Ну чиста для информации о МаннерПидарасе:
http://arctus.livejournal.com/68373.htmlМифы о Маннергейме. Любовь к России
Россия строит "новое государство", премьер Д.Медведев говорит, что нужно формировать "новую идентичность". Для новой идентичности всегда нужны новые герои. А история одна, её не купить и не взять взаймы у другого. Поэтому встаёт проблема - где их взять, героев? Пространства для манёвра откровенно мало - с героями ДО отрицаемого периода есть проблемы - ведь в СССР героев досоветской России чтили. Остаётся взяться за персонажей того же периода, но из противоположного лагеря. А здесь выбор невелик, и приходится цепляться, изыскивать любые мало-мальские положительные моменты, приукрашивать, а то и раздувать их, ну, или выдумывать. Одним из таких исторических деятелей и является экс-генерал Русской Императорской Армии, потомок знатного шведского рода барон Маннергейм. Слов нет - деятель заметный, с интересной биографией. Но для оправдания причисления его к пантеону "русских героев" приходится заниматься некими "приписками", чтобы раскрасить эту фигуру и подать её в наиболее выгодном для подающего свете.
* * *
В прошлом материале мы коснулись "монархичности" Маннергейма.
Еще одна краска - это некая особенная "любовь Маннергейма к России, которой он отдал 30 лет жизни", "у него была русская жена" и т.д.
Рассмотрим и эту грань.
Барон Карл Густав Эмиль Маннергейм (1867-1951) происходил из шведского рода, имевшего голландские корни. После окончания в 1889 г. Николаевского кавалерийского училища, прослужив недолгое время в Александрийском драгунском полку, в декабре 1890 г. он поступил в наиболее привилегированную часть Русской Императорской Гвардии - Л.-Гв. Кавалергардский полк.
С этого времени у этого гвардейского офицера начинает проявляться некие воззрения, отличные от принятых в этой среде, но почти незаметные во внешних проявлениях.
Так, во время помолвки с будущей своей супругой, дочерью кавалергардского генерала Анастасией Николаевной Араповой, в январе 1892 г. корнет Г. К. Маннергейм, испытывал, по его собственным словам, "боязнь, что она слишком русская". Вряд ли это слова, достойные русофила.
В русско-японскую Густав Маннергейм на Дальнем Востоке сражался с японцами, в это же время высланный из Великого Княжества Финляндского за подрывную сепаратистскую деятельность его брат Карл в конце октября - начале ноября 1905 г. в Стокгольме принимал Ленина, организовав его дальнейшую поездку в С.-Петербург через Финляндию.(Были у барона и другие революционные знакомства, о которых упоминём чуть ниже.)
Примерно в те же дни ротмистр барон писал из Маньчжурии отцу следующее: "Сегодня прочел в информационной армейской газете, что генерала Клейгельса собираются назначить генерал-губернатором в Финляндию. Как это приятно звучит - Финляндия под кнутом наместника. Если знаешь, как привычно для него использовать кнут, приходится признать его на редкость подходящим для этой должности".
Вот что он приблизительно в таком же духе, к примеру, пишет своему дяде вскоре после того, как в начале 1909 г. был назначен командиром Владимирского уланского Вел. Кн. Николая Николаевича полка:
"В день 200-летия Полтавской битвы я должен отправиться на место сражения с одним из эскадронов полка и флагом. Странная ирония хода истории - мне приходится участвовать в праздновании годовщины поражения моих предков!" В этот праздничный для всех момент он идентифицировал ли себя как русского офицера?
Хорошая карьера Маннергейма случилась во многом благодаря ген. А.А. Брусилову (будущему "красному генералу" - можно ли сделать из этого вывод, что М-м потом сочувствовал большевикам?), который его уважал, часто хвалил его, расказывал о успехах офицера Вел. князю Николаю Николаевичу. Барона производят в генералы, а вскоре он получает вензеля и аксельбанты, свидетельствующие о принадлежности его к Свите Его Величества. Эти Высочайшие милости не мешают ему быть своим в кругу польских аристократов. Он был принят в домах Тышкевичей, Потоцких, Любомирских - самых родовитых из них. "Я попал, - сообщал он своим родственникам, - в блестящие и гордые своим особым положением высшие круги польского общества".
