Повесть «Искушение»

Вот что я заметила, прочитав свою тонну книг: на некоторых писателях лежит определенная печать. Как на том же Болеславе Прусе с его "Фараоном".
Стоит кому-то взяться за египетскую тему, все сразу вспоминают Пруса. И начинают усиленно сравнивать. Сравнение редко заканчивается в пользу сетевого автора, потому что сравнивать мягкое с круглым - задача практически непосильная. А у Болеслава Пруса есть всемирно известное имя, а у Васи Пупкина даже имени нет, только ник в Интернете.

При этом, если пишут о Польше, то "Куклу" Пруса никто даже лихом не поминает.

Ничего общего у этой повести с "Фараоном" нет. Начиная от описываемого времени, заканчивая содержанием и концепцией обоих произведений. Общее только то, что оба автора - журналисты.

Повесть нравится, прочитала выложенное с удовольствием. Даже сноски пропускала, всё становится понятным по мере погружения в мир.
Но (лично мое восприятие, автор это знает) писал чисто журналист. До мозга костей, причем, журналист.
Но чего нельзя отнять у представителей четвертой власти - это сверхтрепетное отношение к фактажу. Этим и незабвенный Болеслав Прус отличался. И Дэн Браун со своим "Кодом да Винчи".

12. Три гробницы

— Ну да, — сказал Яхим, когда они с Сену вышли на берег из большой парусной лодки. — Мы ищем место погребения пер’о Сета Перибсена правогласного, ты всё помнишь верно.

— Но ведь мы уже были в его гробнице — там, в Анхтауи.

— В одной из них, о Сену. Всего их три. Надлежит же найти ту, где покоится его хат.

— А разве в Анхтауи не…

— Не знаю, — ответил Яхим. — Это и нужно выяснить.

Сену сбился, глаза его расширились.

— Хочешь сказать…

Яхим кивнул.

— Но зачем?

— Мой Ка шепчет: два двойника были погребены под видом пер’о, чтобы сбить с толку врагов. Нам нужно найти хат настоящего Перибсена. Мне это поручила… одна жрица по имени Сешат.

Сену остановился и молча ждал подробностей. Яхим заметил уже, что иногда в его виде появлялась властность. И он невольно уступал своему товарищу и подчинялся ему. Так и сейчас — увидев выпрямившегося и сложившего руки на груди Сену в позе отдающего приказания, он склонил голову как перед повелителем.

— Дело в том, — начал он, поднимая очи, — что Перибсен умер не своей смертью. Его заманили в ловушку и ударили по голове.

— Кто посмел? — нахмурился Сену.

— Этого не скажу. В этом замешаны те, кто говорит с богами. Но слушай: после школы писцов в Унуте ты уехал домой, а я учился в школе жрецов Порядка в Иун-Та-Нечерт. Ныне у меня испытание — я должен найти истинную гробницу.

— А меня зачем призвали? — недовольно спросил Сену.

Яхим развёл руками.

— Сие есть тайна и для меня. Мне сказали, что в Анхтауи меня будет встречать человек, которого я знаю. Им оказался ты.

Сену прошёлся туда-сюда по небольшой площадке под утёсом, куда они пришли во время разговора. Затем обернулся:

— Ты сказал: два двойника. Значит, эта — третья…

— Последняя.

— Что уже ведомо?

— У обоих — череп пробит в одном месте. Но…

— Но ударить можно и после смерти, — кивнул Сену. — Что ещё?

— Ритуал одинаковый — их погребали, как пер’о.

— По-другому нельзя, — согласился Сену. — Иначе подмена стала бы явной.

Он вгляделся в Яхима:

— А что, если и здесь — то же самое?

Яхим улыбнулся:

— Думаю, задача уже решена. Но нужно убедиться.

Сену тут же стал юношей — любопытным, нетерпеливым.

— Как? Расскажи!

Но Яхим молча двинулся вокруг скалы.

Обогнув утёс, они оказались возле небольшой хижины. Молодая девушка, светлая, как утро, стояла на пороге и приветливо смотрела на обоих. Сену шагнул к ней, но Яхим покачал головой и продолжил путь по пыльной дороге в сторону рощи, которая начиналась в сотне локтей.

— Надо бы отдохнуть с дороги… — начал Сену, догнав его.

— Отдохнёшь на обратном пути, — сказал Яхим. — Сперва — дело.

Сену оглянулся, махнул провожавшей их взглядом девушке рукой, пробурчал что-то недовольно, и покорно пошёл вслед за Яхимом.

