Есть прекрасный рассказ, как папа самого Никиты Михалкова просил об отсрочке для сыночки, надежды мирового синематографа (отрывок):
...Сомнения точат Сергея Михалкова, как жучки дубовый буфет. Ночами его мучит армия, колючая проволока ее заборов, бомбежки Переделкина, на братских могилах не ставят крестов, и сон разгромлен вдребезги табуретом, которым в каптерке отбивают почки.
Потребность подстраховаться овладевает им.
Он продумывает план беседы. И звонит прямо в Министерство Обороны. В приемную министра обороны СССР товарища маршала Советского Союза Малиновского. Родиона Яковлевича. И передает записать его на прием. Без очереди. Как члена ЦК. По срочному вопросу.
Из уважения его соединяют лично с Малиновским. И тот - по личному вопросу? конечно! буду рад… - назначает ему послезавтра на одиннадцать утра. Вас устроит? Конечно. Благодарю вас.
Накануне вечером, кстати, звонит однако брат. Ну?!!! Да знаешь, говорит, я так ввернул Мессингу шутливо между прочим насчет твоего Никиты, а Вольф так улыбнулся и заметил, что мальчик высокий, в черном костюме элегантней кинозвезд в Каннах будет смотреться, и это все довольно скоро, а вот с зеленым цветом у него по жизни вообще ничего общего нет.
Н-ну!! -выдыхает счастливое будущее Михалков, а там на красной дорожке Каннского фестиваля Никита в черном смокинге.
Занюхайтесь вашими портянками! Армии - армейское! После Мессинга маршал уже лишний. Но… бог помогает тому, кто сам себе помогает. Да и манкировать расположением министров не следует, высокое рандеву уже назначено.
И в одиннадцать Михалков в огромном кабинете Малиновского исправно, как дядя Степа на параде. Адъютант затворяет за его спиной тяжелую дверь тамбура, и маршал поднимается навстречу из-за стола в дальнем конце кабинета, осененного значением портретов и знамен. Шагает навстречу по ковровой дорожке и руку протягивает. Два советских коммуниста из ЦК обмениваются верительными грамотами: патриотическими-раздумьями о войне и имперьялизме, литературе и коммунизме, здоровье и молодежи; типа муравьи трутся усиками - свой. И, соблюдя этикет, один смотрит вопросительно и поощрительно, а другой испрашивает добро изложить свое мелкое дело.
И, винясь кратко за пустячный повод и отнятое время, Михалков начинает излагать сжатое жизнеописание сына Никиты, яркими мазками зажигая портрет передовика на фоне производства. Гениальный мальчик, взлетающая звезда, мэтры советского кино в восторге, лучезарные перспективы. Под лепным потолком порхают музы в белом и орошают слезами невинности маршальский мундир.
Так вот… нельзя ли освободить? Родине нужны таланты! Каждый обязан отдать Родине то лучшее, что имеет! От чего больше пользы: еще одного солдата среди пяти с половиной миллионов в строю - или гениального фильма, вдохновляющего и поднимающего эти миллионы на подвиги любви к своей социалистической Отчизне?
Традиция. Государственная мудрость. Даже в войну. «Два бойца». «Подвиг разведчика». Ташкент. Создали. Все отдали.
На лице старого маршала, прошедшего войны и сталинские чистки, прочесть можно меньше, чем прочтет слепой на листе мацы. Родион Яковлевич, великий из могикан загадочного племени караимов, кивает дружелюбно и чай прихлебывает. Понимаю. Конечно. Не волнуйтесь. В лучшем виде.
И под локоток провожает совершенно теперь успокоившегося Михалкова до дверей. Трясет ему руку, смотрит со смыслом и желает дальнейших творческих успехов.
Адъютант прихватывает поднос с тарелками. Малиновский вдруг выбивает посуду, швыряет в адъютанта бутерброд и начинает синеть. Мгновенно! - ему пихают таблетку, пузырек, капельки, - вся аптека летит в стену:
- Соедини! меня! с горвоенкомом! сию с-е-к-у-н-Д-у!!!
И, налившись кровью до малинового свечения, пузырясь бешеной слюной, орет:
- У тебя!! мудака!! в Москве!! идет под призыв!! М-и-х-а-л-к-ооо-в!! пиши: Ни-ки-та! Сер-гей-вич!
сорок пятого года!… Так вот!! Чтобы ты этого пидараса законопатил так!!! на Кушку!!! в Уэллен!!! куда Макар телят не гонял!!! чтобы Я найти не мог!!! Ты - меня - понял???!!!
