У замполита лодки капитана III ранга Юрия Мексимчука (погиб) в маленьких нишах для магнитофонных кассет хранятся записанные на пленку голоса родных. Все дни перед "автономкой" он все таился, куда-то исчезал, но все моряки знали, что он пытается пополнить свою фонотеку "психологической поддержки".
Кто не был подводником, тот не знает, как звучит в металлическом нутре атомарины теплый женский голос. А звонкие голоса детишек...
Перед "автономкой" матросы в складчину купили магнитофон—горьковский "Романтик", Где только можно, доставали записи. Рок в лодке популярен. Но здесь и так железа хватает. Слушается он только вначале, а потом резкие записи сменяются спокойными мелодичными песнями. И с фильмами та же история. В первые дни смотрят боевики, а потом только про любовь. Человеческое начало брало верх.
Специальность Юрия Козлова — трюмный машинист. Его обязанность — следить за работой механизмов в седьмом отсеке. В аварийной ситуации его место в пятом. Аварийную инструкцию, как и все подводники, он знает назубок. Мало того, что знает, но и действует как надо. Словом, "проверен и допущен"... На него надеются. Он — одно из звеньев в случае, если произойдет ЧП. Юрий Козлов — четвертый горьковчанин в экипаже.
Первым, кого он узнал, был Роман Филиппов. Тот пришел в казарму к новичкам и крикнул: "Земляки, горьковчане, есть?" Так они и подружились.
Потом он познакомился с Валерой Сухановым — пареньком из Выксы, но знал его мало. Тот вошел в экипаж недели за две перед "автономкой". К тому же камбуз, где большей частью обитал Валерий, оставался в стороне от главных магистралей атомарины. Так что встречались они редко.
И еще один горьковчанин шел в "автономку" — капитан 1 ранга Талант Амитжанович Буркулаков. Как только узнал, что Юрий его земляк, так каждый раз во время вахт матроса появлялся в седьмом отсеке. О многом говорил. Большой души был человек.
Из воспоминаний Николая Черкашина:
— С капитан-лейтенантом Буркулаковым мы начинали службу на подводных лодках вместе. Вместе вникали в подробности политработы, горько сетовали на засилье бумаг, директив, инструкций, томились на всевозможных совещаниях, сдавали зачеты, выслушивали начальственные разносы, сочувственно переглядывались, бегали друг к другу в каюты переписать очередной "планчик", выручали фильмами, проекционными лампами, стояли в общих строях на разводах и парадах, мерзли в своих неотапливаемых каморках, и оба с нетерпением ждали ухода в "большие моря" — на боевую службу.
Он, как и я, не был политработником по образованию. Но у него за плечами была "Дзержинка" — военно-морское инженерное училище, он хорошо знал лодочную технику, и это поднимало его в глазах экипажа. Много раз замечалчем глубже знает политработник технику и оружие, тем легче ему вести разговор с матросами на любую тему. Обладал Буркулаков и очень высокой общей культурой. Все это выделяло Таланта так же, как и его необычно красивое лицо восточного человека. Правда, отца-казаха он почти не знал, воспитывала его мать — русская волжанка из Горького. Во всех анкетах называл себя русским. И речь, и письмо его были куда более грамотными, чем у иных его коллег, стопроцентных русаков.
"Ты что, святой?!" — любили осаживать нас, когда кто-нибудь пытался не замечать "платья" на голом короле. Чаще всего эти слова адресовались Буркулакову. В этом смысле он был действительно святой. Святой в своей прямоте, в неумении кривить душой, выдавать черное за белое...
Подводники в основном "маломерные" ребята. Что делать — в замкнутом пространстве, опутанном кабелями, проложенными трубами с бесчисленно торчащими вентилями, трудно рослым. Юрий Козлов ростом невысок, но телом крепок. Рос и учился в Лыскове. Родительский дом — самый первый на въезде в город, а дорога перед ним — граница колхоза "Заветы Ильича". Летом Юрий пересекал эту границу и работал в колхозе помощником комбайнера. Так работал, от нечего делать. От того же "нечего делать" ходил в клуб "Самбо", а потом окончил курсы и получил права на вождение мотоцикла, машины и трактора. Предельно целеустремленным оказалось это "нечего делать". После школы решил поступать в сельхозинститут. Пришел за характеристикой к председателю колхоза, а тот предложил: "Что ты будешь просто так учиться, сделаем тебя колхозным стипендиатом".
Дальновидный председатель заполучил на будущее серьезного инженера, но не выпало Юрию учиться. Только начал, и повестка в армию. Определили его в Морфлот. Он возражать не стал,
Шли тридцать девятые сутки "автономки"... Никто не знал, когда она кончится, да никто об этом и не думал. Жизнь в атомарине шла своим, расписанным до мелочей, чередом. Еще не накопилась та психологическая усталость, которая так и тянет размокнуть это кольцо из ребристых шпангоутов. Лодка шла под водой, раздвигая упругую толщу морей. Пресный регенерированный воздух заполнял отсеки. Гудели отлаженные механизмы. Привычно горели лампы. Дробно "сыпались" по учебным тревогам с верхних палуб матросы. Но следовал отбой, и все успокаивались.
