1


Пролог: Станция "Конечная Остановка Истории"
Станция Санномия, Кобе. 21 сентября 1945 года. Война кончилась, но для одного конкретного, весьма нетипичного бродяги у колонны, она, похоже, проиграна окончательно. Он сидел, обхватив тощие колени, взгляд пустой, как казна Временного правительства. Вокруг спешили обычные японцы, оправляющиеся от шока поражения, не замечая странного европейца в остатках чего-то похожего на френч, бормочущего что-то про мировую революцию и предательство меньшевиков.
"Сэ... Сэцуко..." - прохрипел он, и голова его упала на грудь. Последний вздох, последний выдох пара над стылой платформой.
Вечер. Уборщик, усталый пролетарий, метущий мусор истории, подошел к телу. Пнул ботинком. Не реагирует. "Еще один..." - вздохнул он и заметил рядом ржавую жестянку из-под монпансье. Любопытство взяло верх. Он поднял ее, потряс. Внутри – горстка пепла, пара мелких косточек и... свернутый в трубочку листок с какими-то каракулями про "экспроприацию экспроприаторов". Уборщик пожал плечами и выкинул жестянку в мусорный бак с надписью "Неперерабатываемые отходы прошлого".
В тот же миг воздух замерцал. Среди роя светлячков, внезапно появившихся из ниоткуда, возникли два силуэта. Один – высокий, с узнаваемой бородкой и хитрым прищуром. Другой – маленький, девчушка в цветастом платьице.
"Ну что, товарищ Сэцуко," – бодро сказал силуэт повыше, поправляя воображаемую кепку. – "Диалектика момента подсказывает, что нам пора на поезд. Следующая станция – построение коммунизма в отдельно взятом загробном мире! Или хотя бы разберемся, почему светлячки – это стихийный оппортунизм мелкой буржуазии."
"Леде-е-енчиков..." – пискнул второй силуэт.
Они взялись за руки и шагнули в подъехавший призрачный поезд. Двери закрылись. Поехали.
Глава 1: Бомбы Империализма и Несвоевременный Исекай
Несколькими месяцами ранее...
Небо над Кобе ревело. Не от праведного гнева пролетариата, а от американских B-29, методично удобрявших город зажигательными бомбами. Ленин, который только что материализовался посреди улицы с дикой головной болью и смутным воспоминанием о броневике и чае с подозрительным привкусом, ошалело смотрел на огненный ад.
"Так-так-так," – бормотал он, уворачиваясь от падающей балки. – "Анализируем ситуацию. Явные признаки империалистической войны. Борьба за передел рынков сбыта и сфер влияния. Но где же классовая борьба? Где сознательный пролетариат, который должен повернуть штыки против своих угнетателей?!"
Вокруг бежали и кричали люди. Хаос. Паника. Никакого организованного сопротивления.
"Безобразие!" – возмутился Ильич. – "Полное отсутствие партийного руководства! Куда смотрит местный ревком?!"
Тут его внимание привлекла маленькая девочка лет четырех, плачущая у горящего дома. Она была одета в яркое кимоно и прижимала к себе куклу.
"Эй, девочка! Товарищ! Ты чего ревешь?" – подошел Ленин. – "Слезами горю не поможешь! Нужно организовываться! Создавать ячейку! Где твои родители? Они в партии?"
Девочка подняла на него заплаканные глаза. "Мама... Мама там!" – она ткнула пальчиком в пылающий дом.
Ленин осекся. Посмотрел на дом, на девочку. В его глазах мелькнуло что-то похожее на... сочувствие? Нет, скорее, аналитическая оценка ситуации.
"Так. Объект 'Мать', по всей видимости, выбыл из строя в результате империалистической агрессии," – констатировал он. – "Это объективная реальность, данная нам в ощущениях. Твой отец где? На фронте? Сражается за интересы японского милитаризма?"
Девочка шмыгнула носом. "Папа... на корабле. Большом".
"Императорский флот, значит," – кивнул Ленин. – "Пушечное мясо в войне капитала. Понятно. Как тебя звать, юный товарищ?"
"Сэ-цу-ко," – всхлипнула девочка.
"Сэцуко? Хм. Не самое революционное имя, но ладно. А я... Можешь звать меня... Владимир Ильич. Или просто Вождь Мирового Пролетариата. Но для конспирации, пока мы тут в тылу врага, зови меня... Сэйта-ниисан?" – Он примерил на себя роль старшего брата. – "Звучит как-то по-мещански, но выбора нет. Так, товарищ Сэцуко, не время раскисать! Нам нужно найти временное убежище и разработать план дальнейших действий. Первым делом – эвакуация!"
