Сильно постаревшая Ирка с любовью смотрела в спину Макинтоша, уходившего в сторону Привоза. Жора нашел Говнистого сразу. Говнистый держал в двух руках три связки бычков, а какая-то мадам с соломенной шляпой над подбитым глазом задавала ему научные вопросы.
— Где вы ловите вашу рыбу? На заводе имени Кирова? Я ее только начинаю чистить, а из нее уже валятся гайки…
— Не нервничайте, мадам, — успокаивал даму Говнистый, — или вы не знаете, какой дрек льют у море все кому не лень. Поэтому рыба жрет, что видит. А что она видит, кроме неприятностей? Я вчера упал в воду и сразу покрылся синими пятнами, что тогда говорить за рыбу? Я же вылез на берег и местами оттер мазут, а она там живёт всю дорогу…
— Раньше ты набивал рыбу дробом, — меланхолически заметил Макинтош, когда они уходили с Привоза.
— Дроб подорожал, — объяснил причину появления гаек у животах бычков Говнистый.
— Я дам тебе заработать на дроб, — вошел в положение приятеля Жора и стал объяснять, что от него требуется. Говнистый с радостью кивал головой, узнав, что надо пристроить клиенту Макинтоша необыкновенную гадость. Но только он услышал фамилию Панич, сразу сделался под цвет своей любимой рыбы, когда ее обволакивают в муке, перед тем, как бросить на сковородку.
— Что ты, Жора, — заканючил Говнистый, — так можно заработать не на дроб, а на гроб. Я понимаю, что у молодого Панича столько же в голове, сколько у меня в жопе. Но что скажет его папа? Макинтош, я многим тебе обязан и всегда это помню. Я даже не снимал твои трусы, пока ты мотал срок. Но сделать гадость сыну Я Извиняюсь, все равно, что пойти в обком и заорать «Хайль Гитлер!».