— Я не могу понять… Яхим, постой, — Сену поднял столб пыли, догоняя товарища. — Не могу понять — зачем столько тайн?

— Сет Перибсен — не простой царь. У него слишком много врагов. Будь у него одна гробница, шакалы обглодали бы его хат до восхода Ра.

— Но ведь можно разорить все три гробницы, — возразил Сену.

Яхим покосился на него:

— И навсегда закрыть себе дорогу на Тростниковые поля? Не думаю, что есть такие безумцы. Те, кто может желать отмщения Сету Перибсену за предательство[1], прекрасно знают о том, что есть несколько погребений. Нет. Они смирились: пер’о — вне их досягаемости.

— Но кто же это? Кто эти люди, которые осмелились поднять руку на великого пер’о? — в голосе Сену звучала тревога.

— Да ты чего так переживаешь? — Яхим даже остановился, чтобы посмотреть на своего товарища. — Они своего добились и больше никому не угрожают.

Сену умоляюще посмотрел на него, указав взглядом назад, где ещё виднелась маленькая женская фигурка.

— Нет, — отрезал Яхим.

К вечеру они достигли одинокой гробницы, окружённой курганами. «Вот он — последний рубеж истины», — услышал Сену голос Ка.

Примечания:

1 — Фараон Перибсен считается одним из главных виновников разделения Древнего Египта на два царства после того, как его предшественники приложили немало сил для объединения его под единой властью.

я про Пруса вспомнила только потому, что на тему Египта читала лишь его да Клеопатру Хаггарда. Ну еще какие-то мифы в детстве. У Хаггарда послабее, чем у Пруса с историчностью. Конечно же на мой совершенно дилетантский взгляд

А в чём это выражается? Мне кажется текст не сухой, местами даже прямо цветистый

В связи с перерывом в чтении, поймала себя на том, что некоторые определения уже забылись. Что-то пришлось возвращаться и искать в сносках, а что-то не стала искать и догадывалась по контексту. Надо тренировать память((. Чем дальше, тем больше увлекает. Тайны есть, романтическая линия тоже слегка задета) Но сюжет мне пока не совсем ясен. Прошу продолжать выкладку.

dragonsha, конечно, продолжу. Шесть глав осталось.

Нет (либо даны мазками) описаний героев, есть описания событий и действий.
Фактически - это репортаж.

Но, повторю, это исключительно мое мнение, и я признаю, что подобный стиль имеет место быть. И зачастую легко проглатывается читателем.

Уж насколько я замечаю журналистский стиль в беллетристике, и то зачиталась.

Уже только шесть?! Кажется, что в такой небольшой объём не может вместиться вся история.

Да, проглатывается, согласна. Даже на обратила внимание на отсутствие описаний. Сама себе нарисовала образы. Почти без участия автора))

Ну, читатель может додумать и нарисовать за автора всё, что угодно, если история нравится. И не факт, что читательское видение совпадет с авторским.

Вы спросили, я ответила.

На все вопросы будет дан ответ. Но всё же это часть романа, поэтому кое-что останется для сведения линий. Однако повесть, хочу это подчеркнуть, будет завершена полностью, сколько-нибудь важные сюжетные загадки без разрешения не останутся.

Единственный вопрос, на который не будет ответа — кто и зачем убил фараона Перибсена. Но на него и в романе ответа нет. Потому что ответ был в предыдущей книге, там это была одна из интриг, а здесь это вопрос второстепенный.

Это сообщение отредактировал АПЧеркасов - 13.11.2025 - 00:15

13. Бездна

— …к вечеру они достигли одинокой гробницы, — сказал старик. — Той самой, где мы с тобой побывали.

— И нашёл Яхим разгадку?

— Да, все догадки Яхима подтвердились. Но несчастья этого мира тогда только начались, — сказал старик.

— Поведай же мне о них, о, хенти, — попросил Ма-Хеса.

— То, что свершилось в той гробнице, навлекло на Кемт мор, голод и бесконечные страдания, — сказал старик. — Яхим всю жизнь боролся с ними, не ведая истинной причины. А знал бы — спас бы мир одним лишь движением руки.

Он помолчал, глядя на темнеющий океан Нут над головой.

— Но холодает, сынок…

Старик впервые назвал его так. Ма-Хеса изумлённо воззрился на старца.

