Хроники погибшего мира. Рассказы в жанре апокалипсис

Мир рухнул, но истории остались — перед вами сборник рассказов о том, что было после катастрофы. Шагните в апокалипсис, но постарайтесь не остаться в нём навсегда, обязательно возвращайтесь — чтобы прочитать следующий рассказ! Эти рассказы ранее нигде не публиковались, они написаны писателями специально для ЯП. Проголосуйте за три понравившиеся рассказа, проголосовать можно один раз.

1. Часовая пружина
2. Небо на весах
3. День, когда Земля опустела
4. Утимские яблоки
5. На этой планете красивые закаты
6. Spe salvi
7. Возвращение в колыбель
8. Самый лучший день
9. Мёртвый мир
10. Эфир
11. Геном против бинома или апокалипсис внутреннего мира
12. Человек создан для счастья
13. Июльское утро

Голосование до 21-00 мск 15 августа. Сроки могут быть изменены.

Внеконкурс

Джонни
Запах
Зомби-котик без лапки попал в СССР и умер
Последний космонавт
Проклятые зомбаки
Жизнь или смерть

Благодарим Pers77 за 10 000, которые отправлены в фонд конкурса (распределение на усмотрение организаторов). boozycat учредил 1500 автору, устроившему самую оригинальную гибель мира, победителя определят по комментариям. Также предусмотрен приз 2000 рублей за лучший рассказ, сюжетно связанный с романом Алексея Черкасова «Тёмные воды. Зимний апокалипсис», победителя определит сам автор.

Настало время, чтобы показать, каким будет закат человечества!

Условия конкурса.

Это сообщение отредактировал Choke - 7.08.2025 - 08:42

1. Часовая пружина

Смотри, это финал,
И он будет неизбежен для нас с тобой

Гр. «Хронос»

Кажется, я всё-таки заснул, хотя держался, как мог.
Я заснул, и костер, чьи слабые огненные струйки отгоняли от меня хищную живность, умер под слоем серой, дурно пахнущей золы.

Я заснул, а снег покрыл лицо и бороду плотной коркой и склеил ресницы. Наверное, мне повезло, потому что ни одно из животных не успело обглодать мне руки, а лишь растрепало вокруг нехитрые пожитки, которые посчастливилось найти в последней деревне.

Повезло, потому что я – единственный, кто смог унести ноги, когда центральный фонтан напротив мэрии взорвался в небо ледяными осколками, вмиг похоронив под остроконечными глыбами всю мою жизнь.

Я шел от поселения к поселению, надеясь на пристанище, кров и тепло. Но повсюду, на всей исследованной части этой планеты, меня встречала одна картина – лёд и пустота. Пустота и лёд.

Двести земных лет наблюдения за будущей колыбелью гибнущего от адской жары человечества говорили об одном: планета идеальна во всех отношениях. Но оказалось, что двести лет слишком мало для полной идеальности. Это мы научились жить рядом с коварными ледниками, что прятались в пылевых кратерах, обуздали селевые потоки, сходящие с гор дважды в сутки, и поставили на службу природный ядерный реактор, заставив давать электричество.
Ценой многих жизней мы поняли, что времена года на этой планете меняются как раз каждые двести лет, которых не хватило на то, чтобы понять, что вся планета – это огромные песочные часы с центром на экваторе. И каждые двести лет часы переворачиваются, заставляя пустыни становиться ледниками, а ледники – пустынями.

Но даже поняв это, мы не ушли. Нам некуда было уходить, последний транспорт с Земли, доставивший семена почти всех земных растений, давно сгнил под солнцем, или заржавел подо льдом.

Мы устроились в центре часов, где круглый год стояла одинаковая температура около двадцати пяти градусов по Цельсию. Где никогда не трясло, не заливало и не засушивало. Кроме селевых сходов, которые говорили о смене времен суток, нам, в сущности, ничего не грозило. Только перенаселение, но и с ним мы научились справляться. Старики уходили молча, без лишних слов, туда, где неумолимо ссыпался песок. Они доживали свой век до тех пор, пока не наступала точка отсчета.
Одна семья – два ребенка. Четверо рабочих рук против четырех. Только так, и никак иначе.
В том Петербурге у меня осталась жена Мария и двое прекрасных, здоровых сыновей.

И вот я брожу по опустевшей колонии, стараясь держаться центра планеты и избегая селевых сходов, которые, лишившись систем ирригации, принялись затапливать поселения, старательно наращивая собой новые сантиметры льда. За всё это время я так и не встретил ни одного выжившего. Словно и не было здесь никого и никогда. Словно я оказался в чьем-то дурном сне, который никак не заканчивается.

От голода я не страдал. Лёд надежно сохранил припасы, обеспечив запасом еды на долгое время. Оставался лишь вопрос – откуда он здесь, вообще, взялся.

***



Надо разжечь костер и приготовить ужин из замерзшей курицы, которую я нашел в последнем поселении.

Надо ощипать птицу и насадить на вертел, а потом ждать, когда замороженное тельце оттает и покроется аппетитной шкворчащей корочкой.

Подкинуть дров и попытаться вздремнуть, спрятав руки в рукава женской кофты, что мне пришлось снять с трупа собственной жены. Но долго спать никак нельзя, вся живность планеты жила в центре, и немногие хищники тоже.
Конечно, у меня есть патроны и ружье, но я не знаю, надолго ли их хватит. Льда становится все больше и больше, а огонь – это единственное, чего боятся все живые создания этого мира.

- Умираю от голода, - произнес за моей спиной слабый женский голос.

Я порывисто обернулся, схватившись за приклад ружья. Передо мной стояла дрожащая девчушка лет шестнадцати от роду, замотанная в какое-то невообразимое тряпье. Ее мотало от голода и холода, во взгляде покрасневших глаз мелькало безумие, а сама она опиралась на крепкую палку, воткнутую в землю острым концом.
Выжившая! Она, как и я, побиралась по поселениям, обыскивая дома, магазины и склады.

- Подходи ближе.
Я засуетился, стряхивая с ближайшего валуна снег и давая моей нежданной гостье пройти к огню, чтобы согреть потрескавшиеся от холода руки.
- Сейчас будем ужинать, только курицу сниму.

Но стоило мне лишь взяться за вертел, как в круг от огня шагнули пятеро дюжих молодцов, вооруженных до зубов. Ружьями, пистолетами и огромными кухонными секачами.

- Жратву отдай, дядя, - насмешливо проговорил один из мерзавцев.

Я хотел повернуться к девушке, но под ребра мне ткнулся тот самый заостренный конец посоха. Холодные губы приблизились к уху и произнесли шепотом:
- Не дергайся, дядя, а то уколю прямо в сердце.

Но это была последняя курица, и до ближайшего поселения у меня не было еды. Мне очень не хотелось отдавать свои скудные припасы, и я попытался дотянуться до собственного ружья. Наказанием мне стал хлёсткий удар палкой по ребрам.

Я упал на колени, закрыл голову руками, мне оставалось лишь молиться о том, чтобы сыплющиеся на меня со всех сторон удары не добили окончательно.
От очередного сильного тычка я застонал и свалился в снег, свернувшись клубком.
Остальных ударов мое забитое тело уже не чувствовало. Лишь на изнанке уходящего сознания я услышал, как эта негодяйка расхохоталась и произнесла:

- Готов ханурик, валим отсюда.

Они забрали оружие и еду, оставив взамен палку. Кряхтя и постанывая, я поднялся на ноги, хватаясь за посох как за соломинку. Болели отбитые ребра и руки, которыми я закрывался от ударов. Голова болела так, что казалось, будто мозг вот-вот потечет из ушей, а глаза заплыли от расцветающих синяков.

Горсть снега, приложенная к горящему лицу, облегчила боль, а кусок льда, засунутый под язык, уменьшил жажду. Надо идти. Надо двигаться дальше, на голодный желудок меня быстро сморит сон, после которого я уже никогда не поднимусь.

Та самая палка, что первой нанесла удар по телу, станет надежным спутником на пути.

***
Следующее поселение встретило меня полным разгромом. Видимо, банда отморозков побывала здесь первой, разграбив всё, что смогла унести, и уничтожив то, что не смогла.
Я рыскал по домам и подвалам, пытаясь добыть хоть крупицу еды. Мне пришлось обыскать даже карманы замерзших трупов, но поиски оказались тщетны. Негодяи потрудились на славу. Витрины магазинов были разбиты, а выложенные там припасы – смешаны со льдом и селевой грязью, по которой шныряли мелкие грызуны, так досаждавшие нам в мирные времена. Один из этих грызунов, убитый ударом камня, и стал моим сегодняшним ужином.

Уже обгладывая последний хрящик, я почувствовал спиной чей-то внимательный взгляд. Встреча у костра научила меня осторожности, поэтому оборачивался я уже с занесенной над головой палкой. И лишь увидев, что смотрит на меня маленький мальчишка, так похожий на старшего сына в детстве, опустил посох.

- Кто ты? – произнес я хриплым, простуженным голосом.

Но мальчишка прижал ладони сначала к губам, потом к ушам, показывая, что глухонемой. Бедный малец, живущий посреди трупов. Парнишка замахал руками, зазывая следом за собой, но после недавнего происшествия мне не хотелось идти в неизвестность. Кто знает, куда он меня приведет. А если там компания таких же уродов, которые давеча избили и ограбили меня?

И я отчаянно замотал головой, показывая отказ. Решительно опёрся на посох, намереваясь покинуть опустошенное поселение, но мальчик схватился за полу кофты и умоляюще взглянул в глаза.

Один. Он показывал один палец, давая понять, что больше здесь никого нет. И опять тянул за собой, в черный провал пустого дома, вниз по лестнице, ведущей в подвал.

И во взгляде этого несчастного сквозила такая мольба, что я сдался. Кивнул в ответ на его просьбу и отправился следом, крепче сжимая верную клюку.

Он, действительно, оказался один. Хозяева дома потрудились на славу над своим жилищем. Дверь в подвал была сделана так мастерски, что сливалась цветом со стенами, и только поэтому банда мародеров не смогла ее обнаружить. А в подвале рачительной хозяйки нашлись запасы круп, сахара, чая и вяленого мяса. Настоящее богатство для того, у кого не хватает сил идти. В углу стояло полностью заряженное ружье, а на полке рядом – коробка патронов.

Мальчик смотрел на меня с гордостью, ожидая похвалы. И я не замедлил показать свою радость, обняв его, такого похожего на сына, за тонкие, вздрагивающие плечики.
Он настолько устал жить один, окруженный замерзшими телами, среди которых лежали его родители, что, увидев меня, не выдержал и вышел наружу. Ну что ж, малыш, сейчас мы вдвоем против природы этого мира.


***

Я назвал его Петькой, как сына, а мальчик не возражал. Мы убирали мертвые тела, стаскивая их к ближайшему пылевому кратеру и скидывая вниз. Расчищали улицы когда-то опрятного поселения под названием «Воронеж» от ледяных глыб и замерзшей селевой грязи. Я старался быть аккуратным и осторожным. Петьке строго-настрого запрещалось отходить от дома за пределы видимости. Если по округе шарит одна банда мерзавцев, почему бы не оказаться и второй.

Не знаю как насчет второй банды, но первая прибыла сразу после очередного схода селя, который мы всегда пережидали за закрытыми дверями подвала. Бывший хозяин хорошо спроектировал и укрепил дом так, что сель ни разу не залил вход в наше убежище. Я уже собирался выйти наружу, чтобы расчистить улицу от грязи и камней, как услышал знакомые голоса, которые не забуду уже никогда.

Кричала та самая негодяйка, чья палка до сих пор стоит, прислоненная к стенке подвала. Только сейчас она кричала не от радости, как тогда, у костра, а то ли от страха, то ли от боли.

Я прижал палец к Петькиным губам, давая понять, чтобы тот вел себя как можно тише, и выглянул в маленькое оконце, находящееся у самой земли.
Да, это были они – те, кто отбил мне ребра, ноющие до сих пор. И она была с ними, но уже не радовалась, как раньше. Она была практически голой, лишь прикрыта парой грязных, рваных тряпок. Тело ее было всё исполосовано ударами то ли кнута, то ли плетки. Трое амбалов хлестали водку из бутылки, передавая ее друг другу, и постоянно хватали измученную деваху то за грудь, то за задницу, от чего она вздрагивала и вскрикивала.

- Санёк, - послышалось справа, - веди сюда эту шлюху, развлечемся.

Один из подонков схватил девицу за всклокоченные волосы и поволок на голос. Она перебирала ногами, стараясь не упасть на заваленную камнями мостовую, и кричала от боли. В поле моего зрения появилась еще одна девушка, раньше ее не было в этой компании. Она была одета в короткую кожаную юбку и кожаную куртку. Она была потрясающе красива. Настолько, что у меня дух захватило при виде водопада золотистых волос, полностью закрывающих спину.

И я понял, что случилось. В банде появилась конкурентка, и сейчас они делят место возле вожака. Первой просто не повезло, она не была столь привлекательна.
А вот то, что произойдет дальше, Петьке видеть не надо. Я отогнал мальца от окошка, к которому он старался подобраться, и заставил сидеть в углу тихо, как помидор. За звуки волноваться не стило, он всё равно ничего не услышит, а вот ружьё я подтянул к себе.

Через некоторое время адская вакханалия смолкла. Я снова пробрался к окошку и выглянул наружу. Улицы Воронежа были пусты. Лишь прямо перед домом лежало истерзанное девичье тело, на котором не осталось даже тех жалких тряпок.

***

- Спасибо вам, господин, спасибо.

Она все пыталась поцеловать мне руки, когда я накрывал ее цветастой занавеской, сдернутой с окна.
Она даже не узнала меня поначалу, просто захлебывалась рыданиями и тряслась от холода, боли и ужаса.
Лишь через пару минут, взглянув мне в лицо заплывшими от синяков глазами, она вздрогнула от страха узнавания. Привычно сжалась в комок и закрыла голову тонкими, словно спички, руками. Как я закрывал когда-то, когда она сама охаживала меня палкой.

Признаюсь, мелькнула мысль врезать ей хорошенько, чтобы проучить. Мелькнула и пропала тут же. Кому врезать? Этому забитому насмерть зверёнышу? Этому существу, почти потерявшему человеческий облик?

- Пойдём, накормлю тебя, дуру, - пробурчал я и пошел в подвал, не оборачиваясь.

Она отправилась за мной, всё так же всхлипывая и шморгая разбитым носом.

Звали ее Лиза. Это она рассказала нам, когда я всунул ей в руки чашку с горячим чаем, а Петька наложил в миску кашу.

И еще она рассказал мне одну интересную историю. Якобы, банда не просто так рыскает по окрестностям. Новенькая, которая заняла ее место, была не простой девицей, а бывшим координатором из центра связи с Землей. Оказалось, колония обрубила с планетой-прародительницей не все концы. В Москве – старейшем поселении - находился центральный узел связи, который до последнего вел переговоры с первой планетой.
Земля выжила. Земля оправилась от убийственного зноя, потеряв больше половины населения и лишившись привычных флоры и фауны. Мелькали даже идеи возврата колонии обратно, но в нашей Москве от них отказались.
Лучше быть первым псом на деревне, чем последним волком в стае, как говорилось в старой земной пословице. Наша власть не захотела делиться собой с земными правителями.

Но вроде бы перед взрывом Земля выслала к нам очередной транспортник, где должны были находиться новые образцы земных растений, какое-то оборудование, какие-то инструменты и чертежи. Вот только координаты, где этот транспортник должен был опуститься, та деваха не знала. Не успела узнать. И точное время прибытия тоже. Известно одно – это должно было произойти в ближайшей пустыне, в перерыве между переворачиванием планетарных часов. Вот банда и шляется по округе, ожидая прибытия корабля, который, как они надеются, заберет их на Землю.


И Петька и Лиза уже спали в разных углах подвала, каждый на своем матрасе, а я все сидел за столом, переваривая услышанные новости.
Очередной поворот часов ожидался на днях, это я знаю точно, в каждом доме висят специальные календари. Если встать прямо по линии экватора, которая в каждом поселении обозначена красной полосой, лицом к фонтану, то спереди, через пару километров от тебя, будет пустыня, а позади ледник. Через несколько дней они должны были поменяться местами.

Если корабль с Земли еще не прибыл, о чем говорит наличие бандитов, значит, должен прибыть вот-вот. У нас в запасе всего несколько дней на то, чтобы выйти в бывшую пустыню и обыскать ее в надежде найти транспортник.

***

Нам повезло. Зверье с экватора разбрелось вокруг, спасаясь от холода центра, и обеспечило нас питанием.
Отсутствием воды мы тоже не страдали, она сохранилась в неглубоких кратерах.

- Светка говорила, что Земля что-то передавала по связи, - как-то вечером сказала Лиза, когда мы втроем сидели у костра, ожидая, пока поджарится тушка очередного животного.
- Вроде бы как земные ученые предупреждали, что эта планета кем-то создана искусственно. Потому что это не планета вовсе, а механизм, внутри которого идут непонятные процессы. И когда-нибудь этот механизм сломается. Но наши им не поверили.

Вот что произошло. Планета просто сломалась из-за того, что неведомый инженер планетарного масштаба допустил ошибку, которая оказалась роковой. Кто были те существа, уровня которых нам не дано постичь, неизвестно. Зачем они создали целый мир, тоже неясно. Может, они готовили для себя новый дом, но поняв, что ошиблись, бросили его на произвол судьбы. А может, производили какие-то опыты, или строили полигон для испытаний. Это всё уже не важно. Важно лишь то, что есть здесь и сейчас.

А это мы: я, Петька, Лиза и…

И свет бортовых огней опускающего земного звездолета с надписью «КОВЧЕГ» на борту.
И вопли со всех сторон. Улюлюканье банды, как и мы, нашедшей место посадки. Крики Лизы и испуганное мычание Петьки.

А я, словно завороженный, смотрел на то, как откидывается крышка люка и на песок выдвигается трап. Будто в сказке я ожидал, что там появится человек, помашет нам рукой и позовет домой. На Землю, которую никто из нас никогда не видел.

Очнулся я, когда Петька начал теребить меня за руку, а Лиза кричала так громко, что закладывало уши.

По песку к нам бежали мародеры, размахивая ружьями. Они узнали и меня и Лизу, они неслись к нам с искаженными от злобы лицами. Они не собирались давать нам ни единого шанса на жизнь.

- К кораблю! - прокричал я, вскидывая ружьё.

Лиза схватила Петьку за руку и поволокла по направлению к транспортнику. Малец упирался, вырывая ладонь, но в хрупком девичьем теле оказалось достаточно силы, чтобы справиться с мальчишкой.

Я рухнул ничком, укрывшись за нашим скудным барахлом, и открыл прицельный огонь по приближающейся толпе. Кто-то выстрелил в ответ, пуля взрыла песок рядом с моей головой, но они стреляли на бегу, поэтому прицелиться толком не могли. А останавливаться, похоже, не собирались, мои ребята были уже на полпути к звездолету.

- Стас, - прокричала мне Лиза, - беги к нам.

Из банды оставалось двое самый упёртых, когда я бросил ружье и помчался на голос.

Дверь люка захлопнулась за мной автоматически, и мы услышали, как бандиты от бессилия палят по закаленным бортам корабля.

Вот только внутри нас встретила полная пустота. Никаких тебе землян, капитанов экипажа, штурманов и прочих.

Озираясь по сторонам, мы шли по узким, слишком узким для людей, коридорам корабля. Нас не встречали открывающиеся двери, к нам никто не выходил для приветствия.

Петька подергал меня за штанину и указал на рубку. Совершенно пустую рубка.

Я прошел в овальное помещение, где не было никаких кресел для экипажа. Зато прямо в центре панели управления красовалась большая зеленая кнопка с надписью «Нажать».

- Здравствуйте, дорогие колонисты, - разлился по рубке мягкий женский голос, - меня зовут Алиса, я – искусственный интеллект этого прекрасного корабля. Я – единственный член экипажа, капитан и штурман в одном лице. «Ковчег» – подарок вам от вашей далекой Родины, он должен остаться у вас напоминанием о том, что мать – Земля помнит ваш подвиг, благодарит за героизм и стойкость и шлет сердечный привет. В трюме корабля вы найдете фильмы о Земле, которая пережила свою катастрофу, сувениры, сделанные учениками школ специально для вас и личное обращение Президента. А сейчас я отключаюсь, израсходовав последние запасы питания. Родина благодарит вас.

Голос умолк, оставив после себя чувство горечи от полного крушения надежд. Пустоту и лед внутри каждого из нас. Лёд и пустоту.
Никто и не собирался нас забирать, нас бросили, оставив умирать на сломавшейся планете.

Чёртовы правители, сидевшие насмерть в своих чёртовых креслах. Надеюсь, сейчас вам очень хорошо, когда вы вмёрзли в лёд, о котором вас предупреждали.

А мы… А у нас осталось совсем мало времени, чтобы продержаться до очередного поворота планетарных часов, после которого мы не знаем, что произойдет.


***

- Стас, - произнесла Лиза за моей спиной, - время подходит, надо готовиться.

Да, время уже подходило, об этом говорил ее огромный живот, опустившийся в предродовом ожидании. Всё-таки, в прошлой жизни у меня было двое детей.

А ничего тогда не произошло. Часы сломались, и планета зажила по-другому, меняя времена года по графику, когда ее внутренняя часовая пружина, или что там было, заклинила механизм. Планета стала вращаться, как вращается Земля вокруг Солнца, задули ветры, ледники из кратеров образовали моря. Начал идти дождь летом и снег зимой. Наше поселение приросло выжившими, двое из которых оказались теми, что ждали нас у так и не взлетевшего транспортника.

Долго ли продлится наше счастье? Мы не знаем, жизнь так непредсказуема. Но в одном мы уверены: нам надо жить. Растить хлеб, рожать детей и заботиться о стариках.

Это сообщение отредактировал Акация - 7.08.2025 - 10:43

2. Небо на весах

Снег хрустел под ногами Федьки, когда он спешил к церкви сквозь предрассветную темень. В животе урчало от голода — седьмой день ничего не ел, готовясь к великому переходу. Штаны держались только на веревке — так исхудал за дни поста. Батюшка Илиан сказал: тело должно быть чистым, когда душа воспарит к Господу.

Ударил колокол. Федька зашагал быстрее, руки его дрожали. Не от холода.

— Федя! — окликнула его старуха Мавра, выходя из своей избы с узелком в руках. — К храму идешь?

Он кивнул, помог старухе спуститься с крыльца и зашагал дальше. В узле у Мавры наверняка лежало почти то же, что и у него за пазухой — святые иконки да нательный крест покойного отца. Все, что останется от прежней жизни. Все, что можно взять с собой в райские кущи.

Батюшка Илиан три месяца назад явился в их деревню Покровку из дальних мест — тощий и черноглазый, с длинной бородой цвета воронова крыла. На левой руке темнел шрам, словно от ожога. Говорил он складно, книжно, и сразу было видно — человек ученый, святой. Прежний-то поп их, отец Василий, только и умел что водку пить да с бабами грешить. А этот читал им из толстых книг про огонь небесный и про то, как скоро придет конец света.

— Высчитал я по священным писаниям, — говорил батюшка Илиан, водя пальцем по пожелтевшим страницам, — семь печатей уже сорваны, четыре всадника скачут по земле. Осталось совсем недолго — и будет труба архангела. Мученики да праведники попадут в рай, а кто останется в телесах греховных, тот не узрит Царствия Божия!

Федька не очень понимал про печати и всадников, но верил. Как не поверить, когда видишь вокруг одни беды? Третий год подряд неурожай, скотина мрет, детки рождаются мертвыми. А те, что выживают — хилые да немощные. Корова у кузнеца Прохора с месяц как молоко с кровью дает. Птицы с осени кружат над деревней, не улетают на юг — каркают до самой ночи черными стаями, словно мертвецы слетелись на поминки.

Старики говорили — не было такого зла с незапамятных времен. Значит, правда близится конец.

Кузнец Прохор как ни в чем не бывало продолжал ковать подковы, а плотник Савелий, сосед Федькин, чинил свою избу на весну. Но по ночам Федька слышал, как Савелий воет в подушку — жену оплакивает, что умерла от чахотки на Рождество.

Еще батюшка Илиан показывал числа в книгах. Складывал, умножал, чертил палочкой загадочные знаки на снегу. Вот и выходило, что аккурат в Прощеное воскресенье, на исходе февраля, откроются врата небесные.

Кто войдет в огонь очищающий, тот и спасется от мук грядущего Апокалипсиса.

У церкви уже собрались почти все жители Покровской. Человек сорок, не больше — маленькая была деревня, затерянная среди бескрайних сибирских лесов, словно горсть зерна, брошенная в снежную пустыню.

Старый дед Лукич держал за руку одетую в тряпье внучку Дуньку — её родителей унесла горячка. Девке уж семь лет, но радуется всему, словно дитё неразумное. А другой раз как посмотрит зелёными глазищами — будто в самую душу заглянет. Блаженная?

Гончар Степан прижимал к груди худущего младенца — жена Степана, Настасья, умерла при родах месяц назад. Ребенок был так слаб, что едва дышал, и вдовец был рад взять сына с собой в райские кущи, чтобы тот встретился с матерью. Младенец открыл глазки и беззубо улыбнулся. Степан поспешно отвернулся.

Вдова Аксинья все время прижимала к губам нательный крест покойного мужа, словно черпала через него силы. Тихо шептала акафист да крестилась дрожащей рукой.

А в стороне стояла молодая Федосья с годовалым сыном на руках. Она не пела молитв, только качала ребенка и напевала что-то шёпотом. Слезы на её щеках превращались в ледяные корочки, а глаза горели лихорадочным блеском.

Наконец, все собрались.

— Дети мои, — торжественно произнес батюшка Илиан, выходя из церкви с большим крестом в руках, ступая босыми ногами прямо по наледи. — Пришел час великого перехода. Готовы оставить юдоль печали и войти в вечное блаженство?

— Готовы, батюшка! — в один голос ответили собравшиеся.

Федька шагнул в храм вместе с остальными. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Он облизал потрескавшиеся губы и попытался улыбнуться.

В конце концов, что еще им оставалось?

* * *

Внутри церкви пахло ладаном и страхом. Солома была разложена по углам аккуратными кучами — всё заранее приготовили. Батюшка Илиан велел всем встать вокруг аналоя. Федька оказался между старухой Маврой и молодой вдовой Аксиньей. Аксинья плакала, но не от горя — от великой радости. Слезы текли по ее исхудавшему лицу, а она всё шептала молитвы, словно торопилась договорить все слова до встречи с Богом.

— Господь призывает нас к себе, — увещевал батюшка Илиан, обходя круг с кадилом. Ладан курился густым дымом, смешиваясь с запахом сухой соломы. — Не бойтесь огня земного — он очистит ваши души для огня небесного. Не бойтесь боли телесной — она продлится лишь миг, а радость будет вечной!

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных, — запел батюшка. Голос его звучал торжественно, словно на Пасху. Федосья все крепче прижимала к груди сынишку. Мальчик плакал — чуял неладное. Дети всегда чуют.

Первые языки пламени лизнули солому у входа. Дым пошел сразу — густой, едкий, жадно тянущийся к потолку.

Федька закрыл глаза и представил, как душа, легкая как пух, поднимается к облакам. Там ждут родители, умершие от мора. Там он встретит брата Ивашку, утонувшего в реке три года назад. Там не будет ни голода, ни холода, ни слез.

Федька открыл глаза и увидел, как огонь лижет деревянные стены, как искры летят к потолку, рассыпаясь золотым дождем.

— Пойте, дети мои! — воскликнул батюшка. — Пойте хвалу Господу!

И они запели. Голоса сливались в едином порыве, псалмы звучали торжественно и радостно. Старая Мавра пела так, словно была не семидесятилетней старухой, а молодой девицей. Степан качал на руках младенца, и тот не плакал, а смотрел на пламя широко раскрытыми глазами — завороженно, словно видел что-то прекрасное, недоступное взрослым.

Дым становился все гуще. Федька едва видел соседей сквозь серую пелену. Дед Лукич начал задыхаться, хрипел и кашлял. Дунька перестала улыбаться — дым резал глаза.

— Больно, дедушка, — всхлипнула она. — Больно…

— Батюшка! — крикнул гончар Степан, когда огонь добрался до середины храма. — А где же свет небесный? Где ангелы?

Дым разъедал Федьке глаза и горло. Сердце билось все быстрее. Не тот это покой, который обещал батюшка. Это было что-то другое — мучительное, безжалостное.

Торжественный голос отца Илиана дрогнул и сорвался. Батюшка зашёлся в кашле и согнулся пополам. Федька бросился ему на помощь, подставил плечо.

Илиан притянул Федьку и просипел в самое ухо:

— Простите меня, души невинные… Видение мне было верное про зло великое! Оно… оно должно родиться здесь… но огонь его остановит! Огнём очистимся! Огнём спасём мир Божий!

И тут до Федьки дошло. Медленно, как зимний рассвет. Никакого рая не будет. Никаких ангелов. Только огонь, дым и смерть. Батюшка Илиан просто убивает их всех. Зачем — неважно. Важно, что выхода нет.

— Обманул! — закричал он, бросаясь к двери. — Он нас обманул!

Но к двери было не подобраться из-за бушующего пожара. Пламя лизнуло Федьке ноги. Штаны и рубаха вспыхнули мгновенно. Он завизжал, сбивая огонь руками. Кожа на ладонях пузырилась и лопалась.

Вокруг началась паника. Кто-то продолжал молиться, кто-то плакал, кто-то просто кричал. Федосья прижимала к себе ребенка и повторяла: «Прости, прости, прости…» — кому, непонятно.

Дед Лукич упал, задохнувшись дымом. Дунька тормошила его за плечо: «Дедушка, вставай, дедушка!» Но он уже не слышал. Девочка не понимала и продолжала тормошить его бездыханное тело.

Никто больше не пел.

Федька упал на колени. Дышать стало нечем. Волосы на голове трещали от жара. В глазах темнело. Последнее, что он увидел — как огонь добрался до иконостаса, и лики святых один за другим чернели и скручивались в пламени.

Они тоже горели. Как и все остальные.

* * *

Через три дня

Дым над пепелищем давно рассеялся, но запах все еще висел в воздухе — сладковатый, въедливый, тошнотворный. Урядник Федот Кузьмич стоял среди обугленных бревен храма Покрова Пресвятой Богородицы и тупо смотрел на то, что осталось от тридцати девяти человек.

— Заперлись изнутри, — старательно не глядя под ноги, докладывал измазанный жирной сажей писарь. — Засовы целые, замки не выламывали. Сами подожгли, сами и…

— Понял, — оборвал его урядник. Федот Кузьмич службы повидал разные, но такое… Такого не видел никогда.

В углу, там где когда-то был алтарь, лежали останки отца Илиана. Даже обгоревший, он казался спокойным — руки сложены крестом на груди, лицо обращено к небу. Словно умирал с молитвой на устах.

Урядник нагнулся и подобрал что-то блеснувшее из пепла — детский браслетик из медной проволоки, чудом уцелевший.

Писарь глянул: — Это, небось, Дуньки Морозовой. Странная была девка, все взрослые говорили — не по годам.

Федот Кузьмич сжал браслетик в кулаке. Что-то внутри него дрогнуло — то ли жалость, то ли облегчение, то ли страх. Он и сам не понял что.

Объяснение урядника в рапорте:

«…По прибытии на место происшествия обнаружено полное уничтожение деревни Покровской огнем. Все жители (39 человек) найдены мертвыми в храме. Самосожжение по религиозным мотивам под влиянием пришлого священника Илиана (фамилия неизвестна).

Свидетелей не имеется. Предполагается помешательство на религиозной почве. Особых обстоятельств не выявлено…»

* * *

Через месяц

Купец Семен Петрович ехал из Иркутска в Томск и решил заночевать неподалёку от пепелища — место ровное, вода рядом, дров полно обгорелых. Развел костер и устроился спать.

Ночью ему приснился странный сон.

Он стоял в той же деревне, но живой, нетронутой. Дети играли на улице, женщины развешивали белье, мужики чинили заборы. И среди них ходила девочка — серьезная, зеленоглазая, лет десяти. Она что-то говорила людям, и они слушали ее с таким благоговением, с каким слушают священника.

