Повесть «Искушение»

SchulzGruber,

1) египтяне раннединастического периода и начала Древнего царства отсчитывали дни декадами. Год состоял из 36 декад и пяти дней «тех, что над годом», которые Тот выиграл в кости у богини Луны. Звезда, управлявшая декадой, называлась деканом. Некоторые декады имели собственные названия, но большинство просто нумеровались: например, первая декада первого месяца Ахета;
2) слово «декада», насколько я помню, греческого происхождения, и оно вовсе не современное;
3) слово «Сириус» у меня встречается только в примечаниях;
4) лодка, ладья — нормальное слово, которое встречается в древнеегипетских текстах, точнее в их профессиональных переводах;
5) я темой Древнего Египта занимаюсь много лет, имею собственноручно созданный словарь древнеегипетских слов, очень большой — несколько тысяч строк. У меня хватило бы терпения всю повесть написать на древнеегипетском с отдельными вкраплениями слов русского языка для разнообразия. Вопрос в другом — хватило бы у кого-нибудь терпения её прочитать?

Это сообщение отредактировал АПЧеркасов - 8.11.2025 - 10:57

АПЧ ну не злись.. ) мне просто смешно(простите) что те люди общались иероглифами. ща.. вики.. Изначально каждый иероглиф представлял собой зарисовку конкретного слова. Например, круг обозначал «солнце», рисунок ног — «идти». Однако система письма не передавала звуки, поэтому многие слова было невозможно изобразить....? ахахах.. возможно египтяне даже не умели говорить
а общались как сурдопереводчики.

я сейчас найду.. что я писал. про древний Египет..
меня всё равно спасет от гнева богов.

Имён-названий напридумывал, как сам то в них ориентируешься?

Дело в том, что я ничего не придумывал. И названия и имена (и тех, и других, кстати, здесь немного) — из древнеегипетского языка. События — из древнеегипетской мифологии, из литературы разных периодов Древнего Египта — с теми же персонажами, что в оригинале, правда, иногда играющими в них другие роли. Поэтому ориентироваться несложно.

Моя работа заключалась в том, чтобы описать эти события художественным стилем, понятным современному читателю, и подвести единую концептуальную базу, объединяющую разрозненные события под одним идейным «зонтиком».

Единственный выдуманный персонаж в повести — Ма-Хеса. Остальные — реальные исторические или мифологические лица.

Это сообщение отредактировал АПЧеркасов - 8.11.2025 - 12:54

6. Искушение

Когда наутро Ма-Хеса открыл глаза, рядом никого не было. Он провёл ладонью по примятой постели — ткань была холодной, как камень в тени скалы. В хижине — тишина. Лишь снаружи доносились голоса: хриплый, властный — старика, и визгливый, заискивающий — хозяйки.

Из вчерашнего разговора он понял: старик знал эту женщину давно. А девушка, что делила с ним ложе, — его дочь. Он — отец, но не отец: не видел её, не звал, не искал. Ему было безразлично.

А Ма-Хесе — не безразлично.

Ночью всё случилось быстро, как омовение в водах Хапи: естественно, без слов. Лоно её было узким, плотным, как цветок лотоса перед раскрытием. Возбуждение нарастало, как разлив реки, и извержение пришло бурно, ослепительно. На миг он лишился чувств. Очнувшись, захотел обнять её, приласкать, узнать имя… Но она отвернулась и уснула.

Теперь его иб[1] томился — не от страсти, а от тоски.

Он приподнялся и убедился, что в хижине никого нет. Циновка у входа слегка колыхалась от ветра, проникавшего через открытую дверь, откуда поступало и немного света, разгонявшего темноту хижины и создававшего в ней подобие сумерек.

Ма-Хеса спрыгнул с постели и медленно отодвинул тростниковую занавеску. Со двора раздавались звуки беседы — старик, против обыкновения, был весел и многоречив. Юноша осторожно сдвинулся так, чтобы, оставаясь в тени комнаты, разглядеть, что происходит снаружи.

— Они завтракают… — раздался голос позади, и Ма-Хеса вздрогнул.

Он обернулся. Она стояла, укутанная в льняное покрывало, скрывавшее всё — и всё открывавшее. Ма-Хеса коснулся рукой её бедра.

— Ночи дождись, путник, — сказала она, отступая. — День — для Ка, ночь — для плоти.

— Но плоть моя зовёт тебя сейчас, — настойчиво прошептал Ма-Хеса и довольно грубо притянул её к себе.

Боль в паху ударила, как жало скорпиона. Он согнулся, хватаясь за живот.

— Ночи дождись, — повторила девушка, отходя от него. — Если мут прикажет, лягу с тобой снова.

— А если не… прикажет? — пробормотал Ма-Хеса, подняв голову и глядя на неё.

— Присядь несколько раз, — бросила она и вышла.

— Проснулся? — донеслось из-за двери.

— Нет, душа его пока путешествует по тоннелям Ра-Сетау, — ответила девушка.

Ма-Хеса остался один. Боль постепенно стихала, и он огляделся по сторонам. Взгляд упал на торбу в углу. Всю дорогу он мечтал заглянуть внутрь, но при старике, который неотлучно был рядом, не осмеливался даже развязать верёвку, стягивавшую верх. Но любопытство не отпускало юношу — ему не терпелось узнать, для чего он, Ма-Хеса, таскает за стариком эту бесполезную суму, в которой, не было ни съестных припасов, ни одежды, и лежал только ящик из слоновой кости. А вот что было внутри ящика?

Он подошёл, развязал шнурок. Пальцы нащупали шкатулку — гладкую, почти скользкую. За дверью что-то шаркнуло. Он замер.

— Не след медлить, когда осталось сделать последние шаги, — донёсся голос старика. — Обратный путь неблизок… а я не смогу полагаться на силы свои после того, как…

Он умолк. Ма-Хеса снова погрузил руки в торбу и раздвинул её стенки. Замок не поддавался. Он вынул шкатулку, вертел её в полумраке, ища защёлку. Он не раз видел эту шкатулку — старик, когда жил у них в Сау, не расставался с ней. Она лежала у него на коленях, когда он ел, он клал её под голову, когда спал, а если выходил куда-то, то всегда нёс её под мышкой или за плечом в этой самой торбе.

Главной загадкой было содержимое этой шкатулки.

Ма-Хеса нажал на замочек, и… ничего не произошло. Его пальцы шарили по золотой защёлке в поисках какого-то бугорка или кнопки, но ничего не нащупывали. За дверью послышались шаги, и Ма-Хеса торопливо опустил шкатулку в торбу, суетливо оглянувшись. В хижине никого не было.

— Стоило бы вам остаться у меня на несколько дней, — услышал он. — Вам обоим нужно подкрепить силы перед дальней дорогой…

— Последней… — ответил старик, и затаённая печаль послышалась Ма-Хесе в его голосе.

Он снова забрался в торбу. Крышка не открывалась, тогда Ма-Хеса опять извлёк её и продолжил крутить, пытаясь отыскать секрет, открывающий замок. Увлёкшись, он забыл, что дверь в хижину открыта, и даже не заметил тени, которая на мгновение заслонила от него свет, поступавший от двери.

