Зло. ( Фантастический роман. Продолжение)

Секунды сменялись минутами, перетекавшими в часы и дни. Эпос почти круглосуточно находился внутри Вергилия, проводя только ему известные манипуляции с кораблем и лишь изредка выбирался на территорию аванпоста. Эти короткие вылазки Айзек проводил в обществе Флегия. Они проходили под девизом: "Киллиан, не твое это собачье дело", главным слоганом их было: "Ты уже один раз сунул свой нос куда не надо." Мемор был предоставлен самому себе и вот уже третьи сутки усердно ничего не делал. Ему был разрешен доступ почти во все уголки дома флегийцев, который при более детальном знакомстве оказался совсем уж крохотным. Осмотр местных достопримечательностей занял у Сивара ровно пол дня. Шедевры здешней архитектуры, такие как "вход в бункер номер два" или "правое заграждение", произвели на юношу прямо–таки неизгладимое впечатление. Его захолустная планета была пиршеством жизни в сравнении с аскетичной обстановкой жилища детей Флегия. Бетон, металл, псевдопластик. Казармы, залы для занятий и административно–хозяйственные постройки – вот и весь спектр имевшихся на Кродхе мест обитания людей. Аскеза была смыслом и сутью существования этих людей. Сон – как единственный вид отдыха. Зал для тренировок – единственное развлечение. И чем дольше Киллиан смотрел в лица флегийцев, тем больше понимал, почему их так бояться во всем человеческом сегменте космоса. Сам Флегий, по сравнению со своими детьми, являл собой прямо–таки образчик бьющего во вселенную фонтана эмоций и жизни. Его "отпрыски" были другими... Холодные, лишенные эмоций взгляды. Размеренные, рациональные движения. Ничего лишнего. Никаких выражений индивидуальности. Лишь покорность и готовность к действию.

Тем разительнее на этом тишайшем, можно даже сказать, монастырском фоне выглядели порождения бирюзово–чёрного собрата флегийцев. Призраки, которых Киллиан уже видел в пределах Круга Испытаний, были нередким гостем в чертогах Великого Отца. В отличие от запланированных и запрограммированных на определенную цель материализаций страхов, появлявшихся на арене, спонтанные призраки жили недолго. Они, как вспышка кварковой бомбы, были скоротечны, благо что не так разрушительны. Всех их объединяло одно – они были полны ненависти и злобы, которые непременно желали выплеснуть наружу. Меланхоличные флегийцы звали их Отражениями гнева, отголосками эмоций, которыми питалась Кродха. Тихий и спокойный монастырь убийц иногда превращался в настоящий балаган. Очень часто бок о бок с мерно шествующими по своим делам жителям Кродхи по коридорам и закоулкам аванпоста бегали совсем уж безумные призраки.

Киллиан очень пожалел, что Флегий отобрал у него плазмомет, которым юноша так ловко разогнал порождения сверхразума планеты. Он слонялся без дела, не зная, чем себя занять, когда в считанных метрах от него материализовался пресловутый Отголосок. Призрак не произрастал из бирюзовой биомассы, как это было на арене. Он образовался буквально из воздуха, который, как и вся естественная среда на этой планете, был порождением хозяина Кродхи. Бесформенный сгусток протоплазмы преобразовался в человека. Он отрастил руки и ноги, покрылся защитной скорлупой скафандра и застыл, ожидая момента, когда прародитель вольет в него эмоции. Киллиан уже было занял боевую стойку, ожидая атаки человекоподобного существа, когда призрак нашел себе другое применение. Как только в глазах Отражения гнева появился огонь, снедающий его изнутри, как только бесчувственное нечто обрело эмоции, он начал что есть силы биться головой о стену.

Сивар отпрянул. Его сердце замедлило бег, а глаза перестали моргать. Он смотрел, как мужчина в скафандре космодесантника, на котором отсутствовал шлем, раз за разом бил лбом о бетон. Он смотрел, как на голове призрака начала проступать ссадина, которая быстро превратилась в кровоточащую рану. Космодесантник продолжал биться головой, пока его черепная коробка не треснула, а серое вещество не хлынуло наружу. И лишь тогда Отражение, словно найдя искомое упокоение, рухнуло на пол. Через мгновение сам призрак и следы его безумия исчезли, оставив лишь след в памяти мемора.

Больше всего это странное место, создающее лучших в мире убийц, походило на психиатрическую лечебницу. Однотонные серые стены. Нарочито спокойные флегийцы и их соседи, гневные порождения Кродхи словно олицетворяли собой две группы больных, одни из которых постоянно находились под транквилизаторами и не обращали внимания на действия второй, буйной группы. Отражения периодически сновали по коридорам, оглашая их безумным криком. Учителя, да и сам Великий Отец, не особо обращали на это внимание. Олицетворения непостижимой природы огромного сверхразума стали для них привычным явлением. Тем более причиняли они вред (физический, естественно, ведь никто не был застрахован от перспективы немного сойти с ума, когда на него из–за угла бросался верещащий мертвец) исключительно в пределах Круга Испытаний.

Вдоволь насмотревшись на черно–серые красоты аванпоста и безумства здешнего полтергейста, Киллиан решил поискать себе тихое место. Доступ на корабль ему до сих пор был закрыт. Так Сивар и оказался в одном из тренировочных залов, застав там новую знакомую. Жаждущая, недавно проходившая испытание, в ход которого и вмешался Киллиан, порхала в центре зала, уклоняясь от выпадов боевого тренажёра. Тренажёр располагался в центре помещения и походил на многоголовую змею. Ее "щупальца–головы" оканчивались подвижными отростками. Судя по тому, что девушке удавалось отражать их атаки, они были выполнены не из металла. Это было как–то не по флегийски гуманно, что, впрочем, не мешало синякам споро проявляется на голых предплечьях Кохитсуджи. Девушка на этот раз была одета гораздо легче. Церемониальный костюм, в котором все флегийцы проходили последнее испытание, заменили черная майка и короткие шорты. Ссадины, испещрившие тренированное тело девушки, ничуть не смущали жаждущую. Она продолжала спарринг с змееподобныи тренажёром, не обращая внимания на появление в зале наблюдателя.

Киллиан присмотрелся и увидел надпись в основании "кустистого" аппарата. Боевой тренажёр именовался «Сциллой». Стараясь действовать как можно тише, Сивар нашел себе укромный уголок и стал наблюдать за движениями девушки. В отличие от испытания, на тренировке жаждущая не считала нужным уклоняться от ударов. Видимо, целью тренировки было улучшения качества отражения атак соперника. Скупо и рационально она ставила блоки, подставляя руки и ноги под удары машины. Лишь изредка, когда на тренажёре загоралась красная галопанель, флегийка делала выпады, совершая атаку. Вся ее фигура – хрупкая, но в нужный момент способная стать смертоносным оружием, выдавала ее подготовку. Она была настоящим убийцей.

Короткие выпады переходили в долгую атаку, проверяя выдержку тренажера. В конце концов «Сцилла» дала слабину. Галопанель, до того светившаяся лишь красным, озарила изголовье машины зелёным. Занятие было окончено. Не давая себе и секунды передышки девушка развернулась и пошла прочь. Кровоподтёки она так же не удосужила своим вниманием. И даже Киллиан, не выйди он ей навстречу, не был бы замечен этой отстраненной особой.

– Привет, – Киллиан, которого уже мутило от спокойных, но от того не менее устрашающих лиц флегийцев, решил заговорить с человеком, хоть мало–мальски выделявшимся из этой безликой массы. – Здорово ты с этой железякой. Мне, наверное, прилетело бы уже на первых секундах.

Девушка посмотрела на Киллиан, но даже бровью не повела при его реплике. Ей была свойственна фирменная отрешённость жителей Кродхи. Ну или почти всех. Киллиан вспомнил Таэра. Вспомнил болтливость, напавшую на него в Лабиринте. Вспомнил безумный блеск его глаз, когда тот рассказывал о скором достижении цели.

– Вас успокоительными что ли здесь пичкают? Ходите, как сонные мухи, даже на этих, – Киллиан показал большим пальцем себе за спину, – трупаков ходячих внимания не обращаете. Я видел одного из ваших на Ласте. Он–то уж точно не был похож на монаха отшельника.

Киллиан улыбнулся. Его прямо–таки тянуло поговорить. Образ, всплывший во время испытания в его голове, не давал топазцу покоя и заставлял вновь и вновь представлять девушку, которую он не мог не спасти. Спасенная прямо–таки «светилась» благодарностью. Будто бы атрофировавшиеся мышцы лица и не думали сокращаться, порождая улыбку. Черные блюдца зрачков были все так же холодны, а глаза совсем перестали моргать.

– В своем доме мы чисты. Мы свободны от эмоций. Внешний мир настолько загажен вами, что способен загрязнить разум любого. Даже флегийца, – дав короткий ответ о странностях поведения Таэра и покоробив слух Киллиана этим "вы", отделившим флегийцев от остальных людей, девушка двинулась прочь. Киллиан обогнал ее, преграждая путь к выходу:

– Я просто хотел поболтать... Может даже, услышать благодарность, хоть она и не требуется. А по поводу "загадили"… знаешь, твой соплеменник неплохо так сам испоганил внешний мир, учитывая, что я – часть этого самого мира. Быть может, его цель и стоила жизней других людей, но от этого смотреть, как мне вспарывают кишки, было не легче.

– Твоя, моя, да и любая другая жизнь в отдельности не важна, – бывшая жаждущая не по годам рационально рассуждала. Ее лицо продолжало оставаться спокойным и безмятежным, – Важна общая цель. Мы обязаны сделать вид лучше. Сделать его достойным Грядущих.

– Спасибо… Я уже достаточно наслушался этого ... – Киллиан понял, что и здесь не найдет себе адекватного собеседника и освободил дорогу. Бредней про Грядущих он уже в свое время наслушался от Таэра. Девушка продолжила разговор:

– Быт может, Грядущие – это только символ, и мы сами – улучшенные и чистые – ими и станем. В любом случае, нельзя оставлять этот мир таким, каков он есть. Я видела очень много фирменных человеческих эмоций и не хочу, чтобы мир оставался прежним. Не жди от меня благодарности за спасение. Хоть отец и посчитал испытание пройденным, я его таковым не считаю. Ты опозорил меня и моего Учителя. Я бы с радостью умерла, будь моя собственная жизнь в моих руках. Но сейчас она подвластна лишь Грядущим...

– Как сделать мир лучше, если позволять себе смотреть, как трупы убивают беззащитную девушку, а ее так называемый Отец за этим преспокойно наблюдает? Я захотел тебе помочь. Я захотел, что–то сделать.

Кохитсуджи уже прошла мимо, и Киллиан почти кричал ей в след. Девушка на секунду обернулась и посмотрела ему в глаза. Вспышка, наложившая черно–белый негатив на лицо жаждущей, озарила сознание Сивара. В это мимолетное мгновение живую, состоящую из плоти и крови девушку было почти не отличить от фантома, появившегося в разуме мемора.

– Нужно укрощать свои желания.

Быть может, Киллиану это лишь померещилось, или видение подменило собой реальность, как бы то ни было, на мгновение, на краткий миг губы девушки растянулись в робкой улыбке. Звук открывающейся двери не позволил Киллиану рассмотреть ее лицо получше. Видение улетучилось. Его примеру последовала и жаждущая, услышавшая от вошедшего в тренировочный зал мужчины, что ее ожидает Великий Отец.

– Угораздило же вляпаться, – теперь Киллиан видел свой поступок, учиненную им в Круге Испытаний бойню, совсем в другом свете.

"Что, если люди не хотят, чтобы им помогали? Не хотят никакого светлого будущего, да и в чем оно? – холодное, отрешенное лицо девушки, спокойно говорившей о своей смерти, не давало Сивару покоя, – вот и эта, сопля еще зеленая, а туда же. Грядущие у нее, чтоб их."

Мемор расхаживал по тренажёрному залу и пинал незримых врагов. С этими тычками и пинками он выпускал наружу копившуюся внутри злобу. Киллиан давно уже потерял иллюзии насчёт всеобщего равенства и братства среди человечества или хотя бы доброты представителей одного вида друг к другу. Везде и всюду в человеческом космосе правил простой и давно известный закон: «Ты или тебя». И не важно, кто был перед тобой: пятнадцатилетняя девочка, которая задолжала тебе за глоток свежего воздуха или алиум, не хотевший отдавать деньги за дрянь для своей основы. Правила везде были одинаковы. Эгоизм возведенный в Абсолют. Мораль – как признак слабоумия. Доброта – как порок. Везде, куда ступало человечество, разрасталось это древнее дерево человеческих пороков. Оно уходило корнями в дремучее прошлое, когда пещерные люди убивали друг друга из–за еды и произросло в светлое, как казалось, будущее. Киллиан не знал и не видел мира, который был до Выживания. Не ведал мира чужих. Но он был уверен, что в грызне, которую человечество сейчас уже ведёт почти исключительно само с собой, не будет победителей. Будут только новые трупы. Новые жертвы, рухнувшие с небес прекрасной космической эпохи в адскую бездну настоящих человеческих страстей. В Ад, в который человечество затянуло ещё несколько рас...

Киллиан опешил от своих собственных мыслей. В памяти вставала картина из сна. Свинцовое небо. Через грязное марево туч не может пробиться робкое солнце. Тучи пропускают других путников – черные болиды, пикирующие с невообразимой высоты на склон огромного кратера, где пахнет серой, где черные облака пепла обжигают лёгкие. Красные одежды проводника и его, Киллиана, растерянные глаза, когда он проходит очередной уступ.

Воспоминание было настолько реальным и так хорошо сплелось с его нынешними мыслями, что Сивару пришлось начать моргать, чтобы прогнать мрачную картину из своих помыслов.

"К черту все эти рассуждения. К черту всех этих стратегов. Надо начинать с себя и пытаться делать то, что от меня зависит." – Стоило Киллиану об этом подумать, как новый порыв гнева окутал его разум. Сейчас, да и во время всего путешествия, от него ровным счетам ничего не зависело. Он, словно песчинка, словно крохотная звёздочка, сам не замечая этого, попал под действие притяжения великого аттрактора Айзека Райберга. Он был обречён следовать туда, куда прикажет его полноправный повелитель.

Киллиан зло пнул то, что первым попалось у него на пути, а именно – одну из лап–щупалец «Сциллы». Тренажёр будто только этого и ждал. Галопанель сменила свой дружелюбный зеленый цвет на красный. Мемор только и успел сказать: "Ой", когда кровожадный противник подлым ударом под дых откинул его на несколько метров. Ни мышечный каркас, усиленно тренируемый физеокомбкнезоном, ни регулярные травмы, способствовавшие повышению болевого порока, не смогли защитить юношу. «Сцилла» была настроена решительно. Киллиан, пропустив первый хлесткий удар одной из лап тренажёра, принялся отражать атаки, но силы были явно неравны. Возможно, Кохитсуджи «Сцилла» сопротивлялась с меньшим упорством. Возможно, уровень подготовки мемора оставлял желать лучшего. Результат всех сложившихся воедино факторов был неутешителен: Киллиан пропускал удар за ударом. У тренажёра обнаружилась достаточно кровожадная привычка перемещаться по полу, не позволяя жертве улизнуть. Только сама «Сцилла» могла устанавливать время, отведенное на занятие. Если бы у Киллиан было хотя бы мгновение, чтобы взмолиться о пощаде, он бы с радостью обласкал искусственные уши тренажёра своим заунывным завыванием, но его механическая соперница была беспощадна и не давала мемору и секунды покоя. Головы–отростки безостановочно торпедировали тело юноши ударами, заставляя того вертеться, как змей под дюзами. Киллиан скакал и перекатывался, ставил блоки, преграждая путь псевдопластиковой дубине, и делал уклонение – все тщетно. Один из десяти ударов в любом случае приходился в незадачливой лицо Сивара. На месте оного уже образовалась прилично побитая рожа, грозящая перерасти в заплывшую морду.

Киллиан потерял ощущение времени. Ему казалось, что это истязание длится вечно. Не было этих шестнадцати лет испытаний, разбавленных редкими приятными мелочами. Была есть и будет только это нескончаемая схватка с сорвавшимся с цепи симулятором шпаны. Киллиан потерял слух. Звуки окружающей реальности потонули в глухих отголосках ударов «Сциллы». Оттого неожиданней было увидеть руку, преградившую путь одной из рабочих поверхностей тренажера. Худенькая, но сильная рука Кохитсуджи легко справилась с градом атак, переведя огонь на себя. Киллиану лишь оставалось сидеть на полу и с завистью наблюдать за техникой флегийки. Она и не думала бежать от схватки. Как и в первый раз, чтобы остановить тренажёр, девушке пришлось несколько раз перейти в контратаку. Крохотная флегийка безжалостно атаковала многоголового монстра и в итоге победила. После нескольких успешных выпадов «Сцилла» сдалась и, словно обидевшись на изменившийся баланс сил, притихла в углу.

Девушка повернулась, заставив Киллиана забыть о ссадинах и тумаках. Перемены, произошедшие с флегийкой за время отсутствия, ошеломили и одурманили Сивара. Перед ним будто бы стоял совсем другой человек. Для того, чтобы произвести такой эффект, девушке оказалось достаточно улыбнуться. Тепло и веселье ее глаз никак не походили на эмоции флегийца. Не верилось, что именно эта особа совсем недавно готова была отдать жизнь за неведомых Грядущих. Совсем недавно холодная, как планеты, лишенные света звёзд, девушка задорно рассмеялась.

– Ты бы сейчас видел свое лицо: "Не бейте меня пожалуйста!"

Киллиан продолжал искать подвох. В его голову начали закрадывается сомнения по поводу своего собственного психического здоровья. Он ущипнул себя за руку, а потом, для верности, ущипнул и жаждущую. Вполне реальная девушка озадачено спросила:

– Совсем тебе тяжко, милый. Голову отбили. Меня учили хорошо обращаться с убогими, давай помогу.

Задорный смех, такой непривычный в доме флегийцев, и такой естественный в исполнении Кохитсуджи, вновь разнёсся над тренажёрным залом.

– Ну ты же так гордился моим спасением, герой. Не могла же я остаться перед тобой в долгу, а то еще попросишь чего–нибудь в благодарность, – девушка подмигнула, окончательно выбив у Киллиана почву из ног. Почти в буквальном смысле. Уже начавший было подниматься Сивар оказался сражен разбушевавшейся мимикой жаждущей, рухнув на пятую точку. Мысли о биполярном расстройстве, посещавшем собеседницу, все сильнее разгорались в его голове.

– Да ты как вообще выживал–то, с такой–то грацией и сноровкой? – Девушка протянула Сивару руку, – заодно и познакомимся. Раз ты такой галантный у нас и не можешь девушке представиться.

Киллиан смущённо улыбнулся, пытаясь заговорить, но ему и не подумали дать слова.

– Кохитсуджи, можно без фамилии. А то знаешь, я тебе расскажу о себе все, а ты потом меня заочно продашь на органы, – Сивар с опаской потряс протянутую девушкой руку, – вообще, можно просто Суджи. Вот это вот «Кохи» мне не особо нравится, как название болезни какой. Дохи–кохи – ужас. Назвали же.

Мемор улыбался, продолжая трясти руку, пока девушка, озадаченно глянув на Сивара, не выдернула ее, немного отпрянув.

– Ну ладно, видимо у вас там такой этикет. Молчаливый. Буду звать тебя «Эй, ты, как тебя там?», если позволишь, ну или папика твоего спрошу.

Взыгравшее всеми красками словоблудие Кохитсуджи заставляло эмоции Киллиана скакать во всем доступном спектре. От стеснения к возмущению.

– Киллиан Сивар. Мемор. Айзек мне не отец.

– Да ты знаешь, я и не думала, что он твой папа. Вы, конечно, похожи, у вас близкие связи и все такое, но сразу видно – не родственные. Хотя и родственники разные бывают.

– Чего? – Киллиан не верил своим ушам. Девушка, из которой раньше было не вытянуть и слова, принялась его как раз–таки словесно изничтожать.

– Чего–чего? Говорю, в космосе одиноко и грустно без человеческого тепла–то. Вот господин Эксперт тебя с собой и таскает. Физиология.

– Я не...

Кохитсуджи тараторила, все набирая скорость:

– Это, конечно, ваше личное дело. Я и не думаю в него лезть. Да и все понимаю. В полете скука смертная, прямо как у нас тут. Кибера нет, из развлечений только дракониха, – девушка махнула в сторону «Сциллы», – мне Великий рассказал, ну знаешь, почему эта дребедень так зовётся. Говорит, был на Земле такой дракон, ну или что–то типа того. И он всех проплывающих мимо тормозил. Вроде таможни. Вот бы мне такую работёнку…

– Стоп. Знаешь, ты мне больше нравилась, когда не болтала столько. И ничем мы подобным с капитаном Райбергом не занимаемся. Мы заняты особо важным государственным делом.

– Ага, конечно. И, естественно, ты стал бы о нем трепаться с первой же встречной. И секреты государственные, может, выболтаешь? Не, ну правда, расскажи что–нибудь. Я ужас как секреты люблю. Вот, например, Карл, ну, это – Учитель мой, страсть как не любит здешнюю баланду. И он себе тайком приволок синтезатор пиши, представляешь? А я заметила, и чтобы я никому не разболтала, а я ведь могу, он меня иногда угощает, – девушка приложила указательный палец к губам и посмотрела куда–то вверх. – Это что получается? Я тебе все разболтала и не видать мне больше еды? Хотя, зачем Карлу–то об этом рассказывать?

Киллиан еле успевал за ходом разговора. Искомый собеседник таки был найден, вот только самой беседы не получалось. Был лишь нескончаемый монолог не замолкавшей девушки. Внутри нее словно стоял барьер, прорвав который, лавина из слов хлынула наружу, обрекая всех окружающих быть погребенными под толщами бесполезной информации. Кохитсуджи взяла Киллиана под руку и браво засеменила к поверхности. Экскурсия по дому флегийцев, которую она решила провести мемору, сопровождалась нескончаемыми вопросами с ее стороны, на которые она сама же и отвечала:

"А вот как это – гиперсон? Наверное, некомфортно, не знаешь проснешься ты или нет. Я слышала, это параменталы так сделали. Их гиперприводы, которые мы скопипастили, так устроены…";

"А кибер на других планетах есть? Вот Отец говорит, что он только разжижает мозг, да и нантосы там водятся. Могут не просто сделать мозги жидкими, но и потом и жаркое из них приготовить. Кстати о жарком, вот ты его любишь? Мне Карл давал попробовать. Это же просто бомба…";

"А вот это – правое побережье, как я его зову. Здесь начинается Страх. Ну или заканчивается. Он, конечно, не заканчивается…";

Киллиан, поглощённый этим ходячим протуберанцем энергии, был не в силах сопротивляться. Постепенно ему даже начинало это нравиться. В нескончаемом потоке мерзавцев и лжецов, которые попадались ему в путешествии, Суджи стояла особняком. Начав говорить, она показала Сивару свой внутренний мир, свою личину. И она оказалась не такой уж плохой. Немного сумасбродная и вечно болтающая, она казалась ему самым нормальным человеком в бескрайнем потоке убийц и подлецов, которым и являлся человеческий космос. Лишь одна странность не давала юноше покоя: девушка могла замереть на середине фразы, пару секунд простоять молча, а потом продолжить разговор как ни в чем не бывало. В один из таких моментов их и обнаружил Эпос.

Увидев, что за время ее "перезагрузки" рядом появился ещё один собеседник, Кохитсуджи смутилась и впервые за несколько часов замолчала. Эпос, нелюдимый и хмурый после спора с Флегием, на это раз был в хорошем расположении духу. На его лице теплился зачаток улыбки, контрастировавший с привычной стужей глаз.

– О, подружились уже? Это – хорошо. Может, поменьше будешь меня вопросами доставать.

Киллиан отрицательно покачал головой:

– Я думаю, горы вопросов вам не избежать, сэр, – он покосился в сторону притихшей девушки. Кохитсуджи не выдержала. Принудительное молчание было бы для нее худшим из возможных наказаний:

– А что, скоро полетим? Корабль–то позволяет меня разместить? А то я его видела – крохотный.

– Ты, главное, на борту это не брякни. Он у нас закомплексованный.

– Кто?

Намек на ухмылку на лице Райберга перерос в полноценную улыбку:

– Да вон юноша, говорю, стеснительный. Я ему все говорю, что размер не имеет значения.

Кохитсуджи толкнула Сивара и скрестила руки на груди:

– А говорил, что вы не такие… Соврал получается. Хотяяя, кому там из вас чего не хватает – это не мое дело.

На это раз очередь озадаченно молчать досталась Райбергу. Эпос с честью перенес услышанное и уже через несколько мгновений пришел в себя.

– Старт – через два часа, – Айзек обращался к Киллаину, лишь изредка неодобрительно поглядывая на прикинувшуюся белой и пушистой девушку. – Флегий подтвердил мои догадки. Запасы восполнены. Готовьтесь.

Эпос развернулся и пошел прочь, бросив напоследок: «Молодежь…»

Кохитсуджи и Сивар остались вдвоем. Девушка отпустила Киллиана, принявшись скакать на месте. Образ из видения почти слился с реальностью. Киллиан улыбался, глядя на безумные пляски такой далекой и такой знакомой девушки.

– Ура!!! Полетаем! Наконец–то свалю из этого дурдома!



***



Серебряная сфера медленно преобразовывалась в полетную модификацию. Хоть это и было лишь данью традиции, (космос не требовал улучшения аэродинамических свойств) обтекаемая форма этого запредельного чуда всегда очень нравилась Флегию. Ещё тогда – в самом центре галактики, когда Грядущие преподнесли им свои последние дары – он не мог оторвать взгляд от этого корабля. В тайне он даже завидовал Айзеку, который тогда еще не был Эпосом, не был палачом пояса Дита. Айзек был его другом. Одним из двух лучших друзей, вместе с которыми он выбрался из той проклятой экспедиции. Гийом Фле, Айзек Райберг и Джуд Лайтберин – трое выживших из пятидесяти аргонавтов, отправившихся в центр Млечного пути за «золотым руном». «Руно» было найдено и даже не одно. Их оказалось три. Но радости эти дары, которые путешественники все же решились принять от Грядущих, не принесли. Это стало проклятьем или, скорее, извечным ярмом, повисшим над тремя тогда ещё молодыми мужчинами.

Долг перед человечеством. Долг перед Грядущими.

Именно из–за этого они напропалую врали всем вокруг: врали близким, врали своим учителям, врали сами себе, говоря, что все это им привидилось. Дары Грядущих напоминали, что все это было взаправду. Дары и члены экипажа «Арго», приходившие к ним в самых страшных кошмарах даже через столько лет. Один из этих кошмаров не так давно предстал перед Флегием в Круге Испытаний, выуженный из сознания Райберга молчаливым разумом Кродхи. Месяцы допросов любых степеней; литры препаратов, пропущенные через кровь и плоть троих, не возымели результатов – они были верны своей идее. Они не раскрыли правды. Не раскрыли источник даров. Не стали испытывать людей на прочность, ведь человек так слаб в своих желаниях. Они хотели защитить, хотели изменить человечество.

Быть может, то, что не удалось сломить суровой правде Выживания, удалось изменить времени. Сначала Джуд, словно обезумевший феникс, решил сгореть, подпалив вместе с собой всю зловонную, озлобленную свору, именуемую человечеством. Теперь не было уверенности и в Айзеке... Он что–то темнил, его старый друг, и даже дар, полученный от грядущих, не смог помочь Великому Отцу разгадать эту тайну. Флегий мог познать и понять любое существо, но он не смог постичь замыслы Айзека Райберга. Его друг изменился, будто бы превратившись из пастыря, за которым должно было пойти человечество в сторожевого пса. Эпос защищал своих соплеменников от всех видимых угроз, забыв, что главная опасность подстерегает людей внутри них самих.

Флегий вздохнул, наблюдая как серебристый корабль бесшумно стартовал, не подняв даже ветерка. Дар, который Грядущие преподнесли Айзеку, был безупречен. Корабль, который однажды вернул трёх друзей из центра галактики, улетал, и Флегий был уверен, что больше никогда его не увидит. Как не увидит он и старых друзей. По крайней мере в этом мире.

Не успел Флегий отойти от посадочной платформы, как центр слежения доложил, что разрешение на спуск к планете запрашивает ещё один борт. Крохотное судёнышко – что–то среднее между спасательной капсулой и лёгкой яхтой, требовало разрешения на посадку. Коды доступа подтвердили – один из корректоров возвращался домой. У корабля не было той грации, с которой только что пределы Кродхи покинула серебряная скорлупка Вергилия. Главным достоинством этой посудины было то, что она все–таки смогла доставить единственного члена экипажа на поверхность. Не дожидаясь полного раскрытия трапа, тот спрыгнул из люка в шлюзовой камере и побежал навстречу Флегию. Его глаза горели. Он был опьянён победой и радостью. Он вел себя не как флегиец…

– Отец, возрадуйся! Я несу благие вести!

Обросший, покрытый многодневной щетиной мужчина подошёл к Флегию и упал на одно колено.

– Отец, я все сделал. Грядущие будут довольны!

– Все – потом, Таэр. Потом. Сначала мы тебя очистим от лишнего, – Флегий поднял вернувшегося домой сына и повел ко входу в подземную часть аванпоста. Лестница Забвения ждала. За время пути он бросил трясущемуся от возбуждения Таэру лишь одну фразу. Вспомнив, как с Айзеком буквально на несколько часов разминулся корабль Джуда Лайтберина, Флегий, сам того не зная, повторил слова своего старого друга:

– Вселенная чертовски мала, когда ей это нужно...

Аокигахара


Зрение и другие чувства пришли не сразу. Первым, как всегда, было обоняние. Разум Киллиана, витавший в бескрайней пустоте великого ничто, начал вытягивать в подмененную гиперсном реальность именно запах. Сера, пробирающаяся в каждую клеточку, во все естество Сивара, каждый раз, когда он оказывался на склоне огромного кратера, вновь объявила о приходе видения. Она, как глашатай, следовала впереди грез, возвещая о скором приходе мрачного видения. Следом за запахами он начал чувствовать свое тело. Невидимое, но все же вещественное, оно горело во мраке безвестия тремя холодными звёздами ран. Раны, которые Киллиан получил во время одного из своих визитов на проклятый склон, разрослись и опутали холодными нитями почти все тело. Из средоточия холода, словно по кровеносной системе, стужа начала пробираться все дальше в его естество. Он не видел этого, но мог поклясться, что почти улавливает чёрное мерцание яда, бегущего по его жилам. Антрацитовая зараза распространялась все дальше, грозя превратить его душу кусок льда. Лютый мороз яда пробирал до костей.

Киллиану захотелось кричать, но он был нем. Он хотел бежать куда глаза глядят, но взгляд его был слеп. Он хотел вырвать заразу из своей плоти, но руки его не слушались. Киллиан сосредоточился и попытался подчинить себе хотя бы одну конечность. Не спеша, ценой неимоверных усилий, он смог заставить левую руку подняться. Она медленно ощупала тело, закутанное в какие–то тряпки и почти машинально переключилась на свою напарницу. Правая рука была недвижима. Сколько он не старался, промёрзшая длань не отрывалась от земли. Кисть словно была прижата к безжизненной поверхности темного склона чем–то тяжёлым. Тяжёлым и теплым.

Не сразу, а лишь через несколько мгновений, вместивших в себя десятки попыток поднять руку, Киллиан ощутил это манящее тепло. Его холодная плоть начала тянуться к этому средоточию света и жизни. Мемор смог открыть глаза. Он не смотрел в небо, привычно покрытое грязными тучами. Не видел склон кратера, куда ему предстояло пойти. Стоило глазам распахнуться, ему сразу захотелось взглянуть на предмет, который так манил его истерзанную холодом плоть. Изнеможённое стуженым ядом тело хотело согреться и тянулось в спасительную сторону. На руке Сивара лежал амулет – простенькая металлическая безделушка, на цепочке из нескольких дюжин колец. Он не мог поверить, что этот крошечный овал не давал ему оторвать руку от земли.



"Мысль материальна!", говорили многие не в меру ретивые пророки темных лет, но именно сейчас этот тезис стал актуален. Стоило Киллиану пренебрежительно подумать о весе амулета, как он тут же перестал тяготить руку, позволив себя поднять. На боку медальона имелся крохотная ручка, предназначенная для раскрытия двух створок загадочной безделицы. Киллиан попытался их отворить, но кулон приберег свои тайны на потом. Мемор надел цепочку с кулоном на шею.

Теплый метал грел его грудь, разгоняя холод ран и побуждая к действию. Сивар встал, оглядев открывшуюся панораму. Непроглядное полотно туч, словно грязное стекло, не давало солнцу просочиться вниз. Через эту мутную серо–желтую завесу продирались черные пятна метеоров. Они, словно убитые на этом огромном стекле мухи, устремлялись вниз и безжизненной массой врезались в уступы кратера, мрачные склоны которого покрывал толстый слой пепла. Пепел, как потускневший снежный настил, позволял ногам уходить в себя по щиколотку. Под его тонким покровом таилась грубая порода, в нескольких местах просачивающаяся на поверхность.

Нижний уступ, к которому Киллиан должен был спуститься, окутывало полупрозрачное марево. Взгляд не мок пробиться через эту мутную пелену, но ничто не мешало мемору разглядеть уже пройденный путь. В нескольких сотнях метров вверх по склону вздымались ввысь черные стены города. Киллиан не помнил, как миновал этот мрачный чертог, как избежал встречи с его защитниками, силуэты которых мелькали над зубчатым обрамлением стен. Три фантома устроили в вышине чехарду, не давая толком рассмотреть себя. Их черные крылья рассекали воздух, порождая свист, доносившийся не только до Сивара, но и уходящий далеко вниз. Туда, где таилась конечная точка этого бесконечного спуска.

Сивар не раз задавался вопросом, куда же ведет его багровый проводник, и что будет, когда конец этого пути все же будет найден? Какую цену он должен будет заплатить, чтобы выжить в этом скорбном пристанище теней? Три раны, продолжавшие студить кровь в его жилах, говорили, что он не вернётся из этого путешествия прежним. Если, конечно, вообще вернется...

Медальон на груди стал теплеть. Этот одинокий костер, сиротливо горевший посреди снежной пустыне сознания Сивара, разгорался сильнее, когда холодный ветер помыслов начинал задувать еле теплящееся биение его жизни. Черные раны не могли убить Киллиана. Они могли изменить все его естество, заглушив фонтан жизни. Превратив в лёд все сострадание, задув снегом компромиссов оставшуюся у него совесть. Этот спуск в непроглядную черную бездну лишь отражал реальность, изменившую юношу и готовую менять его дальше.

Красные одежды проводника, разогнав полупрозрачное марево преграды, поманили Сивара вниз. Сжав кулон в руке и попытавшись напитаться его теплом, он начал движение, аккуратно ступая по крутому склону. Ноги сами понесли его вниз к красному маяку. Багровый силуэт спустился к уступу, на котором все отчётливей проступали очертания леса. Лишенный звуков и жизни склон предстал перед мемором в новом обличие. Черная громада леса мерно покачивалась в такт поднимавшемуся с нижних уровней ветру. В этом темном буреломе невозможно было различить отдельные деревья – полупрозрачная стена опоясывала лес полукругом. Марево вуали брало свое начало из белой дороги проходившей по самой его кромке.