Далеко не все были облечены таким доверием. Будущему Военному министру, а в конце 1860-х также лейб-улану В.А. Сухомлинову не помогло даже знание польского языка, которому он выучился в стенах Александровского Виленского кадетского корпуса. "...Кинжал за пазухой в местных семьях, - писал он, - нами всегда чувствовался".
Так же считал и благоволивший Маннергейму ген. А. А. Брусилов: "С поляками сходиться нельзя, они непримиримы..."
С началом войны, несмотря на пресловутый манифест Вел. Кн. Николая Николаевича к полякам, современники свидетельствовали:
"Относительно польского населения не надо верить нашим газетам, оно в большинстве настроено враждебно. ...Шайки "соколов" шныряют в местности между Холмом, Люблином и границей ..., зная отлично места, указывают австрийцам дороги, тропы и наши расположения; другие действуют сообща с врагами, тревожа русские войска, где только возможно". "...Польские "сокола", - писал Вел. Кн. Николай Михайлович, - постоянно жарят по нашим войскам, да еще разрывными пулями: мне показывали целые пачки таких патронов, не то "дум-дум", не то охотничьи с воском внутри, - словом, страшно разрушающего свойства. Вот тебе и Гаагская конференция!"
У барона же складывалось все иначе. Секрет был прост: "Невзирая на мое положение, - писал он, - поляки приняли меня без предубеждения. Как финляндец и убежденный противник руссификации моей родины, я полагал, что понимаю чувства и точку зрения поляков в вопросах, которые можно было назвать жгучими".
(До "москаляку на гиляку!", конечно же, далеко, но еще не вечер. ...К слову - никакой мало-мальской русификации не было и в помине - государственным языком оставался шведский, была даже собственная денежная единица - марка)
Довольно двусмысленно Маннергейм говорил о присяге с очевидным намёком на уровень своей мотивации в службе:
"...17-летняя служба и пребывание на каком-то месте, - признавался он в 1904 г. в письме брату, - создает узы и накладывает обязательства, которые мужчина должен уважать, имея при этом какие угодно взгляды. На войне единичный человек сражается не за какую-то систему правления, а за страну, к армии которой он принадлежит. Я считаю, что нет большой разницы, - делает он это добровольно или по приказу: он делает ни что иное, как исполняет свой долг офицера".
Человек, сражающийся за Россию добровольно, по зову души - мог бы он писать такие строки?
В январе 17-го его дивизия двинулась с фронта в Бессарабию на отдых, и Маннергейм поехал в отпуск в
Финляндию, откуда вернулся в Петроград 26 февраля/10 марта Февральские события прошли у него на глазах. Спас барона его друг Эммануил Нобель, директор одноименной фирмы, в квартире которого генерала, по его словам, "приняли более чем хорошо". Предпринимателей Нобелей подозревают в спонсорстве февральской революции - волнения начались на Выборгской стороне, "вотчине" Нобелей, как и баррикады в 1914-м году.
Разразилась Гражданская война. М.Булгаков писал в "Жизнеописании в документах", что еще в 1918 г. на поход во главе с Маннегеймом на Петроград рассчитывали Германский император Вильгельм II и экс-премьер-министр России А. Ф. Трепов. Это была затаенная идея и самого барона, а также многих финских "правых активистов", которые рассматривали захват города как промежуточный этап на пути к "окончательному решению" проблемы:
"разрушить и затопить бывшую столицу ненавистной Империи".
Вот так, ни больше ни меньше.
Осуществить эту идею помешало, в частности, то, что ни одним белым правительством или вождем не была бы признана "независимость" Финляндии. По свидетельству эстонского журналиста Э. Лаамана, Маннергейм отвечал обращавшимся к нему белым вождям примерно одно и то же: "что он финн, и только интересы Финляндии определяют его действия, и если к нему обратятся, то взамен помощи он потребует каких-то территориальных результатов", то бишь уступок.