— Нужно потянуть вон за тот стержень, — раздался шёпот.

Она стояла у входа, губы её изогнулись в усмешке.

— Ну чего смотришь? Дёргай!

Он потянул. Крышка поднялась — и изнутри хлынул свет, яркий, как лицо Ра, но холодный, как вода в источнике Хатхор. Ма-Хеса зажмурился, потом осторожно взглянул сквозь пальцы и опустил в шкатулку пальцы правой руки. Запах веков удалил в ноздри, и он, ещё не коснувшись, понял, что лежит в шкатулке.

— Это папирус, — прошептал он. — Я слышу, как листы шелестят, будто дышат…

— Достань их, — сказала красавица. — Посмотрим, что носит мой итеф.

— Ты знаешь, что он — твой отец?

— Мут говорила… что он увезёт нас в страну, где не нужно трудиться, где только наслаждение и покой. — В голосе её звенела горечь, смешанная с иронией. — Ну же, доставай!

Ма-Хеса посмотрел на свет, излучаемый листами. Он звал его, обещал знание, власть, вечность. Но вспомнились слова старца: «Это не твоё дело, отрок».

Он резко захлопнул крышку.

— Нет. Я хотел лишь взглянуть. А это… нельзя.

Ахвере пожала плечами.

— Вот что… Ну, как знаешь.

И она направилась к выходу.

— Постой, — окликнул он. — Скажи, о, огонь моего сердца, как зовут тебя?

Та насмешливо посмотрела на него:

— Ахвере. Проснулся, — добавила, выходя. — Готов в дорогу.

Примечания:

1 — Иб — сердце (др.-егип). У египтян было два обозначения сердца: Хати означало сердце как анатомический орган. Иб — сердце как центр переживаний, воспоминаний, чувств.

Это сообщение отредактировал АПЧеркасов - 8.11.2025 - 14:57

ФАРАОН
Болеслава нашего Пруса, покоя не дает?

Как графоман- графоману скажу, текст должен быть несколько понятнее СРЕДНЕМУ читателю без огромного количества ссылок. Чем меньше сносок и дополнительных пояснения - тем более живым становится произведение. Еще, хоть и сложно но возможно раскрывать значение слов внутри текста, пусть даже упрощенно и в игровой форме. Но все же это будет попыткой приблизиться к читателю.
Шпал не кидал. И даже не собирался, но откровенно - не зашло. Написано излишне картонным языком. Графомания- как она есть.

7Март7, разрешите мне обойтись без дилетантских советов. Я предпочитаю советы профессионалов.

Это сообщение отредактировал АПЧеркасов - 8.11.2025 - 15:11

Безусловно) безусловно позволяю)
Каждый идет в ад- по общей дороге, но сам выбирая свой путь.

Прикинь, есть люди, которые ориентируются.

Был такой писатель, Лев Толстой, слышал? Он написал много чего, в том числе и "Войну и мир". Это роман такой у него. Так вот там более пятисот персонажей, из которых половина реально существовавшие исторические личности.

Так что я не знаю, что тебе сказать.

Ниглядя плюсанул бедолаге

edd79

себе плюсани.. не видишь что ли? рассказывают популярно
что было с нами.. или ты не согласен. я могу сходу написать
про 1840 годы Европы. а тут раннее царство Египта. просто молчи

SchulzGruber, не совсем так. Это III–IV династия — самое начало Древнего царства. Вот в «Хрониках Чёрной земли» — там, да, Раннее царство, II династия.

7. Где Ра набирает силу

Удаляясь от хижины по заросшей тропе, Ма-Хеса чувствовал на спине взгляд Ахвере — тяжёлый, как камень на сердце. Впереди шёл старик, раздвигая колючие кусты. Под гладкой кожей его спины перекатывались мышцы, будто в них жила сила не одного, а десяти мужчин. Юноша снова удивился: как может столь древнее тело быть столь живым?

Вскоре роща закончилась, и они вышли на открытое пространство. Редкие кустарники и трава покрывали неплодородную каменистую почву, а когда Ра пересел в ладью Сектет[1], красная земля раскрыла перед ними свои горячие объятия. Жар хлынул со всех сторон — сверху и снизу, слева и справа, спереди и сзади. Горячий ветер обжигал кожу, и Ма-Хеса натянул край торбы на голову с одинокой косичкой, свисавшей справа. Воздух над Дешрет дрожал, как вода в жертвенной чаше. Каждый вдох Ма-Хесы был сухим, как пепел после жертвоприношения.

Старик же шёл легко, будто не чувствовал солнца. Лишь несколько капель пота блестели на его плечах.

— Хенти[2]… — выдохнул Ма-Хеса.

Старик обернулся, удивлённый.

— Как ты назвал меня?

— Ты столько дней с нами, что по праву стал главой нашего рода, о почтеннейший…

— Если б знал, кто я, не осмелился бы так звать, — сказал старик, но без гнева. — Чего желаешь?

— Ра сжёг мне плоть, — прошептал Ма-Хеса. — Дай передышку в тени того утёса, пока ладья его не коснётся врат Дуата.

— До заката ещё далеко, — возразил старик. — А мне… мужество начинает изменять.

— Если не скроюсь от взора Ра, Ка покинет меня… — Ма-Хеса пошатнулся.

Старик подхватил его.

— Ладно. Отдохнём.

В глубокой нише скалы, будто выточенной для уставших путников, он усадил юношу и вздохнул:

— Жители болот — все изнежены… Вам ли знать, как выглядит настоящий бог?!

— Но почему он здесь так гневен, о, хенти? — едва вымолвил Ма-Хеса.

— Здесь, — старик указал на запад, — каждую ночь Ра входит в Дуат. У врат его ждёт Апоп, жаждущий поглотить свет. Потому Ра и жжёт землю — чтобы набрать силу к битве. В ваших болотах ему силы не нужны.

Он достал сосуд с водой. Ма-Хеса жадно припал к горлышку. Вода обожгла пересохшее горло, но он пил, не останавливаясь.

— Эй! — старик вырвал сосуд. — Мы лишь ступили на Дешрет. Впереди — долгий путь. И назад — ещё длиннее.

Он сел рядом.

— Очень давно этой же дорогой прошли Яхим и Сену, — сказал он.

— Сену? Кто он? — спросил Ма-Хеса.

— Сену вместе с Яхимом учился в школе писцов в Унуте… Итеф прислал его туда, а затем, через шесть разливов, мут отправила его к Яхиму, чтобы…

Он замолчал, глядя вдаль.

— Зачем? — спросил Ма-Хеса, уже окрепший.

Старик странно посмотрел на него и продолжил:

— Они встретились на том самом месте, где мы отдыхали с тобой напротив Белых стен. На том самом камне сидел Сену и смотрел в сторону реки, где на водах Хапи плавали рыбацкие ладьи.