Он решительно взял Сэцуко за руку. "И не реви! Революция не любит плакс! И запомни: твоя мать не умерла. Она... отправилась на важное партийное задание. Очень секретное. Поняла?"
Сэцуко непонимающе посмотрела на него, но плакать перестала. Странный дядя говорил так уверенно. Может, он и правда знает, где мама?
Глава 2: Тетка-Кулачка и Диалектика Риса
Ленин, используя свои недюжинные организаторские способности (и пару раз спросив дорогу у пробегающих мимо погорельцев, попутно пытаясь завербовать их в партию), разыскал адрес некой тетки Сэцуко. Тетка, женщина средних лет с лицом, выражающим вечную усталость от жизни и подозрительность ко всему новому, встретила их без особой радости.
"А, Сэйта-сан? Сэцуко-тян? Ваша мать... того?" – она неопределенно махнула рукой в сторону догорающего города.
"Гражданка!" – строго поправил ее Ленин, входя в дом и критически осматривая скромное жилище. – "Мы предпочитаем термин 'временно выбыла по объективным причинам'. Мы, как ближайшие родственники, прибыли к вам с целью временного совместного проживания и организации быта на принципах... ну, скажем так, взаимопомощи. Пока ситуация не стабилизируется и не победит мировая революция."
Тетка ошалело смотрела на странного "Сэйту". Говорит как по писаному, и взгляд такой... буравящий.
"Ну... проходите," – промямлила она. – "Места мало, еды тоже. Война..."
"Война – это продолжение политики другими средствами!" – тут же вставил Ленин. – "И пока империалисты делят мир, мы, простые люди, должны... эээ... делиться рисом! Кстати, о рисе. Каковы нормы распределения в вашем домохозяйстве? Все по труду или по потребностям?"
Тетка непонимающе захлопала глазами.
Жизнь у тетки превратилась для Ленина в перманентный идеологический спор.
За завтраком:
Тетка (ставит две крошечные пиалки с рисом): "Вот, ешьте. Больше нет."
Ленин (смотрит на свою порцию, потом на порцию Сэцуко): "Гражданка, позвольте! Это неравномерное распределение! Налицо эксплуатация детского труда... то есть, недокармливание растущего организма! Сэцуко, как будущему строителю коммунизма, требуется усиленное питание! А мне, как идеологическому лидеру, необходимы калории для напряженной умственной работы! Ваш подход попахивает мелкобуржуазным накопительством!"
Тетка: "Какой еще буржуазией? Рис дорогой! Я сама не доедаю!"
Ленин: "А это, товарищ, прямое следствие капиталистической системы! Неэффективное производство, спекуляция, отсутствие плановой экономики! Вот при коммунизме риса будет... завались! Каждому по потребностям! Хочешь – ешь, хочешь – на транспаранты клей!"
Сэцуко (тихо): "Хочу леденчиков..."
Ленин: "Леденчики – это опиум для народа, Сэцуко! Сладкая иллюзия, отвлекающая от классовой борьбы! Вот рис – это базис! Это материальная основа!"
Когда Ленин пытался продать кимоно матери:
Тетка: "За сколько продал?"
Ленин: "Обменял на N-ное количество риса. Пришлось пойти на тактический компромисс с рыночной стихией. Но я им объяснил про прибавочную стоимость и неизбежность краха их системы!"
Тетка: "Рис принес?"
Ленин: "Принес. Но учтите, это общественная собственность! Распределять будем коллегиально!"
Тетка (сквозь зубы): "Нахлебники..."
Ленин: "Что вы сказали? Я требую самокритики! Подобные высказывания недопустимы в здоровом коллективе! Это пережитки старого мира!"
Когда Ленин пытался развлечь Сэцуко, играя одним пальцем на расстроенном пианино "Интернационал":
Тетка: "Опять дурью маешься! Лучше бы помог по хозяйству!"
Ленин: "Это не дурь, а культурно-просветительская работа! Музыка – это мощное оружие в идеологической борьбе! 'Вставай, проклятьем заклейменный...'"
Сэцуко (хлопает в ладоши): "Дядя Сэйта поёт!"
Тетка: "Какой еще дядя Сэйта? Совсем ребенка с ума свел. И вообще, пианино – это буржуазный пережиток!"
Ленин (возмущенно): "Как вы смеете! Любой инструмент может служить делу революции! Даже пианино! Мы его национализируем и будем играть на нем революционные марши! А ну-ка, Сэцуко, повторяй за мной: 'Весь мир насилья мы разрушим...'"
Терпение тетки лопнуло окончательно, когда Ленин попытался организовать в ее огороде "коммуну" и объявил собранные огурцы "общенародным достоянием".
"Всё! Убирайтесь!" – завопила она. – "Ты, странный человек, и твоя сестра! Ищите себе другое место! Не могу я больше терпеть эту вашу... диалектику!"
