Когда его потом при окружном суде в Писеке
вешали, он укусил священника за нос и заявил, что вообще ни о
чем не сожалеет, да сказал еще что-то очень скверное про
государя императора.
-- А вы не знаете, что он про него сказал? -- голосом,
полным надежды, спросил Бретшнейдер.
-- Этого я вам сказать не могу, этого еще никто не
осмелился повторить. Но, говорят, его слова были такие ужасные,
что один судейский чиновник, который присутствовал там, с ума
спятил, и его еще до сих пор держат в изоляции, чтобы ничего не
вышло наружу. Это не было обычное оскорбление государя
императора, какие спьяна делаются.
-- А какие оскорбления государю императору делаются
спьяна? -- спросил Бретшнейдер.
-- Прошу вас, господа, перемените тему,-- вмешался
трактирщик Паливец.-- Я, знаете, этого не люблю. Сбрехнут
какую-нибудь ерунду, а потом человеку неприятности.
-- Какие оскорбления наносятся государю императору спьяна?
-- переспросил Швейк.-- Всакие. Напейтесь, велите сыграть вам
австрийский гимн, и сами увидите, сколько наговорите. Столько
насочините о государе императоре, что, если бы лишь половина
была правда, хватило бы ему позору на всю жизнь. А он, старик,
по правде сказать, этого не заслужил.