84
Ну, на фоне Лили в парижских нарядах, на невиданном тогда «рено» проиграла бы любая. Только не Анна — на фото тех лет она смотрелась весьма стильно и вполне по-европейски…
Ахматова и Брик — музы русского авангарда — жили в тройственных браках; имели кучу поклонников, которые из-за них то стрелялись, то топились. Обе блистали на эротических шоу поэтических салонов. При этом и та, и другая брали не красотой, а некой «магией» — современники их чары называли «колдовскими». И все же победила Ахматова — не «колдовством», конечно, и не числом любовников, а совсем иначе…
Некий сексапил
Затянутая в черный шелк, с крупным овалом камеи у пояса, вплывала Ахматова в «Подвал Бродячей собаки», и все взоры тут же обращались к ней. У камина поэтесса пила черный кофе и курила тонкую папироску в плотном кольце «друзей, поклонников, влюбленных, каких-то дам в больших шляпах с подведенными глазами», как писал Георгий Иванов. «Нет, красавицей она не была, она была больше, чем красавица… — восторгался акмеист Адамович. — Обладала чем-то, сразу приковывавшим внимание». Привлекательности Анне добавляла некая «магия» — «ахматовские потусторонние штучки», как говорили в богемной тусовке. Все верили, что Ахматова читает мысли людей, предсказывает события, а стихи ей диктует «голос свыше».
«Я взял не жену, а колдунью», — восклицал Гумилев. Поэтесса такой репутацией гордилась…
У Брик был «магнетизм» другого рода — «некий сексапил, который она излучала помимо воли». Так говорил пасынок Лили Катанян-младший. А его родная мать Галина Катанян, брошенная его отцом ради Лили, это поддерживал: «Боже мой — да она ведь некрасива! Слишком большая голова, сутулая спина и этот ужасный тик… Но уже через секунду я не помнила об этом. Она улыбнулась мне, и все лицо как бы вспыхнуло этой улыбкой, осветилось изнутри! Я увидела прелестный рот… сияющие, теплые, ореховые глаза».
Эти самые глаза Маяковский называл «ямами двух могил», а Пришвин писал: «Ведьмы хороши и у Гоголя. Но все-таки нет у него и ни у кого такой отчетливой ведьмы, как Лиля Брик!»
Уж не потому ли, что люди из ее окружения — тот же Маяковский, а также другие завсегдатаи Лилиного салона — Тухачевский, Уборевич, Якир, любовник Лили Агранов (замнаркома НКВД Ягоды) и ее второй муж комдив Примаков — плохо кончали. Интересно, узнал ли супруг на допросах, что на него стучала собственная жена Лиля Брик — агент ЧК №15073?
Слова Пришвина о «ведьмах» многие почему-то понимали романтически — как «любовные чары», мол, все влюблялись в Лилю и слетались в ее салон, как мухи на мед. Пастернак думал иначе: «В доме у Бриков было, как в милиции на допросе. Все знали, что им отказывать нельзя, всегда принимали приглашения…» Гости вздрагивали от слов Лили «Будем ужинать, как только Ося придет из ЧК», даже аппетит теряли, но все равно шли…
Красные чулки Лили
В салоне Бриков в Гендриковом переулке гремели маскарады, напоминавшие бесовские шабаши. Мейерхольд приказывал везти шампанское и театральные костюмы, Маяковский в козлиной маске блеял верхом на стуле, Брюсов воспевал дионисийские игры и совокупления с «козлоногими». «Я — в красных чулках, а вместо лифа — цветастый русский платок», — вспоминала Лиля…
В «Башне» — салоне поэта Вячеслава Иванова на Таврической — Анна брала более изысканными «фокусами»: «Перегнувшись назад, она, стоя, зубами должна была схватить спичку, которую воткнула вертикально в коробку, лежащую на полу. Ахматова была узкая, высокая и одетая во что-то длинное, темное и облегающее, так что походила на невероятно красивое змеевидное, чешуйчатое существо», — вспоминали современники.
