От Аркадия Аверченко
— Черт возьми! — проворчал я, наконец потеряв терпение. — Хотелось бы мне знать автора этой картины... Я б ему...
Молодой господин радостно закивал головой:
— Правда? Вам картина нравится?! Я очень рад, что вы оторваться от нее не можете. Другие ругались, а вы... Позвольте мне пожать вам руку.
— Кто вы такой? — отрывисто спросил я.
— Я? Автор этой картины! Какова штучка?!
— Да-а... Скажите, — сурово обратился я к нему. — Что это такое?
— Это? Господи боже мой... «Четырнадцатая скрипичная соната Бетховена, опус восемнадцатый». Самая простейшая соната.
Я еще раз внимательно осмотрел картину,
— Соната?
— Соната.
— Вы говорите, восемнадцатый? — мрачно переспросил я.
— Да-с, восемнадцатый.
— Не перепутали ли вы? Не есть ли это пятая соната Бетховена, опус двадцать четвертый?
Он побледнел.
— Н-нет... Насколько я помню, это именно четырнадцатая соната.
Я недоверчиво посмотрел на его зеленое лицо.
— Объясните мне... Какие бы изменения сделали вы, если бы вам пришлось переделать эту вещь опуса на два выше?.. Или дернуть даже шестую сонату... А? Чего нам с вами, молодой человек, стесняться? Как вы думаете?
Он заволновался:
— Так нельзя... Вы вводите в настроение математическое начало... Это продукт моего личного переживания! Подходите к этому как к четырнадцатой сонате.
Я грустно улыбнулся:
— К сожалению, мне трудно исполнить ваше предложение... О-очень трудно! Четырнадцатой сонаты я не увижу.
— Почему?!!
— Потому что их всего десять. Скрипичных сонат Бетховена, к сожалению, всего десять. Старикашка был преленивым субъектом.
— Что вы ко мне пристаете?! Значит, эта вещь игралась не на скрипке, а на виолончели!.. Вот и все! На высоких нотах... Я и переживал.
— Старик как будто задался целью строить вам козни... Виолончельных-то сонат всего шесть им и состряпано.
Мой собеседник, удрученный, стоял, опустив голову, и отколупывал от статуи кусочки гипса.
— Не надо портить статуи, — попросил я.
Он вздохнул.
У него был такой вид, что я сжалился над заблудившимся импрессионистом.
— Вы знаете... Пусть это останется между нами. Но при условии, если вы дадите мне слово исправиться и начать вести новую честную жизнь. Вы не будете выставлять таких картин, а я буду помалкивать о вашем этом переживании. Ладно?
Он сморщил зеленое лицо в гримасу, но обещал.
* * *
Через неделю я увидел на другой выставке новую его картину: «Седьмая фуга Чайковского, оп. 9, изд. Ю. Г. Циммермана».
Он не сдержал обещания. Я — тоже.