MiguelBarbuda отлично, камрад!!!
покинутые дома всегда какое то мистическое чувство вызывают.
чем то напомнило
Амброз Бирс
* ДИАГНОЗ СМЕРТИ *
- Я не так суеверен, как вы, врачи, - люди науки, как вы любите себя
называть,- сказал Хоувер, отвечая на невысказанное обвинение.- Кое-кто из
вас - правда, немногие - верит в бессмертие души и в то, что нам могут
являться видения, которые у вас не хватает честности назвать просто
привидениями. Я же только утверждаю, что живых иногда можно видеть там, где
их сейчас нет, но где они раньше были,- где они жили так долго и так, я бы
сказал, интенсивно, что оставили отпечаток на всем, что их окружало. Я
достоверно знаю: личность человека может настолько запечатлеться в
окружающем, что даже долго спустя его образ может предстать глазам другого
человека. Но, конечно, это должна быть личность, способная оставить
отпечаток, и глаза, способные его воспринять,- например, мои.
- Да, глаза, способные воспринять, и мозг, способный превратно
истолковать воспринятое,- с улыбкой сказал доктор Фрейли.
- Благодарю вас. Всегда приятно, когда твои ожидания сбываются,- а это
как раз та степень любезности, которой я мог ожидать от вас.
- Прошу прощенья. Но вы скатывали, что знаете достоверно. Таких слов не
бросают на ветер. Может быть, вы расскажете, откуда у вас эта уверенность?
- Вы это назовете галлюцинацией,- сказал Хоувер,- но все равно.
И он начал свой рассказ:
- Прошлым летом я, как вы знаете, поехал в городок Меридиан,
намереваясь провести там самую жаркую пору. Мой родственник, у которого я
думал остановиться, захворал, и мне пришлось искать себе другое пристанище.
После долгих поисков я наконец нашел свободное помещение-дом, в котором
некогда жил чудаковатый доктор по фамилии Маннеринг; потом он уехал, куда -
никто не знал, даже тот, кто, по его поручению, присматривал за домом.
Маннеринг сам построил этот дом и прожил в нем почти десять лет вдвоем
со старой служанкой. Практика у него всегда была небольшая, а вскоре он ее
совсем бросил. Мало того, он совершенно удалился от общества и жил настоящим
анахоретом. Деревенский врач, единственный, с кем он поддерживал общение,
рассказывал мне, что эти годы отшельничества он посвятил научному
исследованию и даже написал целую книгу, но труд этот не заслужил одобрения
со стороны его собратьев по профессии. Они считали, что Маннеринг немного
по-' мешан. Сам я не видел этой книги и сейчас не помню ее заглавия, но мне
говорили, что в ней он излагал до-, вольно оригинальную теорию. Он
утверждал, что в некоторых случаях бывает возможно предсказать заранее
смерть человека, хотя бы тот сейчас пользовался цветущим здоровьем, и срок
этот можно исчислить с большой точностью. Самый длительный срок для такого
предсказания он, кажется, определял в восемнадцать - месяцев. Хранители
местных преданий рассказывали, что он не раз ставил такие прогнозы, или,
может быть, правильнее сказать, диагнозы, и утверждали, что в каждом случае
то лицо, чьих близких он предупредил, умирало в указанный день, и притом без
всякой видимой причины. Все это, впрочем, не имеет отношения к тому, о чем я
хочу рассказать: я просто подумал, что вас, как врача, это может позабавить.
Дом сдавался с обстановкой, которая сохранилась в полной
неприкосновенности еще с тех дней, когда там жил доктор. Это было, пожалуй,
слишком мрачное жилище для человека, не склонного ни к отшельничеству, ни к
научным трудам, и мне кажется, что дух этого дома, или, верней, дух его
прежнего обитателя, оказал влияние и на меня, ибо, когда я там находился,
мною неизменно овладевала меланхолия, вовсе мне не свойственная. Не думаю,
чтобы ее можно было объяснить просто одиночеством: правда, ночью я оставался
совсем один - прислуга спала не в доме,- но я никогда не скучаю наедине с
самим собой, так как чтение составляет мое любимое занятие. Одним словом,
каковы бы ни были причины, а результатом была подавленность и какое-то
чувство неотвратимой беды; особенно тяжким оно становилось в кабинете
доктора Маннеринга, хотя это была самая светлая и веселая комната в доме.