Ленин гордо выпрямился. "Так и запишем: отказ мелкой буржуазии от сотрудничества с авангардом революции! Что ж, мы уйдем! Мы найдем свое убежище и построим там очаг нового мира! Пойдем, Сэцуко! Нас ждут великие дела!"
"Леденчики?" – с надеждой спросила Сэцуко.
"И леденчики тоже!" – пообещал Ленин, хотя сам понятия не имел, где их взять. – "После победы революции!"
Глава 3: Коммуна в Бомбоубежище и Светлячки как Стихийный Элемент
Они поселились в заброшенном бомбоубежище на берегу реки. Сыро, темно, пахнет плесенью.
"Отличное место!" – бодро заявил Ленин, осматриваясь. – "Надежное укрытие от империалистических бомбардировок и буржуазного влияния! Здесь мы заложим основы нашего нового общества! Первым делом – проведем субботник!"
Сэцуко сидела на земляном полу и ковыряла пальцем грязь.
Вечером, чтобы хоть как-то разогнать мрак, Ленин поймал несколько светлячков и запустил их внутрь убежища.
"Смотри, Сэцуко!" – сказал он с энтузиазмом. – "Это... эээ... искры революционного пожара! Они освещают нам путь к светлому будущему!"
Сэцуко восхищенно смотрела на мерцающие огоньки. "Краси-и-иво..."
На следующее утро светлячки лежали на полу мертвыми. Сэцуко собрала их в ладошку и принялась копать ямку.
"Дядя Сэйта," – спросила она тихо. – "Почему они умерли?"
Ленин нахмурился. Вопрос ставил его в тупик. Диалектика тут явно давала сбой.
"Понимаешь, Сэцуко," – начал он неуверенно. – "Это... это сложный вопрос. Можно сказать, что они пали жертвой объективных условий. Недостаток жизненного пространства, отсутствие кормовой базы... В общем, стихийность! Неорганизованность! Если бы они создали партию светлячков, выбрали ЦК, разработали пятилетний план по добыче нектара..."
"А мама?" – внезапно спросила Сэцуко. – "Тетя сказала... она тоже умерла. Как светлячки."
Ленин замолчал. Посмотрел на серьезное личико девочки.
"Тетка – оппортунистка и распространительница ложных слухов!" – наконец нашелся он. – "Твоя мать на секретном задании! Очень-очень секретном! Она вернется... когда мы победим!"
Но Сэцуко уже знала. И эта тихая детская уверенность была страшнее любых бомб.
Глава 4: Экспроприация как Метод Выживания и Врачебный Нигилизм
Рис, добытый ценой кимоно, быстро кончился. Деньги тоже. Ленин пытался читать Сэцуко лекции по политэкономии, но голод был сильнее идеологии.
"Так," – решил Ильич однажды утром. – "Ситуация требует решительных мер. Переходим к этапу экспроприации излишков у эксплуататорских классов!"
Ночью он пробирался на крестьянские поля.
"Это не воровство, Сэцуко, запомни!" – шептал он, выдергивая батат. – "Это восстановление исторической справедливости! Мы берем то, что принадлежит народу по праву!"
Однажды его поймал крестьянин. Здоровенный мужик с мотыгой.
"Ага! Попался, ворюга!"
Ленин (выхватывая из кармана невидимый броневик): "Гражданин! Я не ворую, я экспропро... экспро... Короче, делюсь! Это диалектический процесс!"
Крестьянин (ничего не понимая, но злясь): "Чего?! Ах ты, умник!" – и врезал Ильичу по физиономии.
Ленина избили и сдали полиции. В участке он тут же начал читать лекцию о классовой сущности правоохранительных органов.
"Вы – аппарат насилия правящего класса!" – вещал он из-за решетки. – "Защищаете частную собственность, украденную у народа! Но скоро грянет буря! Пролетариат сметет вас..."
Полицейский, уставший от войны, бомбежек и странных бродяг, просто вздохнул и вытолкал его за дверь. "Иди отсюда, сумасшедший гайдзин. И больше не попадайся."
Ленин не унывал. Он начал промышлять во время бомбежек, пробираясь в пустые дома.
"Это тактически верно!" – объяснял он Сэцуко, притаскивая найденные консервы. – "Пока буржуазия прячется в норах, мы используем момент для перераспределения благ!"
Но еды все равно не хватало. Сэцуко слабела на глазах. У нее началась сыпь, она почти перестала ходить. Ленин, видя это, ощутил незнакомое и неприятное чувство – беспомощность. Он отнес сестру к врачу.
Доктор, усталый и равнодушный, осмотрел девочку.
"Недоедание. Обезвоживание," – констатировал он. – "Нужна еда. Витамины. Уход."