А потом девочка повернулась к нему, улыбнулась — и в этой улыбке было что-то такое, от чего кровь застыла в жилах. Не детская улыбка. Древняя. Голодная. Знающая.

— Дяденька Семен, — спросила она голосом, в котором звучали тысячи других голосов. — А хочешь, я расскажу тебе, что будет с миром? Хочешь, покажу, как он сгорит?

Девочка рассмеялась — смех у неё был звонкий, весёлый, — и махнула рукой куда-то в сторону. И вдруг увидел он, как на месте деревни выросли громады стеклянные, как лёд весенний на реке, высокие, до самого неба. Внутри их мерцали огоньки, двигались тени, будто целый город за пеленой. Но внезапно по ним побежала трещина и ударил огонь — вспыхнуло всё сразу, стекло взорвалось, рассыпалось в пыль и дым. Всё исчезло во мгле — и только смех девочки звенел рядом…

Семен Петрович проснулся в холодном поту. До утра было ещё три часа, но он тут же собрался и поспешно уехал. Всё дорогу до Томска гнал лошадей, не оглядываясь, не страшась ни волков, ни темноты, только крестился и шептал молитвы — казалось, что за спиной, в тишине, беспрестанно звучит весёлый детский смех.


В архивах губернского правления дело о пожаре в деревне Покровской занимает всего три листа. Последняя запись гласит: «К дальнейшему производству не подлежит. Дело сдать в архив».
Подпись неразборчива.

Одного не учёл Илиан: сила, что должна была воплотиться, никуда не исчезла. Она ищет другой путь. Быть может, теперь ей повезёт. Быть может, нового Илиана не сыщется. Но это уже другая история. Конец света не отменился — он только отложился. До поры.

3. День, когда Земля опустела

Земля. Самоназвание третьей планеты от звезды класса «желтый карлик», которую местные разумные обитатели называют «Солнцем». По какой-то прихоти от 4.28, до 3.7 миллиардов оборотов планеты вокруг звезды назад на этой планете зародилась углеродная жизнь. Миллиарды лет она изменялась, переходя от простейших организмов к более сложным. Приспосабливалась к изменяющимся условиям окружающей среды. До тех пор, пока, примерно сто тридцать – сто восемьдесят тысяч лет назад не породила в Африке вид, который распространился по всей суше на Земле и не достиг чудовищной популяции для крупного млекопитающего в восемь миллиардов особей. Плюс-минус. Назвали они себя «человечество».

За все время эволюции, как человечество назвало процесс изменения организмов, было несколько периодов массовых вымираний. Наиболее известный широкому кругу было мел-палеогеновое вымирание. В основном из-за того, что тогда перемерли все виды нептичьих динозавров, а птичьих заставив эволюционировать в какую-то курицу. По непонятным причинам люди испытывали нежные чувства к хищным ящерам. И несмотря на то, что благодаря этому вымиранию они и сами-то появились на свет, динозавриков было жалко.

Опять же, для обывателей причина была ясна как божий день: с небес прилетел страшный астероид. Бахнул на стыке Северной и Южной Америки. Вот от падения астероида все динозаврики и померли. Причем, для обывателя, это произошло практически одномоментно. Вот в Землю врезается астероид, а уже через неделю тушки мертвых динозавров на суше подъедают млекопитающие крысы, которые пережили катаклизм. В море, соответственно, активно утилизируются туши водоплавающих динозавров. Лишь бедной Несси удалось спрятаться в шотландском озере Лох-Несс и дожить до наших дней.

И пусть мел-палеогеновое вымирание было самым медийным и на самом деле входит в пятерку крупнейших, однако оно ни в какое сравнение не идет с пермским вымиранием. Процентов девяносто всех живых организмов стало кормом для выживших. Это было не просто вымирание. Это была катастрофа планетарного масштаба. Одной из причин, по некоторым данным, так же служило столкновение Земли с астероидом или несколькими астероидами.

Ну и не стоило бы человечеству забывать о том, что Земля и сама может большую бяку сотворить без всякой помощи извне. Например, извержение супервулкана Тоба в Индонезии, произошедшее примерно семьдесят пять тысяч лет назад, оставила, по разным оценкам, всего лишь десять тысяч экземпляров представителей homo. Люди были в шаге от того, чтобы навсегда исчезнуть с поверхности планеты. Однако выжили, расплодились и давай гадить друг-другу и окружающей среде. До космоса добрались и почувствовали себя практически богами. Ну а те конкурентов, как известно, не любят….

20 июня 2029 года. 01:12. Обсерватория Веры Рубин. Гора Серро-Пачон, Чили.
Дежурный астроном обсерватории имени Веры Рубин, тридцатипятилетний Майк Лебовски, отчаянно зевал, борясь со скукой. И зачем он пошел в астрономию? Надо было на астрофизику поступать. Вот там действительно есть над чем поработать. А классическая астрономия… Это раньше, лет пятьсот назад было интересно. Люди разглядывали ночное небо в увеличенные подзорные трубы. Совершали открытия. Давали названия небесным объектам. Сейчас же всё за человека делают компьютеры. И нафига он тут находится, Майк не понимал.
- Где мои деньги, Лебовски? – спросил входящий напарник по дежурству, техник Матиас Рохас.
- Ха-ха, как смешно. – ответил Майк – Иммунитет к этой дебильной шутке я еще до школы приобрел.
- Твой кофе. – протянул одноразовый стаканчик Матиас – Головой в унитаз макать пытались?
- А то как же! – принял Майк стакан – И не один раз. Поэтому драться пришлось научиться очень рано.
- А… – очередной вопрос Матиаса прервал писк регистрирующей аппаратуры. Не увидев интерес со стороны напарника, он уточнил: – Что, даже не поинтересуешься?
- Да что там может быть интересного? – махнул рукой Майк – Ну обнаружили очередной новый объект. Сколько мы таких уже обнаружили за время эксплуатации этой обсерватории? Тысячи? Миллионы? Автоматика сама все зарегистрирует.

- Я хоть и не астроном, но даже мне видно, что параметры этого объекта очень необычные. – настоял на своем Матиас.
- Ух тыж ёбт! – поперхнулся кофе Майк, едва взглянув на мониторы, после чего, отбросив стаканчик в сторону, подскочил к рабочему столу и бешено застучал по клавиатуре бормоча при этом: – Прозевали… Опять прозевали… Одного Оумуамуа нам мало было, мля!

Космический гость пришел со стороны наименьшей метеоритной угрозы. И пришел издалека. Скорость его была чудовищна. Обнаружили его в тридцати пяти миллионах километров от Земли. Уже через одиннадцать дней трехсотшестидесятиметровый бугристый шар заложил лихой вираж около солнца, оставляя ему большую часть своей поверхности и оголяя железное ядро, после чего ринулся на встречу с Землей.

Власти планеты пытались скрыть предстоящий Армагеддон, но наличие частных обсерваторий, астрономов-любителей и всемирной компьютерной сети свели все их усилия на нет. Ад на Земле начался еще до того, как до нее добрался «Очищение», именно такое название получил астероид. Считающий себя венцом природы человек, перед лицом неминуемой гибели, мигом стряхнул с себя всю шелуху цивилизованности и обнажил свою звериную сущность. Такого разгула насилия человечество не знало никогда.

В одно мгновение исчезли все моральные устои и страх перед Законом. Реки крови потекли по улицам городов и поселков. У человека всегда были претензии к соседу. Во все времена. Раньше тебя сдерживал Уголовный Кодекс, а теперь тебе за убийство наглого соседа ничего не будет. И менты ничего не сделают. А если сделают – все равно через десять дней подыхать. Так что воруй, убивай… хм… прелюбодействуй с гусями. Кстати, к ментам и вообще, всей власти, тоже вопросы имеются. Детей, девушек и женщин миллионами насиловали ежедневно прямо на улицах, никого не стесняясь. Матери сами убивали своих детей, пытаясь хоть так уберечь их от насилия и не желая, чтобы они заживо сгорели в предстоящем Армагеддоне. Даже если бы случилось чудо и «Очищение» прошел мимо, человечество еще бы не скоро оклемалось от своего помешательства. Если бы вообще оклемалось.

Но космический гость не подкачал. Ровно в точно рассчитанное время он вошел в атмосферу Земли, растерял в воздухе остатки каменно-ледяной «шкурки» и ударил точно в центр Африканского материка. Эйнштейновскую формулу «Е» равно «м» умноженная на «цэ» в квадрате еще никто не отменял, так что такой удар породил чудовищный катаклизм. Африканский континент раскололся на три части. По мировому океану прошла гигантская волна цунами, слизывая прибрежные поселения и наполняя низины водой. Сильнейшие землетрясения сотрясали поверхность планеты даже там, где их отродясь не было. По всей Земле открылись старые и возникали новые вулканы, выбрасывая в атмосферу миллиарды тонн пепла, надежно закрывая поверхность от доступа к солнечному свету. Атмосфера и вода резко обеднела кислородом, зато пополнилась сероводородом и углекислым газом. В добавок ко всему начался очередной дрейф континентов, вновь собираясь в подобие Пангеи.

Длились эти процессы чудовищно долго по меркам короткоживущих «царей природы» и завершились спустя сотни миллионов лет. Из всего многообразия жизни, когда-то населявшую Землю, катастрофу пережили только простейшие одноклеточные организмы в воде. Но развиться во что-то столь же разумное, или не разумное, как человек им уже не удастся. Потому что уже через пять миллиардов лет звезда по имени «Солнце» превратится в красного гиганта, расширится и поглотит планету по имени «Земля». А космос еще полон незваных гостей.

4. Утимские яблоки

Уже не первый год мы отмечаем годовщину семейной жизни экстремально: то дайвинг у нас, то прыжки по лианам, то катание на страусах. Но в этом, двадцать шестом совместном году, намечалось что-то принципиальное новое - роуп-джампинг, если по-простому, полет на тарзанке с очень большой высоты.

Дело в том, что этим летом мы решили сделать перерыв в поездках за границу и рванули в Кахасию, славную красивыми пейзажами, лечебными озерами и мистическими местами. Одно из них - Утимский провал. Если кратко: был рудник по добычи вольфрама, меди и молибдена. В середине семидесятых он был закрыт, а потом обрушился. На месте обвала появилась воронка диаметром около шести метров, которая постепенно расширяясь на сегодняшний день достигла двухсот метров. На дне воронки - холодное озеро, которое тоже постепенно увеличивается, на данный момент его глубина - около 20 метров.

Версий причин обвала рудника множество. Есть среди них и весьма странные: то ли духам земли не понравился рудник, то ли инопланетный разум постарался... Самой завораживающей и одновременно бредовой мне казалась идея, что в глубине земли нашелся какой-то вирус, способный разрушать почву, и провал расширяется под его воздействием.

Вирус или инопланетяне - мне все равно. На духов земли - простите, тоже. Главное, что Утимский провал привлекает всякого рода экстремалов типа нас. Первая мысль - конечно, наш любимый дайвинг. Однако вода в озере около 11 градусов, а смотреть там нечего - ни рыб, ни растений, только неровные стены бывшего рудника. Не хотим. А вот тарзанка... Почти до низа провала (120 метров, а тарзанка опускает желающих на 105). Решено - прыгаем. Круто!

12 июля 2025 года выдалось прохладным и немного дождливым, однако народу на провале была куча, от машин не протолкнуться.

Желающих посмотреть на психов, собирающихся сигануть с моста, тоже оказалось немерено. Мы шутили, что можно деньги брать со зрителей - а что, в цирке же берут.

Какие-то остряки, глядя в нашу сторону, фальшиво орали: «Разбежавшись, прыгну со скалы...» , остальные просто толпились у края.

- Сейчас кто-то и без тарзанки улетит от любопытства, - шепнул мне Адам.

На всякий экстрим супруг всегда идет первым. В нем я никогда не сомневалась. Смотреть, как в пропасть летит любимый муж, я не стала - хватит мне стрессов. Все будет хорошо!

Я лишь увидела, что знакомая фигурка в жилете и шлеме делает шаг с края мостика... Потом крики и охи публики... Через 10 минут передо мной стоял Адам, - немного бледный, но однозначно довольный.



Теперь и моя очередь. Главное - не смотреть вниз. Я и не смотрела. Просто шагнула вперед, спев про себя и Цоя, и Арефьеву, и немного Земфиру.

Резкий удар обо что-то твердое, но гибкое. Небольно, но неприятно и страшно. Крики сверху: «Зацепилась, зацепилась!». Куст какой-то или деревце! Да мне, как всегда, везет. Ишь, яблочки.. Мне хватило доли секунды, чтобы протянуть руку и, сорвав несколько маленьких плодов, зажать их в кулаке.

Сверху раздались вздохи облегчения и голос инструктора: «Все в порядке, такое бывает».

А я уже медленно поднималась, наслаждаясь обалденными видами природы. В которых чувствовалась какая-то едва уловимая, необъяснимая тревога, но тогда я списала это на свое состояние. И продолжала сжимать яблоки вспотевшей ладонью. Вот и земля.

Взволнованный супруг обнял меня. «Ну как?» - спросил он беззвучно, я молча показала ему большой палец.

.-Ева, за что ты там зацепилась?

- За дерево! Прикинь, это яблоня, я успела даже сорвать...

И с гордостью охотника, поймавшего редкую добычу, разжала кулак. На слегка поцарапанной ладони красовались три маленьких зеленых яблочка, уже от вида которых во рту появилась оскомина.

- Вот, но не знаю, куда их, есть точно не будем - кислые.

И уже махнула рукой, чтобы выбросить добычу. Но муж остановил движение.

- А мы и не будем есть, - Адам заговорщически подмигнул, - мы добавим их в наш сидр! Будет у нас вино со вкусом экстрима.

Я уже была готова радостно согласиться, но чувство тревоги, испытанное при подъеме, снова вернулось. А еще я почувствовала чей-то взгляд. Подняв глаза, я поняла, что на меня смотрит скала, и смотрит с ужасом...

- Дорогой, может не надо: ну говорят же - вирусы, инопланетяне, духи земли...

Супруг усмехнулся:

- Ты в это веришь?

- Нет, конечно, - и я стряхнула с себя наваждение.

... Наши винные подвалы целиком и полностью - мужское царство Адама, куда он не хочет никого пускать. Да мне и неинтересны все эти термо-, спирто-, гигро- и прочие метры, огромные бутыли, внушительные пробки, приспособления для их для открывания. Так что пусть он, да. Проблема в том, что эти «царские винодельни» представляют собой часть общего кооперативного погреба, который мы арендовали. С покупкой я не спешила, надеясь, что супругу вскоре надоедят его эксперименты с домашними напитками - вкусно, но слишком муторно и дорого.

- Знаешь, там один бутыль активничает, можно пробу снимать, - сказал мне любимый в начале августа.

- Не рано ли, ты ж вот, две недели как поставил, - удивилась я.

- Ну да, сам удивляюсь: то ли все испортилось, то ли уже готово, в любом случае - надо бутылку открывать, вдруг пробку выбьет. Поможешь на улицу вытащить?

- Да, без проблем.

Вообще погреб работает в определенное время, но мы, манипулируя тайной виноделия (и угощением нужных лиц), выпросили себе дополнительный ключ от общей двери, поэтому приходили в любое время.

Вот и сегодня, 6 августа 2025 года, мы вышли из дома и направились к погребу. Бутыль оказалась не столько тяжелой, сколько громоздкой и скользкой, но совместными усилиями мы выволокли ее на улицу. Прохладный вечерний воздух, полная луна, яркие звезды, слабый сладкий запах сидра, прорывающийся сквозь пробку. Благодать.

А внутри емкости реально шла война: процесс брожения шел так активно, что была опасность, что толстое стекло треснет.

Адам решил пойти проверенным путем - приоткрыть совсем немного, чтобы стравить лишний воздух, а потом уже до конца. Супруг овладел этим методом в совершенстве, чем усмирял самые буйные напитки, и последние десять лет у нас ничего не взрывалось.

Но сейчас...стоило ему чуть ослабить пробку, как навстречу вырвался мощный поток, подхвативший его, а потом и меня, вверх. Через пару секунд мы оказались на уровне девятого этажа. Сидр бил в наши тела. Странно, что мы остались живы - как бы парили над землей, удерживаемые фонтаном. Наверное, это была задумка того разума, орудием которого мы стали: исполнители должны были видеть, что натворили. Сладкие брызги плескали в наши лица, мы слизывали липкую пьяную влагу и с ужасом смотрели то друг на друга, то на Землю, которую заливали пенные волны сидра. Суетились животные, кричали птицы, орала сигнализация автомобилей... Упало несколько столбов ЛЭП, погас свет. А сидр все пребывал, заливая город. Странно, что людей видно не было. Видимо, все были нетрезвы и пребывали в блаженном неведении.

- Ева, кажется, мы погубили Землю, - загробным голосом сказал супруг, но в его интонациях чувстовалось что-то похожее на гордость.

- В тех яблоках все же был какой-то вирус, - согласилась я. - Или что-то инопланетное.

- Ну да, явно было.

Все еще паря над городом, мы взялись за руки и нежно поцеловались в губы. Я была совсем пьяной. Мягко прикрыла глаза.

- В оправдание нам можно сказать только одно: никто ничего не почувствует, все умрут счастливыми и нетрезвыми. Это не самый плохой способ все закончить!

С этими словами я кинула свой телефон, куда наговаривала этот текст, в алкогольную пучину. Водонепроницаемый чехол я предусмотрительно надела еще дома - вдруг обольет сидром. Вряд ли он спасет технику в этой ситуации, вдряд ли кто-то выживет, но вдруг, вдруг ... пусть знают, как это было.

Мы поняли друг друга без слов: 26 лет совместной жизни не проходят бесследно. Улыбнулись друг другу, кивнули... каждый из нас поймал ртом большую струю сидра, и мы, не расцепляя рук, вместе нырнули в середину фонтана..

5. На этой планете красивые закаты

…Шену стоял на краю обрыва, любуясь родными вечерними просторами. Строения плавными пиками устремлялись ввысь. Туда же стремились и его мечты. Исследовать новые планеты. Покорять их знаниями…

Вспышка! За горизонтом. Обнажила все чаяния и спалила дотла всё нутро.
Проносясь по тому, что мгновениями назад было так дорого сердцу.

Он продолжал стоять и смотреть на чужой пейзаж, пока его пепел уносился прочь...

****

Межпланетный шаттл скользнул корпусом по далёким звёздам.
Пылающие сопла обдали спутники жаром и потухли, оставив алеть только одно красное пятно.
В панорамный иллюминатор возвеличивалась долгожданная цель.

– Приехали.
Второй пилот распустила свои волосы, которые под вздохи команды стали развеваться во вновь появившейся невесомости.
– Как долго я ждал выполнения этого обещания.
– А как бы я хотела с вами отправиться туда.
– Алёна, ты же прекрасно знаешь, что экипаж челнока был оговорен ещё на Земле.
– Ещё бы не знать. Сама же его и составляла. Но, так хочется быть первой.
– А почему бы и нет? Давай возьму тебя на коленки, Эллен, – слюбезничал француз.
– Нашли время флиртовать, – прервал их незлобиво командир корабля "Сфинкс" и включил только что пришедший репортаж с Земли.

Миссия "Зов Марса" близится к кульминации! Наша доблестная команда, состоящая из лучших представителей стран, уже находится на пороге разгадки. Таинственный сигнал с соседней планеты, который десять лет назад озадачил учёных нашего мира, близок к разрешению.
Кто его подал? С острова, вокруг которого плескался океан миллиарды лет назад.
Что ждёт нас там? Новые знания? Технологии? Членство в Галактическом Союзе? А что, если мы недостойны их уровня? И они просто раздавят нас, как тараканов...

– Вот балаболы, – выключая экран, произнёс Каминский. – Итак, друзья! На нас возложена грандиозная ответственность. Впервые, нам предстоит встретиться с неизведанным. Но, если даже сигнал окажется природного происхождения, то для нас учёных он будет не менее ценен, чем возможные марсианские человечки.
Экипаж, приготовиться!

На экране высветилось:

"Scarabaeus"

Volkov, commander, 35 yrs
Kaidanowski, pilot, 49 yrs
Garrison, geologist, 72 yrs
Le Groc, scientist, 31 yrs

Из нутра корабля выскользнула шлюпка и направилась наворачивать по спирали круги вокруг желанной планеты.


Холодная атмосфера Марса встретила пришельцев обжигающим жаром. Но это не мешало землянам сквозь огненные всполохи в благоговейном восторге любоваться всеми теми гигантскими кратерами и ущельями, которые они ранее видели так издалека.
Ответственный момент. Тормозные парашюты вышли штатно. Но передние вспомогательные сопла всё не включались…


– Скарабей, это Сфинкс. Как прошла посадка? Ответьте!
Утомительные секунды молчания. Нервозные минуты вызова.

– Ответьте, Скарабей! Как слышно?
– Сфинкс, это Скарабей. А как могло быть иначе? Отлично!
– Вот балаболы! – глава полёта выдохнул, будто на всю планету. – Координаты приземления.
– Примарсианивание произошло за десять километров до объекта.
– Неплохо. Молодцы! Но не расслабляйтесь. Действуйте дальше строго по инструкции.
– Так точно!

Впереди возлегала пологая гора, пребывающая в каком-то странном мареве. В отличие от других возвышенностей она была окружена словно миражом жаркой пустыни. Именно оттуда шла монотонная пульсация, будто океанское эхо.

– У кого-нибудь есть инструкция этой горы? – пошутил Гаррисон, открывая стекло скафандра.
– Вот пройдись и возьми её у инопланетян, – отреагировал Кайдановски. – Только не забудь расписаться в получении.
– Забавно, – произнёс Волков. – Ты сказал инопланетян. А мы кто тут тогда?
– Всё-таки не верится, что мы на другой планете, – в заторможенном экстазе француз обозревал бледно-рыжие окрестности.
Все присоединились к нему в медитативном созерцании.

– Ну что? – прервал молчание капитан Волков. – Начнём наш променад?
– Чьи версии окажутся верными? – игриво спросил американец.
– Алёнки, конечно. Она собиралась встретиться с прекрасным марсианским принцем.
– Посмотрим, – не согласился француз. – Не забыли? Кто победит становится императором солнечной системы.
– Мелко.
– Так. Кайдановски, как и обговаривали, ты остаёшься нашим проводником со всем миром.
– Не жалеешь, что согласился? – стал подначивать поляка Ле Грок. – А то бросай жучка и айда с нами.
– Вот не быть тебе командиром, Антошка. Кто-то же должен передать всему миру ваши последние всхрипы от щупалец осьминогов.
– А ты мастер напутственного слова.
– Шлемы на радостях не забудьте закрыть.

Шлюз открылся и земные странники впервые ступили на другую планету.

– Кайдановски, проверка связи. Приём.
– Прекрасно вас слышно. Удачи! Не увлекайтесь с марсианками.
– Всё-таки нужно было вписать вместо него Эллен.
– Я же сказал: вас прекрасно слышно.

Экспедиция шла мечте навстречу. Но периодически каждый ловил себя на мысли: а реально ли они сейчас топчут марсианскую пыль? Может они всего лишь дети, которым снятся как они будут бороздить космические дали. Действительно ли вот там, совсем скоро, они откроют источник, который снесёт их представление о мироздании?
– Давление атмосферы один процент от земного, – с долей сожаления произнёс Ле Грок, посмотрев на свой датчик.
– Как и предполагалось, – отрубил американец.
– Ну всё же. Да, а вы не замечаете, что наша гора отличается от соседних? – выразил удивление француз.
– По виду, – ещё раз бросил взгляд геолог, – древнее эрозийное плато. Ничего необычного.
– Но она в каком-то муаре.
– Оптический обман.
– Но посмотрите на другие горы. Они не колышутся.

По мере приближения эйфория улетучивалась. Только представить, что на всей планете никого, кроме них нет. И начинает накатывать осознание хрупкости своего положения. Надо ли так рисковать ради неизвестности?
– Обычное плато, – уже с нотками разочарования стал говорить американец. – Сплошная сыпучка понизу. Никаких ущелий даже. Командир, сигнал локализовать можно?
– Может удастся подняться с другой стороны? – вмешался всё равно неунывающий француз.
– Странно. Сигнал фиксируется от всей горы и даже вокруг неё. Но наибольшая концентрация по центру. Причём над самим плато. И чем ближе мы подходим, тем источник исходит всё выше и выше.
– Итс нонсенс. – Гаррисон растрачивал остатки оптимизма. – Ладно, марсианки. Как говорил Камински, мы в любом случае впишем себя в скрижали науки. Но источник, пускай и природный, должен из чего-то течь! Так долго что-то держится в разреженной атмосфере. Как такое может быть?
– Вот это и предстоит нам выяснить.
Отрезал Волков. И не в последнюю очередь приказав уже начавшейся шататься своей уверенности.

Цель была всё ближе и ближе, как вдруг, они ощутили, что продвигаются в более плотной среде. Словно шли по морскому дну.
Вместе с тем, едва до этого колышущийся мираж начал кардинально искажаться.
Из гладких контуров горы стал проступать серо-бурый рельеф, чем-то напоминающий архитектуру древних храмов кхмеров. Но самое поразительное открывалось в центральной части этого уже без всякого сомнения рукотворного комплекса. Из иллюзорной дымки предстала взору высоченная конусообразная башня с подобием набалдашника на вершине.
Обретя вновь лёгкость передвижения, искатели с другой планеты замерли от представшей картины.

– Вот откуда шёл сигнал, – вывел всех из оторопи француз.
– Проверь, может у нас коллективная галлюцинация? – спросил обретший речь Гаррисон.
Волков навёл прибор в сторону шара на башне. Но, ничего не зафиксировал.
– Всё тихо. Надо связаться с базой. То, что мы видим, если это не мираж, – продолжая не верить в происходящее, произносил командир, – с лихвой покажет скептикам состоятельность нашей миссии. Даже пресса желтушная не догадалась выдумать такое.

Связь с челноком молчала.
Не было даже слабых потрескиваний; только помехи, похожие на замедленный водопад.
– Может случилось что-то? – предположил француз.
– Покурить вышел? – не сдержался Гаррисон.
– Я понял, – озарило Ле Грока. – Этот муаровый купол, – он глянул наискось вверх, где небо больше преломлялось, – и есть источник, пульсирующий во все стороны. А вот другие сигналы он блокирует.
– Так, возвращаемся и хорошенько обдумываем увиденное. На сегодня достаточно впечатлений.
С некоторым ворчанием отряд подчинился приказу и они направились назад к шлюпке.
Только теперь их встретила как бы желейная преграда. Чем рьяней они пытались протолкнуться вглубь невидимого барьера, тем сильней поле отпружинивало людей обратно внутрь этой загадочной полусферы.

– Ловушка?!
– Паники только не хватало.
Волков стал всматриваться вдаль сквозь почти прозрачный заслон, стараясь подавить собственное волнение, будто если он вычленит среди пустынного пейзажа ту точку, которая связывает их с родным миром, то Кайдановски прочитает его мысли и примчится на помощь.
Успокоившись, он развернулся к гигантскому объекту и с помощью встроенного трансфокатора начал внимательно изучать бесчисленные продолговатые окна, ниши, закругляющиеся внутрь колонны. Где здесь может быть вход? Достаточно высоко от поверхности на определённом расстоянии друг от друга шли в ряд пять окружностей размером метров в шесть. Похожи на врата. Ему даже представилось, что это шлюзы чьих-то космических челноков. Или морских батискафов. Но, если эти ниши и не были декоративные, они были все замкнуты…
– Детектор показывает приемлемое наличие кислорода! – крикнул Ле Грок, решивший проверить состав воздуха. – На два порядка больше, чем за куполом. Такой смесью вполне можно дышать. Как если бы мы находились на среднегорье.
– Давайте я проверю это, капитан, – предложил безбашенный француз.
– Отставить! – Но затем русский с прищуром произнёс: – В инструкции Каминского это не было.

На полтораста метров возвышалась линия горизонта комплекса. А над ним на полкилометра воспаряла башня с утопленным шаром в ней. Но открытых врат на двухкилометровом фасаде обнаружено не было.
Было решено завернуть за угол, но обойдя строение на некотором расстоянии от него.
Учёные смогли вычислить, что та сторона имеет пропорции две трети к основной, также, как и у "лица", которое было видно с орбитального телескопа, отправленного на первом этапе миссии. Но самое интересное, посередине виднелся тёмный проём, который вполне мог являться главным входом в это циклопическое произведение искусства.
Приблизившись к нему, исследователи узрели внушительную, в пятнадцать метров высотой, подковообразную арку. По её внутренней поверхности были вырезаны наискось рёбра, похожие на лопатки турбины.

Момент истины. Переступить с древнего песка на давнее творение рук. Но явно нечеловеческих.
Вход продолжался таким же огромным холлом, все стены которого были испещрены высеченными эпизодами далёкой жизни. Выступая то горельефами, то углубляясь койланаглифами.
Зал заканчивался похожей, но гораздо меньшей аркой. Запертой. Других дверей, по крайней мере, явно видимых, не наблюдалось.
Члены экспедиции шли к ней, восторгаясь от причастности к увиденному и обсуждая, что предпринять дальше.
И тут, врата впереди с утробным скрежетом начали медленно опускаться.
Люди замерли. Неужели самые их смелые предположения окажутся реальностью?
Их взору стал открываться круглый свод, нервюры которого шли волнами параллельно друг другу.
Несколько минут волнительного предвкушения.
И это свершилось! Плита ещё погружалась в нишу, а взгляды землян лицезрели в дальнем конце нефа возвышающийся трон, на котором, и вокруг него, находились пять представителей инопланетной расы.
Хотя в гостях были здесь они, чуждый вид их вызвал нескрываемое содрогание. Пускай все и понимали, что если и случится невероятное и за сигналом действительно стоял высший разум, то конечно его носители не будут выглядеть похожими на людей.
Но, это были не гуманоиды. Несмотря на то, что обладали двумя ногами, руками, прямым станом, и вроде без хвоста. Они походили на существ, как если бы планета динозавров не встретилась с астероидом, и у них появилось достаточно времени, чтоб успешно эволюционировать в разумный вид. При этом они не походили на то, как подобных рептилоидов изображали земные карикатуры. В них была своя утончённость. Хоть и одеты были в единую серую форму, включая их лидера. Если достаточно приглядеться, их уже можно было отличать друг от друга. И по мимике, и по расцветке в виде красных крапинок на голове.
Тем не менее, непроизвольное отторжение возникало не по своей воле.
Но, может это всего лишь было первое впечатление?

Путники вошли в продолговатый зал и восседающий на троне начал произносить речь.
Разумеется, что-то разобрать в ней не представлялось возможным.
Но, постепенно тарабарщина стала перемежаться земными языками. Русские, английские, французские слова всё больше вплетались в его приветствие. Все участники экспедиции могли понимать друг друга без перевода, поэтому им не составило труда наконец начать улавливать смысл сказанного рептилоидом.
– Казазаж! Ви глэд ваш лэвыл диакхомплисимэнт. Возможнос' прикхосновен'я дисолюсье в безбрежны оушн познан'я дэльунитэ…
– Это вясырлвнал! Мы завидуем вам ивын. Самвэа мы быть вакуоль тетáр. Бат мы могли понять ауар эгзистэнс лишь нарисованны небосвод он шэлл оф невежыств…
– Лаиявлакака!!! Семя нотр станьте! Ао!

