- Нет. Страшновато одному.

Доехали. Распахнув дверь в баньку Витька торжественно произнёс:
- Тут он, гад! Давайте его палками...
Но остановился на полуслове и недоумённо обернулся к друзьям.
Из погреба доносился тихий, очень горький Машенькин плач.

* * *

- Витька, ну ты и придурок! Она же убиться могла, или сломать что-нибудь!
- Да откуда я мог знать, что она сюда полезет? - Витька виновато оправдывался, помогая Димке доставать сестру из “ловушки”.
- Машка, вот ты дурёха! Чего тебя сюда понесло? Не сильно ушиблась?

- Ой, а это что? - Витька с недоумением вытянул из погреба следом за Машенькой чёрный пластиковый пакет.

Из пакета на гнилые доски предбанника выпало мёртвое кошачье тельце. Голова кошки, вывернутая под неестественным углом, глухо стукнула об пол.
Следом из пакета выпали старые сварочные перчатки, в которых Димка держал Мурку, пока ей давали витамины, и звякнул небольшой пузырёк с тёмной жидкостью. Алёнка автоматически подобрала его и прочитала вслух:
- Барбамил.

Последовала немая сцена, в течение которой Витька недоумённо и настороженно разглядывал кошачий трупик, Димка - сварочные перчатки, а Алёнка пузырёк с лекарством. Тишину нарушал только бывший цыплёнок, который возился и кудахтал в бесполезной фанерной ловушке.

Наконец, Димка поинтересовался у сестры, размазывающей слёзы по лицу грязной ладошкой:
- Машка, что это всё значит?

На его вопрос, неожиданно ответила Алёнка:
- Я знаю, - несмотря на спокойный тон, вид её был страшен.
- Ты это снотворное кошкам скармливала?
Выждав немного Маша кивнула.
- Потом, когда засыпали, шею им сворачивала? Да?
Пауза. Ещё один кивок головой.
- А потом относила удаву? Через нору под забором. Так? Ну, признавайся!
- Да, относила.
- Погоди, а Баб-Зинина Муська, Черныш Мальковский, остальные кошки? Тоже - ты? - Витька отказывался верить своим ушам.
- Угу.
- А... Алёнкина Дуська?
- Да.
- Зачем!? Зачем ты это сделала?! - в ужасе выдохнул Димка.

- Я очень боялась, что удав приползёт и съест моих котяток, - блеснув васильковой синевой ангельских глаз ответила Машенька, - я просто его кормила.

Димка едва успел оттолкнуть сестру в сторону, когда подхваченная Алёнкой чугунная кочерга с такой силой опустилась на то место, где Маша только что стояла, что доска треснула.

Всё! Можно читать комментировать и голосовать.

Вижу, что на этот раз решили сделать видимость для голосовалки. Лишь бы предвзятости не добавило))

О. Кто то уже всю ленту прочитал.

Помнится, Евгений Шипованый владел навыками скорочтения

Машенька, котятки.
Бля. И девочка которая кормила кошками удава.
Монстр Машенька.

От чтения не получила никакого удовольствия. Абсолютно.

Тут тоже очень оптимистично.
Ядерный взрыв и рейд инопланетян.
Это я по диагонали читаю. Не придираясь к стилистике даже.
Пойду выпью чаю.
Евгений, несите ваши сапоги.

Блин это издевательство, нельзя такие конкурсы устраивать. Все рассказы кроме одного шикарны.
1. История про обман смерть и искупление. А так же что спасение доступно всем, приятное чтиво, мягкое такое убаюкивающе.
2. Попытка очеловечить бога. Ну честно говоря так себе мысль, бог не может содержать в себе человенческие пороки и чувства, иначе все его творения будут подвержены этому стократно. Но само написание веселое, и тянет прочесть.
3. Какая скотина влезла мне в мои опилки и выдернула мысли о мечте? Иди сюда я за тебя 2 раза проголосую.
4. Сильно напомнило старый старый рассказ мир вещей. Где вещи внезапно научились говорить с людьми. Сам принцип использовался в миллионах сценариев, та же Кристина, или Почти как Бьюик 8. Но с нашим колоритом и улыбательно.
5. Все изменяют и мир порой причудлив в своих изменах.
6. Я навернео не смог понять глубины. Но мне не зашло почему то.
7. Я этого гада найду и больно больно ему сделаю, я как то бухту оптики на 3 км распутывал. Ее связало так что моряки бы обзавидовались.
8. Очень теплая история про детство, которое надо отпустить, но так не хочется. У меня есть лосик. Плюшевый.
9. Очень зашел, вот прям не знаю почему но мысли и образы вызванные рассказом стояли как живые. Особенно после начал про плач щенка. Описано просто великолепно.
10. Вот так вот собрались 3 урода и сломали жизнь любдям. А песатель знай ТЫ ГАД! И если после конкурса я не увижу продолжения, я тебе ухи откушу.
11. Тайга она такая, там демократия и плюрализм не очень ценятся.
12. О ДААА, опять кто то описал мою мечту, только у меня в ней есть пулемет, неограниченный запас патронов и IDDQD нах.
13. Дети, их мозг не обремененный нашими ограниченями способен творить монстров, даже не думаю о том что это монстры.

Это сообщение отредактировал VampirBFW - 11.02.2021 - 14:52

критикант из меня такой же графоман как и писатель, если не хуже, но думаю нужно что-то сказать. Буду краток и скорее всего не объективен.
из того что прочёл:
1 - язык повествование средний, зачем-то вплетены имена здешних известных личностей (видимо для привлечения внимания "сиськи" или просто для стёба - не ясно, но тексту от этого не холодно не жарко). Концовка смазана, ждёшь развязки, бойни, кровищи, а по факту искупление. банальненько. Итог - норм.
2 - Много воды,болтовни, рассуждений обо всём и не о чём. Зачем-то переплетены все религии и Люцифер почему-то представлен ни как падший ангел, а как наставник Создателя. Ну если речь о балансе добра и зла, то мне кажется он какой-то слащавый что-ли, как и сам Господь в принципе. Мне показалось скучновато и много не нужных вводных - ничего не значащих. Итог - ну норм.

Пока всё, 10 дней ещё есть на прочтение =D

Это сообщение отредактировал AlexandrRayn - 11.02.2021 - 14:46

VampirBFW
Ты уже тоже все прочитал??? Фигасе

Я тоже прочитал всё. С детства быстро читаю.

Выбрать сложно будет. Не потому, что не из чего, а потому, что большинство вещей на одном уровне плюс-минус.
На достаточно высоком.

Пока думаю.

А че там читать то? Маловато будет. Я дядьку руммера книгу максимум за 2 дня проглатываю. Потому и голодный хожу всегда.