Вонючее золото. Почему человеческие фекалии — ценный актив

Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что все 7,7 миллиардов людей делают после того, как поедят? Они испражняются. Веками крестьяне удобряли своими фекалиями почву и за счет этого ресурса получали новый урожай. Современный глобальный рынок устроен так, что питательные вещества извлекаются из земли и больше никогда туда не возвращаются — ведь вы просто смываете кал в никуда, а не продаете его фермерам. Нам это кажется нормой, но существовали и такие общества, где земледельцы готовы были драться за бочки с испражнениями горожан. Представляем вам краткий экскурс Лины Зельдович в историю переработки нечистот ради общего блага.

Каждую осень, когда небо над Казанью закрывали большие темные тучи и начинался дождь, продолжавшийся до тех пор, пока его не сменял снег, дедушка готовил наш семейный участок к долгой русской зиме. Для этого он надевал прочный комбинезон, перчатки и большие ботинки, а затем шел к компостной яме, где хранились нечистоты, произведенные нашим домашним хозяйством за год. Он поднимал тяжелую крышку, привязывал два старых ведра к прочным веревкам и за несколько часов выносил всё содержимое ямы на огород. Возвращаясь домой из школы, я за километр могла понять, что сегодня дедушка был занят ежегодной подготовкой нашего участка. Запах был повсюду, он смешивался с ароматами опавших листьев, мокрых собак и обуглившихся свиных туш, которые люди предусмотрительно коптили на зиму.

Несмотря на свою интенсивность, запах нечистот никогда не вызывал у меня отвращения. Напротив, у него было свое очарование. Дедушка занимался этим раз в году — осенью. В этом было что-то от праздника. Яму можно было открывать лишь однажды, словно чудесный подарок на день рождения.
И он предназначался одному только дедушке. Мне не разрешали приближаться к яме, поскольку бабушка боялась, что я упаду в нее. Когда я пробиралась к ней украдкой, лавируя между колючими кустами и жгучей крапивой, бабушка, как джинн из бутылки, появлялась на крыльце и кричала мне: «Вернись сейчас же!» Чего бы я только ни отдала, чтобы постичь таинство этого ритуала удобрения почвы. Мне мучительно хотелось увидеть выложенные кирпичом и покрытые коричневой жижей внутренности ямы. Однако мне разрешалось наблюдать за дедушкиной магией лишь издалека.

У дедушки был особый метод распределения удобрений. Он никогда не наполнял ведра до краев, чтобы не расплескать их содержимое на ботинки. Порой он использовал коромысло. Он делал небольшие углубления в грядках с помидорами, на которых уже не было плодов, наливал в углубления компост, а затем засыпал всё это землей. Далее он разбрызгивал немного жижи вокруг корней яблонь и вишен и набрасывал сверху листья, чтобы мы не испачкали себе ноги. И еще он сгребал листья в компостные ямы, где они смешивались с другими органическими отходами. В этих ямах мать-природа ковала свое черное золото.

Три наши компостные ямы заполнялись по определенному графику. В них попадал весь органический мусор, который образовывался на нашем участке — увядшие цветы, вырванные сорняки, сморщенные стебли огурцов и т. п. Туда же шли объедки, картофельные очистки и заплесневелый хлеб.

В конце сезона дедушка смешивал содержимое ямы с нечистотами и закрывал ее на несколько лет, чтобы ее содержимое разлагалось. Когда он спустя время открывал яму, внутри уже не было ничего мертвого и вонючего.
Яма была полна мягкой, роскошной, плодородной земли, пахнущей природой, весной и надеждой на будущий урожай. Эта удивительная почва была рассыпчатой и легкой, как сахарная пудра. Единственное отличие — она была черной. Корням растений это нравилось, и мне тоже. Было так приятно держать эту мягкую почву в ладонях и высаживать в нее крошечные зеленые ростки помидоров. Я ощущала их слабый аромат, обещающий вскоре малиново-красные плоды, наполненные сладким соком.

«Землю нужно кормить так же, как и людей», — говорил мой дедушка. Для меня это было красивое утверждение, полное мудрости самой природы. Мы постоянно что-то брали у земли и должны были что-то возвращать обратно. Лето было коротким, часто холодным и дождливым, но в июне в саду начинала краснеть клубника, а помидоры плодоносили до самого сентября. Наши яблони и вишни цвели и приносили плоды из года в год, благоухая весной и расточая восхитительный аромат осенью.