Проводник, не сбавляя хода, перешёл дорогу и начал растворяться в темной гуще деревьев. Киллиан побежал. Его сердце забилось быстрее, а страх сковал душу. Он не мог, не имел права потерять свой единственный маяк, не мог сбиться с пути и остаться один в этой мертвой пустыне. Приступ паники погнал его вниз. Он представил себе бесконечность, которую ему предстоит провести в этих бесплодных землях, потеряй он проводника. Представил обречённые странствия и полетел вниз, позабыв о коварности крутого склона. Пепел покорно принимал его ноги, выжидая удобный момент для подвоха. В самом конце, уже почти достигнув уступа, под ногу Киллиан попался голыш, и его измученное черными язвами тело кубарем полетело вниз. Небо и земля смешались в кутерьме кувырков, а рот наполнился солёным вкусом крови, но топазец и не думал останавливаться. Как только тело прекратило свое вращение, Киллиан вскочил, не обращая внимание на разбитые колени и рассечённую губу. Покрытое пеплом и кровью лицо было сосредоточено и серьезно. Он искал проводника и лишь на мгновение дал волю своим мыслям. Разум, сконцентрированный на поиске цели, все же помнил об амулете, дарующем спасительное тепло продрогшему телу. Киллиан механически ощупал амулет и принялся рыскать глазами по полупрозрачной вуали, вьющейся над дорогой.

Кровавый силуэт, исчез во тьме леса. Мрак колышущихся деревьев, незримой заразой начал пробираться внутрь Сивара.

"Потерял..."

Отрава вырвалась из черных ран и начала сковывать его тело паутиной страха. Отчаяние уже подступало к горлу, готовое криком вырваться наружу, когда в непроглядной тьме леса мелькнул красный плащ проводника. Киллиан бросился через дорогу, разгоняя белые хлопья снега, кружившие над ее черным полотном.



И вновь его подвела спешка. То, что издали казалось плоскостью пути, на поверку оказалось руслом реки, отделявшим лес от кратера. Тонкая скорлупка гладкого чуть припорошенного снегом льда опьянила его ноги, и Киллиан вновь рухнул, проехав по зеркальной поверхности пару метров. Красные капли начали струиться не только из губы, но и из носа мемора. Кровь заливала прозрачную броню реки. Эти доспехи не таили наготу водной глади. Она не походила на одну из спокойных долинных рек, что мерно брели навстречу морям и озёрам. Ледяная корка и тонкая воздушная прослойка покрывали бурный поток, ко всему прочему имевший явный красный оттенок. Река бесновалась подо льдом, изредка ударяя о прозрачную корку бордовыми водами, словно норовя вырваться из этих студеных оков.

Река решила показать свой дурной характер, стоило Киллиану начать подниматься. Свист образовавшейся трещины заставил его застыть. Перпендикулярный течению разлом проходил под правой ладонью Сивара. Эта вырвавшаяся из колчана Зевса молния устремилась к берегу – к черной стене леса. Медленно, сантиметр за сантиметром, мемор начал красться вперёд. Паутина трещин продолжала грозить ему уродливой маской, но все же отпустила, отозвавшись в душе Киллиана новой волной холода. Его тело пробил озноб. Покрытое пеплом рванье пропиталось потом и начало тяготить исхудавшую плоть.

Оказавшись на берегу, он вновь устремил свой взгляд вглубь черной чащи, в надежде разыскать кровавый сполох знакомых одежд. Марево, берущее свое начало от реки, никуда не делось и мутным роем облепляло все вокруг, дурманя зрение. Окружающий мир стал нечетким и размытым. Черная масса леса так и не разделилась на отдельные фракции–деревья. Он видел лишь их очертания. Костлявые, тощие стволы качали длинными низко падающими лапами ветвей.

И вновь страх одиночества заставил его бежать. Он разгонял назойливые ветви и несся, несся, несся вперед. Лапы, мягкие и податливые, смыкали свой строй прямо за его спиной. Сивар, словно в огромном платяном шкафу, продирался через нагромождение черных костюмов и пальто, силясь разыскать красный платок надежды. На секунду он остановился и посмотрел вверх. Темные громады кривых и тощих крон поглотили грязно–жёлтый прямоугольник неба, оставив лишь редкие пятна–глазницы. Крик "Эйййй" сам собой вырвался из груди, но лишь для того, чтобы потонуть в непроглядном буреломе. Руки инстинктивно сжались в кулаки, а кровь из разбитой губы придала сил. Киллиан вновь ринулся вперёд. Он уже не смотрел в стороны, не разгонял ветки, а лишь бежал, закрываясь руками. Бежал, не разбирая дороги...

Поляна открылась внезапно. Чёрное полчище деревьев расступилось, обнажая прогалину и стоявшего на ней человека. Ни грязь пепла, ни тьма бурелома не смогли испачкать его багровых одежд. Проводник стоял, сложив руки на груди, словно ожидая чего–то. Стоило Киллиану войти в бледный круг поляны, и мужчина в красном развел руки в стороны. Он призывал оглядеться. Предлагал и помогал увидеть. Разгонял сумрачное марево. И Киллиан увидел. Пелена спала, обнажив истинный вид леса. Мутная вуаль плавно, будто замедлившись, рухнула, открыв уродливую наготу чащи.

Ноги Сивара затряслись. Мелкая рябь дрожи от щиколоток перешла к коленям и заставила его пошатнуться. Он медленно осел на землю, не в силах стоят. Его душа, сраженная увиденным, забилась куда–то глубоко в само человеческое естество, оставив на поверхности разума лишь инстинкты. Страх полностью овладел его разумом. Ужас – этот свихнувшийся психопат, заставлял свою жертву смотреть. Киллиан приказывал векам сомкнуться, но страх с мерзким смешком говорил: "Нет!" Мемор не мог оторваться от нарисованной проводником картины.

"Деревья" за спиной мужчины в бордовом обрели четкие очертания, продолжая мерно раскачивать висевшие на них гирлянды. Лес виселиц обступил поляну со всех сторон. Черные ветви – мертвецы в петлях, застилали собой все вокруг. Бескрайнее море трупов раскачивалось, словно смеясь над замершим Сиваром. Черные одежды и посиневшие лица. Открытые рты и сомкнутые веки. Обмякшие ноги и пожелтевшие ногти. Сотни и тысячи мертвецов смотрели на него почерневшими глазами. Киллиан обернулся и, не помня себя, прыгнул подальше от кромки "леса". Ноги висельников были совсем рядом с его затылком...

В оглушающей тишине поляны голос проводника показался Киллиану громоподобным. Раскатисто и властно он заволок его сознание своей силой.

– Правда может убить, если она остра, как нож.

Бросив это, проводник опустил руки, спеленав взор Киллиана сумрачной вуалью. Лес виселиц вновь покрылся маревом. Ни рук, ни ног, ни лиц – только ветви колышущихся деревьев...

Мужчина в красном развернулся и пошел прочь, разгоняя темную массу бурелома. Киллиану ничего не оставалось, как идти за ним, словно побитая собака, которой хозяин только что преподал тяжёлый урок. Размытые ветви колыхались в такт ветру, заставляя его жаться к земле.

Вьющийся за плащом проводника топазец не заметил, как они оказались на берегу. Река была чиста. Снежная крупа не тронула ледяную корку воды, и черно–багровое русло предстало взору во все своем великолепии. Река не умерила свой буйный норов и на этой стороне. Поток споро нес свои темные воды. Иногда подо льдом показывались черные силуэты, словно грозовые тучи, плывшие по этому кровавому небосводу. За пару секунд, что Киллиан наблюдал за водой, проводник успел перемахнуть через реку. Багрянец одежд манил топазца путеводной звездой. Сивар осторожно двинулся вперёд. Пару десятков метров русла уже не казались ему такой лёгкой преградой. Не поднимая ног в тяжёлых ботинках, он скользил к центру реки, боясь потревожить спокойствие льда.

Его тело, будто охваченное лихорадкой, вновь разгорелось. Жар охватил плоть. От кожи начал подниматься пар, который тут же подхватывали студёные порывы ветра. Тепло шло от амулета. С каждым шагом, с каждым новым движением он становился теплее. Сначала это было лёгкий жар, не способный согреть в зимнюю пору, но постепенно кулон разогревался, начиная распалять все вокруг. Он не жёг кожу. Само тело начинало отдавать тепло, грозя прожечь тонкую ледяную корку.

Услышав свист рассекающейся трещины, Сивар побежал. Он не оглядывался назад и не мог видеть, как бурлящий поток разрывал тонкую границу, отделявшую лес от остальной части уступа. Глыбы льда вздымались вверх и уходили в бурлящую воду. Он успел...

Изможденное тело рухнуло на край реки, не в силах двинутся дальше. Амулет вновь прирос к земле. Он чувствовал его тяжесть, чувствовал всплески воды рядом со свои лицом. Слышал голоса. Слабые и тихие вначале, они стали нарастать. Они поднимались и заполняли собой все вокруг. Бурление горного потока переросло в крик. Крик, то разбивавшийся на тысячу голосов, то сливающийся в один. Над самым ухом послышался шепот:

– Ты наш.

Киллиан не видел говорившего, не чувствовал его дыхания, он ощущал лишь близость воды и тяжесть кулона. Из последних сих оп приподнялся на вытянутых руках и навис над берегом бесновавшейся реки. Вода на мгновение затихла, став зеркальной, и показала мемору его отражение. Из воды на него смотрел совершенно седой старик с застывшей на лице сардонической улыбкой. Киллиан видел черные жилы, вспахавшие его шею. Видел пустые глазницы. Видел смерть. Из воды медленно поднялась обтянутая черными венами рука. Длинные тощие пальцы с грязными ногтями вцепились в кулон и потянули Киллиана вниз. Он еле удержался, чтобы не улететь в русло и принялся что есть силы отталкиваться от края реки, но отражение не отпускало. Оно тянуло и тянуло его на дно, откуда продолжал подниматься крик. Пальцы отражения медленно поднимались вверх, переходя по звеньям цепи. До шеи осталось несколько сантиметров, когда цепь не выдержала, и кулон, звонко брякнув, полетел в воду. Раскалённый амулет – единственное, что отогревало скованную ядом ран душу Сивара – исчез. Вместе с амулетом ушел и сон. Черный кошмар гипера отступал...



***



Киллиан почувствовал, что на его плече что–то лежит. Это что–то очень бойко сопело и оказало сопротивление, при попытке его передвинуть.

– Ну ещё минуточку, ну пожалуйста, учитель.

Кохитсуджи сморщила недовольную мордочку и забурилась головой в киллианову подмышку. Он почувствовал ее теплое дыхание, просачивающейся через тонкую мембрану физеокомбинезона и тут же вскочил, ощутив неладное. Организм отреагировал на тактильную близость самым тривиальным для молодого тела образом. Сивар спрятал совсем осрамевшую нижнюю часть туловища за стойкой биорегенератора и тут же принялся думать об алиумах. Мысли о кровожадных пришельцы должны были совладать с «недугом», если бы на помощь томному дыханию флегийки не пришло ее не особо прикрытое тело. Кохитсуджи и не думала открывать глаза. Ее худенькое, только недавно начавшее набирать силу тело изогнулись. Она потянулась, заставив свою коротенькую маечку задраться опасно высоко. Голый пупок разгромил полчища алиумов в разуме Сивара и полностью завладел его мыслями. Привычная аскеза их с Райбергом космической одиссеи оказалась нарушена, и гормоны юного тела напомнили о своем существовании. Короткие шорты, в которых Киллиан уже видел девушку в тренажёрном зале, не добавляли ему спокойствия.

– Ты чего тут делаешь? Места что–ли больше не было? – Резко бросил Киллиан, понимая, как глупо он выглядит. Контратака была привычным и самым простым методом борьбы в споре испокон веков, и Сивар решил ответить на "агрессивный" внешний вид девушки своим выпадом.

– Ты всегда спросонья такой бука? – девушка усердно терла правый глаз, при этом сводя и разводя лопатки за спиной. – Слушай, ты, наверное, прав. Зачем я к тебе припёрлась? Надо было все–таки к твоему начальнику спать идти.

Киллиану только и оставалось, что изумлённо выпучить уже совсем не сонные глаза. Айзек и их новая попутчица никак не сочетались в его голове, порождая какую–то гремучую, нездоровую смесь. Видимо, эти мысли настолько явно отразились на лице мемора, что девушка и без слов поняла его недоумение.

– Дурак... Кровать, говорю, у тебя жёсткая, а когда вы оба начали непроизвольное огоризонталивание, даже не объяснив, где мне спать, выбор был невелик. Представляешь, ты бы увидел, как я выхожу из рубки, вся такая заспанная, и приятель твой такой помятый...Уххх. У тебя глаза, наверное, вообще из орбит бы выскочили... Вот был у нас, кстати, случай: Сцилли так звезданула малому по башке, что у него один глаз выскочил и на венах у рта повис. Я ему потом говорю: "Слушай, Джак, а ты тогда рот свой глазом этим видел? Мог бы себе в пупок заглянуть..." Он почему–то обиделся... – привычное тарахтение Кохитсуджи наконец–то привело состояние Киллиана в норму. – Может, из–за того, что я ему все время пыталась в глаз ткнуть, ну, проверить настоящий ли он. Я думала – искусственный.

Девушка перешла на шепот, встав из капсулы:

– А этот, – она показала забавно скрюченным указательным пальцем вверх, – он – разумный или так – прикидывается.

– Юная леди, вам стоит поучиться манерам. Мне с головой хватает хамского отношения со стороны господина капитана. Мне не хотелось бы выслушивать что–то подобное от случайных пассажиров, – Вергилий тут же напомнил о своем присутствии.

– Простите пожалуйста, господин не прикидывающийся. Пожалуйста–пожалуйста. Я больше так не буду. Я вот просто стеснительная очень и не могла у вас спросить, а вот ужас как ведь интересно. Правда–правда

– Я принимаю ваши извинения, юная леди. И, так уж и быть, отвечу на ваш вопрос. Если принять, что разум – качество психики, состоящее из способности приспосабливаться к новым ситуациям, способности к обучению на основе опыта, понимания и применения абстрактных концепций, использования своих знаний при взаимодействии с окружающей средой, – протараторил Вергилий, – А психика в свою очередь это – совокупность душевных процессов и явлений, специфический аспект жизнедеятельности живых организмов в их взаимодействии с окружающей средой, то все становится довольно–таки очевидно.

Киллиан с Кохитсуджи почти синхронно кивнули, издав нечто похожее на звук «ага».

– Эхххх. Совсем все плохо? Говорю же: «Душевных процессов…», для них, знаете ли, душа нужна, но в результате последней ревизии среди бортового инвентаря ее обнаружено не было. Следовательно, и разума тоже.

– Спасибо, господин Верлайгий, – радостно воскликнула Кохитсуджи, повергнув тонкую недушевную организацию искина в шок.

– Это просто немыслимо! Благо путешествовать нам вместе недолго. До вхождения в пояс астероидов Дита осталось полтора часа, – бросив это, оскорбленный искин корабельных систем пропал.

– Да, вам нужно поторапливаться, детишки, – голос послышался ото входа в медблок. Увидев говорившего, Киллиан инстинктивно загородил Кохитсуджи собой. Сивар забыл про то, что именно она, можно сказать, спасла ему жизнь в неравной схватке с кровожадным тренажёром. Забыл, что она сама в состоянии постоять за себя. Он просто хотел защитить девушку в ситуации, о которой и подумать даже не мог все эти месяцы полета на борту корабля Эпоса. У входа в медблок стоял посторонний...

Жаль, что читателей почти не осталось.

Это сообщение отредактировал Akarak - 11.06.2020 - 21:27

Ну, несколько человек, как я понимаю, специально регалось на Авторе, чтобы скачать, а это уже неплохо. Да и статистика есть. Время чтения скаконуло в 20 раз, после публикации здесь. Любой отклик важен, учитывая, что в "реальности" с ним не оч))

Ещё бы отмечались бы там в книжке вновьприбывшие, было бы вообще зашибись. Комментом или лайком)

Правда


День Джеймса–Александера определенно не задавался. Последняя порция ультимы явно была лишней. И без того не всегда адекватный приход обернулся парой часов, которые совсем выпали из его памяти.

"Все эта сучка Таша виновата!" – Шэй корил новую знакомую, собирая мысли в кучу. Деваха увязалась за ним в первом клубе и не отставала вплоть до утра, пока провалившийся на пару часов в забытье сна Александер не начал собираться на работу и не вышвырнул аппетитную, но довольно надоедливую задницу Таши из своей квартиры.

«Раздрай» – «Сверхновая» – «Память». Александер вспоминал свой вчерашний трип, явно не способствовавший нормальному рабочему настроению, умывая лицо в задней комнате своего кабинета. Крохотный закуток, являвшийся одновременно сортиром, ванной и сейфом, еле вмещал тучное тело чиновника. Вода и пара капсул "Бодрячка" не помогали, а лишь вновь гнали в сон и порождали изжогу. Лица вчерашних подружек размывались памятью, рисуя фантасмагоричные картины вечера. Таша была далеко не единственной охотницей за халявой. Вокруг состоятельных мужчин (к которым Шэй себя не без гордости причислял) кружился целый рой нимф.

"Ох уж мне эти изголодавшиеся стервы. Дури на них не напасешься!" – Шэй ещё раз глянул на свое немного припухшее лицо и подмигнул отражению в зеркальном псевдопластике. Он не уставал благословлять тот день, когда в его голову пришла мысль, отправиться работать в этот забытый богом гадюшник. Один к семи – не самый плохой баланс численности мужчин и женщин, что Александер встречал в своей жизни. Геноцид здешних мужчин стал прямо–таки манной небесной для искателей лёгких связей, слетевшихся на плач вдов пояса Дита, как стервятники на падаль. Они с радостью подставляли плечо почти каждой горюющей и катались как сыр в масле даже после прихода тардумов. А уж с открытием второго сегмента порта захудалый некогда пояс астероидов стал притчей во языцех среди искателей развлечений. Суровая система, живущая исключительно за счёт добычи ископаемых, изменила свой облик, переориентировавшись на людской ресурс. Корабли все чаще стали наведываться не в грузовые доки, а к причалу Города Нимф. Кому были интересны осмий и родий, когда Нимфополис мог предложить любые виды законного и не очень отдыха? Даже командование тардумов, не церемонящееся в секторе переработки, закрывало глаза на темные делишки, творившиеся в окрестностях второй пристани.

Именно поэтому просьба очередного визитера выбила Шэя из колеи. Его ещё окончательно не пришедшее в себя сознание никак не могло взять в толк, чего хочет этот человек. Было в этом заурядном с виду торгаше что–то необычное. Естественно, помимо его просьбы. Шэй Джеймс–Александер – заместитель директора по персоналу второй перерабатывающей станции, достаточно хорошо изучил людей и мог распознать их намерения задолго до того, как они будут озвучены. Прочитать этого гостя он так и не смог.

"Чтоб их! Только хотел Минди вызвать. Она бы меня в миг расслабила... Припёрлись!" – Шэй ещё раз ополоснул лицо, вытер его сублиматором и, натянув на лицо рабочую мину, вернулся в кабинет.

– Простите за задержку, господин Гилкист, пришлось проконсультироваться с вышестоящим руководством, – Шэй лучезарно улыбнулся визитеру и его спутнику. – Нечасто к нам обращаются с подобными просьбами. Если уж говорить откровенно, вы – первый, господин Гилкист.

Мужчина в кресле визитера закинул правую ногу на колено и легко улыбнулся заместителю директора

– Хотел показать сыну цену денег прежде, чем он примется тратить их направо и налево в другой части станции.

"Ага, сын, конечно. То–то я и смотрю – портретное сходство." – Шэй внимательно посмотрел на визитера. Черные, как уголь, волосы были аккуратно зачесаны назад. Длинный прямой нос почти нависал над тонкой линией губ. По выбритым до синевы щекам катались желваки. Серый костюм тройка – не из дешёвых, но и не ультрамодный френч, вошедший в тренды в последний сезон, был дополнен черной рубашкой.

Второй гость Джеймса–Александера был прямой противоположностью первого. Его каштановые волосы и ореховые глаза будто вступили в конфликт друг с другом. Первые – непокорно всклокоченные, будто готовые устроить бучу, все время отводили внимание от глаз, предельно собранных и серьезных. Физиокомбинезон, наподобие тех, что носят «безмозглые» или команды, работающие в открытом космосе, контрастировал с деловым стилем его отца.

"Назло папочке решил вырядиться, как одна из краснорожих шлюшек Максвелла?" – Мысль о командире корпуса тардумов надорвала герметичную оболочку спокойствия, выстроенную внутри черепной коробки Александера "Бодрячком". Боязливая мигрень, регулярно посещавшая помощника директора с похмелья, уколола мозг. Чиновник пару раз провел по моментально взмокшим вискам рукой и взял себя в руки.

«Вот говорил: «Хватит!» – нет же: «Давай ещё один выхлоп, ещё один» – сучка ненасытная.»

– Все в порядке, сэр? – Торгаш в тройке участливо перегнулся через рабочий стол помощника директора и заглянул тому в глаза. От этого взгляда Шэйю стало не по себе. Вместе с этим взглядом в душу Александера заглянул эфемерный призрачный ревизор. В попытках найти заявленные в декларации добродетелей стыд и совесть он обнаружил внутри Шэйя лишь прогнившее нутро бюрократа.

Чиновник непроизвольно отпрянул, поправив выскочивший из костюма галстук. Он вдруг подумал, что это льстивый тип, не сбрасывая с лица свою мерзкую ухмылочку, использовал бы этот самый галстук, как удавку, и бровью не повел бы. Образ сам встал перед его глазами: труп с посиневшим лицом, выпученными глазами и галстуком, затянутым на шее, безвольно обмяк в кресле; торгаш в тройке стоит сзади и, опершись на спинку кресла, тянет конец галстука на себя; мерзкая парабола ухмылки льет речь: "Что ж вы, господин хороший, себя не бережете, устали, наверное. Все работаете и работаете. Я вам предоставлю отпуск. Длительный, знаете ли." Помощник директора махнул головой, отгоняя похмельную дребедень.

– Не стоит беспокоиться, господин Гилкист, все хорошо. Плохо сплю, знаете ли. В этом секторе чудовищное теплоотводящее оборудование, и жар из цехов просачивается в жилые сегменты. Просто пекло.

– Я слышал об универсальном средстве, которое помогает от мигреней. Оно, кажется, и от геморроя избавляет – материального и аллегорического, – торгаш подмигнул Александеру и запрокинул глаза, войдя в кибер. Напасть большинства человеческих систем, нантосы, не добралась до пояса Дита. Здешняя сфера, обрушенная РЭБ–атаками во время подавления бунта, не так давно была восстановлена и работала без сбоев.

Чиновник обнаружил, что на его счёт упала приличная сумма. Как и обещал таинственный визитер, мигрень унялась, стоило Александеру задуматься, куда же лучше направить полученный барыш.

– Я полагаю, мы договорились, господин помощник? – мужчина в сером обнаружился за спиной у чиновника. Грёзы о новых порциях ультимы в компании с несколькими девочками из "Раздрая" заволокли глаза Александера блаженной пеленой, скрыв маневр торгаша. Шэй сглотнул и заелозил на месте, ослабляя узел галстука, внезапно ставший тугим. Торгаш нагнулся к его уху и промурлыкал:

– Или вас что–то не устраивает?

Красные пятна, выступившие на лице помощника директора, обозначили согласие лучше застрявших в горле слов.

– Вот и славно. Я надеюсь, вы нас сопроводите. Не думаю, что это займет много времени.

– Но я рассчитывал, что экскурсию сможет произвести одна из моих помощниц, – Александер встал из кресла и начал пятиться в сторону задней комнаты. Визитер, как дьявол, с которым чиновник, сам того не зная, заключил договор, следовал по пятам. Шэй прерывисто улыбался, будто его поразил нервный тик. – Они – девочки покладистые, помогут вам, если что, разместиться. Вы уже нашли гостиницу? Я знаю одно приличное место...

– Вы знаете, я бы не хотел привлекать лишних людей для такой пустяковой вещи, как экскурсия. Уверяю вас, это не займет много времени.

"Уверяю" было произнесено с таким нажимом, что Александер почувствовал себя тараканом под подошвой великана. Тонкий хитиновый покров его спокойствия вот–вот должен был лопнуть, и чиновник сдался.

– Ну хорошо, в какой день вам будет удобно? Сейчас я сверюсь со своим расписанием...

– Я думаю, сейчас вы вполне свободны, – великан вновь занёс ногу над несчастной тараканьей душонкой Шэйя. Помощник директора по персоналу был готов на все, лишь бы отвязаться от этого странного человека. Он молодым стокилограммовым козликом бросился к столу, активировав связь с секретарем:

– Минди, детка, отмени мои встречи, я отлучусь по важному делу, – протараторив это, Шэй на мгновение запрокинув глаза и отправил своей помощнице, не вылезавшей из "На связи", сообщение: «Ещё раз пустишь ко мне незапланированных гостей, убью нахер.»

Прочитав сдобренное густым потоком грустных смайликов: "Прости, пусик", пусик заторопился вслед за поднявшимися со своих мест визитерами. Гости уже вышли из кабинета и Александеру очень не хотелось заставлять их ждать.



***



– Так и будешь с постной рожей ходить? – Айзек заговорил, ничуть не стесняясь девушки, сидевшей в приемной помощника директора по персоналу. Секретарша наглым образом игнорировала все происходящее вокруг, погрузившись в кибер. Конечно, если судить по огромной груди, почти вываливавшейся из декольте девушки, ее работа вряд ли заключалась в стандартной информационной и административной поддержке руководителя. Стабильное отсутствие спермотоксикоза чиновника, по–видимому, было ее единственным полем ответственности.

– Нормально все, – пробурчал Киллиан, не удосужив новое лицо Эпоса даже взглядом. С того самого момента, когда Райберг, благоразумно не желавший представать перед женщинами пояса Дита в своем истинном обличии, сообщил их юной попутчице, что она может направляться куда заблагорассудится, Киллиан был сам не свой. Кохитсуджи и не думала цепляться за мимолетную связь с мемором. Она испарилась, стоило Вергилию попасть на грузовую пристань самого крупного поселения в поясе астероидов. Она, словно комета, на мгновение озарила мрачное существование Сивара и, махнув хвостом ледяных осколков–воспоминаний, умчалась в небытие. Мрачная тишина, заполнившая вакуум, образовавшийся на месте ее нескончаемой болтовни, пожирала Киллиана изнутри. Ему была просто необходима эта передышка. Необходимо было почувствовать, что есть в мире простое общение, простые разговоры ни о чем, где не нужно искать подоплеку, где не нужно думать о выгоде, а можно просто болтать. Девушка испарилась, унеся с собой оттепель из его разума. Киллианом завладел холод прагматичного цинизма, плещущий из глаз Райберга. Изменение цвета глаз никак не повлияло на эту сверхъестественную особенность Эпоса. Его новые темные глаза все так же веяли стужей.

– Нашел по ком горевать? Раз прилегла на плечо – все, невеста.

Киллиан что есть силы сцепил зубы. Перед ним будто стоял незнакомый человек. Не было ни дредноута кордов, ни Ласта, ни корабля каннибалов. Покрытое маскировочным слоем наночастиц лицо Фобоса будто бы стерло память юноши, оставив его наедине с этим сволочным незнакомцем. Кулаки Киллиана стали зудеть, просто мечтая пойти в ход.

– Я уж думал, убежали, – запыхавшийся бюрократ показался из кабинета, немного разрядив обстановку. Его подленькое лицо с кнопками бегающих глаз гораздо больше заслуживало быть помятым. Очутившись среди простых людей (фанатиков Флегия к людям отнести было сложно), Киллиан начал замечать изменения, произошедшие с его восприятием окружающей реальности. Тесное знакомство с человечеством перевернуло его видение мира с ног на голову. Его внутреннее магнитное поле будто бы поменяло полюса. Если раньше он старался видеть в людях все лучшее, светлое и доброе, на что они были способны, то сейчас, окружающие казались ему сотканными из пороков и страстей.

Перед ним стоял не просто чиновник. Искореженный окружающим миром разум Сивара накладывал поверх портрета человека дополненную реальность. Лицо бюрократа исказилось, став похожим на крысиную морду. Морда улыбнулась и пропищала:

– Ну что ж, друзья, пойдёмте.

Помощник директора по персоналу довольно расторопно для своих размеров побрел вперёд. Все его естество будто противилось этому путешествию – брезгливость от предстоящей встречи с рабочим классом скорбной миной прорезалась на его лице из–под лживой обходительности. Чиновник обогнал Киллиана, прокладывая маршрут. Его огромный зад, угрожающе растянув брюки, затрясся впереди. Сивар не удивился бы, увидев крысиный хвост на месте копчика бюрократа, но тот то ли отсутствовал, то ли был предусмотрительно спрятан, во избежание разоблачения истиной личины взяточника. Экскурсия началась.

– Что вас конкретно интересует, господин Гилкист? – Александер шел впереди своей туристической группы, уводя ее все глубже в недра второй станции переработки. Чем дальше группа удалялась от «стоянки» милой сердцу каждого человека бюрократической машины, тем труднее становилось дышать. Воздух начал превращаться в смесь пыли и миазмов сточных вод. Темные тоннели были полны звуков. Писк крыс перекликался со звуками капающей воды. Откуда–то издалека доносился стук. Чудилось, будто гигантский молот монотонно бил по наковальне, высекая искры из металла. Все это сливалось в гул, звеневший в раскалившемся воздухе. Маленький отряд под предводительством крысоподобного бюрократа будто спускался в жерло вулкана, и раскалённая лава из его чрева вот–вот должна была показаться из–за поворота.

– Меня интересует быт здешних работников. Хочу показать сыну обратную сторону жизни, – Айзек разглядывал обшарпанные стены тоннелей, среди бесчисленных надписей и рисунков на которых нередко встречалось и его имя. Бесконечная настенная вязь отзывалась об Эпосе эпитетами разной степени враждебности, среди которых слово "мудак" казалось почти похвалой. Металл стен, почерневший от витавшей в воздухе копоти, был испещрён карикатурными образами Эксперта по экстренным ситуациям – здесь его хорошо помнили. Вдовы пояса Дита почему–то однотипно представляли половую жизнь Фобоса, предпочитая изображать его за не очень активным мужеложством. Мат, естественно, был самым популярным способом выражения мыслей. Ещё с древних времён, когда питекантроп Ауррбыз изобразил в наскальной сатире своего врага Быыыхтака, написав на его пещере слово «Гван–Доун», люди полюбили этот вид творчества. Среди бесконечной вереницы оскорблений попадались и рисунки. Айзек нашел то, что искал. Рука с тремя согнутыми пальцами присутствовала в живописи повсеместно.

– Любят у нас тут, знаете ли, вспоминать этого человека, – Шэй растерянно улыбнулся, заметив застывший на стене взгляд Айзека. – Я, конечно, всего этого не одобряю, но это ж надо столько народа положить...

Айзек перевел взгляд на чиновника, заставив того отшатнуться. Чары глаз Эпоса продолжали действовать безотказно.

– Да уж, мразь так мразь. Вы нам долго будете народное творчество показывать, когда уже будут цеха?

– О, спешу вас разочаровать, сначала мы пройдемся по жилым блокам. К плавильням лифты и гравиплатформы не ходят. Во избежание эксцессов, знаете ли. Вдруг этим шкурами что в голову взбредет. Краснорожих на всех не хватит.

Айзек промолчал, и они двинулись дальше. Решетки пола, из–под которых доносился писк и благоухание нечистот, в нескольких местах были проломлены, оголив систему жизнеобеспечения. Трубы, покрытые драной теплоизоляцией, уже почти перешедшей в состояние трухи, стали домом для мириад тараканов. Черные и рыжие, большие и просто огромные – тараканы, как и крысы следовали за космической экспансией людей по пятам. Рядом с одним из провалов копошились две худенькие девчушки лет десяти. Одна держала два ведра. Первое, наполовину наполненное полупрозрачной жидкостью, и второе, более узкое, прикрытое массивной крышкой. Ее подружка, на которой из одежды было лишь что–то наподобие тюремной робы, макала продолговатую железную пластину в жидкость и направляла ее к полчищам насекомых. Дождавшись пока тараканы облепят приманку, она резко вздернула железяку, направив ее в сторону напарницы. Ее подруга, явно ждавшая этого маневра, сдернула крышку с одного из ведер. Пара дюжин тараканов была сброшена к своим собратьям, уже томившимся в ведре, которое служило клеткой для этого странного «улова».

– Вы почему тут шлендаете, голытьба?

Девчушки заметили подошедших только после окрика Александера. Оставив пластину и ведро с жидкостью, они бросились наутёк. Босые пятки беглянок, так и не бросивших свою добычу, резво замелькали в кишке тоннеля.

– Не хотят, засранки, учиться. Командование позволило им – детям предателей – посещать училище, разрешило обучать их счету и профессиям, а они шкодят. Я запомнил их номера, надо будет навестить ответственного за сектор.

– Номера?

– Ну, знаете, во всем секторе переработки запрещены имена и фамилии. Все участвующие в бунте и первое поколение их потомков не имеют права на гражданство. Следовательно, и имя им не положено – только номер. С переоборудованием второй части станции работницам, пожелавшим перейти туда на службу, предоставлялась возможность подать прошение на получение гражданства, но не все, знаете ли, для такого дела пригодны. Не все рожей вышли. Ну и пусть здесь подыхают. Естественный отбор, – бюрократ хохотнул и перешагнул через пластину, с которой сбегали остатки тараканов. Они двинулись вперед.

Тоннель сворачивал за поворот, скрывая источник гомона, который начал долетать до ушей идущих.

– Совсем скоро жилые блоки.

Троица под предводительством изрядно вспотевшего Шэйя повернула направо, повинуясь заковыристой архитектуре катакомб. Чиновник еле заметным движением прикрепил к лицу прозрачную мембрану воздушного фильтра. Почти незаметный сгусток наночастиц растянулся по одутловатой физиономии Александера. Крохотный купол, способный защитит лёгкие от той дряни, что витала в воздухе сектора переработки, обволок рот и нос чиновника. Александер стал похож на ныряльщика, выпускающего под водой пузырь воздуха. Пара прозрачных капсул, из которых и генерировались фильтры, была предложена Айзеку с Киллианом, но была отвергнута и вернулась в карман пиджака бюрократа.

– Такие штуки не положены здешним жителям?

– О, что вы, любезнейший. Мембраны Авдеева доступны всем и каждому. Естественно, не бесплатно. Я, знаете ли, свои приобрел, а не получил от руководства производства. Так с чего бы обеспечивать ими этих злобных стерв?

Молчавший всю экскурсию Киллиан решил–таки заговорить. Слова еле продирались через сцепленные от злости зубы:

– Может быть, с того, что они здесь живут, а не пришли развлечь парочку зажравшихся торгашей?