— Набери щитовых веток[1] и разведи костёр…

Когда пламя весело затрещало, разгоняя мрак царства Сета, они уселись поближе к огню и старик продолжил:

— В погребальном помещении Яхим увидел то же, что и ты. Яхим тут же кинулся к саркофагу, а Сену — к ларцу из слоновой кости у стены…

***

Сену увидел у стены ящик из слоновой кости.

— Не трожь, — воскликнул Яхим, склоняясь над телом в саркофаге, но не спуская глаз с Сену.

— Лишь загляну внутрь… — отозвался юноша и, надавив на рычаг замка, приподнял крышку.

Из-под неё хлынул свет, ярче, чем лик луны в ночь Исет.

Сену зажмурился и, чтобы освободить руки, поставил торбу у стены.

— Что это? — спросил он, ощупывая скреплённые листы. — Папирус? Заклинания для Ба?

— Это книга Джехути, — ответил Яхим. — Она содержит священное число Джехути, а своему владельцу приносит вечную жизнь…

— Вечную жизнь? — Сену так и замер с открытым ртом. — Но тогда…

Он посмотрел на саркофаг.

— Этот человек добровольно отказался от бессмертия, — пояснил Яхим, — дабы не навлечь на Кемт великих бедствий.

— Значит, это не Сет Перибсен? — спросил Сену, подходя ближе.

— Похоже, что нет, — ответил Яхим, вглядываясь в пузырьки, что поднимались из гортани хата, куда он вновь влил несколько капель из малого сосуда.

— А что за священное число в ней?

— Число сие поддержанию Маат способствует… — ответил Яхим, убирая сосуд и поворачивая тело в саркофаге.

От Сену не укрылись действия друга.

— Так дело сделано? — спросил он. — Можем идти?

— Да. Лишь уложу хат, как подобает. Этот великий человек отрёкся от земных наслаждений ради блага Кемта и позволил убить себя, дабы сохранить Маат. Он достоин почитания.

Сену присоединился к нему. Вдвоём они быстро уложили тело умершего и накрыли саркофаг крышкой.

У выхода Сену вдруг хлопнул себя по лбу.

— Торбу оставил у стены! Я быстро — жди меня.

Прежде чем Яхим успел возразить, Сену вырвал факел из его руки и скрылся за углом. Вскоре он вернулся с торбой на плече. Молча кивнул Яхиму — и они двинулись в путь.

Всю дорогу Сену был задумчив. На вопросы Яхима отвечал невпопад, будто душа его бродила не по пустыне, а по лабиринтам Ра-Сетау.

***

— А переночевали они здесь, где и мы с тобой сейчас, — сказал старик. — В этой самой нише Сену уснул, подложив торбу под голову. А Яхим устроился там, где сидишь ты. Давай же и мы, отрок, дадим нашим Ка отправиться в их странствие по землям Дуата…

С этими словами он лёг на бок и почти мгновенно уснул.

Ма-Хеса свернулся у углей и едва смежил очи, как… увидел её.

Ахвере стояла перед ним, прекрасная, как луна над Хапи. Она легла рядом на холодные камни, и руки её, нежные, как лепестки лотоса, начали ласкать его лицо. Поцелуи её были сладки, как мёд из святилища Хатхор, и тела их слились в едином пламени.

Когда огонь их тел утих, она прошептала:

— О, огонь моего сердца! Хотела б я жить с тобой вечно. Скажи, любимый — желаешь ли и ты провести со мной вечность?

— О, прекрасная Ахвере! — воскликнул он. — Твои мечты — мои мечты. Кто откажется от блаженства рядом с тобой?

И снова уста их соединились. И снова, когда страсть улеглась, она спросила то же — вторично, как того требует закон заклинаний.

— О, огонь моего сердца! Хотела б я жить с тобой вечно. Скажи, любимый — желаешь ли и ты провести со мной вечность?

— О, прекрасная Ахвере! — восторженно отвечал юноша. — Твои мечты — мои мечты. Кто откажется от блаженства рядом с тобой?

И в третий раз, когда они лежали на ложе, сотканном из света и тени, она повторила:

— О, огонь моего сердца! Хотела б я жить с тобой вечно. Желаешь ли и ты того же?

— Желаю! — воскликнул Ма-Хеса. — Навеки!

Она коснулась его там, откуда пламя любви воспламеняет душу, и тихо сказала:

— Но вечность закрыта для смертных, любимый. Нам дана лишь короткая жизнь на земле.