— Разве он мог видеть эти ладьи? — с недоверием спросил Ма-Хеса. — Ведь городские стены там загораживают Хапи.

— Белых стен тогда ещё не было, — пояснил старик. — Сену сидел на камне, а со стороны Хапи к нему шёл Яхим, который приплыл на большой лодке из Иун-Та-Нечерт. Там были гробницы древних царей, и он собирался войти в одну из них.

— В которую? — спросил юноша, вспоминая громадный херет-нечер в окрестностях Белых стен.

— Ты не видел её, — ответил старик. — Она — за большим пер-джедом.

При воспоминании о стремящемся в небо пер-джеде Ма-Хеса даже вытянул шею, словно стараясь заглянуть за возвышавшуюся над далёкой местностью громаду. Старик усмехнулся, а Ма-Хеса опустил голову, повернулся к нему и спросил:

— Разве их не охраняли?

— Охраняли, — кивнул старик. — Но Яхим знал слова, от которых стражи замирали, как камень.

Примечания:

1 - То есть в полдень.
2 — Глава рода (др.-егип.)

8. Память священных камней

Гробницы охраняли. Здесь покоились тела древних пер’о, а ближе к Хапи — вельмож. Но Яхим не глядел на их усыпальницы. Он шёл к малозаметному некрополю, посреди которого возвышался выделяющийся на общем фоне пер-джед.

Сену следовал за ним неторопливо.

В школе писцов он не отличался усердием, но учителя никогда не наказывали его за нерадивость, только увещевали. Сену слушал и кивал, но слова их стекали, как вода с гладкой чешуи рыбы. Он не избегал товарищей, но и не искал их. В нём всегда чувствовалась тихая уверенность — будто он знал нечто, чего не знали другие.

Выучившись кое-как читать, писать и считать, он одновременно с Яхимом покинул школу. И до сего дня они не виделись.

— Странно видеть в этом древнем херет-нечер новые стены, — сказал Сену, указывая на церемониальную ограду.

Яхим остановился.

— Цари строят не одну гробницу. Тело — в одной, Ка — в другой…

— Не разделится же он на части! — усмехнулся Сену.

— Не болтай, — оборвал Яхим. — Тело будет лежать в одной гробнице, а в других жрецы будут вспоминать его. К тому же нужны отдельные помещения для Ка.

Он снова оглянулся на своего спутника и увидел, что тот иронично улыбается.

— Проверяешь меня? — Яхим пристально посмотрел на Сену. — Ведь я о тебе почти ничего не знаю. Ты откуда родом? Кто твои итеф и мут?

Сену вдруг стал серьёзным.

— Итеф мой всю жизнь в походах…

— Он военачальник? — догадался Яхим, а Сену кивнул:

— Пожалуй, военачальник.

— Тогда и тебе предстоит стать солдатом?

— Скорее нет, чем да, — протянул юноша. — Да это неважно. Скажи, зачем мы здесь?

— Как? — опешил Яхим. — Разве ты не знаешь?

Тот отрицательно покачал головой.

— Моя мут приказала ждать тебя здесь. Я приплыл сюда на лодке…

— Откуда?

— Оттуда, — Сену махнул рукой на юг. — Так что мы здесь делаем?

Яхим помолчал. Получалось, что Сену пришёл сюда, зная ещё меньше, чем он.

— Мы ищем гробницу Сета Перибсена, — задумчиво сказал он.

— Ха! Так чего её искать? Вот же она.

И Сену показал рукой на небольшой сложенный из кирпича пер-джед, к которому они приближались.

— Только зачем она нам? Мы пришли пограбить? Так она охраняется.

Яхим сердито посмотрел на него.

— Не так всё просто.

— Твоя правда, Яхим, — подтвердил Сену. — В детстве я был на этом херет-нечер с итефом. И я тогда подумал — почему Сет Перибсен, сын богов и сам бог покоится среди простолюдинов, а не с царями там, — он посмотрел в сторону царского некрополя.

Яхим пожал плечами. Он пока не знал, насколько откровенным ему можно было быть с Сену и предпочёл промолчать. К тому же, как раз в это время к ним подошёл смотритель.

— Чего вам? — грубо спросил чиновник.

— Нам — к усыпальнице великого пер’о Сета Перибсена, — ответил Яхим, внимательно глядя в лицо смотрителя.

— Нельзя, — отрезал страж и положил руку на кинжал.

По лицу смотрителя обильно стекал пот, и он встряхнул головой, чтобы смахнуть его.

— Жарковато… — сказал Яхим и, запустив руку в суму, извлёк из неё небольшой кувшин.
Сделав глоток, он протянул его смотрителю — Как зовут тебя, почтенный?

— Неферамон, — сказал тот, принимая кувшин из рук Яхима.

Он сделал большой глоток, и даже глаза его закрылись.

— Кебех-х-х[1]… — сказал он тихо и лицо его смягчилось. — Кебех-нечер[2].

Он поднял веки и некоторое время бессмысленным взглядом смотрел на Яхима, губы которого беззвучно двигались, словно тот что-то говорил.

— Удивительно… как тебе удалось в такую жару сохранить воду такой холодной, Неферамон, — сказал Неферамон, обращаясь к Яхиму.

Он в очередной раз приложился к сосуду, запрокинул его и даже потряс, чтобы вылилась вся влага до капли.

— Так ты шёл к гробнице? — сказал он. — Саф-Анх говорил мне, что сегодня ночью здесь бегали шакалы, так что будь осторожнее, Неферамон.

С этими словами он протянул пустой кувшин Яхиму и ушёл, бормоча о шакалах.

— Как ты это сделал? — спросил Сену, дрожа. — Научи!

Голос его был твёрдым и требовательным.

— Это несложно, — улыбнулся Яхим. — Вот хочешь сам попробовать?

Он протянул ему кувшин. Сену отступил на шаг назад и отрицательно покачал головой.

— Не смей… слышишь, не смей! — в его голосе послышалась лёгкая паника.

Яхим понял, что тот едва сдерживает себя, чтобы не убежать, и рассмеялся.

— Кувшин пуст. Неферамон всё выпил.

Он посмотрел налево, и смех его тут же оборвался. За стеной гробницы, внутри её, горел свет. Он вгляделся. Яхим помнил, что способен проходить в сердаб через ложную дверь, как Ка — эта способность проявилась у него ещё в детстве. Но свет создавала статуя. Здесь же статуи не было. А свет был.

— Что ты уставился на эту стену? — спросил Сену, подойдя вплотную.

Яхим оглянулся. Сену, уже совершенно успокоившись, с иронией смотрел на Яхима. Тот заколебался было — не проучить ли этого самоуверенного неженку? И уже готов был войти в гробницу через ложную дверь, как когда-то к отцу, но Ка шепнул: «Не трать дары богов на мелочи».

Яхим отвёл взгляд от лица Сену, повернулся и направился ко входу.