Он устал смотреть на людей, которых обрекали на смерть не живущие в глубинах космоса чудовища, а их собственные собратья. Устал видеть пепел злобы, разлетевшийся от сгоревшей Земли на сотни световых лет. Пепел, закутавшись весь человеческий космос в суровые объятия ядерной зимы. Холод безразличия и тьма пороков которой погребли людей и все светлое, что в них было.

Джеймс–Александер захохотал, забрызгав слюной всю внутреннюю поверхность купола мембраны. Жидкость тут же начала поглощаться наночастицами. Через секунду фильтр был уже девственно чист.

– О, юношеский максимализм и бунтарство. А как вы предлагаете, молодой человек, содержать предателей? Я понимаю людей, которые не хотят следовать проторенными дорожками и идти на поводу у общественного мнения. Но, простите, желание расколоть человечество, бросить свою расу в самый сложный момент истории – не шутки. Это – предательство. И наказание должно соответствовать.

Киллиан затрясло от его добродушного похлопывания по плечу. Он вдыхал воздух, которым дышали эти люди, чувствовал жар, обдававший тоннели своими огненными языками. Он начал понимать, что все это однажды уже видел. Склон огромного кратера стал продираться в реальность. Темные грезы гиперсна начали овладевать окружающим миром, и Киллиан даже представить боялся, что ему ещё предстоит увидеть. Он почувствовал стену внутри себя. Незримый барьер, за которым таится нечто ужасное. Нечто, готовое вырваться на свободу и заполонить его сознанию, стоит лишь одному кирпичику из кладки той стены дать слабину.

Сивар отвёл от чиновника глаза. Он больше не хотел, не мог смотреть на этих людей, которые, как стервятники, как мухи, наживали свои состояния на трупе человечества. Они присосались к уже мертвой плоти своей расы и старались забрать остатки жизни, ещё теплящиеся где–то глубоко внутри этого огромного организма. Последние осколки, последние живые частички души человечества с упоением выковыривались этими паразитами и пожирались, как деликатес.

Киллиан, повинуясь скорее привычке нежели разуму, поплелся за Айзеком, непонятно зачем решившим устроить ревизию последствий, которыми обернулись его собственные деяния. Стены и низкий потолок тоннеля распустились, выпустив троицу на площадь, с которой и доносился многоголосый шум. Обширный зал, служивший одновременно рынком и столовой, был заполнен сотнями жителей сектора переработки. Серая масса бурлила. Шел активный торг. Барахло разной степени поношенности шло с рук. Тардумы, четверкой каменных изваяний стоявшие по периметру площадки, не подавали признаков жизни. Женщины, как водится, о чем–то судачили. Крысы, не стесняясь быть пойманными, бегали прямо у их ног. Дети плакали. Все это можно было бы принять за обычный выходной день на городском рынке, если бы не одно «но». Ощущение полнейшей безнадежность залило зал под завязку и сочилось из каждого слова, из каждого взгляда жителей сектора. Эти люди приняли свою судьбу и уже не надеялись обрести другую.

Рядом с выходом из тоннеля выстроилась небольшая очередь женщин. Все они стремились заполучить свою порцию горячей еды. Легкий дымок вился ввысь к закопчённым потолочным галопанелям из самодельной жаровни. На почерневшей, обляпанной запекшимся жиром решетке жарилось мясо. Судя по его размерам, хвостатые мародёры были здесь отнюдь не домашним питомцами, а скорее скотом, который не трогали до определенной степени упитанности. Жаровней заведовала дородная баба, как и все здесь присутствующие одетая в серую робу. Ее выпирающий живот был обтянут фартуком, сшитым из сотен маленьких лоскутков кожи. Повариха активно помешивала варево, бурлящее в кастрюле на открытом огне. Жаровня так же вмещала сковороду с круглым дном, на которой шкворчал другой здешний источник белка. Повариха, чьи ярко красные локоны выбивались из–под завязанного на макушке платка, доставала тараканов из уже знакомого Киллиану ведра и живыми бросала их в масло.

Поглощённые этим кулинарным извращение мужчины не сразу заметили, что площадь окутала тишина. Взрослые замолчали, плачущие дети притихли, и даже крысы замерли, навострив свои дергающиеся мордочки. Все разглядывали вошедших, как что–то невиданное. Десятки и сотни глаз были направлены на троих мужчин, переминавшихся с ноги на ногу. Были в этих глазах страх и ненависть, но было и что–то странное. Некоторые смотрели на троицу взглядом полным того, что было большой редкостью в этом зловонном каземате. На них смотрели с надеждой.

Александер, как и полагается местному, первым отошел от оглушительного удара тишиной и бросил поварихе, продолжавшей помешивать свое варево:

– Похлёбка–то из чего?

Рыжая протараторила:

– Суп из семи залуп. Четыре покрошены, три так брошены. Отведать не желаете?

Чиновник поморщился и отвернулся от дерзкой стряпухи. Толпа начала расступаться, стоило Александеру двинуться вперёд. Глаза этих бледных измученных жизнью женщин были опущены в пол. Они не смели поднять глаз на заместителя директора – годы, прошедшие после подавления восстания, приучили их к покорности. Они старались исчезнуть, стать невидимыми, затеряться в этом сером месиве. Слиться в один безликий сгусток кротости и послушания. Каждая, словно по команде, положила ладонь правой руки на запястье левой. Никто не хотел, чтобы их номер попался проверяющему на глаза. Если к Александеру женщины (хоть в серой массе и встречались мужчины, но процент их был ничтожно мал) относились как к светилу, посмотрев на которое, можно ослепнуть, его спутники вызывали у них неподдельный интерес. Стоило здешней "звезде" (подобная аналогия была верна не только из–за «гравитационного» воздействия, которое чиновник оказывал на женщин, расступавшихся на его пути, но и из–за эллипсовидной формы тела Джеймса) проплыть мимо, как глаза женщин поднимались. Голодные черные дыры зрачков начинали сверху донизу изучать следующих в фарватере движения проводника Айзека и Киллиана. В этих глазах надежда смешалась со страхом. На экипаж Вергилия смотрели, как на покупателей…

В центре площади показался товар, который приготовили для гостей Александера здешние жители. Внутри плотного кольца женщин стояли дети. Двое мальчиков и три девочки, в одной из которых Киллиан узнал охотницу на тараканов, беря пример со своих матерей, смотрели в пол.

– Что ж, господа, надеюсь мы сможем заинтересовать вас своим предложением, – бюрократ махнул на пятерку детишек десяти – двенадцати лет от роду и улыбнулся. За мгновение пока он моргал, блаженно представляя свои дивиденды от возможной сделки, Айзек успел оказаться у него перед носом. Медленно, сопровождая плавные движения улыбкой, Эпос разгладил лацканы его пиджака и притянул лицо чиновника к себе, схватив указательным пальцем за галстук.

– Чем вы тут промышляете, любезнейший – не мое дело, конечно, но такими предложениями вы порочите меня и моего сына.

Александер отпрянул, смахнул испарину со взмокшим лба и, нервно откашлявшись, выдавил:

– А о чем вы, собственно, подумали? – он хихикнул удивившись своему голосу, который дал петуха. – Жительницы сектора переработки надеются, что торговцы и другие достойные люди смогут взять их детей в обучение...

Он ещё что–то говорил, отбиваясь от вопросов Эпоса, но Киллиан их уже не слышал. Дрожащие всем телом, худенькие фигурки детей говорили ему больше, чем вся грязь, льющаяся изо рта толстяка. Когда же один из малышей все же осмелился поднять взгляд, впялив блестящие от ужаса кристаллы глаз в лицо Сивара, юноша пошатнулся. Киллиан не мог на это смотреть. Не мог терпеть ту боль и отчаяние, вырывавшееся из бездонных колодцев зрачков этого уже замаранного жизнью ребенка. Не мог находиться рядом с человеком, который был повинен во всем этом. Сивар обернулся к Эпосу. Реальность в его голове смешалась с видением. Он смотрел на спокойное лицо Айзека, и ему мерещился смех. Инфернальный, дьявольский смех чудовища, упивавшегося делами рук своих.

Холод глаз Райберга полоснул Киллиана адским пламенем, и он побежал. Ноги сами понесли его подальше от этого жуткого места. Он несся, не разбирая дороги. И лишь смех, адский смех Фобоса, продолжал сдавливать его разум. Он бежал и бежал, спотыкался и падал, вставал и продолжал эту нескончаемую гонку с хохотом в своей голове. Отвращение ко всему окружающему, отвращение к самому себе, неспособному ничего изменить, вырвалось из него наружу. Киллиана стошнило. Он облокотился на стену и прокашлялся лишь для того, чтобы продолжить эту схватку с видением. Вереницы галопанелей проносились мимо него, как лица всех умерших, что ему уже довелось увидеть во время их путешествия. Лица счастливчиков. Он вспоминал шедших с ним в Лабиринт. Вспомнил эти безумные, верящие в россказни Змея лица. Он думал о несчастных, что сгинули на «Гулу» и понимал, что им выпала не самая плохая участь. Что было лучше: умереть в лапах чудовищ и от рук маньяков или жить, медленно прогнивая от яда окружающей реальности, видя, как в эту пучину затягивает твоих детей? Образы женщин стояли у Киллиана перед глазами. Они готовы были отдать свое главное сокровище первому встречному, лишь бы избавить детей от участи, с которой сами уже давно смирились.

Киллиан не заметил, как очутился у комнаты, которую они с Айзеком сняли у одного из здешних барыг. Он машинально открыл дверь, бросив код через кибер и повалился на кровать. Глаза того малыша не отпускали. Они продолжали смотреть на Киллиана, просачиваясь через толщу перегородок. Он чувствовал это взгляд, словно не было между ними сотни метров породы и металла, словно он никуда не убегал из того проклятого места. Он будто унес его частичку с собой. Унес их скорбь и их надежду.

Этот сконцентрированный поток отчаяния подхватил разум Сивара и бешеной волной начал крушить барьер, выстроенный у него в голове неведомым зодчим. Удар следовал за ударом. Отчаяние вдов пояса Дита, их безумие и их мольба сплелись с отвращением Киллиана ко всему сущему и незримым тараном впились в каменную кладку преграды. Небольшая капель образов начала просачиваться сквозь стену, постепенно переходя в поток. Вереница воспоминаний пробила ментальную дамбу, расконсервировав память юноши.

Килиианна пробила дрожь... Он будто в эпилептическом припадке начал вспоминать. Память, как черный яд снов, прожигала его внутренности, превращая их в лёд. Он вспомнил: груда тел и черный локон волос, на самом кончике окрашенный в белый, застыли перед его глазами. Он видел эту картину, сошедшую с экранов хроник. Такую реальную, такую настоящую и напрочь им забытую. Он вспомнил Топаз. Вспомнил ее. Вспомнил Мию. Вспомнил их беззаботную любовь. Вспомнил атаку кордов. Вспомнил безжалостный приказ Айзека и свое позорное спасение. Все эти дни, все время полета и поиска, он не знал... Он был лишь инструментом, который понадобился Эпосу для временных нужд.

"И ради чего все? Ради того, чтобы люди продолжали жить, утопая в своем собственном дерьме? Ради этого я должен жить, забыв ее? Забыв себя?" – мысли мелькали в голове Киллиана, разрастаясь и заполняя все вокруг. Он не понимал, где находится. Ему мерещился склон огромного кратера, и пепел оседающий на него с темных небес. Мысли сливались в голове в белый шум и трансформировались в шепот тысячи ртов. Миллионы голосов, таких же как он, бесцельно погибших ради иллюзорного блага человечества, заходились в его голове криком.

"Нет ничего: нет правды, нет веры, нет любви. Есть только грязь и порок. Есть только тьма, которая затягивает все вокруг." – его сжатая руками голова была готова разорваться от рвущихся наружу криков. Боль почти парализовала тело. Физиокомбинезон насквозь промок от пота. Холод, студёной волной сковавший его внутренности, вырывался через дрожь, пробившую ноги.

Решение, неожиданное и резкое, как выброс пульсара, вырвалось из глубин сознания и захватило все его мысли. Импульсник – маломощная, разрешённая к ношению модель, не способная убить, а лишь оглушающая жертву – перебрался из сейфа в его руку.

"Если увеличить мощность на максимум и приставить ровно к виску..."



– Какой догадливый, – слова Айзека вытянули Киллиана за горизонт событий черной дыры суицида и заглушил голоса, бушевавшие в его голове. – Можно и башкой об стену, если желания хватит. А то что, как ссыкун? Импульсником–то каждый может. Можно ещё найти перекладину и на собственном комбинезончике вздернуться. Но это, знаешь, грязное такое дело. Потом тащи тебя, вывернутого наизнанку...

Айзек начал расхаживать по комнате. Импульсник и безумство, кипевшее в глазах юноши, его мало интересовали.

– Можно с кем–нибудь повздорить и напороться на выстрел или просто встать под гравиплатформу. Можно, наконец, вены вскрыть. Но для всего этого нужно чуть больше решимости, чем есть у тебя. Да и с чего вдруг тебе такой ерундой страдать? Тем более сейчас. Вот закончим дело, и поступай как знаешь.

– Не будет больше никакого дела! – Сивар вскочил и остановился в нескольких сантиметрах от лица Эпоса. – Пошел ты со своим расследованием! Ты, сволочь, заставил меня все забыть!

Киллиан чувствовал, что гипнотическая сила Райберга никуда не делась. Стоит ему отступить, стоит на секунду заколебаться – Эпос сожрёт его и подчинит своей воле.

– А, вспомнил? И сразу решил со всем покончить? Значит, прав был я, когда тебя в расход хотел пустить. Из–за какой–то интрижки начал ныть…

– Интрижка? Да откуда тебе знать, что у нас было? Тебе не понять. Ты же урод бессердечный. У тебя в жилах уран ядовитый, который отравляет все вокруг!

– О да! Откуда же мне это знать, я же не жил, я ничего такого не видел! Хочешь, расскажу тебе все, как бы оно было на самом деле, а не в твоих сопливых фантазиях? – Айзек поднял указательный палец и почти тыкал им Киллиану в лицо. – Даже если бы на Топаз не напали, и она осталась бы жива... Ты ведь в курсе, что это не я ее убил, да?.. Ты куда подавал документы? Где хотел служить? Ты себе это как представлял? Представлял, что ты будешь прилетать раз в год на белом космолете, а она тебя ждать и цветочки разводит, когда ее молодость проходит. Прошел бы год, она бы стерпела. Прошло бы два, и она задумалась бы. Посмотрела бы на парня с соседской фермы, который к ней давно подкатывал и прощай любовь–морковь.

– Ты ничего не знаешь, ничего!! Какого хрена ты забрал у меня память о ней? Это – единственное, что у мне осталось! Зачем ты вычеркнул ее из моей памяти?!

– Знаешь, вот затем, чтобы не было всей этой слезливой херни. На дредноуте мне нужен был мемор и, хотел ты этого или нет, ты им стал. Зачем тебе эта память? Чтобы сидеть, как маленькая девочка в уголочке, и слёзки лить? Может, ещё дневничок розовый завести?

Киллиан сцепил зубы и почти уткнулся лбом в переносицу Райберга:

– Откуда тебе знать? Тебе–то никто не дорог! – Он перешел на крик.

– Оттуда?! – Эпос схватил Киллиан за шиворот и подтянул к своей руке. Под задранным рукавом рубашки виднелся небольшой шрам, тот самый, на который Киллиан не так давно обратил внимание. – Это – тоже память. Это – тоже что–то значит. Но я не знаю, что. Либерти что–то говорила мне, а я не знал, о чем она, потому что не хотел... потому что не хочу помнить. Прошлое, оно тянет назад, оно, как воздух в атмосфере, мешает полету. Грозит сжечь. Не надо за него цепляться, что бы там ни было. Нужно идти вперёд.

Слова Эпоса пошатнули решительность Сивара, но он не отступил:

– Двигаться ради чего? Служить не поймешь кому, не поймёшь чьей воле? Зачем ты спасаешь людей? Чтобы человечество медленно загнивало в своем дерьме, в которые ты же его и окунул? Ради чего бороться? Чтобы эти женщины продолжали торговать своими детьми, надеясь, что их ждёт не та доля, на которую ты всех здесь обрёк. Как тебе живётся с этим? Что ты выслужил за смерть почти целой системы?

Айзек без замаха ударил скалящегося Киллиана по лицу. Мемор рухнул на кровать, забрызгав черную простыню кровью.

– Да что ты знаешь, щенок, обо всем этом, ты был там? Ты был на моём месте? Я вот на твоём был. Бесконечно долгие перелеты полные одиночества и черных мыслей, и целый арсенал, как приманка, как маяк для смерти. Ты думаешь, я не сидел вот так же на кроватке с дулом у виска? Сколько раз я ее искал, эту дряхлую суку с косой. Хотел, чтобы поквиталась со мной за содеянное, но, видимо, я для чего–то ещё нужен. Ты жил в то время, когда стоял вопрос: мы или они? Ты жил, когда нам приходилось жечь целые планеты чужих из–за того, что они представляли собой потенциальную… ты слышишь? потенциальную угрозу. Ты был там со мной? На борту Вергилия, когда мне дали вирус. Был?.. Он был идеален – само совершенство. Ни скафандры полной защиты, ни полная герметизация отсеков ему были не страшны. Он просачивался прямо сквозь перегородки, стоило сбросить магнитные оковы. Непревзойденное орудие убийства. Он бы выкосил всю систему целиком. И никто бы не спасся. И его должен был использовать я. Ты понимаешь? Я, а не кто–то другой. Только я мог и осмелился повлиять, только я смог выторговать у этой мрази в черном балахоне половину ее покоса. Крохотная ошибка, внесенная Вергом в структуру той дряни, и вирус дал осечку. Только мужчины стали жертвой, и те не все. Меня бы отдали под трибунал, но все же акция возымела действие...

– Ах, какой молодец. Прям герой. Спас он кого–то. А вирус не вносить слабо?

– Если бы не я, это сделал бы кто–то другой. Они отбили две атаки, ты понимаешь? Они не смирились бы, не утопи я их в крови и слезах. Так – остался хоть кто–то.

– А ради чего? Чтобы вот так жить?

– По–моему это лучше, чем смерть. Ведь ещё есть надежда.

– Да на что? Одна тьма вокруг. Одна морось из лжи и крови. И никому простые люди не нужны.

– Мне нужны! И не одному мне. Я буду стараться что–то изменить… Я смогу изменить все! – холод его глаз сменился огнем. Эта последняя фраза была брошена с такой энергией, с такой силой, что Киллиан почти было в них поверил. Почти поддался действию магнетизма Эпоса. Почти забыл белые кончики волос в груде тел... Но не забыл. Темная пелена, на несколько минут разогнанная яростью, вновь опустилась на мысли Киллиана. Его взгляд застыл. Он прокручивал в голове все воспоминания, что остались о ней, все мгновения их недолгой, невызревшей любви. Айзек обернулся серым фантомом, бродившим где–то на задворках его сознания. Фантом начал двигаться, и вспышка боли пронзила шею Сивара.

– Так, некогда мне тут с вами в подушку плакаться.

Эпос убрал в карман универсальный инъектор и поднял юношу на ноги. Киллиан застыл, как каменный истукан. Его глаза почти не моргали, а лицо не выражало эмоций. Айзек провел ладонью перед стеклянными зрачками мемора и пару раз щелкнул пальцами, проверяя реакцию организма.

– Если понимаешь, кивни.

Короткий взмах русоволосой головой, был ему ответом.

– Душевные терзания как–нибудь потом. Видишь ли, ты выступаешь своего рода самописцем в моем нелёгком деле, и сейчас ты мне как–никогда необходим. Джуд попался. И не мне. Этот драный Оно какого–то хрена оказался здесь и сумел схапать самого разыскиваемого преступника в человеческом сегменте космоса прямо у меня под носом. Я вколол тебе небольшую дозу своего рода успокоительного, так что, сплин тебя отпустит. Ну и посговорчивее будешь. Нам нужно добиться у этого мудака разрешения на допрос, пока Джуд еще хоть что–то соображает. Зная коновалов Харуки, это продлится недолго. Убирай свой сопливый платочек и пошли.

Киллиан, до которого смысл слов Эпоса доходил с заметной задержкой, смиренно поднялся и, как сомнамбула, побрел за Райбергом. Джуд Лайтберин ждал, но вначале до него нужно было добраться.

Жаль, что тут нет продолжения(((( Или я ошибаюсь?

Это сообщение отредактировал Teplenkiy - 12.06.2020 - 14:15

Все будет. Сразу все не закилываю.

Нимфополис.

Препарат заволок сознание Киллиана мутной психоделической оболочкой. Своеобразный защитный пузырь облепил его разум, изменять законы мироздания. Пространство словно сжималось перед Сиваром, и он перемещался по станции, сам того не замечая. Он не ощущал времени, которое они тратили на дорогу. Он видел лишь световые блики и редкие всплески активности в самых уголках периферического зрения. Все его внимание было сфокусировано на Райберге. Его мерно раскачивающийся силуэт вводил в транс лучше любого кулона гипнотизёра. Сознание мемора отделилось от тела и неслось вслед за своим поводырем. Мысли остались где–то позади. Киллиан сбросил их, как старую кожу. Испещрённая шрамами и ожогами прожитого, она осталась где–то в комнате. Эта потускневшая, израненная оболочка затерялась в ворохе черного постельного белья, освободив нового, чистого Киллиана. Он позабыл о яде, раздиравшем его плоть с самого начала путешествия. Забылись обида на Эпоса и потерянная любовь. Ушли тревоги и терзания совести. Его голова была чиста от мыслей и раздумий. Осталось лишь восприятие, постепенно начинавшее обостряться. Герметичность разума была нарушена, когда целый ворох запахов пробил мутный пузырь изолированного пространства и ударил Сивару в голову. Приятная прохлада воздуха смешалась с нотками духов, которые невидимым шлейфом следовали за мутными силуэтами за границами его восприятия. Иногда идиллию ароматов нарушал чей–то запах изо рта или ударявший в нос столп сигаретного дыма. Запах алкоголя и вязкий наркотический смог стали последними штрихами, наполнившими окружающую Сивара картину, никак не желавшую проявляться за магнетической спиной Эпоса. Первым звуком, просочившимся по проторенной запахом дорожке, стала ритмичная электронная музыка. Киллиан не слышал голосов и гула движения, монотонное "туц–туц–туц" залило его сознание доверху.

"Точно такое же дерьмо слушал Дэмиан," – первая мысль, мелькнувшая в застывшем сознании Сивара, появилась так неожиданно, что он не сразу понял, что способность думать решила–таки вернуться к нему. Он начал вспоминать задиру Дэмиана, который очень любил включить такую музыку по–громче, пока его соседи по комнате в учебке, измочаленные бесконечной долбежкой по мозгам, не объясняли ему, что он неправ. Лупоглазый Дэм вытирал кровавую маску с лица и заставлял динамики кричать ещё громче. Эта ностальгическая вспышка потянула за собой другие мысли. Киллиан начал осознавать происходящее. Гомон толпы, недвусмысленные предложения женщин, музыка, почти заглушавшая все вокруг, и белые вспышки, мелькавшие где–то вдалеке, не оставили у Киллиана сомнений – они прибыли в Нимфополис. Об этом выводе кричали почти все чувства Сивара, за исключением зрения. Глаза продолжали фокусироваться на Райберге, выхватывая из окружающей реальности лишь какие–то фантасмагоричные куски.

Мир, полный звуков и запахов, был скуп на образы, но уж если они попадали в объектив «кастрированных» транквилизатором глаз, то сразу же преобразовывались в нечто нереальное. Айзек за все время путешествия лишь раз обернулся назад, и за эту секунду его мутная тень выжгла в мозгу юноши инфернальную картину. Из двух синих угольков на месте глаз Райберга била синяя плазма. Это не был беснующийся ионизированный газ турелей кордов – синие сполохи медленно взвивались из глазниц Фобоса и почти на самой макушке сходились в один грандиозный факел. Череп Эпоса, охваченный огнем, вильнул в сторону, и его место занял другой образ. На место демона пришел ангел–хранитель. Перед лицом Киллиан застыл заретушированный инъекцией образ, видоизменившийся в райскую красавицу. Белокурая гурия окатила Сивара задорным смехом и пленила пышностью форм. Огромная, чуть прикрытая белым сиянием грудь переходила в тонкую талию. Крутые бока девушки трансформировались в манящие бедра, убегавшие бескрайними дорожками стройных ног. Из–за плеч ангела показалось два крыла. Это не были мерзкие гипертрофированные конечности горгулий или зловещие крылья воронов. Два белых крыла были грациозно раскинуты в стороны, позволяя девушке летать.

– Пшла отсюда, ещё шалав нам не хватало, – объятый синим огнем плазмы череп Айзека развоплотил дивный образ девушки и указал Киллиану новый ориентир. – Фокус. Посмотри–ка, кто там.

Герметичный пузырь действия странного транквилизатора на секунду схлопнулся, заигрывая с изголодавшимся разумом Сивара оголенной реальностью. Они стояли в самом конце длинного коридора, перераставшего в огромный зал в паре десятков шагов впереди. Многоуровневый танцпол, на котором под электронную музыку извивались полуобнажённые девушки, утопал в фиолетовом свете, который разбавляли редкие вспышки стробоскопа. По периметру танцпола стояли изолированные кабинки. Их прозрачные перегородки с лёгкостью затемнялись, отделяя сидящих в них людей от внешнего мира. Здешние завсегдатаи явно были не из стеснительных, и данная опция кабинок использовалась далеко не всегда, представляя на обзор публики картины внутрикабинных оргий. Единственным, кого могли удивить эти оголтелые воспевания Вакха, был, собственно, сам Киллиан. Но его взгляд переключился в сторону, куда указывал Эпос. По бокам коридора были расположены номера, в дверях одного из которых Сивар и увидел старого знакомого. Размахивая руками–дубинами, у одного из номеров стоял монстр. Черные глаза на его бычьей голове блестели, а широкий нос обдувал стоящую рядом женщину густой волной жара.

Мемор невольно попятился. Он просто не мог поверить. Мысль, что все это – проделки транквилизатора, была насколько манящей, настолько и безнадежной. В нескольких метрах от топазца стоял его оживший кошмар. Тайрус выбрался из потаённых уголков памяти юноши и вновь будоражил его успокоившееся было сердце. На монстре не было брони, в которую он был облачен в Лабиринте, но другая жуткая деталь заставила леденящие душу воспоминания заиграть в разуме Сивара новыми красками. Стоявшая рядом с сыном Миноса стройная женщина в зелёном костюме строгого покроя ничуть не смущалась рук Тайруса, которые чуть ли не по локоть были вымазаны кровью. Барышня, по всей видимости являвшаяся кем–то вроде управляющей, спокойно выслушивала хозяина кносского Лабиринта и участливо кивала головой. За спиной человека–быка, в крохотном прогале дверного проема, виднелась кровать. Точнее сказать, ее край. Эта крохотная панорама, позволявшая, словно в замочную скважину, понаблюдать за "развлечениями", которые можно было купить в Нимфополисе, раскрывала тайну недовольства монстра. Бледная женская рука безжизненно свисала с края кровати, по–видимому, нарушив какие–то планы постояльца номера. Тайрус переместился и окончательно закрыл обзор в комнату. Он что–то говорил, продолжая активно жестикулировать, но почти все его слова тонули в волнах музыки и возбужденных криках толпы. Киллиан слышал лишь обрывки фраз монстра, вылетавшие в промежутках между волн какофонической битвы звуков: «Тайрус недоволен...», «Она сдохнуть слишком быстро…», «Сучка бракованный!»

Голос Эпоса заглушил все вокруг, и Сивар потерял всякий интерес к монстру и его развлечениям:

– Фокус. За мной.

Зрение мемора вновь сконцентрировалось на спине Айзека. Где–то на отшибе его восприятия белые вспышки стробоскопа перемежались с мельканием людей–призраков. Звуки голосов и осточертевшая мелодия были лишь фоном окончательно пришедшему в себя мыслительному процессу. То ли транквилизаторы так безотказно действовали, то ли психика мемора была настолько измождена окружающей реальностью, что отказывалась дальше страдать, как бы то ни было, все происходящее перестало его тревожить. Было в этой рабской покорности, в этом беспрекословном подчинении командам что–то чарующее. Тело, переставшее слушаться Сивара, было теперь автономным переносчиком разума, который наконец–то получил передышку. Не нужно было думать и переживать о каждом следующем шаге. Не нужно было принимать решения и высказывать свое мнение. Бездействие стало жизненно необходимым юноше релаксантом. Спокойные размеренные мысли, неспешно плывущие в голове Сивара, были полны отрешённости. Чего стоили все терзания, все душевные стенания, если, в сущности, от Киллиана ничего в этом мире не зависело? Даже его собственная жизнь и смерть, как оказалось, были ему неподвластны. Он был лишь сложным, иногда непокорным и норовившим все время сломаться инструментом. Инструментом воплощения воли Эпоса, его марионеткой. А марионеткам душевные терзания ни к чему. Апатия и бездумное блаженство раба так сильно завладели мыслями Сивара, что возврат к реальности не произвел на юношу хоть какого–то впечатления.

– Фокус.

Они стояли у входа в одну из кабинок на верхнем ярусе многоуровневого клуба. Тоннель, которым Эпос со своей «куклой» добрались в этот зал, располагался пятью уровнями ниже. Каждая полукруглая площадка с толпой полуголых нимф, сплетавшихся в танцевальном экстазе, вырастала из стены цилиндрического зала и доходила чуть дальше его середины, передавая эстафету следующему танцполу. Ярусы походили на винтовую лестницу, каждая ступень которой светилась собственным светом. Самый нижний, нулевой уровень, светился белым. За ним следовали синий, зелёный, красный и малиновый. Пол под ногами танцующих на последнем ярусе горел фиолетовым.

В кабинке с затемненными стенами явно ждали гостей. Ее прозрачная полукруглая дверь отъехала в сторону. В самом центре образовавшегося прохода витало бледное лицо адмирала Харуки Оно. Глаза капитана "Мора" были привычно скрыты темными очками, которые были не очень уместны в окутавшей кабинку полутьме. Его черная рубашка была выправлена из брюк и полностью расстёгнута, оголяя усеянную татуировками грудь. Кривая улыбка довершала неряшливый образ, так несвойственный извечно собранному военному. Райберг встал на порог кабинки.

– Впустишь?

– Айзек–Айзек, вот ты рожу свою самодовольную поменял, мог бы и с голосом мерзким так же поступить. Входи, раз приперся, – Оно величаво махнул рукой, приглашая экипаж Вергилия войти. Речь адмирала была тягучей и медленной под стать воздуху кабинки, который вязкой пеленой облепил вошедших. Наркотический чад замкнутой атмосферы бил в голову. Харуки Оно праздновал победу, не стесняясь в выборе средств. И без того аморфное состояние Киллиан подпиталось растворенными в воздухе веществами и заставило ноги мемора подкоситься. Сивар рухнул на мягкий диван и застыл, ожидая продолжения действия.

– Смена, – Айзек, знакомый с принципом работы подобных мест уединения, заставил воздух в кабинке обновиться.

– Чо это ты тут раскомандовался? – адмирал продолжал улыбаться, заставив свою речь стать более–менее внятной. – Впрочем, я тебя прощаю. Я сейчас всех прощаю. Настроение превосходное. Не каждый день так везёт, причем дважды!

Оно пододвинулся к столу в самом центре кабинки. На круглой черной поверхности располагался странного вида предмет, больше всего походивший на миниатюрный миномёт докосмической эры. Нос "миномёта" был задран вертикально вверх, угрожая ударить по себе прямой наводкой. Непривычно разнузданный адмирал поднес палец к сенсору активации, и "орудие" выплюнуло вверх крохотную порцию жидкости. Прозрачный снаряд взвился на пару десятков сантиметров в воздух и распался, преобразовавшись в облако пара. "Стрелок" поднес лицо в область взрыва и сделал глубокий вдох. Почти вся порция дурманящего салюта перебралась в его лёгкие. Харуки откинулся на спинку полукруглого дивана, чтобы на секунду уйти в беспамятство. Его рот блаженно приоткрылся, а голова чуть подергивалась. Через пару десятков секунд, он все же пришел в себя, оглядев окружающих.

– Чо пялишься? Ни разу празднующего адмирала не видел? Буууу, – Оно картинно дернулся в сторону Киллиана, но не найдя отклика у продолжавшего находиться в кататоническом ступоре мемора, переключил внимание на Эпоса. – Что вам, собственно, угодно, господин Эксперт по экстренным ситуациям?

Айзек брезгливо провел рукой по дивану, на который, по–видимому, недавно что–то пролили и, с трудом найдя чистое место, сел.

– Не ерничай, ты прекрасно знаешь, что мне нужно... Кто нужен.

– Абсолютно не понимаю, о чем вы, господин Райберг, – Оно осклабился.

– Где Джуд? Мне нужно его допросить?

– Ах ты об этом? Ты про Джуда Лайтберина, которого ты безрезультатно ищешь уже который год, тратя ресурсы расы и проверяя на прочность терпение руководства? Знаешь, у некоторых уже начало складываться впечатление, что ты и не хочешь его искать. Дружеские узы, все дела. Тобой были недовольны, особенно последнее время...

– Ну вот ты его и нашел – молодец. Теперь его нужно допросить.

– Кому нужно–то, мой милый друг, тебе? Так надо было быстрее его искать, – Оно начал активно жестикулировать. – А то бросается он по планетам с важным видом на своем серебристом корыте, герой... Нет больше у людей спасителя, один Айзек Райберг. И что в итоге? То, что ты не смог сделать за годы, я сделал на раз...

Тираду Адмирала прервали. В дверях показалась девушка с двумя бутылками наперевес. Она, ни слова не говоря, вошла в кабинку и, поставив сосуды, ухнулась на руку адмирала. Когда девушка заговорила с лицами Айзек и Киллиана начали происходить разительные изменения.

– Привет. Хо, а кто это с тобой?

Брови стойкого к неожиданностям Айзека полезли вверх, а рот апатичного до того Киллиана начал медленно открываться. Кохитсуджи было не узнать. К тому же она явно не спешила рассказывать адмиралу о своем знакомстве с его гостями. Черная река волос преобразилась в едва касавшееся плеч каре. Лицо девушки покрылось агрессивным макияжем, а одежда флегийского аскета была заменена на броский наряд. Черный латексный комбинезон был прикрыт лишь безразмерной курткой с чужого плеча.

– Умничка, – адмирал поцеловал девушку в щеку и недвусмысленно положил руку чуть выше ее колена. – Я же говорю – два раза повезло. Найти такой бриллиант в этом блядском уголке...

– Очень рад за тебя, и все же вернёмся к нашим делам, – секундное замешательство Эпоса прошло. Айзек принял появление Кохитсуджи, как что–то само собой разумеющееся. Уже через мгновение его лицо стало непроницаемым. Киллиану на восстановление физиогномического спокойствия потребовалось чуть больше времени. На секунду его апатия спала, и он почувствовал себя преданным. Простая, показавшаяся ему такой близкой Кохитсуджи никак не вязалась в его голове с прожжённым пороками адмиралом. Видевшаяся ему такой чистой и прямой девушка предстала перед ним в новом, совершенно заурядном образе. Она, как и все присутствующие в этой части станции особи женского пола, предпочла лёгкую, сладкую жизнь преодолению трудностей... Киллиан с отвращением посмотрел на изменившуюся флегийку. Его негодование неожиданно вырвалось наружу приглушенной фразой:

– Одной дешевкой больше.