Я видела в этом круговорот жизни, и наши экскременты были так же неотделимы от него, как мы, люди, были неотделимы от природы. Мы воспринимали их не как мерзкие нечистоты, а как мощное удобрение, которое мы носили в самих себе.
Русский язык говорит о том же: «удобрение» имеет тот же корень, что и «добро». Вокруг этого вращались наши туалетные шутки. Когда моих маленьких двоюродных братьев приучали к горшку, мы называли это раздачей «добра» или «богатства». Я знала, что у людей в больших многоквартирных домах не было компостных ям, но я была уверена, что их «добро» тоже каким-то образом возвращается в почву. Если же нет, то что бы они ели? Земля не была бы столь щедра, если бы ее постоянно не кормили. Я считала, что весь мир живет по этому закону.

Затем мы эмигрировали в Соединенные Штаты, где я взрослела. Однажды меня потрясло осознание факта, что большинство американцев придерживаются совершенно другого взгляда на продукты своей жизнедеятельности. Во-первых, они понятия не имели, куда деваются их экскременты. Кроме того, они не имели представления об их ценности. Наконец, они думали, что самый достойный способ обращения с экскрементами — поскорее смыть их и забыть о них, как о страшном сне, и они с завидным усердием делали и то, и другое. Проблема в том, что земля не может просто переработать всё наше «добро», особенно в том виде, в которым мы его ей поставляем. Мы душим планету своими какашками.

Средний взрослый человек производит около 0,5 кг какашек в день. Это значит, что Нью-Йорк, население которого по официальной переписи составляет более 8 млн человек, производит более 4 млн кг (4000 т) экскрементов в день. Токио немного превосходит этот показатель — 4,3 млн кг в день. Пекин, огромный городской конгломерат с населением 21,3 млн человек, превосходит Нью-Йорк и Токио вместе взятые.

А теперь представьте себе кучи экскрементов, которые 7 млрд человек производят каждые 24 часа. Умножьте это на 365 дней в году, и это заставит вас ахнуть: «Срань какАя кАкая!»
Что нам делать со всеми этими какашками? Чаще всего мы стараемся максимально дистанцироваться от них — любыми доступными способами. В западном мире мы спускаем экскременты в унитаз. В краях менее обеспеченных нечистоты оставляют разлагаться в выгребных ямах или под деревьями. Но независимо от страны или культуры, суть заключается в том, что мы стараемся поместить продукты нашей жизнедеятельности как можно дальше от себя. Мы поголовно испытываем к ним отвращение. Это экскременты. Они отвратительны по определению. Их запах и вид ужасны.

На то есть свои причины. Сами по себе наши фекалии не слишком безобидны. Когда куча какашек предоставлена природе, она почти сразу же начинает представлять опасность. Такие питательные вещества внутри наших экскрементов, как азот, фосфор и непереваренные белки, привлекают патогенные микроорганизмы и насекомых. Одни питаются ими, другие откладывают яйца.

Когда их фекалии попадают в питьевую воду, они распространяют холеру, дизентерию и кишечных червей, вызывая вспышки смертельных заболеваний.
Поэтому неудивительно, что у людей очень сложные отношения с собственными отходами.

Нашим предкам-кочевникам было проще. Они делали свои дела во время привалов, а затем отправлялись куда подальше. Но когда люди осели и стали заниматься сельским хозяйством, они больше не могли оставлять свои фекалии где-то в степи, поэтому начали накапливать их в ямах или сбрасывать в реки. Некоторые из наших предков эпохи неолита уже умели смывать за собой — в домах Скара-Бре, деревни каменного века на территории современной Шотландии, были установлены гидравлические туалеты примитивной конструкции. Древние римляне строили общественные туалеты со стульчиками, похожие на наши; экскременты попадали в сточную канаву, где поток воды выносил их за городские стены по канализационным трубам. Жители средневековой Европы строили отхожие места, где экскременты копились в бочках, которые позже запечатывались и закапывались в землю.

Однако когда города стали притягивать всё больше людей, произошел настоящий коричневый бум. Сброс отходов в реки оказался опасным — жители, живущие выше по течению, просто загрязняли воду своих соседей, живущих ниже по течению, что вызывало вспышки заболеваний. Печально известные эпидемии холеры, поразившие Европу в XIX веке и в начале XX, были вызваны загрязнением питьевой воды фекалиями. Даже сегодня, по данным Всемирной организации здравоохранения, от заболеваний, связанных с диареей, в развивающихся странах болеет и умирает около 827 000 человек в год. Данные Центра по контролю и профилактике заболеваний еще более мрачные: более 2000 детей ежедневно умирают от диарейных заболеваний — больше, чем от СПИДа, малярии и кори вместе взятых.