Слева и справа от входа были зажжённые светильники, а у стены лежала кучка факелов. Яхим поднял один из них, зажёг от светильника и направился вглубь галереи. Он шёл уверенно, словно бывал здесь уже не раз. На самом деле, он был здесь впервые, но внутреннее зрение вело его вперёд, безошибочно подсказывая нужные повороты. Очень скоро галерея направилась вниз, значит вот-вот они окажутся в погребальном помещении. Яхим слышал поступь Сену позади. Он шёл в пяти-шести шагах за Яхимом и иногда что-то бормотал.

Коридор закончился тупиком. Яхим был обескуражен и стал осматриваться. Он был уверен, что коридор должен привести их к саркофагу. Сену оперся на стену и стоял с безучастным видом.

Яхим вставил факел в предназначенный для этого паз в стене и принялся стучать по стенам в поисках места, где звук станет гулким — признака, указывающего на то, что за стеной пустота. Простучав всё, он развернулся, извлёк факел и пошёл назад. Сену молча шёл за ним. Свернув в один из боковых коридоров, они попали в помещение, уставленное сосудами и глиняными фигурками.

— Кладовка… — сказал Сену, выйдя вперёд и протянув руку к фигурке бога Безы.

— Ничего здесь не трожь! — резко сказал Яхим и оттолкнул его.

— Да что такое… — удивился Сену. — Не украду же я это… — он демонстративно отбросил статуэтку в угол.

Голова бога отлетела — и огонь вспыхнул, ударив в юношу. Тот шарахнулся назад и больно ударился головой о стену.

— Это не просто фигурки, — сердито сказал Яхим. — Над ними совершён ритуал, в них живут Ка богов и людей, с которыми они связаны. Они здесь для охраны гробницы и её помещений. Во всех коридорах такие расставлены. Хорошо ещё, что ты совершил это с Безой, а не с кем-то посерьёзнее.

Сену промолчал. Он и сам знал всё это, но по некоторым причинам был уверен, что гнев богов на него не распространяется.

— Пора покинуть сие место, — сказал Яхим.

Долго бродили они по лабиринту гробницы. Коридоры вели то ввысь, к свету, то вниз — к царству мёртвых. Не раз проходили мимо выхода, но саркофаг так и не нашли. Наконец Яхим остановился, вставил факел в паз стены и молвил:

— Пришло время подкрепить силы.

Он снял суму с плеча, извлёк лепёшки из ячменя и разложил их на постаменте, будто принося жертву богам пути. Сену последовал его примеру. Голод сжал их животы, и они молча поглотили пищу, не прерываясь ни на слово.

— Словно с кухни пер’о вынесено, — заметил, наконец, Яхим, откусывая сочный кусок гуся, что подал ему Сену.

— Хех, — усмехнулся юноша. — Почти угадал, о мудрейший. Моя мут вхожа во дворец в Нехене. Она и собрала мне снедь вчера, когда отправляла к тебе. Но гусь сей — не из царских покоев, а с базара у Хапи.

— Я так и не понял, — сказал Яхим с набитым ртом, — для чего тебя ко мне отправили.

— Мут сказала, что мне нужно набраться мудрости, — он усмехнулся. — Вроде как я недостаточно серьёзен для своего возраста. А ты, вроде как, именно тот человек, у которого мудрость аж через край переливается, как вода в разлив.

В словах его звенела насмешка, но и боль — будто его послали не за знанием, а в наказание. Яхим, не желая бередить раны, обратился к насущному:

— Не понимаю… мой Ка молчит! Где же путь к саркофагу?

— Так ради этого мы весь пер-джед обшарили? — усмехнулся Сену. — Тогда доедай скорее — я покажу тебе.

Яхим замер, не донеся кусок до рта.

— Так ты что же — знаешь, где вход в погребальные покои?

— Конечно, знаю, — сказал Сену. — Я же говорил, что бывал здесь в детстве с итефом. А кому знать тайны сии, как не ему?

— Веди, — Яхим быстро сложил в суму остатки еды и поднялся.

Сену провёл его по коридорам и лестницам обратно в комнату, где Яхим простукивал стены, и топнул ногой по полу.

— Здесь. Саркофаг на глубине двадцати локтей.

— Ты уверен? — спросил Яхим.

— Бывал там, когда южный вход ещё не заложили камнем.

— А зачем? — поинтересовался Яхим. — Мой Ка говорит, что не было у тебя дела в царстве мёртвых.

— Передай своему Ка, — немного язвительно ответил Сену, — что здесь было дело у моего итефа. Я лишь следовал за ним, как тень за телом.

— Как же нам спуститься? — Яхим поднял голову и вопросительно посмотрел на Сену.

— В том я не советчик, — отмахнулся Сену. — Знаю лишь одно: саркофаг — там, внизу. А как туда войти — ищи сам, о мудрейший.

Яхим сел на корточки и принялся осматривать пол. Он был покрыт деревянным настилом, и Яхим, не мешкая, принялся выдирать доску за доской. Дело шло быстро, и вскоре обнажилась каменная плита, вероятно, накрывавшая колодец. Он взглянул на Сену:

— Посвети-ка факелом сюда, — указал он на узкое пространство между плитой и стеной.

В свете огня Яхим различил шов — тонкую черту, будто проведённую пером Джехути. С обеих сторон плиты до стен было около локтя.

— Надо поднять её… — задумчиво сказал Яхим.

— Вдвоём это несложно, — сказал Сену. — Но за что ухватиться? Щели нет… А Ка твой? Не подскажет ли? — на этот раз в его голосе не было иронии.

— Ка говорит: сие — пустяк, — сказал Яхим. — Но сначала доедим.

Они молча доели гуся, и Яхим, огляделся, взял одну из досок, осмотрел её, как плотник осматривает топор, затем достал из сумы камень с острым краем и, ловко обтесав край доски, вставил его в щель и надавил. Плита заскрежетала, поднялась. Он вогнал доску в просвет и крикнул:

— Бери другую — и с той стороны так же!

Вскоре плита была приподнята, закреплена досками, а затем — прислонена к стене. Яхим заглянул вниз, увидел выступы в камне — те самые, что оставляют рабочие для ног и рук, — и начал спускаться.

Оказавшись на дне, он махнул рукой Сену, и тот осторожно опустил ногу в колодец.

— Куда тут ступать? — проворчал он. — Не хочу лететь с такой высоты… Ка не одобрит.

— Впадины чередуются в стенах, — громко сказал Яхим.

— Ведаю сие, — сказал Сену. — Баку прокладывают пути себе.

Кряхтя, он, наконец, нащупал ногой опору и стал спускаться. Факел в руке мешал ему, и он бросил его вниз. Огонь погас, и тьма сомкнулась над ними, плотная, как смола в гробнице.

— Ну вот… — досадливо выдохнул Сену. — Почему не поймал? Как теперь быть? В темноте нам из этого лабиринта будет выбраться непросто…

Яхим промолчал. Гнев кипел в нём, но он знал: в царстве мёртвых гнев слеп, а молчание — зряче. Он прислонился спиной к стене, закрыл глаза ладонями и воззвал к Исет-Ирет[3] — тому, кто дарует зрение во тьме, чей глаз — свет в Дуате. Молитва его была тиха, но сердце билось, как барабан жреца перед жертвоприношением. Тем временем Сену опять выбрался наверх и теперь оттуда доносилось его ворчание.

