Камуфлет, продолжение главы III.
Неуверенной походкой маэстро обошел памятник и, задрав голову, взглянул статуе в лицо. Затем перевел взгляд на фасад основания, где было выбито имя.
- И ты, Блок!
Будь проклята эта Москва! Лоб саднило.
Однако то, что пространственно-временной континуум возвращает себе непрерывность, пусть и несколько синкопически-диссонантную, рождало в душе Маэстро надежду, что все возвращается на круги своя, и даже вызывало проблеск робкой радости.
Присев на лавку слева от памятника, он принялся восстанавливать в памяти последовательность событий, заодно оценивая масштабы ущерба. Одежда и обувь были испачканы, рукав пальто продран, пола сыра. Утеряны кашне, телефон, часы, ручка – Паркер, разумеется, - портмоне с обратным билетом, наличностью и карточками, и паспорт. В карманах чудом остались лишь простенький малоформатный блокнот, с обыкновенным неброским серебряным тиснением на обложке и страницами бумаги ручной выделки, и пластиковый флакон с таблетками, кои он уже опасался употребить, хотя нужда была чрезвычайно велика. К приобретениям относилось лишь видавшее виды кепи, которое он обнаружил у подножья лавки, наступив на него. Ах, а ведь стоило только прислушаться к голосу интуиции днем…
… Днем, устраиваясь в квартире, Филипп Иосифович вдруг почувствовал себя крайне неуютно. Словно холодный спазм охватил брюшину. То ли оттого, что интерьер квартиры – весьма пристойной, с высокими потолками, - излучал холодность, а обстановка была на удивление скупой и разрозненной. То ли от вида из окна: пейзаж, сложенный из прямоугольника пруда, окаймленного аллеями и окруженного стенами зданий, под косой ретушью дождика показался бесформенным и на редкость унылым. А может быть, по иной, неизвестной пока причине. Но итогом было смутное беспокойство и отчетливое неудовольствие. Странно, но хмурая погода в Петербурге, которой город славился, на него никогда таких настроений не навевала. Впрочем, путей отступления от замысла Маэстро не видел.
Некоторое время Филипп Иосифович пребывал в тягостных раздумьях: стоит ли выйти и пообедать в ближайшем заведении, которое покажется достойным или хотя бы сносным, или же заказать еду на дом, воспользовавшись услугами консьержа. Наконец, сочтя разумным оставаться как можно дольше вне поля зрения публики, он сделал звонок. А перед приемом пищи употребил свою волшебную пилюльку, так благотворно влияющую на настроение. Вытряхивая из пластикового флакона таблетку, мэтр обнаружил, что она – предпоследняя. Так, а куда он засунул новый флакон, за которым специально возвращался в квартиру Петя? Да вот же он. Пожалуй, нужно с собой на всякий случай взять и его.
Ощутив прилив гармонии и умиротворенной бодрости, оставшуюся часть времени Маэстро потратил на бесконечные звонки, изводя помрежиссера, руководителя постановочной части, дирижера и даже главного костюмера, пытаясь по телефону управлять буквально каждым их шагом.
Наконец, наступил решительный момент. Тщательно оглядев в последний раз свое отражение в зеркале и не найдя изъянов, Маэстро проверил содержимое карманов, и, наконец, шагнул за порог. Станислав ждал его в парадном, болтая о чем-то с консьержем. При появлении Филиппа Иосифовича он тут же умолк. Впрочем, стоило Маэстро поравняться со Станиславом, как тот отрывисто прогнусавил:
- Вы, это, ключ, пожалуйста, консьержу оставьте… тут такие правила для квартирантов… когда вернетесь за вещами, он вам выдаст.
Маэстро удивленно пожал плечами, но ключ передал. Сидя на заднем кресле скромной Камри, Филипп Иосифович молча разглядывал сквозь дверное стекло Москву. Меж тем авто, следуя неспешному потоку, преодолело участок Тверской до Бульварного кольца, свернуло у сквера, из глубин которого выглядывало довольно уродливое, на вкус Маэстро, здание кинотеатра «Россия», на Страстной бульвар, там промариновалось в облаке выхлопных газов собратьев по пробке, почти ползком прокрадываясь к Петровке, куда уже резво нырнуло и бодро зашуршало шинами мимо пролетавших за стёклами Высоко-Петровского монастыря, бывших усадеб Кирьякова и Губина, мимо усадьбы Воронцовых, устья Столешникова переулка с часовенкой сбоку, мимо Петровского пассажа и Дома Депре, мимо седловины Кузнецкого моста и здания ЦУМа, и вот – поравнялось с боковым фасадом Большого Театра. Неприятный Станислав напутствовал Филиппа Иосифовича, прежде чем тот покинул салон:
- Я тут, это, отъеду по делам. Вы, это, не беспокойтесь, я вернусь как раз перед концом.
- Я могу задержаться. – заметил Маэстро.
- Это ничего, я подожду. Вы, это, как выйдете – звякните, я вас подберу.
Филипп Иосифович мысленно возмутился: «Я тебе что, щенок какой-то, что ты меня подбирать будешь?», но внешне никак это не выразил, лишь кивнул в ответ.
Прежде чем двинуться к входу в Большой Театр, Маэстро закинул в рот таблеточку, аккуратно выбросил опустевшую пластиковую упаковку в ближайшую урну, заодно ощупав в кармане новый, не начатый еще флакон.
Невзирая на то, что сумерки уже пали на город, подбирался он осторожно, опасаясь раннего опознавания своей персоны. Тревога его по этому поводу оказалась напрасной. С тенью затаенного огорчения он должен был отметить, что никто в этой Москве его не признает, и меры предосторожности несколько излишни.
Меж тем следовало поторопиться – представление должно было начаться с минуты на минуту. Филипп Иосифович не глядя протянул билет на входе, сам же всматриваясь в глубину холла. Он было уже сделал шаг, не дожидаясь возвращения билета в свои руки, как услышал удивлённый, пронизанный ноткой недоумения голос билетера: «Постойте… а вы на что идете? и куда? что это за билет?».
Это сообщение отредактировал Horizen8 - 14.03.2024 - 18:46