Собрав всю дипломатию в кулак, Волков выдал заготовленный ответ на такой случай:
– Приветствуем Вас! От лица всех представителей планеты Земля. Нас уполномочили заявить при встрече с развитой цивилизацией, что Мы пришли с миром и достойны внести свой вклад в общее дело процветания Вселенной. Мы горды, что вы готовы принять нашу Солнечную систему в Галактическую семью…

Землянин не успел договорить, как пришельцы начали сардонически смеяться.
– Достойны?! Вы сказали достойны? Хкха… Кем вы себя возомнили?
– Хотя, что удивляться. Каждый жалкий мирок, не пролетевший и одного светового года дальше своего гнёздышка, думает, они достойны чуть ли не возглавить всю Вселенную.
– Вам выпала честь стать нашей колонией! И это хорошее предложение. В противном случае, вы…
Пара рептилоидов полезла доставать без всяких трактовок оружие, похожее на бластеры из комиксов.
Соратники, не сговариваясь, ринулись в просветы между колоннами под скрипучий смех верховного монстра. Увидев в стене проход, отряд устремился туда…


Блуждая бесчисленными коридорами, анфиладами, переходами, они в итоге выдохлись.
– Погони вроде нет, – произнёс, отдышавшись, их лидер. – Но как выбраться отсюда?
– Не страшно, – взбодрил товарищей американец. – Выкрутимся.
– У нас не хватит кислорода на возврат, даже если мы найдём способ отключить поле. К дьяволу инструкцию! Я рискну, Волков? Если это обман, возьмёте мой запас.
– Возьми себя в руки.
Командир всё же ухватил и повернул его запястье, глянув на экран прибора.
Состав воздуха не изменился. Пригоден. Даже температура стала плюсовой. И эти ящерицы. Они ведь без скафандров дышат. Если конечно это всё не иллюзия. Но что остаётся? Можем не успеть.
– Ладно. Антуан, слегка приоткрой щель и прислонись к стене. И говори о своём самочувствии. Если будешь отключаться, надеюсь успею закрыть забрало.
С пшиком часть воздуха ушла наружу.
Ле Грок после секундного замешательства осторожно сделал попытку вдохнуть новую смесь. Пошмыгав носом, он улыбнулся.
– Как в Альпах.

Присев на один из выступов в просторном зале, троица переводила дух и подкреплялась живительным коктейлем, потягивая трубочки, вытянутые из ёмкости около плеча.
– А ты хотел Альйонушку сюда заманить, – толкнул локтем француза американец.
– Да она бы уже заподозрила неладное и мчалась к нам с двумя бластерами в руках.
– Эх, жаль, что оружие, нам так и не выдали, – посетовал Гаррисон.
– Это обсуждалось. Чтоб исключить возможную эскалацию.
– Ви. Ага то есть. Получили в итоге просмотр фильма категории Би.
– Почему они не пальнули в нас?
– Может решили позабавиться. Куда мы денемся?
– Отставить уныние!

Во время передышки учёным выпала возможность тщательней рассмотреть замысловатые орнаменты, барельефы; поразмышлять о природе этой древней цивилизации. Почему они, обладая столь обширными знаниями, решили пойти по такому пути?
– Посмотрите, сколько морской тематики.
Пучина земная, в которую недавно только погрузились исследователи, своим разнообразием превзошла все людские домыслы. Но то, что предстало их взору здесь, превзошло всё понимание о биологии. Неописуемые создания переливались одно в другое в чудовищном клубке. Отдельные особи также поражали воображение своей вычурностью. Растения, если это были они, не отставали от фауны в фантасмагоричности. Из горловин стеблей, выходящих прямо из пола, вылезали те самые извивистые создания.

На стенах была запечатлена и сцена какой-то встречи двух рас. Одни выглядели совсем как представители океанских глубин. С жабрами, перепонками. Ноги, правда, в хвост не трансформировались. Только ступни удлинились, как ласты. Другие же чем-то, на земной взгляд, напоминали отдалённо обезьян. Но вместо носа те обладали перемычкой, которая продолжалась до подбородка. И что удивительно, судя по всему, данные существа обладали биполярными ртами.
– Наши ящерки непохожи на всех изображённых, которые мы успели разглядеть.
– Эволюционировали.
– Тогда не в лучшую сторону.
– Всё же меня гложет мысль. Почему в тронном зале их было так мало? И почему никто не попался нам на пути, точнее мы им, – начал сопоставлять факты Гаррисон. – Здесь должен быть целый гарнизон.
– Может несколько лет назад сюда прилетел передовой отряд? – предположил Ле Грок. – Чтоб подготовить комплекс.
– Где их звездолёт? – пришла идея в голову американца. – Если мы его уничтожим, может орды захватчиков не хлынут в нашу систему.
– У них наверняка там кто-то будет. С бластерами.
– Вот и заполучим их!
– Давайте попробуем, – подытожил глава отряда.

– Передохнули?
Они бежали по бесконечным ступеням, выше и выше. И наконец, выбрались на поверхность этого циклопического сооружения. Всё величие древних архитекторов открылось взору.

Подавляющий конус башни, вокруг которой на весь горизонт, по куда хватало глаз, простирались множество полусфер; труб, то смотрящих вверх, то заходящих в причудливые строения, стоящие то выше, то ниже; более мелких, по сравнению конечно только с основной, башенок.
Они оказались на балконе одной из них. Непосредственно перед ними предстал кубический постамент в полсотни метров в рельефных гранях. В его центре располагались три вложенных круга, каждый немного возвышающийся над другим.
Два внешних кольца были украшены пластинами, похожими на лепестки, на которых светились лазоревым иероглифы. То, которое было посередине, беспрерывно вращалось.
Четыре каменных изваяния восседали на картушах внешнего круга, бесстрастно смотря в углы периметра.
– Они появились здесь другим способом, – с отчаянием произнёс Гаррисон.
– Я больше склоняюсь к мысли, не звездолёт ли вéсь этот храм.
– И как его уничтожить?! – воскликнул Ле Грок.
– Может нам удастся вывести из строя генератор поля в башне, – предложил Волков.
Она возвышалась за порталом. Из чего она была сотворена? Металл, камень? На вид было не понять. Из её набалдашника на несколько километров волнами растекался защитный купол, предававший небу, да и всему остальному, эпичный потусторонний вид.
Вызывая меряченье, как в безмолвных просторах под северным сиянием…

Продолжая упиваться флюидами Марса, Ле Грок молвил:
– Мы задохнёмся раньше, чем возвратимся.
– Зато сможем связаться с Кайдановским. И он пойдёт к нам на встречу.


Их встретило огромное пространство, подпираемое квадратными колоннами, в обе стороны уходящими за поворот. Беглецы выскочили перед двенадцатиметровой треугольной аркой, сквозь которую был виден полупрозрачный столб красноватой пульсирующей энергии. Её было слышно уже и без приборов. Негромко, не раздражающе, даже мелодично.
Внутрь самой башни по полу продолжался такой же по размерам, как и арка, изогнутый выступ, в котором был выдолблен треугольник. В его правом углу над канавкой был встроен круглый плоский камень.
– Похоже мы у цели. Но что означает эта головоломка?
– Вы всерьёз вознамерились тягаться с технологиями, возникхшими, когда вы ещё не слезли с деревьев?
Из-за колонн стали бесшумно выходить ящеры с бластерами.
Троица развернулась в круговую оборону. Их предводитель попытался вразумить захватчиков.
– Неужели, находясь на такой вершине развития вы способны спуститься до уровня звериных инстинктов?
– Вы для нас просто прокормка.
– Вы ведь не знаете ничего о нашей цивилизации.
– Мы уже получили все сведения от вас.
– За нами прилетят другие!
– Мы будем только рады…
Дула бластеров начали медленно подниматься.

В самый последний момент, когда земляне застыли в непонимающем отчаянии, рептилоиды один за другим стали замертво падать пронзённые лучами.
Не веря своим глазам, люди продолжали пребывать в прострации.

Перед ними остался стоять только один пришелец. С лазоревыми чешуйками на голове.

Трудно понять какие мысли роились за его вертикальными зрачками, когда он смотрел на трупы убитых им сородичей. Рептилоид перевёл взгляд на людей.
– На вашей планете красивые закаты.

Менее всего в этом чуждом мире они готовы были услышать подобное из уст враждебных существ.
– Откуда тебе ведомо это? – отойдя от шока, спросил Ле Грок.
Он ничего не ответил, только с тоской смотрел на землян.

– Сдвиньте этот камень в левый угол треугольника, если не хотите остаться тут навсегда.

Усилием трёх пар рук им удалось переместить жернов.
И в этот миг полилась новая мелодия теперь едва голубоватой завихряющейся плазмы.
Они с любопытством подошли к краю уступа, взглянув вверх. Столб бил не в небо, а в выпуклую поверхность с металлическим отливом.


Их неожиданный спаситель повёл землян наверх на западную сторону, откуда они сами пришли.
По пути он открыл тайну появления сигнала, которую так жаждали узнать люди. Но при этом пресекал попытки узнать больше подробностей.
Раса "крапчатых", как он назвал их уничижительно, смогла перехватить сигнал с древнейшего портала, который не подавал активности десятки миллионов лет. А он просто ретранслировал источник, впервые выведенный в космос на соседней планете.
– Через год, ваш земной год, они послали сюда наблюдателей, которые изучали вас по радиопередачам.
– Когда на разных языках пошли восторженные новости о выходе на орбиту уже человека, и через месяц ещё раз, им удалось запустить механизмы этой… субстанции…

– А вы на удивление быстро смогли совершить рывок от первого полёта к первой планете.
– Нам удалось сплотиться. Хотя бы в этом.
Он с восторгом глянул на землян, но улыбка его тут же пропала.
– Я должен уничтожить портал, чтобы с вашей планетой не стало то, что произошло с моей.
– Это поражение! – Запричитали члены экспедиции. – Ни в коем случае нельзя так делать. Погубить достижения ваших предков? Мы ведь можем использовать их во благо.

– Предки? – пришелец ухмыльнулся.
Несмотря на чуждую мимику, в его глазах они увидели бесконечную звёздную печаль.
– На той стороне нет вселенской справедливости. Там всё как у вас, только в масштабах галактических.
– Мы не можем позволить разрушить…
Земляне скорчились от резонанса в своей голове.
– Ступайте. Скажите властям своего мира, что это был внутренний источник.

…Разочарование…Ради этого прилетали?!...Столько лететь и понапрасну...Остановиться в шаге от скачка на новую ступень развития?...Молчать?...Немыслимо…

Уходя они спросили его:
– Как звать тебя?
– Имя… моё…
С горькой улыбкой он посмотрел в какую-то неведомую сторону.
Затем вновь вернулся к ним.
– Моё имя стёршийся иероглиф.

– Но что с тобой будет?
Динопод отвернулся и бросил взгляд сквозь панорамное окно в даль горизонта.
– Я остаюсь любоваться закатами этой планеты. Она напоминает мне родную…

Второе кольцо замедлило ход.
Внешнее кольцо повернулось истуканами на четыре выхода к порталу.
Всё застыло. Иероглифы погасли.

И лицо Сфинкса расплылось в ничего не значащие холмы.

6. Spe salvi

Лето стояло жаркое, но не сухое. В этот год короткие дожди шли часто, и в лесу парило так, что хоть одёжку выжимай.

Сегодня солнце особенно расстаралось – палило, выжигало всё живое на редких прогалинах густого подлеска. Двигаться не хотелось, хотелось лишь прикорнуть где-нибудь в тенёчке да и проваляться до вечерней прохлады. Одна радость – комаров нет, в такую жару только слепни гудят басовито, в лицо лезут, круги вокруг наворачивают – но от них отмахаться не проблема, да и одежду они не всегда прокусят.

Матвей остановился, вытер лицо, ловко прибил очередного слепня. Хоть бы ветерок какой! Полпути, считай, позади, сейчас Кривой ручей обойти, потом чуть на восток, через овраги и обратно в посёлок можно возвращаться.

Вот бы ещё Юрка не ныл.

Юрка Матвея временами раздражал. И не то чтобы тот был человеком плохим, да нет, обычным он был, самым заурядным. Только есть такие люди – всё время им то вода мокрая, то мёд несладкий, и Юрка как раз из этих был.

Нытьём своим с самого утра достал, как в патруль ушли.

Юрка, ну сколько ему сейчас? – лет двадцать от силы, значит, щеглом был совсем, когда старый мир рухнул. Может, даже в школу ещё ходил. Двадцать – самый возраст, жить надо, дышать полной грудью, а не ныть по любому поводу. Хотя… Сейчас-то что года считать, всё время мира твоё – наслаждайся, пока не сдохнешь.

Выругался про себя. Сколько раз уже зарекался про старую жизнь вспоминать, а в голову всё одно прошлое лезет. Главное, обидно – только-только работу нашёл по сердцу, Светку встретил – расписались скромно, без излишеств; там вроде и копеечка какая-никакая пошла, казалось, живи да радуйся, как вот тебе… Сгинула страна, вместе с ней сгинули планы и надежды, а разноцветные бумажки с цифрами стали ненужным мусором.

Матвей сплюнул зло. Хоть ной, хоть не ной, толку-то сейчас?

*

Палатку они заметили почитай что случайно.

На горочку взобрались, Матвей остановился воды хлебнуть, да так пластиковую бутылку до рта и не донёс. Юрку – хорошо тот заткнулся, пока поднимались, дыхание берёг – за шкирку на землю кинул и сам рядом грузно рухнул.

Через ручей, на другом берегу кто-то обустроил стоянку. Палатка хоть и небольшая, но шикарная, серой камуфляжной расцветки, и видно, что почти новая. Костерок горит, но дымок вьётся еле-еле – хозяин огонь грамотно разложил, явно сторожась чужих глаз. Рядом котелок уютно притулился.

Матвей глазами на автомат показал, что у напарника за спиной был: не самому ж таскать, а Юрка молодой, жилистый, ему только на пользу. Тот понял, неловко завозился, но справился, достал оружие. Матвей шикнул недовольно, автомат забрал и с предохранителя снял.

Притихли.

Вскоре из палатки вылезла женщина. Сама маленькая, худая, сзади наспех скрученая чёрная коса болтается до половины спины – Матвей и забыл, когда видел такие длинные волосы в последний раз. У жены-то ещё длиннее были, так она ворчала всё время, грозилась обрезать накоротко, но Матвей знал: ей нравилось то, как он их касается. «Бирюк-бирюком», – смеялась Светка, когда он осторожно пропускал сквозь пальцы длинные пряди, – «а глаза-то с потрохами выдают – добрые».

Матвей пот смахнул, что в глаза лез, мокрую кожу на лице яростно щипал. Женщина в камуфляжке, словно росгвардеечка какая миниатюрная из прошлой жизни, только кепки не хватает. Ей-то как не жарко?

Женщина настороженно оглянулась, к костру подошла, в закопченный котелок что-то бросила, перемешала. Попробовала, снова по сторонам мазнула глазами, обратно в палатку полезла. И опять всё затихло.

Наблюдали недолго, с полчаса. Но всё равно у Матвея тело затекло от неподвижности, а Юрка так вообще извертелся. На небе, как назло, ни облачка, а они на открытом месте, того и гляди, запекутся.

– Одна вроде баба-то, – еле слышно прошептал Юрка, но Матвей глаза прикрыл, головой слегка мотнул. Палатка маленькая, а поди знай – может, и ещё кто внутри. Но не до вечера же лежать?

– Ладно, – шепнул он в ответ, – погнали.

*

Подобрались аккуратно.

Матвей угнездился за толстым деревом, автомат наставил на палатку и рукой Юрке махнул – давай, мол. Юрка со стороны подобрался, чтобы голос сбоку звучал, заорал:

– Эй, в палатке! Вылезайте без глупостей, ну! Или щас палатку перекрестим, у нас автоматы!

Матвей поморщился. «Перекрестим», господи, ну как есть дитё! Башку хоть бы пригнул, шмальнут сейчас на звук, а пуля, известно же, мозгов не имеет. Сколько ни учи балбеса – толку-то!

Палатка молчала. Матвей поймал Юркин вопросительный взгляд, и только рукой показал вниз: пригнись, дубинушка!

– Не стреляйте!

Женский голос оказался неожиданно хриплым, низким, как у заядлой курильщицы. Полог откинули и наружу вылезла та самая женщина. Вблизи она оказалась постарше, возрастом ближе к сорока. Хотя попробуй разбери сейчас, кому сколько, некоторых за последнее время так потрепало, что год за пять смело считать можно. Лицо бледное, глаза с тёмными кругами, как от хронического недосыпа.

Она встала перед палаткой, закрутила головой, цепко окрестности глазами ощупывая. Руки сразу вверх подняла.

Матвей высунул автомат, обозначился. Орать не стал, спросил специально спокойно и размеренно:

– Сколько вас? Снаружи есть кто?

Женщина глаза сощурила, словно вглядываясь, разглядела оружие, кивнула настороженно:

– Никого, тут я только и мой сын. Ребёнок. Пять лет.

– Пусть выходит.

Женщина повернула голову и тихо сказала что-то в палатку. Тут же оттуда пацан вылез, сразу к женщине кинулся, в ногу вцепился. Исподлобья смотрит, глаза дикие: ну чисто зверёныш.

– От входа отошли и на землю сели, руки за голову, – Матвей мотнул головой Юрке на палатку, – проверь!

Юрка сбоку по натянутому тенту пнул пару раз, внутрь опасливо заглянул:

– Никого!

Тут и Матвей из-за дерева вылез. Но подходить не стал, так и застыл чуть поодаль с автоматом.

А Юрка уже осмелел, обошёл палатку сзади, в котелок нос сунул.

– Дядь Матвей! Гречка! С тушняком! Охренеть! – и тут же пальцами в кашу залез, жменьку подцепил и прямо с ладони стал жадно есть, аж замычал от удовольствия.

У Матвея рот поневоле слюной наполнился, а на языке, кажется, даже позабытый вкус появился. Позавтракали-то ещё перед выходом, только-только рассвет занялся, а сейчас уже полдень минул. Гречка! Он к ней всегда неровно дышал, а тут шесть лет только овёс да картоха. Матвей поморщился, спросил:

– И откуда ж ты такая… богатая?

Женщина покосилась на Юрку, сказала негромко:

– Чистяковская стоянка.

– Это где рыжий Парамонов за главного?

– Да. Только наш Парамонов лысый что колено. Хотя, мож, конечно, и был когда рыжим, да вот борода у него чернявая с проседью. Проверяешь никак, – женщина помедлила и добавила язвительно, Юрку передразнивая, – а, дядь Матвей?

Матвей не повёлся, всё так же спокойно спросил:

– А добро-то откуда? Склад общий подломила и слиняла? И если одна – как допёрла это всё? Отсюда до чистяковских пилить и пилить.

– А жилистая я! – женщина смелела на глазах, и Матвею это не нравилось, – а чистяковские… Рейдеры пришли по реке, со стороны Речного. В общем, нет больше никаких чистяковских.

– А тебя снарядили и на все четыре стороны отпустили, так, что ли?

– Нет, просто я ж не дура. Парамонов с рейдерами договориться хотел, откупиться собирался. Наши-то в Речном недавно завал жирный разобрали, торговый центр откопали, это всё, – она, рук не опуская, локтем вокруг повела, – оттуда. Да только Парамонов тупой, богатство засветил, а у рейдеров глаза жадные, блестючие. Вот был бы Парамонов и впрямь рыжий, сообразил бы, рыжие-то они ухватистые, а так… Утекли мы с сыном ночью, и этой же ночью издалека на пожарище любовались. Полыхало красиво, надеюсь, Парамонов погрелся перед смертью, дебил лысый.

Слова лились всё быстрее и быстрее, и от обилия информации у Матвея даже зубы заныли.

А женщина не унималась.

– А вы, верно, майоровские? Партизаны лесные? Я б знала, что вы где-то здесь, никогда б не сунулась. Мож, разойдёмся? Я слышала, вы нормальные. Как и не встречались, мы р-раз, и испаримся, и как не было нас? Продукты отдам все, у меня много. Чего думаешь, а, дядь Матвей? – тут женщина неожиданно запнулась и зашлась в глубоком надрывном кашле.

Матвей аж вздрогнул и словно из ступора вышел. Заговорила, зараза, – язык без костей.

Он кинул бутылку с водой женщине, та благодарно кивнула и жадно начала пить. Неодобрительно глянул на Юрку – тот, казалось, их и не слушал, от котелка оторваться не мог.

А что тут думать? Его дело маленькое, пусть Майор решает.

– Собираем здесь всё и в посёлок. Надо до ночи успеть.

*

Женщина добро своё упаковала споро и аккуратно, Матвей даже засмотрелся. Пацан дичился было поначалу, но потом осмелел, матери помогать стал в меру сил. Юрка тоже дёрнулся, да Матвей на него цыкнул. Нечего, сами пускай.

Добрались быстро.

Всю дорогу шли молча, даже Юрка не ныл. Ну правильно, перед чужаками марку-то держать надо. Как к частоколу вывернули, женщина остановилась, удивлённо уставилась на ворота: над ними была прибита зелёная крышка капота от военного грузовика, на которой кто-то старательно намалевал белой краской «п. Надежда». Матвей никогда не интересовался, кто это сделал, знал лишь, что надпись почти сразу появилась: грузовики разобрали ещё в первый год, как бензин весь пожгли. Название, кажется, сам Майор придумал, а люди и привыкли – слово доброе, сразу прижилось.

– Spe salvi, – пробормотала женщина.

– Что? – не понял Матвей.

– «Спасены надеждой». Это из библии.

– Верующая, что ли?

Женщина посмотрела на него косо, хотела сказать что-то, но снова закашлялась.

Последний час дался тяжело: останавливались часто, и видно было, что силы у неё на исходе. Рюкзак за плечами здоровенный, туристический, за таким и человека не разглядеть. Да и Юрка притомился – пацана на руках тащил почти что всю дорогу для скорости. Жара эта опять же… Матвей шёл налегке, из груза считай только автомат, а в ушах стучит так, что шагов не слышно, и во рту слюна тягучая – не сглотнуть. Не двадцать лет, да, что уж тут.

Но ничего, сейчас чужаков Майору сдать, и на ужин.

Как раз вовремя вернулись.

*

Поесть Матвею не дали. Только Юрку за пайкой послал, из караулки дёрнули: там Майор чужачку собирался допрашивать.

Караулка – крайний дом у самых ворот частокола. Снизу комнаты, где поспать-пожрать можно, а сверху башенка для дозорного. Дом ставили второпях, башенка вышла неказистая, кривоватая, но назначение своё исполняла исправно.

Матвей вошёл, молча с Майором за руку поздоровался – сегодня не виделись ещё. Тот сидел как обычно – хмурый и недовольный, как будто опять десяток проблем в голове держал, не зная, за что первое браться. А может, так и было, кто его знает.

Матвей вспомнил, как увидел его впервые: здоровый мужик, чуть жирком заплывший, лицо злое, перемазанное в какой-то копоти, сам в военной форме. Шла эвакуации из Речного, и Матвею повезло к отряду Майора прибиться. Хотя какой там отряд: толпа обычных людей, что ещё пару дней назад жили каждый в своём родном мирке, полном житейских неурядиц да немудрёных радостей.

«Грузовик водить умеешь?», «Умею», – и Матвей сам не понял, как без лишних слов оказался за рулём одного из четырёх военных «Уралов», набитых под завязку людьми и каким-то военным барахлом.

Барахлом, как же. Ценности поменялись слишком резко, и барахло то вдруг сделалось залогом выживания в новом мире. Майор никогда не делился, откуда он всё это взял, а спрашивать – дураков нет.

Дураки все в первые месяцы сгинули.

А Матвею повезло, да. Да только везение – штука такая, бывает, и не разберёшься, выиграл или надули. Перед глазами опять встало залитое кровью, но всё равно какое-то умиротворённое лицо жены. Эх, Светка, Светка…

Матвей поморщился. Как не старайся – а прошлое всё равно псом голодным скребётся, лазейку ищет – не отобьёшься.

*

Пожилая поселковая врачиха, Владимировна, женщину пришлую привела, посадила напротив Майора за стол. Матвею кивнула, встала рядом. Матвей вопросительно глянул, мол, что тут? Та лишь плечами пожала.

Чужачка зубы оскалила, удивилась наигранно, глядя на Майора:

– Глянь, и этот лысый! Баб своих, – тут она на короткостриженую Владимировну головой мотнула, – и тех обрили! Секта, что ль, тут у вас какая, а?

Владимировна обиженно губы поджала. Матвей заметил, как у неё рука дернулась, понял – до головы хотела дотронуться машинально, но сдержалась.

Майор помолчал и мягко сказал:

– Нет, не секта. Войлок катаем.

– Из человечьих?

– А какая разница?

Женщина хмыкнула, и уже нормально спросила:

– Сын мой где?

– В соседней избе. Умаялся, уложили его, уснул, – Майор пристально посмотрел на женщину и продолжил, – ну рассказывай, чего молчишь. Только без вранья.

– Что рассказывать?

– А всё. Как звать тебя, для начала.

Женщина взгляд не отвела, выдержала.

– Надькой зовут. Идём с сыном с Чистяковской стоянки. Её рейдеры сожгли, что по реке пришли, да я вон ему – тут женщина в сторону Матвея головой мотнула, – всё уже рассказала. Что с людьми, не знаю.

Она помолчала и добавила устало:

– Парамонов не рыжий, а лысый.

Матвей невольно усмехнулся. Видя, как Майор недоумённо оглянулся на него, поспешил объяснить:

– Проверял. Мало ли.

Майор пару секунд соображал, потом кивнул – понял, нетерпеливо побарабанил пальцами по столу.

– Сколько?

– Что сколько?

– Не тупи, Надежда. Рейдеров сколько?

Женщина своё имя услышала, скривилась.

– Нет больше Надежды – Надька я, так и зови. А рейдеров – да кто б их считал? До хрена. Плоты большие, я таких и не видала. Дома целые плавучие.

– Главный кто? Вооружены чем? Плоты на движках? Или сами тянут?

– Да не знаю я ничего! – сорвалась Надька, – мне что, докладывали? Огнестрел есть какой-то точно, какой – не знаю. Ночью, когда мы сбежали – выстрелы слышала, много. Не бедствуют, видать. Движки может и есть, только плоты рабы тащат. Не люди, а жуть – кожа да кости, как живы ещё на таком фитнесе – без понятия.

Полузабытое слово – фитнес – неожиданно резануло слух, Матвей даже удивился слегка. Сколько таких слов исчезло в последние годы? От фитнеса веяло интернетом, смартфонами, соцсетями и показушными фотками с подтянутыми девушками, что тщательно улыбаются в камеру.

Надька молчала, молчал и Майор. Матвей не видел его лица, но знал точно – сидит, хмурится, в голове что-то раскладывает.

Рейдеры. Призадумаешься тут. Куда их дальше нелегкая понесёт, поди разбери. Плоты – это хорошо, значит, к реке привязаны, в леса вряд ли полезут. С другой стороны, если их и впрямь много, то одной еды эта орава требует ого-го сколько, это Матвей за годы поселковой жизни усвоил крепко. Жрать-то каждый день охота.

– Ладно, – наконец сказал Майор, – пёс с ними, с рейдерами. Будем с вами решать.

Надька напряглась, заёрзала сразу, закашлялась снова. Прохрипела:

– Отпустите нас, всё, что есть отдам. Зачем я вам, убогая, да с дитём малым?

– Ребёнок родной? – Майор дождался кивка и продолжил, – Сколько ему, меньше пяти? Значит, уже после родился. Отец кто?

Надька взгляд кинула вызывающий, сказала зло:

– Мало ли людей хороших на свете? Не помнишь, что ли, что в первый год было?

– Ясно, – Майор снова помолчал, – что умеешь? Шкуры собачьи видел среди вещей твоих, выделаны хорошо, знаешь, как делать?

– Это у нас Санька Одноглазый старался. Я не в курсе.

Матвей поморщился. Крольчатник в посёлке сладили, да только шкуры выделывать не умел никто – городские же все. Пробовали, конечно, но они в результате получались то жёсткими, то ломкими, как картон.

– А ты чем занималась?

– Разным, – Надька глаза отвела. Майор усмехнулся.

– Разным? А до, – тут он мотнул головой вбок, словно время отмотал, – кем была?

– Юристом.

– Мда. Юристы нам без надобности, законы у нас простые.

Майор опять замолчал, к Владимировне повернулся, посмотрел вопросительно. Та без слов поняла, заторопилась:

– С дитём нормально всё, только дикий. А эта, – легкий кивок, – тут хуже. Кровью кашляет, язвы по телу странные, не видала таких. Может, туберкулёзница или ещё чего похуже, мало ли дряни новой появилось. Небольшой жар есть – значит, воспалительное что-то идёт. Прогноза не дам, у нас лекарств сам знаешь, чуть да маленько.

Надька хотела сказать что-то, но опять начала кашлять, захрипела нездорово. Майор даже отодвинулся слегка.

– Детей ещё сможет родить?

Владимировна быстро обвела взглядом маленькую Надьку, возмутилась неожиданно:

– Я те что, гинеколог? Я ветеринаром была всю жизнь, а ты с меня как с доктора наук всё время спрашиваешь!

Матвей примиряюще Владимировну приобнял, успокойся, мол, не время сейчас. А Майор только кивнул, словно и не заметил, опять в мысли погрузился.

– Отпустите просто, – это Надька снова захрипела, – зачем мы вам? Мы уйдём, далеко уйдём, обещаю!

Майор посмотрел на неё задумчиво и опять голос смягчил, рассудительности подпустил:

– Люди нам нужны. Без людей никуда. Будут люди – будут дети, будут дети – будет надежда. А какое будущее без надежды? Смысл иначе в этом всём, – он рукой круг небольшой очертил в воздухе, – какой? Ни-ка-ко-го.

Он помедлил.

– В общем, постарайся понять. Куда тебе ребёнок? На ногах еле стоишь, сама в лесах сгинешь и сына угробишь. А мы пацана вырастим, позаботимся, сытый и одетый будет. У нас люди хорошие, даже с вашей стоянки восемь человек приютили, когда Парамонов с Чистяковым в кровь поцапались.

Надька молчала, неверяще глазами в Майора вцепилась, будто даже моргать разучилась. Матвей на неё глянул, занервничал, перехватил автомат поудобнее.

– Не отдам, – тихо сказала, пальцами стол сжала так, что костяшки побелели, – не отдам.

– А кто ж тебя уговаривать будет, – рассудительно ответил Майор, – пацан и так уже у нас, а вот ты нам, извини, без надобности. Возиться с тобой ресурсов нет, ещё и зараза какая пойдёт, не дай бог. Так что, – он решительно хлопнул себя по ногам ладонями и грузно встал, – давай не усложнять никому жизнь, Надежда. Не поминай лихом.

*

Майор вытащил Матвея на свежий воздух. Солнце уже наполовину скрылось за деревьями, и по посёлку гулял лёгкий ветерок, несмело трогая людей за разгорячённые лица.

– Вечером к оврагам её выведи, – Майор повернулся и внимательно смотрел на Матвея. Слова ронял тяжело и размеренно, – только один иди, Юрку не бери.

Матвей молчал.

– Нельзя иначе, Матвей. Сам же понимаешь. Она дорогу сюда знает.

Матвей отвернулся и буркнул тихо, чуть слышно:

– Ладно.

Майор положил руку ему на плечо, резко и крепко сжал. Кивнул и зашагал к центру посёлка.

*

– Стой.

Матвей и не сказал даже, а вороном каркнул. Надька послушно остановилась, развернулась, спросила бесцветно:

– Всё? Здесь, что ли? – она поймала взгляд Матвея, скривилась слегка, – ну я ж не дура.

Волосы ей остригли коротко, почти наголо, и это, казалось, окончательно сломало что-то в чужачке. Матвей вздохнул. На душе и так тоскливо было, а стало совсем погано.

– Одежду снимать? Патрон-то пожалеешь небось, горло перехватишь? Зальёт всё…

Она глаза вниз отвела, в землю уставилась и застыла в ожидании. Матвей молчал, горло совсем пересохло.

Дрянное лето в этом году. Жара.

– Пашка он. Павел.

Матвей не понял сразу, и Надька пояснила глухо:

– Сын. Пашкой зовут, – она глаза отвела и совсем тихо попросила, – ты пригляди за ним, Матвей. Он смышлёный.

Она начала стаскивать камуфляж, замешкалась, словно вспомнив что-то, и резким движением сняла с шеи цепочку. Протянула Матвею. Мелькнул серебристой искоркой маленький крестик.

– Память ему будет, – сказала устало, – пригляди, а? У тебя глаза надёжные.

*

Матвей вошёл в караулку, устало скинул серый камуфляж, что в руках тащил, на лавку, сверху автомат пристроил. Сел тяжело, миску придвинул, что на столе стояла – Юрка, молодец, позаботился, притащил прямо сюда. Ложку взял, помешал.