Айзек и адмирал, увлечённые торгами за право на разговор с Лайтберином, не услышали этот робкий крик души, а вот до девушки смысл этих слов дошел. Она ответила на них взглядом. Взглядом, полным пренебрежения и иронии. Она как будто разбивала все воздушные замки, которые мемор построил в своем воображении. Он смотрел на нее и не мог поверить своей собственной глупости.

"Зачем? Зачем я все это придумал? Почему решил, что она такая, какой я себе ее представлял? Почему жизнь, вообще, должна быть такой, как мне хочется?" – апатичный цинизм действительности вновь завладевал его мыслями. Он начинал верить сказанным в номере словам Эпоса. Они, как ледяной желоб, все быстрее и быстрее разгоняли падавший с высот идеализма дух Киллиана и грозили разбить его о жутко материальную грешную землю. Идиллические картины в его голове и памяти выцветали, превращаясь в серую реальность. Герой детства не был доблестным рыцарем, побеждающим драконов во благо человечества. В лучшем случае он сам был чудищем, способным попутно с драконом истребить попавшуюся под руку систему. Человечество из стремящегося к звёздам, сплоченного кулака превратилось в разношерстную, в основном дурно пахнущую массу червей–каннибалов, которые пробирались на тепленькое место по трупам своих сородичей. И даже первая любовь перестала освещать его душу ярким светочем, став почти истлевшим огарком. Транквилизатор Айзека словно отрезвил Киллиана, заставив сбросить оковы оптимистичного, почти детского мировосприятия. Циничный реализм, лишь изредка подгоняемый основными инстинктами, начал затапливать его дырявую душу. Киллиан принимал правила игры. Если он был нужен Айзеку, как самописец, как инструмент в его непостижимых играх, то так тому и быть. В мире, полном иллюзий и фантомов, реальная цель была не таким уж и плохим стимулом к существованию. И за эту цель он попытался ухватиться, чтобы спастись из черной бездны безнадежности, которая заполнила сейчас его сердце. Эта цель становилась спасательным кругом надежды в обрушившемся на него шторме разочарования, которым обернулась гибель его детских грез. Киллиан наконец–то смог сконцентрироваться...

– ...все не понимаю, зачем мне тебе его показывать? И без тебя с ним разберутся.

Торг продолжался с редкими перерывами на возлияния. Недавно очищенный воздух вновь наполнился густым, мутным амбре, грозящим унести всех находящихся в кабинке в радужную страну галлюцинаций. Именно за галлюцинации Киллиан вначале и принял вид, открывшийся ему в дверном проёме. Его сознание вновь начало обрабатывать получаемую информацию с заметной задержкой. Он, как в замедленном повторе, видел, как толпа слабо обремененных одеждой дам начинает свой медленный полет в сторону стены. Это не могло быть следствием отключения гравитации, ведь все находящиеся в кабинке продолжали сидеть на своих местах. Возможное объяснение причин полета стайки нимф нашлось, когда на спине одной из девушек обнаружилась татуировка в виде крыльев. Теория экстравагантной антигравитационной технологии не выдержала проверки реальностью и разбилась в пух и прах вместе с костями девушки, когда ее полет окончился столкновением со стеной. Киллиан меланхолично фиксировал новые видения, совсем уж не похожие на явь. В направлении обратном полету первой стайки девиц пробежал отряд полуголых дам с лучевиками наперевес. Нимфы трясли своими почти неприкрытыми прелестями, выцеливая кого–то в повисшем над танцполом смоге. Казалось, будто этот белесый туман, первым делом захватив кабинку адмирала Оно, вырвался из нее наружу и теперь окутал весь Нимфополис. Сивар понял, что что–то в действительности неладно, лишь увидев напряжённые взгляды Айзека и капитана "Мора". Галлюцинация, похоже, захватила и их. Эпос первым нарушил молчание:

– Звукоизоляцию сними.

Харуки не стал препираться, моментально став серьезным. Возможно, адмирал активировал антитела, нивелировавшие действия наркотиков, или же это сказывалась привычка концентрироваться в экстренных ситуациях, но как бы то ни было, Харуки Оно всем своим видом показывал, что готов действовать. Невидимая стена, ограждавшая кабинку от внешнего мира, спала, позволив шуму наполнить крохотное помещение. Продолжавшему моргать стробоскопу теперь аккомпанировало не заунывное техно, а зловещая симфония криков. Гул женских голосов иногда перекрывался сиреной оповещения и звуками выстрелов. Пробегавшие мимо девицы перекрикивались, выбирая подходящий маршрут. Где–то вдалеке ревел уже почти забытый Киллианом Тайрус. И только потом сидевшие в кабинке почувствовали лёгкую дрожь, пробежавшую по полу. Где–то далеко прогремела серия взрывов. Айзек первым догадался проверить самый простой способ распространения информации. Эпос, запрокинув глаза, нырнул в кибер. Уже давно он чувствовал уведомление, настойчиво пробивавшееся из виртуального мира в реальный, но отгонял его, как назойливое насекомое. Райберг прочитал сообщение системы экстренного оповещения и открыл глаза. Он сократил уведомление до одного слова, которое бросило всех окружающих в холодный пот:

– Корды.

Иуда


Звукоизолирующая оболочка вновь окутала кабинку. Оторопелая тишина вырвалась из сознания людей и распространилась на окружающее пространство. Паника и агония атакованной чужаками станции были заглушены оцепенением людей. Айзек, как и подобает Эксперту по экстренным ситуациям, отошёл первым. Смятение лишь на секунду заволокло его взгляд, который через это короткое мгновение вновь стал решительным.

– Твои–то, надеюсь, без командования смогут дать бой? Сколько линкор продержится? Если судить по предыдущим атакам, там не меньше двух дредноутов и ещё много мелочи.

Харуки молчал. Он сложил руки на столе и упёрся в них подбородком. Черные очки продолжали скрывать его эмоции. Кохитсуджи растворилась в окружающей среде, ожидать исхода. Она прижалась к спинке дивана и бегала взглядом от адмирала к Эпосу. Взрывная волна, прокатившаяся по мыслям Сивара, постепенно сошла на нет, оголяя привычную для него сейчас индифферентность.

– Ну? – Айзек легко толкнул Харуки.

– Что «ну»? Нет никакого линкора. Я здесь с неофициальным визитом.

– Ты сейчас шутишь? А Джуда где держал? В сортире номера запер, а сам по бабам пошел?

– На корвете я. Там и Лайтберин. Пол дюжины доверенных солдат с ним.

– И сколько твои доверенные продержатся против пары кордов? Минуты две?

– Нет я в бордель должен был весь флот тащить, – Оно поднялся с места. – Надо пробираться к кораблю. Возможно, атака в первую очередь пошла на первую пристань.

– Ага, конечно. Чужие просто так решили на полупустую систему напасть – развлекухи ради? Девок решили погонять. Они за Джудом летели.

– Вот и проверим. Или ты предлагаешь его опять лет двадцать искать? Ах да, ты его не особо и найти–то хотел.

– Нахер иди. Я говорю, что надо вооружение добыть.

– Да какое тут вооружение? Шокеры для забав с местными сучками?

– Ты знаешь, после восстания никому смешно не было, – Эпос запрокинул глаза, даже не удосужившись перейти на мысленные команды. – Подготовить три комплекта интеллектуальной брони. «Регул» третьей серии, «Архонт» доступной модификации и «Мистерию».

– Почему три? – Харуки вывел Айзека из транса.

– Я с собой твою девку тащить не собираюсь.

– Как и я твоего щенка.

Эпос смерил адмирала холодным взглядом, но все же окунулся в киберсферу, отдавая приказ:

– Правка. Дополнительно подготовить ещё один «Регул». Полномочия доступа второй степени. Эксперт по экстренным ситуациям Айзек Райберг. Подтверждение на месте по генокоду. Старт расконсервации.

– Жук запасливый, ты в каждом мире себе соломки подстелил? – Айзек не ответил на выпад Харуки, вскочив с места. Все последовали за ним.

Волна звуков вновь окутала людей. Крики, стоны умирающих, вой системы оповещения и мерные удары кипящего где–то далеко сражения лучше любого нагоняя подстегнули их бег. Эпос выхватил лучевик у пробегавшей мимо нимфы, ответив на протесты девушки ударом приклада. Паника Нимфоподлиса приобретала какие–то совершенно невероятные, фантастические очертания: полуголые девицы, раздобыв где–то оружие, формировали отряды самообороны, форменной одеждой которых было нижнее белье. Если бы гетерам пояса Дита противостояли не механоиды, а обычные солдаты–мужчины, не особо бронестойкие наряды девушек дали бы им неоспоримое преимущество в бою. Колышущиеся на бегу прелести нимф гипнотизировали не хуже психоделической вязи на теле Райберга. Эпос, к слову, не преминул воспользоваться преимуществом инопланетных технологий. Он быстро скинул пиджак и рубашку, обнажив причудливый узор параменталов. В глазах окружающих поплыло.

– Так, Оно – вперёд, я замыкаю. Слушаем команды.

Не привыкший получат приказы адмирал сцепил зубы, но все же выполнил указания Райберга. Заочная гонка с десантниками кордов началась. Разноцветные уровни танцпола пустели. Гости Нимфополиса разбегались по укромным углам, в надежде спастись от кордов и того воздействия, которое их появление в системе оказывало на нимф. Экстренное оповещение стало катализатором, который позволил всей злобе, годами копившейся внутри жительниц пояса Дита, выплеснуться наружу. Четверка беглецов наблюдала за расправами, которые нимфы учиняли над своими недавними клиентами. Киллиан не без удовольствия смотрел на вандализм и суды Линча. Было в этих кровавых картинах что–то завораживающее. Копившаяся годами ярость вырвалась на свободу и требовала все новых и новых жертв. Жрицы, не так давно приносившие подношения лишь Вакху, начинали служить другому культу. Молох овладел этими обреченными на вечное телесное рабство женщинами, заставляя их класть на алтарь безудержному гневу своих поработителей. Сивар с упоением смотрел, как три девушки расправлялись над мерзкого вида толстяком. Две "мстительницы неглиже" держали лоснящегося от пота и слез мужчину, а третья, забравшись ему на грудь, активно хлестала того по лицу. Не происходи все это в условиях атаки кордов, данный квартет можно было бы принять за мирно развлекающийся кружок садомазохистов, но кровавые ошмётки, разлетавшиеся из носа линчуемого во всех направлениях, не настраивали на мирный лад. Жажда крови прямо–таки витала в воздухе.

Крохотный мобильный отряд под предводительством адмирала вбежал в коридор, отделявший многоуровневый танцпол от остальной станции, и наткнулся на столпотворение. Кучка разъярённых женщин, среди которых выделялась одетая в зелёное "управляющая", в руках которой был тяжёлый импульсник, осадила один из номеров. Увлеченный всеобщей суматохой Сивар не сразу сообразил, что именно у этого номера Айзек выудил его сознание из медикаментозной дрёмы. Из комнаты послышался рев:

– Тайрус убить ещё одна сука, если вы не уйти.

Уже удалившись от места, где вершилась расправа, к которой Киллиан сам был не прочь присоединиться, он услышал яростный крик управляющей:

– Вперёд, девочки! Кто первый пробьется в номер получит его яйца!

На бегущих не обращали внимания. На этом сумасшедшем балу каждой нимфе нашлось дело во вкусу. Если кто–то из женщин и бросал взгляд на проносившийся мимо фантом, то он напарывался на ментальную атаку татуировок Эпоса. Айзек отдавал команды, изредка подгоняя членов отряда. Повсеместные погромы продолжались. То, что по–началу показалось отрядами самообороны, на поверку стало трофейными командами. Под прикрытием лучевиков женщины громили офисы управляющего персонала и каюты гостей. Всюду слышались крики и стоны раненых. Нимфы будто только и ждали удобного случая, чтобы отомстить державшим их в черном теле чиновникам. Киллиану подумалось, что было бы забавно, узнай они, кто руководит стремительно проносящимся мимо их позиций отрядом. Атака чужаков обернулась бы всенародным гулянием, с последующим сожжением или распятием одного покрытого инопланетными татуировками человека. Эпос, словно прочитав мысли Сивара, бросил на него недобрый взгляд и отдал команду остановиться. Они оказались в неприметном тупике, до которого не добралась всеобщая истерия. Райберг подошёл к небольшой серой панели, чуть выделявшейся на фоне черных стен, и поднес к ней предплечье.

– Айзек Райберг. Вторая степень доступа.

Панель моргнула зелёным, и стена уехала в сторону, оголив обширный постамент. Четыре комплекта интеллектуальной брони ждали момента, когда их наденут. Довершали арсенал отряда два импульсника, доставшиеся Кохитсуджи с Киллианом, плазмомет, размещенный на рукаве брони адмирала и странного вида орудие, нашедшее себя в руках Айзека.

– Обшивку этой дрянью не пробей, – Оно бросил взгляд на оружие Эпоса и качнул головой.

– Как–нибудь уж, – белесая дымка обволокла торс Райберга и наконец позволила смотреть на него, не отводя взгляда. Над рукой Эпоса вспыхнула мини карта станции, где красным маркером было обозначено местоположение группы.

– Где корвет?

Оно указал пальцем точку на карте, тут же вспыхнувшую золотым цветом. Эпос передал план действий все членам отряда. До посадочной платформы было три уровня.

– Кронидом бы прорезать, – Киллиан бросил эту фразу, вспомнив способ, которым они пробили себе дорогу на дредноуте.

– Ага, конечно. Смотрите, у нас тут великий стратег обнаружился, – Эпос выписал Сивару затрещину. – Мы не на территории врага. Люди могут пострадать... Будет мне потом ещё лекции о гуманизме читать.

Айзек прочертил маршрут, и отряд двинулся в путь. Серые псевдопластик и металл стен перемежались с прогалами дверей и коридоров. Везде картина была схожей: женщины отвоевывали свою родину, не заботясь о том, что эта власть, возможно, продлится пару часов и сменится смертью от рук чужих. Символ фурий – три крайних пальца поднесенной к голове руки – заполонил стены, а огонь борьбы – их сердца. Не раз и не два на пути отряда встречались стихийные собрания, неизменным центром которых была перекладина, найденная на потолке. Через каждую из них была перекинута веревка. В каждой петле висел человек. Некоторые еще дергались, только собираясь испустить дух. Синие лица дрожали. Налитые кровью глаза вылезали из орбит. Киллиан вздрогнул, ощутив странное дежавю, таким отчётливым и таким ясным оно было. Он будто бы уже проходил этой дорогой, будто бы видел бесконечную вереницу виселиц с мерно раскачивающимися на них телами.

– Через сто метров – двухуровневый зал, нам нужно спуститься на первый этаж. Останется два коридора, – Айзек коротко бросил команду и выбежал вперед. Вереница разветвляющихся коридоров вылилась в одинокий туннель, оканчивающийся массивной дверью. За ней начиналась зона таможенного контроля и область доков. Именно там четверку в интеллектуальной броне могли ждать первые трудности. Трудности решили не тянуть с появлением и огромным сгустком плазмы обозначили свое присутствие – до входа в зал оставалось каких–то двадцать метров, когда ионизированный газ легко прошил десятисантиметровую дверь и черной огариной вцепился в бетонный потолок тоннеля прямо перед бегущими. Впереди бушевало сражение. Именно оттуда доносился странный звук, так похожий на работу отбойного молотка. Именно здесь люди смогли застопорить продвижение штурмовиков кордов.

Пригнувшись, Айзек прошел вперед и попытался активировать дверь, прожженную плазмой ровно по центру. Механизм открытия натужно заскрипел, но не смог выполнить свою функцию. Сгусток плазмы расплавил металл обшивки, заблокировав проход. Эпос подкрался ближе к двери, заблаговременно активировав генератор силового поля и извлёк из наспинного отсека крошечный шар. Почти незаметная в громоздких наручах интеллектуальной брони сфера была тут же пущена в ход. Миниатюрный дрон поднялся в воздух и направился в огарину, оставленную ионизированным газом. У отряда появился обзор.
Панорама зала, передаваемая миниатюрным устройством слежения, отобразилась на лицевых щитках членов отряда. Второй этаж зала, представлявший собой крохотную полоску прохода, которая окольцовывала огромную нишу в центре помещения, был почти не вовлечён в сражение. Лишь в крайних точках верхнего яруса, расположенных по правую и левую руку от коридора, в котором находился отряд, разместилось по одной огневой позиции. Двое кордов, скрытые слабо мерцающим силовым полем – с одной стороны, и импровизированный дот тардумов – с другой.

– Внизу база «безмозглых». Это они задержали букашек, – и без этой ремарки Эпоса расклад развернувшегося внутри зала сражения был хорошо виден на обзорных экранах группы. С десяток кордов усердно утюжили позиции тардумов, которые укрылись за силовыми установками и пластинами брони. «Безмозглые» огрызались залпами лучевиков и плазмометов. Установился временный паритет, от которого страдала лишь отделка помещения – плазма и когерентное излучение не просто поглощались силовыми полями, а чаще всего перенаправлялись рикошетом. Почти весь зал, за исключением позиций противников, почернел от бушевавших в нем энергий. Именно через это пекло и предстояло пройти укрывшейся в коридоре четверке.

– Обходного пути нет? – Харуки первым нарушил молчание.

– Слишком долго. Если они ещё не захватили док с твоим кораблем, то скоро до него доберутся. Нужно идти здесь.

– Ну да, попросим краснорожих с букашками остановиться и перекурить. «Эй, парни, отдохните минутку, нам пройти нужно.»

– Я думаю, им придется это сделать, – Эпос извлёк из чрева брони еще пару объектов, без лишних слов объясняя суть плана. Антрацитовые цилиндры свето–шумовых гранат говорили сам за себя.

– На счёт три, Харон, высаживай дверь, я бросаю гранату, а вы вперёд, – Эпос махнул в сторону Киллиана и Кохитсуджи, отходя от двери. Сивар недоверчиво покосился на девушку и приготовился бежать. Он не думал и не сомневался. Раньше о мог бы решить, что это бесчестно – оставлять людей, пусть даже тардумов, самих разбираться с кордами. Он захотел бы помочь. Захотел бы попытаться отбить пояс Дита у чужих. Но то было раньше. То был другой Киллиан. Киллиан, который совсем недавно умер на черных простынях снятого номера. Не состоявшийся выстрел себе в висок и слова Айзека надломили его. Оборвали его связь с прошлым. Вновь обретя истинную память, он не смог выдержать ее веса и сломался, принимая правила игры. Мир юношеских грез сгинул, забрав с собой старого Киллиана Сивара. В нескольких десятках метров от сражения стоял уже совсем другой человек. Человек своего времени, который понимал, что их вмешательство в ход боя может ровным счётом ничего не изменить, а потеря Джуда обернется тысячами новых смертей. Что такое жизнь нескольких тардумов в сравнении с этим? "Цель оправдывает средства," – слова Таэра становились пророческими. Киллиан начинал понимать, что флегиец был прав. Отсчёт Эпоса оборвал ход его мыслей.

– Три... Два... Один.

Харуки вскинул руку, и сгустки плазмы проторили «Регулам» дорогу, прожигая толстый метал, как лист бумаги. Путь был открыт.

– Вперёд, – Айзек махнул рукой, и Киллиан с Кохитсуджи бросились ко входу. Следом, обгоняя пару комплектов брони, полетела граната, подгоняемая зычным окриком Эпоса. Подбегая к самому краю парапета, которым кромка второго этажа отделялась от прогала в центре зала, до Киллиана дошел смысл брошенной Райбергом фразы. Окрик был обращён к нему.

– Поглощение, идиот!

Он совсем забыл снизить чувствительность звуковых и визуальных сенсоров. Уже прыгнув вниз, в момент короткого полета к первому этажу, мемор начал отдавать лихорадочные команды броне, но было уже поздно. Граната долетела до пола и разорвалась, породив белый шум. За короткое мгновение пока автоматика брони сама не среагировала на внешние раздражители, вспышка гранаты смогла окутать сознание Киллиана непроницаемым белым саваном… Он не видел и не слышал. Он лишь чувствовал. Чувствовал боль. Это был похоже на декомпрессию, которую он пережил в кабинете Кор,он,Галлера, только без экстремальных последствий для организма. Он не чувствовал полосок крови на своих ушах, не чувствовал, что глаза его хотят разорваться. Он ощущал эту вспышку уколом тысячи игл, впившихся в его мозг. Следом за болью пришел удар – Киллиан все–таки долетел до пола. Ослепший, потерявший слух, он попытался встать, на боль бросила его на пол, приказав лежать. Белая пелена не желала расступаться, продолжая жалить дезориентированное сознание мемора, пока что–то не кольнуло его в руку. К тысяче ментальных игл, терзавших его разум, добавилась ещё одна – реальная. Он почувствовал, как в месте укола занимается спасительный пожар инъекции. Броня была сообразительнее человека и, не дожидаясь команды, начала колдовать над контуженым сознанием. Жаль, что она сама не могла вывести его из зала, где вот–вот должен был возобновиться бой. Это пришлось сделать кому–то другому. Киллиан почувствовал, что его тащат. Ощущение, что это уже когда–то с ним случалось, накрыло Сивара с головой. Его обессиленно тело куда–то тащили, а он не мог пошевелить даже пальцем. Проверка, устроенная мемору Айзеком на Топазе, встала у него перед глазами. Казалось, что стоит его зрению вернуться, и он увидит перед собой довольную морду корда.

Реальность оказалась куда суровее. Что такое какой–то убогий механоид, по сравнению с разъярённым Экспертом по экстренным ситуациям? Волна огня, просочившаяся в тело Киллиана через укол, добралась до глаз и начала пожирать белую пелену, показав Сивару его спасителя. Айзек схватил его за шиворот и что–то кричал, но Киллиан не мог разобрать ни слова, пока огонь инъекции не добрался до ушей.

– ...надо было тебя там оставить, придурок. Вояка херов. Как вас только учат...

Киллиан натужно моргнул и попытался встать. Не сразу, но он все же сумел подняться, оглядевшись вокруг. Всем четверым членам отряда удалось преодолеть злосчастный зал. Маневр Эпоса удался. Коридор, укрывший четверку от боя, вновь возобновившегося после нескольких секунд простоя, уходил влево в нескольких десятках метров. Туда Эпос и повел троих ведомых, продолжая костерить на чем свет стоит умственные способности мемора. Доки были уже близко. Преодолев почти всю дистанцию до поворота, полупрозрачная Мистерия Эпоса резко затормозила, заставив людей сгрудиться. Золотая точка на карте призывно моргала в полусотне метров за поворотом. Эпос медленно подошёл к ответвлению коридора и поднес руку к самому краю стены. Крохотный щуп на секунду выскочил из перчатки Мистерии и дал картинку происходящего за углом. Изображение вспыхнуло на внутренних поверхностях забрал членов отряда. У входа на посадочную площадку дежурил три механоида.

– Ничего они не знают про Джуда, иначе поставили бы в охранение бойцов, – Харуки мысленно выделил на изображении элементы, свидетельствующие о принадлежности кордов скорее к техникам или учёным, нежели к воинам.

– На счёт три, прикрой меня, – Айзек не стал мешкать и решил действовать. – Раз, два, три...

«Архонт» и «Мистерия» почти синхронно выскочили из–за угла. Оружие в руках адмирала плевалось плазмой, залив коридор зловещим синим светом. Нестандартная винтовка Эпоса исторгла из себя нечего странное. Это было похоже на рой постепенно разлетающихся в стороны мух. Они летели значительно тише плазмы и даже предоставили высунувшемуся из–за угла Киллиану возможность себя разглядеть. Крохотные точки–пчелки развернулись в едва различимую цепь где–то на середине своего полета. Между ними установилась связь, и условная сеть превратилась в реальную. Несколько десятков пересекающихся лазерных лучей начали наращивать скорость, устремившись к своим жертвам. Корды, отвлеченные выстрелами Оно, слишком поздно обратили внимание на незримого ловца. Спастись от сети можно было только бегством. Найдя сопротивление в лице трёх тел механоидов, сеть чуть замедлилась, но все же продолжила движение. Через секунду на пол коридора, из противоположного конца которого уже спешил отряд в интеллектуальной броне, упали ровно нарезанные кусочки инопланетных металлов и тканей. Сеть, найдя себе поживу, свернулась, упав возле обрубков кордов несколькими десятками рыжих бусинок. Последняя преграда на пути к корвету адмирала рухнула. Отряд ворвался на посадочную платформу, представлявшую собой небольшой по космическим меркам ангар...

Четыре человека в интеллектуальной броне застыли у входа. Они, как охваченные параличом, не могли сойти с места. Причиной тому был человек, сидевший на железной бочке в пяти метрах от входа на платформу. За его спиной не было десятков плазменных турелей и стволов лучевиков. Его не охраняла толпа кордов, и он не держал в руках нейтронную бомбу. Его спокойный и уверенный вид выбил вбежавших из колеи. Киллиан смотрел на этого человека и не верил, что современные передающие устройства могли так сильно искажать изображение. Он десятки, а возможно и сотни раз видел лицо этого человека в новостных лентах. Но ни одно из этих изображений не смогло передать его истинный облик. На его ногах были высокие – значительно выше щиколотки – армейские сапоги. Черные брюки и рубашка прятались под элегантным серым пальто. Длинные белые волосы были забранные назад. Но все это было похоже на кадры хроник. Образы, попавшие в кибер, не могли передать главное – этот человек был безумно красив. В прямом смысле этого слова. Была в чертах его лица, в его лукавой улыбке, в блеске его зелёных глаз, какая–то чертовщинка. Он будто бы знал про смотрящего на него человека все его тайны, все самые потаённые желания и улыбался этому знанию. Джуд Лайтберин встал со своего места и щёлкнул пальцами правой руки.

– Это ловууууушка... – легкий смешок Лайтберина перебил стук падающих тел. Он ещё раз улыбнулся и подошёл к лежащим людям. С трудом, но ему все же удалось повернуть шлем «Мистерии» к себе... Киллиан чувствовал, как его сознание покидает тело. Дымка, скрывавшая инопланетную каллиграфию на теле Айзека, спала, но технология параменталов ничуть не повлияла на настроение Лайтберина. Эпос был ещё в сознании.

– Здравствуй, старый друг, – Джуд похлопал броню по прозрачной грудной пластине – Все балуешься? Иронично это, не правда ли? Ты пострадал от сородича того самого вируса, которым положил здесь дохренища народа... А теперь засыпай, ещё поговорим.

Джуд встал и помахал лежащим рукой. Сознание Киллиана окончательно откинуло материальную оболочку. Сивар канул во тьму.

Это сообщение отредактировал Срам - 12.06.2020 - 16:16

Мортем

– Да я тебе говорю, сдох он, – голоса высекли из монолита окутавшей сознание мемора тьмы снопы искр. Головокружение и боль, пришедшие за ними, заставили Сивара поморщиться. Апатия, охватившая его в Нимфополисе, притихла, сменившись опасливым интересом к своему собственному неизведанному настоящему.

– Ну, вот – живехонек. Жаль. Можно было рассчитывать, что его первым сожрут, – один из голосов–невидимок был явно расстроен двигательной активностью Киллиана и не собирался скрывать своего недовольства. Вслед за словами послышались неразборчивые чертыхания и причитания: "Угораздило же…", "Все эта сучка виновата…", "Ну вот как так–то?"

Заунывные чаяния потонули в рокоте, прокатившемся откуда–то справа:

– Не ныть, как баба, хватит! Ссыкун сдохнуть не от кордов, он сдохнуть от меня! – знакомый тембр и манера построения предложений окончательно привели Киллиана в чувство. Он попытался встать, но не смог оторваться от своего места. Наконец–то соизволившие открыться глаза дали ответ, почему. Сивара и ещё пятерых существ, которых в большей или меньшей степени можно было отнести к хомо сапиенс, перевозили спеленованными с головы до ног. На свой счёт Киллиан не испытывал иллюзий – ему для потери боеспособности достаточно было быть прикованным наручниками, а вот ограничению подвижности своего соседа он даже обрадовался. Облепленная жгутами–фиксаторами громада человека–быка занимала почти четверть крохотного отсека–карцера. Заметив движение, Тайрус шумно выдохнул в сторону мемора, обдав того смесью, состоящей в основном из слюней, углекислого газа и мукуса. Все попытки Сивара очистить лицо потерпели неудачу – жгуты надёжно прижали пленников к их креслам. Помимо Тайруса рядом с Киллианом находилось ещё четыре человека. Двое из них, если судить по отсутствующему взгляду и бритой голове, были тардумами. Красные забрала были не единственной отличительной характеристикой «безмозглых». В карцере обнаружился недавний экскурсовод Киллиана – помощник директора по чему–то там, кого–то там, Шэй Джеймс–Как–то там. Длинная вереница титулов и имён напрочь стёрлась из памяти топазца, а вот содеянное бюрократом сохранилось. Крысиная морда чиновника так и просила, чтобы по ней ударили, что Киллиан, собственно, и решил сделать, как только ему представится такая возможность. Ещё одним узником была девушка, которая не так давно разрушила последние юношеские иллюзии Сивара. Кохитсуджи невольно жалась в сторону от своего соседа чиновника, который продолжал ей что–то лопотать. Ее глаза полыхнули было радостью, увидев, что Киллиан на нее смотрит, но тут же потухли, залитые брезгливостью взгляда мемора.

"Что ты жмешься от этого жирдяя? Как раз тебе подойдёт. Обеспечит всем, чем надо, пока делаешь, что тебе скажут," – Сивар с неожиданной для себя легкостью переварил эту мысль и отпустил ненависть, увлекавшую его мысли подальше от хладнокровия. Это было лишним. Он уже распрощался с миром детских грез, сыграв внутреннюю панихиду по своей душе. Вместе с Мией он похоронил всю веру в человечество и перестал ненавидеть все вокруг. Соратники по несчастью перестали его волновать. Корды выбирали себе на корм не лучших представителей рода людского. Не исключено, что у человечества просто и не было этих самых лучших представителей. Слабо освещенный отсек космического корабля, вроде того, на котором Киллиан летел к дредноуту механоидов, был наполнен абсолютно разными людьми. Объединяло их лишь одно: каждый из них получал сейчас по заслугам.

Тардумы платили за грехи своих канувших в Лету жизней, хоть и были сейчас бездумными марионетками на службе мифического командования. Они не могли и не умели противиться приказу и сжимали непоколебимую длань бесчеловечно жестокого закона везде, где появлялись. Чиновник использовал свою власть исключительно на благо своих собственных интересов и не видел в этом ничего предосудительного. Злобный сын местечкового князька, возомнивший себя богом, решал кому жить, а кому умереть в его душных казематах. Девушка, которая предпочла тягостям и лишения мира простую и беззаботную жизнь, разменяв свою совесть на достаток. И он – помощник блюстителя порядка, хотевший вершить добро и правосудие, но споткнувшийся об омерзительную реальность. Затянутый в болото рутины, поглощённый маховиком системы и не нашедший в себе сил сказать "нет", не способный до конца противиться окружающей бесовщина и не сумевший что–то изменить. Все они были достойны попасть сюда. Все они были абсолютно и ничем не примечательны. Они не были неординарными злодеями или героями. Они были порождением человечества, отпрысками, которыми полнился род людской испокон веков. Все они были невыносимо заурядными, чего нельзя было сказать о человеке, который вошел в отсек под аккомпанемент из причитаний чиновника и тяжелого дыхание человека–быка.

Джуд Лайтберин миновал вход и на секунду запрокинул глаза, войдя в кибер. Его мысленная команда активировала галопанели, покрывавшие почти все стены отсека. Космос окутал пленников со всех сторон. Пустота навалилась на людей приливной волной и заставила их сердца замереть. Мрачное очарование вселенной всегда действовало на людей безотказно. Будь то первые космонавты, почти сходившие с ума от единения с этой невообразимой бесконечностью или современные люди, для которых космос был не враждебным миром, а средой обитания – вид межзвездного пространства зачаровывал всех и всегда. Диск планеты, уже отчетливо видневшийся впереди, начал стремительно увеличиваться, словно притягиваемый заговорившим Лайтберином.

– Дамы и господа, прошу минуточку вашего внимания. Через мммм… – он на секунду задумался и посмотрел на запястье, будто сверяясь с часами, – где–то через полчасика мы опустимся на поверхность сего скорбного царства, и вам удастся принять участие в одном ритуале моих не совсем белковых или уже почти небелковых друзей...

– Тайрус тебя убить и содрать кожа с твоего протухшего мяса! – сосед Киллиана прервал речь Лайтберина, чем заставил того недовольно почесать подбородок:

– Любезнейший, я тебе морду обкорнаю, если ещё раз меня перебьешь. Не сове...

– Выдавить тебе глаза и башку использовать вместо продажный дев... – теперь уже Джуд перебил вошедшего в раж сына Миноса. Он совершил короткий выпад, махнув у физиономии Тайрус чем–то блестящим. Само движение Джуда было настолько молниеносным, что Киллиан вначале решил, будто ему померещилось. Уже через секунду результат действия Лайтберина развеял его сомнения в реальности произошедшего. Именно через секунду Тайрус обнаружил, что на его бычьей морде отсутствует крохотная полоска кожи. На мокром носу выступили первые красные капли. Кноссец взорвался:

– Тайрус ноги тебе оторвать и в глотку вставить...

Орудие Лайтберин сверкнули второй раз. Принц Ласта замолчал, наблюдая как Джуд вертит в руках полупрозрачный кусочек его плоти. Кровь начала сочиться из ещё одной ранки.

– Пожалуйста–пожалуйста, мой некультурный друг, говорите, а я продолжу из вас карпаччо стругать... – Джуд обвел пленников недобрым взглядом и усилил эффект своих действий, поместив кусочек плоти Тайруса на его законное место. Мужчина покрутил головой, разглядывая результаты этой "операции" и хлопнул по ранке, будто прижимая отсеченную плоть.

– Ну вот, как и было́. Так что, я продолжу? Все вопросы – после небольшого ликбеза по нашему общему будущему. Если захотите о чем–то спросить, просто поднимите руку. Что вы, ей богу, хуже детей, – стянутые жгутами по рукам и ногам пленники ответили молчанием.
Джуд махнул в сторону галопанелей. Планета разрослась и стала занимать почти три четверти обзора. Затянутый грязными облаками эллипсоид был почти полностью покрыт ледяной коркой.