В развитой части мира мы построили туалеты со смывом, подземные трубы и гигантские очистные сооружения, чтобы защитить себя от огромных куч экскрементов. Тем не менее эти чудеса современной инженерии нанесли значительный ущерб экологии Земли.
Ученые называют это явление «метаболическим разрывом» или «перераспределением полезных веществ на планете», но концептуально оно перекликается с идеей моего дедушки о том, что мы питаем землю. Если вы задумаетесь, откуда берется еда, то поймете, что она, скорее всего, выращена где-то в отдалении от вас, особенно если вы живете в холодном климате. Бананы, яблоки, салат, кукуруза и рис, вырастая, извлекают из земли полезные вещества. Затем на грузовиках и самолетах они доставляются туда, где живем мы, где мы их съедим и переварим. Таким образом, мы не возвращаем органическое вещество туда, откуда его взяли, как это делал мой дед. Мы не ездим, не плаваем и не летаем с целью вернуть это «добро» в землю, где оно когда-то выросло. Мы спускаем его в канализацию.

Очистные сооружения лишь нейтрализуют патогенные микроорганизмы, но вовсе не извлекают из нечистот азот, фосфор и калий. Эти ценные удобрения обычно попадают в близлежащие водоемы, питая озера, реки и океаны, что приводит к цветению токсичных водорослей, гибели рыб и ухудшению водных путей, биологически не предназначенных для поглощения такого количества удобряющих химических веществ. Так и земля, если мы не будем ее кормить, биологически не предназначена для того, чтобы выращивать нам пищу.

Итак, поскольку мы не отправляем экскременты в ту землю, из которой вырастает наша еда, мы продолжаем усугублять перераспределение питательных веществ на планете. Тем временем почвы становятся бесплодными, поэтому мы используем синтетические удобрения, которые менее эффективны, чем органические, и при этом сильно загрязняют окружающую среду.

Стремясь поскорее избавиться от фекалий, мы нарушили основные правила и законы матери-природы — исключив их из уравнения, мы изменили не только наше сельское хозяйство, но и экологию всей планеты.
Но на деле фекалии имеют важное значение для нашей продовольственной безопасности и здоровой экологии. Чтобы исправить сложившуюся ситуацию, мы должны придумать, как отправить наши экскременты туда, откуда к нам поступает еда. В конце концов, не только мой дедушка знал секрет правильного обращения с какашками. Некоторые из наиболее бережливых древних обществ понимали эту экологическую мудрость задолго до нас. Когда-то давно фекалии были в моде, поэтому теперь у нас есть несколько вдохновляющих примеров, как с ними обращаться.

В 1737 году император китайской династии Цин издал указ, предписывающий всем его подданным собирать свои экскременты и использовать их с толком. Фекалии стали называться «ночной землей», поскольку обычно их собирали в предрассветные часы, когда люди выносили ночные горшки за дверь. Сбор какашек стал процветающим бизнесом в провинции Цзяннань на юге Китая.

Людям же в северном Китае эта идея понравилась куда меньше. В итоге разница между северной и южной провинцией была разительной, что и побудило императора приписать в указе: «Улицы на севере не очень чистые. Земля грязная. Северяне должны последовать примеру Цзяннань. Каждое домашнее хозяйство должно собирать ночную землю». Окончательный вердикт, ставший названием указа, был столь же прост, сколь и поэтичен: «Берегите ночную землю, как если бы это было настоящее золото».

Однако существовала веская причина, по которой южане в сборе «ночной земли» были более искусны, чем их северные соседи. В то время в южной провинции находился один из крупнейших городов земли. Населения крупного морского порта Ханчжоу насчитывало более 3 млн человек. В городе Сучжоу на реке Янцзы жили 6,5 млн человек. Жители этих городов должны были есть, поэтому фермерам приходилось выращивать огромное количество продуктов, так что каждый грамм удобрений действительно был на вес золота.

Без человеческих фекалий в качестве навоза они никогда бы не вырастили достаточно пищи. Сбор «ночной земли» был важным и очень респектабельным бизнесом — так объясняет Дональд Ворстер «историю экскрементов» Китая в своей книге «Благие нечистоты» (2017).
Сборщиков «ночной земли» называли фенфу: они катили тележки по улицам города, опорожняя ведра жителей в деревянные контейнеры, вмещавшие до 30 кг фекалий. В тележки влезало от шести до десяти таких контейнеров, что в сумме составляло около 300 кг. Те, кто хотел заняться бизнесом, но не имел средств купить тележку, могли носить ведра на шестах, перекинутых через плечо, — совсем как мой дедушка с его коромыслом. У фенфу были свои ежедневные маршруты сбора нечистот и маршруты для вывоза их из города — емкости грузили в гондолы, покрытые соломой, защищающей от вони, и отправляли в сельскую местность. Там продукты жизнедеятельности горожан перерабатывались: распределялись, сушились и сортировались в соответствии с ценностью.