В тот трагический день Юрий Козлов проснулся точно по расписанию в 11.00. Привык уже просыпаться без команды за час до вахты. Они меняли третью смену. На центральный пульт поступали доклады, смысл которых сводился к единому — в отсеках все в порядке.
Но в 11.03 на пульте вахтенного механика "выпал" сигнал: "Температура в седьмом отсеке больше 70°".
— Аварийная тревога!
Мгновенное оцепенение тех, кто уже оделся, и быстрый подъем тех, кто медлил с просыпанием.
Бывают же учебные тревоги. Командир не хотел "играть" тревогу, когда экипаж отдыхал, и вот в пересменок решил проверить, на что они способны. Может, так!
— Вперед, Козлов! — вывел его из оцепенения крик мичмана Колотилина. Тот уже рвался в шестой отсек.
Юрию никуда бежать было не надо. Все находилось под рукой, и он начал перекрывать вентили и заглушки — по инструкции.
Лодка шла на глубине 157 метров. 69 подводников включились в борьбу за ее живучесть. В атомный реактор были опущены комплексирующие решетки, и сердце атомохода угасло.
В 11.14 над подложкой расступилось море и выпустило ее на поверхность.
Вахтенный офицер, открывший верхний рубочный люк, увидел облако белого пара в районе кормы и сползающее с корпуса толстое резиновое покрытие. Была дана команда дать ЛОХ (лодочная объемная химическая система фреонного пожаротушения. — В. Ф.) в седьмой отсек, где бушевало пламя, раздуваемое сжатым воздухом, вырвавшимся из лопнувших трубопроводов.
Дальше события развивались стремительно.
11.21. Пожар в четвертом отсеке. Горит пусковая стенция насоса (искрит и дымит). Насос обесточен.
11.27. Перенесен огнетушитель в центральный пост. На пульте управления движением лодки появился очаг открытого огня. Загазованность и ухудшение видимости на центральном посту.
11.34. Увеличивается крен на левый борт. Продут главный баласт.
11.41. Увеличивается крен.
11.43. Крен выравнивается.
11.45. Передано три сигнала аварии. Квитанции (подтверждения о получении сигнала. — В. Ф.) нет. Не работает охлаждение дизеля. Остановлен дизель.
11.57. Матросу Филиппову (горьковчанин. — В. Ф.) стало плохо. Отправили наверх.
11.58. "Всем, у кого есть связь, выйти на связь с ЦП" (команда, переданная командиром из центрального поста. — В. Ф.). С четвертым отсеком связи нет. Там примерно 9 человек.
Из седьмого отсека пламя пробилось в шестой. Все вахтенные покинули отсек и сосредоточились в пятом, надеясь еще хоть что-нибудь предпринять. Уже знали:
В седьмом отсеке погиб матрос Нодари Бухникашвили. Отсек задраен.
По узкой лестнице поднялись на верхнюю палубу, более просторную и свободную от механизмов.
Юрий сразу же сел на пол. Он сделал все, что от него требовалось, и теперь не должен мельтешить и мешаться.
Во все происходящее верилось плохо. Казалось, что это продолжение сна. Вот-вот все вернутся к прежнему размеренному ритму. Они всплывут, проветрят отсеки, хлебнут свежего ветерка и продолжат плавание...
Отсек заполнился угарным газом. Разъедало глаза. Они старались дышать маленькими порциями, чтобы не вызвать кашель. Закашляешь, вдохнешь поглубже, и легкие уже не справятся с этим отравленным воздухом.
У переборки, что отделяла их пятый отсек от шестого, начал вспучиваться линолеум.
Они пытались открыть люк в четвертый отсек, но его заклинило.
Надели маски ИДА — индивидуальных дыхательных аппаратов.
А потом произошло самое страшное... Мгновенный голубой огонь опалил отсек. Показалось, что это был шар. Он пыхнул жаром и исчез, Юрий видел, как у Володи Кулапина чулками сползла кожа с рук. У него был шок, его качало, запредельная боль еще не наступила.
Сам же Юрий продолжал сидеть на полу, пламя коснулось лишь левой руки и ног. Кожа свернулась, начиная от рукава футболки, а на ногах выжгло полоски до границ тапочек (он так и не успел одеться после сна). Майка вспыхнуть не успела. Маска ИДА спасла глаза, волосы, кожу на лице.
Что это было? Как потом предположит комиссия, разбиравшая причины гибели атомарины, взорвались пары масел — объемный взрыв. Он стоил жизни матросу Кулапину и мичману Бондарю.
Их было девять в пятом отсеке, который оказался для них ловушкой. Они стучали в переборку всем, что попадалось под руку. Но к ним уже рвались... Только в третьем отсеке сняли "идашки", глотнули чистого воздуха, Сюда угарный газ еще не дошел.
— Наверх, быстро на мостик!
13.41. В 5-м отсеке людей нет, отсек осмотрен.
14.02. Кулапин и Бондарь — умерли. Заключение врача.
14.18. Установлена связь с самолетом по УКВ.
14.20, Дан ЛОХ в 6-й отсек из 5-го.
Юрий за много дней "автономии" впервые увидел море. Оно штормило. Волны бились о рубку лодки и перекатывались через палубу. По небу плыли тяжелые, наполненные влагой, серые тучи. Стало зябко.
yaplakal.com