— Зато в Дуате мы не расстанемся! — воскликнул он, стремясь к её устам.

Но Ахвере отстранилась.

— Ты знаешь, что оставил старик в пер-джеде?

— Да, любовь моя, — прошептал он. — Книгу Джехути. Она дарует бессмертие.

— Тогда сходи и принеси её мне, — сказала она. — И мы будем вместе — не на час, не на год, а навеки.

— Хорошо, любимая, — сказал он. — Дай мне ещё раз насладиться тобой, и я немедленно отправлюсь в путь…

— Потерпи, о, огонь моего сердца, — сказала она. — Я оставлю тебя ныне. Но мы соединимся вновь — когда ты принесёшь мне Книгу…

Туман обвил Ма-Хесу, как пелена Наунет. Когда он рассеялся — Ахвере не было. Юноша открыл глаза. Луна стояла высоко, покрывая серебром пустыню. Старик спал безмятежно. Угли едва тлели. Были ли ласки красавицы Ахвере? Или то всего лишь грёзы странствующего Ка?

Сон… или не сон?

Он встал, подгрёб угли поближе к старику, бросил на огонь хворост — и побежал в пустыню, будто за ним гнались демоны Ра-Сетау.

Один он добежал до пер-джеда и, остановившись у входа, упёрся руками в колени, чтобы унять дыхание. Над ним, в небе, ладья Джехути лила серебро на пески Дешрет, освещая его спину, будто сам бог письма следил за ним.

Когда жар в груди утих, Ма-Хеса снял со стены последний факел, зажёг его — и ступил во тьму.

Тотчас же сонное забытьё окутало его, как пелена Осириса. Но странно: чувства обострились. Он шёл быстро, уверенно, по знакомому пути — мимо стен, мимо поворотов — прямо к лестнице.

И лишь ступив на первую ступень, услышал:

— Он опять идёт, о возлюбленный моего Ка… — прошелестел женский голос будто из самой каменной плоти.

— Это не он, о краса моих очей, — отозвался мужской, глубокий, как гул в храме. — Это юноша, что похитил его у нас.

— Можешь ли проникнуть в хати его и узреть помыслы?

— Ясны они мне, как красные воды в день поднимающегося Хапи…

— Чего же он хочет?

Ма-Хеса уже стоял в погребальном покое. В самом центре его — саркофаг, а у ног погребённого — Книга, излучающая свет, подобный луне в ночь суда Владыки царства мёртвых.

— Он хочет опять украсть наше сокровище, о свет моего иб… — донеслось с болью.

Слово «украсть» ударило Ма-Хесу, как кнут. С молоком матери он впитал: вор — не человек, его сердце не выдержит веса пера Маат. А здесь — два свидетеля, два духа, чьи Ка навеки связаны с этой гробницей. Совершить бета́[2] — значит лишиться Ба, обречь себя на вечные скитания в пустыне Дуата, где даже шакалы не станут рыть яму для тела.

Ка требовал: беги отсюда, иначе — вечный позор, а то и изгнание.

— Чего ты боишься? — прошептала Ахвере в сердце его, сладко, как мед в чаше. — Возьми книгу — и будешь вечен. Боги не смогут коснуться тебя.

Ма-Хеса шагнул.

— Остановись, отрок, — прогремел гневный мужской голос. — Прикоснёшься к святыне — и сердце твоё утяжелится!

— Если любишь меня — возьми её! — крикнула Ахвере. — Во имя любви — обязан!

— Коснись — и гнев богов сожжёт тебя! — воскликнула женщина.

— Ты потеряешь мою благосклонность, если испугаешься этих глупых угроз, — мягко сказала Ахвере, но в тоне её голоса он услышал напряжение. — Возьми книгу и приходи ко мне, не слушай этих беспомощных духов. Они — лишь Ка, запертые в стенах. Они бессильны. Ты — сильнее.

Ма-Хеса выпрямился.

— Отдайте книгу! — крикнул он, стараясь, чтобы голос звучал, как у воина. — Иначе сам заберу!

— Ни шагу дальше! — грянул голос.

И пол треснул.

Перед ним зияла бездна, чёрная, как сердце Апопа. Она расширялась, пожирая камень. Юноша невольно отступил назад.

— Поторопись! — крикнула Ахвере. — Или забудь обо мне навеки!

Перед глазами — её образ. В руках — её тело.

— Да, Ахвере! — закричал он, зажмурился — и прыгнул.