Не все они были одинаковыми — фекалии богатых продавались тому, кто платил больше, поскольку они были лучшего качества и содержали больше питательных веществ, в то время как фекалии бедняков были дешевле.
Фермеры, выращивавшие более дорогие культуры, выбирали более дорогие удобрения. Навоз конвертировался в деньги, поэтому фермеры относились к нему примерно так же и порой запирали емкости с ним на замок.

А в Японии стоимость экскрементов фактически измерялась в золоте. Так, по словам японистки Сьюзан Хэнли, на один золотой ре можно было купить достаточно зерна, чтобы прокормить одного человека в течение года. При этом цена «ночной земли» от десяти домохозяйств за год составляла половину ре. Японское название экскрементов было емким и точным: «шимогоэ» — согласно Кайо Тадзиме, профессору Университета Рикке в Токио, это слово означало «удобрение из нижней части тела человека». В быстро растущих городах Осака и Эдо (современное Токио) это «удобрение из нижней части тела» пользовалось таким спросом, что чиновникам пришлось разработать строгую систему его оборота.

Например, если семья арендовала дом, кто имел право на экскременты — арендаторы или домовладелец? Может показаться логичным, что арендаторы, производившие свои какашки, обладали всеми правами на них, но доиндустриальные японские законодатели думали иначе: права на «шимогоэ» были предоставлены землевладельцам, которые продавали экскременты собирателям, которые, в свою очередь, продавали их фермерам. В некоторых случаях фермеры заключали «цукэ-цубо» — прямые контракты с городскими производителями фекалий.

Горожане обещали фермеру все какашки, которые они производили в течение года, в обмен на определенное количество риса в качестве первоначального взноса. Радушные фермеры порой благодарили своих благодетелей подарками в виде рисовых лакомств, называющихся «навозными лепешками».
Более состоятельные фермеры налаживали контакты с «дайме» — японскими феодалами, владевшими большими поместьями и множеством слуг, что давало доступ к большим объемам «шимогоэ». Фермеры снабжали такие поместья дровами и культурами для огородов в обмен на привилегию собирать высококачественное «шимогоэ»: «дайме» и их домашняя прислуга хорошо питались, поэтому их «ночная земля» была богата полезными веществами.

Фермеры нередко ссорились из-за своих привилегий на сбор «шимогоэ». Летом 1724 года между несколькими деревнями началась «война за какашки», в которых отстаивалось право собирать «ночную землю» в разных частях Осаки. В ответ горожане создали свои собственные организации, которые контролировали торговлю «ночной землей» и договаривались о прибыли, и подняли цены на свои фекалии. Порой беднейшие фермеры не могли позволить себе удобрения и начинали их воровать. Это было достаточно серьезное преступление, которое грозило тюрьмой, но отчаявшиеся земледельцы шли на риск.

Как эти общества выработали настолько непривычный для нас взгляд на человеческие экскременты? Дело в том, что в отличие от европейских стран, известных пышными лесами и зелеными лугами, у Японии не было столько плодородной земли, а бедные песчаные почвы не давали обильных урожаев. Прежде чем новый участок мог принести хоть какую-то пищу, фермерам приходилось усердно трудиться, используя каждый грамм питательных биоматериалов. «Новое поле дает лишь небольшой урожай», — гласит старая японская пословица. Человеческие фекалии были простым и естественным ресурсом, который никогда не иссякал.

Благодаря удобрениям из собственных недр японцы превратили свои неприветливые каменистые земли в цветущие поля. Точно так же китайским фермерам удавалось сохранять свои почвы плодородными в течение нескольких сезонов, что для европейцев было настоящим чудом.
Это явление было настолько необычным, что в 1909 году американский агроном Франклин Хайрам Кинг отправился в Азию, чтобы узнать секреты так называемого непрерывного земледелия. Когда он вернулся домой, он написал книгу «Фермеры сорока столетий» (1911), в которой предложил несколько идей насчет использования человеческих фекалий, но подобные проекты, вероятно, были слишком шокирующими для американского континента. Потребовалось больше сотни лет, чтобы они развились в современную концепцию «кругового земледелия», призванную сбалансировать распределение фекалий.