Мрак начал редеть. Контуры предметов проступили, как тени на папирусе. Этого было довольно.

Яхим поднял крышку саркофага. Скрежет разнёсся по погребальной камере, и сверху донёсся голос Сену:

— Что ты там делаешь? Выбирайся! Пойдём искать новый факел!

Но Яхим не ответил. Он видел мумию — лёгкую, как дитя, высохшую, как тростник под солнцем. Осторожно он поднял её, ощупал основание черепа — и нашёл: пролом сзади, от удара тяжёлой дубины. «Птахотеп убил его», — прошептал он про себя.

Он вернул тело на место и стал ощупывать кости — шею, рёбра, плечи. Нет — ни следа удушения, ни раны от клинка. Только этот удар. Только он.

— Ну скоро? — донеслось сверху. — Чего ты там роешься в темноте?

Яхим перевернул мумию и продолжил исследование. Он не хотел возвращаться сюда снова, и ему нужна была уверенность в том, что погребённый здесь — будь он человеком или богом — умер в результате удара по голове, а не по другой причине. Когда всё тело было тщательно ощупано и осмотрено, Яхим положил мумию на место, вскрыл гортань малым ножом и влил в неё несколько капель из маленького сосуда. Прильнул ухом — и услышал тихий шёпот ответа. Удовлетворённый, он поднял с пола факел и полез наверх, где Сену всё ещё бормотал, как разбуженный дух.

Выбравшись, он схватил Сену за плечо и подтащил к краю шахты.

— Если вновь бросишь что-либо в царство мёртвых без благословения, — произнёс он тихо, но так, что каждое слово вреза́лось в плоть, — я сброшу тебя в эту бездну и накрою плитой, чтобы даже Ба твой не нашёл пути назад.

Сену не сопротивлялся. Мало того, прислушавшись, Яхим понял, что он смеётся. Он выпустил его из рук и прислонился к стене.

— Верни плиту на место, — приказал он.

Сену молча возился с камнем, пока не уложил его обратно. Затем оба двинулись к выходу.

На свежем воздухе Яхим окликнул стражника:

— Твоя очередь дежурить, Неферамон, — сказал он, и тот кивнул.

— Иди, отдыхай, Неферамон, — ответил смотритель и направился к пер-джеду.

— Всё же не пойму, — молвил Сену, глядя ему вслед, — как ты заставляешь людей забывать себя?

— Я не заставляю, — ответил Яхим. — Я лишь временно беру их Ка. Сейчас отойдёт подальше и верну.

— Забираешь Ка? — Сену нахмурился. — Разве сие возможно?

— Возможно, — сказал Яхим. — Смотри.

Он поднял с земли камень и бросил его на землю, привлекая внимание Неферамона. Тот мгновенно обернулся и быстрым шагом направился к ним.

— Эй, вы чего здесь шляетесь?! — сердито крикнул он и протянул руку к кинжалу. — Прочь, пока целы!

— Уходим, уважаемый, — мирно отозвался Яхим. — Не гневайся.

Когда они вышли за ограду херет-нечера, Сену спросил:

— Зачем мы туда спускались? И куда теперь пойдём?

Яхим остановился. Ветер из пустыни шелестел его одеждами, как папирус в руках жреца.

— Мы ищем тело Сета Перибсена, — сказал он. — Того, кто осмелился носить имя врага Хора и всё же был погребён как бог.

И больше не проронил ни слова.

***

— …Яхим не проронил больше ни слова, — сказал старик и обратил взор к Ма-Хесе. — Пора идти, отрок, иначе мы не успеем до темноты.

Ма-Хеса удобно устроился под утёсом, где тень была прохладна, как вода в источнике Хатхор, и вставать ему не хотелось. Но и ходить в темноте по пустыне, населённой духами, рыщущими здесь в поисках Ка и Ба заблудившихся путников, он тоже опасался. Юноша неохотно поднялся и стряхнул с одежд красный песок — тот уже въелся в каждую складку, будто пытался стать частью его тела. Взглянул на небо: ладья Ра склонялась к западу, и прохлада, лёгкая, как дыхание матери, начала стелиться над пустыней.

— Скажи мне хотя бы, — тихо произнёс он, — куда мы идём? Ты стал мягче после встречи с той женщиной… Может, ответишь?

Старик посмотрел на него — не строго, но и не ласково.

— Путь важнее цели, отрок. Иди вперёд и не спрашивай. Так шёл Сену: не зная, зачем, не ведая, куда, — но шёл, ибо в самом пути и есть истина.

Они прошли не более сотни шагов, когда старик остановился и пропустил Ма-Хесу вперёд.

— Так тебе лучше будет слышать мой рассказ, — сказал он. — Я поведаю, куда направились Яхим и Сену после того, как покинули гробницу в Анхтауи.

Он помолчал, будто взвешивал слова на весах Маат.

— Они приплыли на лодке в Абджу, — начал он наконец. — Там Яхим сразу повёл Сену к древнему херет-нечер. Тот возражал: «Надо сначала войти в город, — говорил он, — я знаю эти улицы, здесь живут женщины, чьи песни сладки, как мёд». Но Яхим не слушал. И долго шли они по каменистой дороге, поднятой пылью, пока, наконец, перед ними не предстал херет-нечер — старый, как сама земля, молчаливый, как сердце мумии…

Примечания:

1 — Прохладная (др-егип.)
2 — Божественная прохлада (др-егип.)
3 — Исет-Ирет (jst-jrt), дословно — место глаза, т.е. зрение. Так в Древнем Египте называли Осириса, расцвет культа которого наступил в эпоху Среднего царства. В периоде II–III династий его значение ограничивалось участием в погребальных ритуалах, но он служил аналогом Ра в царстве мёртвых — солнцем потустороннего мира, дарующим его обитателям зрение.

Это сообщение отредактировал АПЧеркасов - 9.11.2025 - 16:22

почему царица исключение?

старик тоже?

Мне нравится приём, когда автор ведет параллельно два повествования. А если учесть, что эта повесть ещё и встроена в большой роман, то закруживает голову

7Март7

Ну насколько я успела узнать автора по ЯПу, средний читатель ему неинтересен. И он в своём праве. Думаю, что читатели найдутся. Судя по оценке темы, уже нашлись. Да, поначалу читать было сложновато, сейчас то ли текст упростился, то ли я настроилась - кажется стало более беллетристично (надеюсь, не обижу автора этим определением)

ну belles lettres буквально означает "прекрасные буквы, изящная словесность"))

dragonsha, эту сторону я в рамках данного формата не рассматриваю. Если я позже расширю эту повесть до романа или продолжу эту линию в другом произведении, то там рассмотрю некрополь фараона Джосера в Саккаре более детально.