Скривился недовольно. Овсянка опять, но хоть с курятиной.

Юрка покосился на брошенные им вещи, хотел было сказать что-то, но осёкся, словно ожёгшись о взгляд Матвея. Потом не вытерпел всё-таки:

– Тушняка бы, да, дядь Матвей? Задолбало. Одно и то же жрём.

Матвей глаза поднял, вздохнул. Опять нытьё, – ну Юрка б Юркой не был, если б не ныл. Хотя и впрямь, гречки бы сейчас. Сам-то, подлец, котелок в одного умял, пока он там с чужачкой разговоры разговаривал.

Перед глазами встало лицо Надьки, её остриженная голова, и Матвей резко отодвинул тарелку, ложку бросил так, что звон пошёл по комнате. Юрка испуганно на него глянул, притих, но снова ненадолго.

– Чего, дядь Матвей? Хрен с ней, с курицей, и с ней неплохо. Здоровое питание, помнишь, как народ упарывался? Зож там, диеты, фитнес…

Фитнес. Слово снова царапнуло, на этот раз почему-то куда больнее, словно воспалившуюся ранку нечаянно задел.

Фит-нес. Дрянь, а не слово. Матвей вздохнул тяжело:

– Сам-то поел?

Юрка кивнул.

– Дядь Матвей, там это… Майор заходил. Ты стрелял-то зачем, слышно же…

Матвей помолчал, обронил хмуро:

– Так нужно было. Автомат почисть вон лучше.

Он опять придвинул тарелку. Есть хоть и не хотелось, а надо. Юрка рот было открыл, но Матвей на него так зыркнул, что тот только молча кивнул. Всегда бы так.

Он проглотил ложку холодной каши и спросил неожиданно для самого себя:

– Как думаешь, Майор против не будет, если я пацана заберу?

Юрка не ответил, только удивленно покосился и плечами пожал. Матвей руку в карман сунул, цепочку с крестиком припрятанную нащупал, тёплый металл пальцами слегка погладил.

И почему-то вдруг успокоился.


***


Лето было жарким, долгим и влажным. Осень же пролетела одним быстрым всполохом, и вроде ещё вчера солнышко жарило, а тут вон, смотри-ка – уже всё в первом снежку.

Насыпало немного, только что землю чёрную прикрыло, но Майор патрули отменил, чтобы следов не натоптать. Рейдеров опасались.

Юрка вылез из караулки, поёжился.

Рейдеры, чтоб их. Дядя Матвей с Майором подбирались по осени к бывшей чистяковской стоянке, вернулись злые, хмурые. Рейдеры всё-таки на зимовку остались, теперь если и уйдут, то не раньше весны.

На улице совсем тускло, утро еле занялось. Голову запрокинул: тучи по небу ползут тяжёлые, низкие, набухли так, что только тронь – порвутся. Ну точно сегодня снег пойдёт.

Захотелось отлить, а до сортира топать лень. Юрка оценивающе поглядел на заднюю стенку караулки, вздохнул – не, дядька Матвей орать будет, заставит комнату снова драить, а после автомат перебирать очередную сотню раз посадит. Ну его к чёрту. Лучше за частокол прошмыгнуть в калитку, там и не узнает никто. Да и снег опять же сыпанёт, следы скроет, кому ограду снаружи проверять в голову придёт?

Юрка поморщился недовольно: Майор совсем поехал на своей санитарии. Хотя, может и правильно, тут волю дай, всё в момент загадят. Людей не изменишь.

Юрка сплюнул и бодро потрусил к калитке. Зябко. Надо бы шапку надеть, да возвращаться лень.

Вышел, только пристроился, штаны расстегивать полез, тут ему по голове и прилетело.

*

Очнулся когда, не сразу понял, где он и что происходит. Голова гудит, глаза не видят, тело не слушается. Выстрелы редкие слышны и дымом тянет, словно в костёр кто сырых веток подкинул.

Веками подергал, погримасничал. Один глаз открылся, второй кровью склеило намертво, только водой теперь размачивать. Голову приподнял, огляделся как смог.

Рейдеры, кто ж ещё. Он перед воротами самыми на земле, руки сзади стянуты – пальцы даже не шевелятся: или замерзли, или затекли. Подальше еще тела лежат, не разобрать, живые люди или нет. Головой повертел – замутило сразу, и горьким вырвало. Ну правильно, поесть-то не успел утром.

Голова гудит, в ушах бухает. Сотряс поймал.

Караулку подожгли внутри. Родная башенка, что почти домом была, кривым пальцем в небо смотрит, а из-под крыши дымок идёт. Идёт лениво, нехотя, но это до поры – Юрка пожаров насмотрелся при эвакуации. В любой момент полыхнёт жадно и жарко.

– О, этот очухался вроде, башкой крутит, – Юрку несильно пнули по спине, но от удара опять замутило. Голос визгливый какой-то, неприятный.

– Руки ослабь ему, придурок. Отморозит, а он молодой совсем, крепкий, на тягло поставить такого самое оно будет, – второй голос низкий, властный.

Юрку за шкирку взял кто-то сильный и играючи к пеньку прислонил спиной. Руки освободили – а толку, всё равно тело не слушается, как бревно деревянное.

Рядом трое стоят. Один мужик здоровый, борода с ладонь, второй хоть и пониже, а тоже смотрится мощно. Первый в обычных грязных тряпках разноцветных, второй же – в тулупе, овчина белая, чистая. Сразу понятно, кто за главного.

Чуть поодаль от них – невысокая женщина, тоже в какую-то ободранную шубейку кутается.

Белый тулуп заметил, что Юрка на него смотрит, присел рядом, пристально уставился. Юрке аж отодвинуться захотелось, головой дёрнул. Рейдер удовлетворённо кивнул.

– Крепкий, – насмешливо протянул, – спасибо, что внутрь пригласил, без тебя бы дольше возились.

Юрке от этих слов что-то так тягостно стало, не передать. Накосячил, да только тут хоть сотню раз караулку вылижи до блеска – не исправить ничего.

А рейдер встал, взгляд на женщину кинул, что нетерпеливо выглядывала что-то, поморщился.

– Надежда Михайловна, ну, хорош стресс нагонять, нормально всё будет. Щас найдут щенка твоего.

Женщина повернулась, невидяще мазнула глазами по стоящим рейдерам, словно пустое место взглядом ощупала. Юрку вообще проигнорировала, отвернулась в сторону посёлка резко.

– Вишь какая? – это мужик в тулупе Юрке опять. Он был явно из тех, кому языком потрепать за радость, – у меня в компании работала, ну, до всей этой херни. Всегда цепкая была, даром, что баба, – он доверительно наклонился и сказал, голос притушив демонстративно, – зря вы её не грохнули. Мы б вас в жисть не нашли.

А Юрка женщину сразу узнал. Её подвижное бледное лицо летом в голову так запало, что снилась она потом ему и не раз, и не два, да ещё в таком виде, что не расскажешь никому – стыдно. Не дядьке Матвею же на сны жаловаться, он бы максимум к Клавке Щербатой послал, к ней мужиков много дорожку топтало. Ну а что, баб-то в поселке всего-ничего, да и те все в возрасте. Он так вообще в Надежде самый малой был, по крайней мере, пока Пашка не появился. Конечно, и Юрка у Клавки ночевал, бывало, что уж, но только противно было, а после – особенно. Клавка – тётка страшная, половины зубов нет, и тянуло от неё вечно какой-то прогорклостью.

А дядька Матвей, выходит, тоже накосячил неслабо. С Пашкой-то потом возился – не оторвать, и тот за ним хвостом ходил – Юрка даже ревновать начал чуток. А оно вон как…

Юрка опять попробовал руками пошевелить, но без толку. Тут же в голове зашумело, снова замутило и он глаз прикрыл.

Где-то вдалеке застучала длинная автоматная очередь.

*

Показалось, что вырубило ненадолго.
Время промоталось резво, словно кто ползунок перемотки в фильме перетащил. Юрка сглотнул горькую слюну. Сколько прошло – не понять.

Тем временем огонь в караулке собрался с силами и вырвался на воздух.

Юрка завороженно смотрел на пламя: оно ревело, бесилось в нетерпении, и не верилось, что этот огненный зверь за минуты может сожрать дом и так же быстро успокоиться, сгинуть, оставив после себя лишь чёрную прогалину, пышущую жаром.

Со стороны ворот быстро подошли еще два мужика, заговорили с главным тихонько. Белый тулуп слушал-слушал, да внезапно, во весь голос выматерился.

– Вам хоть что-то доверить можно?

– Чёрный, ну он в избухе своей закрылся с ксюхой, нам чо делать-то было? Строчит вслепую, двоих упокоил. Мы и подпалили, чтоб задохся. Кто ж знал, что он с пацаном там?

Мужики стояли виновато, покорно разнос принимая, белый тулуп продолжал материться, а Юрка на женщину смотрел, взгляд отвести не мог.

Лицо у неё заледенело, губы сжались так, что и не видно. А в глазах… в глазах не то что пустота, тьма клубилась, того и гляди вырвется наружу. Юрка даже поёжился.

Главным тем временем повернулся, начал было:

– Тут форс-мажорчик, Надежда Миха…

Да не договорил, осёкся, тоже на женщину уставился.

У той отвёртка в руке, длинная, ржавая. И откуда только вытащила.

Стоит неподвижно, смотрит, одни ноздри раздуваются.

Пара долгих секунд прошла в молчании. Потом женщина сказала тихо, еле слышно, Юрка по губам прочитал скорее:

– Ты обещал.

И вперёд пошла, ускоряясь.

– Стой, Надька, – белый тулуп пистолет шустро достал, на неё направил, – бросай, дура, ну!

Не остановится, осознал Юрка.

И главный дураком не был, тоже понял.

Три выстрела сухо щёлкнули один за другим. Женщина споткнулась, сделала ещё пару шагов и мягко согнулась, на колени опустилась. Постояла так мгновение, потом на бок завалилась, завозилась неловко в грязном снегу.

И тут словно напряжение спало, время, что, казалось, до этого патокой текло, нормальную скорость себе вернуло. Юрка глубоко вдохнул, поняв вдруг, что воздух в лёгких давно куда-то делся.

А главный вызверился на стоящих мужиков, заорал опять:

– Чего встали, дебилы? Валите вон кур пакуйте, не дай бог хоть одну придушите, я вас Барону в тягловые отдам!

Те шустро подорвались в посёлок, а он подошел к затихшей женщине, сплюнул и с каким-то странным одобрением сказал:

– Вот же… Бешеная.

*

Юрка с трудом стоял на стреноженных ногах. Мутило. В голове было пусто, мысли будто разбежались – ищи, не найдешь.

Он смотрел, как рейдеры, матерясь, с трудом сорвали крышку капота с названием посёлка. Железный лист рухнул с грохотом, надписью вниз, и люди шустро и деловито, как чёрные муравьи, принялись укладывать на него часть награбленного.

А Юрка голову задрал. По небу всё так же медленно и равнодушно тащились тучи, набитые под завязку: снег так и не пошёл, обманул.

Вместо снега в воздухе кружился и неспешно падал вниз серый пепел горящей Надежды.

7. Возвращение в колыбель

Свертывание эксперемента


"Если неизвестно начало, неизвестен и конец"


Языки пламени раздувал тихий прибрежный морской воздух, отбрасывая веером семь теней на мерзлую землю.

- Организатор: Все в сборе? Это важная встреча, откладывать которую нельзя, ибо время - золото в текущей ситуации. - обратился Организатор к гостям, обводя глазами по часовой стрелки собравшихся вокруг костра.

- Организатор:Полагаю, что так. Семеро, включая меня, обязались присутствовать и семеро прекрасно знакомых мне лиц наблюдаю я среди вас, - заключил Организатор, высыпав алхимический порошок пурпурного цвета из колбы прямо в огонь, чтобы отбить тягу незваных гостей к месту собрания, как бы подытоживая свои слова.

Грянула полночь, и по осенним меркам, дальше костра, пока зрение не адаптируется к темноте, с трудом можно было что разглядеть.

Шестеро человек, влекомые таинственным приглашением, собрались посреди руин римской крепости, окруженной реликтовым лесом, этого памятника давно минувших времен, что хранили Уэльские земли англичан. И истинную цель знал лишь один из них - Организатор этой встречи.

- Послушайте, пока мы не начали. Вы знаете о том, что нам строго запрещено здесь находиться? И если кто-нибудь узнает об этом... - робко задал вопрос один из участников встречи в адрес его Организатору, понимая, что тот делает, но все же имея обоснованное беспокойство и полагая, что выражает интересы остальных.

Организатор внимательно выслушал, ожидая подобный вопрос, и стал отвечать в пол голоса.

Организатор: Друзья мои, это действительно запретная зона, и мы нарушили ряд законов, пересекая границы данной территории. Но это обязательное условие для сокрытия нашего разговора и посвящения вас в заключительный этап вашей инициации. К тому же, после здесь услышанного, вам не придется беспокоиться о таких юридических пустяках. Об этом даже никто и не узнает. Невозможно.

Участники в нестерпимом ожидании приготовились переступить порог заключительной части их посвящения. И также сегодня Организатор и одновременно их учитель, по данному им обещанию должен был раскрыть свою личность, дабы скрепить обет неразглашения навсегда.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------




Объединение это нигде не числилось и являлось строго изолированным. О нем знали лишь те, кому они были обещаны, своим спасителям. Оно не занималось противоправными действиями и было ответственно лишь за свои собственные судьбы в цепочке чего-то большего.

Предыстория событий того, как сам Организатор узнал и был ввергнут свою миссию и приобщил остальных, заняло бы много времени, которая сопровождалась бы его собственным непринятием и рациональным подходом даже после того, как он получил неопровержимые доказательства.

Если ограничиваться ключевыми её страницами, то история такова:

Несколько лет назад один профессор археологического факультета, кто занимался преимущественно изучением древней и, как считается, мифической цивилизации материка атлантов, оказался ближе к разгадке этого феномена, чем все научное сообщество, что опровергало их существование, возводя это в нерушимую догму.

После вступления в контакт с ними. Профессор осознал, почему все отчаянные попытки досконального изучения архитектуры океана и прилежащих территорий оказывались безуспешными.

По одной простой причине, что сами атланты, если бы они только того не пожелали, не позволили бы себя обнаружить никому из ныне живущих на Земле.

Профессор же, человек, чей разум желал раскрыть тайну ради самой тайны, не ограниченный мирскими интересами, был, таким образом, успешнейшим серди тех, кто гнался за ней, при этом не входя в их ряды.

Через посланца атлантов ему было сообщено, что окончание многолетнего эксперимента близиться и они планируют получить образцы вида.

Под экспериментом подразумевалось самое человечество, а вернее итог его прошлого и настоящего, достижения интеллектуальные и технологические, а также расовые особенности и культура, со всех частей света, в определенном порядке.

Под концом же - то, что развертывание эксперимента подходит к концу, и все, за исключением нескольких представителей человеческой цивилизации, должно вернуться в чертоги своей изначальной окружности. Откуда оно и произошло.

Цивилизация атлантов являлась истинной колыбелью, но не человеческой цивилизации, хотя бы и давшая ей жизнь, а более древнего вида существ достопамятной гностической природы, целью которой изучить все возможные пути развития и влияния, распада и расцвета цивилизаций по пути, им заданному самими атлантами в масштабах земного шара.

Они посылали своих жрецов, как и было, выясненно историками после гибельного извержения вулкана и ряда землетрясений, ещё в период зарождения земных цивилизаций, для того, чтобы предоставить знания и задать вектор развития. Хотя даже те знания, переданные древним народам, были в упрощенном виде и отставали от самого развития атлантов на многие тысяч лет. В результате чего жрецы были обожествлены этими народами.

Извержение и сопровождающие его землетрясения действительно состоялись. Но они были к ним. Ведь то было лишь заготовленная по сценарию катастрофа, по завершению их последнего эксперимента.

Сами же они населяют пространство рядом с внутренним Солнцем Земли, а именно его ядром, глубоко в недрах культурных слоев. Хотя это всего лишь их материально обиталище, своеобразная лаборатория, а внешняя Земля служила площадкой для практического эксперимента и наблюдения.


Теперь, согласно плану, им необходимо было изъять представителей разных этносов и культур, отраженных во всех людях. Поскольку именно из этого количества, согласно их подсчетам, должны содержаться все гены и мутации настоящего хронометража времени. Которые будут консервированы самими атлантами для тщательного их изучения и извлечения из них всевозможных материалов. Другие семь уже были извлечены и изучены в начале эксперимента и в его промежуточных стадиях, а теперь все они требуют подробного сравнения между собой. По этому грядет свертывание эксперимента.

-------------------------------------------------------------

Степенно избранные особи заключительного человеческого вида на этом этапе эволюции проходили сквозь эти истинные знания, тайны планеты и их предназначения. И теперь им предстояло узнать, как именно будет происходить закат цивилизации.

- Я всегда был уверен, что они существуют. Ведь даже события при изверженье вулкана Кракатау может свидетельствовать о том, что целые города с множествами людей могли быть упокоены на дне океана разбуженной стихией. Но такого я и представить не мог.

- Непросто осознавать, что мы все время были как те крысы - альбиносы в клетках, и теперь от человечества хотят избавиться. Я тебе породил, я и убил, так сказать.

- Мы все знали, к чему идем, но даже сейчас это невыразимо, - смотря на свою метку, что досталась ему с рождения, отпечатана на руке, проговорил один из собравшихся.

Организатор, осматривая реакцию остальных, ничему не удивлялся.
Человеческий организм на этом этапе хоть и облекался доверием, но с его психикой и свойством эмпатии никогда не будет до конца готов к таким потрясениям.

Организатор: Даже для них это не так легко, как кажется. Поскольку и в ваших жилах течет кровь гностических атлантов, так и они способны ощущать боль и подвержены колебаниям чувств и эмоций. Они как семейство, которое привязались к своему чаду, многими веками наблюдая за нами. Считайте, что это их ритуал погребения, и они оплакивают свое детище.

- А они не могут предоставить человечество самому себе?
Неужели, будучи такими могущественными, за гранью нашего понимания, они не могут воссоздать такую же Землю и начать все снова?

Организатор: К сожалению, их ресурсы ограничены, они не регенерируются с такой скоростью. Клонирование таких масштабов требует неимоверных затрат. Это не целесообразно.

Организатор: С каждым разом они приходят к новым новшествам по способам сохранения или продления жизни планеты. По этому в этот раз способ устранения людей будет более гуманным для планеты, но не для самих людей. Поскольку рельеф Земли трудно восстановим. И самое главное, это вызывает ненужные толки со стороны центральных участников, то есть людей уже вновь заселенных.

Организатор: Ныне они планируют использовать большую часть водного покрова Земли, увеличивая его с помощью многократных дождей и стихийных водных катастроф для того, чтобы суша полностью заполнилась вышедшими из берегов водами. За это время они преобладали над стихийными элементами и раскрыли их скрытые природы.

- То есть они, можно сказать, просто "смоют" нас?

Организатор: В каком то смысле, технический. Эти воронки хоть и водные, но обладают свойствами черных дыр. Они способны расщеплять объекты в заданном месте. В этом случае со смягченным ущербом для самой Земли и подготавливая планету для нового заселения.

- Но почему они не могут заглянуть в будущее другим способом? Как насчет создания транс человеческого разума? Они ведь могут, верно? Можно ведь вести наблюдения более гуманно и затрачивая ресурсы минимум, или нет?

Организатор: Человечество - это ещё и демиургический проект, который должен рождаться, вырождаться и перерождаться вновь. Служа единой космогонической Цели и Воли. Путешествие во времени может существовать только в таком виде, где отправная точка для будущего создается с нуля и ступает по нелинейному циклу жизни, описывая завершенность.


Организатор: Затем они заселят с помощью воссозданного искусственными утробами обнуленным организмом Землю с начала.

Организатор: Так или иначе, вы получите исчерпывающие ответы и представление, оказавшись в чертогах атлантов непосредственно.

- Получается, если нас всего семь, и вы говорили о семи, включая себя Организатор, то вы тоже были выбраны?

Организатор обнажил грудь, указывая под светом костра на метку атлантов, что образовалась на его ребре.

Организатор: Мой отец был исследователем того же направления и положил всю свою жизнь на поиски ответов. И нашел их. Как оказалось, он был одним из семи прошлых видов. Теперь мой черед оказаться среди них вместе с вами.

Отец Организатора, как и он сам, являлся сувереном наибольшей ответственности и переживал краеугольный конфликт, порождая этим наиболее ценную информацию для атлантов.

Дело в том, что по очевидно, морально и этическим причинам, исключая привязанности, сформированные людьми, Организатор и все его потомки должны были прожить органичный биологический путь, об иллюзорности которого они узнавали лишь ближе к его концу.

Они должны были обладать теми же данными и ресурсами, способностями и окружениям, что и обычный человек и стремиться к поиску атлантов. Искренне и без компромиссов, не имея каких либо мета данных.

Таким образом, каждый раз, получая более подробную и полную информацию в симуляции, максимально приближенной к естественной, они реформировали свое представления о потенциальных поисках атлантов и дальнейшем сокрытии себя. Просчитывая мысли и выводы, а также теории и действия, попутно раскрывая новые потенциальные варианты в настоящем времени. Чтобы исключить их распознавание для дальнейших экспериментов. В результате они стремились завершить фрактал. Мотивировать сохранность эксперимента и сохранить свой вид.

В противном случае обратный порядок может привести к локальным угрозам. и нарушения порядка.

Организатор: Вы же шестеро, в свою очередь и, как и другие представители вашего звена, лишены знания о своих предках и связей с ними, дабы избавиться от моральных барьеров. Каждый раз, воплощая вас на определенной стадии эксперимента, они учитывают настоящий опыт человечества и его развитие соответственно среде вашего направления и прививают вам эти параметры. По этому вы не испытываете наиболее сильных связей с родственниками или родителями, не имея таковых и являясь носителями крови атлантов. Это тонкий характер грани природы нынешних атлантов и настоящего человека, проживающего на планете.

- Если бы мы были полностью идентичны атлантам, то полученные данные эксперимента были бы не действительны.

Организатор: Именно так.

Организатор: Тем самым человечество, проживая эту многотрудную симуляцию, не стагнирует, но является источником избежания дефектов и неудач и использования более совершенных качеств в самих атлантах. Анализ, оценка, каталогизация и применение. Все это есть лестница. По этому эксперимент во многом поощряется.

Организатор: Также то, как мы воспринимаем ситуацию - это свойственно нам, ибо атлантам не нужно, чтобы мы были лишены этических качеств и целостности натуры своего генома. Это ваша часть и их часть одновремено, и это требует сохранения для изучения.

- Значит, и вы, как Организатор, не лишены этих переживаний души?

Организатор: Совсем нет. Так же, как и вы, я резонирую с вами, но вместе с тем бесконечно предан общей цели и понимания происходящего.

В конце концов, это стоит рассматривать в контексте времени. В том смысле, как в средние века война являлась повседневностью для живших.
Так и сейчас. Категории их мышления включают свои паттерны и движут ими.

Организатор: Более того, в ходе экспериментов они обнаружили многие вариации естественного Армагеддона, то есть конца, совершенного руками самого человечества. Теперь аннигиляционные проявления взяты ими под контроль, превентивно подавляя направление к ним. Таковы критерии выживания.

- Интересно, какими они окажутся при первой нашей встрече. Они бестелесны или вместилище индивидуального разума каждого из атланта отлично от наших анатомий? - воображая первую встречу, произнес один из участников.

Организатор: Атланты? Превыше всех людей в понимании, я полагаю. Могу лишь сказать точно, что с точки зрения анатомии они выглядят совершенно схожи с нашей, поскольку от природы наши члены тела уже пропорциональны по отношению ко всему телу, и они не нашли резона вмешиваться в совершенные пропорции и симметричную конструкцию заданного тела, подобного монументальным греческим колоннам.

Организатор: Наше время подходит к концу. Отсюда мы должны будем эвакуироваться к "Блуждающей Раковине" на пути к ядру.

Синхронно поднявшись с мраморных скамей, что окружали затухавшее пламя и уже в котором нет необходимости для его поддерживания, они, ступая сквозь покрытые мхом заросли реликтового леса, направились к своей барке, что покачивалась на волнах, ожидая их на берегу, и отплыли к центрам Атлантического океана, вблизи Азорских остров.

Справляясь с любой неожиданностью на своем пути. Они прибыли в ночь, освещаемой богиней Луны Селеной, в точку миграции "Бродячей Раковины", внутри которой скрывался вход в чертоги атлантов.

С помощью нехитрых приспособлений они молча спустились на дно океана над расположением громадной морской раковины, что появилась в их поле зрения и будоражила живой силой.

Печать с помощью нательных свидетельств связи с расой атлантов была снята, и они проникли в полость багряно - талого цвета, пропав бесследно в морской пустоши.

------------------------------------


Возвращение в колыбель.


Земля приветствовала прелюдию в виде коллапсовых выбросов, экологических сокрушений, застилавших её от экватора до экватора.

Нескончаемые дожди и цунами омывали земной шар для последующего снятия урожая, по окончанию которой явился Жнец. И не было ему свидетелей.

Небесная твердь стянулась громогласным молчанием, и сквозь невидимый шлейф в её пространстве стремительно вторглась ошпаренная четверка ревущих коней, грызущих удила и катя за собой колесницу. Поражающий сознание каркас которой был произведен из неизвестной, пылающей золотом амальгамы, не подверженной разрушительному влиянию времени, заключал восседавшего на ней неотделимого в его образе Абраксаса. Сопровождаемые пронзительными звуками плети погонщика, колеса её оглушительно вращались, превышая мыслимые и немыслимые темпы, из которых распространялись и циркулировали кинетические реверсивные воронки, заключающие в себе черные гипнотические дыры, производившие жатву. Торжественно колеся, стирая за собой архитектуру и очертания настоящей цивилизации, давая подготовленную почву для новых семян.

Зернышко космической пыли, называемое планетой Земля, было очищено и приведено в искомое состояние. Человечество возвращалось в свою колыбель, завершало свой путь в точке конца и одновременно своего начала. В круге, у которого нет окружности. В пустоте без пространства.

Однако потребуется некоторое время, чтобы восстановить многие акры поверхности земной коры, которые пришли в негодность, и полностью драпировать раны и трещины земного покрова, запечатывая следы крайней жатвы, словно разрушенные детали пазла, удобряя их до исходного состояния.


"Черные облока прошли и великая белизна заняла их место"

8. Самый лучший день

Сергей собирался на работу, но бабка как всегда чудила. Включила на полную новости: "Еще одна семья покончила собой", - заученно улыбалась Серегина одноклассница Маринка, которая когда-то выпросила у родителей микроскоп и собиралась на биофак.

Сергей впихнул бабку в пачку привязанных памперсов и вышел из привычной жизни московской малометражки на загазованную московскую окраину.

Мать как всегда курила у подъезда и как всегда Серегу проигнорировала.

- Пока, мам.

По улицам привычно сновали роботы-доставщики, уворачиваясь от поливальных автоматов.

Серега ткнул попутный автомат и тот выдал ему пачку сигарет "Россия - здоровая страна". Вместо сдачи робот зачитал новую статью о штрафах за курение и тут же этот штраф и списал.

К автомату подошел человек и вынул из доставочного ящика ак-47 и магазин. Привычно вставил магазин в автомат и расстрелял свою семью, которая все это время терпеливо ждала сзади.

Робот-журналист зафиксировал события и тут же опубликовал.

- Еще одна семья покончила счеты с жизнью, - радостно оповестили "Новости"

Сергей плюнул и взял телепорт до офиса.

На вахте новый охранник почему-то долго пытался уточнить фамилию руководителя. Но в конце концов сдался и только вздохнул вслед.

В отделе лежали мертвые сотрудницы. Между ними ходила уборщица и ругалась на переработки.

- Что это? - спросил Серега уборщицу.

Уборщица махнула шваброй в сторону дирекции и повесилась на новой крепкой тряпке.

Из ведра уборщицы вышел гном с папкой в руках.

- Прежде, чем вы это подпишете, Сергей, хочу вас предупредить, что шанс только один. Выбирайте правильно.

В папке оказались детские фотографии Сереги. И не только детские, и не только фотографии.

- Этого же не может быть! Ну не было тогда фотоаппарата, - бормотал Сергей.

- Выбирайте. У вас 3 часа.

- Что выбирать?

- Выбирайте момент, в который вас переместить.

- Зачем?

- Цивилизация перезагружается. Вы больше не нужны. Вам даровали шанс переместиться в самый лучший для вас момент вашего существования и повторять его в течение ваших суток бесконечно. По-моему это щедро, - равнодушно пояснил робот.

- Мне надо маму взять. И бабушку.

Ну да, конечно, что он еще мог сказать?

- Ваша мать уже переместилась, - робот еще раз подсунул Сергею карточку для перемещения.

На карточке проявилось послание от матери: "Прости, Сережа, мне всегда было лучше без тебя. Жаль, что не смогла сделать аборт."

- А бабушка? - Сергей, оглушенный новостью от матери, все еще пытался найти опору.

- Нетранспортабельна. Мозг изношен и ослаблен. Можете облегчить ее участь.

- Это как?

- Убить, конечно. Помощь требуется? Или консультация?

- Это прямо сейчас надо сделать?

- Нет. Вообще необязательно. Только если по каким-то причинам вы не можете оставить все, как есть.

- А если я не захочу перемещаться?

- Ваше право. Тогда без лучших моментов. Но все равно цивилизация перемещается, хотите вы этого или нет. Поэтому, если не выберете, уж куда попадете. Думайте, остались сутки.

Сергей вспоминал.

В школе? Нет, Колян и его банда не давали жить.

В детсаду? Да не, там бабка нянькой была. Вообще позорище, как она штаны проверяла.

В каникулы, когда на море ездили! Нет, там мамкин ухажер был, шпынял.

На работе? Чудом устроился, бабка там кого-то попросила. Так до сих пор не знаю, что там надо делать.

Марина? В детсаду смеялась. В школе однажды заступилась. А потом опять смеялась.


Серега перебирал эпизоды своей жизни и все никак не мог вспомнить момент, который хотелось бы повторять вновь и вновь.

Выйдя из офиса Сергей все шел и шел по улицам города, по которым сновали уже никому ненужные роботы-доставщики, потому что все, кто заказывал доставку, умерли или собираются это сделать.

Улицы, по которым он шел, исправно чистили роботы-убощики.

Роботы-аниматоры стояли в парках и приветливо махали воздушными шариками.

Все, как всегда. Только нет людей.

А где Марина?

Серега набрал ее номер.

Автоответчик ответил: "Всем пока! Я поняла, когда была счастлива!"

В конце переулка показалась фигура старухи.

- Сереженька, помоги! Где мы?

Покосившаяся стена нависала над ней.

Только подтолкнуть и все.

Сергей как-будто бы даже не понял, что произошло.

Стены переулка внезапно начали рушиться. Тяжелая плита накрыла старушку.

Бабушка умерла.

Ветер носил обрывки бумаг по когда-то многолюдным улицам.

Кошки лениво валялись на подстриженных роботами газонах.

Птицы пели и вили гнезда.

Людей нигде не было, они просто кончились.

Больше нет никаких проблем. Ни с кем и ни с чем.


И тогда Сергей понял, что вот это наконец-то и есть его самый лучший день.

И нажал на кнопку.

9. Мёртвый мир

Шаг другой третий. Я бреду поднимая фонтанчики пыли пеплом этого мертвого мира. Пробираюсь грудами строительных дат недоконченных, да так и оставленных творений. Не спеша. Разглядываю застывшие памятники наивным мечтаниям и несбывшимся надеждам полные многочисленных комментариев, слов поддержки и мудрых советов – бесполезно - все равно не помогли.

- Шшш... Ноги мягко ступают ковром воспоминаний, стараясь не потревожить их глубокий сон. Время для них остановилось толи сделав подарок толи наложив проклятие, навсегда оставив молодыми. Сколько я их видел, сколько пересмотрел за время своих скитаний, слез радости побед и падений, розового зефира, белых крыльев и черных, мрачных клеток. Смешные и грустные, полные жизни или как этот, брошенный своими хозяевами, обречённый на ожидание пока вселенский мусорщик не отправит его в забытье.