Но существует много практических проблем. Согласятся ли городские жители поменять свои фарфоровые унитазы на ночные горшки, которые нужно выставлять за дверь вместе с мусорными баками? Не существует единого решения, которое подходило бы для каждого географического региона, но вдохновляет то, что некоторые из них уже осуществляются: некоторые — в виде небольших пилотных проектов, другие — в промышленных масштабах.

Loowatt, британский стартап на Мадагаскаре, следует сценарию «шимогоэ» практически полностью. Компания наняла персонал для сбора отходов из бедных районов Антананариву, столицы Мадагаскара.

Фекалии собираются в биоразлагаемые пакеты, нагреваются для уничтожения патогенов и загружаются в специальный котел, где микробы превращают их в компост — прямо как в ямах моего дедушки.

Всё это приводит к выводу, что мы должны перестать стигматизировать наши собственные фекалии. Нужно думать о них как о естественном, полностью возобновляемом и устойчивом ресурсе, а также хвалить себя как его неутомимых производителей — точно так же, как это делали некоторые бережливые общества до нас. Мы должны понять, что наши какашки делают хорошее дело и что на них можно заработать деньги. Фекалии — последний водораздел, отделяющий нас от экологичного сельского хозяйства, устойчивой экономики и разнообразия запасов полезных веществ. Когда деловые люди и предприниматели снова начнут спорить о том, кто приберет к рукам старейший валовой внутренний продукт человечества, мы будем точно знать, что нам больше незачем переживать за распределение продуктов нашей жизнедеятельности.

Отсель

Более объемного текста про гавно 💩 на ЯП я еще не видел. Зелень однозначно.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

за говно всегда зелень... то есть золото))

Сочинение "Как я любила дедушку и его осенние приключения"...

Это сообщение отредактировал zorinserg - 9.01.2024 - 12:14

Более 80 % этилового спирта, из которого производится водка в РФ, ввозится из Китая. Это не секрет, есть данные Госстата в открытом доступе. В Китае спирт не делают из зерна, картофеля или из винограда, в Китае спирт производят из канализации.

Ну за говно как водится зелень

Вот небратьям привалило

есть пару слитков.нннадо ?

Что за хуйня? Первый раз слышу про удобрение почвы человеческим говном.
Из под веганов что ли?

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Короче написано у Юрия Коваля. Роман "Суер-Выер", глава "Остров Большого вна". Учитесь у классиков.

Джаттака о говне


Джатака о говне
Джа-Будда Одна собачка любила есть говно. Увидит, съест, а потом и хозяйку оближет: вот, мол, какое вкусное! А хозяйка ее не понимала, кричала, матюкалась, поводком лупила, а однажды пожаловалась на нее большим собакам. И вот, собрались большие собаки и говорят: собачка, не ешь говна! А собачка говорит: ну, как же его не есть, если оно такое вкусное и пахнет приятно... А большие собаки говорят: фу! да ты извращенка! А собачка говорит: да вы, небось, и сами его едите, когда никто не видит! И тут большие собаки, до глубины души обиженные таким вот обвинением в говноедстве, да, обиделись большие собаки и каак зарррычат! А маленькая собачка испугалась и тут же торжественно пообещала, впредь говна не есть.

И вот она его не ест и не ест - а хочется! А она все равно не ест. А оно все равно хочется. Но маленькая собачка проявила большую силу воли, и не ела говна целый месяц... а может быть, и два... а может быть, и - короче, долго она говна не ела, и наконец хозяйка, восхитившись собачкиной выдержкой, купила ей в подарок большой кулек педигри. Это такой корм собачий, если кто не знает,

-- хотя, кто же педигри, не знает? Педигри все знают, многие по телевизору видели, а многие даже пробовали (под пиво, например), и даже знают, какое оно на вкус. И собачка тоже его попробовала, и возрадовалась от всей души, поскольку оно и вкусом, и цветом, и запахом - ну да! Именно, именно! Вот, как раз такое, за что ее хозяйка поводком лупила, а большие собаки дружно рычали. И теперь его целый огромный кулек, и можно есть вполне законно, на совершенно легальных основаниях.

И стала собачка такой счастливой, что ее даже в рекламе сняли. Бежит она, короче, по полю, а там говно. Она его нюхает, кривится и дальше бежит. Подбегает к хозяйке, машет хвостиком и получает педигри. А за кадром голос хозяйки: раньше моя собачка любила есть говно, а теперь она ест только педигри. И потом рекламный слоган на весь экран: ПЕДИГРИ: ВКУС НАТУРАЛЬНОГО ГОВНА!