Южная гробница — одно из самых загадочных мест этого некрополя. Существует столько разных предположений о её предназначении — самое экстравагантное (на мой взгляд) — использование её в качестве камеры гидротехнического сооружения, призванного управлять разливами Нила (магически, разумеется).

Но тут, повторюсь, у меня не нашлось места для подробного описания некрополя, я ограничился общим планом, не детализируя его.

Я вообще не стремлюсь писа́ть сложно. Наоборот, я хочу сложные вопросы рассматривать доступно.

Трудно только из-за непривычной лексики, но иначе невозможно создать детализированный мир. К сожалению, этот барьер преодолевается не всеми, но те, кого он не останавливает, кажется, остаются довольны (это я по «Хроникам…» впечатления вспоминаю).

Мировоззрение древних египтян настолько отличалось от привычного нам — даже сравнительно близкого к ним периода античности, что я пока так и не придумал, как его убедительно передать. Приходится сильно упрощать, чтобы быть понятым.

Это сообщение отредактировал АПЧеркасов - 9.11.2025 - 16:35

Старик — в первую очередь. Конечно, это приключение — адаптация мифа, точнее, даже не мифа, а нескольких литературных источников, но сам персонаж — историческое лицо. И Яхим (Имхотеп) тоже.

Личность старика раскроется ближе к концу.

Это сообщение отредактировал АПЧеркасов - 9.11.2025 - 16:39

Заинтригована
Ну Имхтотеп-то понятно. Не знала только, что его ещё и Яхимом называли

У Клавдия Элиана есть рассказ «О египтянине Яхиме». В этом рассказе Яхим совершает подвиг космического масштаба — укрощает пыл звезды (речь о Сириусе, который в античных источниках описывается как красная звезда) и тем спасает мир от гибели. Наш выдающийся египтолог Олег Берлев убедительно показал, что Яхим — это чати царя Джосера, архитектор и строитель первой египетской пирамиды Имхотеп.

Моя повесть как раз об этом. Я использовал эту историю, чтобы концептуально объединить «Хроники Чёрной Земли» и «Тёмные воды».

Чисто академический взгляд можно почитать у ученика Берлева Романа Александровича Орехова, он, кстати, писал рецензию на «Хроники Чёрной Земли».

Это сообщение отредактировал АПЧеркасов - 9.11.2025 - 16:51

9. Тьма приблизилась

…старый, как сама земля, молчаливый, как сердце мумии, херет-нечер раскинулся перед ними. Сену снял с плеча свою котомку и положил её у ног.

— Ты войдёшь в дом вечности, а я постерегу врата в него, — твёрдо сказал он. — Я всё равно бесполезен в твоей магии.

— Нет, дружок. Пойдём вместе.

Сену повесил на плечо свой мешок и неохотно поплёлся вслед за Яхимом. Вокруг было тихо, и ни души поблизости.

— Почему здесь так тихо? Ведь сие — царская усыпальница. Почему не охраняется?

— Охраняется, — буркнул Яхим. — Я позаботился, чтобы сегодня нам не мешали. Знаешь, потеря Ка, даже временная, оставляет след на всю жизнь. Пока Ка нет, тьма вселяется в тело. И чтобы изгнать её…

Он замолчал, уйдя в себя.

— Ну? — нетерпеливо спросил Сену. — Что нужно?

Яхим не ответил.

— Меня колдовство всегда манило, — сказал Сену, зевая. — Научишь, когда всё сделаешь?
Как раз в это время они подошли ко входу в пер-джед. Сену встал у стены и сказал:

— Я тут посмотрю, чтобы никто не приближался. А ты сходи внутрь один, — он упрямо посмотрел на Яхима.

Тот заколебался, но кивнул:

— Хорошо, побудь здесь, — и направился вдоль стены, обходя гробницу с западной стороны. — Никуда не уходи! — крикнул он, скрываясь за углом.

Сену озадаченно вздохнул — куда это он пошёл, если вход в пер-джед прямо здесь, в нескольких шагах? Он присел у стены. Едва он расслабился, как Ка заговорил:

— Разве достойно тебя лениться, о, сын великого воина?

— Оставь! — вслух возмутился Сену. — Хватит, как дома!

Послушав голос, он привёл следующий аргумент:

— Зачем мут послала меня с этим… сыном какого-то секаи[1]? Не саур даже, а сакет!

Но Ка не унимался.

— Почему я должен подчиняться безродному? — возмущался Сену. — Если бы не мут… Да, — кивнул он, — это же мут сказала мне быть ему всё равно, что баке…

И Сену возмущённо сплюнул.

Он довольно долго возмущался то вслух, то про себя, то бормоча что-то, что невозможно было разобрать, даже находясь рядом. Похоже, что Ка здорово донимал его своими упрёками, а может статься, и угрозами. Наконец, Сену бросил с досадой:

— Ладно! Как вернётся — пойду, куда скажет!

Именно в этот момент из пер-джеда вышел Яхим. Сену даже подскочил от неожиданности. С его головы слетел развязавшийся клафт, обнажив чёрный парик.

— Ты как… ты откуда? — растерялся Сену. — Ты как туда попал? Неужели здесь есть вход, о котором я не знаю?

Яхим отрицательно махнул головой.

— Нет здесь входа, о котором ты не знаешь. Просто я… — он задумался. — Неважно. Пошли.

***

Старик замолчал. Ма-Хеса спросил:

— Когда это было, о, хенти?

— Шесть пер’о сменилось с тех пор, — ответил старик. — Нынешний строит величайшую гробницу… но он не знает, зачем.

— Он строит для себя!

— Он не знает, — упрямо повторил старик.

— А кто знает? — спросил Ма-Хеса.

— Теперь знаю я один, — ответил старик и опять замолчал.

— А раньше?

— Раньше знал Яхим.

— Он твой предок? — догадался Ма-Хеса. — И это знание передаётся от итефа к сауру?
Старик молчал.

— Ты выбрал меня, потому что некому передать? — настаивал Ма-Хеса.

Старик махнул рукой.

— Болтун, — отмахнулся старик. — Смотри.

Ма-Хеса посмотрел на запад, где на фоне багряного неба, чётко вырисовывался пер-джед из кирпича — высокий, одинокий, как длань бога.

— Нам туда? — удивился он. — Мы тоже идём в гробницу?

Старик снял у него с плеча торбу.

— Они что-нибудь нашли в той гробнице? — спросил Ма-Хеса.

— То же, что и в первой. Но при спуске в подземелье у них оборвалась верёвка, и они едва не остались в нём навсегда.

— Как выбрались?

— Сену вспомнил, что у гробницы есть галерея для саркофага. Она была засыпана камнями…

— И они вдвоём расчистили коридор до выхода? — недоверчиво спросил Ма-Хеса, вспомнив, что подобные галереи достигали сотни локтей в длину.

— Галерея была завалена лишь в двух местах — локтей по пять, — ответил старик. —
Пришлось потрудиться, но к рассвету они выбрались…

Ладья Ра уже скрылась в Дуате, когда они подошли к херет-нечер. Здесь был небольшой погребальный комплекс, а выложенный из кирпича пер-джед был здесь самым высоким.