- Это он? Тот, что вы искали? О_о
- Да, как глупо, мог бы и сам догадаться какое имя она изберет.
- Люди часто так говорят, пристают к нам со своими проблемами, ищут старые записи, потерянные контакты, забытые пароли, обвиняют а потом бьют себя ладонью по башке «как я мог забыть?!» если бы они только на минутку остановились и задумались.
- Извините, мне жаль что я причинил вам столько неудобств.
- Нестрашно Все таки это моя работа. Честно говоря я был удивлен, увидев новую просьбу о регистрации, даже сначала не поверил. Нет, я конечно видел что нас кто-то посещает, инкогнито, но как правило этот кто то из старых пользователей. Бывали времена когда здесь одновременно могли находится до четырехсот!! Вам неинтересно...
- Извините
- Если хотите, можете оставить сообщение и тогда ее дневник опять будет на первой странице?
- Нет, думаю не стоит.
- Вы уверены?
- Уверен, достаточно, что я нашел его.
- Если вдруг передумаете то, поспешите, скоро профилактика начнется, перезагрузка серверов.
- Спасибо, но в этом не будет необходимости.
- Как хотите, в любом случае, рад, что смог вам помочь - админ пискнул последним сообщением и мой ник остался единственным светом озаряющим темное пространство

Один. Человеку несвойственно одиночество. Даже если одиночество станет неотъемлемой частью его жизни он все равно кого-нибудь себе выдумает. Потому что человек не может быть один, не может...

- Ха! На самом деле тебе повезло, что она его не стерла!
Сквозь пелену лет проглядывают спящие образы.
- Вот как? Всматриваюсь в знакомое лицо цифровой фотокарточки.
- Да, повезло, так часто поступают в ее возрасте, стирают свои проигрыши и неудавшиеся интрижки, неразделен...
- Только не она - улыбаюсь - она, конечно, могла бы стереть часть себя, но только не то общее, что нас объединяло. Стереть, ведь значит потерять навсегда.

- Уверенности гляжу тебе не занимать. Пхе. Ты просто доволен что такое место существует и что оказался прав. Ладно тебе виднее, колись давай, зачем мы здесь? Ну пришли мы сюда дальше то что? Что мы здесь забыли?
- Не забыли, а нашли, это разные...
- Здесь же ничего нет?!
- Ошибаешься. Здесь есть все что мне нужно - с легкой грустью смотрю на последнюю дату обновления - почти все.
- Видимо душещипательной встречи двух одиночеств ждать не приходится, хе-хе
- А она долго его вела очень долго, даже после того как писать стало неочем. Слишком долго...
- Чувствуешь свою вину?

...
- Может, еще вернется?
- Не вернется. Думаю, ей достаточно знать что это здесь, глубоко и надежно спрятано от посторонних глаз. Нет мой маленький бедный Ёрик, она выросла и ушла дальше, надеюсь что все-таки в весну - присев на торчащий из литературного небытия осколок рифмы я вгляделся в корявый стих - ндаа.., она никогда не умела их писать. Поправить что ли?
- Ты тоже вырастешь?
- Не знаю. Пока мне хочется просто побыть одному.
- Тогда я с тобой! - Совесть улыбнулась и подсела ближе – кто-то же должен делать тебе компанию.
Улыбаюсь в ответ - давно хотел спросить, не собираешься подыскать себе другое место. Без тебя мне, надо сказать, было бы легче.
- Обойдешься!! Ты слишком долго обходился без меня и смотри к чему это привело!
Пожимаю плечами - оставайся если хочешь, только чур не мучить, если вдруг наткнешься на особо эмоциональный отрывок.
- Не бойся, договоримся если что, как всегда.
- Не сомневаюсь. Как там уЭкзюпери было? «Мы в ответе за тех кого приручили?» Чёрт, а все так хорошо начиналось.

Нет, я конечно подозревал что она ведет дневник или даже блог. В ее пространных, развернутых ответах слишком часто ощущалась чужая рука. Скажи она мне, я бы не был против. Наверное. Не знаю.
Помнится, тогда я смеясь впервые ее об этом спросил. В тот проклятый для нас обоих день она научилась врать. А ложь меняет человека, крадет его душу, отравляет мечты отправляя их в прошлое вместе с детством, делает глухой к словам, уговорам к первому «нет», второму третьему..., заставляет верить, что для достижения наивысшей цели все методы хороши, капельками яда выдавливая из затуманенного первым горьким разочарованием юного, еще неокрепшего птичьего разума ту доверчивую девочку, которую я в ней так любил и ценил. Ценил ли?
И когда она, в очередной раз попыталась сделать вид что ничего не происходит что так делают все я взорвался, высказал все что о ней думаю. Ничтожная маленькая дрянь без чужой помощи неспособная сделать и шаг, связать даже двух слов. Я был в бешенстве, а она... снова как ни в чем небывало забрасывала мое пространство смайликами.

Фотографии и записи мелькают как старое немое кино

Я не искал тебя, для того чтобы быть вместе, по прошествии стольких лет, нет, для этого я слишком большой эгоист и трус. Я искал самого себя. Потерявшись в круговерти рутины и бытовых неурядиц я как то незаметно оставил свою доверчивую душу одну сидеть на скамейке с зажатым в ладошке эскимо, а сам, поглощенный извечными житейскими проблемами, ушел далеко вперед - так далеко, что даже если бы и захотел вернуться, вряд ли нашел бы то место где ее оставил. Однако один кусочек все-таки существовал, должен был существовать и я прекрасно знал кто его никогда не выкинет на помойку. Ухмыляюсь. Если бы здесь была бутылка шампанского, я бы ее наверняка открыл.

- Выпей яду!
- Не могу, ты же знаешь, для этого я себя слишком сильно люблю.
Вот видишь, я тебя опять разочаровал, видимо уже не изменюсь, даже ради себя. Но ты не волнуйся, я избавлю тебя от последнего разочарования связанного с моей персоной - ведь я здесь тоже ненадолго. У таких, как я, всегда есть куда пойти, где меня - непутевого впустят, отмоют и пожурив - простят. Предварительно послав мыть руки посадят за накрытый старой желтой клеенкой кухонный стол и нальют в обмен на новую, красивую сказку, тарелку горячего супа, а я буду рассказывать, пошло шутить, смеяться и радоваться тому что опять сытый, обутый и одетый, в тепле, голодным я точно не останусь.

А ты? А что ты? Найдешь, если уже не нашла, поверишь, сдашься и, в конце концов открывшись позволишь, примешь его... Потому что человек не может быт один. Это неестественно. Даже если он сейчас один, он себе все равно кого-нибудь выдумает.
И тогда твой тайный мир опустеет навсегда, хотя, может однажды, скучающий пользователь вызовет его из XYZ - собратьев, ожидающих в небытие электронного мозга бездушных машин, глянет на неосквернённым фотошопом фото грустной темноволосой девочки когда-то любившей меня... девочки чьи мечты и надежды я растоптал. Наигравшись которой без колебаний оттолкнул и найдя проект поинтереснее перестал инвестировать. Хмыкнет над робкими, наивными попытками разорвать этот равнодушный замкнутый круг в котором я ее бросил одну и не оставив следа нажмет «Выход» Случайный дневник навсегда уйдет в вечность.

10. Эфир

КхххХХхх…
Привычный звук эфирных помех вытолкнул из чуткой полудрёмы.
Сразу засуетившись, будто и не спал, я по многолетней привычке сначала нащупал успокаивающую прохладу своего Гаусса и только потом огляделся, вспоминая, куда меня занесло.
Похоже на подвал, заваленный обломками плит и строительным мусором. Через узкий бетонный лаз, обрамлённый гнутой арматурой, сочился вечерний свет.
- Можно было ещё поспать, - проворчал я, понимая, однако, что разбужен не зря.

В ответ, Эфир дал вид тёмного лаза среди развалин. Виртуальная камера отъехала, и панораму заполнил бетонный хаос из наваленных в беспорядке плит и перекрытий. Масштабируясь, он превращался в обычный, ничем не выдающийся, сложившийся сам в себя человейник, в одну из сотен высоток разной степени разгромленности, образующих застывшие волны бетонного моря мёртвого города.

Когда город был жив, бетон не так бросался в глаза, был припрятан, скрыт за зеленью и фасадами. Но несколько лет назад душа города унеслась в небо густыми клубами дыма и пыли, бесстыдно обнажив переломанный, с редкими обрывками весёленькой плоти рекламных баннеров, бетонный остов, который выбеливает теперь, словно скелет в пустошах, солнце и радиация.

Сколько же железобетона, кирпича, керамогранита поднято из земного праха, чтобы снова стать прахом? Сколько сил потрачено, в тщетной надежде спрятать за толстыми стенами и герметичными стеклопакетами хрупкие жизни? Но нет стен такой толщины, которая спасёт от глупости и тщеславия.

Любой Карфаген будет разрушен, а руины его станут братской могилой тем, кто никогда не обуздает самую злую стихию вселенной – человеческую сущность.
Стихия эта во все времена сметала всё, что хоть на миг выкристаллизовалось из вечного хаоса и энтропии. Потому что от себя не спрячешься.

В конце концов, человек разрушит всё, что им построено, пощадив, может быть, лишь вечные пирамиды, да и то, потому, что они изначально - могилы.
Тем временем, картинка перед моим внутренним взором дополнилась сначала зелёным треугольником, пометившим мой невидимый с высоты лаз, а затем, пискнув тревожным зуммером, красной точкой. Над протянувшейся от красной точки к зелёному треугольнику пунктирной линией побежали цифры.

456,2 метров.
455,9 метров.
455,4 метров.
Точка приближалась. Дав это понять, Эфир наехал на пульсирующий красный пунсон, и я разглядел четырёхногого железного паучка, карабкающегося по руинам.
- С-с-с-сабака!

Несправедливо было называть этого правнучатого ублюдка шаткой безголовой роботизированной животины от BostonDynamics ни собакой, ни сабакой, с ударением на первое «а», как мы привыкли. Собаки хорошие, и вообще друзья человека. А эта скрытная злобная мерзкая тварь, с широким спектром поражающего воздействия, даже сколопендрой зваться недостойна.
Но, что придумано всемером – не вырубишь штык-ножом, а предупреждён – значит вооружён.

- А лучше всего и предупреждён, и вооружён… - пробормотал я, пристраивая винтовку на выгнутой, будто специально для цевья Гаусса, арматурине.
Проверив батарейку и шипы, я прицелился в голубеющий в обрамлении железных кружев клочок неба.

Гадина двигалась даже быстрее, чем казалось на проекции Эфира. Через три минуты свет в лазе померк, и я нажал спуск. В дыре снова заголубело.
Я раздербанил тушку робопса и мой арсенал пополнился баллончиком с ОВ, которым мне некого было травить, шипами для Гаусса, патронами натовского калибра и, главное, тремя аккумуляторами. Идти приходилось ночами, солнечные панели болтались на рюкзаке бесполезным украшением. А батарейки, если прихолхозить адаптер, продлят жизнь и винтовке, и разогревалке консервов.

- Живём! Это ж твой подгон, очкарик? Очень, очень в тему! – полушёпотом возблагодарил я своего утёнка.
Меня никогда не смущало, что я разговариваю с уточкой для ванны - на безрыбье и утка талисман и духовный пастырь.
Обычно моя уточка гнездится на полке рядом с раскладушкой, но в патруле и поиске она всегда со мной.

Однажды, рыская по развалинам в поисках хабара, конечно речь не шла ни о еде, ни о патронах, ни об оружии, всё это добывается иначе, я перевернул заваленную кирпичным крошевом дверь, вдавленную в обломки акриловой ванны. В таких местах часто водится рыльно-мыльное.

Флакончики с шампунями и гелями были безнадёжно раздавлены, а их содержимое бесследно впиталось в жадную бетонную пыль, высохло за долгие годы. Нашёлся лишь почти полный тюбик зубной пасты и жёлтый утёнок для ванны.
Я поднял его и сдул пыль. В принявшем очертания руки резиновом крыле игрушка держала раскрытую книжку с зубчатыми строчками. К глазам утёнка была пририсована чёрная оправа квадратных очков. Тот, кто придумал эту игрушку, внимательно отнёсся к деталям – глазки утёнка были изображены нарочито крошечными, будто в очках были сильные минусовые линзы.

Утёнок глядел на мир растерянным взглядом. Такой бывает у близоруких людей в незнакомой обстановке.
Именно таким взглядом всегда смотрел на меня с фотоовала на обелиске мой отец. Он казалось, удивлялся и смущался, что судьба занесла его в этот тихий кладбищенский уголок.

Цвет и форма оправы на лице утёнка усиливали сходство. Я даже ощутил на мгновение знакомый запах и почти почувствовал вкус роговой оправы, когда, задумавшись, грызёшь дужку, как это делал отец.

Его смерть была катастрофической потерей, и я смирился с ней только через несколько лет, уже после ядерного удара. Отцу было бы куда больнее от осознания, что оставляет сына в радиоактивных руинах, вместо простого, понятного, зелёного мира.
Коротая полуголодные ночи в своём закутке, отгороженном фанерой от «комнат» других жильцов общины, я не заметил, как стал разговаривать с утёнком, делиться наболевшим и, порой, даже советоваться. Эти внутренние диалоги с… да нет, пожалуй, не с игрушкой, а с отцом, помогали мне порассуждать и успокоиться. Разделить эмоции и здравый смысл. Хоть кому-то довериться.

Пока не появился Эфир.
С Эфиром не поболтаешь – он скуп на слова. Но то, что ему можно доверять, я понял с первых минут знакомства.
Как и в день, когда нашёл утёнка, я без особой цели шарахался по руинам, надеясь отыскать что-то полезное.
Чтобы найти что-то полезное, почти всегда приходится поднять или перевернуть что-то бесполезное. Всё что валялось поверху, за шесть лет, минувших со дня «Д», рассыпалось от солнца и мороза, сдуло и смыло в щели, прибрали чьи-то руки-загребуки.

Тем страннее было найти нечто, лежащее на почти целой плите, а не под ней. Штука была похожа на беспроводной наушник. Раньше у меня были такие, цепляющиеся по блютусу к телефону, с сенсорным управлением на корпусе.
Наушником эта штука и оказалась. Я взял его в руку и собирался разглядеть поближе и выбросить – останься в нём хоть капля блютуса, ему всё равно не к чему было бы коннектиться. Вдруг наушник ожил, издав короткую, но явную вибрацию.
Выдрессированный вечным страхом, я отшвырнул наушник, будто живого скорпиона.
Но, хоть опыт последних лет и трубил, что непонятное лучше оставить в покое, любопытство взяло верх. Я уговорил себя, что только гляну, да и всё тут. Что она мне сделает, такая малявка?

Я долго и муторно выковыривал наушник из бетонного месива, и мне пришлось-таки снова коснуться его - подцепить кончиками пальцев, чтобы достать из узкой щели.
Наушник стоически, в полной тишине и неподвижности вытерпел спасательную операцию, и снова коротко бзыкнул вибрацией, лишь оказавшись на моей ладони.
Непонятная штука не оторвала мне руку, и я, против всех правил, естественных для существа, пережившего ядерную войну и воюющего с её кошмарными порождениями, обтёр мягкий вкладыш о штанину и сунул наушник в ухо.
Услышав шум радиопомех в наушнике, я решил что брежу. Наушник будто специально подбросили или потеряли на обжитой и охраняемой территории разрушенного ЖК «Радуга», в руинах которого обосновалась наша община. Даже куда более основательные многотонные промышленные аккумуляторы без подзарядки растеряли к этому времени свою энергию.

- Кто и где тебя заряжал, малявка? – спросил я, вслушиваясь в звук помех.
Шипение тут же прекратилось, и я услышал переговоры наших ребят, находящихся в патруле.
Вот так номер! Считалось, что радиопереговоры патруля и дальней разведки надёжно зашифрованы. Я хотел было, как положено, доложить о находке, но решил, что это можно сделать и попозже. Игрушку неизбежно заберут, а мне в руки так давно не попадалось ничего интересного.

Ну кому я сделаю хуже, если послушаю и без того не секретные в нашем общем кругу переговоры? О том, что это, возможно, шпионский девайс, потерянный кем-то чужим, я не подумал.
Надвинув на уши шапку, я повернул к дому, чтобы хорошенько разглядеть вещицу в своём закутке. Но не сделал я и пары десятков шагов, как в голове сверкнула поразившая меня своей яркостью и реалистичностью картинка. Наш патруль, вроде бы я даже узнал Худого и Зяблика, спокойно двигается по расчищенному «проспекту», а в полукилометре от них, прямо по маршруту патрулирования, в развалинах панельки методично окапывается электромеханическая зверюга.
Галлюцинациями я никогда не страдал, и сложить два и два – близость непонятной чужой штуки к голове и вспыхивание в ней картинок – не составило труда.
Убеждать ребят на КПшке тоже не пришлось – такие эмоции не сыграть, да и не шутят с такими вещами.

Пацанов, ими действительно оказались Зяблик и Худой, тормознули по радио и выслали им подмогу.
Робота нашли и грохнули точно там, где указал я, а точнее наушник. А через час я уже пережил предсказуемое горе от изъятия своей новой волшебной игрушки и неожиданное счастье от её возвращения.
Эфир, так я назвал нового друга за манеру привлекать внимание коротким эфирным треском, не пожелал взаимодействовать ни с кем, кроме меня.
Мы быстро стали друзьями.
Эфир предупреждал и о рейдах одиночных терминаторов и о массированных набегах сабак, показал несколько камер, не пойманных нашими детекторами и до зуда в ухе пищал, учуяв краб-мину.

Жить стало немного спокойнее, но ненадолго.
Едва мы привыкли друг к другу, примерно через месяц после того как я его нашёл, во вспышках картинок Эфира стал появляться красный рубильник, спрятанный в полумраке какого-то технического помещения.
Сначала вспыхивала картинка с нашим ЖК, будто я вижу его со стороны. На следующей картинке ракурс менялся, словно невидимая камера зависла над моей головой, снимая строго вниз. Следовавший потом калейдоскоп картинок вызывал ощущение быстрого взлёта – камера перемещалась всё выше и выше, пока наша «Радуга» не становилась похожа на одну из клеточек в огромной тетради мёртвого города. Детали терялись, оставляя лишь сетку кварталов и улиц, так что город казался картой.

Зелёным были подсвечены наша база и базы других общин, таких же, как мы бедолаг, скорее товарищей по несчастью, чем конкурентов.
Вообще, предсказанное футурологами и фантастами жёсткое мочилово за еду и патроны, не возникло ни в одном из известных мне сообществ, ни между ними. Беда была слишком велика, а мы перед её лицом слишком малочисленны и человечны, чтобы множить её убийствами себе подобных.

Хватало неорганической шушеры, посягающей на наши жизни.
По слухам, сразу после ядерных зарядов, баллистические ракеты понесли на вражескую территорию – их ракеты на нашу, наши – к ним, капсулы с дронами, нужными для того, чтобы окончательно зачистить военные части, штабы, центры принятия решений от любой разумной жизни. Чтобы исключить возможность сопротивления или ответного удара.

Действовали дроны в режиме свободной охоты, автономно и дьявольски квазиразумно. Похоже, как-то самовоспроизводились или, как минимум, ремонтировались. Лишённые информации, мы были готовы поверить во что угодно, будто древние люди, верившие, что мыши и вши самозарождаются от грязи.

Так или иначе, железяк было слишком много, а их совместные операции были неплохо продуманы и скоординированы. Спасало лишь то, что это были не очень прочные и не слишком ловкие механизмы, хоть и оснащённые убийственным арсеналом. Их электронное зрение, слух, восприятие, нечеловеческая реакция и огневая мощь компенсировали неуклюжесть. Дроны были опасным и, видимо, бесконечным противником. По крайней мере, по сведениям десятка соседних общин, никто пока не слышал о территории свободной от дронов.

Из-за них нечего было и мечтать наладить нормальные связи между общинами, освоить загородные площади для теплиц и ферм. Мы были заперты в небольших анклавах, и влачили полуголодное полувоенное существование, добивая запасы похороненного в руинах миллионика.
Мы надеялись когда-нибудь перебить железяк, но когда на эфировской карте густыми высыпаниями появлялись колючие красные точки, обозначавшие скопления железных монстров, меня охватывало чувство близкое к отчаянию.
Если они договорятся и решат уничтожить нас поодиночке, то ни одно из сообществ не сможет ничего им противопоставить. Не хватит ни стрелков, ни патронов, ни здоровья. А с учётом уже начавшейся кооперации дронов, их суперскоординированная операция – вопрос времени.

Эфир, показав карту города с высоты, перемещал фокус куда-то глубоко в промзону, где и в мирное-то время людей было не густо, а теперь был реликтовый заповедник роботов.
Камера наезжала на карту, быстро приближаясь к почти уцелевшему ангару, в глубине которого, среди неподвижной ржавеющей техники мирного назначения, притаился покорёженный оранжевый металлический конус, похожий на боеголовку сверхтяжёлой ракеты.
В нём, почти у самого раструба, в окружении нескольких десятков зелёных и красных индикаторов, на чёрной эбонитовой панели выпирал, перевитый проволочками пломб, накрытый прозрачным пластиковым пузырём, красный рубильник.
Эфир задерживал моё внимание на этом рубильнике, а потом демонстрировал, что будет, если им воспользоваться.

Красные точки на карте начинали исчезать. Волной, расходящейся от рубильника по всё расширяющейся окружности, точки гасли, сливаясь с ночным пейзажем, пока не исчезали все до единой.
Камера наезжала на место, где когда-то светилась такая точка, и я видел терминатора рухнувшего в пыль, будто отключение застало его на полушаге. Ракурс переезжал обратно к ракетному конусу с рубильником. Сдёрнутый рубильник виднелся на заднем плане и слегка не в фокусе, а на переднем лежал мой наушник.
По тому, как одиноко он лежал, по ракурсу и фону, по слою пыли, который лёг на наушник, становилось понятно, что вместе со всей злобной электромеханической фауной погибнет и он.
Эфир жертвовал собой ради нас.
Я был уверен, что его подбросили наши, где бы они ни находились. Может из будущего, как в Терминаторе.

Конечно, он делает это потому, что для этого и создан. Скорее всего, его машинная мораль – в том, Эфир достаточно разумен, чтобы иметь мораль лично я не сомневался – построена по принципу Бусидо, где не исполнить долг, куда хуже, чем умереть.
Но мне всё равно было очень жаль терять друга, и в разговорах с жёлтым утёнком я часто спрашивал - нельзя ли как-то иначе? Почти заклинал – пусть он не умрёт, пусть он работает на другой частоте и выживет. Пусть Эфир останется со мной.
Взгляд талисмана был ободряющим – всё будет хорошо…
Эфир ни разу не обманул нас и не подвёл, и вопрос, идти ли к рубильнику, не стоял. Конечно, идти!

Старшие раз за разом собирали экспедицию то из шести человек, то из трёх, то из двоих, с моим, ясен пень, обязательным участием. Но Эфир молчал, никак не реагируя на подготовку к операции. Командование решило, что ещё не время, что Эфир просто заранее готовит нас к миссии, которую мы выполним позже. И мы ждали его сигнала, пока однажды не подошла моя очередь идти в патруль.
Перец, мой напарник в предстоящем патруле, подотстал и из ворот нашей базы я вышел один. Стоило мне пройти первые тридцать метров, как передо мной в дополненной реальности засветился пунктир указывающий дорогу в сторону от маршрута патрулирования. Потом появилась знакомая картинка с красным рубильником, и снова возник пунктир.

Я сделал пару неуверенных шагов в указанном направлении, но тут меня нагнал Перец, и пунктир исчез.
Не догадаться, что Эфир поведёт только меня одного, было невозможно.
Я обобрал Перца, лишив его боекомплекта и съедобного НЗ, пожал ему руку, шепнул, чтоб остальные не волновались – с Эфиром я не пропаду. Ещё попросил не дёргать меня в радиоэфире, чтобы не спалиться перед железяками.
Я уходил, потому что верил Эфиру. Так надо.
Ни с кем не попрощавшись, не согласовав операцию, авантюрно и экспромтом, пока не угасла решимость, я зашагал по своей дороге из жёлтого кирпича, то ли за умом, которого мне похоже не хватало, то ли за храбростью, которая почти покинула меня в ту минуту, то ли с мольбой вернуть меня поскорее домой.
Железный же мой спутник (на самом деле пластмассовый, но кто здесь придирается к мелочам?) шёл туда явно за сердцем, которого точно не было у Эфира, тащившего меня в опасную авантюру одного, если не считать его самого, сидящего в тёплом безопасном ухе.
Дорога из жёлтого кирпича состояла всё из тех же серых бетонно-кирпичных завалов, и двигался я небыстро. По моим прикидкам, путь до промзоны должен был занять пару суток, если двигаться только ночью и в сумерках. Особого смысла в этом не было – роботы, скорее всего, видят одинаково и днём и ночью. Но мне было страшно, и я решил слушать свой внутренний голос и утёнка, а не бессердечную логику.
И вот, первая же днёвка закончилась тем, что меня выследила сабака. Куда ж в таком путешествии без Тотошки, чёрт бы его побрал? Но нет худа без добра – без допкомплекта батареек, возможно, пришлось бы поворачивать домой.
Именно тогда я подумал, только ли Эфир жертвует собой? Может быть я не счастливчик, а агнец на заклании - неизбежная жертва безнадёжного предприятия? Может я один потому, что неразумно тратить сразу все человеческие ресурсы? Сколько рыцарей прошло этой дорогой доблести? Сколько избранных отправилось за ГЭККом, и не вернулось? Сколько гонцов с платиновой фишкой сгинуло на пустошах, так и не войдя в прохладные чертоги казино «Лаки 38»?

Впрочем, я думал об этом без страха и без ожидания реального подвоха. Скорее теоретизировал или даже нагонял романтики. Это же мой Эфир! Разве может он предать или использовать втёмную? Просто есть пути, которые можно пройти только в одиночку.
Так оно собственно и было.
Следуя чётким и чутким указаниям Эфира, я то бежал, то крался, то по часу вжимался в кирпичное крошево, боясь пошевелиться. В начале вторых суток пути мы прошмыгнули мимо целого поля замерших, будто бы заряжающихся железяк. Тысячи и тысячи терминаторов, сабак, краббов, танкеток, стрекоз и бог знает кого ещё. Я и думать не хотел, через какие охранные периметры, и какими ухищрениями тащил меня Эфир.
Я чувствовал себя героем дурацкой литРПГшки.

Жанр этот я презирал, хоть и почитывал от скуки. Зато теперь, представляя себя героем постапокалиптической саги, ощущал прилив уверенности – на моей памяти в этом наивном жанре ещё ни один главный герой не избежал хэппи-энда. В том, что я - он и есть, я не сомневался. Это ведь у меня самый важный уникальный артефакт игры? Чем Эфир не Экскалибур, а жёлтый резиновый утёнок – не Мерлин?
Мысли эти лезли в голову от того, что предельно напрягая мышцы, я совершенно не включал мозг. Эфир думал за меня. Выбирал путь. Решал, что я устал и должен отдохнуть. Был не только моими глазами, а моей наблюдательностью. Не только ушами, а предусмотрительностью и осторожностью.
Паркур закончился внезапно. Осторожно вывернув из-за очередного бетонного валуна, я проследил взглядом за пунктиром дополненной реальности, который указывал мне путь. Он вёл к неприметному мятому ангару из гофрированной оцинковки. Я не узнал его с этого ракурса, и Эфир для верности подсветил его красным и несколько раз мигнул подсветкой для совсем уж тупых членов команды.

Пунктир, не обращая внимания на приоткрытые ворота ангара, огибал его на безопасном расстоянии и исчезал с тыльной стороны. Там оказался лаз, ведущий через отогнутый край железной обшивки. Мне показалось, что лаз проделали ещё по мирняку, чтобы что-то тырить. Он зарос мутировавшей, гипертрофированно огромной - в полтора моих роста, сероватой крапивой.
Внутри всё оказалось так, как показывал Эфир. На полу из квадратной тротуарной плитки, заляпанной мазутом, в беспорядке, едва видимые во мраке, слегка разбавленном слабеньким светом из заросших многолетней грязью окон, стояли покрытые пылью штуки, похожие то ли на холодильные агрегаты, то ли на вентоборудование. Я хотел было встать и оглядеться, но Эфир придавил меня к полу высветившимся во всё поле зрения сигналом STOP, и я с изумлением стал наблюдать, как на пути к конусу с рубильником, там где раньше ни черта не было видно, прорисовывается сетка лазерной сигнализации.
Для придания реалистичности, Эфир нарисовал даже рой пылинок, кружащихся в ареоле каждого прорисованного в дополненной реальности флуоресцентно-красным, а на самом деле, невидимого лазерного луча.

Скептически оценивая всякие шпионские фильмы, я всегда недоумевал, почему бы людям, стерегущим свои секреты, не пустить сплошную непроницаемую сетку лазеров, чтобы очередной Том Круз просто не пролез сквозь мелкие ячейки?
Как бы то ни было, сценаристы этих фильмов, похоже, руководствовались теми же соображениями, что и воображаемый автор моего литРПГ. Между лучами вполне можно было проскользнуть без особой спецподготовки.
Сбросив рюкзак, но не расставаясь с оружием, я перешагнул через первые три и, пригнувшись, пробрался под четвёртым. Чтобы пройти следующий, косо уходящий в пол луч, мне пришлось встать на карачки. Мне показалось, что я подстраховался, пригнувшись достаточно низко, но вывернув шею, чтобы заглянуть за спину, я застал момент, когда уголок приклада моего Гаусса прервал на миг тонкую красную нить.
Я оцепенел, но мой помощник действовал.

Не знаю уж, в какие глубины моей психики забрался Эфир, но стробоскопическая фиолетовая вспышка «RUN» возымела адреналиновый эффект, подбросив меня, без лишних размышлений и сомнений, навстречу красному рубильнику.
Разрывая грудью финишные ленточки лазерной сигнализации, ничуть о них больше не беспокоясь, я прыгнул к цели, походя разбив локтем прозрачный защитный колпак.
Всё то время, когда мы одну за другой снаряжали экспедиции, не понимая, что Эфир зовёт только меня одного, я представлял этот момент. И потом, пока бежал, прыгал, полз к рубильнику и, особенно, когда лежал мордой в пыль, я представлял себе минуту прощания с Эфиром. Как я медленно опускаю рубильник, и на виртуальном экране Эфира гаснут, одна за другой, строчки кода, как во втором Терминаторе.
Красиво конечно, но только вот интерфейс Эфира никогда не выглядел, как в моих фантазиях. Интерфейса и вообще-то не было. Просто вспышки указаний, подсказок, предостережений. Молчаливая поддержка.
В реальности на сопли просто не осталось времени.
Снеся защитный колпак и падая, я потянул за собой рубильник в тот самый момент, когда гофрированную оболочку ангара вспороли, кажется, со всех сторон сразу все виды поражающих элементов.
Красная прорисовка лазерной сигнализации мгновенно сменилась параллельными полосками серенького рассвета ворвавшегося в ангар через дыры от крупнокалиберных пуль, гаусс-шипов и мини ракет.
Лишь спустя несколько секунд я понял, почему залп был таким коротким и куда делись лазеры. Я их выключил!
Я! Их! ВСЕХ! Выключил!
И роботов, и турели, и сигнализацию.
Вот и всё.
Эфира я, кажется, потерял, но перед глазами и без того стояла та картинка с гаснущими расходящейся волной индикаторами и дохлыми роботами.
На меня навалилась страшная усталость, копившаяся, кажется, не с начала похода, а с самого начала войны.
Лёжа на спине, я огляделся и увидел в пыли выпавший наушник. Неживой. Целый, но будто выброшенный за ненадобностью. Устройство, в котором не угадывается и искорка жизни.