Схватил папирусы — и огонь обжёг ладони, будто сама богиня Сехмет явилась помешать ему. Свитки упали.

— Шкатулка! — крикнула Ахвере. — Положи книгу в неё!

Он увидел её — у стены, за пропастью. Крышка распахнута, замок — открыт. Он бросил взгляд на бездну — уже два локтя, но перепрыгнул, схватил шкатулку, вернулся.

Накрыл книгу, потащил по полу, перевернул — и запер замок.

— О, великий Джехути! — воскликнула женщина в отчаянии. — Неужели допустишь, чтобы недостойный похитил то, за что мы отреклись от земных радостей?

Бездна достигла его роста.

Ка кричал: «Верни. Повинись. Иначе — погибнешь».

Ма-Хеса поднёс шкатулку к саркофагу…

И вдруг — Ахвере на лестнице. В полупрозрачном одеянии, как богиня ночи. В глазах её — призыв и проклятье.

Он прижал ларец к груди — и бросился к ней.

— Прощай, свет! Вернись, тьма! — закричали голоса в муке.

И ноги его коснулись земли по ту сторону пропасти…

***

Утром, когда старик проснулся, Ма-Хеса сидел, прислонившись к скале, и жевал пресную лепёшку. Взгляд его был пуст, будто Ба ещё бродил по коридорам Дуата, не найдя пути назад.

Старик приподнялся на локтях. Руки его, ещё накануне крепкие, как стволы финиковых пальм, — теперь дрожали, кожа стала бледной и морщинистой, как папирус после пожара. Он поднялся на трясущихся ногах и, тяжело дыша, опустился рядом с юношей.

— Придя на побережье, Яхим и Сену не нашли свою лодку, — продолжил он, как будто и не было ночи с её видениями. — Хозяйка хижины сказала им: грабители увезли судно, а сама она спаслась лишь потому, что спряталась в расщелине утёса, пока те рыскали по окрестностям в поисках добычи…

Примечания:

1 — Щит (šyt) — тамариск, низкорослое дерево или кустарник с мелкими чешуйчатыми листьями и нежными розовыми цветами.
2 — Одно из понятий греха в Древнем Египте.

У меня стала немного "уходить" атмосфера древнего Египта. Но, по-видимому, люди во все времена одинаковы.
Или Автор в угоду читателю стал упрощать.

Hа все вопросы рассмеюсь я тихо. Hа все вопросы не будет ответа. Ведь имя мое - Иероглиф... © Простите, навеяло. С самого начала произведения в голове фоном звучит

спасибо за ответ. Просто я не слишком искушенный читатель

Возможно из-за того, что практически не осталось непонятного? Для меня сама древнеегипетская атмосфера не ушла. Она присутствует и в описаниях окружающего ландшафта, и в описании гробницы, да и в диалогах тоже
АПЧеркасов и "в угоду читателю" несколько несовместимые понятия как мне кажется. Автор последовательно излагает именно своё вИдение

Наверняка сказать трудно. Если верить Джулиану Джейнсу, то пять тысяч лет назад люди были сильно другие, прям сильно-сильно. Антропологи, в целом, с ним согласны — говорят, что всей жизнью человека тогда руководило сакральное, и быт, и личность были им пропитаны. Отсюда — отсутствие самостоятельности, любой инициативы. Если бы взяться такое описывать, то получилась бы очень статичная история.

А вот египтолог, с которым я консультировался, говорил мне, что я сильно смягчаю, что нравы в то время были намного ближе к звериным. Говорит, что одинокий путник вне поселения тогда не имел ни одного шанса, чтобы остаться в живых. Что нежных женщин тогда не было, а были самки вида нечеловеческого. Да и с мужчинами такая же ситуация.

Такое мне тоже описывать не хотелось бы. Потому что тогда уж лучше написать про первобытный лес, собирателей — всё, что было до неолитической революции. Я, кстати, пробовал, но черновик пропал вместе со старым диском.

Хорошо писать о Новом царстве — там при всей самобытности уже была светская жизнь, было развитое государство. Все, кто писал о Древнем Египте, так и делали — описывали именно Новое царство, даже если им для этого приходилось поступиться парой тысячелетий или придумать совершенно новых, никогда не существовавших героев.

Но мои интересы сейчас — в том очень древнем периоде на стыке раннединастического периода и Древнего царства. Приходится немного приукрашивать действительность, какой бы она ни была — такой, как описывают историки, или такой, как говорят антропологи. Или, как вы говорите — упрощать. И я об этом я ещё пару дней назад писал.