И стали эту рекламу по телевизору гонять. И увидели ее миллионы телезрителей, и даже Джа-Будда ее увидел, и его любимый ученик Ананда тоже увидел, хотя они, вобще-то, не телезрители, а просто к телевизору в гости зашли - ну, и завтыкали. А там как раз такая вот собачка! И вот Джа-Будда, посмотревши на нее, глубоко задумался и сказал:

Не только в этой жизни, братья, были у рекламной собачки экзистенциальные проблемы с говном, и не только в этой жизни она их успешно решала. Когда-то давным-давно было на свете одно приятное царство, и был в нем царь, и был у того царя единственный сын, и был тот сын конкретным засранцем. То есть, в натуре! Не стригся, не брился, не мылся, зубы не чистил, жопу пальцем подтирал, а палец вытирал об стену, чтобы все видели, какой он засранец. Царь уж и уговаривать его пробовал, и воспитывать его пробовал, и даже лечить его пробовал - все напрасно! Как был царевич засранцем, так и остался. А царь-батюшка, видя все это засранство, впал в уныние, дела государственные забросил, и вобще в монахи постричься хотел -

но тут вдруг приходит к нему гонец и передает приглашение от главного говновоза. Знаю, мол, царь, о твоих проблемах, и даже знаю, как их решить. Давай-ка встретимся в Южной Роще, завтра вечером, часов в одиннадцать.

И вот приехал царь в ту рощу, а главный говновоз ему и говорит: слушай сюда. Выгребал я давеча говно с твоего сортира и по запаху понял, что печаль у тебя большая. А потом по цвету понял, что печалишься ты о своем сыне. А потом людей порасспросил и узнал и про твоего сына, и про твою печаль. И вот, решил я тебе кое-что подсказать - если тебе, конечно, мой совет интересен.

Царь ему говорит: конечно, интересен. Тогда говновоз ему говорит: ежели твой сын засранец, пусть живет как засранец. Объяви его главным царским засранцем, а там посмотришь, что будет.

Ну, царь, конечно, говновоза послушал - а что ему еще оставалось? Взял, короче, да издал указ: дескать, мол, с завтрашнего дня вступает наш царевич в должность Главного Засранца, и отныне ему запрещается мыться, стричься, бриться, чистить зубы, а также вменяется в обязанность подтираться пальцем и об стенку. А царевич-то обрадовался: ура, ура, моя эстетика победила! И тут же засрался по уши. А царь говорит: какой молодец! Давай и дальше в том же духе!

Тут-то царевич и обломался! И все предписания нарушать начал: то помоется, то зубы почистит, а то, глядишь, и туалетной бумагой воспользуется. А царь, как об этом узнает, сразу зовет его к себе и при всех министрах строжайше отчитывает: гляди, мол, Главзасранец, чтобы это было в последний раз. Не то в немилость впадешь, и будут у тебя большие проблемы.

И вот, где-то через год, приходит царевич во дворец, весь из себя демонстративно чистенький, выбритый, постриженный, и говорит: всё! не боюсь я больше твоей немилости! и нечего меня заставлять! Почему это все другие царевичи чистенькие ходят, а я один как засранец?

А царь ему говорит: ну, раз немилости не боишься, то объявляю тебе свою немилость. Иди и подумай над своим поведением, а я себе другого наследника найду. А ежели хочешь прощение заслужить, то чистым впредь ко мне не приходи.

А царевич отвечает: очень мне надобно твое прощение! И без него как-нибудь проживу! Зато я теперь сам себе хозяин: захочу - помоюсь, захочу - запачкаюсь, а захочу - так вобще говновозом работать пойду! И никто меня не остановит!

А царь ему говорит: ну, сынок, это уж дело твое. Да только не примут тебя в говновозы, потому что это работа не для слабых умов. Тут царевич каак возмутится: это у кого тут слабый ум?! Это у меня-то слабый ум?! Да я...!!! Да я...!!! И, короче говоря, пошел в говновозы устраиваться.

Приходит - а говновозы как раз всю работу покончали, помылись, поужинали, покурили и сидят, беседы умные ведут. А тут приходит к ним царевич и говорит: примите меня в свою команду. А главный говновоз: принял бы, да нельзя. Говновозом может стать только сын говновоза, или уж, на худой конец, племянник или зять. Такое у нас правило, и нет из него никаких исключений.

А царевич ему отвечает: если исключений нету, то откуда ж тогда самый первый говновоз взялся? С неба, что ли, упал, или из земли вырос? Тут все говновозы одобрительно засмеялись, а главный говорит: ладно. Задам и я тебе сейчас один вопрос. Если на него ответишь - будешь моим учеником, если нет - тогда уж извини-подвинься. А вопрос мой очень простой: что такое говно?