А я всё ещё верил в чудо.
Перекатившись на бок, я протянул руку, чтобы взять его, но почувствовал что-то неладное.
Я вдруг стал терять экипировку, слой за слоем, как пересохшая луковица. Сначала на пол сползла передняя часть моего броника. За ним распахнулась, хоть и не должна была, застёгнутая наглухо тактическая куртка.
А следом вдруг неудержимо распахнулось и всё моё естество.
Из вспоротого живота на пыльный пол ангара, на мазутные кляксы, непристойно полезла влажно склизкая масса моих сизо-розовых внутренностей.

В тот момент, когда я в падении отчаянно тянул на себя рубильник, а робофауна палила в меня из всего, до чего могла дотянуться, шальной осколок, влетевший под нижний край бронежилета, вскрыл меня от паха до рёбер, словно плюшевого мишку.
Я в недоумении смотрел, как то, что ещё недавно было мной, вываливается на пол и окружающий мир вдруг отдалился и сделался нереально чётким, будто я, как в детстве, примерил отцовские очки.
Боли я не чувствовал. Только ледяной холод.
В полумраке ангара вспыхнули яркие буквы «WIN!».
Эфир, несмотря на то, что он умер и валялся в пыли в полутора метрах от меня, несмотря на то, что умирал и я, был со мной, и радовался победе.
Прописался ли он из своей железки в тонкие электрические схемы моего мозга, или это была милосердная галлюцинация умирающего сознания, отвлекающая меня от наблюдения за своим бесстыдно распахнутым внутренним миром – я не знал. Мне некогда было об этом думать.

Перед моим внутренним взором начали вспыхивать и гаснуть разрозненные картинки, которые, как паззлы сложились вдруг в осмысленное послание.
Я увидел, как раскручивается жёсткий диск запрятанной глубоко под землёй военной счётной машины. Как фотоны лазерной связи, возникнув в линзах передающего устройства, пронзают пространство, унося каждый бит моей памяти, записанный Эфиром, на маленький военный спутник.
Спутник расскажет мою историю потомкам, и они, потрудившись ради будущего, закинут в прошлое, на выбеленную солнцем плиту в бывшем ЖК «Радуга», маленький чёрный наушник.

Я хотел улыбнуться, но сил не хватило.
Калейдоскоп картинок прервался, и передо мной замерцали буквы - первое за всё время сообщение Эфира на русском языке. «Пойдём домой, Лёшка».
Я удивился тому, что Эфир знает моё имя.
Тому, что всё так здорово вышло, я не удивлялся, ведь героям литРПГ почти невозможно избежать хэппи-энда.

11. Геном против бинома или апокалипсис внутреннего мира

Планета Земля. Где-то середина археозойской эры, примерно три миллиарда лет назад. Из разговора двух первобытных амеб.
- Послушайте коллега, и как, по-вашему, всё произошло?
- Всё началось очень просто - условия образования связаны с ранней историей Земли, с импульса точки, измененной внешней силой. вулканы, метеоры...
- Ох уж эти метеориты. каждый раз как заново рождаешься, все время забываю, а мы откуда?

- Возможно нас поймали и подбросили. но по одной гипотезе энергия для хим-физ реакций бралась из ультрафиолетового излучения и молний и, конечно, наших внутренних сил и вот возник первичный océan d'amour из множества бактерий, эктоамеб, а так же, свободно бегающих рибонуклеотидов! знаете про таких? мне кажется за ними будущее.
- Были бы условия получше и ни эта душная атмосфэра... кстати вы слышали про такую штуку как фотосинтез? Удобно до безобразия, не желаете попробовать?

- Интересно, а что это нам даст?
- что-то типа oxygen, но, погодите... Смотрите коллега, видите эту растущую точку на небе?
- Это что, опять он? да чтоб он сгорел!
- Ну что, эндоспоры?
- Это конечно вариант, мне нравится их резистенция, но тогда ведь останавливается развитие.

- А что еще делать, коллега?
И прилетел метеорит и всё закончилось: он эволюцию опять в даль унес. ну разве не тварь?
И тогда, крохотный протоамеб начал помаленьку злость копить, так быть ему или не быть? ) так появился геном.
..эти бактерии, они были всего лишь батарейками и даже, имели чувство кворума, хотя это - еще не способность думать, а просто иметь заряд и способность взаимодействовать, но это - тоже путь! точнее часть пути.


..Перенесемся на несколько миллирдов лет филогенеза вперед.

Вроде с метеоритами всё устаканилось, но тут начали твориться совершенно потрясающие вещи. Возможно это связанно с некими неведомыми psyho-лучами и разумеется космической радиаций.
Например. Исследователями тех времен, на отвесных скалах невероятной высоты и в пещерах невероятной темноты
были найдены вот такие отрывки:
тебя я разгляжу среди лиан.
узнаю среди сотни обезьян.
я рвал тебе бананы по ночам.
мой организм принадлежит вам.
Это всё, что удалось выяснить. Дальше больше. Скорее всего Природа с юмором отнеслась к сложившейся тогда ситуации и наделила обезьян полным спектром эмоций, чувств и ощущений и сложнейшими механизмами гормонов. Более того, в подарок случайно затесалась совсем темная вещь - подсознание. Так появился так называемый человек,
Homo lacerare per le passioni.

Теперь представьте себе настоящее время: плюс/минус 200 лет

История вроде бы обычной любви. Но это была тайная страсть. формула двух иксов. для всех - уравнение с неизвестными. Но не для них. Как они познакомились и почему полюбили, я как сказал выше - загадка для вселенной. Но кое-что нам известно. Вот они - Шрю и Истрингла, Тайком от всех они встречались и никто не знал, где они объявят территорию любви. главное было находиться вместе и желательно в уединении. Они так любили...что если они не были вдвоем, то постоянно искали друг друга глазами в толпе, среди прохожих...
Верхом их отношений был совместный сон, в котором они шли взявшись за руки для встречи с чем-то таинственным.

Тут передними возникла некая сущность и разделившись на два потока вошла в них.
- что это было? - воскликнул Шрю
- это - было начало и конец - ответил кто-то невидимый
- начало и конец чего?
- всего.

Когда они проснулись, и вспомнили сон, их наполнило странное чувство, доступности всего, всего космоса.
Он ей переводил стихи поэтов с Больших и Малых Магеланновых облаков, Она пела ему песни с кометы Прометея ..
они не верили ни во что, только в себя. там где вместе навсегда оставались счастливыми. как будто времени нет, оно остановилось.
Но тут что-то пошло не так. Всё походило на череду случайностей, переходившую в закономерность. То телефон переставал ловить, могли разойтись спинами на секунду отвернувшись. были какие-то постоянные непонятки со временем. Теперь они могли встретится только случайно.
*во время одной случайной встречи*
- Шрю - сказала Истрингла - мы не можем больше быть вместе... всё слишком сложно
- Я думал над этим. Если уж так всё сложно: если мы не можем ни встретиться, ни расстаться, то давай запишемся на ОСТ-Протос-компанию, что бы вместе умереть в один день? - спросил он
- ну что ж, отличный план. пошли
На вводной лекции им рассказали, что борьба идет за некую непостижимую истину с нацией яйцеголовых крутояйцеголовых(далее кгц)
и теперь им оставалось пройти медкомиссию и немедленно отправляться в театр военных действий.

- Ну что погнали - сказала Истрингла – не забывай говорить только правду, только тогда сможешь пройти.
Она улетела на Протос ближайшим транспортом, а Шрю остался стоять напротив красивых кованных ворот штаба,
со штампом - не годен. Его правда оказалась негодная.

Вселенная Протоса была так далеко, аж за двумя горизонтами событий ) и новости приходили с боольшой задержкой, через несколько ретрансляторов, иногда искаженные. так что, точно, никто не знал, что там с кгц происходит.
Шрю очень переживал по этому поводу. В отчаянии он сделал себе татуировку в виде слезы у края глаза и смотрел смотрел эти запоздавшие трансляции и искал в межстрочной развертке какие-то весточки от Истринглы, и иногда их получал.
однажды вместо привычных символов он увидел:
- пятый я шестой. она всё знает. спутники ка-ейч-четыре. действуй
- не вижу цели
- ща подвезем

- .. я всё вижу..- передал ответный сигнал Шрю - а вы увидите то, что этому космосу вообще не снилось. всё в хлам!
- ей ты! ну ка прекрати всё это
- .. да прекращу.

В зале разбора полетов Небесной Канцелярии находилось двое. Для простоты назовем их г-н.Бг и г-н.Гдь.
- по итогам уничтожены две вселенные и параллельная одна. а в нашей.. погибло 54 галактики..
- и как он это сделал?
- ну наши аналитики говорят, что он, каким-то образом перевел свою протоплазму в космическую эктоплазму и использовал направленный вектор. т.е. была принимающая сторона. по трекеру погибших галактик мы выяснили
точку входа это была вселенная Протос. точнее около неё, поэтому и зацепило остальное.

- это всё понятно, а не было ли вмешательства из "абсолютного извне"? И как объяснить мощность таких разрушений?
- При контакте с обычной материей антиматерия аннигилирует, то есть они взаимоуничтожаются, выделяя при этом огромное количество энергии. ну и он использовал аттрактор Лоренца, что есть формула хаоса. галактики вращались в перпендикулярных плоскостях и погибали - вот смотрите слайды - сказал г-н.Бг
- да красиво - ответил г-н.Гдь - что же мне теперь делать? У нас есть какой-то бэкап?

- да был. в черной дыре, которая тоже пострадала и толку теперь от неё никакого. она теперь похожа на Бутылку Клейна.
- это еще что за фигня?
- это... ну как вроде некое пространство, только шиворот на выворот.. как лента Мёбиуса, только 3D
- и что же у нас осталось?
- короче оставил только нашу, всеми любимую галактику, они называли её Млечный Путь но и в ней всё снес всё живое. и да он мне послание прислал! "мне не нужно ничего, но, там где есть любовь, я дам шанс."
- ну не идиот ли он.. а еще косил под математика, а мне теперь заново всё создавать из этой пыли и да никаких шансов. никакой любови! Слушай мой вердикт. Никаких высших форм жизни. Гормоны и эмоции по минимуму, по максимуму - выживаемость и инстинкты.
и пусть эта форма жизни будет землеройки.
- землеройки? - переспросил г-н Бг - это же прикол какой-то...
- прикол это - когда я тебя запер ненадолго в зеркальной комнате - усмехнулся г-н Гдь
а землеройки это - круто! да потому что остались только чертежи землероек! и да пусть в зависимости от сезона их череп расширяется и мозг, запиши, увеличивается на 20% . Тогда у них появится возможность творить, а потом они всё забывают. Через пару миллиардов лет дочертим виртувиана и запустим механизм эволюции, пусть станут людьми, но с осознанием , что они были землеройками

- он они же всё забудут же
- не забывай про геном. И да, прошу! Не надо больше этих метеоритов
- А это не я
они удивленно переглянулись
- В смысле? А кто?


***

В далеком-предалеком будущем профессор палеонтологии Алим уже час неподвижно сидел на дне древнего моря и смотрел на глиняные таблички, которые обнаружил случайно и последнюю запись которых он только что расшифровал
"да вот. вот что, напишет землеройка своим хвостом."
Алим молча встал и взял лопату. разбив таблички он начал копать яму.
Через два часа дело было готово, вытирая пот с лица профессор произнес - Вот и всё, - не успевая заметить, что долину мертвого моря накрывает мощнейший гул и свет.

12. Человек создан для счастья

На верхнем этаже трёхэтажного городского особняка старой постройки, в комнате с высоким потолком и большими окнами, на объёмном сером диване, в куче подушек, лежал человек неопределённого возраста. У лежащего было совершенно просветлённое счастливое лицо. Сквозь длинные не ухоженные волосы, ниспадающие кудряшками почти до подбородка лежащего, светились абсолютно искренние радостные глаза, голубые и спокойные. Будь в комнате ещё кто-нибудь, он наверняка невольно улыбнулся, глядя на лежащего, стал бы проще и расслабился. Возможно, по-доброму завидуя, что таким счастливым, как человек на диване, дано быть, совсем не каждому.

Счастливый человек сладко потянулся, посмотрел по сторонам, заметил на подлокотнике старый смартфон и покрутив его в руках, включил диктофон.
Он натужно кашлянул приятным баритоном и лучезарно улыбнувшись самому себе, начал.
«Давайте я вам ребята расскажу, как тут всё у нас случилось. Авось умники найдутся, из тех, кто решил остаться, может интересно кому будет».
Он снова кашлянул, прочищая связки.
«Это меня от восьмой программы что ли так накрывает», сказал он ни к кому не обращаясь, снова беззаботно улыбнулся и продолжил.

«Началось всё обыденно и тошно. Очередные умники изобрели эффективный сканера тканей, или не знаю, как он там правильно назывался. Выяснилось, что имея в запасе достаточно оперативы можно сделать подробную схему нервной системы, просто сканируя живой организм. Потом научились сканировать мозг и отслеживая нейронные связи, создали точную карту областей, сначала животных, конечно. А потом и до управления нейронными связями добрались. Это в общих чертах», усмехнулся он.

«Потом обнаружилось, что организовать такой сканер можно с помощью вполне себе любого смартфона была бы прога. И она не заставила себя ждать! Выпущенная как джин из бутылки она мгновенно разлетелась по всему миру.

Скука какая-то получается!» прервался лежащий.

«Ладно! Сначала сканер, который потом обзовут – модулятор, использовали в познавательных целях, весело было иметь картинку собственного мозга под рукой. Приставили модулятор к носу, в череп - шот, и интерактивная карта в кармане, сиди прикалывайся нейрончики считай.
Обратную связь обнаружили позже. Возможно, когда приложение начали допиливать все кому не лень. Наверное, кто-то красоту наводил в очередной версии модулятора и навёл», хихикнул рассказчик.
«По ходу в этой прошивке ещё и логика на область удовольствия замкнута. На кой ляд логика, когда просто в темки кайф?», снова довольно хихикнув, он продолжил.
«Представляю какие рожи были у разрабов, когда они создали цветовую маркировку областей и обнаружили, что изменяя границы цветовой заливки можно воздействовать на области мозга непосредственно», лениво продолжал запись рассказчик, явно получая от этого удовольствие.

«ХЗ, как это в сеть попало. Какой гений додумался это в описаниях отметить? Но в общем, получилось так как получилось и народ накачал себе миллионы копий модулятора! У каждого появилась возможность увеличить себе любую область мозга. Хочешь аналитическое мышление как у профессиональных аналитиков, уменьшаешь к чертям смежные области творчества и чувствительности занимаешь всё анализом, и вот ты готовый компьютер. Хочешь писать романы и путешествовать по собственным мирам, в задницу логическое мышление вместе с соответствующими частями мозга, всё для творчества, всё для фантазии. Поднял чувствительность области слуха, замкнул на зону удовольствия, и вот ты музыку чувствуешь и от каждого звука прёшься.

Сначала, до всего этого дорвалась конечно, молодёжь. Пошли допилы всякие! В проде таймеры для программ модулирования появились, типа пытались управлять временем прихода. 30 минут – умный и какой-нибудь роман в стихах выучил или написал, потом обратно в «норму».

Большинство постарше, конечно чисто на область удовольствия модулировались, на пол часика, на часик, на три, на весь вечер перед сном, потом и вместо сна, и до полного просветления. Возвращаться был большой облом, поэтому и не возвращались. Счастливчики! Обстановка в обществе заметно улучшилась, меньше склок и ругани, меньше потребления, больше счастливых лиц вокруг. Зажили по-человечески, короче.

Пока под полный запрет модуляторы не попали, были извращенцы всякие, которые опыты ставили и отдельные проги под разные удовольствия писали и в сеть выкидывали. Отрывались, так сказать, первопроходцы, на всю катушку, даже на не полном функционале модуляторов. Модификашек тогда наделали, до кучи! Для изучения языков, например, модуляшка расширяла область восприимчивости звуков и память, слух на удовольствие замыкала вместе с речевым аппаратом, и за ночь пять языков. Для спортиков сделали программы модуляторов, для писак, и для чисто поржать. Доработок на торрентах, как говна за баней, валялось. Тока они работали для каждого индивидуально. «Плюс минус» в области попадали конечно, но не для всех. Проблемой для ищущих, это конечно, не было.

Тогда первые блаженные зомби и начали появляться. Не рассчитал области правильно, одну затёр на вовсе, сделал, что хотел, отдохнул, а обратно хрен, второй то искомой области, для восстановления - нету. Некоторые приложухи мозг под ноль, после ошибок форматировали. Простейшие реакции у таких блаженных оставались и мозги эти зомби не ели, но и своих не имели, стояли незамутнённые, как тележки магазинные».

Рассказчик затих и закрыл глаза, будто задремав. Не сходящая улыбка стала шире, он что-то мурлыкал себе под нос.
«Ах, да я ж об истории!», опомнился он и открыл глаза.

«Бог его знает когда шум по всему миру подняли из-за этих программ, типа «Люди в мозги из телефонов стреляют». Начали лекарства искать. Регулировать. Запрещать. Так за регулировались, что умельцы модулятор в каждый утюг встраивать научились, был бы спрос, как говориться. Появились подделки всякие, некоторые вообще не работали или просто в блаженных модулировали, некоторые с прикалюхами разными. Можно модульнутся в шизойда, например, и только весёлые галюники по кайфу смотреть или картинок загрузить и по воображаемым мирам путешествовать, ну и всякое там! Спектр применения приложух, тоже значительно расширили. Затёртые области мозга научились восстанавливать и новые создавать. Добились возможности не только на области высшего сознания влиять, но и на встроенные механизмы нервной системы.

Выйдя на новый уровень развития самосознания, человечество расцвело. Злобу, страх, ненависть полностью искоренили, нахер эти животные инстинкты. Всё стало возможно! На каждом шагу счастье всем даром! Загляни в коробочку модулятора и ты в раю и все мечты сбылись.

Хочешь кайф от собственного дыхания получать, часть мозга, что за дыхание отвечает на область удовольствия замыкаешь и кайфуй на здоровье. Оргазм от того, что почесался - да пожалуйста. Вечный экстаз в нирване - ничего проще, весь мозг под область удовольствий – чистое блаженство.

Слышал, правда, что умники были, которые мозг под разум заточили. Они типа всё просчитали, настроили себе ракет, накопали бункеров, и свалили в неизвестном направлении. Говорят некоторые из них на орбите кружатся. Я не одного такого не видел.

Города опустели. Нормальные люди, сразу на счастье модулировались, всю нервную систему на удовольствие и в святые. Святые это круче просветлённых, они в нерване, а просветлённые бывает из-за особенностй мозга или программы не верно подобранной, возвращались. За нормальными остальные потянулись, осторожничали конечно сначала, но не долго. В основном большинство не парились, в кайф то оно веселее. Чего ради здесь время терять!? Чё то я повтаряюсь», он не надолго задумался.

Тогда жопы государственные попытались нас от собственного мозга уберечь. Приложуха давно под запретом была, за неё модулировали жёстко, в рабочего без права мыслить. Потом они, к остальным мерам, ещё крутые государственные модуляторы везде понаставили, с программами дебильными, типа долгого существования, ответственности и прочей херни. Денег всем давали, всякие дома, машины там, в общем всякую дребедень не нужную. В мозги говно лили, тоннами. Создали патрули защиты от собственной воли – «ловцов мечты», дали им полномочий больше, чем у полиции. Всё делали против людей, лишь бы человеков счастья лишить.

Я так думаю, мозг у каждого личный, собственность от природы и вмешиваться в отношения с ним, никто не имел никакого права!

Кто вообще решил, что счастье нужно получать годами – по жизни? Ждать, расти, развиваться, чтобы понять, что уже был счастлив или искать временного кайфа в алкоголе, в наркотиках или сексе, каждый раз возвращаясь в никуда? Запрещать людям пользоваться данным от природы счастьем, равно мучать их…»

Лежащий снова замурлыкал себе под нос какую-то не сложную мелодию, забывшись.

«Всё стало не нужно и люди стали чище – очеловечились! Плохое настроение только в кино осталось. Погода испортилась, модулятор к носу, вот ты уже на облаках и всегда солнце. Область фантазии и удовольствия слить, слух, зрение и чувства на кайф, и считай ты просветлённый. Если рядом урод моральный - вернёт, если нормальный человек сам к тебе отправится. Еды не надо, когда модульнулся и получаешь кайф от голода и холода.

Когда население сократилось в двое, стали электричество запрещать, ну ограничивать. У каждого работающего источника тока, охрану поставили. Сторожа нелюди запрограммированные. Модульнутые на преданность делу, физическую силу и быструю регенерацию. Им даже речевой аппарат чистили, чтобы для преданности идеям, места было больше, только служить и выживать. Хотели ли этого сами охранники, вопрос спорный.

Я вот из таких сторожей и появился. Спортом занимался, меня прямо в зале вместе с приятелями жёстко в охрану прошили. Наверное, настройки глубоко в мозгу остались, я теперь из-за этого уже из восьмой модуляции вернулся, только удовольствие от всего получаю, а полностью нервную систему на счастье модульнуть не могу. Все мои уже давно просветлённые или святые.

Когда в городе никого не осталось, нас на последнем генераторе из охранников в людей модульнули. Кто нас из служения вытащил я не понял. Из моих я один тут застрял.

Существую в кайф, вот истории записываю, программы модулятора гоняю. Генератор мародёры забрали из больных, которые с мозгами не справляются. Вроде слышал им дополнительные области пришили или старые удрали, мутанты короче. По виду не скажешь, поржали вместе. Я им говорю, «Ни разу мародёров не видел», а они отвечают, «что ни разу говорящего просветлённого не встречали». Вроде нормальные, но почему не святые не просветлённые, а существуют как животные? Люди же для счастья созданы и живут чтобы в нём закончит, а эти время зря теряют, как твари безмозглые. Сначала они двоих просветлённых унесли, потом за генератором приходили. Поприкаловались и они свалили, а я вот до девятую программу запускаю.
Возьмёт меня девятка модульнёт! Если нет, ещё расскажу, наверно. Сейчас девятку на всю мощь. Как же хорооо…»

13. Июльское утро

Небо над головой, нежнейшей, прозрачнейшей и в то же время густой голубизны, отороченной редкими белоснежными облачками – хоть нарезай его ломтиками, колыхающимися как бланманже, и клади в тарелку, - утягивало взгляд своей бездонностью.

Борис постоял с задранной головой, словно вбирая взглядом всю эту бездонную глубину, как вбирают воздух на жадном, протяжном вдохе, затем достал смартфон и защелкал камерой.

Эх, если бы только она могла передать воздушность фактуры и тончайшие градации оттенков!

Великолепные тут места. Исполненные мягкой и неброской, но обильной красотой среднерусской полосы. На полпути от Западной Двины – соседнего райцентра, -начинается полоса сосновых лесов, чистых, лишь с редким подлеском. Солнечные лучи свободно блуждают меж красноватых стройных стволов, наполняя лес ласковым сиянием. Автомобиль стелется по гладкой, недавно выложенный свеженьким асфальтом трассы, изредка то припадая, то слегка вздымаясь на нечастых спусках и подъемах, а сквозь частокол сосен то и дело взблескивает очередное озерцо. Правда, дальше сосновые леса сменяются смешанными, с редкими клиньями сосновых рощ.

Примерно на пятидесятом километре от трассы перпендикуляром налево уходит грунтовка, обильно устеленная желтой песчаной подушкой. Еще десять километров – и справа открывается въезд в наш поселок.

Воздух тут чистейший, насыщенный тончайшей смесью запаха леса и трав. Без малейшей примеси тяжелого духа индустриальной цивилизации. Такого чистого воздуха, пожалуй, даже в отдаленных уголках Подмосковья не сыщешь. Неудивительно, ведь ближайший город с какой-никакой промышленностью - Великие Луки, – в добрых ста километрах на юго-запад.

Очнуться Бориса заставили болезненные уколы в загривок и предплечье. Ожесточенно шлепнув себя по шее, он сгрузил с тележки тридцатипятилитровый бак с водой и потащил его в сени.

У него на укусы кровососущих была аллергия. Только они в летний сезон и нарушали идиллию – места были влажные, озерные и болотистые, и гнуса тут разводилось в обилии. Впрочем, в конце июля было уже попроще, поскольку мошка уже сходила к тому времени на нет, досаждали лишь комары и изредка слепни.

Девять часов назад, в полночь, начались вторые сутки последнего триместра июля, день обратного отсчета, он же – второй день недели. Если умножить численное выражение сегодняшней даты на порядковый номер этого дня в неделе, то получается цифра, являющаяся ответом на главный вопрос жизни, Вселенной и всего прочего. Если выведенное число умножить на сто – то получается примерная дата одной из глобальных, в масштабах цивилизованного мира той эпохи, катастроф, обрушивавшихся на человечество в его прошлом.

***
Наверное, многие слышали, хотя бы краем уха, об катастрофе Бронзового века, случившейся примерно 3200 лет тому назад, и покончившей с Новым царством Египта, Хеттской державой, Ассирийским государством, Микенской эпохой Греции, и отбросившей человечество в части уровня развития цивилизации на сотни лет назад, приведя к утере большинства достижений развитых культур той эпохи.

Но гораздо меньше тех, кто осведомлен об апокалиптической засухе, случившейся за тысячу лет до катастрофы Бронзового века. Нет, аридизация климата - воцарение засушливого периода, - наступила не за один день. Но происходила неуклонно и неотвратимо, подрывая основу существования земледельческих государств и обществ.

Древнее Египетское царство развалилось на враждующие между собой провинции-номы, пало Аккадо – Шумерское царство и сникло Эламское государство, ставшие жертвами соседних горцев – кутиев, стервятниками спустившихся с предгорий, чтобы добить ослабленные экономическим спадом и внутренней смутой страны. И, наконец, сошла с исторической сцены Индская цивилизация. И если упомянутые ранее государства оставили живое наследие следующим поколениям и народам – в виде письменности, городских центров, часть из которых уцелела, корпуса традиций и представлений, – то от Индской цивилизации остались лишь руины городов да горстка кратких надписей, объем самой длинной из которых не превышал ста знаков. Не дешифрованных до настоящего момента.

***
С улицы раздалось:
- Лови зомби! Держи его, держи!
Звонкие детские голоса. Внуки Нюры. Покос на участке закончился вчера, вот и колобродят. Все им нипочем.

- Остались еще пустые емкости?
Карина, копавшаяся в горе продуктов, выставленных из холодильника на обеденный стол, огляделась вокруг:
- Нет, вроде все. Может, возьмешься за шашлыки? Мы их на вечер планировали, но раз уж нужно к обеду успеть… Правда, я не уверена, что они пропитались как надо.
Голос, обычно веселый и бодрый, сейчас лишь изображал видимость веселости, тщетно пытаясь укрыть за ней угнетенность.
Вообще электричество тут отключали не так уж редко, особенно летом, и иногда местным обитателям приходилось переключаться на срочную готовку продуктов, чтобы не пропали. Но вовсе не этот пустяк был причиной скрываемых ею переживаний.

Борис прекрасно понимал, какие именно мысли ее сейчас тяготили, но в силу негласно наложенного табу избегал даже касаться причины:
- А… Ну, это уже не поправить. На самом деле можно еще дать настояться еще пару часов. До обеда времени изрядно, они остынут.
Из – за двери донеслось: «тук- тук, есть кто в тереме?»
Соседка Лена - крупная, полноватая, степенная, в очках с толстыми линзами. Лена перебралась сюда на постоянное место жительства и организовала собственный стоматологический кабинет в райцентре.

Карина тут же спросила ее:
- Лен, у вас там на участке же есть клубника и земляника? Вы бы с Кристиной собрали сейчас, до вечера, пока тучу не принесло. А еще лучше – до обеда.
Судя по тому, что туман растерянности в глазах Лены даже не дрогнул, до нее не дошло, о чем говорила Карина.
- Слушай, как ты думаешь, может, мне на работу съездить?
- Лен, а зачем? Володя со Светой туда поехали, они расскажут. Там тоже электричества нет, наверняка. Если что – успеешь. Лучше продуктами займитесь, и соберите то, что поспело на участке.
- Кристина занимается. А где Аня?
- Аня с Катей отправились по грибы.
- Катя? Которая?
- Ну конечно, та Катя, которая москвичка, с соседней улицы. Примерно нашего возраста. Сообразила?

Борис, воспользовавшись паузой, обратился к Карине:
- Тогда я отойду на пару часов, вернусь как раз, чтобы успеть шашлыки к обеду приготовить.
- Хорошо, конечно, у тебя же свое хозяйство…
Лена, словно не слыша, о чем речь, так и продолжала стоять у двери, загораживая проход.
- Лена, ты не могла бы отойти в сторонку?
- А…? А, да, пожалуйста, – Лена, словно только очнувшись, освободила путь.

От обширного участка, где расположились домики Карины и Ани, и дом побольше, что занимали Володя и Света, а баня и хозяйственная постройка, до моего – буквально двести метров по улице, мимо колодца и давно пустующего здания администрации. Весь путь я прошел, ни разу не подняв взгляда.

***

Русла рек и ирригационные каналы пересыхали. Урожайность и площадь пахотных земель неуклонно уменьшались, что приводило к голоду, в первую очередь охватившему население городов, являвшихся интегрирующими центрами цивилизации и местами сосредоточения «высокой культуры» тех обществ. Горожане принялись покидать свои жилища, в надежде найти хоть сколь-нибудь сытные места. Большинство – напрасно. Голод сопровождался нашествием болезней, поскольку ослабленный голодом организм менее способен сопротивляться заболеваниям.

Вожди и жрецы теряли власть и авторитет, не будучи способными ни остановить голод административными мерами, ни призвать милость богов. В провинциях начались народные брожения и бунты – земледельческие общины принялись всячески противиться тому, чтобы отдавать прежнюю долю, поскольку урожай скудел на глазах, а войска, обеспечение которых заметно упало, демонстрировали признаки неповиновения, вплоть до дезертирства и превращения в разбойничьи шайки.

Те, кому хватило сил, предпочли уйти как можно дальше от проклятых мест. Попутно утеряв всех «людей книги» - какой от них был прок в добывании пищи, которому они не обучены, какой прок от их знаний, не спасающих от бед? А вместе с ними было утеряно и знание письменности. Ведь даже для сохранения памяти она не нужна – кому нужна память о былом величии, которое уже никогда не вернется? Только не тем, кто сосредоточен на добывании пропитания здесь и сейчас. А для сохранения народных мифов, обыденных обрядов и истории собственного рода хватало и устной традиции. По крайней мере, на какое-то время.

Мы не знаем, каким именно богам они поклонялись, как было устроено их общество, какова была детальная история этого государства, чем гордились и что считали славным его жители. Мы практически не можем проследить связи их представлений с пластом древних верований ныне существующих народов. Есть лишь результаты генетического анализа, показывающие определенное родство с нынешними дравидийскими народами южной Азии, да и, вероятно, по сохранившимся на камнях изображениям и руинам бассейнов для ритуальных омовений, мы можем предположить сходство некоторых культов божеств водной стихии. Все остальное растворилось без остатка в новых напластованиях верований иных этносов.

***

Борис поставил тазик на пластиковый круглый стол, набрал дров и спустился на вырытую, обрамленную бордюром из кирпича, прямоугольную площадку для кострища, и заложил их в мангал.
Теперь ждать, пока не выгорит до углей.

Вообще поселок был своеобразный. Раскинулся он довольно обширно, но добрая половина домов была заброшена или уже разрушилась, так что линии улиц поселка были обильно отмечены гнилушками и зияли щербинами, как запущенные рты.
Число зарегистрированных жителей едва достигало полусотни. Причем половина из них – москвичи, образующие довольно дружную колонию. А в летние месяцы временами вдобавок тут наезжало родственников и друзей так, что в иные недели становилось достаточно людно.

Впрочем, смотря с чем сравнивать. Ведь когда – то тут жили сотни жителей, может быть, даже за тысячу или полторы. Например, в том домике, что купил Борис с Таней, когда-то проживало три семьи разом. В поселке была даже своя двухэтажная школа, где учились не только местные, но и дети из ближайших трех поселков и деревень. Поселок никогда не был сельскохозяйственным, устраивался при машинно-тракторной станции. Но уже при Союзе, в результате реорганизации, работы тут стало поменьше, и число жителей стало убывать. Большое здание школы разобрали уже давно, вместо нее некоторое время функционировала школа поменьше размером, а после распада Союза закрыли и ее.