– Друзья мои, если кто не понял, это – Мортем – родина кордов, ну, точнее сказать, то, что от нее осталось... – название планеты послужило триггером, активировавшим ещё один фрагмент памяти Киллиана. Пласт информации, находившийся в своего рода консервации, начал встраиваться в сознание. Реальность захлестнули видения. Шапки ледников, окутавшие почти всю поверхность планеты, становились размытыми. Изображения минувшего наслаивались на реальность и воссоздавали в голове Сивара историю дома механоидов. Буйство красок прошлого заслонило собой блеклую действительность. Киллиан увидел, как по зелёной поверхности планеты разрастаются города. Это не были урбанистично–уродливые нагромождения стальных коробок – корды ценили красоту и вплетали архитектуру своих городов в окружающий ландшафт. Ветвистые, словно деревья, небоскребы были усеяны живой растительностью, а ниточки дорог вздымались над горами и ныряли под озера. Города вгрызались в скалы и умывались водопадами. Океаны полнились рукотворными островами, где фундаменты из тугих водорослей несли жилища тогда ещё лишенных механических протезов существ...

Синяя вспышка взрыва нейтронной бомбы прервала вереницу образов. На секунду перед глазами Сивара застыл этот пышущий жизнью и энергией мир. Крохотная точка сдетонировавшего в районе одного из горных хребтов заряда начала выедать это мир. Огонь Возмездия залил родину кордов. Киллиан не видел жителей планеты, не видел, как они навсегда замирали в своих жилищах и не ощущал, как уходит в небытие вся разумная жизнь этой планеты. Он увидел лишь последствия. Увидел, как планета, лишившись своих хозяев, становится серой. Становится бесцветной. Увидел, как густая тишины, обрушившаяся на Мортем после смерти его обитателей, стала призывным горном, созвавшим к могиле расы всех оставшихся в живых кордов. Точки космических кораблей облепили планету мерцающим роем. Они были похожи на похоронную процессию, выстроившуюся у спускаемого в могилу гроба. Через секунду они ушли. Мириады серебристых точек сгинули, чтобы через мгновение вернуться видоизмененными и окончательно сошедшими с ума. Вместо лёгких яхт и катеров, научных лабораторий и кораблей далёкого поиска к Мортему вернулись совсем другие его дети. Черные, одутловатые туши дредноутов выстроились у планеты ровным строем. Они наблюдали. Наблюдали, как в их доме начали обживаться новые хозяева. Ковчег–матка человеческих колонистов уже опустил свою тушу в сердце одного из материков. Корды, в отличие от других рас, не стали просить милости у победивших в войне. Они словно мальки решили напитаться энергией погибшей матери–рыбы. Киллиан с каким–то благоговением, с каким–то неописуемым эсхатологическим восторгом наблюдал, как смерть пожирает все живое. Целая раса развела погребальный костер размером с планету и хоронила в ней свое прошлое. Зарывала под слои радиоактивного пепла свою мораль и свои принципы, доставая откуда–то изнутри давно забытые инстинкты. Тысячи ядерных грибов начали вздыматься к небу порождая причудливый лес. Ударные волны взрывов сходились и расходились, опоясывая планету, а корды все висели на орбите и смотрели на этот огненный ад. Они любовались кремацией своей сгинувшей родины и насыщались ненавистью к человечеству. Потерянная в веках прогресса мстительность стала их идеей. Набеги на колонии стали их ответом людям, стали смыслом их существования.

Лайтберин оборвал повисшую в отсеке тишину. Хоровод видений Сивара остановился:

– Итак, дорогие мои мальчики и девочки, большие и маленькие, посвящу вас в суть причудливого ритуала моих членистоногих друзей. Видите–ли, этот ритуал довольно молодой и не имеет четкой структуры, но все же он стал неотъемлемой частью культуры наших братьев по разуму. Культуры, в формировании которой мы, как вид, приняли непосредственное участие. Раньше корды не отличались кровожадностью и злопамятность, но, знаете ли, гибель почти трёх миллиардов собратьев может изменить взгляды на жизнь любого разумного существа. Хоть суицид издревле и считался у моих друзей одним из самых почетных способов уйти из жизни, к смерти они не испытывали особенного пиетета. Они не оценили шутку, проделанную с ними союзниками, то бишь нами, людьми, и превратились из милых и почти пушистых ботаников в маньяков убийц, – Джуд доверительно покивал головой, глядя почему–то на Кохитсуджи, и заговорщицким тоном продолжил. – К слову о пушистости, я правда интересовался. При желании они могли бы обзавестись растительностью на теле, а то ходят омерзительно голые. Не понравилась им идея с волосами. Они почему–то предпочли вырастить плазменные турели и генераторы силовых полей. Так, о чем это я?

Лайтберин прохаживался между пленниками. Что–то в облике Тайруса привлекло его внимание, и он погладил его по лбу:

– А у тебя голова такая же прочная, как у коровы? Я слышал, быку можно топор в лоб вогнать, и он будет преспокойно бегать? Тебя кто так отделал–то, болезный? Ты зверушкой что ли комнатной у кого–то был?

– Что ты знать о красота и сила, слизняк. Ты и хвоста Тайруса не стоить?

– А у тебя и хвост есть? Прям как у пони? Я всю жизнь мечтал о пони. Помню, в детстве мне рассказывали, есть такие штуки – понями зовут. Они щиплют траву, умеют летать и гадят радугой. Ты умеешь?

– Ты только со связанный такой смелый. Ты бы Тайрус ноги целовать, если бы он быть свободен.

Джуд улыбнулся и потрепал его по здоровой щеке:

– А вот это мы как–нибудь проверим, – он развел руки в стороны, будто наслаждаясь вниманием людей. – Мой рогатый друг, очень надеюсь, что эта твоя мутация не вызвана блудливыми забегами твоей мамаши на ферму... Ты напомнил, о чем я, собственно, говорил. Так вот: ритуал. Вам представится уникальная возможность побороться за свою жизнь с одним из представителей дружественной расы. Каждый корд, когда приходит его время умирать или ему надоедает этот бренный мир, и экзистенциальный кризис не даёт другого выбора, считает своим долгом отправить вместе с собой на тот свет – или куда–то там у них – человека.

Лайтберин улыбнулся, словно бы предвкушая развитие ситуации. Его лукавые глаза забегали по пленникам в поисках наиболее внимательного слушателя. Отрешенный Киллиан и еле сдерживающий свой гнев Тайрус его не заинтересовали, как и вжавшаяся в спинку кресла Кохитсуджи. Тардумы привычно являли собой образчик апатии, а вот недавний экскурсовод Сивара обещал стать благодарным и внимательным слушателем разошедшемуся выступающему. Помощник директора по персоналу обильно потел. Мышцы лица отказывались его слушать и сокращались в произвольном порядке. На месте человеческого лица образовалась непрерывно содрогающаяся гримаса.

– Мои друзья предпочитают… – Джуд склонился над Джеймсом–Александером и шептал ему на ухо. Делал он это, словно заправский актер, умеющий кричать шепотом и способный донести самую тихую свою речь до дальнего ряда зрительского зала: – Предпочитают погибать в сражении. И вам будет предоставлена возможность заработать себе свободу в честном бою. Впрочем, участие в ритуале является делом добровольным.

Слушатели невольно дёрнулись. Заявление Лайтберина не слишком походило на правду. Никто не спешил ему радоваться.

– Нет, я совершенно серьезно. Если кто–то не хочет отдавать дань традициям наших друзей, то пожалуйста – вас тут же освободят. И ступайте, куда захотите. Геостационарнай орбита и скафандр ждут вас. Так же я могу выпустить вас погулять на поверхности планеты. Но радиация, думаю, управится быстрее нехватки кислорода в космосе.

Спич Джуда пролетел через Киллиан насквозь, не оставив внутри него сколько–нибудь значимого отпечатка. Собственная судьба его мало интересовала. Лишенный собственного прошлого и не нашедший будущего он витал в неизвестности настоящего, дожидаясь, когда солнечный ветер случая раздует фотонные паруса его судьбы. Он смотрел на людей вокруг и ему становилось смешно от переполнявших их эмоций. Они боялись грядущего, боялись своей незащищенности перед этим не сильно психически здоровым человеком, кляли судьбу, забросившую их в этот космический каземат. Они дрожали, в надежде защитить свои гнилые душонки, будто их смерть хоть как–то скажется хоть на чем–то.

"Какой смысл держаться за бессмысленную, бесцельную жизнь, где ты ни на что не влияешь? Зачем бояться? Страх – чушь собачья. Уж лучше ненавидеть, чем гнить от страха. Ненависть – лучший стимул к существованию. Мы ненавидели чужих, поэтому и выжили… Нужно копить ненависть и ждать момента, когда вселенная даст шанс," – Джуд посмотрел на Киллиана, будто прочитав его мысли.

– Ну что ж, мои дорогие раздуватели энтропии, готовьтесь и сушите штанишки. После приземления начинаем.

Джуд, уже собравшись было выйти, развернулся, картинно стукнув себя по лбу. Он поднял правую ладонь, словно посмотрев, что на ней написано.

– У меня там ничего нет, это я так – для драматического эффекта. Киллиана Сивар и некая Кохитсуджи, прошу пройти со мной, – у черных жгутов, которые и не думали шелохнуться, видимо, было свое мнение относительно будущего пленников. Лайтберин озадаченно почесал подбородок. – Ну да, собственно, нам ещё осталось выяснить, кто из вас кто. Относительно Кохитсуджи, которая пришлась по вкусу одному вояке–извращенцу, у меня есть подозрения, а вот кто из вас господин Сивар?

Жгуты на теле Тайруса спали.

– Так, госпожа Кохитсуджи, прошу пройти за мной, – Джуд протянул сыну Миноса руку, предлагая подняться. Тайрус, да и все пленники опешили. Все замерли в ожидании обещанной Лайтберину расправы, но Тайрус медлил, растеряв весь свой пыл. Он, как пёс, сидевший всю жизнь на цепи и лаявший на прохожих, оказавшись без поводка, не знал, что ему делать. Все его желания и обещания стали неприподъемными, стоило хозяину Лабиринта обрести свободу. Скорость реакции Джуда заставила бы призадуматься любого.

– Только с бабами голыми и можешь справиться? Нет здесь метаморфов, которые сделают за тебя грязную работенку, а ты потом добьешь? – Киллиан плюнул в огромного монстра, который на поверку оказался крохотным человечишкой, – Я – Сивар. Вон та разукрашенная шлюха – Кохитсуджи.

Лайтберин картинно прикрыл рот руками, сделав удивлённое лицо:

– Прости, дорогой, обознался, – жгуты вновь оплели кноссца, плотно сковав его тело и в тоже время деактивировав напавший на Тайруса столбняк. – Ты все угрожал, что какой–то Тайрус меня покалечит. Я думал, это твой парень, а ты о себе говорил? В третьем лице? Бедняжка.

Джуд попытался изобразить сочувствие, но у него это довольно скверно вышло:

– Тяжело родителям твоим пришлось с особенным ребенком–то? Говорить даже нормально не научился. Если бы знал, я бы никогда не позволил себе таких шуток. Прими мои извинения. Ты хоть гадить–то сам умеешь? А то, может, утку?

Тайрус нахмурился, но, видимо, понимая, как глупо будет выглядеть его очередная бравада, промолчал.

– Прости. Все, больше не буду. Утка–утка… Пони с этой проклятой радугой не дают нормально думать.

Кохитсуджи и Киллиан тем временем уже были свободны и встали со своих мест. Шэй Джеймс–Александер нашел себе нового собеседника в лице одного из тардумов:

– Ну, хоть не нас первыми сожрут…

Безумное чаепитие

Галопанели потускнели, скрыв нараставший Мортем. Лайтберин пропустил пленников вперёд и начал указывать им путь, называя направления. Они были на борту старого военного судна, переоборудованного под специфические нужды Джуда. Кубрики и каюты членов экипажа и подразделений абордажников были упразднены. Их место заняли массивны силовые установки и постаменты с оборудованием, которые даже не были спрятаны в отдельные отсеки. Чрево корабля напоминало огромный склад, где ради экономии пространства были убраны все перегородки. Лайтберин лаконично бросал команды, стоило идущим выйти на очередную развилку, отделявшую одну установку от другой. Центр "экспозиции" этой выставки достижений иноземной промышленности располагался на третьем этаже склада–галереи. На небольшой полукруглой площадке располагался постамент. "Экспонат", некоторые детали которого мерцали синим светом, заставил Киллиана поежиться. Уже несколько раз встроенная на дредноуте кордов память показывала Сивару этот сравнительно небольшой объект. Отрешенная безмятежность мемора улетучились, стоило ему вспомнить способности этой "малюткой". Нейтронная бомба манила своей пугающей мощью. Несколько квадратных метров пространства вмещали в себя судьбоносную для миллиардов живых существ энергию. Она, словно само воплощение смерти, заставляла трепетать души ещё не готовые ко встрече с мрачным жнецом.

– Впечатляет? – Лайтберин скосил лукавый взгляд на Киллиана. – Хочешь, дам поиграться?

Волна эмоций, обуявшая Сивара при виде оружия Возмездия, тут же схлынула. Он вернулся к своему обычному мрачному равнодушию.

– Ничего особенного. Не она убивает. Она – всего лишь инструмент.

– О, да вы – философ, молодой человек, как я посмотрю? Вот вам моя теологическая теория: это – не просто инструмент, это – дар божий, в прямом и переносном смысле, – Лайтберин хохотнул. – Дар, который покарает грешников за их деяния. Вы готовы ответить за свои?

Не дождавшись ответа, Джуд погнал их вперёд. На это раз переход был недолгим и окончился входом в каюту. Двери разъехались, впустив троицу внутрь. Что–то среднее между лабораторией безумного ученого и капитанской рубкой встретило вошедших двумя парами хмурых глаз, один из которых, ко всему прочему, был подбит. Половина лица адмирала Оно опухла так, что самого глаза, собственно, видно не было. Рядом с ним расположился Эпос, внешний вид которого вернулся к первозданному виду. Маскировка, не сумевшая сбить с толку Джуда, пропала. Место длинных темных локонов и карих глаз занял привычный белый ершик волос и два почти прозрачных блюдца зрачков. Было в облике Айзека одно небольшое, но сразу же бросавшееся в глаза изменение: на правой стороне головы Эпоса появился крохотный имлант – почти такой же, как у Киллиана, разъем внедрения информации. Вставка, как и у мемора, была погружена в плоть, с тем небольшим отличием, что имплантат Райберга был частично покрыт кожей.

Эпос буравил вошедшего последним Лайтберина тяжелым взглядом. Они с Харуки сидели на большом полукруглом диване, словно реквизированном из приватной кабинки Нимфополиса. Пара следов от сигарет и весьма потёртый вид подтверждали теорию происхождения мебели. Но не помятый вид Айзека и Харуки, и не жуткий бардак, царивший в логове Лайтберина, были самым удивительным в окружающей обстановке. Киллиан с Кохитсуджи почти синхронно замерли, заметив, что ни на одном из пленников нет уз. Не было ни черных жгутов, ни хотя бы простых наручников, словно Райберг и Оно не были пленниками, а стали простыми гостями на этом безумном приеме.

Лайтберин, законсервировав отсек, вновь проявил недюжинную прозорливость, уловив мысли Киллиана. Он подошёл к одному из четырех столов, который был завален невообразимой горой хлама, и присел на высокий табурет. Рука Джуда выудила из кучи бумаг два серебристых кольца. Магнитные браслеты наручников на пару секунд повисли на его пальцах и вновь исчезли в горе мусора.

– Конечно, если вы хотите, чтобы вас окольцевали – не проблема. Но с точки зрения рациональности, это будет бессмысленно. Навредить вы здесь можете исключительно самим себе, – Лайтберин стряхнул невидимые пылинки со своей штанины и закинул ногу на ногу. – Ну или друг другу. Но настоятельно прошу вас в предстоящие тридцать секунд воздержаться от излишней двигательной активности. Вход в атмосферу, знаете ли.

Он пару раз крутанулся на табурете и, нарочито сильно вцепившись в край стола, обернулся назад, наблюдая за остальными. Киллиан, вспомнив о последнем своем приземлении, которое окончилось кратковременным, но запоминающимся полетом Райберга к потолку капитанской рубки Вергилия, бросился к дивану в поисках точки опоры. Кохитсуджи припала к невозмутимому военному. Прыть девушки заставила Оно еще сильнее помрачнеть. Прошли десять секунд, пятнадцать...

– Ну вот и все, добро пожаловать на Мортем. За бортом приятный ветерок и милое излучение примерно в тысячу Рентген в час, – Лайтберин встал и, самодовольно улыбаясь, стал расхаживать перед четверкой пленных.

– Придурок. Всегда им был, им же и остался, – Оно стряхнул с себя растерянную девушку, злобно нахмурившись.

– Харон, ты совсем ослепнуть хочешь, я ведь могу оскорбления за очередную попытку нападения принять. А нам с вами ещё предстоит подружиться.

– Да пошел ты, «подружиться», – Айзеку фиглярства бывшего друга тоже не доставляли удовольствия.

– Что за лексикон, друг мой? Не ожидал, не ожидал... Ты витаешь в не особо культурных слоях общества? – Джуд покосился на соседей Райберга и продолжил. – Сейчас вас проводят к вашим апартаментам, а через пару часов я буду ждать вас на ужине. Мне ещё стряпать, знаете ли. Айзек, ты должен оценить.

Киллиан посмотрел молчавшего Эпоса и перевел взгляд на Джуда. Он представил, как Лайтберин одной рукой активирует нейтронную бомбу, а другой, в термостойкой прихватке, достает жаркое из духовки.

– Надеюсь, попозже вы станете поразговорчивее.

Джуд хлопнул по столу и на секунду закатил глаза. Одна из стен лаборатории, украшенная дико архаичными картинами, разъехалась, обнажив проход. Оттуда вылетели два крохотных шара, которые замерли за плечами Лайтберина.

– Прошу вас следовать за проводниками. Бежать тут все равно некуда. В апартаментах вас ждёт смена белья и душ. С корабля на бал вы попадете чистеньким и накрахмаленными, – Джуд улыбнулся и, отвесив поклон, предложил четверке удалиться. – Отель у нас небольшой, так что номера двухместные.

Шары–проводники повели пленников вперёд. Киллиан, само–собой, остался с Айзеком, а Кохитсуджи продолжила жаться к адмиралу. Короткая кишка шлюза закончилась посадочной площадкой, расположенной в небольшом ангаре. Стерильно–аскетичная атмосфера логова Лайтберина говорила о его редком использовании. Эта крохотная база нечасто расконсервировалась и ещё реже на ней бывали люди. Стены и пол были выполнены из инопланетного аналога бетона. Он имел заунывно зелёный окрас, погружая и без того не особо веселых людей в омут хандры.
Пустой и темный коридор, освещаемые лишь парящими проводниками, разделился, разбив отряд людей на две части. Экипаж Вергилия последовал правее. Тоннель утонул в тишине, усиливая единственные раздающиеся в нем звуки – гулкие шаги людей отражались от стен, возвращаясь тихим эхом. Айзек и Киллиан молчали, погрузившись в собственные мысли.

Комната, в которую людей привел шар, была прямо–таки роскошной, на фоне безликого, почти кладбищенского убранства станции. В ней даже нашлось место для нескольких предметов интерьера. Диван и две кровати, были безукоризненно чистыми и новыми, как будто их поставили сюда час назад. Мысль, что корды–грузчики таскают, а корды–горничные застилают эту мебель исключительно для их удобства, заставила Киллиана улыбнуться. На кроватях лежали два комплекта одежды. Тут же обнаружилась и обувь. Новые лакированные ботинки прямо–таки просились на ногу. В дальнем конце комнаты была расположена дверь в душевую. Пленники помылись, одели идеальные, словно только что сшитые опытным портным костюмы и принялись ждать. Скоро все должно было решиться.

Киллиан чувствовал, что это бесконечное, длящееся, казалось, всю его жизнь путешествие подходит к концу. Путешествие, стоившее ему веры в человечество, перевернувшее все его мировоззрение с ног на голову, заканчивалось. Возможно, как и сама его жизнь. Киллиан не мог и не хотел жалеть о чем–то, не хотел жалеть самого себя. Он сидел и разглядывал причудливые запонки, которые шли в комплекте с одеждой, и думал о том, что он узнал, что увидел в этом путешествии. Вся его жизнь была как старый физиокомбинезон, который он только что отправил в мусор. Он, как и большинство людей, никогда не знал другой одежды, не знал, что есть другая жизнь. Не знал, что можно одеваться, руководствуясь не только практичностью, не знал, что можно не только выживать... Можно жить. Человечество так привыкло к Выживанию, что уже не мыслило себя без него. Огромные ресурсы трофейных систем не приносили людям достаток, а лишь дальше вгоняли в нищету. Выживание стало их смыслом, а запонки и костюмы стали сказкой, небылицей, оставшейся где–то далеко на сгоревшей родине.

– Почему ты – здесь, а он – там? – Киллиан впервые посмотрел на Айзека не снизу вверх. Всегда до этого Эпос словно стоял перед ним на невидимом постаменте из славы и силы, не позволявшем быть с ним наравне. Впервые Сивару была безразлична вся эта мишура. Он больше не видел перед собой Эксперта по экстренным ситуациям Айзека Райберга. Перед ним сидел такой же блуждающий во тьме человек, путь которого чуть сильнее освещен жизненным опытом. Айзек запрокинул голову на спинку дивана. Холодная черная кожа приятно остужала затылок.

– Потому, что я знаю, куда иду. В этом вся суть – идти несмотря ни на что... Не дать миру, не дать безумию, не дать страху победить. Я всегда был таким. Сколько себя помню. И я не отступлю. Пока буду дышать, пока будет жив хоть один нейрон в моей дурной голове, я буду вправлять мозги нашей свихнувшейся расе. Человечество спятило, потеряв дом... Ты видел... Мы больны... Но я вырежу, выжгу это дерьмо из людей... У нас еще будет шанс все исправить...

Шар, бесцеремонно влетев комнату, прервал их разговор.

– Пора, – раздавшийся из шара голос Лайтберина заставил людей подняться.

Они вновь погрузились во тьму коридоров. Мемор шел за крохотным огоньком, цепляясь за мысли, которые вырисовывал в его разуме этот светоч. Они блуждали во мраке чуждого им пространства, надеясь, что маяк–проводник не ведет их в очередную западню. Он видел себя этим светом, микроскопической линией жизни, вынырнувшей из глубин небытия и постоянно мечущейся в поисках пристанища. Слова Райберга звенели в его голове... А что, если это и был смысл? Смысл его жизни. Бросая в огонь, стирая память, показывая человечество таким, какое оно есть, Айзек вбивал в его голову цель... Что, если он сам, точно так же, как шар–проводник, был крохотным лучиком, который должен пробивать дорогу во тьме чему–то большему... Мысль, внедренная в сознание Киллиана Эпосом, раздула почерневшее кострище его души. Где–то глубоко–глубоко, на самом дне его собственно «я» появился красный огонек. В потаенном уголке его сознания все ещё теплился уголёк надежды, на который подул ветер этой новой, неожиданной мысли. Киллиан посмотрел на слабоосвещенное лицо Эпоса и увидел в нем нечто новое. Нечто, что захотел перенять. Несмотря ни на что Райберг верил в людей. Верил в человечество и его будущее. Будущее, которое с кровью нужно будет вырвать из цепких лап мрака и пороков...

Двери распахнулись почти мгновенно. Обрушившийся на вошедших свет заставил Киллиана закрыть лицо рукой. Мысль, которую ему так хотелось развить, которую было просто необходимо поймать за хвост, улетела. Впустивший их в свое чрево зал был минималистично красив. Высокий потолок, подпираемый колонными, переходил в камень стен. Белый, вроде бы мраморный пол был почти не загрязнен предметами интерьера: лишь стол, стулья и небольшой гарнитур, вроде кухонного, у стены. Рядом с ним как раз и копошился Лайтберин. Нелепый образ из головы Киллиана был воплощён в жизнь с почти детальной точностью. Прихватку в руке Лайтберина заменило полотенце каких–то развеселых тонов. Такой же цветастый фартук совсем уж вырвиглазно был напялен поверх смокинга.

Двое других пленников безумного повара уже находились в зале. Оно и Кохитсуджи расположились за столом. Стулья были расположены так, словно людям предстояло наблюдать за действом, происходящим у дальней стены комнаты, которая была выкрашена в черный глянец. Адмирал Оно, как и Сивар с Райбергом, был одет в черный костюм без галстука. Припухлость с его глаза немного спала, и вояка довольно активно пользовался восстановившимся зрением. Хищные взгляды Харуки пожирали Кохитсуджи. Девушка была одета в черное коктейльное платье, которое скрывало некую несформированность ее почти детской фигуры. Темные тона добавляли ей женственности.

– Ну, хватит уже самолюбованием заниматься, – Джуд подошёл к столу с небольшим подносом, на котором клубились паром два серебряных блюда. Поочередно подходя к каждому сидевшему за столом, Лайтберин накладывал им в тарелки свое варево. Пасту дополнило рагу с кусочками глазированного мяса.

– Секунду–секунду… Аперитив, – разлив вино по бокалам, Лайтберин занял свое место в изголовье стола. – Помимо хлеба у меня, конечно же, и зрелище есть.

И без того переполненная гротеском ситуация стала совсем уж бредовой, когда глянцевая стена комнаты стала прозрачной. Это было окно.

– Кто расскажет мне ингредиенты, получит добавку, – Джуд на секунду замолчал, а потом подмигнул Айзеку. – Вся надежда на тебя. Они–то уж точно не догадаются.

Хозяин безумного приема принялся уплетать блюдо собственного приготовления, предварительно запихав салфетку за воротник. Его не особо трогало действо, разворачивающееся по ту сторону обзорного окна. На ровной, как разделочная доска, уходящей к горизонту чуть припорошенной снегом поверхности планеты стояли двое. Ритуал кордов начинался. Чужой, в цветах брони которого преобладал синий, поднял верхние конечности в приветственном жесте. Его соперник – Шэй Джеймс–Александер, остался равнодушен к манипуляциям механоида. Даже в лёгком скафандре, не способном надолго защитить от радиации, было видно, как чиновника из пояса Дита трясет. Тоненькие ножки еле держали громоздкое тело и в любую секунду готовы были подкоситься.

Четверка гостей Лайтберина завороженно смотрела за действом, не притронувшись к еде. Корд бросил своему визави короткий поклон и двинулся вперед. Механоид не был похож на своих собратьев, штурмовавших Топаз: плазменные турели и генераторы силового поля были ему чужды. Свой последний бой он вел врукопашную. Он не обладал исполинскими размерами корда–экзаменатора с Кродхи, но и его скромных габаритов хватило, чтобы повергнуть соперника в ужас. Чиновник побежал. Он вложил в эту нелепую попытку спасения всю оставшуюся у него силу. Пузатое тельце, кое–как вместившееся в тонкую защитную скорлупу, смешно семенило в сторону обзорного стекла, за которым располагалась столовая Лайтберина, пока его не догнали. Мощный и быстрый механоид не стал мешкать и играться с добычей. Корд поднял Александера над головой, зажав руки человека с одной стороны, а ноги с другой. Механические суставы делали свое дело, растягивая тело Шэя в стороны. Конечности чиновника, словно став телескопическими, удлинялись, пока материал скафандра не лопнул, залив механоида кровью. Защитная оболочка была куда прочнее и эластичнее разорванных секундой ранее сухожилий и связок. Тело умершего бюрократа, лишившись рук и ног, грудой мяса свалилось на радиоактивную почву Мортема.

Киллиан, явно довольный судьбой директора по персоналу, принялся за трапезу. Гуманизм умер в нем еще раньше брезгливости.

Корд склонился к останкам своей жертвы, сложив руки на груди. Вспышка взрыва за мгновение сожгла все следы развернувшейся перед людьми расправы. Корд больше не видел себя в этом мире и ушел, прихватив вместе с собой всю грязь, которой люди его замарали… И в прямом, и в фигурально смысле. Демонстрация действия органической взрывчатки прошла успешно. Стена вновь потемнела, став глянцево–черной.

– Ну что вы, друзья мои? Почему не едите? Один молодой человек молодцом, – Лайтберин одобрительно кивнул активно работавшему зубами Киллиану.

– А мы никуда и не торопимся, – Айзек нехотя нанизал на вилку спагетти, не забыв прихватить и рагу. Джуд замер, заглядывая Райбергу в рот, будто от вердикта Эпоса зависела его судьба. Он смотрел за движениями челюстей Айзека, машинально кивая головой.

– Ну?

– Пфф, – Айзек вытер губы салфеткой. – Не додержал ты крольчатину… не додержал.

– Да ладно?! Эй, малыш, тебе понравилось?

Слова Киллиана вылетали из набитого рта вместе с кусочками пиши:

– Уку, офень потрафилось, – какой–то из кусочков речи Сивара угодил Айзеку на пиджак, и тот брезгливо его стряхнул.

– Что ты его спрашиваешь? Сколько томил? Час? А нужно было полтора. Глазурь неплохо получилась, да и ананасы с перцем хорошо гармонируют.

– Ничем вас, господин Эксперт, не пронять, – Лайтберин хлопнул по колену и улыбнулся. – Желаете получить обещанную добавку?

– Да что–то не сильно хочется. Прием, конечно, замечательный, но вот способ, которым мы сюда попали, немного смущает. Я бы с тобой с удовольствием посидел, поговорил и без штурма системы.

– Ты – человек занятой, Айзек, что я тебя отвлекать что ли буду своей болтовней?

– Это ты загнул. «Болтовней». Я тебя искал–искал, а ты все не хотел общаться.

Адмирал Оно швырнул вилку на середину стола, прервав диалог двух аргонавтов.

– Вы долго тут трепаться будете, как бабки в очереди? Если это последняя трапеза перед так называемым ритуалом, то нахер она мне не нужна.

Джуд вскочил с места и начал расхаживать по залу, активно жестикулируя и причитая:

– Какие беспардонный люди?! Накормил, напоил... – Киллиан заметил, как Айзек обернулся к Харуки и почти незаметно покачал головой, – а они: "Бу–бу–бу, нахер нам ничего не надо!" – вот и вся благодарность.

– Если не собираешься отдавать нас своим механическим дружкам, то говори, зачем нужны. А мы уж подумаем. Возможно, твое предложение померкнет в ослепительных лучах перспективы подохнуть от лучевой болезни, прогуливаясь по поверхности в загаженных кровью штанишках.

Лайтберин потрогал лоб ладонью:

– Ну вот, не дадут посидеть, поразмыслить... Когда мы стали такими практичными, когда мы разучились говорить за столом, произносить тосты?

– Наверное тогда, мой дорогой оратор, когда ты букашек этих человечеству предпочел. Неудивительно, что у тебя крыша–то немного отъехала, – Харуки крепко сжал столовый нож, еле сдерживаясь, от соблазна пустить его в ход.

– Друг мой, я тебе его в ухо воткну, ты донервничаешься. Не дури. Тебе опыт из фонаря под глазом не светит?

Оно сжал зубы, но все же положил нож на черную гладь стола.

– Так–то лучше, друг мой. Так–то лучше, – Джуд схватил свой стул и развернул его спинкой к столу. – Ну что ж, мои практичные друзья, раз вы хотите перейти к делу, значит к делу. Суть разговора настолько вульгарна, что не стоит особого внимания.

Лайтберин изобразил брезгливость на лице и залил ее глотком вина:

– Чего может требовать такой простой, маленький человек, как я, получив власть над такими важными персонами? Естественно, шпионаж, – Джуд поморщился. – Я, конечно, понимаю, что использовать вас для шпионажа, это как воевать с туземцами ядерными бомбами... Ой, Стоп... Мы ведь так и делали? Ну, в смысле, мы – люди. Значит, все сходится.

Лайтберин задумчиво посмотрел в потолок. Его губы безмолвно шевелились, будто он что–то считал.

– Да, все правильно. Так вот, выбор у вас какой: или я получу информацию о обладателях допуска первой степени или... или я вас отпущу. Ну, естественно, вначале вы у меня станете хлопушками, из которых при моем желании полетит веселое такое красненькое конфетти.

Он развел руки в стороны и изобразил взрыв. В комнате повисло молчание. Вилка мерно крутилась в пальцах Айзека. Эпос думал.

– Какая первая степень? – Райберг повернулся к Харуки и пожал плечами. – Ты знаешь про таких? Я вот их и не видел.

– И я нет, – адмирал качнул головой.

Джуд ловко подхватил нож и воткнул его в стол. Когда он убрал руку, из столешницы виднелась лишь рукоятка столового прибора.

– Вы, ребятки, шутить со мной изволите? Про обладателей первой степени доступа мне ничего доподлинно неизвестно, а вот сошек поменьше я знаю… Допуском второй категории обладает порядка двадцати чиновников разной степени мразотности. Мне, к сожалению, не удалось застыть момент, когда ты, дорогой Айзек, выслужил себе такой. Ну, точнее сказать, я на том моменте посыпался, когда ты, сука, положил пол системы.

Джуд обломил рукоять ножа и убрал руку со стола.

– Так что не надо мне тут рассказывать... Я должен знать, с кем из командования вы контактировали.

Прядь волос упала на искаженное гневом лицо Джуда. Он легко смахнул ее в сторону и развернул стул обратно.

– Вы подумайте, я не тороплю, у нас еще осталось главное блюдо. Я сейчас про духовную пищу, естественно. На вас, неблагодарных, я свои кулинарные способности больше тратить не буду.

Он налил себе вина и вновь отдал команду стеновой панели. Гигантское окно стало прозрачным. Пара соперников, примерявшихся друг к другу на заснеженной поверхности Леса Самоубийц, приковала к себе внимание пятерки ужинавших. Корд, решивший упокоиться на своей мертвой родине, был меньше того, что расправился с чиновником из пояса Дита, но все равно превосходил размерами любого нормального человека более чем в полтора раза. Проблема механоида заключалась в том, что его соперником был отнюдь не простой человек. Тайрус Кносский развел руки в стороны, стоило магнитным наручникам ослабить свою хватку. Его огромная туша, не поместившаяся в скафандр, была покрыта полупрозрачной оболочкой.

– Пришлось повозиться с этим господином. Это ж надо себе такую морду отъесть, – Джуд задумчиво постучал пальцами по столу. – А вот интересно, если его на мясо пустить, это говядина будет или все же каннибализм?

– Тебе можно и с каннибализмом позаигрывать, хуже не будет, – Харуки Оно хмыкнул, при этом продолжая не без интереса наблюдать противниками. Хозяин Лабиринта ощупал свое лицо, отгороженное от смертоносной среды Мортема лишь парой слоев наночастиц, и начал обходить корда справа. Механоид, совершив церемониальные действия, двинулся в противоположном направлении. Броня корда была буро–зелёной, что свидетельствовало о его принадлежности к условно–мирному роду деятельности. У расы, чьим смыслом существования стала война и месть, таковыми могли считаться инженерные функции или обязанности пилота.

– Красиво было бы, если бы ваш друг сожрал этого ублюдка прямо после боя, – Киллиан, покончив с едой, активно налегал на вино, что незамедлительно сказалось на его речевом аппарате. Его апатия немного отступила, потесненная алкогольной болтливостью.

– Эй, щегол, ты вообще на чьей стороне? – адмирал обернулся в сторону откинувшегося на спинку стула Сивара.

– Уж точно не на стороне того типа, – полупустой бокал заменил Киллиану указку, и он активно тыкал им в сторону продолжавших примеряться друг к другу противников.