Царевич говорит: ну, это любому понятно. Я насрал, ты насрал, он насрал - вот вам и говно. А говновоз ему отвечает: ответ неверный. Мы эту субстанцию золотом называем, потому что сам погляди. Мы его у горожан забираем, а горожане нам за это платят. А потом мы его крестьянам отвозим, и крестьяне нам снова платят. Где ты еще такой предмет найдешь, чтобы даром доставался и двойную выгоду давал? Так что, парнишка, подумай лучше и отвечай снова: что такое говно?

Тогда царевич подумал и думает: ага! Если говно для вас золото, то золото для вас говно. И отвечает: говно - это золото. А говновоз ему говорит: ответ неверный. А царевич: как это неверный, ты ведь сам посмотри, сколько говна люди друг другу делают, и все из-за золота. А говновоз говорит: хорошо. Но виновато ли в том золото? Оно ведь само по себе металл полезный и нейтральный, и вовсе даже не говно.

Тогда царевич говорит: а-а-а, я понял. Говно - это люди, которые друг друга подсирают, обсирают, говном мажут, в говно втаптывают и с говном съедают. А говновоз ему: не спеши, парнишка, а посмотри на тех же людей повнимательнее. Они ведь кого-то в говно втаптывают, а кого-то, напротив, с говна вытаскивают, кого-то говном мажут, а кого-то от говна отмывают, кого-то с говном едят, а за кем-то говно выносят. Вот и получается, что один и тот же человек для кого-то говно, а для кого-то - чистое золото.

Царевич говорит: ну, тогда я не знаю. А говновоз ему: ну, коль не знаешь, так узнавай, а как узнаешь - приходи, приму тебя в ученики. И с этими словами забивает новую трубочку и пускает ее по кругу, а царевичу не предлагает и перестает его в упор замечать.

Вздохнул царевич и пошел по свету - искать ответ на вопрос, что же такое говно. Странствовал он семь лет, и много всякого говна за это время схавал, а потому решил, что весь мир говно. И вот, приходит он к говновозам, а они сидят как сидели, как будто и дня не прошло. А главный говновоз сразу его узнал и спрашивает: ну, что? Знаешь теперь, что такое говно?

Царевич говорит: ох, знаю! Говно - это весь наш мир, и вся наша жизнь, и все, что мы имеем. Тогда говновоз, ни слова ни говоря, забивает новую трубочку и протягивает ее царевичу. А потом подвигается, чтобы он рядом сел.

И вот они посидели, покурили, поболтали, помолчали, потом опять покурили, а потом говновоз царевича спрашивает: слушай, парнишка, ты тут давеча говорил, весь наш мир говно? Царевич отвечает: говорил. Или не говорил. В натуре, не помню. Не, точно не говорил. Не, точно. Не мог я, в натуре, такую парашу сказать.

Тогда говновоз спрашивает: ну, ежели тебе мир не говно, то что ж такое говно? А царевич отвечает: ежели мир не говно, тогда, наверное, я говно. А говновоз говорит: ну, нет. С говном бы я драп не курил. Так что, парень, успокойся: и мир не говно, и ты не говно - но что такое говно?

Царевич говорит: не знаю. Пока к тебе шел - точно знал, а сейчас то ли забыл, то ли я не знаю. Пойду я, наверное, еще у людей поспрашиваю.

И пошел. Но на этот раз далеко не ушел, а просто поставил шалаш на проезжей дороге, и у всех проходящих да проезжающих спрашивал: что такое говно? Отвечали ему разное, но у него на всякий ответ свои аргументы были, и всем он объяснял, что и это говно совсем не говно, и прочее говно не так уж плохо, и из любого стопроцентного говна можно выгоду извлечь. Скоро о нем слава пошла: есть, дескать, на свете такой учитель, который в шалаше живет и правильной жизни учит. Стали к нему ученики стекаться, большой дом построили, и у всех приезжающих спрашивали: что такое говно? Но никто им не мог такого говна назвать, которое было бы говном всегда и везде и для всех, и при любых условиях.

И вот однажды сидел царевич со своими учениками, размышлял о жизни, и вдруг понял, что понял он о жизни почти все, и осталось понять только самую малость, без которой в этой жизни никакого смысла нет. И тут решил он, что настала пора идти к говновозу и отвечать на его вопрос.