Теперь людей осталось немного. В соседнем поселке, что в конце песчанки - примерно столько же, сколько и в этом, правда, там – одни местные аборигены, никаких пришлых. А два других села в округе обезлюдели полностью, остались только названия на карте да горсть покосившихся домиков. В посёлке не было ни магазинчика, ни почтового отделения, никаких представителей власти здесь на постоянной основе не присутствовало. Да что там говорить – здесь не было даже проводной связи. А мобильная была такого качества (когда была, конечно), что навигаторы и мобильные телефоны теряли связь за несколько километров до подъезда к повороту на песчанку. Потому все в деревне установили антенны и обзавелись усилителями сотового сигнала, которые позволяли пользоваться мобильными телефонами и получать доступ к мобильному интернету хотя бы в домах и радиусе пары десятков метров вокруг них. Понятное дело, что при отключении электроэнергии связь также прекращалась, если не воспользоваться автономными источниками электропитания.

Но нельзя сказать, что поселок умирал. Старая жизнь поддерживалась несколькими престарелыми, но весьма социально активными жителями, ядро которых образовала супружеская пара пенсионеров из Москвы, переехавших сюда еще в девяностые. Именно благодаря их усилиям в поселке была отстроена церквушка, и на баланс администрации зачислены музей сельского быта и клуб-библиотека.
Новую жизнь вдохнула колония москвичей. Люди сюда перебирались зачастую уже знакомые, одного круга, проверенные не только в обычном общении, но и в поездках и походах, которые совершали вместе еще в молодости. Непритязательные и непафосные, в большинстве своем, вежливые и неконфликтные, однако, предпочитающие жить без оглядки на нормы и вкусы других.

… Рдеющие полешки потрескивали в мангале, испуская язычки пламени и дымный шлейф. По-прежнему ленивый ветерок сносил его в сторону участка Бориса. Над головой проносились ласточки, на лету выцеливая мошкару. Селились они в заброшенных домах. Но, помнится, парочка таких птичек пыталась угнездиться в прошлом месяце на балке в сенях его собственного дома.
Взгляд Бориса казался бездумным – насколько он погрузился в свои мысли, загипнотизировано уставившись на пляску горячих лоскутков пламени. В голове с тяжким скрежетом молотило: «и надо было этому случиться именно сейчас!».

Только вчера, ближе к вечеру, ему выслали качественные снимки последней, сенсационной находки, сделанной у границы, в прошлом пролегавшей меж ареалом Индской цивилизации и Эламским государством - целый свод табличек с письменами Индской цивилизации. Судя по обилию находок, это был целый архив. Вероятно, вывозимый из Мохенджо -Даро или Хараппы в один из малых, периферийных городов этого государства – они продолжали функционировать еще более века после того, как центральные города цивилизации пришли в окончательный упадок и были покинуты жителями. Снимки не были отсортированы и подписаны – раскопки были в самом разгаре, материалы никто пока не классифицировал, и потому лишь за полночь Борис, копаясь в фотографиях, обнаружил, что среди них оказалось две билингвы, где дублирующий текст был выполнен клинописью. Очевидно, либо аккадской, либо эламской. Не слишком хорошо сохранившиеся – поколотые, потертые, но и те фрагменты, что уцелели, давали немало материала и великую надежду на то, что в этот раз индскую письменность удастся дешифровать – ведь и аккадская, и эламская клинописи уже были дешифрованы. Все необходимые материалы были под рукой – целую библиотеку монографий и материалов конференций он вывез сюда загодя, для корпения над собственным многолетним трудом, который теперь уже он отложит. Отрывался от работы Борис неохотно – он договорился накануне с Кариной о том, что она подвезет его в Западную Двину, раз уж сама собралась. Ему нужно было забрать доставку. У Бориса с супругой – Таней, - был один автомобиль на двоих, и она уехала навестить Пашу – старшего сына, с женой, в Подмосковье. Вставать нужно было рано – Карина не всегда была предсказуема насчет времени.

Борис, привыкший к бумажным формам, распечатал свеженькие фотографии на цветном принтере и попытался улечься спать. Сон долго не приходил – сквозь сознание перекатывались волны счастья, вызванные знакомством с удивительной находкой и восхитительной надеждой на раскрытие одной из великих тайн прошлого. Однако к этим радостным эмоциям отчетливо примешался оттенок какой-то беспричинной тревоги, пытавшейся вырваться из глубины и захлестнуть сознание целиком. Такое с Борисом бывало и раньше, и частенько у такой, казалось бы, беспричинной, тревоги находилась в итоге конкретная причина. Что в этот раз? Что-то случилось в пути с Таней? Неприятности у детей? Здоровье, один из привычных симптомов сейчас указывает на приближающуюся серьезную болезнь? Ломать голову было бесполезно. Звонить всем среди ночи он не станет. Утро вечера мудренее. Подавлять тревогу – ровно так же бесполезно. Борис выработанным внутренним усилием, похожим на успокаивающие пассы невидимой руки, отклонил всклоченный поток тревоги так, чтобы оно обтекало сознание по касательной, постепенно удаляясь. Момент засыпания слился с самим сном, но вот момент пробуждения…

- Ну что, ты еще не начал? – голос Карины вырвал Бориса из круговерти размышлений так внезапно, что он вздрогнул.
- Сейчас, дровишки прогорели, можно будет ставить. А местных то оповестили, предупредили?
- Да. Не только местных. И Морозовых, и остальных москвичей, кто здесь сейчас.

- Надеюсь, не слишком их напугали и не слишком приободрили. Без обещаний, что впереди будет хорошо. Когда дела станут хуже, они ведь могут посчитать, что в беде виноват именно «гонец с плохими вестями». И тем, что слишком сгустил краски, или наоборот – что был чересчур оптимистичен. Мол, пообещал же.

- Борь, да кого тут бояться? Мужиков здесь раз-два да обчелся, и все смирные. Леха самый молодой – его бояться?
- Карин, ты не смейся. Это мы вместе можно сказать огнь, воду и медные трубы прошли. А как местные себя поведут дальше – ты не знаешь. Вот скажи, как ты думаешь, Нюра своих несушек под нож пустит, или Вера Семеновна – своих козочек?
- Не знаю. Но это их дело.
- Их, конечно их. Только вот вообрази себе, если они действительно их порежут, а дождь по невероятному стечению обстоятельств сегодня и не прольется. Ты знаешь, как они среагируют?
- А он может не пойти?
- Ну, это почти невероятно. Вероятность, что туча пройдет мимо – исчезающе, пренебрежимо мала. Но если эта мизерная вероятность все-таки выпадет – не удивлюсь, если они ночью нам всем дома подпалят, предварительно двери подперев. И мужиков не надо – обозленные бабы сами смогут. А, с другой стороны – не предупреди их, потом кто-то из них занеможет, так они подпалят дома за то, что не предупредили.

- Слушай, ты краски сгущаешь, по-моему. Лучше скажи, ты решил, где будешь? Переберешься к нам? Или лень запасы перетаскивать?
- Дело не в лени, Карин. Вы же по участку друг к дружке ходить не будете. Все переберетесь к Володе со Светой. Мы там будем как куча мала.
- В тесноте, да не в обиде. Подумай. Неужели лучше все это время в одиночку, или ты надеешься, что…
- Карина, надеюсь, конечно. Но не слишком то верю. И давай не будем об этом, у всех нас одна и та же проблема – эта чертова неопределенность. Словами мы ее не разрешим. А занятие у меня есть. Буду работать.
- Работать? Над своей монографией? Прости, но зачем?
- Нет. Тут более интересная работа внезапно свалилась. Зачем? Хороший вопрос. Кстати, есть у меня подозрение, что шашлык не только успеет приготовиться, но и затем остыть. Пока не видно, чтобы кто-то из наших вернулся. Кстати, вы посчитали? Хватит вам продуктов на то время, пока мы будем заперты по домам?

***
Борис расхаживал по дому, проводя ревизию. Запасов нескоропортящихся продуктов в подполе и кухонных шкафах – круп, картошки, макарон, компотов, солений, варений и прочих круток – хватит как минимум месяца на четыре, если не налегать усердно на еду.

Стоит занести дров из сарая – газа в баллоне для плитки, конечно, хватит на первые недели, но на всякий случай нужно и дрова под рукой иметь. Если с газом неверно рассчитал – то можно печку растопить и готовить на ней. Да и в любом случае – стоит. Свечи, лучина, спички. Керосиновая лампа, оставшаяся в наследство от предыдущей хозяйки дома, как и большая часть содержимого кладовки и сарая. Если что – есть трехкиловаттный бензогенератор, можно и аккумулятор ноута зарядить, и принтер запустить, и усилитель сотового сигнала запитать. А вот на насос скважины его мощности уже не хватит. Володин генератор бы потянул, но он и помощнее.

Впрочем, вода в скважине все равно будет заражена. Посему сени и кладовую он успел уже заставить кастрюлями, баками и бидонами с колодезной водой. Он наделся, что на недели три, с учетом содержимого большого бака, воды хватит. Если, конечно, расходовать ее экономно. Помывка тела была исключена – на этой воды точно не хватит. Так, если только иногда обтереться увлажненным полотенцем или тряпкой. Ну, и есть некоторый запас влажных салфеток.

Снова выйдя на крыльцо, Борис задумчиво оглядел участок - длинный сарай с тыла дома, дальше по дорожке – летний туалет, другого и не было, за ним – покосившаяся баня, которую он использовал под дополнительный склад для вещей из категории «вряд ли еще потребуются».

За дальней границей участка торчало заброшенное здание с осевшей крышей, за ним краем выглядывал тот самый музей сельского быта, а левее виднелась маленькая церквушка.

А дальше, за изгибом улицы, расположился ухоженный участок можно сказать элитного вида, с высоким забором, шеренгой туй, гаражом с приводной подъемной дверью, покрытыми каменной плиткой аккуратными дорожками, беседкой-ротондой посреди участка, высоким каменным домом.

Подобных владений во всем поселке лишь три. Два побольше, один поскромнее по площади, за участком Володи и трех его мушкетерш. С владельцем его я знаком – относительно молодой, всего лишь за сорок, преподаватель маркетинга в каком-то частном ВУЗе, по имени Александр. Участок отстроен по канонам современного фэншуя, в гараже помимо машины – мотоцикл – эндуро, на котором Александр, облачившись в стильное мотоциклетное снаряжение, в приятную погоду любит погонять по окрестностям поселка.

Все остальные понаехи, вроде нашей компании, прекрасно обходятся купленными домами, разумеется, приведя их в порядок. Хотя, вот и Морозовы, долгое время обходившиеся скромным жилищем, решились на постройку нового, большого дома, из газоблоков. Возведен практически наполовину. Только вот теперь уже не достроят.

Кстати, интересно, как долго простоят местные усадьбы нетронутыми? Хозяева ведь сейчас не здесь, и вряд ли уже появятся. Как быстро аборигены начнут тащить оттуда все, что покажется полезным? Впрочем, почему только аборигены? Борису пришла в голову мысль, что через пару – тройку недель и он, проникнувшись новыми реалиями, вполне, может оказаться, будет готов пересмотреть свои устоявшиеся взгляды насчет неприкосновенности чужой собственности. Исключать такого было нельзя.

Сзади, с улицы, послышался характерный звук двигателя. Машина остановилась у калитки. Лексей на своей бешенной табуретке. Единственный местный житель, который тут услуги по ремонту предлагает. Печку сложить или переложить, новым кроем крышу покрыть, трубу вывести. Большие работы, впрочем, вроде перекладки всех полов, не брал. Работал качественно, но, как и все местные, не страдал обязательностью, по московским стандартам. Печку в доме Бориса перекладывал вместо двух обещанных недель – почти три месяца. Ему скучно было работать одному, без аудитории для шуток-прибауток, а его единственный напарник, Серега, из соседнего поселка, в последнее время редко соглашался ему помогать. Но в остальном Леха был вполне неплохим парнем, не злым и не завистливым, и, по местным меркам, практически непьющим.

Машинка у него была особенная. «Ока», куда впихнули двигатель помощнее, и кузов поставили на высокие мосты. Салон машины выглядел так, словно по нему прокатилось цунами и торнадо, причем неоднократно. Но она была на ходу, и отличалась изрядной проходимостью, позволявшей ей преодолевать песчанку даже в ненастные сезоны.

- Привет!
Хотя голос Алексея звучал почти обычно, но вид все же был несколько растерянный и нерешительный, что, впрочем, совсем не мудрено.
- Привет! Куда собрался?
- Да вот, думаю в Двину, хотел кое-чего прикупить.
- Алексей, скорее всего, это вряд ли получится. Наверняка все магазины закрыты. Кассы и платежные системы не работают. Только бензин потратишь.
- Думаешь, в Двине тоже электричества и связи нет?
- Да, думаю, что… сейчас нет. И не только в Двине.
Это «сейчас» Борис добавил через паузу, осмысливая то, что собирался выразить.
Леха задумался. Потом решительно махнул рукой:
- А, все равно съезжу, мне все равно нужно было бы кое с кем встретиться.
- Тебе передали, что нужно сейчас делать у себя? Ты со всем уже управился?
- Передали. Начал, жена доделает.
- Ну тогда давай, удачи. Потом расскажешь.

Махнув на прощание вслед удаляющемуся авто, Борис направился к туалету, до которого от крыльца – метров сорок. И тут его осенило.
«Дерьмо!».
Хождение каждый день по нескольку раз в день до туалета могло обернуться боком. Нужно было что-то придумать с отходами жизнедеятельности организма. В деревянной кабинке к нему пришло решение. Борис вспомнил, что, вынося из дома груды доставшихся вместе с домом сельских богатств, в один из углов сарая он закинул нечто, похожее на ночной горшок. Заглянув в сарай, он убедился, что память его не подвела.

Делать дела придется на закрытой веранде на тыльной стороне здания, и вываливать придется, приоткрыв створку. Тут ничего не поделаешь – будет запах. Одно утешает - потом обоняние, наверняка, пообвыкнет, и амбре перестанет ощущаться. Кстати, вот этот неожиданно обнаруженный фактор оказался еще одним аргументом в пользу того, чтобы запереться на ближайшие недели в одиночестве. И довольно сильным аргументом, надо признать.

***

Пробуждение утром этого дня произошло не по будильнику. С некоторых пор Бориса стал беспокоить простатит, поэтому, несмотря на то, что лег спать он по деревенским меркам крайне поздно, ночью ему пришлось дважды подниматься с постели. Далеко он не ходил – опорожняя мочевой пузырь рядом с крыльцом, под раскидистый куст. Поскольку процедура в силу этого неприятного недуга несколько затягивалась, сопровождалось она назойливым жужжанием и укусами комарья.

Второй раз это было уже перед рассветом. Почесываясь, Борис плюхнулся на кровать, но дрема в этот раз не успела перейти в сон. Внезапно сквозь закрытые веки он обнаружил, как комната вдруг залилась светом, несмотря на задернутые занавески. Это было странно, поскольку шума автомобиля, который мог бы светом фар осветить комнату, на улице он не слышал. Борис приоткрыл глаза. Через несколько секунд свечение потемнело до вишнево-красного, а затем вспыхнуло ярко-белым вновь.

Борис сел в кровати, испытывая тревожное недоумение. Затем, поднявшись и одевшись, он выскочил на крыльцо. Горизонт был едва тронут рассветом. Над его линией, в разных сторонах света, возвышалось несколько клубящихся, грибовидных колонн, где дым смешался с багровым пламенем. Выше в небе поднималось несколько огненных шаров, постепенно вытягивающихся вверх и блекнущих по мере подъёма. Борис уставился на один из них, словно завороженный. Через несколько минут с юго-запада раздался звук, похожий на гром, затем звуки громыхания стали приходить и с других направлений поочередно.

В голове сверкнуло: «Таня… где она – на нашей квартире или у Паши, в Звенигороде?». Младшая дочь была в недосягаемости даже мыслью – она сейчас в Турции, и он не знал, в каком точно ее месте.
Он потянулся было за телефоном, но через секунду сообразил, что связи нет: когда он по пути машинально щелкнул включателем света в столовой – лампа не зажглась.

«Лучше бы, если в Звенигороде, там шансов больше. Хотя в Москве могло сработать оповещение, это не наша глушь, но если это происходит перед рассветом, когда почти все спят, сколько успеет среагировать, укрыться?».
Сойдя с крыльца, он вышел на улицу. С другой ее стороны двигалась в его направлении фигура, в которой он распознал Володю. Борис зашагал навстречу.

Поравнявшись, они остановились. Никто не произнес ни слова.
Лишь через минуту, наверное, Владимир глуховатым голосом спросил:
- Представляешь, что за сценарий впереди?
Борис, с паузами, словно у него случилась одышка, ответил:
- Насколько помню из прочитанного, два сценария для катастрофы в июле: либо ядерная зима, либо ядерная осень.

В первом случае тьма накроет все северное полушарие и частично – южное, с потерями более-менее уцелеет флора и фауна за… не помню, какой широтой точно, но вроде как юг Африки, за Конго, кое-какие острова в Океании, Новая Зеландия, южная часть Австралии, часть Аргентины и кусочек Чили. На остальной части, севернее их, тьма накроет мир за две недели максимум, за который температура снизится значительно, хотя точное снижение зависит от географической широты, и солнечная энергия почти перестанет поступать растениям.

Через год дисперсные частицы осядут, а аэрозоль рассеется. Но за это время погибнут все растения, по крайней мере гарантированно - все деревья и, вероятно, практически все наземные млекопитающие и птицы в этом поясе. Да и большинство насекомых. Семена трав и некоторых кустарников уцелеют, и даже прорастут – но после. А леса исчезнут полностью и на сотни лет вперед. Понятное дело, урожаев тоже не будет. То есть все уцелевшее после бомбардировки человечество в этом поясе тоже вымрет. Включая, разумеется, нас с тобой. А если ядерная осень… примерно три месяца полутьмы, и… В общем, у тех, кто помоложе, если сумеют организоваться, некоторые шансы выжить есть. Там, в Сибири, например. Если будут готовы выдирать кусок из чужого горла. У нас, тех, кому далеко за пятьдесят, здесь, в Европейской части – шансов пережить будущую зиму практически нет, думаю.

Володя с усилием провел ладонью по лицу.
- Боря, по свежим ориентировочным оценкам, если они свои арсеналы опустошили хотя бы на треть, то они уже влупили по всем городам, где жителей - полсотни тысяч человек или около того, а это минимум – минимум! - семьдесят пять миллионов человек, а скорее миллионов на десять больше. Причем в каждый миллионник засадили по несколько зарядов, и люди в большинстве своем либо уже погибли, либо вскоре умрут. Большая часть выживших окажется в поясе радиоактивного заражения. Значит, значительная часть из них умрет в течение года.

Вынесены все электростанции мощностью свыше двадцать пять мегаватт, включая все атомные и гидро, разрушены попутно хранилища ядерных отходов при АЭС и плотины при ГЭС, вынесены узловые точки передачи и распределения электроэнергии, разнесены крупные склады, логистические центры и транспортные узлы, нефтехранилища и нефтеперегонные заводы, объекты инфраструктуры по добыче и транспортировке нефти, газа и угля, удары нанесены по ключевым военным базам, и даже по Китаю несколько сот боеголовок наверняка всадили. И не только по Китаю. Это с учетом того, что какая-то часть зарядов по техническим причинам или в силу противодействия своих целей не достигла.

А вот по шахтам ракет наверняка никто не бил. У всех же доктрины оборонительные, а какой смысл нацеливать на ракеты на чужие ракеты? Пока твои в полете, те наверняка уже выпущены. Если только попытаться успеть выбить хоть какие-то из чужих ракетных подлодок, но их другим оружием выбивают.

В общем, даже одно это – дезинтеграция и хаос, потеря возможности наладить коммуникации и снабжение. Ни бензина, ни электроэнергии, ни лекарств, ни связи там, где они более всего нужны, на период, когда они жизненно необходимы. Большая часть транспорта в районах удара обездвижена – электромагнитный импульс. Вот те поднимающиеся в стратосферу шары, без ножки к земле – вспышки воздушных взрывов. Как раз с целью вывести все электронное и электротехническое, нарушить проводную и беспроводную связь электромагнитным импульсом и ионизирующим излучением. Он же ударил и по линиям электропередачи и электронике, в первую очередь по подключенной к сети.

А сейчас радиоактивные облака начнет сносить ветром, и из них польется радиоактивный дождь или посыпятся радиоактивные частицы. Кстати, ветерок южный, так что к нам ни тучи от Смоленской области, где наверняка раздолбали не только Смоленск, но и местную АЭС, ни тем более от Твери, в окрестностях которой есть другая атомная станция, не пригонит. Но принесет со стороны Витебска, по которому тоже ударили, судя по одному из ядерных грибов. Если ветерок останется таким же легким – к вечеру, если усилится – и того быстрее, может быть даже к обеду.

И рассчитывать тут на дезактивацию и медицинскую помощь точно не стоит. А у нас только пара упаковок йодида калия. Еще несколько упаковок йодированной соли, но ее же ложками есть не будешь. Хотя можно выпарить… стой, как же я забыл, а йод? Спиртовой раствор йода – есть? У нас так точно несколько пузырьков. Нужно только перед тем, как туча прольется, капель тридцать – тридцать пять в полстакана молока, или воды. И так – раз в день. Ну, можно дальше на капель пять дозу сократить. Только следить за состоянием нужно, там йод атомарный, можно травануться.

Самое опасное в этих осадках – это изотоп йода-131. Эта летучая зараза везде пролезет. И сразу щитовидку угробит, и спешненько рак организует. Так, что месяца через три метастазы уже по всему организму. Если не заниматься профилактикой. Только обычный йод и не даст ему в организме накапливаться. Одно хорошо, что у изотопа йода период полураспада - восемь суток. Месяца через три вообще на ноль сойдет. Хотя там и другой радиоактивной дряни хватает, но с этой заразой не сравнить, эта - убьёт довольно быстро, если не принимать мер. Восемь первых суток – строгий карантин, на улицу даже носа не показывать, двери и окна держать закрытыми. Только в сухую погоду чуть приоткрыть, и то, занавеской затянуть. Лучше, конечно, - шестнадцать или даже двадцать четыре, но это как у кого получится.

- Володь, как же это вообще могло случиться? Я еще понимаю, ну смысл в этом был лет тридцать пять тому назад, принципы там, противостояние идеологий, а сейчас? Это бред какой-то.

- А тебе станет легче, если ты поймешь? Вариантов масса - от технического сбоя системы обнаружения запусков ракет до окончательно сбрендивших вождей. Доигрались в свои игры с высокими ставками. Болтовня материализовалась. Или вот – ты новостями интересовался, или полностью в изучение своих табличек погрузился?

Года с прошлых событий не прошло – и снова очередной виток напряжений между Израилем и Ираном, и одновременно начало очередного пограничного конфликта между Индией и Пакистаном. Пока мы спали, кто-то успел нанести ядерный удар по соседу, принять ответку, и стать катализатором мирового конфликта. Всего-то пять – шесть часов на все про все. Впрочем, какая теперь разница? Все уже случилось. А будет еще и вторая волна, или уже прокатывается – запускают уцелевшие тактические ядерные боеприпасы, и где-то там мчатся к границам стратегические бомбардировщики, что успели взлететь, с боезапасом на борту. На наши болота не сбросят, но если рядом снова бахнут – новое облако может принести. Ну ладно, это лирика. Нужно спланировать действия на ближайшие две-три недели, а потому...

- Володя, уже к концу недели станет понятно, что именно нас ждет. По температуре и состоянию неба. Будет ли иметь смысл дергаться и вылезать из кожи вон, или что не делай – а шансов уцелеть не будет вообще.
- Предлагаешь лечь на диван и не вставать больше? Мы с тобой тут не одни. А представь себе, если Таня на пути сюда, и сможет вернуться? Так же будешь думать?

У самого Володи - пять детей, все жили достаточно давно самостоятельно. Только у Карины детей не было, но она приглядывала за родителями и регулярно – не реже раза в три недели, - их навещала, готовила еду на время до следующего приезда, разбиралась с делами… Пять детей… Есть. Или уже - было?

- В общем так, Борь. Электричество в ближайшем будущем не подадут, и может – уже и никогда. То же самое со связью. По крайней мере, той дальней, что была доступна нам. У меня есть парочка раций. Короткобойные, правда, но поселок покроют. Подумаем, как распорядиться. Я тебя попрошу – помоги натаскать колодезной воды. Воды будет нужно много. Я могу, конечно, запустить генератор, чтоб запитать насос скважины. Но этот бензин нам может пригодиться потом. Лучше его поберечь. Женщины займутся готовкой того, что скоропортящееся, что в холодильниках, потом помоют посуду и бак, и их снова нужно будет наполнить водой. Чтобы ни одна емкость не пустовала. А я потом мотанусь в райцентр, разведать обстановку. Купить там наверняка ничего не получится, но может обменяю что-то из нашего добра, что уже бесполезно, на то ценное, что пригодится сейчас.

- Ну, значит вместе поедем.
- Нет, ты оставайся. Я поеду со Светой. Если что – оставшимся женщинам мужская помощь ох как не помешает, а если с нами обоими по дороге что-то приключится, им будет очень трудно. А пока давай займемся делами, не откладывая.

Борис вдруг невпопад произнес:
- Сегодня, наверное, последний день, когда мы можем видеть хотя бы клочок ясного, чистого неба над головой. Надо запомнить, как оно выглядит.

***

… Казалось бы – конец собственного существования на фоне гибели всего мира должен восприниматься легче, но, похоже, нет.
Ты даже не можешь распознать, чем является заполоняющее тебя беспокойство о тех близких, кто сейчас вдалеке и которым ты помочь никак не можешь – то ли признаком настоящей душевной привязанности и заботы, то ли еще одним способом уцепиться за привычный круг вещей, чтобы не столкнуться своим беспомощным осознанием с масштабом случившегося и своим экзистенциальным бессилием перед этим непомерным валом.

И даже находится время и место для шальной подлой мыслишки – «почему я, почему мне это? Вот именно сейчас, когда…», - на фоне призрачного сонма миллионов, которые уже сгинули - вон они, темные столбы дыма над городами, превратившимися в гигантские кремационные костры.
И в них горят тела и твоих близких. А может, им чудом удалось избежать смерти, и они ищут способ добраться в этот уголок, который кажется безопасным по сравнению с тем хаосом, в который их затащило, как в водоворот? Может, одной из причин тому, что мы избегаем обсуждать близких и рыдать сейчас над ними то, что мы не знаем, не хороним ли мы загодя еще живых, чудом уцелевших?

Умереть легко – скоро и здесь смерть раскинет свою незримую паутину. Хотя ее шепот уже проник в сознание вопросами: «какой смысл в твоем будущем бытие, что без всякого отчетливого смысла, и счет которому продлится в лучшем случае лишь на месяцы? Готов ли ты к тому, что все, что тебе остается – лишь следование голому инстинкту выживания, которое даже не приведет к сохранению рода? Каков смысл жизни, если любимое дело, бывшее его смыслом, свой смысл утеряло?»

Если я расшифрую индскую письменность – это новое знание сгинет без следа. Бумага, на которой я распечатаю итог своей работы, через пару сотен лет превратится в тлен. Жесткий диск и флэшка, где будет сохранен электронный экземпляр, выйдут из строя еще раньше. Далекие потомки выживших, которые когда – нибудь доберутся до этих мест, даже если найдут останки устройств с банками памяти, где хранились тома информации неисчислимого объема, не сумеют их оживить и извлечь что-либо полезное. В этом смысле от современной цивилизации останется, пожалуй, даже меньше, чем от далекой Индской. Их глиняные таблички и записи, высеченные на каменных стелах, обладали куда большим запасом живучести.

Что же удерживает от уныния и бездействия?
Надежда. Что каким-то чудом твои близкие доберутся сюда, спасаясь, ты сможешь еще их увидеть. Надежда на то, что во всей этой бессмыслице все-таки есть какой-то смысл, и пока ты жив – у тебя есть шанс его открыть.

Страх. Страх очутиться за той чертой, что зовется смерть. Пока мы живы – мы всегда можем что-то изменить, и даже если наш жизненный путь приводит в тупик – мы верим, что можем либо проломить стену впереди, либо развернуться и поискать боковую дорожку, в обход, которую мы пропустили ранее. По крайней мере, нам так кажется, а жизнь наполняет эту иллюзию силой убедительности. Смерть же – как горизонт событий черной дыры. Стоит за него провалиться, как становится неизбежным то, что тебя затянет в жерло сингулярности. И дело даже тут не в подлинной неизвестности того, что там, за чертой, одни лишь догадки путеводителем. Подлинно страшна необратимость, невозможность вырваться оттуда, что бы это ни было, найти какой-то путь обратно, к привычному и знакомому.

… Все будет хуже, чем то, что случилось четыре тысячелетия тому назад. Человечество набрало могучую силу с тех пор, и само сумело устроить массовое вымирание всего живого. Если это будет все же ядерная зима – то она обернется гибелью такого же числа живых организмов, что сгинули в период самого великого из вымираний -Пермского. А подозреваю, что она и будет – судя по некоторым дымным столбам, что поднимаются в стратосферу, над самыми крупными, по видимости, городами. Столбами, поднимающими облака мелкодисперсных частиц на такую высоту, где они надолго повиснут, растягиваюсь в сплошную темную пелену, что заволочет на долгие месяцы большую часть неба над земным шариком. Несколько зарядов на Москву, один в центр, другие – по периферии, и на останках города крутится огненный смерч, в который слились множественные очаги пожаров. Как в Дрездене в 1945 году, только на порядок большего масштаба.

Хуже не только в этом смысле. Индцы – жители Индского государства, - спасались группами, где связующий силой было родство и общность занятий, и авторитет вожаков в основании имел и личную харизму, и родственный фундамент. И родство тогда не ограничивалось маленькими семьями, а скрепляло жизнь целых кварталов и деревень. Дети жили подле своих родителей. Индцы спасали не только свои собственные жизни, но и жизнь всего своего рода. Всего этого нынешнее общество лишено. Если только мигранты – но именно они первыми и станут отнимать жизни тех, кто им чужак, чтобы спасти свою и своих единоверцев, тех, кто одного с ними происхождения. Нет, они тоже умрут. Тем более что вряд ли многие из них понимают, где сейчас притаилась смерть и как незримо она наносит смертельные укусы. Но до этого…
К счастью, у нас тут ни один не поселился. Даже цыгане, однажды заехав, больше не показывались. Решив, верно, что ловить тут нечего.

Вожаки… Кто сейчас вожаки? Администрация? Интересно, хоть у одного из них есть человеческий авторитет, а не сила, придаваемая властью, которая с сегодняшнего дня стала лишь иллюзорной? Я бы подумал, что они, когда сообразят, что произойдет в ближайшем будущем, скорее вместо того, чтобы выполнять свои обязанности, начнут подгребать под себя вверенные им ресурсы, вместо их распределения. Только вот это будут не деньги, потерявшие всякую ценность, а, например, упаковки круп на складе ближайшего магазина, или содержимое бензинового танка на заправке. Ну и конечно, будет в цене оружие, которое позволит забрать то, что продлит жизнь владельца. Насколько смогут ими владеть и их охранять нынешние административные чины, а то ведь какой-нибудь начальник охраны или полицейский чин при пистолете сделает это куда эффективнее, чем глава района.

«Умри ты сегодня, а я – завтра». Страшно, если эта мораль воцарится вокруг. Хоть и закончится это для всех одним, раньше или позже, но не хочется, что последний день твой омрачался тенью чьей-то бесчеловечной подлости или жестокости.
А что случится с теми, кто укрылся в заглубленных бункерах? Сколько времени продлится там их власть? Ведь если…
На улице раздался шум, издаваемый подъезжающим автомобилем, затем звук класксона. Борис оторвался от листа, исчерченного неровным почерком, и выглянул в окно.
Володя со Светой вернулись.
Пора отведать шашлыков.