Здесь висел портрет доктора Маннеринга масляными красками, в натуральную
величину, и все в комнате, казалось, сосредоточивалось вокруг него. В
портрете не было ничего необычайного; на нем был изображен человек лет
пятидесяти, довольно приятной внешности, с бритым лицом и темными глазами, с
проседью в черных волосах. Но почему-то портрет притягивал к себе, от него
трудно было оторваться. Лицо человека на портрете не покидало меня,- можно
сказать, что оно меня преследовало.
Однажды вечером я проходил через эту комнату, направляясь в спальню с
лампой в руках,- в Меридиане не было газового освещения. Как всегда, я
остановился перед портретом: при свете лампы он, казалось, приобрел какое-то
новое выражение,- трудно сказать, какое именно, но, во всяком случае,
таинственное. Это возбудило мое любопытство, не внушив, однако, тревоги. Я
стал двигать лампой из стороны в сторону, наблюдая различные эффекты от
перемены освещения. Поглощенный этим занятием, я вдруг почувствовал желание
оглянуться.
Я это сделал и увидел, что по комнате прямо ко мне идет человек. Когда
он приблизился настолько, что свет от лампы озарил его лицо, я увидел, что
это сам доктор Маннеринг. Как будто портрет сошел со стены!
- Простите,- сказал я с некоторой холодностью.- Очевидно, я не слышал,
как вы постучали.
Он прошел мимо на расстоянии двух шагов, поднял палец, как будто
предостерегая меня, и, не промолвив ни слова, вышел из комнаты - куда и как,
мне не удалось заметить, так же как я не заметил его прихода.
Мне, конечно, незачем объяснять вам, что происшедшее было то, что вы
называете галлюцинацией, а я видением. Дверей в комнате было только две:
одна была заперта на ключ, а вторая вела в спальню, которая не имела другого
выхода. Что я почувствовал, когда это сообразил, не относится к делу.
Вы, надо полагать, сочтете это банальной историей с привидениями,
построенной по правилам, установленным классиками этого жанра. Будь это так,
я не стал бы рассказывать, даже если бы она случилась со мной на самом деле.
Но человек этот не был призраком; он жив. Я встретил его сегодня на
Юнион-стрит. Он прошел мимо меня в толпе.
Хоувер кончил свой рассказ. Несколько минут оба собеседника молчали.
Доктор Фрейли рассеянно барабанил пальцами по столу.
- Он сегодня что-нибудь сказал?- спросил он. Что-нибудь такое, из чего
можно было заключить, что он не мертв?
Хоувер уставился на доктора и ничего не ответил..
- Может быть, он сделал какой-нибудь знак? - продолжал Фрейли.
Какой-нибудь жест? Может быть, поднял палец? У него была такая привычка,
когда он собирался сказать что-нибудь важное,- например, когда он ставил
диагноз.
- Да, он поднял палец- совершенно так, как тогда мое видение. Но - боже
мой!- вы, стало быть, его знали?
Хоувер, видимо, начинал волноваться.
- Я знал его. И я прочитал его книгу - когда-нибудь каждый врач ее
прочитает. Его поразительное открытие-это первостепенной важности вклад в
медицинскую науку. Да, я его знал. Я лечил его во время его. последней
болезни три года назад. Он умер.
Хоувер вскочил со стула; видно было, что он с трудом сдерживает
волнение. Он прошелся взад и вперед по комнате, потом остановился перед
своим другом и нетвердым голосом спросил:
- Фрейли, вы ничего не имеете сказать мне как врач?
- Что вы, Хоувер! Вы самый здоровый человек из всех, кого я знаю. Но я
дам вам совет как друг. Пойдите к себе в комнату; вы играете на скрипке как
ангел,сыграйте что-нибудь. Что-нибудь веселое и бодрое. Выбросьте из головы
мрачные мысли.
На другой день Хоувера нашли у него в комнате мертвым. Он прижимал
скрипку к подбородку, смычок покоился на струнах, перед ним был раскрыт
"Траурный марш" Шопена.
yaplakal.com