- А!… А!… А!… - контуженный атомным взрывом, бессмысленно ахает генерал.
- К министру!!!! К маршалу!!!! С-Т-А-Л-И-Н не смел!!!! Кто!!!! Вы!!!! Они!!!! Я!!!!
Обмочившийся от ужаса генерал, потрясенный до полураспада всех атомов организма, только качается под ударной волной и квакает животом об стол:
- Есть. Есть. Есть.
- Узнаю!!! Погоны сорву!!! Под расстрел! - вопит Малиновский, этот потомок-трудяга крымских первопоселенцев, полвека тянувший военную лямку, как бессменный конь. - Развели тут!!…
- Ква, - говорит генерал. - Ква. Ква.
- Что ты квакаешь?! Пьян с утра?! Доложить по форме! Взятки берешь???!!! Рыло не бито?!! Жукова забыл?!! В О с о б о м отделе давно по яйцам не получал?! - И топает маршальскими штиблетами по ковру, как взбесившийся слон в цирке.
Через час от генерала уезжает «скорая». Глаза его возвращаются в орбиты. На нем сухие штаны. Морщины на его лице наливаются сизой и страшной боевой сталью. Он тянет руку к телефону, и после касания этой кнопки взрывается на хрен вся Австралия.
…В райвоенкомате медицинская комиссия завершает работу, и подполковник вдумчиво и с удовольствием контролирует приведение Никиты в непризывное состояние. Действительно: обаятельный мальчик, здоровенный парень, приятно поговорить.
И тут райвоенкома, уже протянувшего Никите прощальную руку, дежурный зовет к телефону. Похож дежурный на оглушенного бобра: зубы навыкате и шерсть мокрая.
И подполковник получает свою армейскую пайку, свою инъекцию благодарности для профилактики педофилии:
- А-А-А-А-А!!! - ревет и стонет генерал, как Днепр под Змей Горынычем. -… штопаный!!! ный!!! ный!!! ак!!! юк!!! ец!!! ас!!! бу!!! ай!!!…у!…ло!!! ед!!! И с каждым ударением подполковника сажают на кол, входящий на удар глубже. Он не понимает ничего!! У него раздвоение сознания на полушария от этого удара колуном по лбу!
- Я все сделал… - хрипит он. - Тащщ генерал…
- Я тебе сделаю!!! Министр!!! На Кушку!!! Малиновский!!! в Уэллен!!! Родион!!! Новая Земля!!! Яковлевич!!! На хуй!!!!!!!!!
Это короткое командное слово - последнее, что слышат в своей жизни многие офицеры. Когда подполковника извлекли на поверхность из фиолетовых глубин, наполненных колокольным звоном, дали воды, валерьянки и закурить, он закричал, как раненая лань:
- Где Михалков???…
Застегнутый Никита занес ногу над порогом.
- Дай! - зарыдал подполковник, протягивая руки. - Дай сюда! Родной! Дорогой! Милый ты мой!… Дай мне скорее. Сейчас же! Справку дай мне!!
И на глазах изумленного инвалида-белобилетника изорвал ее на мелкие снежинки и втоптал их в линолеум.
С пугающей скоростью и без малейших усилий в нем произошла перенастройка личности.
- На комиссию!! Твою мать!! - заорал он хамским военкоматским голосом и пихнул Никиту в спину обратно.
- Раздее-вайсь!! - скомандовал он и гаркнул председателю комиссии, тыча пальцем, скрюченным судорогой страсти:
- Здоров! Абсолютно! Полностью! И-де-аль-но!! Без всяких ограничении! Исполнять!!!
Вот так Никита Михалков был призван в морскую пехоту, одет в черную форму и отправлен на Камчатку - как можно дольше и как можно дальше.
- Мало Сталин расстреливал мммаршалов… врагов нарррода… - прошептал Сергей Михалков. - Чччер-ный костюм… шшшарлатан!…
И когда старший брат Андрон полетел на Камчатку проведать младшего, первобытная северная и восточная красота тех мест так впечатлила его, и знаменитые скалы в море «Три брата», и снежные вершины вулканов, и смытые штормом поселки, и крутые морпехи в плавающих бэтээрах, что в результате вот с этого основания и выстроился замысел будущего знаменитого фильма «Романс о влюбленных». Романтика! Чужие трудности возбуждают вдохновение художника!