Джонни

Вместе с тем чуваком мы пошли к дилеру, чтоб он помог нам всё вспомнить.
Я зову его Джонни. Нет, не дилера. Хотя давайте и его будем звать Джонни. И для него мы тоже Джонни. В этом грёбанном мире мы все стали Джонни друг для друга.

К нам тянули руки торчки, но мы успешно от них отстреливались. Предстояло пройти не один квартал, а патронов уже оставалась не так много.

Одна отрада. Уже несколько недель небо переливалось бензиновыми красками. Хочется просто застыть и любоваться. Но не в такой обстановке…
К нам навстречу вышли два мерзких типа. Оба такие гладенькие. Живенькие. Педики, одним словом. В голове у них мы заметили наши ништяки. Вот кто их украл! Теперь им не поздоровится. Вам от нас не скрыться. Не пытайтесь убежать! Нет… нет… постойте…
Мы потянули к ним руки… одно мгновенье… и… к нам навстречу полетели несколько ништяков свинца…

– Ещё пару торчков замочили.
– Почему ты зомбаков называешь торчками?
– Как будто особо от солевых они отличаются. Да собственно с них и пошло распространение. Один ублюдок то ли намутил ядрёный купаж с дозами, то ли решил провести эксперимент с новым препаратом.
– Вот оно как. Долго ещё идти?
– Скоро уже его логово. Приготовься. Мы идём к тебе, Джонни…

Запах

Город пах мясом.
Не тем аппетитным ароматом с летних шашлычных, а чем-то пригоревшим, сладковато-трупным. Смесь горького дыма и разлагающейся плоти. Я прижал к носу мокрый шарф, но это не помогало — запах въелся в кожу, в волосы, в лёгкие.
Я бежал по улице, спотыкаясь о раздувшиеся трупы. Некоторые были объедены до костей, другие — почти целые, только с аккуратными укусами на шеях. Над городом висело жёлтое марево, как будто кто-то подпалил небо зажигалкой.
Их шаги раздавались сзади. Не спеша.

1. Первый вопрос
Я заскочил в полуразрушенную аптеку, надеясь найти хоть какие-то таблетки, воду, бинты. Пол был усыпан пустыми блистерами и разбитыми флаконами. В углу, за прилавком, сидел фармацевт.
Точнее, то, что от него осталось.
Его кожа была серой, обвисшей, как старая краска, но глаза... Глаза смотрели осмысленно. Он медленно поднял голову, раздался тихий хруст — где-то лопнул сустав.
— Зачем ты прячешься?— спросил он. Голос был хриплым, но слова — чёткими, как у лектора в университете.
Я сжал в руке трубу, которую подобрал у входа.
— Ты... ты что, говоришь?
— Если ты умрёшь сегодня или через год — какая разница?
Я ударил его по голове. Череп треснул с глухим звуком, как переспелый арбуз. Он рухнул, но губы ещё шевелились, пока я выбегал на улицу:
— Ты... не ответил...

2. Правила игры
С тех пор я понял: они не просто жрут. Они спрашивают.
Если ответишь — отпустят. Если промолчишь или соврёшь — вырвут горло и будут жевать медленно, с расстановкой, как гурманы.
Я не знал, почему они такие. Может, это новый вирус. Может, Бог сошёл с ума. Но теперь в этом аду выживали только те, кто мог думать.
Или притворяться.

3. Экзамен на улицах
Сейчас за мной шли трое.
Первый — женщина в разорванном свадебном платье. Её лицо было покрыто чёрными прожилками, как трещинами на старом фарфоре. Она открыла рот, и оттуда потянулось что-то вроде дыма.
— Что есть истина?
Я вспомнил старый учебник:
— Соответствие знания действительности!
Она замедлилась.
— А если действительность — сон?
Не зная ответа я рванул в переулок, но там сидел ребёнок. Лет семи. Его живот был разорван, но он смотрел на меня живыми, слишком живыми глазами.
— Если Бога нет, почему нельзя убивать?
Я стиснул трубу.
— Потому что тогда убьют тебя.
Он задумался, потом медленно пополз прочь.
Последний стоял у выхода из переулка — высокий, в чёрном пальто. У него не было нижней челюсти, но он всё равно говорил.
— Ты боишься смерти?
Я посмотрел на свои руки. Они дрожали.
— Да.
Зомби замер, будто ждал этого. Его голос скрипел, как несмазанная дверь:
— Но ты не боялся того, чего не было до твоего рождения.
— Потому что… — я вспомнил обрывки парных лекций, — пока я есть, смерти нет. А когда она приходит — меня уже нет.
Его мутные зрачки сузились. Возможно, это была улыбка. Он шагнул в сторону, потом развернулся и ушёл.

4. Запах своих страхов
Я добежал до реки. Вода была тёмной, маслянистой, с радужными разводами. Я зачерпнул ладонью, но пить не стал — пахло химией и чем-то сладким, как испорченный сироп.
За спиной снова послышались шаги.
Я обернулся.
Там стоял я.
Точнее, моя копия — с серой кожей, мутными глазами.
— Кто задаёт вопросы?— прошептал он.
Я понял, что больше не хочу отвечать.
Я хотел спрашивать.
Город вкусно пах жареным мясом.

P.S. А может, это просто бред заражённого мозга?
Но разве это важно?
Главное — вопросы теперь задаю я.

Зомби-котик без лапки попал в СССР и умер

- О, конкурс снова, надо посмотреть. Вдруг... А нет, не вдруг. Более чем ожидаемо. «Постапокалипсис» - ну да, что ж еще. Но перделы хороши - тут не поспоришь. Можно, значит, какушку сконцентрировать, а можно и разложить по полочкам, прекрасно... Мечта, а не перделы! Это я иронизирую. Мое мнение, что пять тыщ - многовато будет. Прямо вот чую, придется сосать. Палец. А вы что подумали? Из пальца высасывать и размазывать. То у них ККК от шести тыщ (короткий, ага), то КОКОСЫ - 1001 и ни знаком туда-сюда, то вообще АНАНАСЫ с БАНАНАМИ. Жрать надо меньше!

Значит, будет зомби-апокалипсис, чего тут выдумывать-то. И в конце все умерли, даже зомби. Так, стоп! Почему зомби умерли, они ж зомби? Как говорится, человек человеку - волк, а зомби зомби - зомби. Мертвый. Зомби, как мне известно, сами не помирают. Их можно только убить. Например, расстрелять из базуки.

Да, точно, наступил зомби-апокалипсис, потом постзомби-апокалипсис, он же зомби-постапоклипсис, а в конце постзомби-постапокалипсис: всех зомби расстреляли из базуки. Надо обязательно расписать в деталях, как у них бОшки поотлетали, глазья повылазили, кишки наружу... Такое любят! Опс, а у зомби есть кишки? Надо погуглить о ЖКТ зомби, чтоб не попасть в просак. Не впросак, а именно в просак. Ибо легкая неграмотность - признак истинного Творца. А я он? Да стопудово. Буду писать с лехкой неграммотностью, думав о будующих лаврах. Кстати, лавра - это мужской монастырь, не так это плохо, думав о них.

О чем бишь я? А! Всех зомби расстреляли из базуки, бОшки у них поотлетали, кишки (или что там внутри) наружу. Нет, так нельзя. Скажут - мол, какая базука, автор, ты че? Сейчас 21 век, уже давно базуками не стреляют, минимум - ядреная бонба. Все, запал иссяк, и даже иссяк куда-то запал. Вот я Петросян!

А идея хорошая. Как будто кто-то, какие-то выжившие ученые, например, зомбобиологи, ловит зомби и препарирует, чтобы понять, что там внутри. Прекрасненько. А дальше что? Ну препарируют. Ну смотрят. И мне надо придумывать, что там внутри (и обязательно найдутся эти... зацепочники, которые наедут на меня, что внутри зомби такого быть не может, а должно быть другое). Дальше надо придумывать, что герои с этой информацией будут делать. Типа вскрыли зомбяка, посмотрели евонную нутрю, и все? Так нельзя! Надо как-то эти знания использовать, иначе не будет сюжета, будет (не)научно-фантастическое исследование, такие часто делают в качестве приложения к какому-то произведению, а само по себе не катит. А произведения-то и нет. И не будет!

Лучше, как советуют, напишу про попаданцев в СССР. Не буду. Задолбали и попаданцы, и СССР. Кстати, если посмотреть на слово «попаданец» так, как будто у него два корня, то неприлично получается. Социологическое исследование о мужской проституции в СССР, а не постапокалипсис. Сами пишите! Доклепочникам на радость!
О, АПЧ активизировался. Аж две тыщи дает за продолжение «Темных вод». Может, стоит попробовать? Тьфу, как такая мысль только в голову пришла! Свою творческую задницу рвать ради двух тыщ, еще и потенциальных. Я ж не попаданец какой! Ну реально: или ты пишешь ради прямо-таки реальных серьезных денег, или для души. Первый пункт я не хочу, потому что не сумею, буду педалировать второй. И добавлю: а потомушта я Творец, а истинный Творец не может быть коммерческим. Опс, эту ж мысль тут уже высказывал один персонаж, и многократно. Я, получается, его апологет. Надо еще 0,7 джина закинуться для полного подражания кумиру, сделать мильон шагов, сыграть на барабанах. Не буду.

Деньги, конечно, никогда не лишние, но тут надо учитывать напряг и выгоду, ее реальность или только потенциальность, а не вот это все про Творца и коммерцию. Сейчас вот без напряга пишу, ничего не получу, кроме очередной порции в панамку. И другим тоже накидаю, если кто что напишет в это с(т)ран(н)ое лето. Так что все будет...гармонично. (Да что за хрень! Еще четырех тыщ нет, а я уже не знаю, что придумать. О, есть идея! Считаю, гениальная, кто еще зачем-то меня читает - смотрите в конце).

Итак, что любят люди. Зомби и оторванные конечности, СССР и котиков. Ура! Сюжет готов: зомби-котик попал в СССР и умер. Лапку ему до этого оторвали, само собой. Отлично! Э нет! Так тоже нельзя: скажут, слезодавилка, соплевыжималка, конъюнктура и перебор.

Так о чем писать? Подумаю. Вот он, вот он идеальный вариант - вообще писать не буду! И что там получилось? Три тыщи с небольшим знаков? Кто вообще решил, что пять тыщ - это мало? Краткость - сестра таланта, между прочим. Чехов разве все свои рассказы от пяти тыщ писал, многие его творения сильно меньше! Правда, умер он. И мне что-то нездоровится. Опять я Петросян! Пойду что-нибудь добавлю в серединку, еще каких-нибудь творческих мук, чтобы читальские тоже увеличить.

И, в конце концов, хватит пи(са)ть, иду спать! Нормальный постапокалипсис получился: личный творческий постапокалипсис - писать не о чем, конкурсы надоели, никто меня не понимает и прочая легкая депрессия с элементами мизантропии. Постапокалипсис, постмодернизм, постгуманизм, постструктурализм и все такое. Наполненная пустота, пустая наполненность еще. А не читерство, вот так. (Накидают мне в панамку, знаю, но я умнее - она через край, некуда кидать). Интересно, узнают меня или нет. По мне, палево полное, но я-то знаю, кто я (или не знаю, но это уже совсем другая история). В тексте нет ни одного окончания, которое могло бы дать понять, ЭМ я или ЖО, просто очевидно, что я Эм. Ну или Жо.

ААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА.
Хватит орать, неприлично, сделаю прилично:
ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа
ааааааааааааааааааааааа.
Точку обязательно, само собой.

Надо сделать абзац, потому что здесь новый сюжетный ход. И сплошной текст не очень смотрится.
111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111
111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111
111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111
111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111111
11111111.

Все, идеи кончились, а знаков чуть не хватает. Напрягу мозжечек.
О, знаю что добавить: лллллллллллллллллллллллллллллллллллллллллл.
Теперь все как надо! И по знакам идеально! Точно иду спать!

Это сообщение отредактировал Акация - 7.08.2025 - 12:29

Последний космонавт

День 1. Связь с Землёй пропала. Ни по основному каналу, ни по резервному – ответа нет. Я окликал ЦУП по имени, звал любые экипажи, просил отозваться – тишина. Всё работало нормально ещё утром, а к вечеру – полная изоляция. Система жизнеобеспечения на станции функционирует, воздух есть, электричество тоже. Но что толку, если я не знаю, что случилось там, внизу? Решил вести этот дневник. Возможно, он поможет сохранить рассудок. Или станет свидетельством, если я не вернусь.

День 2. Ночью долго смотрел в иллюминатор. Обычно внизу светятся города, видны огни кораблей. Сейчас – чёрная пустота. За полтора часа орбитального витка не увидел ни единого огонька. Земля выглядит мёртвой. Видны лишь тёмные контуры материков да редкие вспышки молний в толще облаков. Утром опять звал по радио – никто не ответил. Проверил аппаратуру связи – всё исправно, антенны направлены правильно. Значит, дело не в технике. Весь день то и дело включал приёмник в надежде уловить хоть какой-то сигнал. Попробовал активировать аварийный радиомаяк – безрезультатно. Эфир молчит. Страшно подумать: неужели я остался один?

День 3. Почти не спал. Постоянно просыпался и смотрел на панели приборов – работают ли системы, не падает ли уровень кислорода. Всё в норме. А в голове мысли путаются. Чтобы хоть как-то успокоиться, занялся рутиной: протёр панели, проверил давление в модулях, сделал зарядку. Днём сверху всё выглядит обычно: голубой шар океанов, коричневые пятна суши, белые вихри облаков. Ни столбов дыма, ни вспышек взрывов. Но ночная пустота без огней не даёт надежды. Попытался читать инструкцию к бортовым экспериментам – не вышло, не могу сосредоточиться. В обед заставил себя поесть. Аппетита нет, консервированный борщ безвкусный. Зато вспомнил, как мы с напарником когда-то шутили про еду из тюбиков. Где он теперь? Где все? Раз за разом перебираю версии: глобальная война, эпидемия, катастрофический сбой коммуникаций? Но если бы дело было только в связи, огни городов не погасли бы.

День 4. Решил действовать. Раз нет связи, нужно планировать возвращение самостоятельно. Оценил запасы: еды при экономии хватит месяца на три-четыре, воды тоже на несколько месяцев. Кислород вырабатывается системой, есть запасные баллоны. Но рано или поздно ресурсы иссякнут. Я здесь не выживу бесконечно. Значит, придётся спускаться на Землю и разбираться на месте. Эта мысль пугает. Никто не встретит, не вытащит из капсулы, не поможет. Но иного выхода нет. Начал готовить спусковой корабль «Союз». Проверил кабину, электронику, скафандр — всё в порядке, корабль ждёт своего часа.

День 5. Неприятность: ночью сработала пожарная сигнализация. Я вскочил, надел маску и бросился искать источник. Оказалось, тлела одна из шашек для выработки кислорода. Пришлось хватать огнетушитель. Пламя сбил быстро, но сам выбился из сил за эти несколько минут. Проветрил отсек, потом сел прямо на полу и долго приходил в себя. Руки дрожали. Без поддержки с Земли любая мелочь может убить. Если бы огонь разгорелся — на орбите тушить пожар некому, кроме меня. Когда всё улеглось, понял, что едва не впал в панику. Не хватает рядом второго человека. Просто поговорить, перекинуться парой слов – этого жутко не хватает.

День 6. Сегодня достал ноутбук с фильмами, который брал с собой, и включил старую картину про космос. Хотелось отвлечься хоть на час. Получилось не очень – я постоянно смотрел не на экран, а в окно на Землю. После фильма решил заговорить сам с собой. Ходил по модулям и комментировал свои действия вслух, делая вид, что веду телерепортаж. Глупо, конечно. Но тишина давит. Радио по-прежнему молчит. Иногда в наушниках проскальзывает шорох, но скорее это просто космический фон. Чтобы не сойти с ума, перебираю личные вещи. Нашёл фотографию жены и сына. Долго всматривался в их улыбающиеся лица. Теперь каждый вечер здороваюсь с этой фотографией и пытаюсь представить их голоса. Не знаю, увижу ли семью когда-нибудь снова.

День 7. Подготовка к возвращению почти завершена. Перенёс в спускаемый аппарат запас воды, еды, несколько необходимых приборов. Сел за расчёты: без помощи ЦУПа нужно самому выбрать момент торможения и прикинуть район посадки. Вспомнил тренировки аварийного спуска на Землю: одно дело на тренажёре, другое – в реальности, в полном одиночестве. Решил приземляться днём — так безопаснее. Приблизительно наметил точку на юге, подальше от гор. Сердце колотится: скоро отправлюсь вниз, в неизвестность. Страшно, но я готов. Я устал бояться и ждать.

День 8. Пишу это перед самой отстыковкой. Через несколько минут мой корабль отойдёт от «Мира». Затем включу двигатель и начну спуск. Если всё пройдёт штатно, через пару часов буду на поверхности. Все системы проверил, скафандр на мне, пристёгнут к креслу. Волнение почти ушло — внутри пустота и странное спокойствие. Видимо, я смирился с неизбежным. Вижу в иллюминаторе Землю — такой тихой и безжизненной я её ещё не видел. Не знаю, что меня ждёт там, внизу. Но ждать больше нельзя. Прощай, орбита. Прощай, мой надёжный «Мир». Время возвращаться домой... если он ещё есть.

Проклятые зомбаки

Он осторожно шел по пустому проспекту, держа ружьё наготове. Вокруг стояли мёртвые дома с выбитыми окнами и обгоревшими стенами. На асфальте вперемешку валялись брошенные вещи, куски стекла и ржавые гильзы. Пахло гарью и тлением. Было тихо – слышны только собственные шаги да ветер, гоняющий пыль.

Мужчина был вымотан: одежда в грязи и копоти, лицо заросло щетиной. Но останавливаться было нельзя — он оставался насторожен и готов ко всему.
Уже два месяца он не видел ни одного выжившего. Город вымер. Лишь эти твари бродят тут день и ночь. Иногда из подворотни донесётся утробное рычание, и сердце сжимается от напряжения. Он старается лишний раз не шуметь и не привлекать внимания. Патронов почти не осталось, да и шум выстрела моментально приманит десятки голодных мертвецов. Поэтому он стрелял только в крайнем случае.

Проходя мимо перевёрнутого автобуса, он остановился и прислушался. В салоне кто-то шевелился – доносился слабый скребущий звук. Возможно, крысы, а может и заражённый. Он обошёл автобус стороной, стараясь не задеть разбитое стекло. Впереди на перекрёстке виднелся корпус полиции – низкое бетонное здание. Там была надежда найти рацию или работающий передатчик.
В прошлую вылазку ему удалось добыть карту города и выяснить, где размещён аварийный радиопередатчик гражданской обороны. Согласно схеме, один из таких узлов связи находился как раз в здании отдела полиции Центрального района. Он направился туда, двигаясь от укрытия к укрытию – перебежками между брошенными машинами и кучами обломков. Вокруг по-прежнему никого живого, только вороны каркали на крышах да кружили в небе.
Подойдя ближе, он увидел у входа в участок несколько тёмных фигур. Двое зомби слонялись прямо перед разбитыми дверями, ещё один сидел на корточках у тела, лежащего на ступенях, и что-то рвал зубами. Мужчина напрягся. Тихо положил ружьё на землю и достал охотничий топор из чехла за спиной. Стрелять нельзя – слишком близко. Он выскользнул из-за укрытия и быстрыми шагами подкрался сзади.

Топор с глухим стуком вонзился в череп первого мертвеца. Тот упал лицом вниз, даже не издав звука. Второй обернулся, раскрыв окровавленный рот. Человек с размаху ударил его ногой в колено, повалив на землю, и без промедления опустил лезвие ему на голову. Хрустнула кость. Оба тела лежали неподвижно. Третий сидящий мертвец лишь сейчас поднял голову от своей жертвы. Глаза у твари были мутные, кожа на щеке клочьями свисала. Существо медленно поднялось, жуя окровавленный лоскут. Мужчина подступил ближе и рубанул по шее. Зомби пошатнулся. Второй удар снёс ему половину черепа, и грязно-серая туша завалилась набок.

Он перевёл дыхание. У крыльца лежал разорванный труп в камуфляже – видимо, один из последних военных или полицейских. Пахнуло гнилым мясом, и он на секунду задержал дыхание, борясь с тошнотой. Затем перешагнул через тела и вошёл внутрь здания.
Помещение было разгромлено – повсюду стёкла, перевёрнутые столы, на стенах бурые потёки. В углу приёмной валялся скелет в полицейской форме. Он направился прямо к дежурной части, где по плану должна быть радиорубка. Дверь оказалась заперта изнутри или завалена – не поддалась. Мужчина несколько раз ударил плечом, и наконец замок хрустнул. Внутри – маленькая комнатка с аппаратурой и генератором. Панель передатчика была цела.

В углу под стеной кто-то сидел, привалившись спиной к щиту управления. При приближении мужчины фигура не шелохнулась. Это был человек – иссохший, давно мёртвый. В высохших пальцах – пистолет. На полу тёмное пятно. Видимо, заперся, пытался выйти на связь и, не дождавшись помощи, пустил пулю себе в голову.
Он отвёл взгляд от самоубийцы и осмотрел аппаратуру. Главное – работает ли питание. На столе стоял портативный коротковолновый трансивер, рядом блок аккумуляторов. Мужчина дотронулся до радиостанции – металл холодный. Вздохнул и нажал кнопку питания. Раздался слабый треск динамика, загорелся индикатор. Есть контакт. Он сдержал улыбку – радио ожило. Аккумуляторы ещё держат заряд.

Настроив устройство на частоту гражданской обороны, он прокашлялся. Горло пересохло от волнения. Нажал на тангенту:
– Приём... Есть кто-нибудь в эфире? Ответьте.
В динамике поначалу были только помехи. Он повторил вызов громче, почти криком. Прошло секунд тридцать, и вдруг в шуме прорезался голос:
– ...вит... живые... приём...
Мужчина наклонился ближе, сжав микрофон до боли:
– Я – живой! Я слышу вас. Кто вы? Где вы находитесь? Приём!
На фоне треска послышались обрывки фраз:
– ...штаб... южный...
– Повторите, не слышу! – выкрикнул он в отчаянии.
Статический треск заполнил паузу. Потом разборчиво долетело:
– ...выжившие... город... Сочи... приходите...

Дальше сигнал пропал. Он ещё минуту вызывал, но в ответ была лишь тишина эфира. Зато теперь он знал: кто-то там, далеко на юге, тоже выжил и зовёт к себе. Он выключил рацию и вытащил карту из рюкзака. На грязном, измятом листе быстро нашёл точку – город на берегу Чёрного моря. Далеко пешком, но другого пути нет. За окном по-прежнему стояла мёртвая тишина разбитого города. Он вышел наружу, щурясь от серого дневного света, и двинулся вперёд – на юг.

Жизнь или смерть

Я ползу вдоль бетонной стены, стараясь не высовываться. Впереди – развороченный перекрёсток, заваленный обломками. Над головой серое небо, по которому медленно плывёт громоздкий чёрный силуэт корабля пришельцев. Я замираю и жду, пока он скроется за остовом высотки. Сердце бьётся часто, в горле пересохло, но я двигаюсь дальше.

Уже полгода я один. Город почти полностью разрушен. Большинство людей погибли в первые дни войны. Оставшиеся прячутся – если вообще остались. Я не встречал никого несколько недель. Изредка слышны отдалённые взрывы или гул пролетающих аппаратов. В остальном стоит полная тишина. Днём идти опасно, но ночью без приборов ночного видения ещё хуже – я бы не заметил патруль до того, как он заметит меня.

Сейчас полдень, и я пробираюсь к старому складу продовольствия. В моём убежище почти не осталось еды. Рюкзак за спиной пустой – надеюсь заполнить его консервами или сухпайками, если там что-то уцелело. Автомат на ремне бьёт по боку при каждом шаге. Толку от него мало – разве что против мелких дронов. На большие бронированные машины пули практически не действуют.
Вот и склад. Огромное бетонное здание без крыши. Стены в трещинах, кругом следы от снарядов. Ворота сорваны, внутрь можно зайти свободно. Я вскидываю оружие и осторожно заглядываю внутрь. Пол завален обгоревшими ящиками, мешки с мукой разорваны, всё покрыто серой пылью. Тишина. Я переступаю порог и направляюсь вдоль стеллажей. Нос щекочет резкий запах гари и химикатов – видимо, тут что-то взорвалось во время бомбёжки. Вокруг разбросаны металлические обломки.
Между стеллажами замечаю несколько скелетов в обугленной одежде. Стараюсь не смотреть на пустые глазницы. Эти люди, вероятно, погибли мгновенно. Я всё ещё жив – и обязан выжить, хотя бы ради них. Глупая мысль. На земле теперь нет ничего, кроме руин.

На секунду становится жутко тихо. Затем слышится высокочастотный писк. Я вздрагиваю и прижимаюсь к стене. Звук нарастает – знакомое дребезжащее жужжание. Дрон. Небольшой летающий разведчик, диаметром около полуметра, оснащённый инфракрасными датчиками. Вероятно, засёк меня или просто патрулирует район. Я осторожно выглядываю из-за бетонной колонны. Между обрушенных плит скользит чёрный металлический аппарат, мигая красным датчиком. Он поворачивается, сканируя помещение лазерным лучом. Сейчас заметит. Я вскидываю автомат, задерживаю дыхание и нажимаю на спуск.
Вспышка, и очередь гулко разлетается под сводами склада. Дрон дёргается в воздухе и падает, с треском ударяясь о бетон. Искры сыплются из пробитого корпуса. Я попал. Но радость мгновенно гаснет – выстрелы наверняка привлекли внимание. Сердце колотится. Надо бежать.
Я мчусь назад к выходу, перепрыгивая через обломки. Времени мало. Уже слышен низкий гул – где-то близко включился тяжёлый двигатель. Вылетаю наружу и прижимаюсь к стене склада, осматривая небо. Слева, за домами, появляется летательный аппарат. Он крупнее дрона – боевой шаттл пришельцев, метра три в длину, с поворачивающимися турбинами. На борту видна символика – три синие спирали на чёрном фоне. Тот самый тип, что выжигал город в первые дни.
Я вжимаюсь в угол стены. Шаттл зависает над улицей в нескольких метрах. От него исходит шум и вибрация – работает антигравитационная установка или что-то подобное. Пушка на брюхе поворачивается из стороны в сторону. Меня ещё не заметили. Я затаил дыхание, стараясь не шевелиться. Пот стекает по лбу. В груди болезненно колет от учащённого пульса.

Резкий луч прожектора полоснул вдоль фасада склада. Меня ослепляет белым светом. Я инстинктивно отпрыгиваю назад в проём ворот. В тот же миг раскат грома – видимо, выстрел из энерго-пушки. В стене там, где я только что стоял, образуется раскалённая дыра. Обломки бетона осыпают плечи. Меня контузит, звон стоит в ушах. Я падаю внутрь склада, выронив автомат.

Несколько секунд лежу оглушённый. Над головой грохочет – шаттл опускается ниже, вероятно, готовясь высадить дроидов или стреляя ещё. Нужно бежать, иначе меня тут раздавят или расстреляют. Сквозь боль и шум в голове я встаю, пошатываясь, и бегу в глубину склада. Позади слышен треск – в проёме появляются механические солдаты: двуногие автоматы, вооружённые плазменными винтовками. Их визоры светятся холодным зелёным светом.
Я прячусь за бетонной колонной. Вижу, как один из солдат плавно шагает внутрь, сканируя пространство. Они методично прочёсывают помещение. У меня почти не осталось боеприпасов, да и толку – броня у этих тварей толстая, не пробью. Рядом – лестница на второй этаж, ведущий в разрушенные офисные помещения. Я тихо поднимаюсь по железным ступеням. Кажется, они меня не услышали под шум собственного двигателя.

На втором этаже частично сохранился коридор. Пол накренён, стены треснули. Я пробираюсь по коридору, стараясь не наступать на битое стекло. Если получится выйти на соседнюю улицу через окно, есть шанс оторваться. Внизу слышны тяжёлые шаги – они двигаются подо мной.
Добравшись до конца коридора, я выглядываю через пролом в стене. С этой стороны склада пустырь и дальше ряд низких строений. До земли метра четыре. Можно прыгнуть. Сзади внезапно раздаётся гул – один из дронов обнаружил меня, поднявшись на уровень второго этажа. Я разворачиваюсь, стреляю короткой очередью. Дрон взрывается, осыпав осколками бетон вокруг. Моё укрытие раскрыто.
Внизу раздаётся механический голос на чужом языке, и вслед за ним очередь зелёных плазменных разрядов прошивает стену в метре от меня. Осколки впиваются в спину. Я кричу от боли, но всё же выпрыгиваю наружу через пролом.
Удар о землю вышибает воздух из лёгких. Я качусь по щебню, пытаясь отдышаться. Левую ногу пронзает резкая боль – похоже, подвернул или сломал. Двигаться можно, но медленно. Я отползаю за остов грузовика. Надо перевязаться, но времени нет. В небе ревёт турбина – шаттл обходит здание, выравнивается на позицию.

Дальше бежать я не могу. Конец. Я вытаскиваю из кобуры пистолет – смехотворное оружие против такого бронированного аппарата, но другого нет. Резкий луч прожектора бьёт в глаза, заливая улицу ослепительным светом. Рука больше не дрожит – всё решится сейчас. Я выпрямляюсь, прислонившись спиной к корпусу грузовика, и направляю пистолет в ослепительное пятно прожектора.
Грохот выстрела сливается со вспышкой. Меня отбрасывает назад ударной волной. На долю секунды я вижу огненный шар над улицей – похоже, мой выстрел всё же задел что-то критическое в шаттле, и он взорвался. Меня накрывает дождём обломков. Я падаю на спину. Небо над головой плывёт. Чёрный дым закрывает солнце. Где-то вдали гудят ещё машины – наверняка направляются сюда.

Я чувствую тёплую влагу, растекающуюся подо мной. Шевелиться почти не могу. Сознание пульсирует вспышками. Лёжа на холодном бетоне, я смотрю в серое небо. Не знаю, удалось ли мне уничтожить врага или это просто часть их армии. Да это уже и не важно. Я слышу приближающийся стрекот механизмов. Моё время вышло. Я закрываю глаза.

Для Choke нужно отдельный персональный приз учреждать - за оперативность.

1. Часова пружина.
Таки, названия надо вычитывать тоже, потому я долго втыкала, чтобы понять, почему пружина ЧАСОВА, а не ЧАСОВАЯ. Поняла - автор просто ошибся. Ок.

Плюсы: мне нравится, когда язык соответствует содержанию. Сухо, малоообразно, но есть эмоциональная окраска, не репортаж. Это хорошо. На самом деле, это только кажется, что так просто: то наведут неведомой красоты, количества и качества тропов, чтобы описать, как гг пописать вышел, то страх и ненависть опишут "Он испугался", "Он его ненавидел". Автору за это респект. Цепануло только "власть не хотела делиться собой" - мысль понятна, но как-то режет ушь(я) собой.

Минусы: я вот прямо не люблю, когда гора рожает мышь, и вообще не люблю, когда меня обманывают коварные. Идет хорошее нагнетание. Этот... саспенс. Жизнь выживальщика в тяжелых условиях сломанной планеты. Хорошо. Я это не очень люблю - всякие там трупы, банды, ружжа. Но в рамках выбранного жанра - ок, ладно, пусть будет один раз (если еще пару рассказов такие, как здесь бывает, - я за себя не отвечаю, пока что отвечаю). Думаешь: счас чуваки ну планету починят, ну еще что... ну какое-то развитие пойдет, что ли. А нет? Нифига нет! Не буду спойлерить.
Также можно наблюдать логические неувязки. Тоже не буду спойлерить, я одна пока читатель, но местами хочется сказать ЧО??
В принципе, автору зачет, но вряд ли проголосую.

Чоук наш Сталкер в этом погибшем мире. Или Харон?

Джонни

Нормас, кратенько, живенько, без претензий, с намеком на известный фильм. Понравилось как раз тем, что без претензий. Голосовать не надо, просто почитайте, улыбнитесь

Это сообщение отредактировал Умачка - 7.08.2025 - 10:12

Странный тренд в этом конкурсе на гибнущие в рассказах первые лица.