— Ты останешься здесь, — сказал старик. — Если меня не будет слишком долго, бери факел и иди за мной.

Он взял со стены пер-джеда два факела и поджёг их. Один вставил обратно в углубление в стене, а со вторым направился к гробнице.

— А где мне там искать тебя? — спросил Ма-Хеса. — Сам рассказывал, какие в таких пер-джедах запутанные коридоры…

— Здесь нет путаницы, — повернулся к нему старик. — Сразу от входа свернёшь налево и пойдёшь по коридору до спуска. Внизу найдёшь погребальную камеру — в этой камере я и буду. Если я буду не в себе, хватай меня и вытаскивай.

С этими словами старик скрылся во тьме. Лишь красные сполохи от его факела ещё мгновение играли на камне — и погасли. Ма-Хеса поежился: воздух вокруг вдруг потяжёлел, словно пропитался запахом старой пыли, гнилой влаги и камня, веками не видевшего солнца.

Примечания:

1 — Секаи — презрительное именование земледельца. От «сека» — пахать, тягловый бык.

10. Морок

Ма-Хеса поежился и, пройдя вдоль стены, осмотрел её при свете факела. Она была сложена из кирпичей — серовато-бурых, скреплённых известковым раствором, местами осыпавшихся, источенных временем. Углы, издали казавшиеся ровными, были сбиты, как плечи побеждённого воина.

Он вспомнил пер-джед Нечерихета — громаду, что наводила трепет за день пути. А здесь — скромная усыпальница, но всё же возвышающаяся над могилами простолюдинов, чьи ямы едва достигали пяти локтей и обмазывались глиной, как хижины рыбаков. Такие погребения никого не интересовали, здесь лежали те, кто ничего в жизни не нажил, и в страну Хентиаменти им было взять нечего.

Но пер-джед — лакомый кусок для грабителей: рядом ни души, только скулёж шакалов изредка раздаётся над окрестностями. Никто не стережёт его. И всё же… он не разграблен. Или разграблен? Зачем старик туда пошёл? Может быть, здесь погребён его родственник, и старик пришёл сюда, чтобы совершить приношение Ка? Но проделать такой огромный путь только ради того, чтобы поклониться чьему-то Ка? Ма-Хеса отрицательно покачал головой. Нет, тут что-то не так.

Он обошёл вокруг пер-джеда и встал у входа. Уже совсем стемнело, и, если бы не факел, то свет исходил бы только от ладьи Джехути, которая находилась высоко в небе. Факелы очень старые, плохо горят и сильно дымят. Нелегко старику сейчас в пер-джеде… Не сходить ли к нему?

Ма-Хеса неуверенно мялся у двери. Входить в пер-джед ему совсем не хотелось. Говорили, что в этих старых гробницах обитают духи, в том числе, и весьма зловредные. На болотах, где он жил, такие пер-джеды были редкостью, но рассказывали о них всякое. Ма-Хеса вспомнил, что один из смотрителей как-то раз встретил в гробнице высохшее обезглавленное тело, которое оторвало у него голову, водрузило на свои плечи и ушло, оставив свою жертву валяться на полу, где вскоре его и обнаружили встревоженные товарищи. В другом случае хем-ка[1], зашедшего в древний пер-джед, нашли мёртвым прямо напротив места, где тот, по-видимому, исполнял поминальный культ Ка погребённого. Никто не знал в точности, зачем жрец вошёл именно в эту гробницу, но поговаривали, что его интересовал не столько Ка, сколько разложенные вокруг драгоценности.

Он ещё раз обогнул гробницу. Ночь поглотила землю. Ладья Джехути уплыла за пер-джед, и теперь Ма-Хеса стоял в тени стены.

— Налево до спуска… — вспомнил он. — Но сейчас — ещё не «слишком долго».

Ма-Хеса пожал плечами и отошёл от пер-джеда. Слишком будет, когда начнёт светать, а до тех пор можно просто спокойно ждать. Он зябко повёл плечами. Ночь окутала его холодом, словно покрывалом Осириса. Сначала она освободила его от дневного жара, но теперь, когда камни остыли, становилось холодно. Ма-Хеса огляделся в поисках дров для костра, но вокруг, куда ни глянь, были только песок и камень. Он посмотрел на связку факелов, сложенных у входа в пер-джед. Ну а что… не замерзать же?

Вскоре рядом с расположившимся на камне Ма-Хесой пылал костёр. Он как можно ближе придвинулся к огню и грел руки о поднимающееся пламя. Тепло снова вошло в его тело, и юноша расслабился. Страхи улетучились. «Может, это гробница его итефа или шена[2]…» — подумал он, глядя на стены. Юноша вспомнил шкатулку из слоновой кости, лазурит на замке… Слоновую кость доставляли из Та-Сетих[3], и искусные резчики кести — те самые, что извлекали из камней заключённую в них совершенную форму — оживляли мёртвый материал, впуская в него Ка, как при обряде отверзания уст и очей. Да, родом он из знати…

Факелы прогорели, оставив после себя кучку мерцающих углей. И только один факел, оставленный Ма-Хесой в настенном пазе, всё ещё разгонял темноту вокруг входа. Порыв ледяного ветра разметал пепел от прогоревшего костра. Ма-Хеса закутался в передник, вскочил и, подпрыгивая, стал бегать вокруг кучки тлеющих углей. Небо над горизонтом начинало светлеть, а холод всё усиливался. Дрожа, Ма-Хеса бросился в коридор. Убегая от холода и ветра, он, не рассуждая, пробежал влево и, забежав за поворот, промчался ещё десятка два локтей, петляя вместе с коридором. Здесь не было ветра, и воздух был теплее. Но тьма сомкнула вокруг него свои объятия — все факелы сгорели в костре, и теперь света не было. Он шёл, держась за стену, и вдруг — свет. Зеленоватый, слабый, будто дыхание змея Апопа. И тут же на него обрушилось безразличие, тяжёлое, как камень. Свет исчезал сразу, как только Ма-Хеса пытался его разглядеть, и появлялся вновь, когда он отворачивался.

— Зачем мне помогать ему? — вслух пробормотал он. — Он мне не итеф…

Он медленно по стене опустился на холодный каменный пол. Глаза его закрылись, и Ма-Хеса почувствовал, что проваливается в сон или, скорее, забытье. Тяжёлый морок навалился на юношу, и только откуда-то издали доносился до него голос Ка:

— Ты сам назвал его хенти, — напомнил он. — Или это была хитрость, чтобы задобрить?

— Но я не хочу никуда идти. Уже глубокая ночь, я буду спать.