Вообще, красные чулки и прочие Лилины чары («внушить мужчине, что он замечательный… а остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье») давали иногда осечки. Кинорежиссер Пудовкин, например, на ее шелковые панталоны не клюнул. А профессор истории искусств Пунин так просто обидел: «Я сказал ей, что для меня она интересна только физически и что, если она согласна так понимать меня, будем видеться… если же не согласна, прошу ее сделать так, чтобы не видеться. «Не будем видеться», — она попрощалась и повесила трубку».
По словам Эммы Герштейн, Пунина отбила Ахматова: «Он был сражен Анной с ее бурбонским носом». Профессор, его жена и Ахматова — жили потом в тройственном браке на Фонтанке, как и Брики с Маяковским в Гендриковом. Ни в гражданских, ни в законных браках ни Анна, ни Лиля счастливы не были. Ахматова с Гумилевым «после рождения Левы молча дали друг другу полную свободу и перестали интересоваться интимной стороной жизни друг друга». Брики через год после свадьбы спали в разных постелях. «Мы не жили друг с другом, но были в дружбе…» — писала Лиля. Ну, это многие так говорят о неверных мужьях.
Пармские фиалки
Мужчины Анны уступали по влиятельности любовникам Лили. Художники Модильяни и Анреп; композитор Лурье и искусствовед Пунин; ученые Шилейко и Гаршин, не имели, конечно, такого веса, как Лилины чекисты. Особняком стоял Маяковский. «..Люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю», — писал поэт Лиле в 1923 году. Но уже через два года в Нью-Йорке он сходил с ума по русской американке Элли Джонс. Проводив его в Москву, она вернулась домой и увидела, что ее кровать усыпана незабудками — на них Маяковский потратил последние доллары. Элли родила от него дочь, но Кися (Лиля) отговорила поэта от женитьбы, мол, зачем тебе дети, Щен…
В 1928-м в Париже, куда Брик отправила Маяковского на заработки поэтическими чтениями, он сделал предложение, правда, не Элли, а модельеру одежды Яковлевой. Татьяна отказала, а поэт заключил контракт с французской фирмой, и парижанке каждую неделю приносили пармские фиалки. Чисто по-обывательски, можно, конечно, сказать: мол, Лиля-то успешно «монетизировала» любовь поэта в свой автомобильчик «рено», а тут какие-то фиалки. Но если положить на другую чашу весов квартиру (Маяковский вступил в кооператив писателей, чтобы жить там с последней своей возлюбленной, актрисой Полонской), то тут и Лилин «рено» поблекнет.
Верней, поблек бы, если бы поэт не погиб в расцвете сил. В его самоубийстве Ахматова усомнилась. Ее знаменитая фраза «Не надо было дружить с чекистами…» в богемной тусовке Питера передавалась из уст в уста, многие так и думали, веря в «колдовскую магию» Анны и ее пророческий дар…
Устрицы во льду
Словом, и Анна, и Лиля слыли роковыми женщинами. Но любовные страдания Ахматовой превратились в шедевры, а у Брик стихи Маяковского — в денежные дивиденды. Их с поэтом роман вообще напоминал взаимозачеты творца с продюсером — именно благодаря ей у Маяковского взлетели тиражи, он легко получал загранвизы, часто выступал на Западе, где имел большие деньги. Словом, чары чарами, а гонорары гонорарами.
Лиле можно рукоплескать как мощному продюсеру — к тому же благодаря ей Маяковский вообще остался в анналах. Ведь это она убедила Сталина в том, что он «великий пролетарский поэт» — за что большое ей спасибо, конечно же (может, и вправду магия?). В старости Брик рассказывала один и тот ночной кошмар: «Володя пришел, я его ругаю за то, как он поступил. А он вкладывает мне в руку пистолет и говорит: «Ты сделаешь то же самое!»». Сон стал вещим — Лиля Юрьевна ушла из жизни добровольно.
Ахматова для тысяч людей - не чья-то жена, любовница или продюсер-«решала», а гений. За «устрицы во льду», за «когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» ее боготворят. И за этот «стыд», и за тот «сор»… До конца дней своих она верила, что Гумилев хранит ее с небес, и говорила знакомым, что ей ««кто-то диктует» стихи, а если «никто не диктует», то она и «не пишет»». За всю жизнь Ахматова так и не создала ни единой строчки по заказу.
Опубликовано: Ирина Лисовая
Размещено через приложение ЯПлакалъ
yaplakal.com