Встречался Маннергейм по этому поводу с "сепаратистом" Пилсудским и Савинковым. В результате встречи с Пилсудским "пришли к выводу, что им следует сотрудничать с российскими либеральными кругами, которые готовы не только признать самостоятельность Финляндии и Польши, но построить Россию на новой демократической и федеративной основе".
Где же здесь пресловутая "любовь к России? И, тем более, как можно тут отыскать воспеваемый "монархизм" Маннергейма?
Разоружение 100 тыс. русских солдат и офицеров под руководством "генерала Русской Императорской Армии, гвардейца, дворянина" Маннергейма осуществлял не только вооруженный немецким оружием плохо обученный корпус самообороны ("шюцкор"), но натасканные в специальных германских лагерях и сражавшиеся с русскими войсками в Прибалтийских губерниях финские добровольцы-егеря, которые впоследствии составили костяк его армии. С бывшими товарищами по оружию Маннергейм вел себя без сантиментов:
- вот слова русского писателя, эмигранта И.С. Шмелёва -
"...В 18-м году они, - писал Иван Сергеевич о финнах, - уничтожили-расстреляли свыше 10 тыс. русских офицеров белых! Да-с! И показали фигу генералу Юденичу: не желаем помогать против большевиков. Да и еще есть. Теперь вкусили плодов своей посадки".
А прибавить то, что после того, как руководимая бароном армия с немецкой поддержкой разобралась с Красной гвардией Финляндии, под видом борьбы с большевизмом устроила "кровавую баню" русским в Выборге - как можно подумать, что отношение генерал-лейтенанта Маннергейма к России было лучше, чем, например, отношение Порошенко, Турчинова, Яроша?
Спустя 20 лет своё отношение к русским он выразил предельно открыто и ясно своими устами, зафиксировав на бумаге:
- в подписанном Маннергеймом секретном приказе от 8 июля 1941 г. об обращении к военнопленным и жителям оккупированных территорий говорится: "Взяв в плен советских военнослужащих, сразу же отделять командный состав от рядовых, а также карел от русских. ... Русское население задерживать и отправлять в концлагеря. Русскоговорящие лица финского и карельского происхождения, желающие присоединиться к карельскому населению, к русским не причисляются"/
В этом приказе Маннергейм по своей доброй воле подписал смертный приговор десяткам тысяч русских.
А это ни что иное как нацизм.
И ещё:
http://arctus.livejournal.com/67350.html Один эпизод из жизни монархиста Маннергейма
Как известно, отречение Николая II армия восприняла довольно быстро и легко - принятием в марте 17-го присяги Временному правительству. Были только две телеграммы против - "против отречения открыто высказались командир III кавалерийского корпуса граф Феодор Артурович Келлер и командир Отдельного Гвардейского кавалерийского корпуса генерал-адъютант Хан Гуссейн Нахичеванский.
И если по поводу личного участия в этом выступлении Хана Гуссейна есть разногласия (есть свидетельства, что эту телеграмму отправил начальник штаба Хана Нахичеванского полковник А.Г. Винекен, не поставив в известность генерала-адьютанта), то участие Келлера сомнению не подлежит.
Как писал Деникин, приведение войск к присяге повсюду прошло спокойно, но граф Келлер заявил, что приводить к присяге свой корпус не станет, "так как не понимает существа и юридического обоснования верховной власти Временного правительства; не понимает, как можно присягать повиноваться Львову, Керенскому и прочим определенным лицам, которые могут ведь быть удалены или оставить свои посты…" Не пришёл он и на совещание к командующему 4-й армией, генералу Рогозе.
III кавалерийский корпус Келлера располагался в Бессарабии, куда был отведён с фронта на отдых и пополнение частей.
Кавалерийские части были наиболее "консервативны", "реакционны" из всех родов войск царской армии - "они были лучше обучены, более дисциплинированы, чем пехота. Личный состав их был менее выбит. Нельзя сбрасывать со счетов и силу традиций. Кавалерийские офицеры, по сравнению с иными родами войск, отличались более знатным происхождением. Среди них было больше людей, преданных монархии."