Это сообщение отредактировал АПЧеркасов - 13.11.2025 - 19:19

Спасибо, dragonsha. Я действительно в угоду «среднему читателю» ничего не пишу. Но всё же немного поправлю вас. Моё ви́дение (в смысле исторической правды) несколько отличается от того, что я пишу. У меня есть концепция, которую я хочу исчерпывающе изложить в серии книг. Концепция сложная, я даю её дозированно, сам учусь и углубляю её, пока пишу. А историческим личностям приходится адаптироваться, чтобы ей соответствовать. ;)

Если я вывалю её всю сразу, это будет философский трактат. Возможно, я когда-нибудь до него дозрею, но пока у меня лучше получается так — художественными средствами.

АПЧеркасов
Понимаю.
Да, я читал то объяснение.

Это сообщение отредактировал ПавелUrman - 13.11.2025 - 18:55

14. Три гробницы, один царь

— Я спряталась от них в расщелине утёса… — сказала хозяйка хижины. — Они не искали меня — им нужна была ваша лодка…

Яхим нахмурился, а Сену, казалось, вовсе не огорчился. Он с широкой улыбкой смотрел на молодую красавицу, стоящую перед ними.

— Молви, о, дочь Хатхор, — сказал он, и Яхим бросил на него осуждающий взгляд, — есть ли под сенью кровли твоей пристанище для двух уставших путников?

Женщина скромно опустила очи.

— Коли не возгнушаетесь под покровом Нут преклонить головы — найдётся. Но, может быть, вы голодны? — она жестом пригласила Яхима и Сену во двор.

— Поесть немного я не откажусь, — сказал Яхим, — но задерживаться надолго мы не можем…

На низком столике в саду уже были разложены ячменные лепёшки, сушёная рыба, сочные фрукты. Под столиком стояли кружки из ила. При виде их сердце Яхима сжалось — такие же были и в доме его детства.

— Откуда сие? — спросил Сену, набрасываясь на еду. Он огляделся по сторонам. — Ни сада, ни полей, ни рыболовной сети…

— Братья и сёстры с левой стороны[1] присылают, — ответила она.

— Что тебя удерживает в сём пустынном месте, вдали от нив? — невнятно пробубнил Сену, набивший рот рыбой и лепёшками.

— Под кровом моей мут живу я, — ответила она. — Нуждается он в пригляде. К тому же… — она замолчала.

— К тому же… — повторил Сену, снимая со стола тяжёлый кувшин и переливая из него напиток в ильную кружку. — Вино стынет в глине, как роса на лотосе! — удивился он. — Обычно только пивом встречают в бедных хижинах.

Он поднёс бокал к лицу и шумно втянул воздух.

— И кажется заслуживает оно быть вкушённым. Но вот бокалы нехороши. Найдёшь ли ты более пристойные? — девушка отрицательно покачала головой.

Сену осушил кружку.

— Каким именем нарекли тебя, о, дочь… — он покосился на Яхима, — о, дочь почтенных родителей?

— Наречена я Табубою, — сказала она и опустилась рядом. Сену тут же обнял её за талию.

— Богами благословлено сие вино, — сказал Сену, налил себе ещё бокал и тут же выпил. — Яхим, друг мой. Свершились ли все дела твои в этом краю?

Яхим кивнул, отпил — и отставил бокал.

— Вино хорошее, — сказал он.

— Я вижу вы проделали большой путь и устали, — сказала Табуба. — Я предложу вам отдых и умащение ног ваших…

Она бросила на Сену взгляд, полный обещаний, и тот кивнул:

— Да, Табуба, готовь потребное для утех ложе. А мы с моим другом пока допьём вино и кое-что обсудим.

Табуба, опираясь на плечо Сену, медленно поднялась с земли и, покачивая бёдрами, неторопливо пошла в хижину. На пороге она оглянулась и, постояв мгновение, скрылась в глубине дома.

— Видел ли? — ухмыльнулся Сену. — Ну что, друг Шере? — Яхим вздрогнул — то было старое имя, давно забытое. — Не заночуем ли мы у сей гостеприимной хозяйки?