– Молодой человек, развею один из стереотипов, которые сложились у подрастающего поколения относительно моих друзей кордов. Они не едят людей. Они вообще не хищники по своей природе и до сих пор, как мы, люди, не старались, остаются вегетарианцами. Если, конечно, ту фиолетовую дрянь, что они жрут, вообще можно назвать едой. Но, о вкусах не спорят, – Джуд многозначительно возвел палец вверх. – А все, что плетут в новостях запуганные тардумами пропагандисты – чушь. Они так бы и жевали травку у себя на планете, если бы не...

Начавшаяся схватка прервала Лайтберина. Корд бросился в атаку. Механоид как–то даже нескладно принялся атаковать выжидавшего момент Тайруса. Он бесхитростно сыпал ударами, рассчитывая на силу своих имплантов и улучшенную нейросетью реакцию. В случае с простым человеком количество конечностей и наличие брони дало бы о себе знать. Бой закончился бы за секунды. Но Тайрус терпеливо сносил удары, словно выгадывая случай. Сын Миноса ушел в глухую оборону, показывая необычайную проворность. Иногда он выкидывал пару ударов, прощупывая соперника. Корд не обращал на эти "комариные укусы" внимания ровно до тех пор, пока один из них не стал для него фатальным. Тайрус привычно оборонялся, отбиваясь от града ударов чужого, а потом резко контратаковал. Усыпленный пассивностью соперника корд не успел среагировать, и мощная рука кноссца вонзилась в незащищённый броней участок тела соперника. Тайрус и без помощи перчатки, которой расчленял Киллиана на Ласте, вонзился в плоть врага и вырвал добротный кусок хитинового панциря чужака. Его пятерня продолжала, словно бур стоматолога, входить в тело врага, пока принц Кносса не нашел то, что искал. Он выдернул руку из прорехи в броне и с силой оттолкнул от себя соперника. Сжатая в кулак рука человека–быка держала покореженные сегменты внутренних имплантов. Победоносно вскинув руку вверх, Тайрус принялся добиваться врага. Поочередно, словно смакуя процесс, кноссец отрывал механоиду одну конечность за другой, пока не дошел до головы. Своими походившими на стальные прутья пальцами он, один за другим, вырвал бионические глаза чужого, бросив их в сторону обзорного окна. Тайрус чувствовал, что за ним наблюдают. Смерив обездвиженного, но еще живого корда самодовольным взглядом, кносец принялся разрывать его броню на части.

Сидевшие за столом не могли слышать, что происходит за стеклом, но каждому из них мерещился скрежет разрываемого металла и хруст ломающейся плоти. Корд был повержен. Тайрус вскочил и принялся прыгать на обмякшем теле соперника, словно стараясь забить того в священную для каждого корда землю.

– Мда, – Джуд озадаченно прикусил губу. – И что с ним теперь делать? Самому что–ли идти разбираться?

Ослепительная вспышка залила все вокруг...

Киллиан понял, что лежит на полу. Звуки потускнели. Организм вновь не слушался юношу, будто Айзек ещё раз вколол ему транквилизатор. Сивар медленно оторвался от пола и увидел, как тоже самое делают Харуки с Кохитсуджи. Райберг стоял, облокотившись на стол. Джуд вытирал сочившуюся из брови кровь. Тайруса и корда не было. На их месте зияла огромная воронка, с обугленной кромки которой клубился дымок. Чувства начали возвращаться. Он услышал всхлипывание девушки. Различил тихую брань Эпоса.

– Этот, вроде бы, не должен был взорваться? Ты его накачал? Я – нет. И я – нет, – Лайтберин сел за стол и завел внутренний диалог. По полу периодически пробегала дрожь. Планету сотрясали гулкие удары. Последним компонентом какофонии звуков, что ворвалась в голову Сивара, был смех. Немного нервный, истеричный смех адмирала Харуки Оно. Сначала тихий, он журчал, изливаясь из согнувшегося пополам военного. Потом он стал нарастать, пока не перерос в хохот, приковавший к себе взгляды всех вокруг. Из раскосых глаз Оно потекли слезы радости.

– Ты что, дебил, Лайтберин? – Адмирал утер взмокшее лицо ладонью и немного успокоился. – Айзек, это его вы не могли найти черт знает сколько времени? Этого имбецила, который догадался прыгать напрямую?

Айзек напряжённо всматривался в лицо Харуки:

– Ты о чем?

– О чем, о чем. Слышишь удары – головной калибр «Мора» работает. Уж его–то я точно узнаю. Этот идиот не слышал про "ищейку"? Его отследили. Скоро нас заберут отсюда, ну или раздолбят к чертовой матери это тараканье гнездо. Надо уходить.

Снаружи огромного окна, покрывшегося вязью трещин, замелькали черные тени. Один за другим десантные боты опускались на припорошенную снегом поверхность Мортема. Логово Лайтберина обложили. Меж кораблей военных пронеслась серебряная молния. Вергилий был здесь. Мастер конспирации, скрывавшийся от разведки человечества годами, облажался.

– Пойдем, этого заберут мои мальчики. Живого или мертвого, – адмирал Оно поднялся, взял Кохитсуджи под руку и пошел в сторону тоннелей, в глубине которых уже раздавались звуки шагов. Десантники штурмовали подземную базу.

– Джуд, ты ещё можешь выжить, – Айзек выпрямился и протянул свалившемуся на колени Лайтберину руку. Главный предатель в истории человечества закрыл лицо руками и молчал. Он стал каким–то маленьким и ничтожным. Неудача подрезала его ещё недавно расправленные крылья самоуверенности.

– Выжить? Ты думаешь, стоит? – Джуд посмотрел на Эпоса. Его лицо изменилось. Потерянные взгляд наполнились светом. Безумным светом фанатизма. – Я сделал то, что хотел и теперь спокойно могу уйти. Ты серьезно думал, что вы нужны мне для шпионажа? Ты думаешь, я стал бы подставляться из–за дурацкой информации? Ты всегда был плох в шахматах, старый друг... Мне и так все прекрасно известно. Мои друзья уже летят. Они разотрут в пыль этот гадюшник. Эти скоты из командования узнают, что такое месть. Не стоит бросать все на произвол судьбы, прячась по углам...

– Какие скоты, Джуд?

Лайтберин оскалился:

– Хватит прикидываться. В Солнечной системе есть огромная база для обладателей священного допуска первой степени. Я нашел документацию. Туда вкладываются огромные ресурсы. Сраный курорт для элиты... Я дам кордам отмщение. То отмщение, которое нам дали Грядущие.

Айзек провел ладонью по голове и подошёл совсем близко к веселившемуся Лайтберину.

– Какую документацию, Джуд? Какие ресурсы? Это все Марс, понимаешь? Марс. Там идёт терраформирование. Там появится наш новый дом. Дом для нас всех и не только...

Слова Райберга обдали Лайтберина невидимой волной ужаса.

– Нет, нет, нет... – Джуд закричал, отстраняясь от старого друга. В его глазах бесновалось безумие. – Ты лжешь. Мы только и может, что убивать, мы только и можем, что сеять зло. Мы не способны создавать. Мы должны сгинуть. Мы, как раковая опухоль. Мы – метастазы ада. Я всё исправлю, все исправлю...

– Джуд, что исправишь? Это же мы сделали. Мы с тобой.

– Нет, нет... Замолчи... Ты лжешь. Ты лжешь...

Киллиан смотрел на Лайтберина, потерявшего весь свой лоск. Не было зловещей красоты. Не было уверенности и блеска глаз. Был лишь безумец, который отказывался верить в реальность.

– Мы должны заплатить, мы должны заплатить. Мы все. Мы уничтожили кордов, уничтожили алиумов... А они ведь даже не нападали на Землю, они были не при чем.

Айзек заглянул ему в глаза. В этот момент они не излучали холод и стужу, они не пугали, не заставляли отшатнуться. Они были полны печали и тоски.

– Джуд, это же мы принесли оружие. Мы дали людям оружие Возмездия. Это же ты захотел получить...

– Нет, нет, нет... – Лайтберин закричал отползая от Айзека, как от прокаженного. – Нет! Мы все виноваты. Зачем было бомбить кордов?

– Джуд, я ненавижу себя, ненавижу людей, ненавижу точно так же, как ты. Мы самые страшные существа во вселенной, но… но у нас не было другого выбора. У нас не было даже шанса стать другими. Мы виноваты лишь в том, что мы - люди. Нас лишили дома, и мы стали искать его там, где были нужные условия. Ты думаешь, для людей тогда имело значение, кто виноват? Мы потеряли десять миллиардов соплеменников. Они напали на нас. Нзорги, корды, параменталы, крэсс, алиумы – не все ли едино. Есть мы, а есть они. Мы выживали. Я не могу винить кордов за их месть, но мы должны жить. Должны забыть об этом. Должны становиться лучше, Джуд. У нас будет новый дом. Мы постараемся искупить вину... Постараемся начать с начала.

– Нет, нет, нет!!! – Лайтберин тряс головой отказываясь верить. – Этого не может быть. Мы – зло. Зло... Мы должны сгинуть.

– Ты прав, друг, мы – зло. Почти все люди – зло. Люди сотканы из пороков и грехов, и поэтому виноваты только мы с тобой. Мы принесли оружие Возмездия и дали его... дали его простым людям. Не богам, не Грядущим – людям. Они не были готовы к такой силе. И она вырвалось из–под их... из–под нашего контроля, Джуд. Мы не должны обладать такой силой, это слишком большой соблазн. Оно больше не будет пущено в ход. Мы можем все исправить. Ты ещё можешь помочь все остановить.

Лайтберин молчал. Его взгляд прояснился.

– Ничего нельзя остановить. У них тоже есть оружие. Корабль, которого космос ещё не видел. Они обретут возмездие. Я стал для них богом. Я дал им эту возможность. Они уже летят в Солнечную систему, а почти весь флот здесь... Все уже кончено. Не успеть...

Айзек вскочил, потянув за собой Джуда в тот самый момент, когда в зал вбежало несколько десантников в экзоброне. Предпочитавшие маневренность военные не носили тяжёлых доспехов. Их импульсники тут же были направлены на трясущегося Лайтберина. Пленники и пленитель поменялись местами.

– Ещё можно успеть. "Мор" успеет. На нем лучший двигатель. Надо сказать Харуки...

Джуд вскочил потянувшись в своему бывшему другу:

– Нет... Харуки... Девчонка...

Его голос потонул в шуме выстрелов. Десантников история отношений Эпоса и главного предателя в истории человечества мало интересовала. Они руководствовались инстинктами, которые выработались у них за годы Выживания. Они приняли жест Лайтберина за агрессию. Пара огарин от когерентного излечения, образовавшаяся аккурат по центру белой рубашки Лайтберина, оборвала фразу Джуда на полуслове.

Это сообщение отредактировал Срам - 13.06.2020 - 15:56

Агнец



Кохитсужди стряхнула грязь эмоций со своего лица, наконец прекратив играть. Или даже не так. Она не играла, за нее это делал "грим", нанесенный на Кродхе. Великий отец никогда не рассказывал об этом во всеуслышание, да и незачем это было делать, но сверхразум планеты флегийцев мог не только забирать эмоции. Он мог их насаждать. И Кохитсужди стала одной из немногих жаждущих, которым довелось испытать на себе силу возможностей молчаливого хозяина Кродхи.

Кохитсужди стала считать шаги. План "Мора" был высечен в ее памяти, словно в граните, но ей нужно было быть уверенной на сто процентов. Она хотела видеть его. Хотела знать, что все это – не напрасно. Хотела чувствовать, что ее подношение порадует Грядущих. До рубки управления оставалось триста шагов. Никаких патрульных. Никаких досмотров. Он позаботился о ее комфорте. Позаботился, чтобы никто не посмел ее и пальцем тронуть... До него. Изображения сами всплыли в ее памяти, на мгновения заменив серый псевдопластик стен. Лица. Лица девушек мелькали перед ее глазами точно в той же последовательности, что показывал господин Лайтберин.

Они сидели в кабинете Отца и смотрели на небольшую галопанель, а он называл имена. Много имён. Десятки. Хорошо, что не сотни. Они застыли в ее памяти, замороженные холодом ненависти. Сейчас они не имели значения. Имена его жертв. Важно было лишь его имя. И одно лицо. Лицо со старой фотографии в руках Джуда Лайтберина. Лицо его матери, на которую она так похожа. Именно поэтому она здесь. Именно поэтому ее выбрал Отец. Именно поэтому она должна все верно рассчитать.

Осталось двести шагов.

– Он тебя заметит. Не может не заметить. Но для верности мы придадим твоему характеру немного красок. Он может, – Отец кивнул в сторону прогала, где мерно фосфоресцировал Страх. Страх и правда смог. Смог сделать ее непохожей на флегийку. Непохожей лишь поверхностно. Наложил "грим" – другую личину. Это было странно. Она наблюдала, как в ее тело подселяют ещё одного квартиранта. Жильца, который на время мог занять место хозяина. Кохитсуджи могла уйти в тень, позволив "гриму" – второму "Я", внедренному в ее разум Страхом – управлять ее телом. Могла наблюдать. Она тренировалась. Тренировалась на доступном материале. И ей было почти интересно, почти весело наблюдать, как ее вторая личина общается с тем мальчишкой.

Осталось сто шагов.

Эта тренировка второго "Я", эти разговоры затягивали ее почти так же сильно, как и этого странного парня Киллиана. Почему странного? Потому что он не был похож на всех остальных людей, которых она знала. Он был чист. Его не нужно было "принаряжать" и "отмывать от крови" для встречи с Грядущими. О был искренен. И это ей почти нравилось. Именно поэтому она не хотела, чтобы он последовал за ними на "Мор". Она не хотела, чтобы он стал средством, которое оправдает ее цель. Ей было почти жаль его. Почти жаль его чистоту, которой ещё предстояло запачкаться человеческими пороками.

Кохитсужди отбросила лишние мысли и позволила второй личине выйти наружу.

– Мне нужно срочно поговорить с Хо. Срочно, – личина работала безотказно. Вояка, дежуривший у входа в командный отсек «Мора», мимолетом глянул на пропуск Кохитсужди, подкрепленный невинным взглядом, и пропустил девушку внутрь. В отсеке царил управляемый хаос. Все вокруг бурлило и кипело активностью. Пилоты и инженеры проверяли готовность к полету, оружейники настраивали свои установки, связисты налаживали контакт с другими кораблями флота... И всем этим руководил невысокий мужчина в неизменных темных очках. Адмирал Харуки Оно. Кохитсужди протиснулись мимо кучки вояк и устремилась прямиком к креслу командующего, в котором и разместился адмирал.

– Господин адмирал, корабль Эксперта по экстренным ситуациям Айзека Райберга вновь запрашивает канал связи...

– Я же сказал: не сейчас. Нашелся мне, пуп земли. И без него дел невпроворот...

Кохитсужди подошла к нему, скинув личину. Ее больше не нужна была маскировка. Она хотела посмотреть. Посмотреть, поймет ли он. Хотела позволит себе маленькую слабость. Последнюю волю.

– Судж... – адмирал начал было говорить, но тут же замолчал, всмотревшись в ее глаза. Всмотревшись в пустоту. Перед ним стоял совершенно другой человек. Нет, внешне вроде бы ничего не изменилось. Та же прическа, те же широкие скулы, те же тонкие манящие губы. Но вот глаза. Глаза будто пропали. Их заменили две затягивающие бездны. Две пропасти, заполненные пустотой и презрением. Адмирал попытался вскочить, но не успел...

Кохитсужди улыбнулась. Он заметил. Заметил подмену. Увидел, что она больше не похожа на его мать. Мать, ответа которой он искал все эти годы в каждой из своих жертв. Десятки лиц убитых адмиралом девушек пролетали перед взглядом Кохитсужди, придавая ей сил и решимости. Она была готова. Грядущие ждали. Мысленная команда, которой ее обучил господин Лайтберин, сама выстроилась в голове, высвободив заключённую в ее теле энергию.

Один из связистов вновь проигнорировал запрос связи от корабля Эксперта по экстренным ситуациям Айзека Райберга, когда ослепительная синяя вспышка поглотила все вокруг. Взрывчатки, в которую тело Кохитсужди превратил Джуд Лайтберин, хватило на то, чтобы превратить в ничто почти четверть самого быстрого линкора человечества.



***



Запрос связи был отклонен. Айзек выругался и закинул руки за голову, откинувшись в кресле:

– Да чем они там все так сильно заняты?

На риторический вопрос Эпоса, как ни странно, нашелся ответ.

– Мне кажется, они пытаются воссоздать себя заново на атомарном уровне. Но вряд ли у них это получится, – Вергилий вывел на обзорный экран изображение "Мора". Носовая часть линкора превратилась в груду хлама. Единственный крупный корабль человечества, который мог совершить прямой прыжок из системы кордов к Солнцу, был разрушен. Флоту, который попался на приманку Лайтберина, было не успеть. Айзек покосился на застывшего на пороге рубки Киллиана и отдал команду искину бортовых систем:

– Отправь данные о возможной атаке кордов на все корабли флота. Выход в зону безопасных гиперпрыжков. Курс на Солнечную систему.

Чуть-чуть осталось)

Очень жаль что мало зелени на это у меня. Щикарно! Ещё надо и не только этого. Надо очень! Благодарю за чтиво и рассылку.

Спасибо. Вы все прочитали? Ссылка на весть текст есть выше. Здесь все, что осталось, выложу в понедельник. Буду благодарен за отзыв о произведении в целом и концовке в частности)

Там я был, здесь хотелось бы почитать. И не только ЗЛО. Заранее благодарен.

Прочитал. Понравилось. В рассылку можно? Плюсануть не забыл.

Золотое руно

– Это было, как будто в другой жизни: мы, совсем ещё молодые и глупые, эта экспедиция проклятая, «Арго»...

Айзек с Киллианом сидели в капитанской рубке Вергилия и смотрели в необъятную пустоту космоса, где все отчётливее проявлялась красная точка Марса. Красная точка, которая совсем скоро могла исчезнуть, сгинуть, как совсем недавно уже сделала его сестра по небосводу Земля. Вот уже полчаса, как Вергилий вышел в реальное пространство и, активировав режим маскировки, двигался в сторону цели атаки кордов. Даже в условиях нехватки времени они не могли рисковать, добираясь до Марса на высокой скорости. Система была под контролем чужих. Здесь не был роя космической мошкары, навроде корветов и катеров. Не было даже линкоров. В системе был всего один корабль. Но, как и в случае с Топазом, его одного вполне должно было хватить на подавление систем орбитальной защиты. Это был не просто дредноут, сил которого хватало на отражение атак группы экстренного реагирования – это был поистине колоссальный корабль. Если полученные Вергилием данные были верны, судно кордов, пожаловавшее в Солнечную систему, превосходило размером любой известный корабль чужих более чем в четыре раза. Точнее люди должны были узнать совсем скоро, когда доберутся до красной планеты. Именно в этот момент, миг, когда от экипажа Вергилия ровным счётом ничего не зависело, Айзек и начал свой рассказ, больше походивший на исповедь.

– Экспедиция... Нас было пятьдесят. Пятьдесят человек, которые тянулись к звёздам, мечтали увидеть нечто новое, необъятное. Человечество вышло в космос и увидело там жизнь, увидело, что мы не одни, но... Мы хотели большего, мы хотели познавать вселенную, хотели познать кого–то, кто гораздо древнее, гораздо мудрее нас. Пятьдесят аргонавтов и золотое руно в центре Галактики. Мы летели туда, не зная, вернемся ли, не зная, найдем ли ответы. Мы хотели этого, и мы нашли. Нашли их... Это были не зловещие, но понятные алиумы, корды или параменталы – далёкие, но все же близкие нам по уровню развития существа. Не были это и живые планеты, как Кродха или Тоциус – загадочные и непостижимые. Это… это... это были боги. Нет я не хочу тебе пудрить мозги всякой теологической дребеденью, не было там мужика с бородой и молниями... Были они – Грядущие. Такие же, как мы, живые, понятные существа, но непостижимо более развитые. Они могли зажигать звёзды и укрощать черные дыры. Это было, как волшебство. И они приняли нас, они были рады. Хотя, они давно уже знали, что мы придем... Казалось, они знали все. На любой вопрос был готов ответ, даже если этот самый вопрос еще не был задан. И они рассказали нам. Рассказали, что произошло. Рассказали про Землю. Они ведь все знали, и неважно, где это было...

Киллиан смотрел на Айзека и ему становилось не по себе. Еще никогда он не видел Эпоса таким. Таким отрешенным, таким надломленным, таким далёким. Будто все его естество было не здесь. Будто он вновь отправился в ту экспедицию на встречу с богами. Айзек тяжело вздохнул и продолжил:

– Они рассказали нам про Землю. Поведали, что ее больше нет. Что нашего общего дома больше не существует, – Айзек посмотрел на Киллиана, обдав того волной холода, тяжело вздохнул и продолжил. – Ты знаешь, я ведь никогда не был на Земле, не видел ее вживую, хотя, вроде бы, я с нее родом... Тебе не понять, каково это. Не понять, что мы тогда чувствовали... У нас не было больше дома. Пусть это лишь громкая фраза, и человечество давно уже переросло Землю, но без общего дома мы – ничто. Мы – бродяги, неспособные ни на что светлое. Скитальцы в этой космической тьме... Они рассказали, что родины больше нет. Родины, кроме любви к которой у нас больше ничего и не было. У меня так точно...

Эпос невольно потрогал шрам на своей руке. Шрам, который был напоминанием о том, что однажды он предпочел забыть.

– Они предложили нам остаться. Мы им были интересны. Как комнатные зверушки, наверное. Они говорили мне: «Ты особенный, уникальное существо, единственное во всей вселенной…» Они несли какую–то чушь про то, что я должен выжить, что я должен найти себя. Предлагали нам не рисковать. Ты можешь себе представить? – голос Эпоса наполнился сталью. – Остаться, забыть, перетерпеть. Они предлагали нам отречься от своего прошлого, от Земли, от людей, от себя. Предлагали остаться с ними, а не лететь назад, не лететь помогать умирающей семье.

Айзек запрокинул голову, уставившись в невысокий потолок рубки. На несколько мгновений он замолчал. Он словно собирался с силами, переступая через себя.

– И ты знаешь, что случилось? Большинство согласилось. Никто не хотел лететь на пожарище родного дома. Всех ослепил их свет. Свет Грядущих. Никто не хотел трудностей. Лишь мы трое стали сопротивляться. Трое хотели вернуться, трое хотели бороться за спасение расы. Я, Джуд и Гийом. Но нас было меньше. Сраная демократия – власть тупого большинства. Они не хотели улетать, не захотели отдавать нам «Арго». Не захотели давать нам возможность...

Айзек зажмурился. Киллиан почти не дышал. Он сидел, впитывая в себя слова, слетавшие с губ Эпоса. Слова, которые до него, возможно, не слышала ни одна живая душа. Он чувствовал в нем нечто родное и близкое. Эпос заразил его разум целью и верой – верой в будущее. Верой в то, что человечество можно и нужно спасти. Возможно, от него же самого.

– И знаешь, что мы сделали? Мы не захотели подчиняться. Не захотели променивать свой дом, свой вид на соблазн. Мы убили их всех. Всех до одного... Мы ходили по коридорам «Арго» и сеяли смерть, как будто зная, что это только начало. Не жалея. Предвидя, что это – мелочь. Что такое сорок семь жизней, по сравнению с тем, что нам предстояло? Плазма, излучение, кровь и трупы. Трупы. Трупы... А потом пришли они. Это была какая–то издёвка. Они все знали. Знали, что мы сделаем, знали, что мы – мы трое, не согласимся. Знали, что это нас не остановит. И они предложили помощь. Способ помочь человечеству. Они одарили нас. Дары Грядущих… Дары богов.

Айзек на секунду поднялся и хлопнул по панели управления кораблем. Искин и не подумал возмущаться.

– Я получил корабль. «Арго» был хорош, но добирались бы мы на нем несравненно дольше, – Эпос грустно улыбнулся. – Если бы я знал, как точно его назвал. До Рая он нас не довел. Наш инопланетный проводник – Вергилий. Вывел лишь в самое пекло Ада.

Он на секунду замолчал, проверив показатели, высветившиеся на галопанели и продолжил:

– Флегий тогда был не так резок, как сейчас. Он хотел договориться. Хотел попросить помощи у чужих. Хотел найти друзей. Вот только, видишь ли, какая загвоздка: нет у на друзей и не будет. Мы одни во вселенной, не смотря на то, что она битком набита жизнью. И так и будет, пока мы сами не изменимся… Ну и Джуд. Идеалист Джуд, не мыслящий себя без родины. Он хотел мести. Мести для нас, мести для человечества. И они дали нам оружие Возмездия. Нечто совершенно новое в деле умерщвления живых существ. Нейтронные бомбы. Их технологию доставили мы. Мы трое. И именно мы виноваты в том, что потом случилось...

Марс все нарастал. Из крохотной точки на обзорном экране он превратился в монету, которую словно только что достали из лужи крови. Бордовый диск, готовый в каждую секунду распасться на тысячи осколков, если они не смогут помочь...

– Это оружие... Оно дало нам Возмездие, дало нам то, что мы хотели, но забрало гораздо больше. Забрало у нас человечность, забрало наше милосердие, наш разум. Эта сила была неподвластна нам. Она не должна была попадать в наши руки. И самое страшное, знаешь, в чем? – Айзек недобро покосился на Киллиана. – Я думаю, в нем не было необходимости. Человечество бы справилось. Смогло бы выстоять и без помощи Грядущих. Смогло бы выжить и отомстило бы без их кровавых даров.

Айзек стал дергать за рукав своего неизменного физиокомбинезона, словно унимая взбунтовавшиеся нервы.

– Сотни раз я задавался вопросом: «Что бы было?» Что бы случилось, если бы мы не вернулись? Не принесли с собой смерть? И я уверен, что с человечеством все было бы хорошо. Мы потеряли дом, но мы не потеряли веру в собственные силы. Мы смогли бы подняться с колен. Смогли бы остаться людьми... Но случилось то, что случилось. Прошлого не вернуть. И я не могу вернуть жизнь миллиардам кордов и алиумов. Не могу вернуться в центр Галактики к этим драным богам и плюнуть на их предположению. Я не могу вернуть человечеству его совесть, которую мы окончательно потеряли, упиваясь огнем горящих миров. А общий дом смог бы... Мы должны уйти. Должны покинуть планеты чужих. Должны вернуться на родину и попробовать начать сначала. Попробовать открыт свою жизнь с новой страницы... Забыть. Сделать то, что не смог сделать Джуд. Он так и не смирился, что именно мы во всем виноваты. Он хотел справедливости. Справедливости для них.

Айзек махнул головой в сторону обзорного экрана, на котором уже была подсвечена их конечная цель. Крохотная сейчас, но огромная в действительности махина корабля чужих. Дредноут–исполин расположился в паре миллионов километров от своей жертвы, словно растягивая момент триумфа.

– И они ее заслуживают, ты понимаешь, заслуживают. Как заслуживали мы, когда жгли их мир, опьянённые силой оружия Грядущих. Я хочу все это остановить. Не только кордов и их бесконечные набеги. Я хочу, чтобы эта грызня прекратилась. Мы должны вернуться домой, должны оставить космос, пусть и на время, – Айзек впялил свой пробирающий до костей взгляд в точку, подсвечивающую корабль чужих. – И кордам очень не повезло, что они встали на нашем пути. Вергилий, у нас есть данные по кораблю и силам планетарной обороны?

Искин, не посмевший прерывать речь Айзека, тут же откликнулся. Его прямо–таки распирало от скопившейся у него информации, которую он тут же принялся излагать:

– Так, господа ностальгирующие, есть новости и, как всегда, не все они хорошие. С каких начинать?

– Ну не томи, выкладывай, – Айзек за мгновение стал собранным. Вся его отрешённость испарилась, сменившись привычной зловещей решительностью.

– Корабль один, как и показали первоначальные данные, но на нём может располагаться много мелочи, истребителей. Все они пока ещё не пущены в дело. Планета пока ещё цела. Относительно, конечно. Враг не применяет ядерное или другое грязное вооружение. Мне удалось зафиксировать несколько залпов лазерных установок максимальной мощности, но все они направлены не на планету. Орбитальная защита подавлена. Несколько баз уничтожено, но люди продолжают бороться. Мне удалось зафиксировать довольно–таки неординарный способ защиты, к которому прибегли орбитальные силы.

Часть изображения на обзорном экране увеличилась, показав участок орбиты Марса, который бурлил от двигательной активности. Сотни, а возможно и тысячи объектов искусственного происхождения, затеяли вблизи планеты чехарду, выстраиваясь рядом друг с другом.

– Это генераторы магнитного поля, располагавшиеся по всей орбите планеты. Они заняли позицию между Марсом и кораблем чужих, образуя своеобразный щит. Не слишком эффективный, но, можно сказать, элегантный ход – на несколько залпов хватит.

– Генераторы магнитного поля? – Киллиан не удержался, выпалив первый пришедший в его голову вопрос. Эпос дал ему лёгкий подзатыльник:

– А ты как думал? Терраформирование это так – ледяные шапки на полюсах планеты растопить и все, можно жить? А солнечную радиацию в расчет не берём? У Марса почти нет родного магнитного поля, вот и приходится...

В этот самый момент часть генераторов – прямоугольных спутников, оснащенных огромными крыльями, ловцами солнечного ветра – перестала существовать. Залп дредноута изрядно уменьшил площадь "щита" планеты, который тут же приступил к переформирование своих составных частей. Место уничтоженных залпом генераторов заняли новые спутники. Обломки их выполнивших свою миссию собратьев устремились к планете. К пока ещё безжизненной кровавой пустыне, где человечество должно было обрести новый дом. Высвобожденные из земных недр газы ещё не успели нагреть планету до нужного уровня; растения ещё не перерабатывали углекислый газ в необходимый для людей кислород; лед полярных шапок ещё не перешёл в жидкое состояние, дав необходимую для жизни воду; красные барханы ещё не зацвели... Но все это было возможно... Когда–нибудь. Марс ждал защиты своих будущих хозяев – детей Солнечной системы, желавших во что бы то ни стало вернутся домой.

– На этом, собственно, хорошие новости заканчиваются.

Эпос невольно почесал подбородок:

– А это хорошие новости? Какие же тогда плохие?

– Плохие новости состоят в том, что силовое поле дредноута, которое исчезает лишь на несколько секунд залпа лазерных установок и лишь в зоне прохождения когерентного излечения, нам не преодолеть. Тоже самое касается оставшихся в сохранности сил орбитальной защиты. К дредноуту не подобраться, да и если бы даже удалось, какой смысл? У меня на борту нет вооружения, способного противостоять такому типу кораблей.

Айзек хмыкнул, посмотрев на Киллиана:

– Ну, а вот здесь ты как раз ошибаешься. Легион может помочь.

Название, которое Киллан уже слышал из уст живого трупа на борту «Гулу», заставило мемора поежиться. Расчлененное тело Мозгуна, говорившее всякую тарабарщину, застыло перед его глазами. Не понравилась фраза Айзека и искинку:

– Сэр, при всем уважении, можем ли мы доверять этому... Этим существам.

– Боишься, железяка? Даже ты... Они же сами пришли, сами захотели договориться. Нужно попробовать.

Киллиан только и мог, что вертеть головой, переводя взгляд с Эпоса, на панель управления, с которой он отождествлял голос искина. Мемор опять почувствовал свою беспомощность. Именно здесь, именно сейчас – в этом разговоре, решалась судьба целой планеты, а он был в нем простым наблюдателем, способным лишь озадаченно крутить головой. И так всегда. Всегда его не брали в расчет. Он был способен пережить пренебрежительное к себе отношение, смог забыть предательство Эпоса, вычеркнувшего из его памяти Мию, но не хотел быть простой пешкой в этой огромной игре. Он хотел в ней участвовать. Хотел хоть что–то значить. Злость мемора вырвалась недовольным вздохом, который заставил Айзека повернутся:

– Судя по вашему томному дыханию, вы так ничего и не поняли, молодой человек? – Эпос лукаво улыбнулся. – Наверное потому, что вы никогда и не задумывались.

Айзек встал из ложемента и подошёл к Сивару. На обзорной панели за его спиной появился новый объект. Один из спутников Марса Фобос, вышел на авансцену. Один из сыновей бога войны захватил разум Сивара в прямом и переносном смысле: глаза мемора застыли на галопанели, изучая неправильные очертания спутника красной планеты, а недобрая улыбка Райберга, которого редко и очень сильно за глаза называли точно так же, Фобосом, наполнила его помыслы страхом. Страхом неизвестности.

– Как ты считаешь, зачем ты мне понадобился? Зачем я таскаю тебя с собой, как верный талисман? Может быть, ты удачу приносишь?

– Но... – Мемор начал говорить, но тут же замолчал. Он не знал, что ответить. Он принял как данность их путешествие и уже давно считал себя полноправным членом экипажа Вергилия, но никогда не задумывался в чем его роль. Он мог хранить информацию. Его память в конечном счёте можно было считать. Он был самописцем, как однажды сказал Айзек. Но вот кому конкретно предназначался этот отчёт, и была ли вообще в нем нужда, мемор не знал.

– Ты думал, ты у меня вместо оператора? Я потом оцифрую твою память и нарежу себе занимательных фоточек из нашего с тобой бравого путешествия? Буду потом долгими зимними вечерами вспоминать? – Айзек хлопнул Киллиана по плечу. – Все гораздо проще. Ложись в ложемент.

Киллиан безропотно подчинился. На обзорном экране на смену одному спутнику Марса пришел другой. Фобоса заменил Деймос. Словно повинуясь изменениям изображения, страх в голове мемора перерос в ужас.

– Не нужно бояться. Точнее, если уж бояться, то нам всем... Да, Верг?

Вульгарное обращение Эпоса ничуть не задело искин. "Полным энтузиазма" голосом он выдавил из себя:

– Ага.

Райберг продолжил:

– Видишь ли, мой юный друг, я очень не люблю врать. С детства не любил. Ну или правильнее будет сказать, сколько я себя помню. Тебе я не врал. Не договаривал, стер память, отправлял в самые поганые места на свете – это да. Но вот врать мне тебе почти не приходилось. И Харуки я тогда не врал. На нашей первой встрече, помнишь?

Киллиан почувствовал, как его спина покрылась мурашками, а волосы на затылке встали дыбом. Его черепная коробка начала зудеть. Ее будто бы распирало изнутри. Словно кто–то незримый хотел выбраться из его разума наружу.

– Про нантоса помнишь?

Айзек нажал на воображаемый курок, расстреляв все оставшееся у Киллиана спокойствие. Топазец нервно вцепился в мягкие края ложемента, стараясь унять дрожь. Зуд в его голове перерос в боль. Он чувствовал себя чужаком в своем собственном теле. Организме, который в каждую секунду мог стать ему неподвластным. На какие–то мгновения, пока Айзек замолчал, ему показалось, что он теряет контроль над конечностями, которые уже были готовы подчиниться новому хозяину.

