Прозрачнее тишины

Она появилась в старом доме на окраине города, когда последние жильцы, хлопоча и ругаясь, выносили на улицу потрепанный диван. Никто ее не заметил. Она и сама себя не сразу осознала — лишь смутную тягу к тишине и прохладе запыленных комнат.

Ее звали Лиза. По крайней мере, так ее звали когда-то. Теперь от имени осталась лишь легкая, едва уловимая вибрация в воздухе, когда она проходила сквозь стену в детскую. Комната была пуста. Солнечный зайчик плясал на полу, где когда-то стояла кроватка с резными бортиками. Лиза смотрела на него и пыталась вспомнить. Вспомнить тепло маленького тела на руках, запах детских волос, смех. Но воспоминания были как старые фотографии, выцветшие до бледных пятен.

Новые хозяева, молодая пара, заселились с грохотом, мебелью из плоского ящика и запахом свежей краски. Лиза наблюдала. Молодой человек, Алексей, целыми днями что-то собирал и разбирал на компьютере. Девушка, Катя, развешивала по стенам яркие картины и постоянно разговаривала по телефону.

Лиза не хотела пугать. Она просто существовала. Иногда, от скуки, она переставляла безделушки на полке. Катя, с кофе в руке, замирала, смотрела на полку растерянно, а потом пожимала плечами, списывая все на плохую память. По ночам, когда в доме воцарялась тишина, Лиза любила сидеть на подоконнике в гостиной и смотреть на звезды, которых почти не было видно из-за городской засветки. Однажды, в особенно ясную ночь, она попыталась смахнуть пылинку с окна. Морозный узор под ее невесомым прикосновением сложился в причудливый цветок, похожий на те, что она вырезала когда-то давно, еще живая.

Катя увидела его утром и ахнула. «Леш, смотри!» — позвала она. Алексей, сонный, подошел и присвистнул. «Красиво. Конденсат, что ли, так лег?»
«Нет,— прошептала Катя. — Он похож на… как будто нарисованный».

После этого случая Лиза почувствовала слабый, едва уловимый импульс — интерес. Катя начала замечать другие вещи: книгу, которую она точно не оставляла на столе раскрытой на странице со стихами Есенина; легкий, едва слышный вздох в пустой комнате; ощущение, что в доме кто-то есть, но не враждебный, а скорее застенчивый и печальный.

Однажды Катя, уставшая после тяжелого дня, села в кресло в гостиной и сказала в пустоту, глядя в темный угол:
«Знаешь,мне сегодня было так грустно. И я подумала… если ты здесь, то, наверное, тебе бывает грустно тоже».

Лиза замерла. Слова прозвучали не как вопрос, а как признание. Как протянутая рука через пропасть времени. Впервые за много-много лет кто-то обратился к ней не с криком страха, а с тихим сочувствием. Она чувствовала, как что-то внутри нее, давно замерзшее, дрогнуло.

Она не могла ответить словами. Но в ту ночь Катя увидела сон. Не страшный, а странный. Ей снился сад, полный сирени, и женщина в платье старого покроя качала в коляске младенца и тихонько пела. А наутро на кухонном столе, где Катя забыла блокнот для стихов, она нашла две строчки, выведенные бледным, почти исчезающим контуром, как будто холодным пальцем по запотевшему стеклу:

«Спасибо за тишину твою.
И за то, что не боишься».

Катя не сказала об этом Алексею. Но иногда, особенно в тихие вечера, она ставила на старый патефон (найденный на чердаке) пластинку с вальсом и наливала в тонкую хрустальную рюмку, доставшуюся от бабушки, немного вина. Она ставила рюмку на подоконник в гостиной и говорила: «За нас».

А Лиза, невидимая, стояла рядом. Она смотрела на молодую женщину, на огни города за окном, на звезду, что только-только пробивалась сквозь городской смог. Она больше не пыталась вспомнить, кем была. Память медленно таяла, как тот утренний узор на стекле. Но вместе с ней таяла и та невыносимая тяжесть одиночества, что годами сковывала ее.

Она не обрела покой в привычном смысле. Она не исчезла в сияющем свете. Она просто стала тише, прозрачнее, постепенно растворяясь не в небытии, а в самом доме — в скрипе половицы на втором этаже, в легком дрожании теней от свечи, которую Катя иногда зажигала, в прохладе, веющей из угла старой детской.

Она становилась не призраком, а просто частью тихого, мирного дома, в котором наконец-то снова появилось немного тепла. И в этом была своя, странная и умиротворяющая, завершенность.

Размещено через приложение ЯПлакалъ