Приходит, а говновоз его спрашивает: ну, что? Понял, что такое говно? Царевич говорит: понял, только ты не обижайся. Говно твой вопрос, учитель. Только ты не сердись, а лучше задай мне правильный вопрос, чтобы я на него ответил и окончательно во все врубился.

А говновоз улыбнулся и сказал: эх, уважаемый! Правильный вопрос на свете только один: это вопрос о том, что такое правильный вопрос. И ты его только что задал, так что дело за немногим: поразмыслить на досуге и на него ответить. А теперь давай о делах поговорим: ты ведь мне сегодня про говно все правильно сказал - и, стало быть, в говновозы годишься. Теперь иди да спать ложись, а завтра в шесть утра приходи на работу. Или, еще лучше: отправляйся к своему отцу, он тебя давно простил, да и не сердился он на тебя всерьез. Все-таки, царскому сыну лучше царем работать, я так считаю.

А царевич говорит: да как же я буду царем работать, если в жизни смысла нет? А говновоз отвечает: в жизни нет, а в работе есть. В любой работе смысл найдется, если с умом за нее взяться. А за жизнь как ни берись, смысла в ней не найдешь, потому как не для смысла она, а для прикола.

Оглядел царевич команду говновозов и говорит: вот что, господа хорошие. Смысл-то ваш я понял, а вот в приколы ваши, пожалуй, никогда не врублюсь: больно они у вас мудреные. А потому решил я, что прав ты, учитель: не быть мне говновозом, коль я царевичем родился. Так что пойду я, попробую царем поработать - глядишь, что-нибудь да и получится.

С тем и вернулся он во дворец, а царь его, понятно дело, давно уже простил и с радостью принял. А потом он и сам царем стал, и, говорят, неплохо у него получилось.

Закончив эту историю, Джа-Будда сказал: в то время царевичем была рекламная собачка, царем была ее хозяйка, главным говновозом был я, а говна никакого не было, нет и не будет. Бывают на свете говнюки, бывают засранцы, и даже говноеды - но не бывает такого говна, которое было бы говном всегда и для всех. И даже наше телевидение: какое, в сущности, говно! - а иногда и от него какая-то польза случается.

© Дмитрий гайдук

Это сообщение отредактировал TGKed - 9.01.2024 - 12:11

В компостные ямы человеческое говно не кидали

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Малограмотный дедушка


Фекалии не травоядных , являются источником болезнетворных бактерий и не пригодны для удобрений.
Используя человеческие фекалии как удобрение, вы портите почву, а вместе с ней садовые растения. После таких «прикормок» урожай в пищу непригоден. Заигрывать с фекалиями на даче не только не эстетично, но и чревато последствиями: Вы отравите почву

Это давно не секрет, свинофермы в том числе, на закуску любителям китайской свинины

Размещено через приложение ЯПлакалъ

А ты всегда эту херню гнал, или после какого-то случая начал? Для производства спирта нужны хоть какие-нибудь сахара. Думаешь у китайцев канализация ими богата?

Размещено через приложение ЯПлакалъ

А ещё можно приготовить аппетитные голубцы.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

На Марсе гавно в цене будет, Марк Уотни не даст соврать :)

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Просто перерабатываться человечье говно должно сильно дольше. Во всяком случае золотари раньше чаще всего находили покупателей. Судя по книжкам, конечно.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Текст на диссертацию почти готов. Хотел бы видеть лица профессоров на защите работы...

Размещено через приложение ЯПлакалъ

А бывает и совсем наоборот. Вот эти бактерии и микроорганизмы ну не нужны. Гниет корневая система на гидропонике.

Размещено через приложение ЯПлакалъ

Все перерабатывается бактериями, только чуть дольше. Лапоть

Размещено через приложение ЯПлакалъ

После человеческих фекалий, растения загнуться. Даже моча убивает растения.

У веганов - навоз. А про человечье говно расскажу. У нас на даче, как и у многих, был летний туалет с ведром, сейчас уже кольца врыты, а туалет в доме. Ведро по мере наполнения опорожнялось в большую бочку на заднем дворе участка и содержимое бочки пересыпалось опилками. По осени, когда кабачки и прочие овощи уже были демонтированы с грядок, в земле на месте грядок прорывались канавки, куда доставлялось содержимое этой бочки. Смесь говна и мочи вступала в реакцию с опилками и получалась так себе на запах, но зато было дохера опарышей, их можно было кушать, а можно было отпустить на волю. Затем всё засыпалось землёй. Овощи на этих грядках на следующее лето вызревали офигенные.

Не знаю, не был в Китае, особенно в канализации

соглашусь пожалй что 80 процентов спирта привозят из Китая, дай пруфы что спирт производят из канализации