«…Из всех родов оружия они, – писал, имея в виду революционеров, ген. гр. Д. Ф. Гейден, – больше всего боялись кавалерии, потому что она, как хранительница традиций рыцарства и казачества, составляла главный оплот Престола и Отечества»
Поэтому с Келлером приходилось считаться. "Его была огромная популярность в войсках", подчинённые «положительно не чаяли в нём души... В трудные моменты лично водил полк в атаку и был дважды ранен. Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе и в чекмене Оренбургского казачьего войска, щеголяя молодцеватой посадкой, казалось, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки, броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования».
В Оргеев, где располагался штаб Келлера, в марте 1917 г. поехала делегация с целью разобраться с ситуацией - необходимо было склонить графа Келлера к принятию присяги Временному правительству (и, стало быть, изменить присяге Государю), либо не дать ему своим авторитетом повлиять на аналогичное решение полков его корпуса.
"Миссия эта выпала на долю начальника 12-й кавалерийской дивизии генерала барона Маннергейма." - вспоминает участник поездки."16 или 17 марта, точно не помню, генерал Маннергейм выехал на автомобиле из Кишинева в Оргеев, где был штаб Келлера. Пишущий эти строки сопровождал генерала Маннергейма.Мы приехали вечером, уже в темноте. Грязный, слабо освещенный Оргеев начинал засыпать, и только перед дворами, занятыми оренбургскими казаками 1-го полка, любимого полка Келлера, еще было кое-какое движение. […]
Свидание генералов происходило без свидетелей и только под конец к ним вошел сын Келлера, офицер 1-го Оренбургского полка . То, что я знаю об этом свидании, рассказал мне генерал Маннергейм.
Генерал граф Келлер подтвердил справедливость слухов о том, что лично он не принесет присяги Временному правительству и показал письмо, написанное им по этому поводу командующему 4-й армией генералу Рагозе, а равно и письмо Рагозы . Все убеждения генерала Маннергейма пожертвовать личными политическими верованиями для блага армии пропали втуне. Граф Келлер, по-видимому, к этому времени уже окончательно решил, где его долг. Зато он вполне успокоил барона Маннергейма, уверив его, что воздействие на волю войск никогда не входило в его, графа Келлера, расчеты. Он заявил, что и не подумает удерживать свои войска от принесенной присяги.Тогда барон Маннергейм спросил, не повлияет ли на войска уже самый факт личного отказа от присяги графа Келлера. Этот последний ответил, что по его мнению полки 1-й Донской дивизии все равно присягать не станут, полки 10-й кавалерийской дивизии не присягнут только в том случае, если он, Келлер, окажет на них воздействие в этом смысле; относительно 1-й Терской дивизии он ничего сказать не может.Как показали последующие события, когда все части 3-го конного корпуса без всяких затруднений присягнули, генерал граф Келлер тоже жил в мiре иллюзий и уже не знал истинных настроений своих войск.
Впрочем, можно думать, что его мало интересовало, как поступят его офицеры и солдаты. Он знал, как надо поступить ему самому и поступал так. «– Я христианин, – сказал он генералу Маннергейму, – и думаю, что грешно менять присягу. Да будет позволено пишущему эти строки, человеку, отнюдь не разделяющему политических взглядов покойного генерала , сказать, что он был больше, чем христианин – христианский рыцарь.»
* * *
Опустим здесь факт того, что присяге Царю изменили даже самые "элитные" подразделения Русской Императорской Армии. Обратим внимание на роль в этом эпизоде генерала Карла Густава Маннергейма, которому по непонятным пока причинам дают определение "до конца жизни остававшегося монархистом". 20 марта принявшего из рук Временного правительства воинское звания генерал-лейтенанта.
Использовался материал историка и писателя С.В. Фомина "Знаешь Царя – Так псаря не жалуй!" (1) (2)
Ну зато он же воевал против проклЯтых красных - наверное, поэтому ему памятники-то ставить пытаются
yaplakal.com