Ленин (возмущенно): "Так окажите помощь! Вы же врач! Клятва Гиппократа! Или у вас тут тоже... частная практика?"
Доктор (пожал плечами): "Лекарств нет. Еды нет. Война. Чем я могу помочь? Могу выписать рецепт на... соленую воду."
Ленин: "Соленую воду?! Это издевательство! Это преступный саботаж! Где бесплатная, всеобщая, социалистическая медицина?!"
Доктор: "В твоих фантазиях, старик. Следующий!"
Ленин унес Сэцуко, кипя от гнева. "Буржуазная медицина! Служит только капиталу! Ничего, мы создадим свою, народную! Будем лечиться подорожником и революционным энтузиазмом!"
Он увидел, как рабочие пилят лед. Осколки сыпались на землю. Он собрал горсть ледяной крошки и дал Сэцуко.
"Вот, держи. Почти как леденцы," – сказал он с несвойственной ему мягкостью.
Сэцуко слабо улыбнулась и взяла льдинку в рот.
Глава 5: Капитуляция Империализма и Последний Леденец
В городе Ленин случайно услышал новость: Япония капитулировала. Безоговорочно. Императорский флот разгромлен.
"Так!" – Ленин остановился как вкопанный. – "Анализируем. Крах японского милитаризма. Объективно – прогрессивный шаг. Но! Победа англо-американского империализма! Это диалектическое противоречие! Отец Сэцуко... вероятно, погиб. Еще одна жертва войны капитала."
Он вдруг вспомнил про последние сбережения матери Сэцуко – несколько йен, которые он хранил "на нужды партии". Он решительно направился на рынок. Еды стало чуть больше. Он даже смог купить целый арбуз.
"Смотри, Сэцуко! Арбуз!" – он принес его в убежище. – "Символ... эээ... плодородия освобожденной земли!"
Но Сэцуко было уже все равно. Она лежала с закрытыми глазами, едва дыша. Она съела крошечный кусочек арбуза, а потом тихо попросила: "Леденчик..."
Ленин порылся в карманах. Там ничего не было. Он посмотрел на ржавую жестянку, которую они таскали с собой. Она была пуста.
"Сейчас, Сэцуко, сейчас," – он выбежал из убежища, готовый ограбить кондитерскую лавку или устроить митинг с требованием леденцов для всех детей мира.
Когда он вернулся, запыхавшийся, с непонятно где раздобытым одним-единственным леденцом, Сэцуко уже не дышала. Она тихо уснула. Навсегда. 22 августа 1945 года.
Вокруг оживал город. Люди возвращались в свои дома, смеялись, плакали от радости. Продавец угля, мимо которого Ленин прошел с безжизненным тельцем на руках, весело крикнул кому-то: "Прекрасный день сегодня!"
Ленин нашел тихое место на холме. Он долго сидел, глядя на Сэцуко. Потом собрал хворост. Он кремировал ее вместе с ее любимой куклой. Прах он аккуратно ссыпал... в ту самую ржавую жестянку из-под леденцов. Туда же он положил крошечный, свернутый листок бумаги, на котором торопливо написал: "Основные тезисы Апрельской Революции. Для ознакомления."
Эпилог: Вечный Политсеминар с Видом на Кобе
Наши дни. Ночной Кобе сияет огнями неоновых реклам, дорогих машин, высотных зданий. Капитализм во всей его красе.
На холме, откуда открывается вид на город, сидят два призрачных силуэта.
"И вот посмотри, товарищ Сэцуко, посмотри на это!" – гневно жестикулирует призрак Ленина. – "Они проиграли войну, но не извлекли уроков! Вместо построения социализма – реставрация капитализма в его худшей, потребительской форме! Где классовое сознание? Где диктатура пролетариата? Сплошной оппортунизм и ревизионизм!"
Призрак Сэцуко сидит рядом, болтая ножками, и смотрит на яркие огоньки внизу.
"Леденчики..." – мечтательно шепчет она.
"Опять ты за свое!" – всплескивает руками Ленин. – "Я тебе уже тысячу лет объясняю диалектику леденцов! Это фетишизация товара! Отчуждение! Нужно мыслить глобально! О мировой революции! Вот ты скажи мне, в чем была основная ошибка Второго Интернационала? Ну? Молчишь? Эх, молодежь... Никакого понимания исторического материализма! А ведь я тебе все объяснял! Ну, слушай еще раз. Все началось с Каутского..."
И призрак Вождя Мирового Пролетариата начал очередной бесконечный политсеминар для своей единственной, вечной и немного голодной слушательницы, пока внизу сиял и переливался огнями победивший, но так и не понятый им мир. Светлячки вокруг них то вспыхивали, то гасли, словно маленькие, заблудившиеся искры так и не случившейся революции.