– Зачем мне было лезть на дредноут и тащить с собой тебя? Зачем было гробить солдат и подвергать опасности флот, если можно было подавить корабль чужих огнем? Все из–за него, Легиона. Конечно, на дредноуте нашлось ещё много интересной информации, которая из–за повреждения поднимается с первого слоя замкнутой сферы твоей кибервставки и встраивается в перманентную память. Там есть очень занимательные данные о причинах нападения на Землю, но это не главное... Все это в прошлом. Главное, наш возможный союзник. Когда линкоры силы самообороны попали в систему, они подверглись вторжению. Нантосы вломились в открытую сферу и спалили какому–то придурку мозги. Это не было атакой – флот не пострадал. Корабли остались целы. И тогда он отправил послание. Весть, которую Верг смог прочитать. Это была просьба или даже предложение, как хочешь называй. Он не хотел умирать. Не хотел превращаться в ничто вместе с кораблем, на котором оказался. Вся его сущность не могла передаться на расстоянии, а он хотел жить. Нужен был прямой контакт с кораблем чужих. Нужен был ты – хранитель. Или скажем так: хранилище, тюрьма, из которой он не сможет бежать. Он спрятан в твоём модуле памяти, закрытой сфере, и может выбраться в другое киберпространство только с нашей помощью. И самое главное, ты смог. Ты выдержал эту мощь. Ты удержал в своем разуме целый крошечный мир и остался жив.

Айзек извлёк из опоры ложемента соединительное устройство и приготовился вводить его в модуль памяти Киллиана. Модуль, почти точная копия которого появилась в голове Райберга совсем недавно.

– И сейчас мы его извлечем.

Киллиан закрыл глаза и ещё крепче вцепился в края ложемента. Он чувствовал, как его ногти продавливают мягкую обшивку и впиваются в метал остова. Его зубы скрипнули от натуги, а голова задрожала от напряжения. Щуп вошёл в модуль... И ничего не произошло. Не было боли. Его мозг не разорвался от ощущений, а тело не забилось в эпилептическом припадке. И только слух уловил изменения, произошедшие в окружающей обстановке. В капитанской рубке послышался треск. Будто с опаской, ожидая увидеть очередного монстра, Киллиан открыл правый глаз. Рубка утонула во мраке. Обзорный экран погас, и лишь несколько точек на панели управления разрывали чёрное полотно, окутавшее людей со всех сторон.

– Верг! – голос Райберга раздался совсем рядом с ухом мемора.

– Его/их здесь/сейчас нет. Он отдыхает/умиротворен/мертв/спит, – синтезированный металлический голос обволок людей со всех сторон и перерос в визуальное изображение. На обзорном экране появились помехи. Словно на древнем телевизоре докосмической эры перед людьми заплясало море черно–белых точек. Они, будто волны, то нарастали, то убывали.

– Легион? – Айзек отошёл от потрясения первым.

– Да, это я/мы.

– С Вергилием все в порядке? Там вроде бы промелькнуло слово мертв.

– Странный/непостижимый/неподвластный/чуждый разум жив. Слишком много выбора. Слишком много вариантов ответа/истины/правды/сути разговора.

– Ты не мог бы его вернуть? А то у меня чувство, что все корабельные системы приказали долго жить, а люди, знаешь ли, пока что не могут без воздуха обходиться.

Черно–белая морось обзорного экрана притихла, сменившись изображением планеты. В рубку вернулось освещение.

– Благодарю, господин Райберг, – голос вернувшегося из небытия искина была наполнен радостью. – Вы знаете, как некомфортно чувствовать себя пленником в свое собственном теле.

Синтезированный голос нантоса прервал болтовню искусственного интеллекта:

– Что вы думаете/желаете/собираетесь делать/хотите? Не просто же так вы выпустили/освободили/оживили меня. Вы, зло/вторгшиеся/люди, ничего не делаете просто так

– А вы, я посмотрю, знаток человеческой души... – Айзек привалился к спинке ложемента, крепко сжав плечо Киллиана – он нервничал, хоть и хотел показаться безмятежным. – Мы вытащили вас с дредноута и хотели бы рассчитывать на ответную любезность.

Морось помех вновь заполонила обзорную панель, утопив все вокруг во мраке. Лавина голоса нантоса придавила людей своей мощью:

– Я не аннигилировал/расщепил/умертвил/убил вас прямо сейчас, и вам мало?

Голос оборвался, дав освещению вернуться. Эпос потёр подбородок и хмыкнул:

– Торговаться с инопланетным разумом, как это мило... – он выдержал паузу, которая заставила понервничать не только Киллиана, но, кажется, и искин. Несколько огоньков на панели управления принялись тревожно моргать, будто подмигивая Райбергу. – Естественно, мы рассчитываем на вашу помощь не просто так. Во–первых, если вы нас всех убьете, то как потом выберетесь с корабля? С дредноута–то не сбежали… Вам предстоит комфортное одиночное плавание длинною, ну скажем, в бесконечность. Во–вторых, мы находимся в реальном космосе близ планеты, которая может стать новым домом для человечества... Возможно, и вам найдется здесь место. Не на планете конечно же – в системе. На одном из спутников Юпитера, Европе, вполне подходящие для вас условия. Верг предоставь дружественному организму все данные об этом дивном уголке Солнечной системы.

Эпос замолчал, и капитанская рубка утонула в тишине. Монохромный лик чужого окончательно исчез с обзорного экрана. Сердце мемора набатом стучало в висках. Перед глазами Сивара недобрым знамением проносилась вся его недолгая жизнь. Пальцы нервно стучали про краю ложемента. Следующие слова нантоса обошлись без светового сопровождения:

– Если вы жаждите/желаете/хотите помощи с домом/жильем/местью/кораблем существ, что только что нанесли удар по планете, то вряд–ли что–то сбудется/свершится/сложится/получится. Чтобы заставить замолчать/обезопасить/обезвредить корабль, мне нужен прямой контакт.

Айзек улыбнулся, ощупав свой модуль памяти:

– Значит, договорились? Мне кажется, у нас даже появился крохотный шанс на успех. Ну, по крайней мере, план–то у меня точно есть.

Земля


– Сэр, вы уверены, что выдержите процедуру? То, что модуль молодого человека справился с... как бы это получше сказать, с такой задачей, было просто чудом, – Вергилий, нервничавший все время сближения с границей силового поля дредноута, в очередной раз принялся отговаривать Эпоса от его безумной затеи.

Вот уже двадцать минут серебряный наконечник копья в режиме "фантома" крался к области прохождения когерентного излучения, которым корабль чужих продолжал поливать планету. "Щит" Марса пал. Генераторы магнитного поля до последнего защищали новый дом людей, принимая удар чужих на себя. Пять минут назад последние искусственные спутники пали, сожжённые ударом головного калибра дредноута. Планета осталась без защиты. Обломки спутников, как искры всепожирающего пламени, устремились к планете, передавая ей эстафету страданий, поджигая ее поверхность своими тлеющими телами. Огонь пришел в пустыни Марса. Залпы дредноута с интервалом в минуту выжигали инфраструктуру колонии, переходя от одного аванпоста к другому. Каждые шестьдесят секунд одно крохотное средоточие жизни, из которого по поверхности мертвой планеты вот–вот должны были начать расползаться ростки цивилизации, переставало существовать. И надеяться люди, занятые в создании нового дома человечества, могли лишь на крохотную серебряную песчинку, совсем ничтожную на фоне своего ужасающего соперника – черной громады дредноута. Единственный шанс Марса – безумный план капитана этого корабля, подкрепленный технологиями Грядущих.

Суть замысла была проста: Вергилий должен был скрытно приблизиться к участку силового поля, который пропадал во время залпа дредноута и пройти внутрь защитного периметра корабля чужих прямо через поток излучения.

– Щиты справятся? – план Айзека, отдававший одновременно гениальностью и безумием, заставил корабль, и без того не особо болтливый в присутствии нантоса, окончательно притихнуть, – Уж не хочешь ли ты сказать, что хиленькие орбитальные генераторы магнитного поля могли выдержать один удар, а техника драных богов нет?

– В принципе... – Вергилий задумался, заставив Райберга рявкнуть.

– Что в принципе, железяка ты инопланетная?

– В принципе – должны. Должны, но после этого мы останемся без защиты. Атака такой силы разрядит силовые установки. Останется лишь броня.

– А больше нам и не нужно. Да и зная, как трепетно ты относишься к себе любимому, я полагаю, что установкам ближнего боя чужих будет ой как непросто по тебе попасть.

– Чудные перспективы... С проходом силового поля понятно, а как вы мне предлагаете попасть к обшивке этого чудища? – Вергилий для наглядности увеличил изображение корабля кордов, выведя его на обзорный экране. Антрацитовая поверхность оружия возмездия чужих была усеяна красными маркерами – отметками предполагаемых огневых точек. Дредноут и в правду был похож на монстра. Чёрная сигарообразная туша, чуть "обрезанная" снизу, была усеяна десятками или даже сотнями установок ближнего боя. Вогнутая внутрь "морда" колосса венчалась лазерными установками головного калибра. Слегка задранная, вспученная корма несла пока что хранившие молчания торпедные отсеки. Свой термоядерный привет людям корды приберегли напоследок. Они наслаждались моментом своего триумфа, как обезумевший мясник, разрезая плоть планеты, чтобы потом посыпать эти раны солью термоядерных зарядов.

– А кто сказал, что тебе нужно будет идти на сближение? Подбрось меня поближе, а дальше я сам.

– Что «сам»?

Айзек улыбнулся и выставил правую руку в сторону.

– Доберусь. Автостопом. Подготовь мне «Регул» максимальной загрузки и сообщи нашему другу о выселении.

Киллиан наконец–то смог оторваться от гипнотического изображения корабля–исполина и вмешался в разговор:

– В каком смысле?

Вопрос застал Райберга у самого выхода из рубки.

– В прямом. Не мог же я оставить лавры покорителя нантосов одному тебе. Попробуем запихнуть его в мою грешную голову. И, учитывая полное отсутствие там мозгов, возможно наш эксперимент обернется успехом. Места там должно быть предостаточно.

Эпос вышел из рубки, а вопрос, который Сивар уже давно хотел задать Райбергу, был переадресован искусственному интеллекту:

– Как он собирается это сделать? Ну, вживить нантоса. Он же не мемор?

– А с чего вы так решили, молодой человек? Много ли вы знаете о жизни господин Райберга до Выживания?

– Я... – слова застряли у Киллиана в горле. А ведь и правда, что? Киллиан знал Айзека, как кровавого героя Выживания, человека вернувшегося из центра галактики, творца Возмездия. Он был кумиром его детства, но вот прошлое Райберга оставалось для него загадкой. Уничтожение Земли разделило жизнь Эпоса, да и всего человечества, на две части. Все, что было до нападение чужих, сгорело вместе с родиной людей. Кануло в бездну, покрывшись толстым слоем радиоактивного пепла. Светлое прошлое сгинуло, оставив людям лишь темное настоящее и призрачное будущее.

– Господин Райберг не любит распространяться об этом факте своей биографии. Его модуль памяти очень давно не использовался, будучи скрытым. Но факт остаётся фактом: господин Райберг является одним из первых меморов в истории.

Киллиан вспомнил момент, когда впервые увидел вставку Эпоса. Крошечный диска модуля памяти, располагавшийся у всех меморов за правым ухом, проявился у Айзека на корабле Лайтберина. Видимо, то, что заставило слой наночастиц, изменивший облик Эпоса до неузнаваемости, исчезнуть, подействовало и на "маскировку" вставки. Догадка не отвечала на ещё один вопрос Сивара, который возник в его голове, стоило Айзеку огласить свой план:

– Зачем же тогда нужен я? Зачем он потащил меня на дредноут, да и вообще...

Будущее, каким оно могло бы быть, не возьми его Райберг с собой в это путешествие, начало выстраиваться в голове Киллиана. Полуразрушенный Топаз усеян горой трупов. Его родной город стоит в руинах. Его друзья, знакомые, Миа – все мертвы. И нет никакой надежды все исправить, нет надежды отомстить. Здесь же, на борту Вергилия, он мог сделать хоть что–то. Мог попытаться дать людям ещё один шанс. Дать человечеству возможность начать все сначала. Пусть даже это обернется небольшой неурядицей, навроде его собственной смерти. Он, как и Эпос, лишился своего прошлого. Больше нет нужды оглядываться назад. Позади – пустота, а будущее скрыто антрацитовой тушей корабля чужих. Есть только здесь и сейчас.

– Простите за прямоту, – Вергилий оборвал бешеный бег его мыслей, – но жизнь господина Райберга гораздо важнее вашей... Он не мог рисковать собой. Что, если бы эксперимент не удался? Что, если он провалится сейчас?

– Ну, тогда вся надежда на вас, – Эпос застыл у входа в рубку с бутылкой подмышкой. Стеклянный сосуд, на дне которого плескалось немного бурой жидкости, шел в комплекте с парой помощников–бокалов, которые тут же пошли в ход.

– Я бы предостерёг от возлияний перед столь опасной миссией.

– Мы чисто символически, железяка, – Айзек пропустил замечание искина мимо ушей и, плеснув немного жидкости в каждый из бокалов, разместился в ложементе. – Сколько до границы силового поля?

– В таком режиме – пара минут.

– Нуссс, – Айзек поднял бокал. – Если нам суждено сегодня сдохнуть, то пусть все это будет не напрасно.

Киллиан осушил бокал, не почувствовав вкуса. Его разум, забитый тревожными мыслями, перестал обращать внимание на сигналы рецепторов.

– От тебя, собственно, всего–то и требуется, что подключить меня, – Айзек запрокинул голову, подставляя модуль памяти...

И вот теперь, после ещё одного предупреждения Вергилия, Киллиан стоял рядом с ложементом и никак не мог решиться начать процедуру. Гладкий металл соединительного устройства, которое часто называли катетером, застыл у модуля памяти, не желая двигаться дальше.

– Ну, – крик Айзека заставил руку Киллиана почти машинально завершить соединение. Ореховые глаза зажмурились... Ничего не произошло. Крики, звуки бьющегося в агонии тела, судорожная болтовня искина – все то, что ожидал сейчас услышать Киллиан, на поверку обернулось тишиной. Молчанием, которое заглушал лишь безумный стук его сердца. Мемор осторожно открыл глаза. Эпос не двигался. Аккуратные полоски усов и бороды, тонкие прорези глаз и рта, ровный нос – все его лицо застыло как восковая маска. Но стоило Сивару потянуться к его шее в поисках пульса, покой Эпоса сменился буйством эмоций.

– Эй, ты чего? Думали сдох я? Не дождетесь, – Райберг поднялся, разорвав соединение. – А что, собственно, произошло? Я как бы ничего и не заметил. Верг, твой квартирант выехал, или молодой человек меня просто так обесчестил.

– Даже перед лицом опасности вы не изменяет себе, господин эксперт, точнее сказать, не изменяете своим ужасным манерам... Наш гость благополучно внедрен в ваш модуль. Все прошло как нельзя лучше.

– Серьезно? Так просто? Будто сто раз это делал… – Райберг почесал подбородок. – Ну и черт с ним. Работаем по плану. Когда следующий залп?

Не дожидаясь ответа, Райберг вскочил со своего места, двинувшись в сторону шлюза. Киллиан и голос Вергилия последовали за ним.

– Последняя атака была произведена пятнадцать секунд назад. Следующий залп через сорок пять, сорок четыре...

– Входи в зону поражения и начинай разгон в сторону силового поля. Не мне тебя учить, как такие маневры рассчитывать. Работаем.

Эпос влетел в шлюзовой отсек, где его уже ждало обмундирование. Фирменную «Мистерию» Райберга заменил «Регул». Громоздкий доспех раскрылся, готовясь принять пилота. Серая оболочка интеллектуальной брони была покрыта тонкой прожилкой прозрачной слизи – Вергилий решил дополнить и без того самое совершенное средство индивидуальной обороны, что имелось в распоряжении человечества, еще одним слоем защиты. Нанопокрытие могло дать Айзеку пару лишних секунд. Эпос запрыгнул в чрево «Регула» и заставил броню загерметизироваться.

– А как же вы обратно... Сэр? – до стоявшего у входа в шлюз Киллиана только сейчас дошло, что ни о каком плане отступления Эпос даже не заикался. Уже успевшее стать черным забрало «Регула» на секунду просветилось. Айзек улыбался:

– Если план сработает, и наш друг сможет обезвредить дредноут, я подам сигнал, и вы подхватите меня с поверхности...

Голос Вергилия прервал слова Эпоса:

– Тридцать секунд. Начинаю разгон. Щиты для экономии энергии включатся в последний момент.

– По команде откроешь шлюз и начнёшь поворот, – Айзек оторвал взгляд от внутренней поверхности забрала, на котором уже вспыхнули показания телеметрии и сведения о состоянии брони и повернулся к Киллиану. – Ты тоже хочешь в открытом космосе побывать? Только вот я что–то на тебе скафандра не вижу.

– Сэр... – Киллиан смотрел на человека, которого сотни раз проклинал, которого порою просто ненавидел и чувствовал, как к его горлу предательски подбирается ком. Не было плана отступления. Не было второго шанса. Был лишь путь в один конец. Единственный шанс защитить планету. Киллиан ещё раз посмотрел в глаза Эпоса, которые сейчас и не думали обжигать холодом, которые сейчас казались ему невыносимо родными, коротко махнул головой и побежал в рубку. Обратный отсчёт искина заставил массивную внутреннюю дверь шлюза начать закрываться.

– Пятнадцать.

Киллиан вбежал в рубку и прыгнул в ложемент, чуть не сбив бутылку, продолжавшую стоять на панели управления.

– Двенадцать.

Черные жгуты выстрелили из боковин кресла пилота, зафиксировав его положение.

– Девять.

Дверь шлюза окончательно закрылась, отгородив крошечный отсек от остального корабля.

– Шесть.

Айзек шагнул вперёд и застыл около выхода из корабля. На ногах «Регула» активировались магнитные подошвы, зафиксировавшие броню в пространстве.

– Четыре.

Киллиан почувствовал, как его руки затряслись.

– Три.

По рубке Вергилия пробежала лёгкая дрожь. Один из стаканов, стоявший возле бутылки на панели управления, не выдержал нервного напряжения, упал и сотней осколков разлетелся по полу.

– Два.

Обзорный экран погас, скрыв увеличенное изображение дредноута, на морде которого уже разгорался кровавый цветок готовящегося залпа.

– Один.

Айзек активировал связь:

– Увидимся.

Его голос поглотила тишина, пришедшая вслед за тьмой. Цифры ноль так и не последовало. Мрак заполонил Вергилий. Все освещение, вся подсветка приборной панели и даже крохотные столбцы показаний датчиков погасли. Не было звуков. Была лишь ломота в висках и слабая вибрация, переходившая от корабля в спеленованное тело. Прошла секунда... Две... Киллиан уже готовился ко встрече с мрачным жнецом, когда рубку залил свет. Синий свет плазмы. Вспыхнувший обзорный экран высветил несколько сгустков ионизированного газа, что летели от дредноута.

– Проскочили. Щиты – восемь процентов. Совершаю маневр уклонения, – Вергилий, забыв про излюбленную жеманность, начал отбивать фразы, дублируя свои действия. – Выход на заданную точку через...Ухожу вправо, выход на прежнюю траекторию затруднен. Наблюдаю плотный огонь из нескольких десятков установок. Обратное уклонение.

Искин продолжал тараторить, выведя на экран ещё одну картинку – изображение шлюзового отсека. «Регул» стоял у открытого входного люка, за которым зияла черная бездна космоса. Полусфера забрала брони была затемнена, а все вооружение приведено в боевой режим. Эпос готовился к прыжку. Остальную часть обзорного экрана заполнила громада дредноута. Черные пластины его брони смыкались у огневых установок. Массивные турели плевались в сторону Вергилия голубыми сгустками смерти.

– Пятисекундная фокусировка. Готовлю точку высадки. Залп из «Кронида» через два, один...

Участок пространства, где совсем недавно располагалась одна из плазменных турелей корабля чужих, перестал существовать. Пожиратель материи вырезал из обшивки дредноута и лежащего за ним отсека почти идеально ровный кусок. Все это Киллиан увидел за секунду до того, как корабль резко бросило в сторону. Гравикомпенсаторы Грядущих не справились с нагрузкой, и Сивар на себе почувствовал силу обрушившегося на корабль удара.

– Гадство, – искин выругался. Сейчас он казался совсем живым. Не было чванливости и снобизма, которыми он отгораживался от людей. Во время броска к дредноуту он предстал почти человеком, почти как человек нервничал. – Вот поэтому его нечасто используют.

– Доложи обстановку, – Айзек вышел на общий канал связи. Магнитные подошвы все–таки смогли удержать его у люка.

– Ненадёжные вы, люди, вещи придумываете. Область поражения «Кронида» захватила его самого и часть артиллерийской установки. Орудий правого борта больше нет. Щиты на нуле. Заращиваю повреждённый участок обшивки.

– Сможешь выйти на нужную траекторию?

– Через пятнадцать секунд будем в точке сброса.

– Принял.

Айзек отключился, оставив Киллиана наедине с самим собой. Отойдя от удара, он не сразу понял, что ремни–фиксаторы, срастившие его тело с ложементом в единое целое, ослабли. Его правая рука, извернувшись ужом, выбралась наружу и ощупала край кресла пилота. Оно видоизменилось, обзаведясь "штурвалом". Кожа пальцев окунулась в вязкую жидкость. Нейрогель, позволявший Райбергу чувствовать состояние корабля, сливаться с ним почти воедино, жадной пастью накинулся на теплую плоть Сивара. Киллиан не стал сопротивляться. Он хотел почувствовать корабль. Хотел если не принять участие в сражении, то хотя бы его увидеть. Его тело пропало, став кусочком другого, куда более сложного организма. Без слов и указок он почувствовал рану на теле Вергилия. Не увидел – почувствовал. Он ощущал все естество этого инопланетного чуда, ощущал биение жизни внутри этого непостижимо сложного существа. Киллиан чувствовал его боль, звенящую в правом боку, на месте где чужеродный "имплант" – встроенная в тело Вергилия установка «Пожирателя материи» – дал осечку, вырвав из тела корабля несколько кубометров плоти. Он чувствовал лихорадочный бег его мыслей–расчетов. Чувствовал его страх.

– Выбрасываю "мишуру", – Вергилий говорил с Айзеком, нога которого уже стояла на перемычке люка, – прыгай следом.

За словами последовали образы. Киллиан увидел, как в левом боку серебряного наконечника появляется крохотная прорезь. Сотни миниатюрных термобарических снарядов устремились к дредноуту. Беззвучные вспышки взрывов скрывали полет интеллектуальной брони, уже устремившейся к поверхности корабля кордов. Если бы Киллиан верил хоть во что–то в этом мире кроме силы страха и власти, он бы непременно начал молиться. Начал бы просить всех известных, забытых и ненайденных богов об удаче этого прыжка.

Вергилий уже совершил поворот, продолжая свой полет параллельно антрацитовый поверхности дредноута, а Киллиан все смотрел как серая точка «Регула» прошивает "мишуру". Полоса самовоспламенившейся аэрозольной смеси топлива и окислителя скрыла интеллектуальную броню Эпоса.

Слившиеся в единое целое корабль и человек должны были кружить вокруг оружия Возмездия кордов в надежде на успех Райберга. Ресурсов на повторный маневр по преодоление силового барьера у Вергилия не осталось. Серебряный наконечник стрелы принялся метаться вокруг обшивки дредноута, уворачиваясь от выстрелов артиллерийских установок кордов. Плазма и когерентное излечение, торпеды и ракеты, тахионные снаряды – все виды вооружения детей Мортема шли в ход. Чужие не жалели боеприпасов и стремились во что бы то ни стало уничтожить назойливый корабль, который словно комар, мешал размеренной атаке на планету. Мешал и жалил. Уклонившись от очередного залпа, Вергилий резко развернулся и устремился к самому борту дредноута. Киллиан почувствовал, что левая артиллерийская установка приготовилась атаковать. Сделав поворот вокруг оси, дар Грядущих ударил. Лазерная установка средней мощности поцарапала чернильный бок инопланетного колосса и сожгла одну огневую позицию. Плазменная турель кордов превратилась в черный огарок, понуро склонив голову.

"Одной целью меньше." – мысль, проскочившая в голове Киллиана, передалась кораблю.

"Осталось каких–то пару сотен, – Вергилий ответил на позыв слившегося с ним человека. – И число растет."

Только после этих слов мемор воспринял укол тревоги, уже давно пульсировавший на задворках его сознание. Это было что–то вроде зуда или зубной боли, которая из ноющей переросла в острую. С противоположного борта дредноута в сторону Вергилия двигалось небольшое облако. Киллиан не видел его очертаний, не понимал природу этого объекта, но чувствовал исходящую от него опасность. Облако начало распадаться. Эфемерная масса расслаивалась на составляющие – истребители кордов. Дредноут выслал за ними охотников. Около пятнадцати черных трезубцев облетали своего прародителя с нескольких сторон. Округлые в задней части, они тремя острыми носами – лазерными установками грозили впиться в серебряную плоть Вергилия. Секундная передышка в безопасной зоне закончилась.

Корабль Райберга начал отдаляться от брони и вышел в простреливаемую зону. И вновь вокруг ничтожной по космическим меркам серебряной точки заиграли зарницы бушующих энергий. Плазма и излучение били совсем рядом с их броней, но каждый раз Вергилий успевал увернуться. Каждый раз непостижимым образом он уклонялся и летел в другом направлении. Маневры корабля были похожи на безумные пляски пьяного танцора – дар Грядущих мотало из стороны в сторону по ведомым только ему алгоритмам. Алгоритмам действенным – система интеллектуального наведения кордов терпела неудачу за неудачей, но это не могло продолжаться вечно. Понимал это и Вергилий, все дальше отдаляясь от огневых точек чужих. Он все сильнее жался ко внутренней границе силового поля дредноута, надеясь на удачу своего капитана.

Райберг не выходил на связь. Он давно уже должен был проскочить во внутренне пространство корабля чужих и пустить Легион в дело. Попав в системы дредноута, нантос преспокойно мог вывести почти всю технику кордов из строя, оставив их дожидаться прибытия флота человечества. Но силовое поле не спадало, турели искали мечущуюся точку Вергилия в своих прицелах, а ракеты продолжали лететь. Самонаводящиеся боеголовки густым шлейфом плелись за своей целью, пока их не уничтожал один из выстрелов её артиллерийских установок. Некоторые из снарядов не дожидались момента, когда их сожжёт плазма или излучение никак не желавшего издыхать кораблика и детонировали в полете. Один из таких взрывов едва не поглотил Вергилий и слившегося с ним воедино Киллиана, разросшись зловещей сферой термоядерного взрыва. Ослепительный свет огненной вспышки выхватил из космической тьмы пять хищных объектов – облетев взрыв с разных сторон, на след Вергилия встали истребители чужих.

"Скорей бы уже господин Райбер выполнял свою часть плана. От этого не особо дружелюбного квинтета так просто не оторваться, особенно на этом носовом платке."

Вергилий проверил оборону черных трезубцев с помощью плазмы и выстрелов лазера. Силовое поле истребителей исправно отразило атаки преследуемого и тут же распалось, выпустив ответный залп. Несколько сгустков ионизированного газа заставили корабль Райберга совершить невероятный кульбит и приблизиться к дредноуту. Игра в кошки мышки обещала быть недолгой. Корды атаковали, тесня Вергилий все ближе к огневым позициям основного корабля. В конце концов даже непостижимый уровень технологии Грядущих оказался бессилен в условиях минимального пространства для маневра. Сразу несколько сгустков плазмы достигли своей цели.

Киллиан почувствовал вспышку боли. Его самого разрывало на части. В левом борту образовалась огромная огарина. Второй артиллерийской установки не стало. Они остались без оружия. Корабль несколько раз крутануло и понесло в сторону. Топазец разорвал связь, вытащив руку из нейрогеля. Боль, почти сумевшая породить отчаяние в разуме корабельных систем (Сивар не был уверен, стоит ли называть этот разум искусственным), мобилизовала его собственные мысли. Их лихорадочный бег предложил неожиданное, но такое необходимое решение их проблемы. Что мог сделать корабль, лишившись возможности вести огонь? Киллиан понял, что очень даже много.

– Подготовь «Регул» максимальной модификации.

– Браво! Уже планируете покинуть тонущий корабль? – ответив, искин горько хмыкнул.

– Отставить панику! – Киллиан неожиданно для самого себя крикнул. – В комплект «Регула» входят тахионные мины? Сколько секунд полета отделяет нас от противника?

Уверенность в голосе Сивара заставила искин приободриться.

– Кажется, я вас понял...

Киллиан бросился у шлюзовому отсеку. В них ещё раз попали. Армейский ботинок мемора уже ступил в шлюз, когда резкий удар бросил корабль в сторону. Потолок и пол смешались в единую, неприветливо–твердую субстанцию, все норовившую ударить Киллиана по голове. Несколько кульбитов корабля бросили топазца на пол, отозвавшись шумом в голове и разбитыми локтями. Обшивка продолжала держаться. Лишенный невидимого силового щита корпус Вергилия принимал удары кордов, все ближе подбиравшихся к своей добыче. Пара точных попаданий могли прекратить эту затянувшуюся охоту.

– Вам следует поторопиться, сэр. Я не успеваю регенерировать.

– А я и не заметил. Решил вздремнуть, – Киллиан поднялся на четвереньки, сцепил зубы и начал двигаться в сторону шлюзового отсека. Каждое движение – вызов. Каждый покрытый метр – бесконечность.
Пляшущие образы – вид из глаз. Как надравшийся забулдыга, Сивар подобрался к вожделенной цели – распахнутому интеллектуальному доспеху. «Регул» принял дрожащее тело в свое лоно и начал колдовать над состоянием "оператора". Пара инъекций транквилизатора подавила работу ноцицепторов. Доза стимулирующих препаратов, и Сивар уже был готов к действию.

– Сколько до преследователей?

Вергилий совершил ещё один немыслимый вираж и лишь потом ответил:

– Пара объектов – в трёх секундах. Ещё трое – в пяти, но наращивают скорость.

Киллиан, войдя в контакт с «Регулом», выставил таймер на дюжине мин и выбрал из перечня доступного вооружения генератор когерентного излучения. Уничтожить корабли–преследователи таким импульсником было невозможно, а вот обмануть генераторы силового поля чужих – вполне.

– Открывай.

Киллиан без опаски разместился у входного люка. Декомпрессии не предвиделось. Весь кислород был удален из шлюза, как только еле передвигавшийся мемор загерметизировал свой комплект брони. Тахионные мины были готовы начать обратный отсчёт. Правое предплечье «Регула» отрастило тупое дуло импульсника и подалось вперёд.

Сивар слушал мерное биение своего сердца, готовясь к атаке. Его страх ушел. Слишком далеко он забрался, слишком долго прожил, слишком сильно пропитался холодом черного кратера, стужей глаз Айзека Райберга, чтобы бояться каких–то там букашек. Люк плавно отъехал в сторону, оголив чернильный провал космоса. Бесконечные мириады живых и уже давно почивших звезд расшили это чёрное полотно лучами своего холодного света. Света, которому было не суждено добраться до одной крохотной планетки, некогда кружившей вокруг местного светила. Землю им было уже не спасти. Как не спасти и большую часть человечества, погрязшую в собственных пороках и страстях.

Киллиан сцепил зубы от злости.

«Не спасти...», – это не значило, что не надо было бороться. Что не надо было сражаться хотя бы за гипотетическую возможность того, что когда–нибудь люди смогут измениться. Смогут жить, а не выживать. Жить в родном доме.

Короткая очередь из импульсника выхватила из тьмы рвущиеся вперёд корабли чужих. Голубоватые ореолы силовых полей отразили случайные выстрелы и спали, дожидаясь новых атак. Атак молниеносных. Атак прямых и понятных. Атак корабля. Человека в скорлупке брони не принимали в расчет. Никто не применял тахионные мины для космических сражений. Никто до Киллиана. Матовые сферы мин отправились в свободный полет, уже отсчитывая секунды до взрыва. Сивар активировал их таймер и начал всматриваться в глаза бегущей по его следам тьме.

Будь они в атмосфере, он бы услышал хлопки. Взбесившиеся тахионы на сверхсветовых скоростях раздирали бы пространство, уничтожая заданный объем материи. Кислород схлопнулся бы. Космос лишь стал чернее. На долю секунды бездна межпланетного пространства в дюжине точек стала совсем непроглядной. Антрацитовое ожерелье сожрало свет звёзд и небольшую область мрака прямо за несущимся вперёд Вергилием. Мрак нанес ответный удар, породив вереницу огней. Сгустки ионизированного газа почти облизали застывшего на самое границе бездны Киллиана.

– Неплохая попытка, сэр. Очень оригинальная и даже действенная, – искин расстроенно цыкнул, – три истребителя из пяти уничтожены.

Заострённые морды гончих кордов, словно услышав упоминание о себе, показались из мрака. Черные трезубцы, почти неразличимые на фоне бескрайних космических просторов, приблизились к Вергилию, дав оптике «Регула» выхватить их из тьмы. Приблизились и отстали. Интеллектуальная броня прочертила их приблизительный маршрут. Истребители летели к дредноуту...

– Силовое поле пропало. Капитану удалось! Думаю, вам стоит остаться в броне, – искин отключился, бросив все свои силы на ликвидацию повреждений. Охотник и жертва поменялись местами. Вергилий, наконец задраив шлюзовой отсек, понёсся вслед за трезубцами к замершему кораблю чужих. Его вороненая туша, вокруг которой сновали десятки красных точек, отметок истребителей, уже отобразилась на обзорном экране, когда искин корабельных систем заговорил:

– Есть слабый сигнал. Только звук.

– Легион ушел... – голос Эпоса переборол треск помех. – Освещение пропало, но я не уверен по поводу остального корабля.

– Дредноут обездвижен, Сэр. Силовое поле пропало. Осталось забрать вас, – Вергилий остановил движение, словно уткнувшись в незримую преграду. Именно здесь проходил предел дальности действительного огня истребителей кордов.

– Как раз по этому поводу я и хотел поговорить... – Айзек затих. После секундной задержки его голос вернулся, принеся с собой новую порцию звуков. В капитанской рубке послышались выстрелы. Эпос бежал.

– Вряд ли нам удастся осуществить вторую часть плана... – Эпос смачно выругался. Его брань утонула в характерном чваканье плазмометов. – Как там обстановка на поверхности корабля?

– Дредноут охраняют истребители, но я думаю, они не смогут нанести существенный ущерб планете...

– Заткнись! Заткнись, сволочь! Какой к чертовой матери ущерб планете! – крик Киллиан заставил искин замолчать. – Все это – ерунда, Сэр. Мы попробуем приблизиться...

От красной стайки отметок, курсировавшей вокруг дредноута, отделилось несколько точек. Истребители чужих начали сближение с Вергилием. Акустическая система корабля породила странный звук, больше всего походивший на грустный смешок.

– Истребители...