— Да не будет сего, Сену, — ответил Яхим, который невольно сравнил манеры немху Эй-Нефер и Табубу. — Мне недосуг, и тебе не советую — прикосновение к порочной женщине неугодно Маат. К тому же, видел ли и ты? Жрица Бастет сия женщина, потому и живёт одиноко — вон, — он указал рукой в сторону хижины, — ритуальные предметы, а на шее её кулон в виде систра. Вино источает аромат фиников и корицы — таковы напитки в храмах богини. А в хижине — мяуканье[2]…

— Уж очень ты глазастый, — недовольно сказал Сену. — Чем же жрица нехороша? Лоно её ничем не хуже…

— Служительница богини отличается от простой женщины, — возразил его Яхим. — Серебра и каменьев алчет от тебя женщина. А жрица — тебя желает для богини.

Сену налил очередной бокал, опрокинул его и мутным взором посмотрел на Яхима:

— Пусть и богиня приходит, — засмеялся он и заорал: — Эй, богиня!

Яхим зажал ему рот.

— Ты пьян, — сказал он. — Нам пора.

— Да будет так, — кивнул Сену. — Поведай только, для чего мы истоптали ноги в гробницах… и потом мы… а я пока допью…

Яхим с сомнением посмотрел на него, но ответил:

— Я нашёл его.

— Но как? Они же все одинаковые.

Яхим кивнул.

— Во всех трёх гробницах — тела с пробитыми черепами. Но только один умер от удара. Двое выпили яд, а потом их уложили, как царей.

— Яд? — недоумённо спросил Сену… — но как ты это определил?

— В гортанях их — остатки яда, который этим обнаружен, — Яхим показал ему небольшой сосуд. — Тела их при соприкосновении с сей влагой воздух в изобильи порождали. Сие Ка яда показался. И лишь однажды воздух не умножился. Те двое двойниками были Сета Перибсена правогласного. Жизни их были его жизнями, и следовать они были обязаны за ним в тьму смертную. Когда же весть пришла о гибели его, им дали яд, затем уже умершим пробили головы и погребли во славу правогласного пер’о…

— Зачем же они согласились на это?

Яхим сделал неопределённый жест.

— Во искупление грехов возможно. Начнись смута, и Кемту конец. Жертва же Маат открывает многие пути…

— Где же истинный Перибсен оставил свой хат?

— В Абджу, где мы едва не остались навеки. А в Анхтауи — лишь Ка его, но не хат.

Сену кивнул и хихикнул, глядя на свою суму.

— Вот и всё, Шере. Ты послужил богам. А я — набрался мудрости.

— Имя, что ты произнёс — прах, — сказал Яхим. — Оно умерло в день, когда я вступил в школу жрецов. Остался Йимхотип — слуга богов, и Яхим — слуга людей.

Сену перевернул кувшин, чтобы убедиться, что тот пуст, взглянул на бокал Яхима, к которому тот почти не притронулся, и вылил его содержимое себе в рот. Затем поднялся на ноги и не очень уверенными шагами направился к хижине. На пороге он обернулся:

— Табуба вожделеет моих прикосновений, Ше… Яхим.

Примечание:

1 — То есть, к востоку от Нила.
2 — Символом богини Бастет была кошка.

И всё-таки, это очень красиво.
Завораживающее повествование. Гипнотическое.
Даже я, несмотря на всю свою критичность и где-то даже стервозность, попадаю под гипнотическую тягучесть повести.

Так это Джосер, основатель III династии, сын последнего фараона II династии Хасехемуи, носивший хоровое имя Нечерихет, обожествлённый со с своим мудрецом Имхотепом.

Это же он первый начал строить себе шестиступенчатую пирамиду с ходами, семейными погребальными камерами и сердабом, о чем говорится в книге.
Это жуткая древность. ~2650 год до нашей эры.

Вот так начнёшь читать сетевую лит-ру и поневоле прикоснешься к 4000 лет. древности.

Что-то меня несколько смущают такие вольные половые нравы. Сначала дочь под Ма-Хесу подложили с ходу. Теперь вот Табуба с первым встречным сразу на ложе. Это считалось нормальным?

Или вот этим всё объясняется?

Хотя есть ещё вариант заманивания в своих корыстных или других интересах. Но тогда, если такое поведение нетипично, мужчина должен насторожиться.

Это сообщение отредактировал dragonsha - 14.11.2025 - 19:40

Прочитаю все главы, если есть рассылка, то я в теме)))

dragonsha, 1) в языческих религиях жрицы в древности отличались большой сексуальной свободой. 2) Конкретно в Древнем Египте женщины вообще имели права даже не равные с мужчинами, а, пожалуй, в некоторых смыслах даже более широкие. В нюансы не стану вдаваться. 3) ну разумеется есть интересы.