Сказав так, Ма-Хеса растянулся и, положив под голову кулак, подтянул колени к животу. В такой позе он собрался заснуть, но лёд от каменного пола проникал внутрь и не давал возобладать нахлынувшей апатии. Поворочавшись немного, он приподнялся и снова сел у стены. Тут же Ка снова накинулся на него откуда-то издали:

— Вставай, Ма-Хеса. Вставай и иди к свету. Вставай, Ма-Хеса, вставай…

Со стоном Ма-Хеса поднялся с пола и медленно побрёл туда, откуда доносились слабые сполохи. Из под ног разлетались мелкие камешки и осколки глиняных кирпичей. Чтобы не потерять в темноте ориентацию, он правой рукой держался за неровную стену, покрытую выбоинами и трещинами. На ходу юноша буквально проваливался в сон, и тогда ноги его подкашивались, он медленно падал на колени и просыпался.

Времени вокруг словно не существовало, а окружающее пространство было вязким, как смола. В полной слепоте, едва передвигая ноги, Ма-Хеса шёл вперёд. И вот — лестница. В ноздри ударил запах луговых трав, смешанный с ладаном и воском. Он и не заметил, как оказался внизу, а там — грот, залитый мягким светом, льющимся из стен. Посреди грота — саркофаг, открытый, и из него бьёт в потолок столб света. Внутри — тело мужчины, румяное, гладкое, будто это путник зашёл преклонить голову до рассвета. На стенах — благодатные Тростниковые Поля Иалу: полба в три роста, рыба — с лодку каждая, слуги — вечно в трудах. Хозяин сердаба нанизывал на острогу громадную рыбину, а начальники руководили — одни полевыми работами, другие — сбором сочных плодов, третьи — постройкой большого дома для господина.

Ма-Хеса обошёл саркофаг, чтобы рассмотреть красочные рисунки поближе, и замер. На коленях в позе глубокого поклона с вытянутыми вперёд руками у постамента сжалось тело старика.

Ма-Хеса тут же забыл про рисунки на стене и подошёл к нему.

— Хенти! — громко сказал он, тряся его за плечо. — Хенти, вставай! Пора идти.

Но говоря это, Ма-Хеса уже понимал, что разбудить старика не удастся. Сам Ма-Хеса чувствовал себя полумёртвым, а ведь он только прошёл сюда от входа. Старик же провёл здесь половину ночи. Ба его уже, наверное, путешествовал по пустыне в сопровождении духов и стоило большого труда призвать его обратно.

Ма-Хеса схватил его подмышками и потащил к лестнице, что ему удалось неожиданно легко, словно обитавшие в гробнице духи Дуата ему помогали. Пятясь и волоча по ступеням свою ношу, уже когда потолок скрыл от него половину помещения, юноша издали сумел разглядеть источник света в саркофаге — это была стопка папирусов. А у стены на боку валялась шкатулка слоновой кости с открытой крышкой.

Вот зачем они шли сюда.
Вот зачем он нёс её от самых болот.
Книга вернулась домой.

Примечания:

1 — Хем-ка — жрец, специально нанимаемый для отправления культа Ка.
2 — Шен — брат.
3 — Та-Сети (tȝ-stj) — область, лежащая за нильскими порогами, южная часть Египта и лежащая ещё южнее Нубия.

11. Освобождение

Странная книга, излучавшая свет, осталась в подземелье, а старик лежал у кострища, где ночью грелся Ма-Хеса, и спал. Грудь его мерно вздымалась — ту-дук… ту-дук, слышал Ма-Хеса, приложив к ней голову — ровный стук хати, будто сердце Джехути отсчитывало часы жизни.

Одежда на нём была изорвана, но Ма-Хеса не думал об этом. Он прижимался ухом к груди старца, вливал капли воды ему в рот, ощупывал члены — не деревенеют ли. Вина жгла его: если бы он не боялся, вошёл в гробницу раньше, всего этого не случилось бы.

И страхи-то его были не напрасными — волоча тело старика по коридору, он слышал голоса, призывающие его вернуться. Он даже ощутил несколько прикосновений того, кто пытался слабыми толчками направить его обратно — в погребальное помещение, где, вопреки традиции, был и сердаб. Но Ка шептал: «Спасай его».

И всё же изнутри Ма-Хесу жгло ощущение того, что зайди он в пер-джед пораньше, может быть даже сразу вслед за стариком, случившегося удалось бы избежать, и сейчас они шли бы обратно — в хижину, где ждала его красавица Ахвере. При воспоминании о проведённой с ней ночи, в груди сладко заныло.

Ладья Атет уже прошла половину своего пути[1], когда старик, наконец, открыл глаза и мутным взглядом посмотрел на сидящего подле него Ма-Хесу. Он повёл рукой, которая сразу упала, и Ма-Хеса тут же услужливо поднёс к его губам сосуд. Старик сделал несколько глотков, оперся на камень и, кряхтя, сел, прислонившись к нему спиной.

— Надо… идти… — с трудом сказал он, глядя на юношу.

— Ноги твои не удержат тебя, о, хенти, — возразил Ма-Хеса. — Ка твой лишь сейчас вернулся.

— Здесь… опасно, — выдохнул старик. — Он отпустит меня только тогда, когда мы уйдём.

Он сел, прислонившись к камню, и уставился в голубой океан неба, где плыла ладья Ра.

— Силы… не вернутся…

Ма-Хеса не стал спорить. Ему и самому хотелось поскорее уйти прочь от этого места, где ночь говорила на языке духов.

Старик поднялся, пошатнулся — и пошёл. Ма-Хеса подхватил суму и подставил ему плечо. Долго шли молча, оставляя следы на пыльной дороге. Когда пер-джед стал лишь точкой на горизонте, старик оглянулся:

— Теперь он отпустил меня.

Лицо его осунулось, морщины легли глубже — не от лет, а от того, что плоть съёжилась. Он поглядел на Ма-Хесу, удивлённому этими внезапными переменами, и сказал:

— Тебе остаётся лишь довести меня до Анхтауи, — сказал он.

«Но сначала доведи его до утёса, — услышал Ма-Хеса голос Ка. — Там, в тени, вы оба отдохнёте и наберётесь сил.

— Зачем мы шли так далеко? — спросил Ма-Хеса у скалы, где они снова укрылись в тени. — Люди идут, чтобы взять. Ты же — оставил самое ценное.

Старик занял место в нише, а Ма-Хеса расположился с краю и, ожидая, когда солнечная ладья покроется красным, уставился в сторону пустыни Дешрет.

— Что ты видел в гробнице? — насторожился он.

— Шкатулку из слоновой кости, — ответил Ма-Хеса. — Я помню её с детства. За неё можно было бы купить поле полбы…

— Жаль тебе её? — сощурился старик. — Почему же не забрал?

— Там, внизу, я думал только о тебе. Лишь выйдя, вспомнил о цене.

— Ты спас меня, — кивнул старик. — Ибо, останься я там, Ка мой стал бы рабом хозяина гробницы, а Ба — никогда не увидел берегов небесного Хапи. Теперь я свободен. Могу умереть…

Он помолчал.

— Много лет назад Яхим и Сену тоже стояли у этих стен. Они всё искали тело Сета Перибсена…

Примечания:

1 — То есть, солнце прошло половину пути от восхода и до полудня — примерно девять часов утра.

Это сообщение отредактировал АПЧеркасов - 11.11.2025 - 10:33