Киллиан до крови закусил губу. Он отказывался верить. Никогда ещё голос Айзека не был таким... таким обречённым. Эпос принимал свою судьбу. Вся эта миссия изначально выглядела суицидальной. С самого начала у Райберга, у всего их плана, было мало шансов на успех. Но сейчас, когда оружие Возмездия кордов было остановлено, сейчас, когда Марс, когда будущее человечества было спасено, Киллиан отказывался верить, что за это свершившееся чудо придется заплатить... Заплатить жизнью Айзека.

– Улетайте... – тихий голос Райберга сменился звуками выстрелов. Эпоса продолжали преследовать.

– Нет, нет, нет!!! Мы должны попробовать приблизиться!!! – Киллиан надрывно кричал. Отчаяние рвалось из его груди. Он всегда был один. Он не знал своих родителей, отдавших все свои силы Выживанию. Раса стояла на пороге вымирания, и людям было не до мелочей, вроде детского счастья. Он так и не завел настоящих друзей. Все они – дети Выживания, были созданы ради победы человечества в войне. Они были деталями огромного орудия, которое должно было перемолоть рукав Ориона во имя рода людского. Разве между винтиками в машине может быть настоящая дружба? Единственная любовь погибла, перечеркнув все его прошлое черной чертой забвения. Больше не было смысла смотреть назад. Все что было раньше не имело значения. Было только сейчас и завтра. И человек, который дал Киллиану смысл смотреть в это бордовое будущее, человек, который дал ему смысл существования, должен был сейчас умереть.

– Вам нужно улетать. Жизнь одного уставшего старика – хорошая цена за будущее человечества.

– Нахрен человечество, нахрен кордов, нахрен будущее... – опущенное забрало «Регула» не давало Киллиану согнать предательски сочившиеся из глаз слезы. – Мы попытаемся...

– Верг, улетайте.

– Нет!!! Нет!!! Стой, сволочь ты инопланетная...

Дредноут начал отдаляться. Даже сейчас искин продолжал исполнять приказы своего капитана. Красные отметки целей тревожно моргали в самом углу обзорного экрана. Скорость сближения истребителей с беззащитным кораблем уменьшилась, но трезубцы и не думали отступать.

– И ещё одно... Файл от Либерти. Ты можешь мне его отправить, – голос Эпоса начал тонуть в помехах, – хочу посмотреть.

– Простите, сэр. Я с трудом принимаю даже звуковой сигнал и не смогу отправить файлы.

Райберг на секунду замолчал, а потом сухо бросил:

– Открой его...

Часть обзорного экрана заполнило изображение. В небольшом кожаном кресле сидела девушка, из рук которой все норовил выскочить непослушный малыш. Девушка заговорила:

– Привет, пап. Мать говорит, что все это напрасно. Говорит, что ты это никогда не услышишь... Плевать. Меня зовут Надежда и, – девушка журчисто засмеялась, – я очень хочу, чтобы этот неслух узнал своего дедушку. Его тоже зовут Айзек.

– Киллиан, опиши, опиши мне их, – Голос Эпоса дрожал.

Киллиан не хотел говорить, не хотел описывать... Он хотел кричать. Кричать от несправедливости, что заставила этого человека умирать. Айзек сделал свою работу до конца, до последнего был верен своей цели. Он хотел защитить человечество. Сам того не зная, он хотел защитить их.

– Она... Ваша дочь похожа на госпожу Либерти: зелёные глаза, пепельные волосы, прямой нос. А мальчик...

– Ну.

– Мальчик, наверное, в отца. Светло–карие глаза, каштановые волосы, – Киллиан невольно улыбнулся, – такой серьезный. Все норовит вырваться из рук...

– Надеюсь, на меня не будет похо...

Связь оборвалась. Треск помех похоронил голос Эпоса.

– Айзек, Айзек…

– Нас преследуют, сэр. Четыре корабля кордов. Попытаюсь оторваться в ближайшем скоплении астероидов.

Дредноут уже давно пропал с обзорного экрана. Серебряный наконечник мчался прочь от последнего пристанища Эпоса, разгоняя тьму и холод космических просторов. Красный диск Марса остался где–то позади. Вергилий несся в сторону Солнца. Черные трезубцы продолжали сокращать дистанцию... А Киллиану было плевать. Он все кричал и кричал:

– Айзек! Айзек! Айзек!

Корабль тряхнуло. Обзорный экран закрутило. Черная бездна космоса и редкие астероиды вместе со звёздами завертелись в мрачном калейдоскопе.

– Попадание в шлюзовой отсек, заращиваю повреждения. Ухожу к скоплению астероидов.

Полет корабля стабилизировался. Изображение на экране замерло. Мрачные, чуть подсвеченные блеклыми лучами Солнца голыши начали проплывать в опасной близости от Вергилия. Корабль вошёл в пояс астероидов. Пояс астероидов, расположенный между Венерой и Марсом. Пояс астероидов, которого не было ещё сорок лет назад. Мысль–триггер мелькнула в голове Сивара, активировав законсервированную в его разуме информацию. Видения замелькали перед глазами, принеся с собой боль. Привычный зуд, оповещающий о начале переработки перманентной памяти, сменился двумя огненными вспышками. Сразу два пласта информации – последние данные законсервированные в модуле памяти Сивара – начали подменять собой реальность, раздирая его мозг. Черные глыбы астероидов – холодные могильные плиты, напрочь лишенные жизни – заменил лазурный эллипсоид планеты. Он увидел Землю... Увидел ее последний день.

Боль продолжала рвать его разум, но уже тише. Сознание Сивара превращалось в лёд. Образы прошлого, такого реального и одновременно невыносимо далекого, затопили его помыслы стужей. Холодом предчувствия. Лазурные океаны, жаркие пустыни и бесконечные тропические леса, бескрайние степи, величественные озера и жемчужины стеклянных городов, жёлтые хребты гор и нити рек – все это горело жизнью, озаряя безбрежную гладь космоса своим сиянием, разгоняя бесконечный мрак...

Он знал, что должен был увидеть, что должен был пережить, но не мог даже представить, что это будет настолько... настолько тяжело. Все, что он видел, уже давно мертво – планета, прошлое человечества, его грезы, его совесть. Они умерли здесь – в доме рода людского, оставив вид без тысяч лет морального совершенствования, бросив людей во власть инстинктов. Киллиан смотрел, как смерть родины сводит расу с ума, оставляя людям лишь ненависть и злобу, бросая человечество на склон огромного кратера, где пахнет серой и жженой плотью. Он смотрел, как жизнь целой расы превращается в бесконечное путешествие по кругам Ада – жизнь без прошлого, жизнь без грез... Выживание.

Боль окончательно стихла, переродившись в голос. Второй фрагмент памяти, выходивший из консервации, заговорил с Киллианом. Спокойный мужской голос стал панихидой, провожавшей в последний путь дом людей.

– Десятый день штурма Назгайры. Финальный отчёт. Говорит старший мемор штурмового подразделения флота... – голос оборвался, уступив дорогу образам. Покой Земли был нарушен. Обогнув недотрогу Луну, на орбиту планеты вышел коалиционный флот чужих. Сотни космических кораблей облепили Землю, готовясь к атаке. Серебряные спирали линкоров нзоргов расправили лепестки лазерных установок – мощнейших в рукаве Ориона.
Треугольные авианосцы Безымянных, побратимов личинок с Назгайры, выпустили из своего лона тучи истребителей. Хищная мелочь тут же принялась атаковать стартующие с поверхности планеты корабли – никто не должен был бежать. Тяжеловозы Пэлксов, разумных земноводных с Проциона В, распушили сверхмассивные РЭБ–установки, подавляя планетарную защиту. Толстопузые бомбардировщики Крэсс готовились залить планету огнем. Орбитальных станции людей уже горели, огненным дождем опускаясь в атмосферу. Сияющие болиды несли послание чужих. Темную весть, состоящую из одного слова: «Смерть.»

Голос неизвестного мемора вновь вспыхнул в разуме Сивара.

– Мне удалось восстановить хронологию планирования атаки на Землю. Выяснилась причина агрессии со стороны коалиции чужих. Люди должны знать.

Комбинированный флот четырех рас готовился к расправе. Четырех рас, которые совсем скоро сгинут в огне людской мести. Рас, которые сожрет пламя Возмездие. От них не останется и следа. Их планеты окутают синие вспышки нейтронных бомб. Технология Грядущих, принесённая на борту Вергилия из центра галактики, сотрет все следы их существования. Их флот погибнет, а космические колонии будут вырезаны под чистую. Им не дадут права на капитуляцию. Только смерть.

Лепестки лазерных установок вспыхивают алым. Энергия накоплена. Нзорги медлят. Первыми атакуют бомбардировщики. Крутобокие корабли Крэсс скидывают защиту с артиллерийских установок. Следует залп. Тысячи снарядов устремляются к планете, чтобы в нескольких сотнях метров над поверхность распуститься бутонами термоядерных взрывов. Равномерно, континент за континентом, огонь чужих пожирает планету. Тысячи ядерных грибов распахивают небо, расшвыривая облака. Земля горит.

Киллан услышал крик. Тот самый крик, о котором говорила Либерти. Крик планеты. Крик расы, гибнущей в радиоактивных лучах Армагеддона. Крик человечества, потерявшего свое «Я».

Этот крик – мольба миллиардов, накатывает на Киллиан, роняя на пол. Заливая его сознание ненавистью...
Он готов жечь. Он готов убивать. Он готов мстить. Нзорги, Безымянные, корды, алиумы – какая разница? Все они должны гореть. Все они должны поплатиться. Крик пронизывает его душу, забирая последние капли сострадания, что ещё мерцали на самом дне его души. Черный яд гипера заменил все его естество. Его сердце, его разум цепенеют в объятиях холода.

Корабль тряхнуло. На секунду видение сгинуло впустив в сознание Сивара реальность. Черные глыбы астероидов – угли, оставшиеся от сгоревшей Земли – пролетали мимо.

– Критические повреждения. Двигатель нестабилен. Преследование продолжается, – Вергилий тараторил, растеряв всю свою человечность. Никаких эмоций. Никаких страхов. Иллюзия разумности спала, оголив алгоритмы мышления машины. – Сэр, есть последний шанс спастись. Спасти вас.

– Плевать, – Киллиан нырнул в видение.

Планету окутал густой слой радиоактивного тумана. Взрывы подняли в небо тысячи тон породы. Слой пепла, черный мешок для трупов, покрыл мертвую Землю непроницаемой оболочкой, но чужие не останавливались.

– По информации, полученной из баз данных орбитальной станции, стало понятно, что отправным пунктом конфликта стал инцидент на орбите Юпитера. Это явление осталось почти незамеченным людьми, но вызвало панику чужих.

Голос мемора стал аккомпанементом последнему залпу коалиционного флота. Бомбардировщики, авианосцы и корабли РЭБ–поддержки ушли, оставив почившую планету наедине со спиралями линкоров.

– Один из находящийся в Солнечной системе кораблей–шпионов нзоргов зафиксировал электромагнитный импульс небывалой мощности. Гигантское возмущение электромагнитного поля, да и самого пространства, как утверждают данные нзоргов, не могло было быть вызвано естественным причинами. Аналитики чужих пришли к выводу, что импульс был генерирован доселе неизвестным видом оружия. Оружием человечества невиданной мощности.

Алые лепестки линкоров сошлись вместе, породив залп.

– Этот импульс и агрессивная космическая экспансия человечества подтолкнули чужих к превентивному удару. Колонизация Топаза с последующим геноцидом аборигенов, захват планет Крэсс в системе Эпсилон Индейца вкупе с данными о новом оружии заставили чужих действовать.

Вергилий прорвался в видение Киллиана:

– Сэр, повреждена большая часть рабочих узлов. Я должен вас спасти. Я был создан для этой цели... Можно попытаться... Это сопряжено с некоторым трудностями... Работа гипердвигателя нестабильна. Мы не дотянем до зоны безопасных гиперпереходов. Не могу ручаться за результат прыжка, но это все–таки шанс.

– Плевать. – Киллиан его почти не слышал. Крик погибшей родины, слившись с голосом неизвестного мемора, покрыл его разум ледяной коркой спокойствия. Он должен был услышать отчёт до конца. Он должен был увидеть гибель Земли.

– Активирую работу гипердвигателя. Прощайте, сэр... Надеюсь, мы еще встретимся...

Слова Вергилия утонули вместе с реальность. Ее заменил голос мемора:

– Эти данные будут продублированы в моем модуле памяти, если чужие смогут остановить отправку отчёта. Люди должны знать. В базе данных флота нет сведений о испытаниях в той области Солнечной системы в заданный момент времени. Импульс не был генерирован людьми. Это могло быть диверсией. Могло быть ошибкой...

«Ошибка,» – это слово вонзилось в мозг Сивара ледяным клинком, заставив его оцепенеть. Ошибка, стоившая жизни миллиардам.
Ошибка, лишившая человечество дома. Ошибка, отправившая их всех ещё живыми в Ад.

Соединившиеся лепестки линкоров выпустили в сторону планеты десятки лазерных лучей. Когерентное излучение прошило пепельный саван планеты, прошло сквозь мертвую поверхность, пронзило мантию и впилось в ее раскалённое ядро. Металлическое сердце планеты не выдержало нагрузки и через несколько секунд разорвалось. Корабли чужих отпрянули, уклоняясь от белой волны взрыва. Земли не стало.

Сознание Киллиана погасло...

Коцит


Кратер терялся в тумане. Черная, словно копоть, дымка тянула свои вьющиеся щупальца далеко вверх. Киллиан стоял на краю этой мрачной пелены и никак не решался ступить. Он оглянулся вверх и посмотрел туда, откуда шел все это время. Где–то там, в световых годах спуска, виднелось грязное небо, так ни разу и не прояснившееся за время этого бесконечного путешествия. Где–то там были скорлупки, которые сбрасывал с себя Сивар, проходя каждый уступ. Один за другим с его разума слетали слои брони, оголяя внутренний мир юноши, подставляя его холоду, струившемуся со дна кратера. Где–то в этом пути он потерял и вновь обрел веру в человечество. Вера в дружбу, вера в любовь и вера в доброту пропали, уступив место вере в долг. Именно долг станет смыслом его существования. Вера в то, что человечество можно, просто необходимо изменить... Душа Киллиана выгорела. Его оголенная, лишённая тепла сочувствия и освежеванная от детских грез натура пропиталась циничным холодом окружающего мира. Быть может, это не было чем–то из ряда вон выходящим, как ему казалось раньше. Быть может, это был простой и единственно возможный путь становления современного человека. Переход из светлого, незапятнанного детства и романтично–безголовой юности в серую зрелость. Из мира, где не нужно было думать о будущем, но хотелось мечтать, в действительность, где грёзы обрушиваются на человека ударами в затылок. Где мечты теряют ореол сокровенности и, оставшись нереализованными, стекают талой водой из глаз. Киллиана захватил мир, где человек редко находит цель существования и подменяет ее повседневной рутиной, дабы заткнуть разрывающую его изнутри пустоту бесцельности.

Если уж не цель, то по крайней мере ориентир у Сивара имелся. Изможденные нескончаемым спуском ноги вновь обрели силу, когда в черной дымке мелькнул багровый силуэт. Проводник, вскинув руку в длинной перчатке, манил Киллиана за собой. Потеряв мысли и забыв страх неизведанного, Сивар бросился вниз. Он чувствовал, он знал, что очень скоро придет к своей цели. Сердце и разум, сплетаясь в один огромный заряд уверенности, твердили ему об одном: что бы не ждало его за дымкой, его путь обретёт там смысл. Багровые одежды прожигали черный туман и влекли за собой бегущего юношу. Выставленные вперёд руки Сивара разгоняли густую темную взвесь, расчищая дорогу. Его одежда, пропитавшись то ли потом, то ли стылым черным туманом, липла к телу. Изо рта повалил пар. Киллиан едва заметил, что выбежал на ровную поверхность. Только тут он понял, как же ему холодно. Точнее сказать, он ощутил окутывающий его холод. От земли, скрипевшей где–то под ногами, от каждой частички мутной взвеси, продолжавшей ослеплять Сивара разило лютой стужей. Но что–то внутри него все же противится этому холоду, не давая попасть его иглам в бешено бьющееся сердце.

Послышались шаги. Кто–то мерно ступал по гладкой поверхности, цокая каблуками сапог. Звук шагов спугнул грязный туман. Пелена стала распадаться. Проводник в красном ждал. Он стоял чуть ниже. Под его ногами мерцал прозрачный лёд. Затянутая кристальной коркой водная гладь тянулась далеко вперёд. Проводник поднял руку, указывая путь. Его перст был направлен туда, где в самом центре ледяного озера поднимался крохотный остров с одиноким деревом. Киллиан двинулся вперед. Он не чувствовал своих рук и ног, спеленованных холодом. Его промокшая одежда начала застывать, покрываясь ледяной коркой. Валивший изо рта пар превращал его хиленькие усы в сосульки, а он все шел и шел к своей цели – к дереву, на котором висел человек...

Лёд под ногами сменился черным камнем. Идеально гладкая порода расходилась руслом трещин и давала жизнь эбонитовому дереву. Его кустистая крона впивалась в небо острыми ветвями–пиками. На пепельном стволе был распят человек. Его белая, как снег, голова безвольно опустилась вниз. Даже не видя лица, не слыша голоса, не ощущая знакомого холода глаз, Киллиан узнал Айзека и бросился вперёд. Его сердце забилось сильнее. Крик вырвался из груди:

– Айзек!

Эпос продолжал молчать. Его истощенное, покрытое кровью и грязью тело осталось неподвижно. Лишь грудная клетка, с которой исчезла вязь параменталов, мерно вздымалась, выдавая теплящуюся внутри Эпоса жизнь. Киллиан подбежал к могучим корням дерева и потянулся к ногам Райберга. Попытался снять... С губ Эпоса сорвался стон. Только тогда Киллиан увидел черные прутья, которые пронзали стёртые армейские ботинки Айзека. Увидел красные капли, сочившиеся из его прибитых к дереву рук. Увидел обгоревшее, перечеркнутое в районе глаз черной полосой лицо Эпоса.
На плечо Киллиана легла рука. Проводник заставил его обернуться, притянув растерянный взгляд мемора... И Киллиан все понял. По грустной улыбке в уголках губ, по безмерной тоске, льющейся из глаз, по тяжёлому вздоху... Киллиан кивнул. Он был готов. Был готов пойти на все, лишь бы спасти Айзека.

В руках проводника появился молот. Бордовые одежды оторвались от земли. Проводник поднялся в воздух и начал снимать Айзека с дерева, заставив того закричать. Окровавленные штыри один за другим полетели вниз, к ногам Сивара. С гулким звоном черные гвозди падали на каменную гладь острова. Киллиан поднял один из заостренных прутьев и стряхнул с острия красные капли. Прожигая остатки крови, на металле проступила надпись. Всего одно слово: «Долг».

Эпос был свободен. Настало время платить. Киллиан не заметил, как поднялся в воздух. Он раскинул руки в стороны исполняя обещанное. "Долг" пронзил его правую руку, пригвоздив к дереву. Боли не было. Был лишь покой и холод. Холод, пропитавший его насквозь. Холод, который смешался с ядом его ран и пронзил его душу. Он открыл глаза и увидел, как проводник взвалил Айзека на плечо и начал подниматься вверх по склону. Туда, где занимался ураган. Где–то далеко вверху могучие порывы ветра крушили все вокруг, срывая со стен кратера горы пепла. Внутри темного склона бушевал огромный смерч. Он затягивал в свою необъятную пасть все, до чего мог дотянуться. Срывал причудливое кладбище рухнувших с небес, где скупцы и расточители вечно спорят друг с другом. Затягивал гневных и ленивых, которые обречены вечно драться в зловонном болоте. Смерч втянул в себя раскаленные могилы лжепророков и зловещий лес самоубийц, чуть не поглотивший Киллиана. Воронка все сужалась. И лишь багровые одежды проводника продолжали мелькать в этой черной кутерьме.

Смерч начал трепать волосы Сивара. Впиваться в кожу. Раздирать глаза. А он смотрел им в след, все надеясь, что Айзек обернется. Он хотел последний раз посмотреть в глаза человеку, который дал ему цель. Который отдал себя в жертву ради этой цели. Ради человечества.

– Айзек! Айзек!

Ветер уносил его крик, продолжая усиливаться. Воронка сузились прямо над его головой и начала впиваться в его тело. Стала терзать его душу. Стала уничтожать его разум. Пороки человеческого ада впивались в его сознание, уничтожая его "Я", оставляя внутри него пепелище. Оставляя лишь ненависть. Оставляя лишь холод...

А он все кричал:

– Айзек! Айзек!

Он в последний раз открыл глаз, подставляя их ветру. Вихрь смел все вокруг, не пожалев даже ледяную корку озера. Киллиан все же увидел развевающийся плащ проводника, поднимавшегося все выше и выше по склону. Он вел Эпоса к самому началу...

– Айзек! Айзек Райберг!

Эпос не ответил, не обернулся. Оглянулся проводник. Мужчина в красном посмотрел в самое сердце вихря и снял свою шляпу, подставив ветру серебряные пряди волос. Он посмотрел на Айзека, грустно улыбнулся и бросил всего одну фразу. Знакомый чопорный голос прорвался сквозь вихрь и долетел до Киллиана:

– Вы так ничего и не поняли...

Эпилог. Уроборос


– Бидди, детка, ты только представь: ты и я, ужин на крохотном острове в Средиземном море, лазурная вода, малиновый закат, бокалы Кристалл, лангустины... Прыгаем в гиперджет и через полчаса мы в Берлине. Пара клубов, ты танцуешь для меня в ультрафиолете. Десять минут, и мы в Париже. Номер, из которого видна Эйфелева башня, шелк Малберри, свечи...

– Мистер Уильямсон, доложите о состоянии корабля и прекратите засорять эфир, – Бидди Гибсон, оператор цента управления полетами города Даллас, смерила Ноа суровым взглядом.

– Бидди, всего один рейс, и я стану богат. Заскочим на Аверитию, стрясем денег с простачков джанкеров и домой. Море, солнце, любой стафф...

– Мистер Уильямсон, я буду вынуждена доложить офицеру таможенной службы.

– Ну и зануда же ты, милашка. Все показатели – в норме. Вышли на нужную траекторию. Расстояние – два миллиона километров от Земли. Нам нужна свободная зона гиперпереходов.

– Уточняю... Вам предоставлена зона 12 с.

– Бидди, это же черт знает где! Поближе ничего нет? У Венеры? Или хотя бы у Марса?

– Мистер Уильямсон, все зоны гиперпрыжков заняты, – Бидди стряхнула невидимую пыль с бэйджа, заставив свою грудь соблазнительно колыхнуться, и лукаво подняла бровь, – буду рада видеть вас снова, мистер Уильямсон. Счастливого пути.

Связь прервалась, оставив Ноа наедине с приборной панелью. Темнокожий штурман ещё раз проверил полученные допуски и занёс в систему необходимые координаты. "Титан" – новейший тяжеловоз класса М, начал ускорение. Лазурное блюдце Земли осталось где–то позади.
Ноа соврал, "Титан" должен будет совершить два прыжка: сначала до тихонь джанкеров на Аверитию, и потом к букашкам с Мортема.

"Лишь бы животные выжили." – половина трюма "Титана" представляла сейчас собой верещащий, постоянно гадящий зверинец. Корды обожали земных животных. Нет, естественно, есть они их не могли – чужая биохимия не располагала к гастрономическим экспериментам. Букашки ценили животных с эстетической точки зрения. Разнообразие фауны Земли сводило кордов с ума. Хиленький животный мир их родной планеты и в подметки не годился земному. За пару коров, коз, енотов и собак можно было получить целое состояние. Они вернутся на родину только через два месяца, но Билли дождется. Должна дождаться. А если даже и нет – не проблема. С теми деньгами, что они заработают за рейс, он сможет снять любую, самую проапгрейдженную девочку.

"Титан" пересёк орбиту Марса. Безжизненная красная планета, освоение которой ограничивалось разработками месторождений, осталась позади.

Земля, Марс, пояс астероидов, Юпитер – их маршрут до зоны безопасных гиперпереходов. Где–то там, между двумя газовыми гигантами, они должны будут уйти в гипер, покинув Солнечную систему. Коммуникатор взорвался трелью вызова.

– Ноа, сука, из–за твоих подкатов нас отправили в такую дыру? – голос капитана Симмонса вывел штурмана из мечтательной дрёмы.

– Капитан, да ни в коем разе.

– Знаю я тебя. Давно ты по этой сисястой слюни пускаешь.

– Ее зовут Бидди...

– Ой, ты мне мораль ещё почитай. Пойдем кофе выпьем, расскажешь, как твои амурные успехи. С доком особо не поболтаешь.

Капитан отключился. "Титан" миновал пояс астероидов. Лететь оставалось совсем немного. Ноа собирался уже встать и пойти в столовую, где капитан Симмонс ждал горячих подробностей их с Бидди отношений, когда судно тряхнуло. На секунду пропало освещение. Индикаторы приборов и рабочие экраны погасли, чтобы через мгновение вспыхнуть. Коммуникатор поддержал своих электронных собратьев и разразился вызовом:

– Доложить обстановку. Что с показателями? Отчёт о причинах экстренной ситуации, – капитан сменил фривольный тон на рубленный слог бывшего военного.

– Провожу диагностику. Незначительные повреждения систем.
Внутрисистемный двигатель – норма. Система связи – норма.
Система жизнеобеспечения – норма. Щиты – норма. Система энергоснабжения – норма. Система обеспечения температурного режима – норма. Гипердвигатель – норма. Система управления – норма.
Помощник – норма.

Перед лицом штурмана вспыхнули показания, предоставленные помощником. УИИ корабельных систем зафиксировал аномалию.

– Помощник зафиксировал электромагнитный импульс. Повезло, что источник находился за планетой, иначе сожгло бы всю электронику.

– Лететь сможем? – капитан озвучил единственно важный сейчас вопрос и нервно выдохнул. Возвращение на Землю с последующей разгрузкой и ремонтом могло разорить капитана Симмонса, которому и принадлежал "Титан". Бывший вояка вложил в этот полет все свои средства и мог остаться ни с чем в случае провала. Ноа, ещё раз проверив показания, посмотрел на красную полосу, моргавшую в самом углу экрана и ответил:

– Системы в порядке, можем лететь, но...

– Какие нахер "но", Уильямсон?

– Сигнал бедствия, кэп. Фиксируем просьбу о помощи с той стороны планеты.

Юпитер наплывал. Обзорный экран, являвшийся скорее данью традиции, нежели реально необходимым элементом космического корабля, наполнили песчано–оранжевые тона газового гиганта. Этот исполинский кусок торта скрывал своей слоистой атмосферой источник сигнала – терпящее бедствие судно. Электромагнитный импульс застал врасплох не только "Титан".

– Сколько добираться? – капитан активировал видеосвязь и буравил Ноа нервным взглядом.

– Недолго. Источник сигнала совсем рядом с нужным нам сектором. Если потом всплывёт, что мы были рядом и не помогли, штрафов не избежать.

Капитан чертыхнулся.

– Лучше бы они там тихо и спокойно сдохли. Бедствие они терпят... Летим.

"Титан" начал огибать планету–гигант. Щит Земли, спасший родину человечества от множества астероидов и комет, прикрыл планету и в этот раз. Большая часть электромагнитного импульса была поглощена газовым гигантом не достигнув Земли. Десятки спутников Юпитера, как вешки на пути космического корабля, вели обратный отсчёт до его встречи с потерпевшими крушение. От Метиды и Фивы, до Ганимеда и Каллисто. От Листеи и Элары, и до Герсе и Этне. «Титан» приблизился к источнику сигнала. Груда хлама, которая когда–то была чем–то вроде яхты, разодранной обшивкой цвета серебра молила о помощи.

– Кэп, сканирую обломки. Фиксирую наличие небольших источников энергии, – Ноа доложил капитану первые полученные данные.

– Там может быть кто–то живой?

– Не знаю... Непонятно откуда пришел импульс. Они не были готовы... Но, в любом случае, нужно отправлять "Паука"...

– Давай. Скажу доку приготовиться...

Штурман отключился, запустив процесс расконсервации ремонтного робота. Использовавшийся для работы в открытом космосе аппарат имел шесть конечностей манипуляторов, за что и получил свое членистоногое название. «Паук» направился навстречу обломкам. Синие сопла плазменных двигателей затухли, стоило миниатюрному роботу приблизиться к израненному серебряному корпусу. Штурман перебрался в командную рубку, где собрались остальные члены небольшого экипажа "Титана". Полная автоматизация всех процессов сократила численный состав космонавтов до минимума: капитан, штурман, инженер–силовик и медик. Все они напряжённо всматривались в галопанель, на которой начали проступать искореженные очертания отсеков корабля. «Паук» цеплялся за стены, продвигаясь внутрь. Первый отсек: почерневшие остатки шлюза, голый металл.

– Они будто на войне побывали. Следы как от плазмы, – инженер нарушил молчание капитанской рубки "Титана".

– Ну да, знаменитый военный конфликт между Ио и Ганимедом. Чушь–то не пори. Мирное, слава богу, время, – капитан оборвал разговор. «Паук» все продвигался вперёд, выйдя в небольшой коридор. Обшивка стен, осколки галопанелей и прочий хлам парили в невесомости, затрудняя обзор. Пустующие отсеки – пристанище мрака и холода. Робот приблизился к концу коридора и вцепился в дверной проем. Луч прожектора ворвался в рубку пилота, выхватив из тьмы парящий объект.

– Черт тебя дери, – Ноа выругался, когда «Паук» сфокусировал изображение на бледном лице единственного члена экипажа потерпевшего бедствие корабля. – Есть выживший. Скафандр вроде бы цел.

– Давай в темпе. Забирай его, посмотрим, жив ли, – смуглолицый капитан Симмонс нетерпеливо бросил команду, глянув на часы. Время действие допуска в зону безопасных гиперпрыжков заканчивалось через час.



***



– Видел когда–нибудь такое? – члены Экипажа "Титана" разглядывали причудливый скафанд, пытаясь понять, как извлечь из него человека. Не успел капитан ответить на вопрос доктора Рэндла, как защитная оболочка начала разгерметизацию. Находящийся в спасательном режиме скафандр воспринял человеческую речь как признак безопасности. Послышалось шипение гермозатворов.

– Может, какая–то новейшая разработка? Я даже на службе такого не встречал. Видел корабль? Яхта для одиночных полетов. Наверняка сынок какого–нибудь барыги.

Забрало скафандра отъехало в сторону, дав собравшимся рассмотреть потерпевшего крушение.

– Док, осмотри, – и без приказа капитана доктор Рэндл уже направился к изголовью стола, на котором лежала защитная оболочка.

– Да уж, поседеешь тут, – присвистнул доктор, разглядывая абсолютно белую голову юноши, показавшуюся внутри скафандра. Ножницы распороли комбинезон молодого человека, позволив диску–анализатору разместиться на его груди.

– Показания телеметрии в норме.

Рэндл просветил ореховые блюдца глаз пострадавшего, проверив реакцию на свет.

– Ему нужно время. Все показания в пределах нормы.

– Док, какое нахер время? У нас осталось пол часа, – капитан схватил доктора Рэндла за плечо, – он переживет гиперпрыжок?

Темноволосый Рэндл провел пальцами по переносице, унимая свою совесть. Они и правда не могли ждать. От этого зависела и его судьба. Долг Черному Биллу сам себя не отработает.

– Переживет. Физически он не пострадал.

– Вот и славно. Ссадим его на Нуллуме. Русские, говорят, там хорошо устроились. У сынка богатенького папочки не будет проблем добраться обратно. Нам за его спасение и спасибо не скажут, не говоря о погашении издержек. Разместите парня и готовимся к старту.



***






Через двадцать стандартных минут "Титан" ушел в гипер, чтобы выйти в реальный космос рядом с Аверитией... Корабль–шпион нзоргов, зафиксировавший аномальное искривление пространства–времени и последовавший за этим электромагнитный импульс невероятной мощности, сделал это на пятнадцать минут позже. Обратный отсчёт времени до гибели Земли стартовал.

***



Сознание медленно возвращалось. Свет ворвался в его разум через насильно открытое правое веко.

– Эй, док, глянь. Что за хрень? У него, вроде бы, карие были?

Утихшие слова макнули его сознание в блаженную тьму, которая через мгновение сменилась новой вспышкой. Кто–то открыл его левый глаз.

– Ну, такое бывает. Цвет глаз может измениться из–за стрессовых ситуаций. Он пришел в себя... – голос, несший с собой новые приступы боли, на секунду замолчал, чтобы потом вновь вторгнутся в его герметичное сознание, – молодой человек, меня зовут доктор Рэндл. Наш корабль принял ваш сигнал бедствия. Мы спасли вас, но вынуждены были доставить в систему дружественных человечеству существ. Мы на орбите Аверитии...

Слова мелькали в его голове не находя отклика. Слова ничего не значили. Не имели для него смысла.

– Как вы оказались на орбите Юпитера?

Отрицательно покачать головой оказалось гораздо проще, чем сказать слово «нет». Губы и язык еще не слушались.

– Вы не помните?

Повторные движения головой. Его распятое прошлое ушло... Киллиан Сивар внутри него умер. Он остался в самом сердце черного кратера. Он не помнил...

Он не помнил своего безумного путешествия по кругам человеческого ада. Не помнил Топаз. Не помнил оборону Марса. Не помнил гибель Земли. Не помнил всего, что ему еще предстояло пройти бесконечное количество раз. Он не помнил самого себя. Он не узнает свое прошлое, даже когда через сорок с лишним лет встретит его в щупленьком пареньке, родину которого атакуют корды.

– Как тебя звать–то хоть, парень, – второй голос ворвался в его сознание…

И даже этого он точно не знал. Все его прошлое сократилось до двух слов. Слов, которые не могли быть ничем иным кроме его имени. Слов, которые раздирали его душу. Слов, которые ему хотелось кричать. Слов, которые пережили разрушение гипердвигателя Грядущих. Слов, которые выдержали вызванный этим разрыв пространства–времени. Разрыв, бросивший Вергилий в прошлое...

Он почувствовал силу, которая била из его сердца и смог подняться. Холод, пропитавший его душу во время спуска по склону черного кратера, бил из него наружу. Он открыл свои выцветшие глаза, заставив доктора Рэндла отшатнуться.

Лёд его глаз обжигал.

– Меня зовут Айзек. Айзек Райберг.

Ну вот собственно и все. Спасибо всем, кто читал и оставлял отзывы. Делитесь впечатлениями и замечаниями, это всегда важно. Читайте на ЯПе мои темы (Гипнократию лучше на Авторе, там я ее хоть в текстовом редакторе проверил, а то пропустил несколько вырвиглазных ошибок), заходите на Автор Тудей, не забывайте лайкать, чтобы "Зло" прочитало больше народа.
Планирую в отпуске перелопатить хронологически первый свой роман. Надеюсь, в ближайшей перспективе представлю его на суд общественности. На этот раз кровища и аллюзии на Библию будут завёрнуты в фэнтезийную оболочку; )

https://author.today/u/sm4410795/works/edit

Спасибо за всё!

Как концовка? Все понятно? Ожидали - не ожидали?