Kotausi, осталось четыре главы, просто заходите раз в сутки и читайте. Приятного чтения.

ПавелUrman, скорее, даже ещё бо́льшая древность. У историков в том периоде люфт в датах до половины тысячелетия. Источников мало, все не сильно достоверные, сведения об эпохе обрывочные. Я не историк, но почитав разные труды, склоняюсь к тому, что правы те, кто помещает фараона Джосеру куда-то на стык третьего-четвёртого тысячелетий.

У историков большие сложности с оценкой как количества фараонов в Раннем и Древнем царствах, так и о времени, в течение которого каждый из них правил. Если считать по минимуму и максимуму, то разница там выплывает громадная.

Ятаган, ну хоть чем-то я вам угодил, спасибо.

Нет, ну какое великолепное генеалогическое древо у этих фараонских семей. Это же песня!
Тут найдешь в архиве своего 5пра и радуешься, словно ребенок. А у этих интуристов!
Если поколение 30 лет, то 5000 лет это 170, кажется, поколений.

15. Бремя пер’о

— Это была хижина, где мы ночевали? — спросил Ма-Хеса, и старик кивнул.

— И старуха та — Табуба?

— Да.

— Но если так, события сии — не столь древни… Она не так уж стара.

— Они предваряли восшествие Нечерихета на троне, — сказал старик. — Пять, а может шесть пер’о ушли в Дуат с тех пор.

— Могут ли очи мои так обмануть меня?..

Старик покосился на него:

— Ты, верно, понял: Сену возвращался в гробницу не за торбой. Он похитил Книгу Джехути — ту, что хранит число, уравновешивающее Хаос и Порядок, следит, чтобы багряная звезда не поднималась над Кемтом.

— Багряная звезда? — переспросил Ма-Хеса.

— Такая же, что во дни Нечерихета принесла на Кемт мор, голод и войны. Яхим знал, как укротить её пыл. Он был целителем, строителем, хранителем Маат…

— Подожди, хенти… — невежливо прервал его Ма-Хеса. — Но если это было так давно, почему Табуба жива?

— Книга даровала ей долгие дни. Когда Яхим ушёл, Сену остался с ней. Она пленила его сердце, он даже не хотел покидать её… но происхождение…

— Происхождение?

— Он был сыном Хора Сета Хасехемуи правогласного. Яхим не знал того, хоть и учились вместе. Когда Сену поднялся на трон, он стал… Нечерихетом.

Слова старца падали, как камни в колодец. Ма-Хеса почувствовал, как лишается опоры — не в пустыне, а в самом сердце. Он всю дорогу слушал историю великого пер’о Нечерихета?

— Почему же он не вернулся он за ней?

— Двор поглотил его, — тихо сказал старик. — Но прежде они совершили ритуал, сделавший Табубу равной владелицей Книги. Потому и живёт она столько лет. А красоту свою отдала дочери, Ахвере. Теперь, когда книга снова в гробнице, Ахвере потеряла вечную молодость. Дни её пройдут как у простой смертной…

— Ахвере? — выдохнул Ма-Хеса. — Значит, и она прожила века?

— Нет… она двумя восходами Сопдет старше тебя. Сену, устав от Книги, желал вернуть её, но Табуба уговорила его не делать сего. Женщины умеют… После сего и родилась Ахвере.

— Дочь пер’о она? — Ма-Хеса недоумённо уставился на старца.

— Нет, — отвечал тот. — Сену отец её…

— Но ведь Сену — пер’о.

— Был пер’о. Уйдя в Дуат, он стал простолюдином.

— Уйдя в Дуат?! Но Книга! Ты говорил, она даёт вечность!

Старик кивнул.

— Истинно так. С ней Нечерихет обрёл вечность — но потерял всё: детей, разливы Хапи, покой Кемта. К тому же, книга отбирает Ка у того, кто ей владеет… Лишившись Ка, человек становится безумным и совершает поступки, которые… — старик замолчал и продолжил после длинной паузы: — Нечерихет думал, Табуба наслала проклятие. Перевёз двор в Инбу-Хедж, возводил храмы Бастет… но тщетно. И тогда решил: виноват Яхим.

— Яхим? Когда они снова встретились?

— Через двенадцать восходов Сопдет после расставания у хижины. Яхим шёл служить пер’о Нечерихету… не зная, что тот — его друг Сену. Они сошлись в саду резиденции в Нехене…